CC BY
259
НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК МГТУ ГА Серия История, философия, социология
УДК 347.471.33
НИКОЛАЙ II НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКИХ СОБЫТИЙ 1917 г.
Н.А. КОВАЛЕНКО
Рассматриваются мотивы поведения Николая II накануне февральского взрыва 1917 г.
Сегодня в связи с переосмыслением многих проблем отечественной истории, в том числе связанных с февральскими событиями 1917 года, усилился интерес к династии Романовых и, в частности, к личности последнего императора, его политической и государственной деятельности. Как нам представляется, это вполне закономерно. Исследование данного вопроса позволяет высветить новые грани поведения царя накануне и в период революционного взрыва, способствуя тем самым преодолению стереотипов и крайностей в оценке важнейших сюжетов Февраля 1917 г.
Важно отметить, что благодаря целому ряду вновь выявленных документов, а также публикации забытых и малоизвестных источников сложилась новая база для освещения обозначенного вопроса. Причем ее появление важно не только для пополнения наших знаний о Февральской революции, но и для выработки новых подходов к этой проблеме, новаторских поисков концептуального характера.
Николаю II посвящено огромное количество публикаций, вышедших как у нас в стране, так и за рубежом. В большинстве исторических оценок личности царя и его политического курса Николай II предстает безвольным, не очень умным человеком, фактически не ведавшим, что говорил, чуть ли не бессловесным орудием в руках своей жены - императрицы Александры Федоровны и ее «друга» Григория Распутина. Отметим, что данная трактовка берет свое начало в публикациях послефевральского периода 1917 года. Немало «потрудились» над ее формированием и советские историки. Правда, в современных исследованиях наметилась тенденция некоторого пересмотра подобного подхода, появились более объективные характеристики последнего российского императора, оценки его поведения в судьбоносный для России период ее истории. Однако последствия сложившихся за многие годы однозначных представлений встречаются еще довольно часто.
При оценке личности Николая II имеется и другая точка зрения. Некоторые авторы, в основном это русские эмигранты и иностранные исследователи, рисуют исключительно положительный образ императора, беря за основу своего анализа его личные качества. Он предстает как хороший семьянин, милый в общении - правда, безвольный, но зато и незлой, исключительно религиозный, смиренно полагающийся на «волю божью», кем-то вроде Алеши Карамазова или князя Мышкина.
На наш взгляд, необходимо четко разграничивать: с одной стороны - Николай II как личность, как человек и с другой - Николай II как политик, как государственный деятель. Хотя, видимо, определенная связь между этими двумя началами все же существует.
Религиозность действительно была присуща Николаю II. Она закладывалась еще с детских лет. Как известно, общее руководство образованием будущего императора осуществлял обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев. Им излагался и главный предмет образования и воспитания: догма о божественном происхождении самодержавия, о неограниченности и неприкосновенности царской власти. Этот предмет был лучше других усвоен Николаем; эта догма явилась доминантой его политической деятельности в будущем, не давая возможности императору глубоко реагировать на изменения политической ситуации в стране. Не случайно П.Н. Милюков в своих воспоминаниях называет главного наставника царя - К.П. Победоносцева - одним из тех, кто несет главную ответственность за крушение династии [5, с.323].
Император никогда не проявлял своей «царской воли»: не стучал кулаком по столу, в открытую не третировал министров и генералов. Николай II избегал вступать с кем-либо в споры. Он редко опровергал или поправлял кого-либо. Позиция или мнение его в разговоре оставались неопределенными; наружно оставался обычно бесстрастным, не защищал какого-либо своего воззрения и не пытался переубедить собеседника. Он для себя окончательно выяснял позицию собеседника, чтобы потом сделать окончательный вывод. Николай в совершенстве владел искусством не выдавать своих чувств и мыслей. Многим это казалось «страшным, трагическим безразличием». Другие видели в нем компенсацию, призванную тщательно маскировать слабость характера.
