CC BY
6
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 20. ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. 2010. № 1
АКТУАЛЬНЫЙ ВОПРОС НЕПРОЩЕННЫЙ
Интервью доктора философских наук, профессора, декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова В.В. Миронова с зав. отделом культуры делового еженедельника "Профиль" Н. Соколовой (№ 31 / 31 августа 2009)
— Владимир Васильевич, давайте вспомним историю вопроса. Когда впервые в нашей стране заговорили о введении ЕГЭ?
— ЕГЭ начали продвигать более десяти лет назад. Тогда в стране был огромный спрос на высшее образование, обусловленный не только желанием учиться, но и причинами внешнего характера — "уйти" от службы в армии и т.д. Заговорили о необходимости поиска дополнительных средств для вузов помимо бюджетного финансирования. Московский университет всегда настороженно относился к таким идеям: фундаментальное образование не может выжить без ощутимой государственной поддержки. К слову, в большинстве развитых стран, и особенно в Европе, не отказались от бюджетного финансирования высшего образования или осуществляли переход постепенно. Но в нашей стране реформаторами сразу был выдвинут лозунг о том, что образование — это прежде всего сфера услуг, за которые потребитель должен платить. Результатом указанных процессов стало резкое и последовательное сокращение государственного финансирования, когда зарплата даже профессоров опустилась ниже зарплаты дворников.
— И тогда вузы стали открывать платные отделения?
— Да, чтобы компенсировать социальные последствия такой ситуации. Многие блестяще воспользовались ею, и доходы от платного образования стали ощутимой прибавкой к вузовскому бюджету. В стране выросло множество университетов и академий, которые не обеспечивали качественного образования, но умели зарабатывать деньги на популярных профессиях. Вектор образования переместился в рыночные специальности. Наша страна всегда гордилась фундаментальным образованием, но, думаю, никто не открыл физический или биологический факультет. Объем капитала, крутившегося в системе образования, включая и теневой оборот, возрос настолько, что государство решило изъять часть доходов в казну. Но если для коммерческих вузов это была естественная ситуация (любая фирма, нравится ей это или нет, должна делиться доходами с государством), то для государственных это означало потерю существенной части дохода при недостаточном бюджетном финансировании. Это лишь стимулировало теневые процессы в образовании. Были проведены "научные" социологические исследования, смешавшие в одну кучу действительно
"черные" доходы и репетиторство, которое при всем моем отрицательном отношении к нему не является теневой сферой в полном смысле слова. Суммы получились умопомрачительные. И тогда под лозунгом борьбы с коррупцией и решили внедрить в вузах единый государственный экзамен. За основу взяли опыт нескольких штатов США. Но там единый тест был лишь формой проверки качества школьного знания, да и в этом качестве провалился.
— А как ЕГЭ связан с проблемой финансирования вузов?
— ЕГЭ был дополнен идеей ГИФО — государственных именных финансовых обязательств. Это, как казалось, был эффективный механизм перераспределения потоков бюджетных денег в вузы. Школьники сдают ЕГЭ, результаты подсчитываются, и те, кто сдал ЕГЭ лучше остальных, получают от государства деньги на обучение и приносят их в вуз. Вообще сама идея была красива и при достаточном финансировании и системе контроля могла бы дать эффект. Произошла бы дифференциация вузов по качеству, определяемому потоками абитуриентов с бюджетными деньгами. Идея была подорвана, когда в соответствующих документах указали суммы финансирования высших баллов ЕГЭ — порядка 12—15 тыс. рублей в год. А стоимость образования в некоторых ведущих вузах уже тогда превышала 100 тыс. рублей в год. В результате получилось: абитуриенту, имевшему деньги, был не нужен результат ЕГЭ, а тем ребятам, которые имеют хороший результат, пришлось бы доплачивать существенную разницу, что потянули бы лишь обеспеченные семьи.
— Допустим, ЕГЭ не удалось превратить в эффективный инструмент перераспределения бюджетных средств, но специалисты Минобрнауки уверяют, что ЕГЭ объективнее обычных экзаменов.
— Объективность ЕГЭ сомнительна. И не только из-за качества заданий или сложности их формализации в гуманитарных дисциплинах. Единый экзамен должен базироваться на относительно едином преподавании в школе, а в школах сегодня преподают по-разному. И соответственно, например, одинаковые оценки знаний оказываются опять же объективно неравными. Есть самый примитивный выход — подогнать всех под одинаковый уровень, который не может быть высоким, а лишь средним или даже ниже. Но нужна ли потеря высокого уровня образования нашему государству? ЕГЭ рассчитан на средний уровень. И если ЕГЭ продлится долго, то уровень школьного образования упадет. Школа не будет давать знания, а будет натаскивать.
— Сторонники ЕГЭ ссылаются на мировой опыт и на необходимость приведения нашего образования к мировому образовательному стандарту.
