CC BY
25
НЕОБРЯДОВАЯ
ПЕСЕННАЯ ЛИРИКА УДМУРТОВ: ФЕНОМЕН И ТЕРМИНОЛОГИЯ
И. В. ПЧЕЛОВОДОВА,
кандидат филологических наук, научный сотрудник отдела филологических исследований ФГБУН «Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук» (г. Ижевск, РФ)
Дефиниция «необрядовая лирическая песня», принятая в русской фольклористике, не раскрывает в полной мере все особенности удмуртской лирики. В настоящее время нам приходится пользоваться этим термином, ставшим традиционным, не имеющим эквивалента в удмуртской науке о фольклоре. Выявление семантики терминов, определяющих необрядовую песенную лирику в удмуртском фольклоре, и стало предметом настоящей статьи.
Основным признаком выделения удмуртской необрядовой лирической песни для нас послужила форма бытования: возможность исполнения песни в любой жизненной ситуации, как правило, не приуроченной к обряду, выражая прежде всего общее душевное состояние.
Ситуативное исполнение необрядовой лирики определяет ее жанровую принадлежность, отразившуюся в народной терминологии: пукон корка гур / пукон дыръя кырзан (посиделочный напев / посиделочная песня: Кизнерский, Малопургинский районы); жыт пукон / вечорка мадь (вечорошняя песня: Глазовский, Юкаменский районы); ульча / ульчати ветлон мадь, урам гур (уличная песня / уличный напев: Глазовский, Алнаш-ский, Можгинский, Граховский районы); жок сьорын / юон дыръя кырзан (застольная песня: Алнашский, Можгинский, Грахов-ский, Малопургинский, Вавожский районы, Куединский район Пермского края); огшо-ры кырзан (будничная песня: Можгинский район). Хотя термин в некоторых случаях и определяет функциональную приуроченность песен, тем не менее сама ситуация ис-
полнения не имеет четкой фиксации в традиции, позволяя исполнителю «включить» песню в любую жизненную ситуацию, в том числе обрядовую. Однако функционально эти песни играют другую роль: они заполняют собой те моменты обряда, когда магическое воздействие на окружающее пространство не столь актуально, а потому исполнение собственно обрядовых песен не требуется. Другими словами, востребованной оказывается песня, позволяющая раскрыть в рамках обряда личные ощущения и чувства (размышления относительно своей судьбы, как правило, несчастливой, любовные переживания, темы социального характера), которые нельзя выразить в регламентированных обрядовых напевах.
К указанной группе можно отнести и обрядовые песни, перешедшие в необрядовую сферу в связи с изначально эмоционально насыщенным характером их поэтического содержания и ситуацией исполнения. Прежде всего это песни, звучащие в моменты прощания невесты с родительским домом или рекрута со своими родными и друзьями и впоследствии составившие ранний пласт необрядовой лирики [4, 113-132; 5].
Возрастная парадигма человека также нашла отражение в ряде напевов, причем наиболее актуальна характеристика двух периодов жизненного цикла - молодости и старости, о чем свидетельствуют народные определения: пинял гур / пинял дыр гур (молодежный напев / напев, который пели в молодости: Алнаш-ский, Киясовский, Малопургинский районы); ныл кырпан (песня девушки: Алнаш-ский район); пересьёслэн гурзы / кыръанзы
© Пчеловодова И. В., 2013
(напев стариков: Граховский, Киясовский районы / песня стариков: Кизнерский район); пересъ / вашкала гур / уаллёно мадь (напев стариков / древний напев: Алнашский район / старинная песня: Глазовский район). Объединяющим фактором песен этой группы является их связь с обрядовой ситуацией. Так, вашкала / пересь гур (старинные напевы / напевы стариков) помимо необрядовой обстановки исполняются в качестве гостевых во время застолья. Песни, определяемые как ныл кырзан (песня девушки), по замечанию музыковеда Е. Б. Вершининой, связаны «с традицией свадебно-погребального обрядового пения» [3, 193].
