CC BY
111
эстетического идеала, который выражается цельностью характера, направленностью в будущее. В поэтике произведений наблюдаются обращение к условнометафорическим явлениям, возрождение и обновление реализма и романтизма, их взаимное переплетение и синтез, широкое использование модернистских приемов. Ситуации несправедливости и безысходности передаются через философию экзистенциализма. Среди используемых авторами разнообразных средств, форм и приемов восприятия бытия особое место занимают образы-символы. Нельзя отрицать того, что драматургия находится на пути поисков. Вместе с тем в душе остается некое чувство неудовлетворенности. Видимо, это связано с тем, что пока редки образы ярких, значительных героев, способных, пройдя проверку временем, вызывать к себе непреходящий интерес будущих поколений.
Литература
1. Батулла Р. М. Баскетболист / P.M. Ба-тулла // Звезда Поволжья. 2002. 28 февр.
2. Нигматуллина Ю.Г. «Запоздалый модернизм» в татарской литературе и изобразительном искусстве / Ю.Г. Нигматуллина. Казань: Фэн, 2002. 176 с.
3. Саттарова А.М. Современная татарская драматургия 1985 - 2000 гг. / А.М. Саттарова. Казань: Гуманитария, 2003. 152 с.
4. Сибгатуллина А.Р. В поисках человека (Концепция личности в татарской поэзии XIX в.) / А.Р. Сибгатуллина. Елабуга: ЕГПИ, 2001.
5. Шамсутова А.А. «Постмодернистская концепция» в татарской литературе / А.А. Шамсутова // Учен. зап. ТГГИ. 2003. № 11. С. 12 - 14 (на тат. яз.).
The problem of era and character in the modern Tatar drama
This article touches upon the problem of the peculiarities of the modern Tatar drama in terms of era and character. The analysis is based on the works by Hamid R., Gilyazov M., Minnullin T. and others. And the analysis has shown the typical features of main characters of the modern Tatar drama, which have many-sided personality concerning their views of life and their characters.
Key words: The Tatar drama, era, concept ofpersonality, the fortune of nation, evolution of characters, art research.
С.А. КОСЯКОВ (Воронеж)
«НЕТОЧКА НЕЗВАНОВА» И «ПОДРОСТОК»: О ГЕНЕЗИСЕ МЕЧТАТЕЛЯ В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО*.
Исследуется генезис героя-мечтателя в романе семьи в творчестве Достоевского. В частности, рассматривается влияние отцовского начала на формирование и характер развития мечтательности героев.
Ключевые слова: фантазия, мечта, идея, миражность, оставленность, живая жизнь.
«Неточка Незванова» - первая попытка написания романа Достоевским. И хотя она не была доведена писателем до конца из-за ссылки на каторгу, по характеру замысла произведение может считаться звеном в романной цепи Достоевского. В «Неточке Незвановой», как и в «Подростке», характер мечтателя изображен не в «готовом» виде, как это было в других текстах, а в его развитии на протяжении длительного жизненного отрезка. Если в «Белых ночах», «Хозяйке» и «Кроткой» мы видим единственного настоящего героя, то в «Неточ-ке Незвановой» и «Подростке» герой принципиально не один: он помещен в пространство человеческих взаимоотношений, и прежде всего - семейных.
Рассмотрение характера включенности подростков-мечтателей в семейные отношения - одна из главных задач этой статьи. Семьи Неточки Незвановой и Аркадия Долгорукого формируются при причудливом перемещении обстоятельств. Музыкант Ефимов, выполняющий функции отца-воспитателя Неточки, приходится ей отчимом. О судьбе ее настоящего отца, давшего Неточке фамилию «Незванова», в произведении не сообщается ровным счетом ничего. Так «двойное отцовство» оборачивается тем, что ни один из «отцов» не является им вполне.
У мечтателя «Подростка» также обнаруживается два отца. Макар Иванович
* Работа выполнена при финансовой поддержке Федерального агентства по образованию (Рособразования) в рамках исследовательского проекта 2.1.3 / 4705 «Универсалии русской литературы (XVIII - начало XX в.)».
