CC BY
184
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2010. № 3. С. 52-59.
УДК 330.8 (403)
М. В. Лопатина
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
НЕМЕЦКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX В. В ПОИСКАХ МОДЕЛИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
Рассматривается развитие немецкой экономической мысли от идей Ф. Листа, сторонника сильного национального государства, и «исторической школы», противницы классической политической экономии, до теории «ордолиберализма» - специфически немецкой разновидности либерализма, допускающей (и даже требующей) активное участие государства в формировании хозяйственного порядка. Определяется роль немецких ученых-теоретиков в экономической политике Германии в годы мирового экономического кризиса 1930-х гг.
Ключевые слова: политика Германии 1930-х гг., немецкая экономическая мысль, политическая экономика, либерализм.
В Германии социально-экономическая мысль всегда выделялась целым рядом особенностей, обусловленных ходом социально-экономического развития этой страны. Участие государства в экономической деятельности было в немецких землях по своим масштабам очень обширным, без его поддержки хозяйство было обречено на поражение в борьбе со своими внешними конкурентами. Отсюда - идея сильного государства, нашедшая свое выражение в концепции «национальной экономии» Фридриха Листа (1789-1846).
Если классическая политэкономия являлась космополитической, то политическая экономия Листа была национальной. Лист характеризовал систему Адама Смита как «систему частной экономии всех индивидуумов страны или всего человечества, каким бы оно было, если бы не существовало ни отдельных государств, ни наций, ни национальных интересов, ни особых государственных устройств и культур, ни войн, ни национальных стремлений; это не что другое, как теория ценностей, конторская или купеческая теория, а не учение о том, каким образом возбудить, поддержать и обеспечить производительные силы нации в выгодах ее цивилизации, благосостояния, могущества, устойчивости и независимости» [1]. Чтобы нации достигали своих целей, писал Лист, они должны быть соединены «правом, вечным миром и свободой отношений», а для этого требуется известное могущество отдельной нации, которое в свою очередь зависит от ее экономического положения. Средствами, которые должны содействовать развитию производительных сил наций, являются таможенная охрана, введение пошлин. Таможенные пошлины - это своего рода воспитательные средства, которые должны быть отменены лишь по миновании надобности.
© М.В. Лопатина, 2010
Уже из этого негативного отношения Ф. Листа к идее свободной торговли видно его отрицательное отношение ко всей классической школе экономической теории, замечательным достижением которой явилось, по выражению основоположника кейнсианства, то, что «она преодолела представления «обыкновенного человека», будучи в то же время ошибочной» [2].
В значительной степени под влиянием идей Листа сформировалась немецкая «старая историческая школа» 1840-50-х гг., воспринявшая взгляд на экономическую теорию как на науку, призванную изучать специфику национального хозяйства, и опровергавшая абстрактные категории классической школы с помощью бесчисленных эмпирических данных. Первые представители исторической школы - Рошер, Гильдебранд и Книс - прежде, чем пытаться перейти к каким-либо обобщениям, стремились собрать весь фактический материал о соответствующих событиях в предшествующий период и в настоящее время.
В последние десятилетия XIX в. профессорские кафедры в немецких университетах заняли сторонники «молодой (или новой) исторической школы», которых называли еще «катедер-социалистами». Образованный ими Союз социальной политики занимался исследованиями в области социальных проблем. Представители школы сходились на том, что «проекты решения текущих экономических проблем с либеральных или социалистических позиций содержали рационалистические упрощения и носили утопический характер» [3]. Даже правое крыло Союза, представленное Густавом Шмоллером (1838-1917), выступало в защиту практических социальных реформ, оправдывая государственное вмешательство в социально-экономические отношения не только интересами укрепления монархии. Это вмешательство считалось единственным условием эффективного функционирования экономики.
В целом идеи классической политэкономии не были популярны в Германии вплоть до начала XX в. Понятие «политической экономии» или «национальной экономии» (НайопаІокопошіе), как ее обычно именовали немецкие авторы, в Германии сохраняло изначальный смысл. Акцент на то, что экономия является политической, предполагал рассмотрение экономистами-теоретиками в первую очередь правил госу-
дарственного управления экономикой.
Представители более либерального крыла Союза социальной политики Луйо Брентано (1844-1931) и Адольф Вагнер (1835-1917) во многом демонстрировали приверженность классической школе политэкономии, но в практическом плане высказывались против ее рекомендаций. Брентано, например, допускал необходимость законодательного регулирования социальных отношений, хотя и в умеренных масштабах, и предлагал перенести опыт британского тред-юнионизма на германскую почву. Вагнер же считал, что государственные финансы могут стать эффективным орудием достижения социальной справедливости.
