CC BY
34
И. В. Утехин
НЕВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ И ИНТЕРАКЦИОННЫЙ ПОДХОД К КОНТЕКСТУ
Привычная нам в нашей повседневности и потому незаметная упорядоченность спонтанного речевого взаимодействия не менее удивительна, чем согласованное действие многих людей, не прописанное никаким сценарием. Так по пешеходному переходу друг навстречу другу спешат два потока людей, встречаются на середине проезжей части и проходят сквозь друг друга, да так ловко, что никто ни с кем не сталкивается — ну разве что иногда, когда им не удается понять действия и намерения друг друга. Ведь если, например, отвлечешься и зазеваешься, то не успеешь среагировать, когда кто-то сломя голову побежит в толпе прямо тебе навстречу.
Примерно так же в режиме согласованной друг с другом импровизации движутся иногда потоки машин на оживленном перекрестке с отключенными светофорами в час пик. Кстати сказать, не полагаясь на сигнал светофора, глядя вокруг и видя не просто машины, а людей за рулем и вступая с ними во взаимодействие, распознавая их жесты и намерения, водитель едет внимательнее и аккуратнее.
Как описано в классической статье [Sacks et al. 1974], в разговоре имеет место подобная же упорядоченность: люди согласуют друг с другом по времени свои вклады в диалог, чаще говоря по очереди, а не одновременно, и смена очереди говорящего обычно происходит таким образом, что следующий говорящий обычно без заметного временного зазора реагирует на содержание и функцию предыдущей реплики, притом что ни содержание, ни функция в разговоре, ни место, где реплика должна окончиться, не определено заранее. Удивление перед подобными явлениями оказалось одной из отправных точек конверсационного анализа, цель которого — показать, какими средствами оформлены речевые действия, чтобы получатель их распознал как таковые: в качестве сообщения, просьбы, жалобы, приглашения, вопроса или чего-то еще. Стивен Левинсон недавно предложил заменить распространенный в таком конверсационно-аналитическом упот-
реблении глагол распознавать на приписывать [Levinson 2013: 104], ведь «распознание» предполагает, что у реплики уже есть некая готовая сущность и ее-то и следует распознать, а это не вполне верно. Точнее было бы сказать, что партнер приписывает реплике значение того или иного действия в разговоре и это приписывание затем может обсуждаться: оно сертифицируется или корректируется автором реплики. Дело в том, что конверса-ционный анализ смотрит на диалог не как на обмен репликами, у которых уже заранее есть некоторое готовое значение, независимое от процессов интерпретации, а как на взаимодействие. Соответственно, то, как реплика работает в диалоге, проявляется в ответной реплике и затем подтверждается отсутствием поправки со стороны автора первой реплики на третьем шаге диалога (или опровергается поправкой), ср. название известной статьи Э. Щеглова «Поправка после следующей реплики: последняя защитная линия интерсубъективности, предоставляемая структурой разговора» [Schegloff 1992]1.
Герберт Кларк формулирует эту структурную закономерность разговора как «принцип совместного истолкования» (principle of joint construal)2, согласно которому смысл высказываний в диалоге (и их иллокутивная сила) является результатом совместного выстраивания и согласования между участниками. Сравните такой гипотетический пример (заимствован в модифицированном виде из [Clark 1996: 213], где реакция участника Б является сигналом того, как он понял реплику А:
(1)
Что сказал А Как понял Б Как Б отреагировал
Присядьте здесь Приказ Есть!
Присядьте здесь Предложение Спасибо, я постою.
Присядьте здесь Совет Хорошая мысль!
Однако ср. такой случай, где говорящий не соглашается с интерпретацией своей реплики партнером и на третьем шаге диалога демонстрирует это:
1 “Repair after next turn: The last structurally provided defense of intersubjectivity in conversation”.
2 См. главу 7 “Joint projects” в книге [Clark 1996].
(2) 1 А: Мальчик! Водочки нам принеси.