© Косяков С.А., 2009
Долгорукий - юридический отец Аркадия, имя (в отчестве) и фамилию которого он наследует. Имени же своего отца по крови Андрея Петровича Версилова подросток никак не наследует. «Фамилия моя Долгорукий, а юридический отец мой - Макар Иванов Долгорукий, бывший дворовый господ Версиловых. Таким образом, я - законнорожденный, хотя я, в высшей степени, незаконный сын, и происхождение мое не подвержено ни малейшему сомнению» [1. Т. 13: 6].
В семейных связях Неточки и Аркадия начало отцовства выведено из состояния устойчивости, что соответствующим образом сказывается и на самих молодых героях. «Двойное отцовство» Макара Долгорукого и Версилова усложняет и положение самого Аркадия. «Двойное отцовство» для самого Аркадия - «двойное сыновство». Как сын Макара Аркадий законен юридически, но недействителен. Как сын Версилова Аркадий действителен, но незаконен. Расколо-тость между действительностью и законом, присутствующая в «двойном отцовстве», продолжается и в характере подростка. Будучи «законнорожденным» и «незаконным сыном» в одно и то же время, Аркадий оказывается героем взаимоисключающих статусов. И таким образом миражным, неопределенным героем, который не может однозначно ответить на вопрос: «Кто я?».
Неопределенность семейного положения молодых героев и формирует то ощущение оставленности, которое создает мечтательный склад. Неточка Незванова переживает свое одиночество в мире мечтаний. «Отец и мать уставали ссориться, и я жила между ними (курсив мой. -С.К) по-прежнему, все молча, все думая, все тоскуя и все чего-то добиваясь в мечтах моих» [2: 164]. «Я помню, что мне все тягостнее и тягостнее становилось мое одиночество и молчание, которого я не смела прервать. Уже целый год жила я сознательною жизнию, все думая, мечтая и мучась потихоньку неведомыми, неясными стремлениями, которые зарождались во мне» (Там же: 165).
«Выброшенность» из семейства для Аркадия Макаровича не только ощущается им внутренне, но и оформляется во внешнем сюжетном пространстве. «Если я и сказал, что все семейство всегда было в сборе, то кроме меня, разу-
меется. Я был как выброшенный и чуть не с самого рождения помещен в чужих людях. Но тут не было никакого особенного намерения, а просто как-то так почему-то вышло» [1. Т. 13: 14]. В одиночестве, «под детским одеялом» подросток «мог плакать и мечтать - о чем? - сам не знаю. О том, что меня оставили? О том, что меня мучат?» (Там же: 62). «Нет, мне нельзя жить с людьми; я и теперь это думаю; на сорок лет вперед говорю. Моя идея - угол» (Там же: 48).
Фамилии героев-мечтателей несут на себе дополнительную нагрузку, углубляя значение образов. В фамилии «Незванова» приставка не- указывает на некое отрицательное состояние. Ассоциация с незваным гостем усиливает ощущение оставленности носителя такой фамилии. Фамилия героя «Подростка» Долгорукий отсылает нас к древнему дворянскому роду. Но это дворянство оказывается миражным, спародированным. «- Как твоя фамилия? - Долгорукий. - Князь Долгорукий? - Нет, просто Долгорукий. -А, просто! Дурак» (Там же: 7).
«Отцовское» начало, утратившее устойчивость в семьях молодых мечтателей, приобретало особое значение в мечтах Неточки и Аркадия. Так, Неточка «с каким-то удивлением узнала, что батюшка артист (это слово я удержала), что батюшка человек с талантом, и в моем воображении тотчас же сложилась понятие, что артист какой-то особенный человек, не похожий на других людей» [2: 162].
Мечты Аркадия «сводились» к образу Версилова. «Каждая мечта моя, с самого детства, отзывалась им: витала около него, сводилась на него в окончательном результате. Я не знаю, ненавидел или любил я его, но он наполнял собою все мое будущее, все расчеты мои на жизнь, - и это случилось само собою, все шло вместе с ростом» [1. Т. 13: 16].
