CC BY
114
2009____ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА________Сер. 9 Вып. 4
РЕЦЕНЗИЯ
Николаева Т. М. Непарадигматическая лингвистика (История «блуждающих частиц»). Серия «8^ё1а рЫ1о1с^юа». М.: Языки славянских культур, 2008. 375 с.
Частицы (далее ч-цы) — одна из «проклятых» проблем языкознания. Это очень важные самостоятельные, в фонологическом отношении всегда определенно оформленные, синтаксически необходимые слова языка. Однако, не способные к словоизменению, они, напротив, активно участвуют в образовании словоформ полнознаменательной лексики, становясь морфемами, либо входя в состав аналитических форм.
В качестве специального предмета исследования, не вспомогательного, а основного, не «растворенного» в проблематике полнознаменательных частей речи, система («пласт») ч-ц, целостно, подробно и с учетом исторических изменений до сих пор не описывалась. Обычно древние и новые ч-цы привлекались как средства выражения разнообразных морфологических и синтаксических категорий, рассматривались сквозь призму этих категорий, и это мешало видеть в ч-цах самостоятельный предмет.
Но название этого сложного материала исследования заключено в заглавии в скобки. Книга ставит принципиальный методологический вопрос
о достоверности языкознания, о верификации добытых лингвистической наукой знаний. Ссылок на И. Канта нет, но, кажется, будет уместным вспомнить, что он советовал воспользоваться критическим «глазом философии», чтобы не впасть в «циклопическую ученость» и уже окончательно не растворить предмет языкознания в общефилологической «полигистории» [1]. Чтобы спасти положение, современным языковедам приходится в неопозитивистском духе объявлять уже не о бессознательной подмене, но о сознательной замене истории языка историей языкознания, но тоже, заметим, мнимой. В этом смысле предмет, выделенный А. Шлейхером, все время ускользает под напором «нормальных наук», по Т. Куну, — меха-
ники, биологии и физики, но именно они позволили открыть основу слова (и «корень»1), морфему-клетку и фонему-элементарную ч-цу.
Т. М. Николаева стоит на твердой почве принципиальной возможности вернуть языкознанию его собственный предмет (язык), отличный от предмета истории науки о языке. Разумеется, история языкознания как важнейшая вспомогательная дисциплина нисколько не отвергается. Так, в рецензируемой книге подчеркивается, что из дофлективного состояния протоиндоевропейского языка исходил еще Фр.Бопп2. «Победа “по-уровневой” лингвистики и воцарение унифор-митарного принципа типологической верификации предали забвению догадки старых мастеров» (с. 31), но Ф.Адрадос и К.Шилдз оживили интерес к такому (старому) подходу.
Относительность интерпретации выявленных фактов иллюстрируется размышлением Л. В. Щербы: «Вообще все языковые величины, с которыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами, в непосредственном опыте <... > нам вовсе не даны» [3. С. 25]. Научное творчество Л. В. Щербы сближается с творчеством немецких лингвистов-«телеологов» —Херманна, Хаверса, Хорна. Таким образом, Петербургская филологическая школа рассматривается в контексте мировой науки.
В книге говорится о синтаксических основаниях выделения слова, но ведущая роль синтаксиса не противоречит слову как основной единице языка. Поуровневая лингвистика снижает значимость слова, низводит его на якобы «свой» уровень лексикологии, в которой проблематика служебных частей речи, и ч-ц прежде всего, отодвигается на второй план. Такие никак не оформленные лексемы с диффузными синтаксическими функциями как будто бы «неинтересны» ни для какой из школ.
Очень ярко и доказательно выводится фундаментальное противоречие между фонологическим и интонационно-партикульным описанием языка, между парадигматической лингвистикой
1 Корень извлекается из слов так же, как из чисел 4, 9 или 16. Если корень квадратный, для его наглядного извлечения достаточно плоскости.
2 Отметим попутно, что в своем великом труде [2] Бопп не сразу стал привлекать славянские источники. В заглавии 1-й части и ее материалах «Altslawischen» еще не было, но в дальнейшем славянский послужил одним из основных компонентов доказательной базы.
письменной формы языка и непарадигматической лингвистикой спонтанной устной речи, которой, отметим, давно и плодотворно занимаются в СПбГУ. Совершенно справедливо звучит призыв к принципу дополнительности, как в «нормальных науках», пока еще не возобладавшему в языкознании. Остро ставится вопрос о необходимости изучить все прагматические нюансы ч-ц, проявляющиеся в устной речи; что есть в реальности языка, понятно на уровне интуиции и плохо выражается в «метаотображении» (с.42—43).
