CC BY
331
УДК 321.01
Шепелев Максимилиан Альбертович, доктор политических наук, профессор, профессор кафедры менеджмента и государственного и муниципального управления Курского государственного университета
e-mail: [email protected]
НЕОКОНСЕРВАТИЗМ: РЕКОНСТРУКЦИЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ РЕФОРМИСТСКОГО КОНСЕРВАТИЗМА
Аннотация: в статье рассматриваются идейные истоки и
мировоззренческие основания реформистского консерватизма как исторического этапа и одного из основных направлений в современной консервативной идеологии; раскрываются особенности интерпретации неоконсерваторами основных ценностей консерватизма.
Ключевые слова: консерватизм, реформистский консерватизм,
неоконсерватизм, «демократический торизм», порядок, свобода, личность, государство, власть, собственность.
Shepelev Maximilian Al’bertovich, doctor of political sciences, professor, professor of the management and state and municipal administration department of the Kursk state university
e-mail: [email protected]
NEOCONSERVATISM: THE RECONSTRUCTION OF THE REFORMIST CONSERVATISM’S IDEOLOGICAL DOCTRINE
Annotation: this article discusses the origins of ideological and philosophical foundations of the reformist conservatism as a historical step and one of the main trends in modern conservative ideology; and describes the features of the neoconservative interpretation of basic ideological values/
Key words: the conservatism, reformist conservatism, neoconservatism, «democratical toryism», the order, the freedom, the personality, the state, the power, the own.
Целью данной статьи является осуществление реконструкции подлинного идейного содержания неоконсерватизма и освобождение этого понятия от исторически несвойственного ему употребления, получившего распространение в последние десятилетия ХХ в. и сохраняющегося до настоящего времени.
Принято считать, что термин «неоконсерватизм» был впервые использован в 1970 г. социалистом Майклом Харрингтоном для обозначения бывших левых интеллектуалов, перешедших на правые позиции с целью поддержки политики президента США Р. Никсона. В научной и публицистической литературе термин «неоконсерватизм» употребляется
преимущественно по отношению к политике консервативных правительств Великобритании (М. Тэтчер, Дж. Мейджор), США (Р. Рейган, оба Дж. Буша) и некоторых других стран в 80-90-е гг. ХХ в. и начале ХХ! в., а также к лежащим в ее основании философским и экономическим концепциям.
Однако если посмотреть глубже, то станет ясно, что термин «неоконсерватизм» имеет смысл лишь для обозначения его отношения к классическому консерватизму. И он может означать лишь исторически первую модификацию консервативной классики. Здесь следует признать, что, во-первых, постулаты классического консерватизма были пересмотрены гораздо раньше конца ХХ в., и явно не в русле «тэтчеризма» и «рейганомики», а во-вторых, последние в своей социально-экономической политике руководствовались отнюдь не консервативными теориями, вернее - теориями, принципиально несовместимыми с консерватизмом.
В подлинном смысле неоконсерватизм как реформа классического консерватизма возникает в 70-е гг. Х1Х в. как реакция на подъем рабочего класса и обострение социального вопроса. Реформистский консерватизм есть социальный консерватизм, поскольку он был направлен на привлечение в ряды консервативных партий как буржуазии, так и рабочих. По сути, он представлял собой попытку «отвоевания» социокультурного пространства у либерализма и социализма, при этом использовал свойственные для них идейные конструкции.
Кризис либеральной модели laisses faire, обозначившийся в последние десятилетия Х1Х в., и связанные с ним подъем рабочего движения, наступление социализма и анархизма, вызвали реакцию со стороны носителей консервативной идеологии. Тем более, что к этому времени консерватизм почти утратил свою основную социальную базу в связи со значительным ослаблением роли дворянства и обозначившейся перспективой его полного уничтожения как класса. Чтобы выжить, консервативной идеологии необходимо было измениться, и на смену классическому консерватизму пришел реформистский, или неоконсерватизм [1, с. 121].
Реформистский консерватизм восходит к Бенджамину Дизраэли и Рандольфу Черчиллю с их идеей «демократического торизма». Именно они начали вести борьбу с прогрессистскими идеологиями на их поле, во многом приняв их правила игры. Кредо консервативных реформистов заключалось не в противодействии изменениям как таковым, а в осуществлении их с должным уважением к правам, обычаям, законам и традициям. Примерно тогда же Отто фон Бисмарк в Германии параллельно с исключительными законами против социалистов провел серию беспрецедентных по тем временам законов о социальном страховании рабочих.