В фантазиях Неточки образ Ефимова связывается с мечтой о лучшей и прекрасной жизни. «Я поняла и уж не помню как, что в нашем углу - какое-то вечное нестерпимое горе. <...> я обвинила матушку, признала ее за злодейку моего отца, и опять говорю: не понимаю, как такое чудовищное понятие могло составиться в моем воображении. И насколько я привязалась к отцу, настолько возненавидела мою бедную мать» [2: 161]. «И вот, - не знаю, как нача-
лось все это сначала, но под конец я остановилась на том, что, когда умрет матушка, батюшка оставит эту скучную квартиру и уйдет куда-то вместе со мною <...> все, чем я могла украсить то место, куда мы пойдем с ним (а я непременно решила, что мы пойдем вместе), все, что только могло составиться блестящего, пышного и великолепного в моей фантазии, - все было приведено в действие в этих мечтаниях» [2: 162].
Гибель Ефимова разрушает вместе с мечтой его романтизированный образ. «Мы ушли из нашего бедного жилища... Но того ли я ожидала, о том ли я мечтала, то ли создалось в моей детской фантазии, когда я загадывала о счастии того, которого я так не детски любила?» (Там же: 186).
Такое же крушение претерпевает и идеальный ореол Версилова в мечтах подростка. «Но ведь оказывается, что этот человек - лишь мечта моя, мечта с детских лет. Это я сам его таким выдумал, а на деле оказался другой, упавший столь ниже моей фантазии. Я приехал к человеку чистому, а не к этому» [1. Т. 13: 62].
По своему сюжетному построению «Подросток», конечно, значительно сложнее, чем «Неточка Незванова», где действительность преломляется в мечтах героини. В «Подростке» же Ф.М. Достоевский разворачивает сюжетную интригу с большим числом действующих лиц, и включенный в нее Аркадий уже не может оставаться чистым мечтателем на обочине действительности. В отличие от Мечтателя «Белых ночей», который не имел своей истории, этот ее имеет. Подросток все время вынужден выбирать между своими мечтами в одиночестве и активным участием в судьбе других героев: «Но не то смешно, когда я мечтал прежде “под одеялом”, а то, что и приехал сюда для него же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти забыв мои главные цели. Я ехал помочь ему сокрушить клевету, раздавить врагов» (Там же: 63).
В более сложном художественном мире «Подростка» сами мечты героя переходят в другую форму: «Самая яростная мечтательность сопровождала меня вплоть до открытия “идеи”, когда все мечты из глупых становились разумными и из мечтательной формы перешли в рассудочную форму действительности» (Там же: 73). «Я так и прописываю это слово: “уйти в свою идею”, потому что
это выражение может обозначить почти всю мою главную мысль - то самое, для чего я живу на свете. Что это за «своя идея», об этом слишком много будет потом. <...> Я и до нее жил в мечтах, жил в мечтательном царстве известного оттенка; но с появлением этой главной и все поглотившей во мне идеи мечты мои скрепились и разом отлились в известную форму; из глупых сделались разумными» [13: 14].
Существенное отличие «идеи» от «мечты» в том, что она несет в себе заряд для действия и перестает быть чисто созерцательным образованием. Поэтому подросток так опасается возвращения из своего уединения в жизнь семьи. «Во всяком случае я связываюсь с ними только на время, может быть, на самое малое. Но чуть увижу, что этот шаг, хотя бы и условный и малый, все-таки удалит меня от главного, то тотчас же с ними порву, брошу все и уйду в свою скорлупу!» (Там же: 15).
Но уже тогда, когда Аркадий едет, чтобы «сокрушить клевету» и «раздавить врагов» Версилова, предопределяется трансформация его характера и мечтаний. «Идея» подвергается воздействию «живой жизни». «И к чему все эти прежние хмурости, - думал я в иные упоительные минуты, к чему эти старые больные надрывы, мое одинокое и угрюмое детство. Мои глупые мечты под одеялом, клятвы, расчеты и даже «идея»? Я все это напред-ставил и выдумал, а оказывается, что в мире совсем не то; мне вот так радостно и легко: у меня тец - Версилов, у меня друг - князь Сережа...» (Там же: 164).
Достоевский всем ходом сюжета подводит Аркадия к крушению его рациональной идеи. «У меня есть “идея”! -подумал было я вдруг, - да так ли? Не наизусть ли я затвердил? Моя идея -это мрак и уединение, а разве теперь уж возможно уползти назад в прежний мрак?» (Там же: 264).