Непарадигматическая лингвистика изучает «минисинтаксис» основы и присоединенной к ней постпозитивной первообразной ч-цы и не приемлет допущения униформитарности. «Парадигмы есть просто факт метаописания, факты языкознания, которое “нашло” их в языке» (с.108)3. Только такой подход позволяет после простой реконструкции праязыка и выстраивания его относительной хронологии перейти к перспективной истории дописьменного состояния языка с отождествлением (и доказательствами омонимии) свободных и связанных первообразных ч-ц. Рассматриваются «ансамбли ч-ц» на месте современных местоимений я, этот с сохранением их (ч-ц) внутренней формы («скрытой памяти»), которая становится внешней формой синтаксических и морфологических структур и объясняет их новейшую прагматику. Выделяются важнейшие индоевропейские основы ч-ц—«примарных пар-тикул»: -s-, -t/d-, -k-, -n- и -e/o- (с.92—93), к ним добавляются ностратические -j-, -l-.
«Примарные партикулы» — по своему объему понятие более замкнутое, чем понятие первообразных ч-ц, а значит, родовое с немногими важными содержательными признаками, например способностью развиваться в местоимения, ч-цы (в том числе местоименные), союзы или «прилипать» в виде суффиксов и окончаний к именным и глагольным полнознаменательным основам. Старая гипотеза агглютинации Фр.Боппа несколько преобразуется за счет разведения партикул и местоимений: дейктической функции, объединяющей то и другое, отводится второе место.
Линия изменения партикула союз показана на примере а, и, но. Сдержанно говорится как о междометном происхождении, так и о «застывании» отложит. или местн. падежа, «слабого», более позднего происхождения. Целиком присоединяясь к критике этих этимологий, допускаем все же промежуточное звено в виде «сильного» им. (не косвенного) падежа, по крайней мере, для и [5]. Начинательное былинное и с функцией ретардации [6] может быть противопоставлено начинательному актуализатору *nu, давшему противительный союз нъ, о котором говорится в книге.
Подробно и по-новому освещается проблема клитик (с. 127—187). В результате критического
3 Об исторической изменчивости парадигм см. в [4].
обсуждения закона Ваккернагеля, Т. М. Николаева приходит к выводу, что ни партикулы, ни какой-либо другой класс слов полностью не входят в объем понятия клитик. Говорить о «полноударных» и «неполноударных» словах вообще неправомерно: все зависит не от словесного ударения, а от многоуровневой фразовой интонации; слово, попавшее на вторую позицию, просто ослабляется. Собственно синтаксический критерий поэтому лучше объясняет клитики, чем критерий фонетический. Клитикам свойственны следующие ограничения: они не могут употребляться самостоятельно; не могут входить в сочинительные отношения; будучи косвенными дополнениями (ми, ти), ставятся перед прямым (ся); местоименные клитики встречаются обычно при неодушевленных антецедентах. Сложные формы местоимений типа е-му клитиками не являются, так как второе место в составе этих форм уже занято. В целом клитики — класс «монем» (по А. Мартине), переходный между лексемами и морфемами: это слова с тенденцией стать словообразовательными и изменительными формантами. Здесь находим важнейшее раскрытие деталей лексикосинтаксического способа словообразования. Клитика — условие агглютинации в процессе выделения оформленного слова из потока речи. Все это составляет существенные выводы в отношении механизма словопроизводства, сделанные Т. М. Николаевой.
В разделе о клитиках содержится поучительное предостережение коллегам, увлекающимся экспериментами со звездочкой (искусственно построенные синтагмы, казалось бы, невозможные в реальной речи): «Большой опыт чтения чужих работ мне показал, что очень многие “звездочки” (*) легко снимаются при введении соответствующего контекста» (с. 147). Действительно, эксперимент можно ставить более надежным способом: интервьюировать не себя, а других носителей языка, изучать древние памятники письменности. В последнее время к нашим услугам корпусная лингвистика.
Местоименные словоформы рассматриваются либо как новые функции партикул, либо как особые партикульные кластеры (сочетания). Индоевропейские местоименные основы и парадигмы рассматриваются в виде «пилотного обзора» трудов К. Бругманна и Б. Дельбрюка, Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, О. Семе-реньи, В. С. Воробьева-Десятовского, К. Шилдза, А. Н. Савченко. Если я принять за исходный 0, то выстраивается градация: я (0) —ты (1) —мы (1) —вы (2) —он (2) —они (3). Она может быть добавлена к местоименному «грамматическому ключу» языка, описанному Н. Ю. Шведовой, чтобы расширить его до «прагматического ключа». Вслед за К. Е. Майтинской, сближаются финно-
угорские и индоевропейсие местоимения, например Ы — ‘кто?’.