На фоне господства представлений старой «исторической школы» начала формироваться австрийская школа политической экономии, родоначальником которой являлся Карл Менгер (1840-1921). Ученик Менгера Фридрих фон Визер (1851-1926), ставший одним из создателей теории предельной полезности, впервые употребил термин «Grenznutzen» (нем. «предельная полезность»), тем самым дав имя целой теории - маржиналистской теории (фр. «marginal» - предельный). Экономическая теория, считал Визер, на первый взгляд представляется исключительно дедуктивной наукой, но это - эмпирическая наука, исследующая типичные явления, а поэтому нужно установить связь между теорией и практикой, найти методы анализа, способные привести от абстракции к практической хозяйственной деятельности. Визер поддерживал «националистическую» концепцию Листа с ее выводами относительно протекционистского механизма регулирования рынка государством, а также был на стороне «смешанной экономики». Цель государства, по мнению Визера, должна состоять скорее в обеспечении защиты и условий развития общественного производства, чем в удовлетворении частных потребностей [4].
Обширным фактическим материалом, собранным ее представителями, «историческая школа» обогатила историю немецкого народного хозяйства, а ее метод оказал существенное влияние на формирование мышления большинства экономистов последующих поколений. Многие монографии и статистические исследования представителей этой школы послужили основой для
принятых в Германии законодательных актов. Вместе с тем декларируемый школой запрет на теоретические исследования превращал экономиста в историка-
социолога, опасавшегося каких-либо общих суждений, поскольку в отдельных случаях это могло ослабить связь с действительностью. И так как «историческая школа» не смогла заменить теоретическую экономию, создав лишь некий противовес преувеличениям последней, к 1920-м гг. ее влияние значительно уменьшилось.
На стыке 1920-30-х гг. немецкую экономическую мысль характеризовало уже скорее течение неолиберализма, родоначальниками которого являлись представители австрийской школы Людвиг фон Ми-зес (1881-1973) и Фридрих фон Хайек (1899-1992). В отличие от своего современника англичанина Дж. М. Кейнса они считали, что главная и единственная задача государства - это создание и поддержание условий, необходимых для благоприятного развития свободной конкуренции. Государственное вмешательство непосредственно в экономические процессы ими считалось недопустимым.
В трудах конца 1920-х гг. «Либерализм» и «Критика интервенционизма: исследования хозяйственной политики и хозяйственной идеологии современности» нашел развитие и обоснование главный антисоциалистический тезис Мизеса, согласно которому единственной разумной экономической политикой для современного индустриального общества может быть только либерализм, предоставление полной свободы выступающим на рынке товаропроизводителям. Объектом острой критики Мизеса стали идеи и «исторической школы». Защищая подход к экономической теории с позиций логической системы, которая выводится из универсальных принципов, не поддающихся эмпирической проверке, Ми-зес впервые применил положения теории предельной полезности к теории денег. Занимая должность экономического советника в Венской палате коммерции, ремесла и индустрии, Мизес выступил в начале 1920-х гг. инициатором жесткого антиинфляционного курса. Австрия в немалой степени была обязана ему тем, что не пережила столь разрушительной гиперинфляции, как Германия, и значительно раньше ее - уже в 1922 г. -стабилизировала свою валюту [5].
Развив впоследствии направление сравнительного анализа «свободного рынка» и «центрально-управляемой плановой системы», Хайек постепенно прояснял на протяжении своей книги «Дорога к рабству» (1944) контраст между двумя противоположными принципами - коллективизмом и индивидуализмом, лежащими в основе этих двух разных типов систем. Хайек выступил последовательным сторонником обновления классического либерализма, идеи которого оказались «замутнены» в первой половине XX в., в том числе и, прежде всего, по его мнению, под влиянием распространения социализма, а также ставшего реакцией на системный кризис мирового хозяйства начала 1930-х гг. кейнсианства. Хайек раскрывал и аргументировал утверждение, что лишь беспрепятственное функционирование свободного рыночного хозяйства может обеспечить основные свободы человека: нужно подчиниться действию рыночных сил, что, в конечном счете, приведет к разрешению всех проблем, поскольку лишь свободная конкуренция может обеспечить эффективную координацию решений в сфере экономической деятельности [6].
