CC BY
112
Теория литературы. Текстология Theory of Literature. Textual Studies
Д. Пневски (Торунь, Польша) ORCID ID: 0000-0001-9828-5013
NEO-ВОЗВЫШЕННОЕ: СОВРЕМЕННЫЕ ТОЛКОВАНИЯ КЛАССИЧЕСКОЙ ЭСТЕТИКИ
Аннотация. В статье говорится о возможности применения категории возвышенного в гуманитарных исследованиях. Сначала представлены наиболее важные особенности классических теорий возвышенного: античной (Псевдо-Лонги-на) и предромантических (Э. Берка и И. Канта). Основная часть статьи содержит характеристику новейших концепций: technical sublime, Urban sublime, theological sublime, postmodern sublime. Выбор и обсуждение этих концепций были направлены на то, чтобы показать их генетическую связь с актуальными темами мировых гуманитарных наук: проблемой опыта, историческим повествованием и постсекулярной мыслью. Эта информация позволила объяснить феномен возрождения интереса к эстетической категории, сформировавшей европейскую эстетику и культуру XVIII столетия. Однако основная цель статьи - представить, каким образом происходила модификация традиционных теорий возвышенного, каким образом были вписаны в них элементы внеэстетического содержания, как можно их использовать для изучения связи культуры и искусства с общественной и идеологической сферой. Поэтому из technical sublime, которое, согласно Д.Э. Наю, характеризует американскую культуру, были извлечены только универсальные качества, связанные с Urban sublime, чтобы показать, что с помощью этого инструмента можно описывать, например, московское метро. В свою очередь, концепция theological sublime, в соответствии с ее генезисом, представлена как часть декларативно-идеологических действий консервативного think tank, именуемого Radical Orthodoxy, противопоставляется ее свободной спекуляции, предлагаемой Жаном Франсуа Лиотаром в рамках postmodern sublime.
Ключевые слова: возвышенное; техническое возвышенное; городское возвышенное; теологическое возвышенное; постмодернистское возвышенное; пост-секулярная мысль; возвышенный исторический опыт; Э. Берк; И. Кант; Д. Най; Ж. Лиотар; Ф. Анкерсмит.
D. Pniewski (Torun, Poland) ORCID ID: 0000-0001-9828-5013
The Neo-sublime: Modern Interpretations of Classical Aesthetics
Abstract. This article addresses the aesthetic category of the sublime as a research tool. Having sketched the main facets of the classical theory - the work of Pseudo-Longinus, E. Burke and I. Kant - the article focuses on such modern ideas as technical sublime, urban sublime, theological sublime and postmodern sublime. The choice of the ideas has been motivated by their pertinence and connection with some of the most topical issues of contemporary humanities, including the category of experience, historical narrative and postsecular thought. These connections help understand the renewal of interest in the aesthetic category of the sublime, which shaped European aesthetics and culture in the 18th century. The main aim of the article, however, is to show how the traditional theories of the sublime have been modified so that the category would be relevant beyond aesthetics and applicable to the study of ideological and social dimensions of art and culture. Accordingly, the technical sublime, which is typically understood as an identity factor, determining American culture (D.E. Nye), is here given a universal treatment and related to the urban sublime. As such, it is applicable to the study of the Moscow underground. The theological sublime, in turn, is analysed as part of the ideological programme of a conservative think tank called Radical Orthodoxy. It is contrasted with the postmodern sublime, putting forward the ideal of free speculation (J.-F. Lyotard).
Key words: sublime; technical sublime; urban sublime; theological sublime; postmodern sublime; postsecular thought; sublime historical experience; Burke; Kant; Nye; Lyotard; Ankersmit.
Возможность использования категории возвышенного в гуманитарных исследованиях
Категория возвышенного, в античных толкованиях рассматриваемая в русле поэтики, приобрела в европейском предромантизме дополнительные значения. Реинтерпретации, появившиеся в то время, приблизили ее к эстетике и этике, а также теории знаний.
Возвышенное характеризуется рядом фундаментальных черт (автор одной из многочисленных публикаций на эту тему назвал их «столпами» [McMahon 2004]). Вместе с тем это понятие отличается исключительной открытостью по отношению к актуализациям, вследствие чего позволяет описывать явления, на первый взгляд далекие от эстетики. Такая открытость настолько обновила категорию возвышенного, что ее варианты продолжают появляться и в нашей современности. Это замечательный пример «длительного существования» (Фернан Бродель) культурных явлений по причине их распространения как в культуре, так и в сознании человека как потребителя культуры.