2 Б: Извините, но мы не разносим напитки во время взлета
и набора высоты.
3 А: Мальчик, ты не понял... Водочки нам принеси?
(«Брат-2»)
Реплика 3 представляет собой поправку (repair). Отсутствие поправки на третьем шаге диалога свидетельствовало бы о том, что пассажир А принимает реакцию бортпроводника Б на свою реплику не как сообщение информации о правилах авиакомпании и одновременно как отказ, но как демонстрацию понимания бортпроводником своей реплики 1 именно как просьбы и соглашается с такой трактовкой. Но пассажир А в данном примере обращался к Б не с просьбой, что он и демонстрирует поправкой («Мальчик, ты не понял... ») и интонацией, которые указывают на релевантный контекст, переопределяющий отношения между участниками диалога: не бортпроводник здесь диктует правила. Ему предлагается понять высказывание как требование и перестать цепляться за формальности.
По сути дела, отсутствие поправки выполняет метакомму-никативную функцию: оно имплицирует готовность идти дальше и свидетельствует о том, что невозражающий счел понимание своей предыдущей реплики достаточным для того, чтобы больше на нем не останавливаться .
Как отмечал Харви Сакс в духе, характерном для ранней этнометодологии [Sacks 1992: 226], «культура — это аппарат для порождения действий, пригодных для распознания (recognizable)». Некоторые речевые действия, как можно заметить, имеют специальные маркеры, в отличие от тех, которые не несут в себе таких показателей и прочитываются как таковые с опорой на контекст. Это, например, разница между вопросами — а они оформлены как вопросы такими языковыми средствами как вопросительные слова, вопросительные конструкции и вопросительная интонация, — и ответами, для которых специальные средства отсутствуют, но которые мы, несмотря на это, опознаем или как ответы, или как не вполне удовлетворительные ответы (ср. «Это не ответ»).
О явлениях мета-уровня коммуникации см. [Утехин 2012].
Как известно, вопросительные высказывания могут выступать в разных функциях кроме собственно запроса информации — от клишированных форм косвенной просьбы типа <«Не могли бы вы сделать музыку потише?» и риторических восклицаний до приглашения, предложения и даже квази-магического способа завязать разговор с незнакомым человеком. Эта последняя функция послужила Харви Саксу примером при обсуждении цепочек вопросов и ответов и позволила описать способность вопроса задавать пространство взаимодействия таким образом, что ответ дает право продолжить . Позже эта логика приведет пионеров конвер-сационного анализа к формулировке представлений о примыкающих парах реплик как формате взаимодействия, по отношению к которому пары вопросов и ответов являются частным случаем [Schegloff, Sacks 1973]6. В рамках примыкающей пары первая реплика, будучи распознана как таковая (например, вопрос, приветствие, предложение и т. п.), задает определенные ожидания относительно второй реплики (она будет расцениваться как ответ, ответное приветствие или его отсутствие, принятие или отклонение предложения и т. п.). Такой подход предполагает, что мы расматриваем не вопросы и ответы сами по себе, а вопросноответные единства или более длинные цепочки реплик, связанные между собой в единства (серии).
Материалы разговорного взаимодействия, увиденные в такой перспективе, дают основания задуматься о том, что реакция на реплику партнера как на вопрос (например, в виде сообщения специфической информации, просьбу о которой имплицирует
4 Лекция 7, 1964 г. [Sacks 1992: 49-56].
5 В качестве иллюстрации Сакс цитирует еврейский анекдот: Молодой человек садится в вагоне поезда рядом с пожилым мужчиной и спрашивает его: «Не подскажете, который час?» — «Нет». — «Простите, в каком смысле нет?» — «Не подскажу. Потому что если я вам отвечу, то у нас завяжется разговор. Вы спросите меня, куда я еду, я спрошу вас, куда едете вы, и выяснится, что мы едем в одно и то же место. Мне таки придется пригласить вас в гости. А у меня дочь на выданье. И я совсем не хочу, чтобы она выскочила за какого-то прощелыгу, у которого даже часов своих нет!» [Sacks 1992: 49-50].
