CC BY
34
УДК 141.7
Цагов Имам Аминович
аспирант кафедры социально-гуманитарных дисциплин. Северо-Кавказский социальный институт i.m.a.m@mail.ru
Imam A. Tsagov
Graduate Student of department of social and humanitarian disciplines. North Caucasian social institute i.m.a.m@mail.ru
Нигилистическое сознание
и его влияние на формирование и реализацию жизненных стратегий
Nihilistic consciousness
and its influence on the formation and implementation of life strategies
Аннотация. В статье содержится анализ деструктивных последствий попыток реализации жизненных сценариев, построенных на принципах нигилизма. Доказывается неизбежность социального аутсайдерства для любого носителя нигилистического сознания. При этом нигилизм рассматривается как компенсаторный фактор в случае отсутствия возможности интеграции в окружающее социальное пространство. Многомерность феномена современного нигилизма отнюдь не лишает его атрибута де-структивности, несмотря на способность такового к социокультурной мимикрии. Автор обосновывает необходимость выработки мер по противодействию распространению нигилистического контента, которые он связывает с реформированием существующей институциональной системы.
Ключевые слова: нигилизм, общественное сознание, жизненные стратегии, социальный актор, социокультурный транзитив, нигилистические практики, поведенческие ориентиры, нигилистическая реакция.
Annotation. The article contains an analysis of the destructive consequences of attempts to implement life scenarios, built on the principles of nihilism. We prove the inevitability of a social outsider for any carrier nihilistic consciousness. This nihilism is regarded as a compensatory factor in the absence of the possibility of integration into the surrounding social space. The multidimensionality of the phenomenon of modern nihilism does not deprive him of the attribute destructive, despite the ability of such socio-cultural mimicry. The author proves the need to develop measures to counter the spread of nihilistic content, which he associates with the reform of the existing institutional system.
Keywords: nihilism, social consciousness, life strategies, social actor, sociocultural transit, nihilistic practices, behavioral guidelines, nihilistic reaction.
Перед социологом стоит задача выявить и проанализировать те издержки, которые возникают при реализации нигилистически обусловленных социальных практик и поведенческих моделей. Решение указанной задачи мы видим не столько в модусе «чистой» этики, сколько с позиций эффективности деятельности социального актора, его адаптивных возможностей применительно к реалиям и требованиям современного общества.
Дескрипция нигилистического сознания требует введения понятия «деструкция», означающее разрушение, в качестве полноценной участницы социальной жизни, структуры той личности, которая оказывается носителем нигилистического сознания. Нигилистическая деструкция социального актора, как правило, осуществляется в рамках одного из двух сценариев: как деструкция, протекающая под влиянием внешних факторов и как самодеструкция, означающая «нигилизацию» субъекта по причинам «внутреннего», в первую
очередь, психологического порядка. Очевидно, что для социолога первостепенный интерес представляет первый из двух обозначенных сценариев, поскольку он имеет закономерный характер, реализуется под воздействием вполне определенных детерминант, поддается социологическому измерению и укладывается в парадигму научно-теоретического мышления. Примером последнего может стать концепция аномии Э. Дюркгейма, глубоко изучившая проблематику социальной патологии. Более того, если системная деструкция фактически не оставляет социальному актору шансов остаться за пределами нигилистического пространства, то аутодеструк-ция локальна и ограничивается сознанием отдельно взятого индивида.
Можно согласиться с Дюркгеймом в том, что в периоды социокультурного транзитива происходит временная утрата деятельностных ориентиров, что создает питательную среду для нигилистических настроений. Переход от социалистической модели
экономики к капитализму в России обусловил не только хозяйственную трансформацию, но и серьезнейшие социокультурные изменения. Отказ от предписанного целеполагания, долгое время формировавшего жизненные стратегии россиян, сменился ценностным вакуумом и лишил их ясного представления относительно смысла их жизни, поскольку постулирование смыслового момента как потребности в простом биологическом выживании не может удовлетворить человека в качестве мыслящего существа.
Таким образом, мы можем видеть, что человек, лишенный позитивного смыслового целеполагания, стремится компенсировать отсутствие такового посредством реализации нигилистически окрашенных действий. На постсоветском пространстве подобные действия были связаны с институционально несанкционированным насилием на национальной или религиозной почве. Вместо того, чтобы самореализоваться в созидательном, конструктивном модусе, значительные массы населения стали прибегать к ложно мотивированному насилию или практиковать бессмысленный и бесперспективный псевдогероизм. Вполне закономерно, что носитель нигилистического сознания автоматически оказывается в зоне риска, связанного с его вовлеченностью в различные криминальные практики, имеющие под собой фундамент, состоящий из ложных ценностей или искаженных представлений об окружающей действительности.