Сила влияния возвышенного на эстетику и европейское искусство
XVIII и XIX вв. сделали из него инструмент культурной колонизаторской деятельности, как бы мы сказали сегодня, - «мягкой силы» (softpower), и, кроме того, возвышенное стало ценной инспирацией. Необходимо при этом подчеркнуть, что названной категорией охотно пользовались и по-прежнему пользуются авторы во всем мире. Yi Zheng, автор интересной книги о возвышенном в современной китайской литературе, в одной из глав назвала эту категорию «эстетическим движением, [странствующим] во времени и пространстве» [Zheng 2010, 68]. Это «странствование» позволяет создавать новые концепции на таком значительном расстоянии от теорий, основанных на источниках (античных или XVIII в., положивших начало их постоянному присутствию в философии и культуре), что контакт между ними не так очевиден.
Дискуссии, касающиеся этого соотношения, продолжаются до сих пор. Инноваторы, т.е. те, кто особо активно осваивает категорию возвышенного, предлагают в числе других и такие ее варианты, как феминистская, экологическая, постмодернистская, политическая, теологическая, технологическая (у которой имеется еще одна разновидность - электрическая), американская, городская (urban) и пр. Мне бы не хотелось решать проблему закономерности связывания новых теорий с традицией; я предлагаю подумать об исследовательской полезности этого «перемещения» [Brady 2013, 169].
Дэвид Най пишет, что предложенная им концепция американского технологического возвышенного «.. .одновременно возникает из новых общественных и технологических условий, а также помогает при их оценке (to validate)» [Nye 1994, xvii]. Как кажется, вместо оценки стоит присмотреться к общим фундаментальным качествам некоторых современных концепций возвышенного. Таким образом, перечисленные эстетические теории и связанные с ними методы толкования можно отнести к материалу для анализа актуальных общественных и политических явлений. Признание, что это существенные явления, обосновывает характерную для новых концепций генетическую связь с традицией возвышенного. В прошлом восприятие возвышенного считалось своего рода альтернативой религиозного восприятия, относящегося к трансцендентным идеям или, по крайней мере, идеям, признаваемым самыми благородными. Не утверждаю, что этот принцип стал фундаментом концепций, возникших на рубеже XX и XXI столетия, но, тем не менее, в каком-то виде он сохранился.
Путешествие в начало XXI в. я хотел бы начать с генезиса современного понимания возвышенного и напомнить две наиболее яркие интерпретации этой категории в XVIII столетии. Первая берет свое начало у Э. Берка в его «Философских исследованиях о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» (1757 г.); вторая - в двух произведениях И. Канта: «Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного» (1764 г.) и «Критика способности суждения» (1790 г.).
Несмотря на указание первоисточников, генезис кантовской концепции я не могу определить так однозначно, как генезис концепции Берка,
поскольку идеи Канта эволюционировали во времени, разделяющем издание обеих книг и, что еще более важно, оказались намного сложнее, чем идеи британца.
Популярность концепции Берка происходила, вопреки суггестии, вытекающей из названия его книги, не столько из философских исследований, сколько из упрощения концепции Псевдо-Лонгина и синтеза дискуссий, которые велись в то время в Англии. Напомню, что возвышенное описывалось как риторическое средство, однако подчеркивалось, что оно выходит за пределы риторики. Это вид эмоции, вызванной в слушателе оратором, использующим убедительные поэтические образы. Их убедительность будет более эффективной, если в результате возникнет чувство одновременно восхищения и ужаса. Оксюморонное единство страха и очарования, боли и удовольствия, преклонения и опасения - самая отличительная особенность возвышенного опыта. Берк, как и английские мыслители XVIII в., усматривал источник возвышенного ощущения в природных объектах и явлениях: горах, штормовом море, буре, ночи, лунном свете. Он считал, что они являются манифестацией силы, притягательной и вызывающей благочестивое преклонение.