6 См. о примыкании как явлении [Sacks 1992: 554], а также Лекции 1 и 2 (весна 1974 г.) из второго тома [Sacks 1995].
предыдущая реплика, или в виде объяснения, почему эту информацию дать невозможно) означает, что вопросительная функция может приписываться и таким высказываниям партнера, которые не имеют формальных показателей вопросительного предложения или вопросительной интонации. С точки зрения конверсаци-онного анализа неудивительно, что вопросительно-оформленные высказывания часто функционируют не как собственно вопросы, а в вопросительной функции могут выступать высказывания, которые не обладают внешними признаками вопроса. Эммануэль Щеглов вообще сомневается в полезности выделения вопросов как отдельного разряда явлений в области разговорного взаимодействия, в отличие от примыкающих пар. Позволим себе пространную цитату, от положений которой отталкиваются эти сомнения:
Что бы там ни определяло класс «вопросов» как лингвистическую форму, это не будет работать для вопросов как объектов разговорного взаимодействия, или интеракционных объектов, или социальных действий. Если под «вопросом» иметь в виду любой секвенциально релевантный и имеющий секвенциальные импликации объект, чтобы тем самым как-то наметить контур понятия «ответ», если, следовательно, здесь работает нечто вроде формата примыкающих пар реплик, со специальными ограничениями на вторую реплику пары, которые пока аналитически не эксплицированны, если, наконец, мы желаем, чтобы понятие «вопрос» могло служить для объяснения поведения участников некоторого конкретного разговора, а не абстрактных говорящих и слушающих, то это понятие по целому ряду причин не будет опираться на использование лингвистических признаков как единственного или даже просто инвариантного, хотя бы и не исчерпывающего, индикатора или воплощения таких объектов [Schegloff 1984: 49-50].
Но оно могло бы, возможно, опереться на интеракциональ-ный контекст, характеристики которого позволяют увидеть в реплике первую часть примыкающей пары определенного типа.
Ниже приведен фрагмент телефонного разговора агента по недвижимости с клиентом, где первые части пар, которые побуждают клиента ответить (реплики 5, 7, 9, 11), просто называют запрашиваемую специфическую информацию.
(3) 1 А: ну: вы расскажите об уровне // квартирки вашей
2 К: // ага ага
3 А: давайте я щас сразу задам вопросы, те которые да: :
а:: э нужно чтоб я уровень определила
4 К: да
5 А: значит, вы, адрес где она находится=
6 К: =выборгское шоссе двадцать семь, корпус: три
7 А: так, выборгское шоссе // еще раз, дом
8 К: // ага д- двадцать семь, корпус три, это н- новый дом
9 А: ага, новый дом. это этаж, этажность
10 К: десятый. а этажность там, ну разноуровневая
этажность // секция
11 А: // ну, ваша этажность=
12 К: шестнадцатиэтажная, а этаж *десятый*
[Итака 2010 -10]7
Любопытно, что агент сама определяет это как «вопросы» (реплика 3); вопросительность связана с их принадлежностью к серии, к списку, про который эксплицитно оговорено, что это список «вопросов». Такие анонсы или метакоммуникативные вступления к тому, что намереваются сказать дальше, задают рамку для следующего высказывания или серии высказываний, не нуждающихся в дополнительных показателях для своей вопросительной функции. Да ведь и без всяких предварительных оговорок кто-то может ограничиваться кратким называнием того, что желает услышать («Фамилия?»), и ответ на такие реплики как на вопросы демонстрирует, что партнер включился во взаимодействие, например, в жанре допроса и в роли допрашиваемого. При передаче таких высказываний на письме мы ставим вопросительный знак, отмечая их функцию в диалоге, но не интонацию.