Не менее серьезные последствия имеет и переход под влияние идей нигилизма экономического сознания социального актора. В этом случае нигилизм препятствует интеграции личности в систему новых хозяйственных отношений, усвоению, пусть и достаточно сложных, современных компетенций, толкает ее на бесперспективный путь тотального отрицания, аналогом которого является позиция, занятая в свое время луддитами по отношению к инновациям того времени. «Экономический» нигилизм дезориентирует общество, потому что предлагает не пути формирования креативной, высококомпетентной личности в качестве базовой единицы общества, а набор простейших, примитивных рецептов, построенных на двух «краеугольных камнях» - патернализме и утопизме. Нет ничего удивительного в том, что «экономический нигилист», то есть, личность не желающая существовать по законам рынка, обречена участвовать в одном из двух сценариев, один из которых предполагает социальное аутсайдерство, пассивное принятие факта собственной маргинальности, а второй -путь экстремизма, политического радикализма и беззакония.
Нигилистические убеждения не просто маргина-лизируют социального актора, но и вполне могут привести его к конфликту с действующим законодательством. Даже в том случае, когда нигилист разделяет общее для всех целеполагание на стадии формирования своей жизненной стратегии, он будет отрицать социально одобряемые пути реализации этого целеполагания. Так, общее для всех стремление к материальному благополучию у носителя нигилистического созна-
ния может осуществляться вне рамок, устанавливаемых наличной институциональной системой, а иными, зачастую криминогенными средствами. Но и тогда, когда инструментарий достижения цели не обнаруживает явного антагонизма с нормами права, он неизбежно будет находиться вне сферы социального одобрения.
В рассматриваемом нами кейсе, криминализация нигилистического сознания является прямым следствием утраты институтами своей функциональности. Закономерно, что к незаконным средствам достижения цели прибегают, как правило, тогда, когда отсутствует возможность добиться того же в рамках наличной институциональной системы. Чем больше институты эмансипированы от конкретного человека, тем сильнее противоречия между ними. «Их характер и острота, - отмечает С.А. Кравченко, - конкретно влияют на то, принимают ли люди, с одной стороны, общественно одобряемые цели, а с другой - нормативные или незаконные средства для их достижения» [1, с. 4].
Впрочем, нам представляется достаточно односторонней редукция криминализированного нигилизма исключительно к проблеме социальных институтов. Очевидно, что ни одна институциональная система в истории человечества не была идеальной и гарантировала быстрого достижения искомых жизненных нормативов. В любом случае предполагалось соблюдение некоего сложного алгоритма действий, следование которому не только не давало абсолютных гарантий реализации жизненного проекта, но скорее только обозначало позитивную вероятностную перспективу.
Более того, было бы непозволительным упрощенчеством не только предполагать наличие у каждого социального актора эксплицитной жизненной стратегии, но и готовности последовательно идти по пути ее осуществления. В большинстве случаев, каждый из нас располагает скорее неясными представлениями относительно нормативного будущего, чем детально разработанным планом. Да и эти неясные представления имеют обыкновение весьма существенно трансформироваться в течение жизни человека. Даже самые очевидные и не вызывающие никаких сомнений жизненные установки, к каковым может быть отнесено экономическое целепола-гание, опираются на широкий круг мотивов, начиная от крайностей прагматизма и заканчивая альтруистическими соображениями. Понятно, что последние не могут быть реализованы в нигилистическом русле, поскольку этом маловероятно, а кроме того, налицо противоречие между целью и средствами ее достижения.
Важность мотива социального действия, равно как и полимотивированность последнего исчерпывающе раскрыты Т. Парсонсом. Соглашаясь с тем, что выбор средств достижения целей в области экономики определяется в первую очередь данной целью, он, тем не менее, говорит о недопустимости функционировании целеполага-ния в духе аристотелевской телеологии, когда условный «телос» притягивает к себе все без исключения ранее совершенные действия. «Од-
нако совершенно неоправданным является предположение, - подчеркивает Парсонс, - что эта непосредственная цель - прямое и единственное выражение изначальных движущих сил человеческого поведения. Напротив, преследование этой цели вполне совместимо с очень большими различиями в глубинных мотивах. По сути, основным результатом всего последующего анализа будет утверждение, что «экономическая мотивация» - это вообще не категория мотивации как таковой, а скорее точка, в которой для ориентации в определенного типа ситуации сходится множество различных мотивов» [2, с. 333].