Иммануил Кант, соглашаясь с Берком, расширил категорию, введя в нее философскую спекуляцию с элементами этики и теории знаний. Он считал, что ощущение возвышенного - это процесс, начинающийся с чувственного восприятия, которое все же не воспринимает явления в полной степени и потому подключает воображение. Все это, однако, также оставляет чувство неудовлетворенности. Согласно Канту, человек, испытывающий такое чувство, пытается подвергнуть его интеллектуализации, но он вынужден признать недостаточность также и этой власти. Философ приходит к выводу, что то, что ускользает от познавательных способностей человека, относится к сфере трансценденции [Clewis 2009, 79]. Таким образом, в концепции Канта источник возвышенного - человеческий разум, а точнее - идеи, которые мы пытаемся подвергать, как говорят феноменологи, идеации, т.е. процессу познания.
По этой причине вызвать чувство возвышенного может любой объект, событие, акт, ассоциация. Конечно, этот процесс не заканчивается полным пониманием, но именно поэтому, считает Кант, такой опыт способствует нашему самопознанию. Современные философы критикуют этого необыкновенного мыслителя за оптимистическое убеждение в существовании когерентного самоутверждения, однако не подвергают сомнению ценность возвышенного опыта.
Возвышенный исторический опыт
Философская проблема опыта, в свою очередь, как справедливо утверждает польская исследовательница, должна быть рассмотрена в ряду важнейших тем современных гуманитарных наук [Мэ^ка 2012, 6-10]. Из многих теорий опыта, часто коренным образом отличающихся друг от
друга, я бы хотел коротко остановиться на той, что предложена Франклином Анкерсмитом, нарратологом, философом и теоретиком истории. Он так же, как неопрагматист Ричард Шустерман, предлагает отказаться от традиции использования трансцендентального языка, который редуцирует многоаспектный и непередаваемый опыт до ограниченного языкового измерения и даже до числовых формул [Wolska 2012, 13-14]. Элиминируя исторический опыт такой системы отнесения, Анкерсмит лишает его познавательных ценностей, ставит его вне эпистемологии и тем самым сознательно эстетизирует. Это положение определяет выраженная в «Sublime Historical Experience» декларация ухода «от рационализма "теории" к неоромантизму» [Ankersmit 2005, 7-11], [Domanska 2004, 23-24]. Возвышенное, вызывающее амбивалентные эмоции - огорчение и удовольствие, - характеризует, согласно Анкерсмиту, чувство, которое сопутствует забыванию прошлого, связанному с необходимостью принятия изменений. Анкерсмит приравнивает этот процесс к травме, которая не исчезает, одновременно являясь и памятью о событии, и ее вытеснением.
Метод, предложенный Анкерсмитом, подвергся серьезной критике, основным обвинением которой было невыполнение требований, предъявляемых к методам исследования [Domanska 2009, 175-195]. Это предложение, однако, как каждый серьезный методологический поворот, обозначает изменение объекта изучения, восприятия функции анализируемых культурных явлений и способа их презентации.
Новым интересным объектом исследования Анкерсмит признал отношение историка к исследуемому материалу. Свою новаторскую концепцию он объяснил немного парадоксально, т.к. обратился к примерам из исследовательской традиции - историка Йохана Хейзинга и историка искусства, литературы и культуры Якоба Буркхардта. Анкерсмит считал, что созданные ими убедительные наррации не были нацелены ни на сухой анализ фактов, ни на их толкование, а были призваны склонить читателя к воссозданию в своем воображении древних культур. Анкерсмит пишет об этом вопросе недостаточно выразительно: он не требует от читателя невозможного - не заставляет его создавать обширную картину эпохи, а только подсказывает, что можно испытать высокое чувство как своего рода озарение, эпифанию при понимании фрагмента прошлого. Поэтому не удивительно, что его обвинили в том, что он выше ценит литературное творчество и даже мистику, а не исследовательскую работу. Анкерсмит, однако, не одинок в применении такого способа мышления.
Technical sublime и Urban sublime (техническое возвышенное и городское возвышенное)
В 2005 г., когда был издан «Sublime Historical Experience», историк Дэвид Най опубликовал «American Technical Sublime». Эта охотно используемая в настоящее время концепция кажется мне несложной. Вот два ее краеугольных камня: основная мысль и соответствующие ей понятия.
Основной тезис - это убеждение, что каждый вариант возвышенного характеризует время и место его возникновения. Этот очевидный факт Най несколько видоизменил: он решил, что возвышенное имеет религиозный и общественный характер, а точнее, характер национальной идентичности и идеологии. Например, некоторые здания считаются национальными символами, а под идеологией Най понимает «десакрализованную религию», выполняющую в обществе функцию объединения. Эта мысль Ная не нова: национальные варианты возвышенного и рожденная от него готическая эстетика (и даже picturesque) выполняли функцию отождествления с начала своего возникновения. Кроме того, это конструкт, похожий на религию [Geertz 1973, 88-90, 94-125].