Бенджамин Дизраэли (1804-1881) во второй половине 30-х гг. XIX в. в серии политических памфлетов и трактатов в общих чертах изложил свою теорию торизма, которая впоследствии была им развита в романах «Конингсби, или Молодое поколение», «Сибилла, или Две нации», а также в ряде публичных выступлений. Фактически он разработал концепцию национальной партии, которая позволила консерваторам в будущем доминировать на
политической сцене Великобритании. В основе этой концепции лежала выдвинутая Дизраэли идея «одной нации». Она основывалась на убеждении, что человеческое общество по своей природе иерархично: одни люди обладают большими способностями, чем другие, и именно первые составляют истинный правящий класс. В него входят прежде всего крупные землевладельцы, которые должны мудро руководить страной и заботиться об остальной части общества. При этом Дизраэли отстаивал приоритет врожденных прав британца перед правами человека и проповедовал империалистические постулаты о солидарной общности британцев.
Для обоснования своих положений Дизраэли обращался к истории. Он рисовал картину «золотого века» Англии, идеализируя феодальные порядки, когда лорды-землевладельцы сердечно относились к крестьянам и опекали их. Но потом, с приходом фабричного производства, англичане были разделены на две нации — богатых и бедных. Классы собственников отказались от выполнения своих обязанностей по отношению к бедным. Понимая невозможность возврата в прошлое, он говорил о необходимости решения современных социальных проблем - уничтожения разделения на две нации и объединения в одну. Для этого разные классы должны быть связаны крепкими узами взаимных обязательств. Он выдвинул идеал патерналистского лидерства, призванного обеспечить общее благо. Задача правящего класса - осознать свою ответственность перед народом, что будет способствовать достижению двух целей: заботясь об условиях жизни народа, правящий класс одновременно сможет соблюсти и собственные интересы. Миссию консерваторов он видел в том, чтобы обеспечить простым людям достойные условия труда и быта, восстановив тем самым национальное единство.
Фактически предложенная Дизраэли концепция реформированного торизма сводится к трём основным элементам: социальное реформирование, сохранение традиций прошлого и имперская идея. В 1848 г. он говорил, что «дворец не будет спокоен, когда несчастлива хижина». Тем самым он признавал необходимость реформ. Вопрос заключался в том, как их следует проводить. В речи в Эдинбурге в 1868 г. Дизраэли говорил о том, что в прогрессивной стране изменения происходят постепенно, и вопрос не в том, сопротивляться ли неизбежному изменению, а в том, будет ли оно осуществляться с должным уважением к нравам, обычаям, законам и традициям, или произвольно, исходя из абстрактных принципов и общих доктрин.
Дизраэли удалось убедить большинство британских рабочих отказаться от революционных идей и даже забыть о классовом антагонизме: Чтобы поддерживать социальный мир и национальное единство, он сочетал заботу о благе бедняков с заботой о строительстве империи и о сохранении существующего социального устройства. Поэтому О. Шмитц не без оснований утверждал, что «демократический консерватизм Дизраэли — единственное спасение от переворота» [2, s. 430].
Продолжателем линии Дизраэли стал отец Уинстона Черчилля лорд Рандольф Черчилль, один из основателей в 1883 г. «Лиги подснежника» внутри
Консервативной партии (подснежник был любимым цветком Дизраэли). Р. Черчилль с симпатией относился к идее консервативной демократии, призывая «доверять народу». Политика партии, по его мнению, должна заключаться в том, чтобы сплотить народ вокруг престола и объединить народ и престол. В этом же ряду стоит имя основателя еще одной британской политической династии Джозефа Чемберлена, пламенного проповедника социал-империализма и подлинного «строителя империи». Он прямо говорил: «Организовать империю, можно даже сказать, создать империю, более грандиозную и более способную обеспечить мир и цивилизацию, чем любая империя, которую когда-либо знала история, - это мечта, если хотите, н мечта, которой никто не должен стыдиться» [3, с.204].
Среди крупнейших представителей реформистского консерватизма - Р. Батлер, Р. Нисбет, М. Оукшотт, Р. Скратон, А. Гелен, Г. Люббе, Э. Топич, Г.-К. Кальтенбруннер, Э. Форстхофф, Х. Шельски, И. Кристол, Н. Подгорец, С. Хантингтон. Они восприняли идею общественного развития, демократизации политики и социальных отношений, обратились к проблемам научнотехнического прогресса и постиндустриального общества. Заметную роль в послевоенном неоконсерватизме сыграла группа «Солсбери», главными участниками которой были Р. Скратон, М. Коулинг, П. Уорсторн и др. Они критиковали государство за пренебрежение традиционными институтами гражданского общества, видели выход в укреплении его властных функций, но считали, что государство не должно активно вмешиваться в экономику.
Особое место среди консерваторов-реформистов ХХ века занимает Шарль де Голль. Ему впервые в Европе послевоенного периода удалось соединить патриотические лозунги защиты национального суверенитета, в том числе в рамках евроатлантических структур, с призывами восстановить авторитет государства путем расширения полномочий исполнительной власти, положив конец неустойчивости правительств. Особенностью голлизма было то, что он, несмотря на авторитарные тенденции, не ставил под вопрос основы плюралистической демократии и охотно прибегал к социал-реформистской фразеологии, привлекавшей часть «народного» электората. Однако голлистские лозунги «ассоциации капитала и труда» не получили ощутимого подкрепления в практической плоскости.