На аудиенциях слушал непроницаемо, но реакция на важное была мгновенна. Суть доклада схватывал очень быстро. Симпатизировал толковым докладчикам, особенно тем, кто умел ясно и кратко выражать свои мысли, излагать запутанные вопросы. Из ближайшего окружения подобными симпатиями в разные годы пользовались премьер-министр С.Ю. Витте и военный министр В.А. Сухомлинов. Мнения других, явно здравые и обоснованные, царь чаще всего игнорировал. Его первым рефлексом на соображения, приводимые собеседником, было отталкивание. При обычной его внутренней неуверенности в себе «взгляд на себя, как на провиденциального помазанника божия, вызывал в нем подчас приливы такой самоуверенности, что ставились им в ничто все советы и предостережения тех немногих честных людей, которые обнаруживались еще в его окружении» [3, с. 381].
Имеется много свидетельств, характеризующих Николая II как человека скрытного, упрямого и даже коварного, к тому же недалекого по кругозору, неумного и необразованного. А.Ф. Кони, известный юрист, общественный деятель и публицист, с подобной характеристикой не был согласен. «Мои личные беседы с царем, - писал он, - убеждают мня в том, что это человек несомненно умный, если не считать высшим развитием ума разум как способность обнимать всю совокупность явлений и условий» [3, с. 377]. Другие наблюдатели также считали Николая II человеком умным или во всяком случае неглупым. Они отмечали ясность суждений его, остроту мышления. Вместе с тем обращали внимание на то, что царь был лишен дальновидности, ему чужд был расчет действий в глубину, в перспективу. По оценке С.Ю. Витте, Николай II обладал средним образованием гвардейского полковника. Не более. Он, может быть, и был человеком ума, но ума негосударственного (подчеркнуто мною -Н.К.) [1, с. 5-6].
Царствование Николая II совпало с труднейшим периодом в истории России, когда ее судьба оказалась на историческом перепутье. Российский император, олицетворявший верховную власть в стране, оказался перед нелегким историческим выбором, вставшим перед Россией в конце XIX - начале ХХ века. Будущее страны зависело от исхода борьбы двух тенденций: тенденций перемен - суть более или менее быстрого буржуазно-
демократического развития; и тенденции стабильности и консерватизма - удержание и упрочение царизма или его осторожной модернизации.
Как уже отмечалось, царь очень твердо усвоил убеждение, что самодержавие, как форма правления, органически присуще России, ее народу. Из дневников Мещерского он делал вдохновляющие выписки, одна из которых, к примеру, гласила: «Как в себе не зажигать конституционализма, ему в России мешает сама Россия, ибо с первым днем конституции начнется конец самодержавия. Она требует самодержавия, а конец самодержавия есть конец России» [4, с.86].
С учетом вышесказанного нет ничего неожиданного в поведении Николая II накануне февральских событий. Бесспорно, судьба России вплоть до 22 февраля 1917 г. (до отъезда царя в Могилев) в значительной мере находилась в руках царствовавшего императора. Поэтому многолетние требования демократических фракций Государственной думы (а с
августа 1915 г. - Прогрессивного блока) передать контроль за правительственной властью и за образованием самого правительства народному представительству могли быть удовлетворены (согласно Основным государственным законам от 23 апреля 1906 г.) мирным путем только через добровольную уступку власти и части своих полномочий Николаем II. Такая уступка примирила бы в известной мере верховную власть и Государственную думу, способствовала бы воссозданию политического единства и стабильности в стране. Но, как известно, царь так и не сделал этой, ожидавшейся от него подавляющей частью общества, уступки. 22 февраля 1917 г. он уехал из Царского Села в Могилев, а с раннего утра 23 февраля в столице началось мощное забастовочное движение, сделавшее этот день первым днем Великой российской революции.
Каковы же были причины такого поведения царя? Иными словами: отдавал ли Николай II себе отчет в серьезности угрозы, исходившей от Думы, общественного мнения, от революционеров и низших классов населения? Имел ли он достаточную и, главное, объективную информацию, которая заставила бы его задуматься над опасностью для верховной власти?