Теперь предлагаю перейти к понятиям. Согласно Наю, technological sublime - вид актуализации, причиной которого является то, что люди «заменили» естественные объекты созданными техническими объектами.
По мнению исследователя, американский вариант возвышенного является развитием первой концепции Канта, изложенной в «Наблюдениях над чувством прекрасного и возвышенного» (1764 г.). Американцы, создавая свое технологическое могущество, усвоили два типа возвышенного: математическое, которое Най назвал (впрочем, следуя за автором идеи) геометрическим, и динамическое. Добавлю, что Най признал очевидным усвоение американцами возвышенного, потому что оно являлось категорией, определяющей британскую (даже шире - европейскую) культуру, и, кроме того, представляло собой часть всеобщих знаний вплоть до 60-х гг. XX в.
Для обоих типов исследователь понятно и просто сформулировал их качества: геометрическое возвышенное является вертикальным, статическим (это объекты), а динамическое - быстрое, агрессивное, шумное, захватывающее пространство (лучшим примером Най посчитал железную дорогу). Напомню, что действие возвышенного объекта начинается c того, что он вызывает у человека чувство изумления, приводит в ужас, поражает своим размером, массой, статическим могуществом или динамикой мощности, которая является соединением пространства и скорости, на первый взгляд, несовместимой с пространством. В концепции Ная традиционное восприятие возвышенных объектов соединяется с приданием им функции национального символа, и поэтому к первой группе он отнес характерные мосты в крупных американских городах и небоскребы. Во вторую группу он поместил стремительно развивающуюся в XIX столетии железнодорожную сеть, которая видимым образом и на длительное время организует пространство и влечет за собой образование новых городов. Энергию городов, по мнению исследователя, характеризовало развитие электросети и, как следствие, - уличное освещение, разноцветная, пульсирующая светом реклама и т.п. Такое возвышенное Най назвал электрическим возвышенным (electric sublime). Примеры его чаще можно найти в тех городах, о которых обычно говорят, что они никогда не спят, например, Лас-Вегас или Токио.
Най воспользовался понятием технологического возвышенного для
того, чтобы охарактеризовать американское национальное самосознание (согласно принципам научной добросовестности он в своей работе перечислил исследователей, которые до него определили этот вариант возвышенного; среди российских исследований назовем диссертацию о возвышенном в новейшем искусстве, использующем новые технологии и медиа [Fedorova 2014]): культуру, национальную идею и т.п. Най решил, что воспринимаемое таким образом возвышенное обладает чертами, характерными для религии, у которой возвышенное и позаимствовало функцию объединения поликультурного религиозно дифференцированного общества [Nye 1994, xiv].
Особенно интересным в работе Ная кажется использование категории возвышенного для анализа явлений прошлых веков. Во-первых, исследователь показал, что в XIX столетии технологические объекты воспринимались так же, как те природные объекты, которым приписывалась способность воспроизводить возвышенное [Nye 1994, 38-39]. Во-вторых, придавая такую функцию техническим объектам, он сделал ее принципом своей версии возвышенного, показывая, что аналогичным образом можно интерпретировать нашу современность. Иллюстрируя этот метод, Най привел пример атомной бомбы как предмета, который внушает страх и (болезненное) восхищение ее мощностью. Действительно, такая экзем-плификация выполняет формальные условия технологического возвышенного у Ная, однако мне кажется, что она является слишком большим упрощением первоначальной концепции, сформулированной Кантом, чтобы с нею можно было согласиться без (отрицательного) комментария.
Согласно Канту, возвышенному присуще моральное достоинство, но его трудно отыскать в странном восхищении оружием массового уничтожения. Кант был убежден, что ощущение возвышенного свидетельствовало о существовании сил, перед которыми человек оказывался чем-то несерьезным. Однако конечной целью было не смирение, а понимание процесса, в котором человек, воспринимающий возвышенное, участвует. Несмотря на то, что ощущение имеет индивидуальный (даже эгоцентрический) характер, тем не менее, оно доступно каждому человеку.