В философском плане реформистский консерватизм отстаивает традиционные идеи морального абсолютизма, антиэгалитаризма, сомнений в объективности социального прогресса и др. Его представители, как и классики консерватизма, стремятся воплотить синтез индивидуализма и авторитета государства, индивидуальной свободы и всеобщей воли. Подлинный порядок в обществе зиждется, по мнению неоконсерваторов, на образовании, дисциплине и институтах, а свободу может обеспечить только сильное государство. Для них также характерен идеологический детерминизм - убежденность в том, что именно идеи правят миром.
Герд-Клаус Кальтенбруннер в работе «Трудный консерватизм» (1975) сформулировал шесть основных принципов неоконсерватизма:
1. Преемственность (верность традициям, создание материальных и духовных условий сохранения духовного наследия и идентичности общества).
2. Стабильность (важнейшее условие сохранения ценностей в обществе все более нарастающих революционных изменений).
3. Порядок (гарант стабильности и преемственности, обеспечивающийся такими общественными институтами как семья, профессия, право, государство).
4. Государственный авторитет (сила, способная противостоять разрушительному влиянию групповых интересов и проводящая единую политическую линию).
5. Свобода (возможность индивидуальной и общественной инициативы — в рамках «авторитета и порядка»).
6. Пессимизм (недоверие к планам строительства рая на земле, неверие в абсолютную справедливость и гармонию: «определенная доля пессимизма предохранит от иллюзии о счастье для всех, о достижении такого счастья путем реформ»).
Лидеры реформистского консерватизма представляют его как подлинно гуманное мировоззрение, защищающее «уже достигнутый уровень социальнополитической эмансипации, основополагающие ценности Европы — свободу, права человека, правовое государство» и т. д. [4]. Это заметный шаг в направлении признания сложившегося современного порядка, пусть консерваторы и пытаются привнести в интерпретацию современных институтов и ценностей свой смысл.
В сравнении с классиками консерватизма из противников научнотехнического прогресса неоконсерваторы превратились в убежденных его сторонников, поскольку только с его помощью и можно обеспечить выживание человеческой цивилизации. Еще в 1973 г. Ф.-Й. Штраус провозгласил на съезде Христианско-социального союза, что быть консерватором означает «шагать во главе прогресса». Больше того, Г.-К. Кальтенбруннер утверждал в 1975 г., что «именно консерватор нашего времени знает, что не только многое изменилось, но и что многое нужно менять».
Вместе с тем сохраняется скептически-ограничительное восприятие ценности свободы. Обычно неоконсерваторы не разделяют тезиса, что история есть «неудержимый процесс освобождения» человека, они выступают против того, чтобы их понятие свободы приводилось в положительное соотношение с «мнимо родственным» понятием «освобождение», предполагающим освобождение от существующих структур, принуждений и институций, а также ожидание того, что уничтожение старых состояний облегчит создание новых форм совместной жизни. Такое предположение представляется им нереалистичным.
«Свобода, - отмечает Г.-К. Кальтенбруннер, - не есть нечто естественное; она есть искусственный социальный продукт; она не врожденна, а дается нам на основе конкретных институциональных и культурных предпосылок, без которых не может существовать» [5, s.17]. Как отмечает Р.М. Габитова, «последовательное разделение свободы и «освобождения» предпринимается
консерваторами, ибо, с их точки зрения, в процессе все большего расширения пространства свободы всегда таится угроза уничтожения «ценных» социальных структур» [6, с.177].
В гносеологическом аспекте они рассматривают человеческую жизнь как бесконечно сложную и трудно поддающуюся познанию. Поскольку люди знают слишком мало о мире, в котором они живут, их возможности менять его являются крайне ограниченными.
Под свою социально-политическую теорию они пытаются подвести фундамент философской антропологии. Особая роль здесь принадлежит Арнольду Гелену (1904-1976), которым разработана так называемая «философия институтов», изложенная в двух важнейших его работах — «Человек. Его природа и место в мире» (1940) и «Первобытный человек и поздняя культура» {1956), а также «Мораль и гипермораль», «Душа в технический век» и др.
Определяя порядок как особый процесс органического роста, медленно развивающегося в течение столетий, как гармоничное сочетание классов и социальных функций, защищающее справедливость и обеспечивающее добровольное подчинение закону и совместную безопасность, реформистские консерваторы особенно подчеркивают, что для его поддержания недостаточно одной лояльности членов общества. Необходим авторитет сильного государства, способного противостоять организованным частным интересам и защищать интересы общества в целом.