— Это еще один лозунг, который далек от истины. Не существует единого мирового стандарта образования. Чиновники заявляют: во всем мире образование платное. Но это — миф, уж для Европы точно. Во Франции, Скандинавии — бесплатное образование, в Финляндии это закреплено конституцией, в Германии начали вводить платное об-
разование, но этот вопрос решает каждая земля, и большинство из земель на это не пошло. В тех землях, где плату ввели, она незначительна по сравнению с московскими ценами и составляет не более 1000 евро в год. А в тех странах, где развито платное образование (Канада, США, Англия), есть благоприятная система кредитов. Я могу по пальцам пересчитать страны, где есть ЕГЭ. Единый экзамен в Египте является единственной формой отбора в вузы, но невозможно представить себе, чтобы в Оксфорд или Кембридж принимали по результатам ЕГЭ. Это абсурд. В Германии, чтобы поступить в вуз, сначала надо окончить гимназию, куда попадают не более 30% школьников. Абитуриент там тот, кто сдал гимназические экзамены, дающие право записываться в университет без экзаменов. Человек проходит жесткий отбор по баллам в зависимости от профиля вуза, и, если у вас даже средний балл по биологии или математике, вы не сможете подать документы на медицинский факультет. А если у вас высокий балл по профильным предметам, но низковата общая сумма баллов, вы также не осуществите своего желания. А подавая документы на престижные специальности, вы еще можете оказаться в очереди — на один-три года.
— Как вы считаете, нужно ли ограничить количество вузов, куда абитуриент может подавать документы?
— Безусловно. Нужно ввести ограничения хотя бы по группам специальностей — гуманитарные, экономические, технические, физико-математические и т.д. Как можно подавать документы в 20—30 мест — от политологии до физического факультета? Нарушен главный принцип поступления — осознанная мотивация. Даже если образование в таком варианте и рассматривается некоторыми как образовательный рынок, то он похож, скорее, на закрываемый Черкизон. Я много занимался вопросами ЕГЭ, будучи проректором МГУ по академической политике, но даже я, всегда критически относящийся к этой системе, не ожидал того, что случилось в этом году. В тех странах, где есть нечто похожее на ЕГЭ, существует специальная электронная база с информацией о том, куда человек собирается поступать. Затем в течение определенного времени он должен точно сказать, какой вуз он выбрал, туда он подает документы и больше никуда не идет.
— В этом году выявилась еще одна проблема — вдруг резко возросло число льготников, которые заняли большинство бюджетных мест. Как обстоит дело с этим в МГУ?
— У меня на факультете на отделении PR 5 бюджетных мест. На них было подано более 1000 заявлений. И мы с трудом, только в последнюю волну зачислений, заполнили бюджетные места. В первые волны зачисления к поступлению были рекомендованы только льготники, которые подавали документы в несколько вузов на разные специальности. Раньше льготники сдавали экзамены вместе со всеми, если они получали хотя бы "удовлетворительно", то их зачисляли. Сейчас положительный результат ЕГЭ в соединении с магическим
документом о льготе становится автоматическим пропуском в вузы, в том числе для людей с посредственными способностями. Конечно, я не имею в виду реальных льготников, и хорошо, что в нашей стране им помогают, но тогда государство, предварительно проверив соответствующие документы, могло бы централизованно выделить под них бюджетные места по отдельной квоте по специальностям и вузам, которые им подходят.
— Но хотя бы для проверки школьных знаний ЕГЭ, по-вашему, годится?
— И здесь он не может быть единственной формой отбора. Эксперимент еще до этого года был провален методологически. В нем долго не участвовали крупные вузы, например МГУ, а значит, эксперимент во многом носил политизированный региональный характер, опирался часто на опыт слабых вузов. Когда к эксперименту присоединились остальные вузы, стало понятно, что вот только сейчас эксперимент начался по-настоящему. Необходимо разделить вузы на несколько категорий, где ведущим вузам, например ряду классических университетов, предоставить возможность самим определять и условия приема, и организацию обучения, и аттестацию. В этом году дополнительные испытания мы могли устанавливать только на 4—5 факультетах, в частности на мехмате, на факультете государственного управления.
— То есть ЕГЭ не решил ни одну из поставленных перед ним задач?
— Думаю, для ведущих вузов нет, а для других они могли бы быть решены проще и без таких затрат. Но мы породили и новые проблемы, их Дмитрий Медведев 10 августа в Красной Поляне обозначил как "фантастические результаты", имея в виду результаты ЕГЭ в ряде регионов, которые, опять же по его словам, не случайность, а спланированная работа. То есть опять коррупция, но перемещенная на уровень региональных чиновников. Или другая проблема: как можно было отсечь от образования ребят, которые, например, вернулись из армии и были вынуждены поступать через ЕГЭ. Они ведь фактически уходили в армию из иного правового пространства. Надеюсь, ЕГЭ — временное явление и останется он в памяти народной, как и другие события такого рода, в виде анекдотов.