Его нельзя признать эгалитарным, потому что оно зависит от способности восприятия, уровня воображения, интеллекта, жизненного опыта, но, тем не менее, сходство переживаний порождает эмпатию. Роберт Р. Клевис, большую часть своей книги посвятивший толкованию морального аспекта концепции Канта, исходил из того, что именно эта ее черта становится заметной настолько сильно, что к уже определенным Кантом двум типам возвышенного, математического и динамического, следует добавить еще одну, которую Клевис назвал моральной [Clewis 2009, 56].
На этом кратком пояснении морального воздействия возвышенного я остановлюсь, чтобы вернуться к Наю и его сопоставлению технических и природных объектов. Анализируя американскую литературу XIX столетия, он заметил, что монументальные инженерные творения описывались языком, позаимствованным из характеристик возвышенных пейзажей. Эти
прочно укоренившиеся в британской культуре языковые и ассоциативные формулы помогали в повествовательном «осваивании» новой действительности. Поэтому вместо анализа инженерного или архитектурного мастерства возникают эффекты эстетического энтузиазма, а также ностальгии (об эстетическом энтузиазме, вызываемом ощущением возвышенного, писал Клевис [Clewis 2009, 19-26]).
Ностальгия и связанное с нею эстетическое оформление исторического опыта (Анкерсмит) также осмысливаются в концепции Ная. Извлекая эти свойства и соединяя их прочнее, чем это сделал американский исследователь с теорией Канта, получаем интересную разновидность технологического возвышенного, которую называют городской (urban sublime). Напомню, что упомянутая выше категория электрического возвышенного у Ная служила и для описания городов, но, по аналогии с технологической, также и для описания формирующей их современности. Городское возвышенное кажется мне хорошим интерпретационным инструментом, позволяющим убедительно охарактеризовать то, что мы расплывчато называем «атмосферой», «духом» города.
В каждом городе существуют архитектурные или инженерные объекты, которые можно признать своеобразной синекдохой: символом их прошлого, многолетнего существования, а иногда также современности, видоизменения, созидания, чувства гордости. Возьмем в качестве примера московский метрополитен. Его связь с функцией динамической организации пространства, приписанная Наем железной дороге, очевидна. Однако локализация сети под землей придает ей дополнительное свойство, которое железная дорога приобретает исключительно тогда, когда она проходит через опасные места (мосты над пропастями, горные тоннели): восхищение профессионализмом инженеров и усилиями строителей смешивается со страхом перед неестественным и потому опасным для человека пространством. Может быть, жители Москвы, пользующиеся этим средством транспорта, привыкли и так не реагируют на него, однако после длительного отсутствия вполне могут возникнуть похожие ощущения. Возвышенному всегда сопутствует момент внезапности.
Несмотря на то, что Най связал technical sublime с определенной интерпретационной общностью, следуя за Кантом, он признавал, что возвышенное является не атрибутом объектов, а результатом «диалога между человеком и [ними]» [Nye 1994, 8]. Конечно, во всех типах возвышенного, связанных с городами и их жителями, индивидуальное ощущение смешивается с созданной на их основании всем известной культурной формулой. Кант искал источник возвышенных переживаний в личном опыте человека, вызываемом памятью. Вызвать их мог практически любой факт из личного прошлого.
Английский романтический поэт Уильям Вордсворт считал, что возвышенное вызывает у человека осознание долговечности объекта, его «длительности» [Халтрин-Халтурина 2018, 43-46]. На основании такого сопоставления человек делал вывод о преходящем характере своего соб-
ственного существования, о непрочности жизни и о неизбежности конца. Инженерные и архитектурные объекты, такие, как уже упоминавшийся метрополитен, скорее всего, не оказывают на современного пользователя подобного воздействия. История таких объектов, следы прошлого и обнаруженные изменения формируют городские формулы возвышенного.
Теологическое возвышенное - традиция и современность
Увеличение числа разновидностей возвышенного на рубеже XX и XXI вв. вызывало резкую реакцию сторонников правильности и прецизионности дефиниций и методов. Актуализации, вытекающие из исторической изменчивости структурных компонентов этой категории, влекут за собой ее ценную - и потому побудительную - жизнеспособность. Однако иногда они так сильно отличаются от традиционных источников, что, скорее, могут казаться совсем новой концепцией. Наиболее резкую реакцию вызвало понятие «теологическое возвышенное» (theological sublime), которое предложил Фридрих Кристиан Бауэршмидт.