Нетрудно вообразить себе и предельный случай, когда в качестве вопроса работает невербальный сигнал, и даже не вопросительный жест (короткое движение головой вверх и выражение лица с поднятием бровей), а просто взгляд, который в некотором контексте прочитывается как «немой вопрос». Так что сомнения Щеглова по поводу инвариантных лингвистических ха-
7 Пример из корпуса телефонных диалогов агентства недвижимости «Итака» (Лаборатория когнитивных исследований СПбГУ).
рактеристик вопросительных ходов в разговорном взаимодействии вполне оправданны.
Поводом задуматься о высказываниях, в которых вопроси-тельность имплицирована, оказались диалоги из корпуса материалов, в ходе анализа которого возникла идея посмотреть, связаны ли разные роли участников с количественным соотношением тех или иных ходов в диалоге. Роли участников были связаны с тем, что они делали в ходе эксперимента — совместно выполняли задание, общаясь через ширму, т. е. не видя ни друг друга, ни того, что каждый из них делает. Задание состояло в том, что один из участников должен был разложить девять фотографий неба с облаками в том же порядке, в каком эти фотографии лежат перед его невидимым партнером, опираясь только на словесные инструкции. Получается, что они как бы играют в «угадайку»: применительно к каждой фотографии нужно опознать ее и договориться о том, куда ее положить. Предполагалось, что количество вопросов разных типов может отличаться в речи участника в роли «инструктора» (перед ним лежит образец) и «строителя» (он должен разложить картинки так же), а также варьировать в зависимости от характеристик участника (в эксперименте участвовали как здоровые люди, так и шизофреники). Для количественной оценки требовалось для начала разметить материалы корпуса, отметив вопросы и подразделив их на несколько разрядов. Выяснилось, однако, что эта задача сложнее, чем кажется на первый взгляд. Если опираться не на формально-лингвистические критерии, а на функцию высказывания в разговоре, то оказывается, что сама категория «вопросы» подозрительным образом расплывается, и стоит присмотреться даже к бытовому представлению о том, что можно считать вопросом, отразившемуся в речи агента по недвижимости из примера (3).
Обратимся к примеру (4), взятому из середины диалога инструктора (И) и строителя (С), где обе операции (идентификация нужной фотографии и ее локализация) выполняются без всяких затруднений:
(4) 1 И: так () четвертая картинка (1.4) идет сверху сине]ва
2 С: угу
3 И: потом идет немножко белого
4 С: угу
5 И: и к ко- э:::: к концу картинки () э::: на самом ко-конце
() че- чернота облаков
6 С: угу она наползает на всю=
7 И: =наползает да наползает на бе- на белую эту
8 С: угу
9 И: небольшую полоску () облаков (1.3) сделали да? поло-
жили=
10 С: = >она лежит под первой<
11 И: ну да
12 С: угу [Tom 2, 7-3]8
Поскольку локализация была заранее задана тем, что участники договорились называть картинки, лежащие в трех рядах по три штуки, одну за другой по порядку слева направо и сверху вниз, то локализация очевидна: анонс «четвертая картинка» (реплика 1) фактически означает, что «она лежит под первой» (реплика 10).
Подобно тому, как в примере (3) один из участников последовательно запрашивал информацию, тут участник И по кусочкам, наоборот, выдает описание, но получает в ответ на каждый из кусочков сигнал подтверждения от партнера . Вместе эти кусочки образуют как бы одну большую реплику, если считать, что «угу» здесь не составляет отдельной «очереди» разговора. Возможно было бы показать на примерах, что вообще «угу» в сходной позиции могут, в принципе, значить довольно разные вещи — в частности, относящиеся к согласованию взаимопонимания на разных уровнях (от «услышал, что ко мне обращаются» и «понял слова» до «понял, что он хотел этим сказать»), но прежде всего они10 поддерживают контакт и способствуют продолжению. Каким образом? «Угу» значит, фактически, что на
8 Примеры диалогов из корпуса TOM Лаборатории когнитивных исследований СПбГУ даны в формате: раздел корпуса (Том 1 или Том 2), для раздела Том 1 — указание на характер эпизода (N — нормальные испытуемые; P — испытуемые-шизофреники), порядковый номер эпизода.