Существующая историческая литература, опубликованные документы содержат немало свидетельств того, что Охранка и Департамент полиции были достаточно осведомлены о размахе недовольства народа, об угрозе революционного взрыва. Соответствующие справки и доклады ложились на стол министра внутренних дел А.Д. Протопопова и могли быть доведены до сведения царя. Кроме того, информация о положении в стране и о размахе недовольства в армии и во всех слоях общества доводилась до царя непосредственно председателем IV Государственной думы М.В. Родзянко во время его докладов Николаю II 7 января и 10 февраля 1917 г. Требование Думы о назначении «ответственного министерства» было поддержано великим князем Александром Михайловичем (письмо Николаю II от 25 декабря - 4 февраля 1917 г.), а также великим князем Николаем Михайловичем. Наконец, даже бывший благожелательный информатор царя А.А. Клопов в ряде писем с 29 января по 13 февраля 1917 г. прямо-таки умолял Николая II как можно скорее пойти навстречу Государственной думе и назначить правительство доверия из кандидатов Думы [2, с. 8].
Однако император не внял ни одному из многочисленных предупреждений и уехал в Ставку, так и не предприняв важного политического шага. Исходя из вышесказанного, казалось бы, можно утверждать, что поведение царя выглядит немотивированным, упрямым и неразумным. Правда, во многих публикациях, начиная с замечательной книги А.А. Блока «Последние дни императорской власти. Петербург, 1921», отмечается, что в те же дни Николай II встречался с явными противниками уступок со стороны государя (например, с Н.А. Маклаковым и др.), которые получали от него поручения подготовить записки о необходимости принятия еще более крутых мер к Думе, общественному и революционному движению. Опять же получается, что и это решение царь принимает необдуманно, импульсивно, вопреки всякому здравому смыслу.
Но так ли это? В чем причина неверия Николая II в возможность революционного взрыва в ближайшие месяцы, недели и дни? Заметим, в ряде публикаций, посвященных исследуемой проблеме, отмечается, что Николаю II все же была присуща способность к политической гибкости и адекватному ответу на экстремальную ситуацию и прямую опасность.
Говоря о присущих Николаю II политической гибкости и адекватной реакции на экстремальные ситуации, исследователи, на наш взгляд, в известной мере абсолютизируют эти черты. Из вышесказанного нельзя не заметить, что такое поведение государя не было естественным, органичным, а давалось ценой огромных усилий, как внутренних, так и со стороны окружения. Встречные шаги Николая II запаздывали, более того балансировали на
грани, за которой их принятие уже ничего не могло изменить в сложившейся критической ситуации. Так было и в период февральских событий. Оставив без внимания две телеграммы Родзянко от 26 февраля, Николай II уже 1 марта согласился на выпуск Манифеста о провозглашении ответственного министерства с тем же Родзянко во главе. Это решение он принял тогда, когда узнал, что беспорядки в Петрограде вылились в восстание и старое правительство парализовано.
Нам представляется, что при объяснении причин поведения государя накануне и в ходе революционного взрыва нельзя сбрасывать со счетов упрямство Николая II. И тем не менее, думается, дело не только в глупости или упрямстве государя. Политический курс диктовался интересами дня и общими принципами правительственной политики, главным из которых был принцип незыблемости самодержавия. Либералы для царя выглядели более грозными врагами трона и династии, чем революционные массы. Он верил в преданность народа своему монарху. Характерно, что эту иллюзию до последних дней пребывания у власти разделяли царь и царица. 25 февраля Александра Федоровна сообщила Николаю II о событиях в столице: «Это - хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение, - и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам» [6, с.258-259]. Действия оппозиции же могли привести царизм к политической изоляции и умаляли престиж царской власти. Коренной вопрос, выдвигаемый «Прогрессивным блоком» в Думе, - это создание ответственного перед Думой, а не перед царем министерства. Это был вопрос о власти. Согласие царя на создание этого министерства означало бы превращение «конституционного самодержавия» в конституционную монархию, в которой монарх лишь царствует, но не управляет. На такое император, маниакально уверовавший в абсолютную неприемлемость для России любой другой формы правления, кроме существующей, в свое предназначение как на провиденциального помазанника божьего, пойти не мог.