Большое значение уделяется традиционной для консерватизма теме соотношения порядке и свободы. Г. Кун настаивает, что свобода «для своего развития» нуждается в «структурированном пространстве порядка», а порядок -только в «потенциально свободных элементах». К.-Т.Гуттенберг заявляет более категорично, что «нет свободы без порядка»; и в этом же духе - Ф.А.Вестфален: «Только свобода, созданная на основе порядка, может привести к порядку, основанному на свободе». Тем самым реформистские консерваторы в полной мере сохраняют приверженность основным ценностям классического консерватизма.
Консерваторы убеждены, что поскольку люди интуитивно (а иногда и осознанно) ощущают важность своих жизненных отношений и привязанностей, местных неписаных обычаев и традиций, то в конфликтной ситуации, когда порядок и свобода окажутся в состоянии противоречия, они обязательно отдадут предпочтение порядку. Характерно повышенное значение, которое консервативные реформисты отводят в их системе ценностей национальной солидарности. Для них характерна приверженность политике классового мира, социального консенсуса и солидарности поколений как важнейшему условию жизнеспособности национального организма.
Если классики консерватизма ссылались на неизменность человеческой природы, в противоположность прогрессистским реформаторам и революционерам с их утверждением о ее зависимости от социокультурных условий, то для неоконсервативной философской антропологии как раз «незавершенность» человека представляет угрозу, ибо он способен утратить
человеческий облик, ввергнуть себя в варварство или даже завершить свою историю самоуничтожением.
Человек определяется Геленом как «действующее существо», т.е. так физически устроенное, что оно способно выживать, только действуя. Главное для Гелена заключается в том, что человек совершенно не приспособлен к жизни, если следовать требованиям естественного отбора. Он лишен инстинктивных реакций, которые способствуют приспособлению животных к окружающей среде, а редукция инстинктов ведет к тому, что поведение человека в минимальной мере определятся врожденными схемами реакций. У человека нет заданных лишь инстинктами влечений, но имеются побуждения и стремления, в которых к остаткам инстинктов добавляются многообразные мотивы и потребности. Долгое детство предполагает воспитание, социализацию, передачу навыков и умений по традиции, а не биологическим путем. Иначе говоря, эта «недостаточность» предполагает общество и культуру. Без культуры у человека нет ни малейших шансов выжить, а потому не существует «естественного человека» - он изначально является социальным существом, и всякое общество предполагает свой язык, свою технику, формы общения, кооперации и т.д.
Человек выступает у Гелена как Прометей, способный творить свой собственный мир, но это лишь обратная сторона его «недостаточности». Интерпретируя человека как «недостаточное существо», «открытое миру» и потому «рискованное», нуждающееся в поддержке извне, Гелен подчеркивает биологические детерминанты происхождения институтов, обеспечивающих нормальное функционирование человеческих обществ. Под институтами он понимает прежде всего некоторые «стереотипные структуры, объективно сложившиеся модели человеческого поведения, упорядочивающие жизнедеятельность людей» [7, s.23] и обеспечивающие «стабильные формы общежития». Они обеспечивают человеку такие же стабильные жизненные структуры, какие природа дала животному, ибо человек «открыт миру», а природа его пластична. Поэтому уже саму длительность существования института следует рассматривать как ценность. В обществе, где рушатся институты, сразу же заявляет о себе «атомарная агрессивность», приобретающая характер «борьбы всех против всех». Тем самым институты приобретают в концепции Гелена фундаментальное .антропологическое значение: без них человеческая культура носила бы «хаотический характер», ибо они «внешняя опора человека в мире».
Однако неоконсерваторы, акцентируя внимание на позитивной роли институтов в жизни человека и общества, вместе с тем существенно пересмотрели классические представления консерватизма относительно роли государственного принуждения в исправлении человеческих нравов. Они пришли к выводу, что консерватизм не одержит победы в битве за умы людей, если будет настаивать на том, что знает, какой образ жизни единственно правилен, а затем попытается использовать мощь государства таким образом, чтобы заставить людей жить в соответствии со своими представлениями. Отказываясь предлагать людям рецепты «правильной жизни», теоретики
неоконсерватизма весьма опасаются, что консерваторы захотят взять под контроль правительство, чтобы иметь возможность исправлять человеческую природу, и предостерегал против этой опасности.
Неоконсерваторы подчеркивают важность личной автономии, свободы, которая, однако, не является целью в себе, но лишь средством для достижения блага, формирующегося и развивающегося только в сообществе. Они отмечают, что вместе со становлением человека возникли также ценностные порядки, а после выхода человека из животного состояния эти порядки заняли место инстинкта.
Консервативный взгляд на человека как на социальное существо, зависящее от своей «привязанности» к миру и человеческой общности, во многом соответствует позитивной свободе, которая больше обусловлена социальным контекстом, чем это свойственно негативной свободе. В подобной зависимости консерваторы усматривают выражение «связанности бытия». Такое упорядоченное мироустройство вместе с его иерархической структурой является для них единственно приемлемым и «реалистическим» способом существования человека. Б.Гудвин называет это «свободой делать то, что вы должны делать» [6, с.184].