Анализируя немецкую экономическую мысль 1920-30-х гг., нельзя обойти вниманием фигуру и Йозефа Шумпетера (18831950), который практически оставил без внимания глубокую критику социализма со стороны Мизеса и Хайека, придерживаясь мнения, что и при централизованном планировании можно достичь оптимального функционирования экономики. Будучи противником государственного вмешательства в экономику, этот австрийский экономист невольно способствовал привлечению внимания своих коллег к социальным издержкам политики laissez-faire, а главное к тому, что в экономике развитых стран наблюдался опасный процесс ограничения свободной конкуренции - прежде всего монополиями. Тем самым Шумпетер разрушал «оптимизм как классического учения, так и обычного либерализма» - оптимизм, который «считал извечно установленную гармонию автоматическим продуктом экономического развития» [7]. Великий кризис 1929-33 гг. и последовавшая за ним затяжная депрессия не произвели на Шумпетера большого впечатления, так как вполне укладывались в его концепцию циклов деловой активности. Опасность угрожает ка-
питализму, по мнению Шумпетера, не с экономической стороны: низкие темпы роста, неэффективность, высокий уровень безработицы - все это преодолимо в рамках капиталистической системы. Сложнее обстоит дело с другими аспектами капиталистической цивилизации, такими как семья, дисциплина труда, частная собственность, а главное, романтика и героизм свободного предпринимательства, которые подвергаются разрушению именно благодаря успешному функционированию капитализма. Поскольку основным двигателем последнего становятся крупные концерны - акционерные общества с бюрократическим механизмом управления, препятствующие свободной конкуренции, тем самым капитализм готовит и «армию собственных могильщиков» - безработных интеллектуалов, свободных от всех традиций и подвергающих критике самые основы капитализма [8].
Преподававший в 1920-х гг. во Франкфуртском университете Франц Оп-пенгеймер «считал «капитализм» принципом, который ведет к неравенству, даже устанавливает неравенство. С другой стороны, он отвергал и коммунизм, поскольку тот неизбежно ведет к неволе. Называвший свое учение либеральным социализмом Оп-пенгеймер полагал, что должен существовать еще третий путь, означающий счастливый синтез, выход» [9]. И он был не одинок в поиске «третьего пути».
Реакцией на неспособность господствовавших концепций и школ предложить в 1920-30-е гг. эффективную экономическую политику государства стали воззрения Вальтера Ойкена (1891-1950) - главы возникшей в начале 30-х гг. «фрайбургской школы», одного из «духовных отцов» германского ордолиберализма (термин происходит от названия основанного Ойкеном и Францем Бемом в 1948 г. ежегодного альманаха «ОРДО». Ordo - лат. «порядок»). Новый порядок социально-экономического развития должен был отличаться и от нерегулируемого государством капитализма эпохи laissez-faire, и от централизованноадминистративных систем.
В предисловии к первому тому ежегодника «ОРДО» Ойкен и его единомышленники отмечали, что отстаиваемый ими конкурентный порядок одинаково далек от таких экономических порядков, как плановая экономика и «свободное рыночное хозяйство»: «Больше или меньше государст-
венности - это вопрос, который не затрагивает сути. Речь идет о проблеме не количественной, а качественной». Государству, заявляли они, не следует ни предпринимать попыток регулирования экономического процесса, ни предоставлять экономику самой себе. «Государственному планированию форм - «да», государственному планированию и регулированию экономического процесса - «нет»> (курсив мой. - М. Л.). Выявить различие между формой и процессом и поступать в соответствии с этим - вот что важно» [10].
Эти идеи Ойкен выскажет в своей книге 1952 г. (была издана уже после смерти Ойкена) «Основные принципы экономической политики», но в зачаточной форме они излагались уже в его первой значительной работе «Структурные изменения государства и кризис капитализма» (1932).
Ойкен показывал, что «экономическая политика свободной экономики» постепенно ведет к несвободе и к отказу механизма регулирования экономики, поскольку порождает диктат в экономике властных группировок, а такой порядок нестабилен и может перерасти во всеобщую групповую анархию или такую же диктатуру, что присуща и плановой экономике. «Реальное развитие показало, - писал он, - что... обеспечение свободы может стать угрозой для этой свободы, если она делает возможным формирование частной власти. свободный естественный порядок не возникает просто потому, что экономическая политика оставляет свою реализацию за самим процессом развития. Он возникает только тогда, когда сама экономическая политика станет ориентироваться на это» [11].