Нельзя не учитывать и то, что в ходе войны царь и не помышлял о реформах. Выждать, выиграть время до конца войны - это было главным. Победа, считал Николай II, поднимет «патриотический дух», изменит политическую ситуацию, тогда и придет час нужных ему решений. В этой связи заслуживает внимание письмо бывшего премьер-министра А.Ф. Трепова, опубликованное белоэмигрантской газетой «Новое время» 20 апреля 1924 года. Трепов так характеризует политический курс царя, очерченный ему, Трепову, самим Николаем II в январе 1917 года. Николай II считал невозможным проведение каких-либо реформ до конца войны. Он утверждал, что «русский народ по своему патриотизму понимает это и терпеливо подождет» и что «только отдельные группы населения обеих столиц желают волнений» ради осуществления чуждых народу собственных «вожделений». Поэтому, если эти группы не прекратят своих «подстрекательств», их «заставят успокоиться, хотя бы пришлось прибегнуть к репрессиям». Однако по окончании войны он, Николай II, «не отвергнет» реформ, которые «удовлетворят интересы подлинного народа...».
И последнее, может быть, самое главное, на что хотелось бы обратить внимание в связи с анализом причин столь немотивированного и неразумного, на первый взгляд, поведения Николая II накануне и в ходе февральских событий. Речь идет о характере информации, которая поступала императору от его военного и политического окружения. К сожалению, этот аспект исследуемой проблемы остается, как правило, вне поля зрения историков.
Как известно, по мнению Николая II, жупел революции сознательно эксплуатируется думской оппозицией и либеральной интеллигенцией, дабы вынудить царя резко сократить объем свой власти. Информация, укреплявшая подобные представления Николая II, поступала из нескольких источников. Записки кружка Дурново предупреждали, что в
условиях войны либеральные партии и думская оппозиция попытаются использовать военные неудачи России для оказания давления на царя с целью осуществления буржуазнодемократических преобразований. В своем стремлении добиться «ответственного министерства» они готовы пойти на разжигание революционных выступлений. А добившись реформ, «войдя во власть», не смогут, в силу своей бездарности, стабилизировать внутриполитическую ситуацию и остановить «народные волны, ими же вызванные». В результате страна будет ввергнута в пучину кровавого хаоса.
С начала 1917 года начальник охранного отделения Петрограда Глобачев доносил царю, что обстановка в столице напоминает канун революции 1905 г. Возможны стихийные выступления распропагандированного пролетариата, на которые рассчитывают либеральные партии. Последние полагают, что это приведет к уступкам со стороны царя, к реформированию самодержавия в конституционную монархию. 26 января Глобачев доложил о том, что в Думе уже распределяют министерские портфели в будущем ответственном правительстве. На власть претендуют две группы: одну возглавляет Родзянко, другую - Гучков. На эту же версию «либерального заговора» работали и доклады министра внутренних дел А.Д. Протопопова.
Обращает на себя внимание разговор, состоявшийся между царем и Родзянко 10 февраля. Получалось, что Николая II предупреждал о приближающейся революции тот, кто, по информации Глобачева и Протопопова, как раз и был тем самым либералом-провокатором, стремившимся «на плечах» выдуманной им революции прийти к власти.
Информация, поступавшая в Ставку до отъезда императора в Царское Село, могла только подтвердить худшие подозрения Николая II о возможности скорее «верхушечной» провокации, нежели революции. Вплоть до 27 февраля включительно генералы Беляев и Хабалов, министр Протопопов направляют царю усыпающе-убаюкивающие телеграммы, в которых нет ни слова о возможности перерастания забастовочного движения в революцию. Ситуация в этих телеграммах в целом оценивалась как подконтрольная властям. Естественно, что показанные Николаю II только утром 27 февраля телеграммы М.В. Родзянко, выдержанные в панических тонах, на фоне первого потока информации выглядели чистой воды провокацией. Подозрительны были и «зигзаги» председателя Государственной думы, утром 26 февраля просившего войск, а вечером того же дня - «ответственного министерства». Вечерняя 26 февраля телеграмма Родзянко о неотложности конституционных уступок была доложена Николаю II генералом М.В. Алексеевым утром 27 февраля. Время, отпущенное царю на принятие решения, было столь же мало, сколь мала была вероятность его согласия. В тот же день этот вариант будет снят с повестки дня Временным комитетом Государственной думы и самим ходом событий в столице.