Этот термин, а также публикация концепции в книге, озаглавленной «Радикальная Ортодоксия» (Radical Orthodoxy) [Bauerschmidt 1999], указывают на декларативный характер такой разновидности возвышенного. Она была сконструирована как оппозиция по отношению к возвышенному Канта, как возврат к религиозной христианской эстетике, в особенности средневековой. Очевидно, что эстетическую категорию, которая является предметом моих рассуждений, с самого начала формировало так называемое христианское возвышенное.
Псевдо-Лонгин прибег к примеру из книги «Генезис» (Genesis) [Cheney 2018, 44]. Теологическим и философским контекстом слова «возвышенное» пользовались священнослужители и религиозные мыслители: св. Августин, св. Бонавентура, св. Ричард из св. Викторa [Cheney 2018, 46-47]. В этой концепции совершенным и потому единственным объектом, который стоит рассмотреть, «настоящим» возвышенным «объектом» является Иисус - воплощение трансцендентности. Таким образом, очевидным является использование этой традиции, когда речь идет о теологическом возвышенном. Наиболее выразительные объекты, создающие это ощущение, - готические кафедральные соборы с их громадными размерами, формой, динамикой архитектуры, характерной тишиной, контрастами светотеней. Такой выбор имеет еще одно обоснование. Radical Orthodoxy является видом think tankа, который представляет свою модель общественно-политической действительности. Отделение этой действительности от сферы религии воспринимается критически, поэтому средневековье идеализируется как время единства общественно-политической действительности и религии, а представители Radical Orthodoxy призывают вернуться к этому отдаленному от нас во времени образцу.
Консерватизм Radical Orthodoxy, однако, не является нерациональным, так как он вписывается в одно из направлений постсекулярной идеи,
базирующей на социологических наблюдениях и указывающих на рост ее значения в сфере общественной этики и политики. Радикализм этого мышления, иногда называемого реконкистой, наталкивается на сопротивление интеллектуалов, определяющих свою позицию столь же радикально, поэтому споры превращаются в поединки конкретных людей. Такой оппозиционной парой на почве постсекулярной мысли и возвышенного являются Джон Милбанк, наиболее важная личность Radical Orthodoxy, и Клейтон Крокетт [Crockett 2001], который провокационно и довольно агрессивно заявляет, что хочет освободить теологию от догматически бескомпромиссной связи с институциональными религиями. Благодаря этим заявлениям становится ясно, что мы имеем дело со сторонником современной постсекулярной философии, который идет по тому же пути, что и, помимо прочих, Джанни Ваттимо, Джорджо Агамбен, Чарльз Тейлор или (в Польше) Агата Белик-Робсон, признающих, что возвращение религии в ХХ в. имеет «криптотеологический» характер, свободный от уже не адекватных традиционных формулировок и позволяющий понимать ее субъективно, неопределенно, неповторимо и непереводимо. Отметим, что Бауэршмидт также пытался составить свою концепцию с таким «крип-тотеологическим» способом мышления и выбрал для этого предложение Жана Франсуа Лиотара, которому противопоставил Чарлза Тейлора.
Постмодернистское возвышенное:
состояние беспокойства и авангард
Излагая содержание концепции Лиотара, Бауэршмидт обращает внимание на такой элемент, как «ностальгичность» [Bauerschmidt 1999, 202], а также на отношение к репрезентации действительности. Ностальгич-ность, по существу, является отличительной чертой постмодернистского возвышенного; ощутить ее можно в каждой разновидности. Это кажется мне настолько интересным (напомню, первым на нее обратил внимание Кант), что я позволю себе повториться: я думаю, она заслуживает особого внимания. Согласно философу, источником возвышенного является человеческий ум, а точнее, идеи, которые, пользуясь образным языком, мы носим в себе. Одной из таких идей оказывается память. Предмет, принадлежавший близкому человеку, ушедшему из жизни, может вызвать поток чувств и ассоциаций. Независимо от того, какой это предмет, само ощущение, несомненно, вызовет удивление, может привести к обобщенным мыслям о смерти и преходящем характере нашей жизни. Следствием и ценностью высокого ощущения является углубленное возвращающееся раздумье над ценностями и эмпатия. Современные философы, как было сказано ранее, не являются такими оптимистами, как Кант. Их, скорее, мучает чувство беспокойства (это слово выполняет функцию одного из современных определений возвышенного ощущения).