Существует отдельный корпус песен, в определениях которых априори заложены композиционные особенности поэтического текста: вакчи кырзан (короткая песня: Алнашский, Можгинский районы, Мари-Турекский район Республики Марий Эл); такмак (строфа, состоящая их четырех стихов: Граховский район); кузъ гур / кырзан (длинный напев / песня: Алнашский район).
На основании ранних публикаций удмуртского песенного материала закономерно предположить, что в его изложении превалировала четырехстиховая структура, хотя мотивный сюжет может охватывать двух-, шести- или восьмистишие. Принцип построения текста исследователями освещен достаточно убедительно. Практически каждый мотив поэтического текста удмуртской песни основан на художественном приеме психологического параллелизма, именуемом в научной литературе или как «двузвен-ный тип композиции» [8, 9], или как «психологические ассоциации чувств» [9, 7-8]. Мотив состоит из двух частей: в первой части (метафорической) изображаются какие-либо объекты природы или быта, во второй (реальной) - доминируют чувства, эмоции и психические свойства, присущие человеку: Ширъялоз-поръялоз Ворпо-чибор душесэд. Со душес кызьы поръя, Мынам сюлмы сыче ик. Кружится-парит Пестрый ястреб. Как ястреб кружится-парит, Мое сердце так же мечется [18].
Айы чожлэн йырыз вож но, Уя шашъёс пол(ы)тй. Пинал йыры, вож мугоры, эх, Чигиз секыт ужъёсын. Пинал йыры, вож мугоры, эх, Чигиз секыт ужъёсын.
Головка селезня зеленая да, Плавает в камышах. Моя молодая головушка, эх, Сломилась от тяжелой работы. Моя молодая головушка, эх, Сломилась от тяжелой работы [17].
Как отмечают многие исследователи, сжатость поэтического текста является самым общим признаком лирики, так как стихотворная форма, стихотворный ритм способствуют «запоминанию и тем самым цельному восприятию лирического текста» [9, 7-8]. Благодаря этому характерная для поэтических текстов лирических песен статичность образного мира, основанная на «психологических ассоциациях чувств», выглядит вполне живой и действенной.
Небольшой объем произведения характерен не только для южноудмуртской традиции, но и для русского, татарского, башкирского, марийского песенного творчества. Так, Э. Р. Каюмова, проанализировав устоявшиеся значения четырехстиховой формы такмак в народно-песенной культуре татар Нового времени (середина XIX - конец XX в.), пришла к выводу, что такмак - не просто композиционная, но еще и стихотворная форма [7, 42]. Отсюда и разнообразие ее музыкальных воплощений (такмак бытует как трудовая припевка, как словесно-ритмический аккомпанемент пляске, как лирическая песня и т. д.). Аналогичное явление встречается в песенной культуре ингер-манландских финнов: однострофные песни-четверостишия могут бытовать в качестве самостоятельного жанра (например, жанр ингерманландских песен НеккЫаиЫ и финских песен гекИаиЫ), а также сопровождать хороводные (рппЫккИаиЫ) и танцевальные (rбntyskd) песни, что затрудняет определение их жанровой природы [13, 20]. То же происходит и в удмуртской песенной традиции: самое главное - уложиться в заданную форму, которая может быть и лирической, и обрядовой песней, и плясовой частушкой.
Определение кузь гур / кырзан относится, как правило, к песням позднего происхождения, заимствованным или авторским, которые имеют строгую прикрепленность мелодии к определенному «длинному» тексту [2, 59]. Причем «длинность» текста необязательно связана с определением сюжетности как последовательного развития событий. Это могут быть мотивные четверостишия, связанные одной тематикой и эмоциональным настроением. Основная особенность «длинных» песен заключается в строгой привязанности текста к определенной мелодии и лишь в некоторых случаях - в распеве слогов текста.
Следующую группу напевов в удмуртской необрядовой лирике представляет фольклорный материал с эмоционально насыщенным вербальным содержанием, например: кот куректон / курекъяськон крезь (страдальческий напев: Глазовский, Юкаменский районы); жож гур / мадь / кырзан (горестный напев / песня: Алнашский, Граховский, Мало-пургинский, Завьяловский, Кезский, Глазовский, Юкаменский районы); тэльмырон / кайгырон / мозмон гур (печальный / скорбный / тоскливый напев: Киясовский район).