Феномен нигилизма настолько сложен и многогранен, что фигура нигилиста предстает перед исследователем в самых неожиданных ипостасях. Эта сложность даже позволяет нам интерпретировать нигилистически настроенного социального актора в качестве конформиста, как бы парадоксально это не звучало. Речь, в денном случае, идет о так называемом «больном обществе» (Э. Фромм), в котором социальная патология выступает в качестве институционально установленной нормы. Диктаторские, террористические и прочие аналогичные им режимы, где нарушаются элементарные права человека, такие как право на жизнь и личную безопасность, под нигилизмом понимают любые попытки привести соответствующий социум к общечеловеческим нормам и ценностям.
В любом случае, нигилистическое сознание есть сознание расколотое, лишенное целостности, содержащее в себе различные и даже взаимоисключающие контенты. Подобное состояние сознание социологи характеризуют как «кентавризм», то есть как сочетание принципиально несочетаемого. Явление «кентавризма» достаточно широко распространено в культуре современной России, с ним могут быть соотнесены многочисленные субъекты и объекты, образующие структуру общества. Применительно к проблематике нигилизма, «кен-тавризм» следует рассматривать в двух основных формах: как генератор нигилизма и как его продукт. Причем, как правило, именно в качестве продукта. Одновременно можно говорить и о том, что «кен-тавризм» легитимирует нигилистические практики, наделяет их атрибутом обыденности через рутини-зацию последних. Несмотря на недостаточный уровень изученности кентавр-феноменов, социологи уже имеют возможность сделать определенные выводы в отношении таковых. «Кентавризмы весьма сложны по своей природе и, в частности, включают следующее: кентавр-явления, кентавр-
Литература:
1. Кравченко С.А. «Нормальная аномия»: контуры концепции // Социс. 2014. № 8. С. 3-11.
2. Парсонс Т. О структуре социального действия. М. : Академический Проект, 2002. С. 888.
собственность, кентавр-политику, кентавр-идеи, кентавр-организации, кентавр-образы, кентавр-личности, антиномии» [1, с. 5]. Кентавризм находит свою опору в деятельности политиков, экономических практиках, процессах культурообразования и функционировании обыденного сознания. На этом фоне происходит попытка легитимации нигилистического принципа. Рассуждения, ведущиеся в духе постмодернистской культуры, оправдывают нигилистическую позицию утратой обществом системы аксиологических координат, возросшей социокультурной динамикой, не позволяющей долгосрочное планирование жизненных стратегий, объективным и закономерным ростом общественной нестабильности, возникновением той глобальной, общециви-лизационной ситуации, которую И. Пригожин обозначил как «конец определенности».
Обладатель нигилистически детерминированного сознания разрушает не только самого себя, но и создает угрозу распространения деструктивных воззрений вовне. В ситуации, когда фактически не существует никаких барьеров для распространения любого, в том числе и нигилистически окрашенного контента, каждый нигилист является непосредственным или потенциальным «ретранслятором» идеи отрицания во имя отрицания. СМИ, Интернет, различные сетевые структуры, неформальные молодежные сообщества, массовая культура вольно или невольно служат популяризации нигилизма, превращая последний в модный тренд и ориентир для личностной самореализации.
Свою особую уязвимость нигилистические формы сознания обнаруживают в условиях усложнения социума, расширения палитры общественных практик, плюрализации социального времени. Очевидно, что любая проблемная коммуникация или столкновение с потребностью в сложной рефлексии с необходимостью вызывают определенную реакцию. Также очевидно, что первой разновидностью реакции при встрече с трудностями будет именно нигилистическая реакция в качестве инстинктивной, простейшей формы реагирования.
Нет никаких сомнений в том, что солидарные усилия действующей институциональной системы следует направить на формирование позитивных форм сознания в качестве ментальной доминанты современного российского социума. Достижение данной цели, не в последнюю очередь, возможно за счет развития субъектности социального актора, актуализации креативного начала в его мыслительной и практической деятельности.
Literature:
1. Kravchenko S.A. «Normal anomie»: the contours of the concept // Sotsis. 2014. № 8. P. 3-11.
2. Parsons T. The structure of social action. M. : Academic Project, 2002. P. 888.