9 На подобное явление (installment noun phrases) указывалось в работе [Clark, Wilkes-Gibbs 1986: 5].
10 В англоязычной терминологии “continuers” или “backchannel response”, см. [Schegloff 1982].
этом месте могло бы быть что-то другое: я мог бы прибегнуть к поправке (запросу пояснения, например), но если я этого не делаю, мне все понятно и ты можешь продолжать .
В нашем случае фрагментированность выдачи описания может быть объяснена двояко: тем, что требуется периодически предоставлять место для возможной поправки (потенциальные места перехода очереди), и тем, что при описании происходит последовательное перемещение внимания говорящего от одного объекта к другому. На некоторых видеозаписях из корпуса этих материалов можно увидеть не только это перемещение, когда говорящий сам себе пальцем указывает описываемые подробности, но и то, как эти последовательные фрагменты описания управляют вниманием слушающего: тот ищет объекты, которые подпадают под описание, а если не находит или хочет проверить, то запрашивает уточнения и предлагает собственные описания, ср. реплику 6.
И эта реплика 6 «строителя» воспринимается как поданная на подтверждение или опровержение, что в какой-то степени придает ей сходство с вопросом. Если бы на конце этой реплики прибавить «, так?», ничего бы не изменилось в устройстве диалога, как если бы это «, так?» там уже незримо присутствовало. Можно было бы усмотреть здесь натяжку: вообще говоря, в некотором смысле любые высказывания в диалоге подаются на рассмотрение партнера для опровержения, согласия и подтверждения понимания, ведь после них тоже следует слот для поправки, который может оставаться пустым (ср. выше о принципе «совместного конструирования» по Кларку и о поправке через один ход диалога), и это вовсе не прибавляет любым высказываниям «во-просительности».
11
Ср. пример аналогичного диалога, где место для потенциального уточнения заполнено эксплицитно-вопросительными запросами уточнения с соответствующей интонацией (5):
А: следующая () сумрачное небо=
В: =очень сумрачное?
А: не очень сумрачное, в середине белесоватое В: в середине э синее или просто белесоватое?
А: белесовато-сероватое. в общем белое. [Tom 1 P 05-1]
Рис. 1. И инструкторы (вверху), и строители (внизу) пользуются как указательными (слева), так и иконическими (справа) жестами при описании того, что они видят на фотографиях
Однако в данном случае речь идет о выполнении задания. В отличие от обычного повседневного разговора, наименее стесненного институциональными ограничениями и поэтому используемого в качестве точки отсчета по отношению к иным жанрам, здесь опровержение, поправка или подтверждение не опциональны, как после любого высказывания в диалоге, а обязательны — в той мере, в какой участник демонстрирует приверженность целенаправленному взаимодействию с партнером. Они не просто беседуют, а совместными усилиями осуществляют референцию к одинаковым фрагментам мира и проверяют результат.
В ходе проверки в примере (6) участник С («строитель») подает на подтверждение или опровержение участнику И («инст-
руктору») свое описание; в отличие от описания со стороны инструктора, которому визуально доступен искомый объект и, следовательно, описание достоверно, строитель лишь предполагает, что описываемый им объект — тот, который имеет в виду инструктор:
(6) 1 С: *угу, щас щас щас*. м: (5.0) да, кажется я понимаю
про что ты говоришь. вот там еще темное внуИтри
2 И: //внутри темное, да=
3 С: =в центре фотографии. а с- с одной стороны у нее бок весь голубой или- ( ) или нет
4 И: *нет не весь голубой*. вверху потемнее, внизу посветлее. такое серое. [Tom 1 N 08-1]
Высказывания 1 и 3, где содержится описание, функционируют так, как если бы говорящие одновременно с описанием спрашивали по его поводу что-то вроде «правильно ли так сказать? справедливо ли так охарактеризовать искомый объект? тот ли это объект, о котором идет речь?». Этот компонент в подобных случаях распространяется на всю «большую реплику» или серию реплик, он как бы вынесен за скобки; впрочем, он в любой момент может быть эксплицирован, ср. конец реплики 3 («или нет»). Это, конечно, не «вопрос» даже в том расширительном толковании, которое включало бы в число вопросительных высказываний, скажем, утверждение «Я хотел бы узнать часы работы библиотеки», если оно работает как вопрос, выводимый слушающим по импликатуре, или выделенные полужирным реплики агента из примера (3). Но в сравнении с аналогичными высказываниями «инструктора» вне процедуры проверки (ср. пример (4), где они прослаиваются дискурсными маркерами «угу»), эти фрагменты описания задают более сильные и определенные ожидания относительно того, что окажется в ответной реплике партнера.