Это второй отличительный признак, замеченный Бауэршмидтом. Теоретик теологического возвышенного составил примечания, которые сегод-
ня уже являются общим местом в теории постмодернизма, однако порядок рассуждения требует напомнить их. Итак, Бауэршмидт отметил, что, насколько модернисты были подозрительны по отношению к представлению действительности, настолько постмодернисты отрицали возможность ее достижения. Проявлением принятия первой перспективы была деструкция субъекта, второй - возможность обойтись без него и перенести внимание на форму. Поэтому возвышенное у Лиотара служит спекулятивным, его характеризует негативность, понимаемая как отсутствие, неосуществление, неудовлетворение. Его объектами становятся метафоры непред-ставляемости, свойственные абстрактному и авангардному искусству.
Подводя итоги, еще раз подчеркну, что повторение культурного явления, обозначенного приставкой «нео-», в случае категории возвышенного имеет много вариантов. В каждом из них это по-разному осуществляемая актуализация, приспосабливающая категорию к потребностям места и времени.
Так происходило с понятием возвышенного в неевропейских культурах, в особенности постколониальных; я бы не хотел сейчас говорить об этом подробно, т.к. широкий спектр национальных и культурных примеров потребовал бы отдельного текста.
Моим намерением было описание реактивации категории возвышенного. Так можно определить процедуру сохранения связи этой категории с традицией, хотя новейшие предложения связаны с нею настолько свободно, что в принципе нередко воспринимаются как отдельные категории. Новые разновидности указывают на общие места, как, например, ностальгия или память в техническом возвышенном, urban sublime и возвышенном Лиотара, однако категория возвышенного понимается иначе.
Любопытной является проблема подверженности этой категории преобразованиям. Причина, как я думаю, в той свободе, с которой категорию возвышенного сводят к служебной функции: она может быть инструментом выражения философских спекуляций, конструирования символов тождественности (национальных, религиозных), а также способом выразить ощущение трансценденции.
Возвращаясь к сказанному о постколониальном присутствии возвышенного в неевропейских культурах, добавлю, что интересно было бы очертить географические и временные границы, определенные ее популярностью. Современные разновидности возвышенного универсальны и имеют глобальный радиус действия, а те, которые появились в XVIII и XIX вв., ограничивали его Европой, а точнее, Великобританией и, в меньшей степени, Францией и Германией. О знакомстве с ней поляков (произошедшее с опозданием) свидетельствуют хотя бы стихотворения из цикла крымских сонетов А. Мицкевича, написанные в 1825-1826 гг., которые, впрочем, являются понятным, не отдаленным от традиции, но оригинальным преобразованием возвышенного. Однако таких примеров в современной польской литературе мало. Столь же немного подобных примеров в русской литературе, в их числе можно назвать поэму А.С. Пушкина «Мед-
ный всадник» [Коновалов 1994].
ЛИТЕРАТУРА
1. Возвышенное в русской литературе (XVIII - начало XX вв.) / сост. В.Н. Коновалов. Казань, 1994.
2. Федорова К.Е. Техно-возвышенное как эстетический феномен современной культуры (на материале медиаискусства): дис. ... к. филос. н.: 09.00.04. СПб., 2014.
3. Халтрин-Халтурина Е.В. Возвышенное в природе и в образе человека (к кн. 8 «Прелюдии» Вордсворта) // Studia Litterarum. 2018. Т. 3. № 2. C. 37-51.
4. Ankersmit F.R. Sublime Historical Experience. Stanford, 2005.
5. Bauerschmidt F.C. Radical Orthodoxy. London; NewYork, 1999.
6. Brady E. The Sublime in Modern Philosophy: Aesthetics, Ethics, and Nature. New York, 2013.
7. Cheney P. English Authorship and the Early Modern Sublime: Fictions of Transport in Spenser, Marlowe, Jonson, and Shakespeare. Cambridge, 2018.
8. Clewis R.R. The Kantian Sublime and the Revelation of Freedom. Cambridge, 2009.
9. Crockett C. A Theology of the Sublime. London; New York, 2001.
10. Domanska E. Frank Ankersmit: From Narrative to Experience // Rethinking History. 2009. № 3 (2). C. 175-195.
11. Domanska E. Miejsce Franka Ankersmita w narratywistycznej filozofii histo-rii // Ankersmit F.R. Narracja, reprezentacja, doswiadczenie: studia z teorii historiogra-fii. Krakow, 2004. P. 7-27.