Неустойчивость семейного положения, миражность дворянства Аркадия перенеслись и на существование его идеи и на не запланированные идеей транс -формации в его собственном характере. В истории Аркадия то, что кажется, постоянно не совпадает с тем, что есть. Реально существующее изменяет видимость героя-мечтателя. Живая жизнь упраздняет идею как одну из фикций Аркадия.
Литература
1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. / Ф.М. Достоевский. Л., 1972.
2. Иванчикова Е.А. «Подросток»: повествование с лирическим рассказчиком / Е.А. Иванчикова // Вопр. языкознания. 1995. №3. С. 70 - 76.
3. Касаткина Т. Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: «идея» героя и идея автора / Т. Касаткина // Вопр. лит. 2004. №1. С. 181 - 212.
4. Кашина Н. Человек в творчестве Достоевского / Н. Кашина. М., 1986. 318 с.
“Netochka Nezvanova” and “The Adolescent”: genesis of a dreamer in works by Dostoevsky.
The research is been taken for understanding the genesis of character-dreamer in family novel by Dostoevsky. In more detailed way, the influence offather’s nature on formation and development of the main character’s ability to dream was taken under analysis.
Key words: fantasy, dream, idea, mirage, abandoned, living life.
Н.В. ЛОГУНОВА (Ростов-на-дону)
ЖАНРЫ МАЛОЙ ЭПИСТОЛЯРНОЙ ПРОЗЫ НАЧАЛА XX в.: ОСОБЕННОСТИ ЖАНРОВОЙ СТРАТЕГИИ
Поднимается практически не исследованная в современной филологии проблема жанрового состава малой эпистолярной прозы начала XX в. Выявляются черты жанроврассказа-эпистолярия и эпистолярной новеллы; эксплицируется, как в каждом из жанров реализуются функциональные возможности эпистолярного дискурса.
Ключевые слова: жанр, рассказ-эпистолярий, эпистолярная новелла, эпистолярный нарратив, эпистолярный дискурс.
В русской литературе начала ХХ в. популярной становится малая эпистолярная проза - произведения, текст которых оформлен как письма (письмо) героя(ев), а в художественной структуре реализуется прин-
цип минимализма: в субъектной организации представлено единое соотношение точек зрения пишущих героев; в объектной - совершается минимум событий (чаще всего - некое происшествие, которое мотивирует изменение мировоззрения героя. Не всегда происшествие и трансформацию мировоззрения персонажа можно четко дифференцировать, поэтому говорят о «единстве двух событий» в одном [3: 57]).
Относимые к малой эпистолярной прозе произведения радикально отличаются друг от друга по тому, какая картина мира в них представлена автором, какую активность в этом мире проявляет герой и какая читательская рецепция текста и изображенного мира программируется. Следовательно, в этих произведениях реализуются стратегии разных жанров. Несмотря на ощутимые различия в жанровой природе произведений малой эпистолярной прозы, жанровый состав этого корпуса текстов практически не изучен, т. е. ни в отечественном, ни в европейском литературоведении нет специальных работ, посвященных данной проблеме.
В этой статье мы рассмотрим, насколько успешно удается реализовать ту или иную жанровую стратегию в малых эпических формах и для манифестации каких жанров используется эпистолярный дискурс в литературе начала ХХ в. В качестве материала для анализа мы избрали произведения А.И. Куприна «Путаница» (1897) и М. Кузмина «Из писем девицы Клары Вальмон к Розалии Тютель Майер» (1906).
В основе первого произведения - история персонажа, которого в шутку попутчики представили умалишенным, на основании чего он попал в психиатрическую больницу, где действительно сошел с ума. Об этом он и повествует в письме, адресованном лечащему врачу. Сюжет произведения анекдотичен, содержит в себе «пуант», на основании чего, а также по ряду других признаков «Путаницу» Куприна считают эпистолярной новеллой [4; 7]. Однако набор признаков, на основании которых произведение называется новеллой, едва ли может быть признан удовлетворительным: он слабо связан с каноном новеллы, подробно разработанным в ли-
© Логунова Н.В., 2009