Одобрительно рассматривается идея генетической связи глагольных и местоименных корней (*es), открытая индийскими грамматистами, усвоенная Фр. Боппом и развиваемая К. Шилдзом. По К.Шилдзу и Ф.Бадер излагаются и этапы появления индоевропейского глагола и его оформления агглютинирующимися дейктическими ч-цами. Обсуждаются различные схемы перераспределения древних глагольных категорий. Основной труд А. Н. Савченко оценивается с точки зрения главенствовавшей в 1960-е годы «научной парадигмы». Имени, к сожалению, уделяется несопоставимо малое внимание, хотя в качестве источника сведений выбран самый показательный автор — Фр.Шпехт. Из всех славянских местоименных и «частичных» основ выбраны *-s- и *-t- и очень доказательно раскрыты их основные функции в связанном (в формантах) и свободном (в ч-цах и местоименных словах) виде. Дан фонетический комментарий. Остается только надеяться, что научная общественность подхватит начинание Т. М. Николаевой и продолжит изучение процесса агглютинации партикул более систематически.
Подробно и с опорой на формальную сторону рассмотрены общеславянские ч-цы а, чь(то), да, е/э(то), и, ли, не/нп, нъ/но, се/сь, та, то, тъ, ту, же и известные не во всех слав. языках ба, бо, че, ей, ga/ha (=да), ha (=а), хи/хы, ю/у, ка, ко, лп, це, цп, чи, ча (=чь), до/ды (=да), ва, си, та, те, тп, ти, ve. Приводится также статистика ч-ц в славянских языках по принципу глоттохронологии, языки распределяются в сравнительном отношении по признаку наличия в них общих и особенных ч-ц. Выстраивается градация языков по уникальности состава ч-ц — лексем, известных в данном и неизвестных в других слав. языках: словенск., сербск., русск., чешск., укр., словацк., польск., старосл., болг., макед. Интересно, что языки, претерпевшие наиболее длительное иноязычное воздействие — греческое и латинское, меньше всего создавали свои особенные новые необщеславянские ч-цы.
Междометное происхождение некоторых ч-ц подвергается сомнению. В целом, ясно сказано: «мы стоим на твердой позиции: этимологии, т. е. возведения к неким знаменательным словам (корням, основам) или к их «застывшим» формам они не имеют!» (с. 263). С этим положением можно согласиться, не забывая и о том, что параллельно с такими первообразными ч-цами разыгрывается сложная история формирования системы местоимений, «застывания» падежных форм (=наре-чий) и т.д. Это положение облегчает задачу разбора заведомо первообразных ч-ц. Но по поводу многих ч-ц, факт производности которых труднооспорим, этимологические споры не утихают до сих пор. Так, ни Ильинский, ни Фортунатов, ни упоминаемый в книге Шилдз так и не смогли най-
ти ответа на вопрос о происхождении -го (р. п. м.-ср. рода).
На примере становления местоименных слов раскрывается процесс грамматикализации ансамблей партикул. Предлагается учитывать субъектную позицию при объяснении редукции *-о в м. роде ед. числа им.п. (овакъ, онакъ) при сохранении -о в ср. роде и наречиях (овако, онако) (с. 300). Такое направление объяснения дифференциации м. и ср. рода в именах и местоимениях нельзя не приветствовать, особенно с учетом гипотезы А. А. Зализняка о сохранении исконного *-о у существительных м. рода в новгородских берестяных грамотах и теории В. А. Баранова о предикативном имени на -о [7]. Синтаксическая основа морфологических изменений и есть исходный принцип «непарадигматической лингвистики».
Композиция книги выстроена так, чтобы проблемы «непарадигматической лингвистики» и ч-ц — единиц языка — постепенно переплетались друг с другом, восходя ко все более сложным задачам, а потому чтение этого труда приносит большую методологическую пользу, будучи очень увлекательным занятием. Первая глава «Теоретические предпосылки» представляет собой ряд эссе: выделение особого предмета — партикул, приложение к ним различных научных парадигм, противопоставление реальности устной речи и ее письменного или научного отображения, иного по природе, введение понятия непарадигматической лингвистики, наследие древнейшего узуса в употреблениях слов со связанными ч-цами («скрытая память» языка), о происхождении языка вообще, об индоевропейских и неиндоевропейских ч-цах. Во второй главе «Партикулы и языковая таксономия» противопоставляются партикулы и, последовательно, союзы, детерминатив *]ь, местоимения, глаголы, имена. Перед местоимениями читатель делает остановку, углубляясь в проблематику клитик, а в конце главы — в смысл оппозиции : *4. В третьей главе «Партикулы славянского пространства» материал сужается до славянского, славянские языки классифицируются по признаку сравнительного состава их ч-ц, дается этимолого-исторический обзор каждой из ч-ц, выделяются основные теоретические трудности и нерешенные вопросы, связанные с этим, ч-цы сопоставляются с местоимениями. Монография завершается пятью важными списками славянских ч-ц, объединенных по разным признакам (с.323— 359).