Произошел пересмотр точки зрения консерваторов и на отношение современного человека к самому консерватизму. Оказывается, люди по своей природе вовсе не консервативны. Они восхищаются новым и неизведанным, часто совершают неосторожные поступки, надеясь обрести завтра нечто лучшее, чем то, что окружает их сегодня. Консерватизму было бы трудно достигнуть своих целей, если бы он требовал от людей подавления этих врожденных склонностей.
Признавая, что человек и хорош и плох одновременно, консерваторы вместе с тем убеждены, что угрозой цивилизации являются демонические силы в человеческой природе, затаившиеся и подстерегающие удобного случая, когда ослабнет государственный порядок, чтобы прорваться наружу в своем разрушительном насилии.
Как для классиков, так и для реформаторов консерватизма, человек неотделим от общественных институтов. Раскрывая природу этой зависимости, А. Гелен подчеркнул невероятную пластичность и уязвимость человеческой сущности, которая сложилась без помощи инстинктов и поэтому вынуждена прибегать к регулирующей силе институтов. Под этим углом зрения устранение сакральных институтов и утрата авторитета церковью, армией и государством, в том числе и исчезновение субстанции суверенной государственной власти, должно считаться симптомом патологического развития.
Человек испытывает потребность в стабильности и безопасности, гарантируемых устойчивым функционированием общественных институтов. В этой связи особую обеспокоенность вызывает у неоконсерваторов характер общественных трансформаций: «Когда большие политические и социальные изменения в высокодифференцированном обществе происходят в различных направлениях, иными словами, тормозят друг друга, нестабильность становится повсеместной, фундаментальная потребность в стабильности меняет свой
домициль и перемещается в сознание людей, т. е. в сенсибилизированную и находящуюся в высокой степени “боевой готовности” сферу. Попытка же обеспечить безопасность индивида помимо социальных институтов, лишь с помощью общественного сознания, т. е. методами идеологического воздействия, становится столь же неизбежной, сколь и безнадежной» [8, s. 100].
Однако в последнее время обнаруживается новая опасность, связанная с тем, что в условиях слабости современного государства человек оказывается беспомощным перед натиском эгоистических социальных сил, разрушающих общество «снизу» и угрожающих новым порабощением личности: «новый опыт состоит в том, что индивид нуждается не только в защите от государства, способного ограничить права гражданина. Он нуждается также в защите от общества и организованных общественных сил. Этот жизненный опыт человек испытывает на своей шкуре. Если люди предоставлены на волю общества, они пропали. Как индивиды они оказываются беззащитны» [9, с.289].
Выход видится в восстановлении «сильного государства» и поддержании устойчивости иерархического социального порядка. «Градация и расчленение» является для неоконсерваторов мерой естественного социального многообразия и социального порядка (субординации). При этом они считают, что в настоящее время общественная иерархия остается такой же необходимой и реальной, как и в прошлом. Так, А.Мод полагает, что существующая классовая структура не нуждается в оценочных суждениях (хорошая или плохая); она важна сама по себе, как свидетельство социального «разнообразия».
Социальная иерархия, разделяющая общество на «верх» и «низ», согласно взглядам неоконсерваторов, всегда исходит из существования элиты. Они предостерегают от «контрэлиты», то есть от искусственного образования новых элит. Для них оправданны лишь те из них, которые стали «органическим образованием» в ходе смены поколений.
В признании органического (иерархического) устройства мира и общества заложена и основа того понимания свободы, которое противопоставляется неоконсерваторами ее эгалитарному пониманию. Для них свобода означает полное «саморазвертывание» любого индивида, но взятого не обособленно, не в самодостаточном состоянии, а в рамках естественного иерархического общественного строя. Естественное неравенство, если не мешать его развитию, достигает наилучшего упорядочивания всех частей целого без того, чтобы сам человек вмешивался в этот процесс. Всякое стремление к равенству угрожает свободе, ибо несет в себе зародыш тоталитаризма.
Неоконсерваторы сохраняют приверженность историцистскому взгляду на мир и на человека в мире. Согласно Г. Люббе, «то, каков субъект в действительности, не основано на постоянстве его стремления быть таковым. Идентичность не является результатом действия. Она - результат истории, т. е. результат самосохранения и развития субъекта в условиях, которые случайным образом связаны с основанием его сиюминутного стремления» [10, с.112].
Смысл истории, т.е. жизни человечества, теснейшим образом связан со смыслом жизни отдельного человека. Идентичность человека есть результат
пересечения и взаимодействий индивидуума, и общества, их историй. История жизни каждого человека свидетельствует о его личности. Желания, мысли и поступки людей остаются не до конца понятными, если не знать, на какой прежний опыт они опираются. Ибо все имеет свою историю, в ходе которой и возникает та или иная специфическая идентичность. Но при этом смысл истории человечества, определяя значение жизни отдельной личности, сам задается осмысленной жизнью личностей как его составных частей.