Горестность - наиболее характерная черта лирических песен, часто отмечаемая самими исполнителями (как правило, на вопрос: «Когда исполняется эта песня?» -информанты отвечают: «Кот куректыку» -«Когда на душе тяжело», букв.: когда душа болит / переживает). Для нас данный факт немаловажен, так как отражает мироощущение традиционного исполнителя - петь «для себя», когда необходимо выговориться / высказаться, так как в удмуртском обществе не принято выставлять напоказ свои чувства, в противном случае это вызывает осуждение. Излить душу возможно лишь наедине с собой, «чтобы никто не слышал» [1, 41]. Эту особенность удмуртских песен отметил в конце XIX в. Б. Гаврилов: «Выражение всех напевов грустное, нет того разгула, той живой веселости, что слышатся в русских некоторых песнях...» [6, 174].
Отдельную группу составляют песни, обозначаемые в удмуртской традиционной культуре по именам исполнителей, например: Вассапайлэн гурэз (напев тети Вассы),
Полькар Одоттялэн гурэз (напев Евдокии Поликарповны), Гиргагайлэн гурэз (напев дяди Григория) и др. Условно мы называем их именными песнями (Алнашский, Грахов-ский, Киясовский, Кизнерский, Можгинский, Малопургинский, Ярский, Красногорский районы). К этой группе можно отнести и песни, название которых связано с географическими объектами: зуння гур (напев д. Старая Юмья), салля гур (напев д. Старая Салья).
Есть все основания полагать, что номинация имени автора в названиях удмуртских песен, как и в песнях многих народов Сибири и тихоокеанских островов, имеет древние корни. Наблюдая традиционное песенное творчество фунафутийцев, Б. Н. Путилов отмечает, что песня для них есть «непосредственное выражение мыслей и чувств того, кто ее слагает, и самый процесс создания песни - это своеобразное осмысление какой-то ситуации, какого-то жизненного момента» [14, 157]. Указанную особенность именных песен наиболее верно отражает тезис Х. Вернера: в архаичной поэзии «песня рассматривается как продукт, как предмет. Она имеет владельца» [цит. по: 20, 255]. Например, у хантов сам певец называет песню амки эргум (моя песня), если же звучит песня, созданная другим человеком, то в первых строчках, как правило, присутствует имя исполнителя. Одной из важных особенностей индивидуальных песен хантов было сохранение имени ее автора [11, 27]. При этом текст песни и мелодическая линия при некотором варьировании воспроизводятся как можно ближе к авторскому варианту [19, 5]. Исследователь музыкального фольклора народов Сибири И. А. Богданов называет подобные песни личными именными песнями-оберегами [12, 372].
Факт сохранения имени в названии песни влечет за собой сохранение памяти о человеке, создавшем ее (при этом не важно, является ли она новосочиненной или просто переинтонированной на основе традиционных песен). Сам прецедент соотносится с неким «перво-событием»: то, что было в начале, раньше, в прежние времена, и «с теми, кто положил начало этой традиции» [16, 143]. Именно с этим взглядом могут быть связаны предписания в удмуртской традиции, не разрешающие исполнять песню при жизни самого автора, а
после его смерти начинать исполнение песни его любимыми строфами. Как отмечают сами информанты, запевая песню того или иного человека, в самом начале они исполняют те строфы, которые обычно пел этот человек, и лишь затем вставляют строфы из круга поэтических текстов данного ареала или сочиненные лично на основе традиции. Характерной чертой именной лирики является тесная связь с судьбой их исполнителей.
Интересно отметить, что в настоящее время прослеживается практика обучения / запоминания песен, сочиненных традиционными исполнителями. Так, репертуар ансамбля «Бурановские бабушки» (с. Бураново Малопургинского района, рук. О. Н. Тукта-рева) состоит из песен участницы коллектива Е. Ф. Зарбатовой (1927 г. р.), а З. П. Чернова (1937 г. р.) в д. Гожня Малопургинского
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК -
1. Атаманов, М. Г. Песни и сказы ушедших
эпох = Эгра кырза, эгра вера / М. Г. Атаманов. - Ижевск : Удмуртия, 2005. - 248 с.