Анализ в этом направлении, возможно, позволил бы заменить понятие вопросительности/невопросительности высказывания шкалой силы «примыкания», или, точнее, «секвенциальной
12 Когда я учился в школе, на уроках русского языка между предложением как единицей языка и высказыванием как единицей речи не проводилось отчетливой границы, и вопросительность традиционно рассматривалась как признак предложения, которое «по цели высказы-
импликативности», и описанием ее типов. Отметим в этой связи два обстоятельства. Во-первых, что функционирование «имплицитного вопроса» (в пределе — немого вопроса), как и вообще чего бы то ни было имплицитного, в конечном счете возможно только как результат «чтения мыслей» друг друга участниками разговора. Они следуют логике, описание которой восходит к работам Г. П. Грайса: реагируют не на слова, а на действия, за которыми прочитывают намерения.
Немаловажное дополнение применительно к высококооперативным режимам взаимодействия состоит в том, что участники взаимодействия не просто делают выводы о намерениях, но еще и рассчитывают на взаимность. То есть, условно говоря, я запускаю некое свое действие (вербальное или невербальное) не просто перед тобой, а в зеркальный мир наших представлений о представлениях друг друга, имея в виду, что ты сможешь догадаться, почему я это сделал, ведь ты же знаешь, что я знаю, что ты можешь. Это позволяет мне надеяться на то, что твои действия рассчитаны именно на меня в данный момент (и это взаимно) . Анализ силы и типов секвенциальной импликативности предполагал бы учет разной силы и форм «скроенности под конкретного получателя».
Во-вторых, такой анализ должен был бы иметь в виду, что импликативность не присуща высказыванию как таковому, а является характеристикой контекста, выстраиваемого во взаимодействии партнеров. Такой подход противоречит долгой традиции позитивистского понимания контекста, согласно которой контекст представляет собой информацию о некотором наборе характеристик среды, материальной и социальной, причем эти черты уже существуют в мире, независимо от действий людей, и мы можем определить, какие из них релевантны. При этом действия и контекст мыслятся отдельными друг от друга: действия происходят «в контексте».
вания» могло быть повествовательным, вопросительным или восклицательным.
13 Ср. об этом как о компоненте человеческой способности к взаимодействию, который позволяет формулировать сигналы как «скроенные под конкретного получателя» (recipient designed), см. [Levinson 2006].
Как это формулирует Пол Дориш, осмысляя этнометодоло-гические аспекты исследования взаимодействия человека и техники [Dourish 2004: 20-22], альтернативой позитивистской позиции является феноменологический подход, предполагающий, что факты не даны заранее, а возникают как результат социального взаимодействия, открыты интерпретации и переинтерпретации и существуют лишь постольку, поскольку индивиды или группы распознают их и на них ориентируются. Соответственно, контекст не существует отдельно от действия, а действием производится и поддерживается: люди не наблюдают некое положение вещей, а разыгрывают его, согласуя свое понимание друг с другом, — так что контекст оказывается «результатом, а не предпосылкой» [там же].