Сохраняется и неизменный исторический пессимизм в оценке эволюции человеческого общества. С точки зрения неоконсерваторов, доиндустриальные общества обладали стабильностью, поскольку в них традиция пронизывала все области жизни. В них имелось и нечто не подлежащее сомнению, а это создавало основу для взаимного согласия. В индустриальном обществе обособившаяся система инструментального действия начинает разрушать традицию. Освобождение от бремени тяжелого физического труда («в поте лица своего») ведет к тому, что человеку некуда девать высвобожденную энергию, а потребительское общество не знает высших целей и «освобождается» от запретов и норм. Результатом оказывается «ужасающая естественность» человека, примитивизация его облика.
В качестве одного из фундаментальных антропологических институтов наряду с семьей, языком, правом неоконсерваторы рассматривают государство. В частности, А. Гелен видит в нем средство «укрощения преступных наклонностей человека», с помощью которого «люди защищаются от самих себя». Государство в этой версии носит дополитический характер и выражает «дочеловеческую» потребность в обеспечении собственной безопасности, стремление к стабильности внутреннего и внешнего мира, пронизывающее, по Гелену, все человеческое бытие. Для индивида государство служит «точкой опоры» в космосе и социуме, и его разрушение означает нестабильность, вырождение и хаос. Таким образом, государство предстает естественной, биологически обусловленной организацией. Будучи одним из социальных институтов, государство служит некоей структурой, смысл которой в конечном счете может быть определен как «рационально организованное регулирование отношений, исторически сложившихся между людьми на данной территории» [8, s. 103].
Возникнув в процессе кристаллизации определенных биологически обусловленных человеческих отношений, государство превращается, подобно другим социальным институтам, в самодовлеющую силу с особыми закономерностями институционального развития. В настоящее время, считает Гелен, на Западе возник новый тип государства, включающий традиционно понимаемый институт государственности («неразделенную и неслиянную» совокупность законодательной, исполнительной и судебной властей) лишь как составную и не самую важную часть. А в более широком смысле сложился симбиоз «общество - государство - экономика», означающий в том числе постоянное вмешательство государства в дела всего общества с целью его обеспечения.
Следствием этого, согласно геленовской концепции, является постоянное повышение уровня требований к государству, что вынуждает политические партии, борющиеся за голоса избирателей, взваливать на свои плечи тяжкий груз выполнения обещаний, приводя в итоге к ослаблению государства и демократии. «Постановка во главу угла внутренней и внешней политики вопроса о социальном благосостоянии, - пишет Э. Форстхофф, - означает ослабление политического господства государства. Пытаясь избежать возможных конфликтов путем улучшения благосостояния, мы неминуемо способствуем политическому иммобилизму» [11, s.18].
Отмеченные процессы ведут к утрате государством самостоятельности, в результате чего оно становится неспособным осуществлять эффективное регулирование социально-политических конфликтов, выступать в них в качестве нейтрального арбитра. Так неоконсерватизм обосновывает требование «преодолеть бытующее мнение, что государство есть дело рук народа, который может распоряжаться им по собственному усмотрению» [11, s.33].
Власть неоконсерваторы рассматривают в традиционном духе: видя в ней предпосылку всех свобод, они придают первостепенное значение закону и порядку, авторитету и дисциплине, полагая, что современное общество -общество повиновения и послушания, а государство для достижения этих целей вправе принимать соответствующие меры. Говоря словами Г.-
К.Кальтенбруннера, они рассматривают власть как «не поддающийся устранению факт мировой истории» и «элементарное выражение человеческой природы».
При этом принципиальному пересмотру в неоконсерватизме подверглось отношение к демократии. Р. Нибур писал, что «человеческая способность быть справедливым сделала демократию возможной, но человеческая склонность к несправедливости, сделала демократию необходимой». Но, признав
демократию как ценность, причем в ее элитаристской интерпретации, неоконсерваторы тут же обнаружили черты кризиса в демократии как реальности. Истоки этого кризиса усматриваются не в способе функционирования экономики и государственного аппарата, а в культурнообусловленных проблемах легитимации и вообще в нарушенном соотношении демократии и культуры. Они беспокоятся по поводу утраты авторитета основополагающими институтами, особенно институтами политической системы. Этот феномен суггестивно описывается как неуправляемость, исчезновение доверия, утрата легитимности и т.д.
Неоконсерваторы обеспокоены развитием «демократии участия», включением масс в политический процесс, перспективами расширения сферы применения элементов прямой и референдумной демократии. Эти процессы создают угрозу возникновения «демократического роялизма», массовых движений с их культом вождей, некомпетентной плебисцитарной демократии, обращению к трансполитическим методам борьбы. С точки зрения неоконсерваторов, политический процесс должен представлять собой смену демократических элит у власти на основе строгого соблюдения этих правил.