12. Geertz C. The Interpretation of Cultures: Selected Essays. New York. 1973.
13. McMahon C. Reframing the Theory of the Sublime: Pillars and Modes. New York, 2004.
14. Nye D.E. American Technological Sublime. Cambridge, Mass.; London, 1994.
15. Wolska D. Odzyskac doswiadczenie: Sporny temat humanistyki wspolczesnej. Krakow, 2012.
16. Zheng Y. From Burke and Wordsworth to the Modern Sublime in Chinese. Indiana, 2010.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Domanska E. Frank Ankersmit: From Narrative to Experience. Rethinking History, 2009, no. 3 (2), pp. 175-195. (In English).
2. Khaltrin-Khalturina E.V. Vozvyshennoye v prirode i v obraze cheloveka (k kn. 8 "Prelyudii" Vordsvorta) [Sublim in Nature and in the Image of a Man (To the Book of 8 "Preludes" of Wordsworth)]. Studia Litterarum, 2018, vol. 3, no. 2, pp. 37-51. (In Russian).
Новый филологический вестник. 2019. №2(49). --
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Domanska E. Miejsce Franka Ankersmita w narratywistycznej filozofii historii.
Ankersmit F.R. Narracja, reprezentacja, doswiadczenie: Studia z teorii historiografii. Krakow, 2004, pp. 7-27. (In Polish).
(Monographs)
4. Ankersmit F.R. Sublime Historical Experience. Stanford, 2005. (In English).
5. Bauerschmidt F.C. Radical Orthodoxy. London; New York, 1999. (In English).
6. Brady E. The Sublime in Modern Philosophy: Aesthetics, Ethics, and Nature. New York, 2013. (In English).
7. Cheney P. English Authorship and the Early Modern Sublime: Fictions of Transport in Spenser, Marlowe, Jonson, and Shakespeare. Cambridge, 2018. (In English).
8. Clewis R.R. The Kantian Sublime and the Revelation of Freedom. Cambridge, 2009. (In English).
9. Crockett C. A Theology of the Sublime. London; New York, 2001. (In English).
10. Geertz C. The Interpretation of Cultures: Selected Essays. New York. 1973. (In English).
11. Konovalov VN. (ed.) Vozvyshennoye v russkoy literature (18 - nachalo 20 vv.) [Sublime in Russian Literature (The 18th - the Beginning of the 20th Centuries)]. Kazan', 1994. (In Russian).
12. McMahon C. Reframing the Theory of the Sublime: Pillars and Modes. New York, 2004. (In English).
13. Nye D.E. American Technological Sublime. Cambridge, Mass.; London, 1994. (In English).
14. Wolska D. Odzyskac doswiadczenie: Sporny temat humanistyki wspdlczesnej [Recovering Experience: Disputed Topic of Contemporary Humanities]. Krakow, 2012. (In Polish).
15. Zheng Y. From Burke and Wordsworth to the Modern Sublime in Chinese. Indiana, 2010. (In English).
(Thesis and Thesis Abstracts)
16. Fedorova K.E. Tekhno-vozvyshennoye kak esteticheskiy fenomen sovremen-noy kul 'tury (na materiale mediaiskusstva) [Techno-sublime as an Aesthetic Phenomenon of Modern Culture (On the Material of Media Art)]. PhD Thesis Abstract. Saint-Petersburg, 2014. (In Russian).
Пневски Дариуш, Университет Николая Коперника в Торуни. Доктор гуманитарных наук, заместитель декана филологического факультета (Торунь, Польша). Научные интересы: литература, эстетика и живопись европейского романтизма (польского, французского, русского, британского, немецкого), реинтерпретация романтизма в литературе и современной культуре, романтические и современные концепции возвышенного, постсекулярная мысль. E-mail: dariusz.pniewski@umk.pl
Dariusz Pniewski, Nicolaus Copernicus University in Torun.
PhD, D. Litt, Deputy Dean of the Faculty of Languages (Torun, Poland). Research interests: literature, aesthetics and painting of European Romanticism (Polish, French, Russian, British, German), reinterpretation of Romanticism in contemporary literature, aesthetics and culture, Romantic and contemporary concepts of the sublime, postsecular thought.
E-mail: dariusz.pniewski@umk.pl