Применительно к невопросительным вопросам и ответам это значит, что мы анализируем их одновременно как производные контекста и как его составляющие, как бы заглядывая через плечо участникам разговора и определяя, на что они ориентируются в каждый данный момент. В этом нам помогают и эксплицитные метакоммуникативные высказывания, и имплицитные «маркеры контекстуализации» в терминологии Джона Гам-перца — собственно, те же источники информации, которыми пользуются участники разговора. В условиях, когда в высказывании отсутствуют внешние признаки вопроса (лексические, морфологические и синтаксические) и вопросительная интонация, но оно тем не менее провоцирует релевантное примыкающее ответное действие, мы можем видеть, что это высказывание делает (например, инициирует поправку или сообщает нечто, одновременно запрашивая подтверждение), какого рода продолжение следует со стороны партнера и насколько оно релевантно первой части пары. Потому что даже если это более «слабая» пара, чем в случае канонического вопросно-ответного единства, отношения между участвующими в ней высказываниями иные, нежели у высказываний, которые не связаны парным форматом.
Транскрипционные обозначения
// — двойной слэш отмечает начало одновременного говорения участников, когда их реплики накладываются друг на друга;
*угу, щас щас щас * — звездочками отмечено более тихо произнесенный фрагмент;
(1.3) — длина паузы в секундах и десятых долях секунды;
( ) — пауза менее секунды, без значительного падения тона;
= ... = — знаками равенства на границе реплик обозначены реплики, следующие друг за другом без сколько-нибудь заметного зазора; м:э:::: — двоеточие отмечает увеличенную протяженность;
>...< — обернутые внутрь ломаные скобки отмечают более быстрый темп произнесения.
Литература
Утехин 2012 — И. В. Утехин. О мета-уровне коммуникации в ходе совместной деятельности // Социология власти 8, 2012. В печати. Clark 1996 — H. Clark. Using Language. Cambridge University Press, 1996. Clark, Wilkes-Gibbs 1986 — H. Clark, D. Wilkes-Gibbs. Referring as a collaborative process // Cognition 22, 1986. P. 1-39.
Dourish 2004 — P. Dourish. What we talk about when we talk about context // Personal and Ubiquitous Computing 8, 1, 2004. P. 19-30.
Levinson 2006 — S. Levinson. On the human “interaction engine” // N. J. Enfield, S. C. Levinson (eds.). Roots of Human Sociality: Culture, Cognition, and Interaction. Oxford: Berg, 2006. P. 39-69. Levinson 2013 — S. Levinson. Action formation and ascription // T. Stivers, J. Sidnell (eds.). The Handbook of Conversation Analysis. Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2013. P. 103-130.
Sacks 1992 — H. Sacks. Lectures on Conversation / Ed. by E. Jefferson, with Introduction by E. A. Schegloff. Vol. 1. Oxford: Blackwell, 1992. Sacks 1995 —H. Sacks. Lectures on Conversation / Ed. by E. Jefferson, with Introduction by E. A. Schegloff. Vol. 2. Oxford: Blackwell, 1995. Sacks et al. 1974 — H. Sacks , E. A. Schegloff, G. Jefferson. A simplest systematics for the organization of turn-taking for conversation // Language 50, 1974. P. 696-735.
Schegloff 1982 — E. A. Schegloff. Discourse as an interactional achievement: Some uses of “uh huh” and other things that come between sentences // D. Tannen (ed.). Analyzing Discourse: Text and Talk. Georgetown University Roundtable on Languages and Linguistics 1981. Georgetown University Press, Washington DC. P. 71-93.
Schegloff 1984 — E. A. Schegloff. On some questions and ambiguities in conversation // J. M. Atkinson, J. Heritage (eds.). Structures of Social
Action: Studies in Conversation Analysis. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. P. 28-52.
Schegloff 1992 — E. A. Schegloff. Repair after next turn: The last structurally provided defense of intersubjectivity in conversation II American Journal of Sociology 97, 5, 1992. P. 1295-1345.
Schegloff, Sacks 1973 — E. A. Schegloff, H. Sacks. Opening up closings II Semiotica 7, 1973. P. 289-327.