Сохраняется, хотя и в новой форме, и приверженность автократическому началу власти. «Народам, как и армии, нужны хорошие начальники, а все остальное приложится», - говорил Ш. де Голль, убежденный, что во главе государства должна находиться сильная личность со светлой головой, которая будет выражать сознание и честь нации и гарантировать ее судьбу. Еще в 1932 г. он писал: «Ничто не совершается без великих людей, а они становятся великими потому, что они этого хотят». В его мысли о том, что народ может представлять только глава государства, а политические партии представляют лишь интересы отдельных социальных групп, по сути заключена традиционная монархическая идея классического консерватизма. Многие теоретики неоконсерватизма также подчеркивали все более ощутимый кризис лидерства, наблюдаемый в послевоенной Европе.
X. Шельски в полемике с идеологами СДПГ, выдвинувшими лозунг «отважиться на большую демократию», сформулировал кредо неоконсерватизма следующим образом: «Меньше демократии - больше
свободы». А по мнению А. Гелена, угроза правам и свободам граждан, и тем самым «становому хребту» демократии - ее институциональным формам, надвигается со стороны общества, предотвратить же угрозу нового тоталитаризма способно лишь государство. Подлинная демократия, стержнем которой являются морально-политическая автономия и безопасность индивида, будет означать не «всемерное участие граждан в политическом процессе (В. Брандт, Р. Левенталь), не «устранение неконтролируемого господства путем коммуникативного процесса критического резонирования» (Ю. Хабермас, К. Оффе), а бесперебойное функционирование государства и иных социальнополитических институтов, позволяющих принимать рациональные политические решения, основанные на высокой профессиональной квалификации их руководителей.
Неоконсервативная философская антропология развивает классические консервативные идеи «прирожденного права на собственность», трактуя само стремление к собственности как «первородный импульс» человека. При этом происходит соединение частной собственности и человеческой свободы. Признание собственности как основы личной свободы содействует сохранению в обществе неравенства и, этим самым, иерархических социальных структур и порядков. Поскольку же право собственности гарантируется, и оно, в принципе, всем доступно, постольку достигается требуемый консерваторами баланс между свободой и «привязанностью», - ибо собственность как бы «связывает» человека, возлагая на него личную собственность и ряд обязанностей. Собственность гарантирует сохранение семьи, этой «цитадели свободы», придает чувство уверенности, сознание собственной «защищенности» (от разного рода жизненных невзгод), возможность самоосуществления [6, с.179].
Экономические представления неоконсерватизма неоднозначны. Поскольку на государство возлагается осуществление задачи построения национальной мощи, а ее нельзя построить без укрепления экономики, неоконсерватизм признает, что экономика должна быть управляемой, но вместе с тем он критически относится к засилью государства в экономической жизни.
Первоначально в нем доминировали тенденции активного государственного регулирования экономических процессов. В их русле будущий британский премьер-министр Гарольд Макмиллан в книге «Средний путь» (1938) сформулировал неоконсервативную версию кейнсианского экономического менеджмента. Он настаивал на осуществлении национального плана оживления промышленности, отвергнув надежды на позитивные последствия свободного, неконтролируемого движения экономических сил. Макмиллан был убежден, что правительство должно взять на себя ответственность за общественное благосостояние, обеспечить которое можно лишь через активное государственное регулирование экономических процессов. «Индустриальная хартия» (1947) также пыталась объединить британских консерваторов вокруг идеи планового развития экономики.
В 50-е гг. ХХ в. в консервативных кругах Западной Европы утвердилось представление о том, что вмешательство государства в экономику обеспечит полную занятость, повышение заработной платы и стабильные цены. Однако это ни в коей мере не означало стремление подавить частную предпринимательскую инициативу. Йен Гилмор говорил о призвании государства осуществить «синтез laissez-faire капитализма и революционного социализма, или же, иначе, реформирование первого, чтобы предотвратить осуществление второго» [12, р.155].
Проводимая в духе дирижизма экономическая политика предполагала довольно значительное вмешательство государства в экономические процессы. Рекомендации дирижистов о расширении предпринимательства и введении государственного программирования экономики нашли отражение в создании государственного сектора в ряде западноевропейских стран, в развитии государственной инвестиционной деятельности и индикативного планирования.
Согласно дирижистским представлениям, государство должно
воздействовать не только на конъюнктуру рынка и совокупный спрос (по Кейнсу), но и на структуру экономики, добиваясь смягчения структурных неравновесий. Наряду с главным субъектом регулирования - государством -имеются и негосударственные, но связанные с ним и воздействующие на экономику субъекты (профсоюзы, ассоциации предпринимателей и
профсоюзов, объединения государства, предпринимателей и профсоюзов), деятельность которых регламентируется или контролируется государством.