Следует заметить, что вышеприведенные материалы не позволяют более или менее точно определить соотношение «положительной» и «отрицательной» информации, поступавшей на имя государя в течение двух предреволюционных месяцев. В то же время существует источник, еще мало используемый исследователями, который позволяет более объективно судить о формировании взглядов и убеждений царя в этот ответственнейший момент российской истории. Это камер-фурьерские журналы с фотографической точностью запечатлевшие каждый из этих дней, зарегистрировавшие всех лиц, принимавшихся императором и императрицей.
Данный источник дает возможность «измерить» степень давления на царя со стороны реакционных сил в сравнении с более объективной информацией сторонников оппозиции, прежде всего Государственной думы. По подсчетам Б.Д. Гальпериной, министр внутренних дел А.Д. Протопопов принимался императором и императрицей чуть ли не больше всех других министров - 14 раз Николаем II и 6 раз Александрой Федоровной (19, 22, 23, 25 и 30 декабря; 2, 7, 20 и 26 января; 2, 6, 9 и 16 февраля). 13 и 16 января он принимался только цари-
цей, а 19 декабря, 6, 9 и 16 февраля и царем, и царицей. Причем иногда царица принимала его первая.
Военных министров (сначала Шуваева, а затем Беляева) Николай II принимал 18 раз, первые пять - Шуваева. Последнего председателя Совета Министров Н.Д. Голицына царь принимал 9 раз, а царица - 5. Последний раз она принимала его 13 и 20 февраля, а царь -10 февраля. Таким образом, если Александра Федоровна и оказывала влияние на государственные дела в России в эти два месяца, то только через Н.Д. Голицына и А.Д. Протопопова. Впрочем, обе эти фигуры были ключевыми, а их назначения состоялись по прямому требованию царицы.
Если М.В. Родзянко царь принял только 2 раза, то председателя верхней палаты Щегло-витова - 6 раз. Последний раз Николай II принял Щегловитова 10 февраля после Родзянко. 29 января царь принял вышеупоминавшегося А.А. Клопова, но 19 февраля он принимал известного черносотенца, члена Государственной думы Балашова, 23 декабря 1916 г. - Джунковского, 28 декабря и 6 января - Ширинского-Шихматова, 11 января - Штюрмера. Управляющий министерством юстиции Добровольский был принят царем 7 раз и один раз - царицей и т.д. [2, с. 9].
Этот список можно продолжить. Но и из приведенных фактов видно, что Николай II находился под преобладающим влиянием численно превосходящих сил правого, реакционного лагеря. Их информации он доверял больше. Из докладов Протопопова, Беляева, Хабалова, Голицына, Щегловитова, Добровольского и других их единомышленников царь делал вывод о том, что обстановка в стране обычная и опасаться нечего.
Таким образом, известное поведение царя накануне и в ходе февральского взрыва объясняется целым комплексом причин. В определенной мере оно явилось также следствием фактической дезинформации Николая II, не позволившей ему реально и непредубежденно представить происходившее в стране и, прежде всего, в Петрограде.
ЛИТЕРАТУРА
1. Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. - М., 1960.
2.Гальперина Б.Д. Николай II перед Февральской революцией (Царское Село: 19 декабря 1916 г. - 22 февраля 1917 г.) // 80 лет революции 1917 года в России. - СПб., 1997.
3.Кони А.Ф. Собр. соч. В 8-ми тт. Т. 2.- М., 1966.
4. Кошкидько В.Г. Николай II - последний российский император // История Отечества в портретах политических и государственных деятелей. Вып.2. - Брянск, 1994.
5. Милюков П.Н. Воспоминания. - М., 1991.
6. Наше Отечество. Опыт политической истории.- М., 1991.
NICKOLAS II ON THE EVE OF THE EVENTS OF FEBRUARY 1917
Kovalenko N.A.
The motivations of Emperor Nickolas II actions on the eve of 1917 are being examined.
Сведения об авторе
Коваленко Николай Алексеевич, 1949 г.р., окончил МГУ им. М.В. Ломоносова (1977), доктор исторических наук, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, автор более 60 научных работ, область научных интересов - политическая история России, история революционного движения, политических партий, историография.