2. Бойкова, Е. Б. О классификации жанров южноудмуртского песенного фольклора // Проблемы творческих связей удмуртской литературы и фольклора : сб. ст. - Устинов : УдНИИ, 1986. - С. 50-65.
3. Вершинина, Е. Б. О лирической песне в южно-удмуртском фольклоре // Русский Север и восточные финно-угры: проблемы пространственно-временного фольклорного диалога. - Ижевск, 2006. - С. 191-195.
4. Владыкина, Т. Г. Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики / Т. Г. Владыкина. - Ижевск : УИИЯЛ УрО РАН, 1998. - 356 с.
5. Владыкина, Т. Г. Михаил Петров и удмуртская народная песня: к проблеме «авторства» фольклорного текста // М. П. Петров и литературный процесс XX века : материалы Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения классика удмуртской литературы (1-2 ноября 2005 г.). - Ижевск : УдГУ 2006. - С. 29-37.
6. Гаврилов, Б. Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губерний / Б. Гаврилов. -Казань, 1880. - 190 с.
7. Каюмова, Э. Р. Татарская народно-песенная
культура нового времени: Проблемы традиционного мышления и жанровой атрибуции / Э. Р. Каюмова. - Казань, 2005. - 216 с.
8. Кондратьев, М. Г. Чувашская савра юра и ее
татарские параллели / М. Г. Кондратьева. -Чебоксары, 1993. - 80 с.
9. Лирика: генезис и эволюция. - М. : Рос. гос.
гуманит. ун-т, 2007. - 417 с.
района обучает Р. Н. Степанову (1959 г. р.) песням, сочиненным ею на основе традиционных образов. Эти песни обозначаются Зояпайлэн гурэз (напев тети Зои) [10]. Подобное явление наблюдается и в современном фольклоре обско-угорской традиции: исполнитель «своих» песен активно выступает на концертах, фестивалях, с тем «чтобы его творчество было воспринято многими людьми» [15, 93].
Таким образом, многозначность определений в удмуртской необрядовой лирической традиции позволяет раскрыть ее многообразную семантическую сущность. В одном случае термины возвращают нас к истокам формирования лирической традиции, отражают историю становления, в другом - выражают особенности восприятия и мироощущения удмуртского этноса.
Поступила 27.11.2012
10. Личные материалы студентки Удмуртского государственного университета Степановой Снежаны, д. Гожня Малопургинско-го р-на УР.
11. Мифология хантов. - Томск : Изд-во Том. ун-та, 2000. - 310 с. - (Энциклопедия уральских мифологий ; Т. 3).
12. Музыкальный энциклопедический словарь. -М. : Советская энциклопедия, 1990. - 672 с.
13. Народные песни Ингерманландии. - Л. : Наука, 1974. - 516 с.
14. Путилов, Б. Н. Остров песен (на атолле Фунафути) // Этнографы рассказывают. -М., 1978. - С. 143-160.
15. Солдатова, Г. Е. Заметки о современном состоянии музыкального фольклора обских угров // Традиции и инновации в современном фольклоре народов Сибири. -Новосибирск, 2008. - С. 82-97.
16. Топоров, В. Н. Об одном способе сохранения традиции во времени: имя собственное в мифопоэтическом аспекте // Проблемы славянской этнографии: (К 100-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР Д. К. Зеленина). - Л., 1979. - С. 141-149.
17. Фонограммархив УИИЯЛ УрО РАН, МК 95 /1, ст. В, д. Качкашур Глазовского р-на УР.
18. Фонограммархив УИИЯЛ УрО РАН, МК 109 /2, ст. В, с. Нынек Можгинского р-на УР.
19. Хантыйские и мансийские песни [Ноты] / сост. О. В. Мазур, Г. Е. Солдатова. - Новосибирск, 1993. - 31 с.
20. Шейкин, Ю. И. История музыкальной культуры народов Сибири. Сравнительно-историческое исследование / Ю. И. Шейкин. - М. : Вост. лит., 2002. - 718 с.