Но резкое усиление планово-регулятивного начала в экономике, грозившее подрывом оснований естественного социального порядка, не могло не вызвать оппозиции со стороны значительной части неоконсерваторов, оказавшихся в вопросах социально-экономической политики под влиянием либертаризма, который рассматривался ими не с мировоззренческой, а с сугубо инструментальной точки зрения - как набор рецептов, призванных восстановить нарушенное дирижизмом социальное равновесие.
Так на позднем этапе своего развития неоконсерватизм пришел к выводу о необходимости оптимизировать государственное регулирование экономики и сместить акценты в сторону развития свободного предпринимательства.
Теоретическим выражением данной позиции является концепция «экономики предложения». Она делает акцент на экономическом росте, а не перераспределении. Цель при этом состоит в улучшении материального положения всех, но не обязательно в одинаковой степени или в один и тот же период времени.
В целом в выборе экономической политики неоконсерваторы исходили из необходимости руководствоваться не той или иной теорией, а «здравым смыслом». Когда в социально-экономической политике берет верх стратегия невмешательства, необходимо ратовать за усиление регулирующих функций государства, но если дело идет к засилью государства в экономике, то следует выступать за свертывание его хозяйственной активности. Но в любом случае обязанность государства - сделать жизнь терпимой для наименее обеспеченных и предоставить каждому возможность развить свои способности.
В оценках направленности современного развития неоконсерваторы заняли двойственную позицию: они приняли социальную модернизацию на условиях, исключающих признание модернизации культурной. Согласно их воззрениям, позитивность современных изменений ограничивается техническим прогрессом и капиталистическим ростом. Напротив, источник опасности они видят в культурных изменениях, смене в мотивах и установках, сдвигах в ценностных моделях и моделях идентичности, и поэтому полагают, что фонд традиций следует по возможности замораживать.
Современная культура обнаруживает все симптомы синдрома нарциссизма: культ самолюбования, эгоизм, потребительство, неспособность преодолевать соблазн личного обогащения за счет общественного благосостояния, утрату интереса к прошлому и отсутствие понимания будущего. В основании этого синдрома лежит кризис веры. Именно он рождает нигилизм и анархизм во всех сферах, в том числе в сфере морали и эстетики. Причем эстетический анархизм считался даже опаснее политического. В целом же неоконсерваторы признавали, что модернизм полностью исчерпал свои творческие импульсы, и в этих условиях лишь обновление религиозного сознания, преодоление профанной культуры может восстановить нравственные основы секуляризованного общества [1, с.143].
Список литературы
1. Сулима Е.Н., Шепелев М.А. Идеологические парадигмы современности: моногр. / Е.Н. Сулима, М.А. Шепелев. - Днепропетровск: Изд-во ДНУ имени Олеся Гончара, 2012. - 712 с. ISBN 978-966-551-381-0
2. Schmitz, O. Englands politisches Vermachtnis an Deutschland durch Benjamin Disraeli, Lord Beaconsfield / Oskar A. H. Schmitz. - Munchen: G. Muller, 1916. - 454 s.
3. Кертман Л.Е. Джозеф Чемберлен и сыновья / Л.Е. Кертман. - М.: Мысль, 1990. - 541 с. - ISBN 5-244-00417-4.
4. Topitsch E. Aufgeklarter und unaufgeklarter Konservatismus / Ernst Topitsch. — Criticon, 1977, № 39.
5. Kaltenbrunner G.-K. Die Herausforderung der Konservativen. Absage an Illusionen / Gerd-Klaus Kaltenbrunner. - Munchen: Herder Verlag, 1974. - 192 s.
6. Габитова Р.М. Свобода. Авторитет. Порядок (Политическая философия современного неоконсерватизма) / Р.М. Габитова // От абсолюта свободы к романтике равенства (из истории политической философии). - М.: ИФ РАН, 1994. - C.102-125. - ISBN 5-201-01849-1.
7. Gehlen A. Anthropologische Forschung / Arnold Gehlen. - Rowohlt, rde, Nr. 138, Reinbeck, 1961.
8. Gehlen A. Moral und Hypermoral. Eine pluralistische Ethik / Arnold Gehlen. - Frankfurt a. M.; Bonn: Athenaum Verlag, 1969. - 193 s.
9. Рормозер Г. Кризис либерализма / Гюнтер Рормозер; пер. с нем. - М.: ИФРАН, 1996. - 298 с. ISBN 3-500- 07065-9
10. Люббе Г. Историческая идентичность / Г. Люббе // Вопросы философии. - 1994. - №4. - С. 108-113.
11. Forstchoff E. Rechtsstaat im Wandel / Ernst Forstchoff. - Munchen, 1976.
12. Gilmour I. Britain Can Work / Ien Gilmour. - Oxf.: Martin Robertson, 1983. - 264 р. ISBN 0-85520-571-7