Теория дейксиса активно используется в новейших исследованиях по компаративистике, но здесь пока остается в тени ярких и исторически устойчивых консонантных опор — основ ч-ц. Главенствует семасиологический подход. Можно согласиться с недостаточной разработанностью теории дейксиса, поэтому еще трудно выстраивать историю агглютинации ч-ц на ее основе. Трудно оценить меру местоименности первообразных ч-ц,
но уже сам композиционный центр 2-й главы (клитики и местоимения) все-таки позволяет видеть в партикулах дейктические местоименные основы. Не находятся ли в центре партикул прономинальные клитики? (Ср. с. 188).
В целом книга Т. М. Николаевой в заостренном виде показывает слабые места современного языкознания, предлагает систематический обзор славянских и русских первообразных ч-ц и открывает собою новую отрасль языкознания, назовем ее партикулогией. Самого термина в книге нет, но отрасль представлена как основная проблема. Предметом описания являются первообразные ч-цы в свободном и связанном виде.
Безусловно, это очень полезный и направляющий дальнейшие исследования труд. Несмотря на некоторый пессимизм по поводу положения науки о языке, все сказанное в этой книге столь привлекательно и, как ныне выражаются, «креативно», а опыт и широчайший научный кругозор так непосредственно и естественно сочетаются с юношеским задором — удачной находкой в стиле изложения,— что труд этот уже никак не сможет отпугнуть нашу учащуюся молодежь.
Новая работа Т. М. Николаевой4 вселяет надежды и придает бодрость духа представителям самых разных отделов общего, славянского и русского яыкознания от стилистики до фонетики. После появления этого издания уже невозможно в прежнем виде оставлять раздел о ч-цах в историческом славяно-русском языкознании.
В заключение приведем два замеченных внутренних противоречия, которые, впрочем, легко устранимы.
1) На с. 27 и с. 110 *-ті, *-ві, *-ії, *-пії называются «вторичными индоевропейскими глагольными окончаниями». На с. 215 эти же окончания называются первичными (ср. есмь с первичным и нес*-о-т > несу с вторичным окончанием). Определение на с. 215 соответствует сложившейся традиции.
2) На с. 194 формы *so- и *sa- приписаны им. падежу ед. числа только м. рода (вероятно, имелся в виду личный род). На с. 205 сказано правильнее: «Женский род представлен формой *sa».
Без сомнения, новая монография Т. М.Нико-лаевой относится к значительным трудам в области современного языкознания. Будем надеяться, что эта книга откроет целую серию исторических работ о ч-цах.
Литература
1. Кант И. Логика. Пг., 1915.
2. Ворр Fr. Vergleichende Grammatik des Sanskrit, Zend, Griechischen, Lateinischen, Litthauis-chen, Altslawischen, Gothischen und Deutschen. Berlin. Ч. 1-3. 1833-1837. Ч.4-5. 1842-1849.
3. Щерба Л. В. О трояком аспекете языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность: Сб. статей. Л., 1974. С. 24-39.
4. Демидов Д. Г. Оценка исторических преобразований парадигм (на материале русского языка) // Петербургское лингвистическое об-во. Научные чтения - 2003. С.-Петербург, 15-17 декабря 2003 г. Материалы конференции. СПбГУ, 2003. [Приложение к журналу «Язык и речевая деятельность», т. 5]. СПб., 2004. С. 34-38.
5. Демидов Д. Г. «Вставное И» Н. М. Карин-ского // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 2008. № 3. С. 71-82.
6. Тарланов З. К. О жанрово обусловленных функциях союза-частицы и в языке русского фольклора // Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1983. С.15-22.
7. Баранов В. А. Формирование определительных категорий в истории русского языка. Казань, 2003.
8. Николаева Т. М. Функции частиц в высказывании. М., 1985.
Д. Г. Демидов
4 См. прежнюю монографию [8] о частицах, которая кратко резюмирована в 3-й главе.