Формой рынка, доминирующей в условиях конкурентного порядка, по Ойкену, является «полная конкуренция»: «Если продавцы и покупатели находятся в состоянии конкуренции между собой и если они, руководствуясь ею, строят свои хозяйственные планы, то в жизнь претворяется форма рынка полной конкуренции» [12]. Ойкен, однако, видел, что даже при создании этих рыночных условий могут возникнуть неприемлемые социальные и экологические последствия. Поэтому он выделял две группы принципов экономического порядка: конституирующие и регулирующие. «В первом случае речь идет об установлении конкурентного порядка, во втором - о том, чтобы поддерживать его в состоянии функ-
ционирования» [13]. И тем, и другим должно заниматься государство.
Еще одним важным моментом экономической системы Ойкена являлась так называемая интердепенденция порядков -взаимосвязь экономического, государственного и общественного порядков. «Конкурентный порядок, - полагал он, - должен был бы быть неотъемлемой составной частью правовой системы» [14]. «Полная конкуренция» корреспондирует с разделением властей в демократическом правовом государстве. Но пока такого экономического порядка нет.
Ойкен так характеризовал изменения внутренней структуры германского государства: в течение последней половины XIX века «либеральное государство постепенно преобразовалось в экономическое государство». В эпоху Бисмарка германская экономическая политика была полностью подчинена идее государственной целесообразности, а укрепление империи достигалось через заинтересованность отдельного рабочего в своем имущественном состоянии. «Постбисмаркианское»> же государство стало поддерживать отдельные группы предпринимателей в «капиталистической экономической борьбе (курсив мой. - М. Л.)». Причем удача в этом деле «сопутствовала, прежде всего, крупной промышленности и крупному сельскому хозяйству, а мелкие и средние промышленные предприятия, равно как и крестьяне, могли воспользоваться государственной помощью лишь в незначительной мере» [15].
С другой стороны, стремление к сильному национальному государственному образованию и утрата религией своей роли фундамента жизни привели к тому, что немцы стали видеть в тотальном государстве «сверхчеловеческую, всесильную сущность, против которой индивид не имеет никаких прав», и с этих позиций стали требовать, чтобы государство взяло в свои руки наведение порядка и в экономике. Если до Первой мировой войны «постбисмарки-анское» государство еще как-то противостояло требованиям государственного вмешательства, то после войны, взяв на себя руководство и над экономической сферой, оно уже окончательно превратилось в государство «экономическое». И это превращение означало «отнюдь не усиление, а, напротив, ослабление государства», действия которого становились «зависимыми от воли
экономических групп, которым оно все больше служит в качестве инструмента»
[16].
Относя Германию к категории стран «со старым капитализмом», Ойкен выделял лишь две возможности ее дальнейшего развития. «Если под давлением масс и при рукоплескании публицистов, поддерживающих плановое хозяйство, продолжится интервенционизм, то. при всеобщем обеднении последует дальнейшая деградация капитализма, связанная с реанимацией старых форм производства. Но если государство осознает, какие большие опасности угрожают ему самому в связи с его переплетением с хозяйством, если оно найдет силы освободиться от влияния масс и вновь в какой-либо форме дистанцироваться от экономики, если далее ему удастся на месте сегодняшнего внешнеполитического хаоса, созданного мирными договорами, выстроить уравновешенную, надежную систему государств, то в этом случае и в старых капиталистических странах будет расчищен путь для дальнейшего мощного развития капитализма в его новом образе» [17].
Что касается решения «социального вопроса», то Ойкен в отличие от других экономистов «фрайбургской школы» резко отрицательно относился к попыткам преодолеть социальные проблемы с помощью политики интенсивного и широкомасштабного перераспределения государством совокупного продукта. Он четко определял критерий соответствия государственной экономической активности принципам рынка: если государство вмешивается в процессы таким образом, что это подрывает принципы полной конкуренции, то любые благие цели социального выравнивания оказываются недостижимыми или же их достижение будет сопряжено с такими издержками, что выравнивание окажется мнимым [18].
На рубеже 1920-30-х гг., когда Германию вместе со всеми захлестнула «Великая депрессия», государство в Германии являлось, однако, уже «субсидирующим и перераспределяющим»: «. нелюбимое государство, Веймарская республика, обеспечило себе лояльность групп, представлявших общественные интересы, оказывая поддержку и помощь, и в случае кризиса приходилось выполнять все соответствующие обязательства» [19]. Отказаться от ранее взятой функции «перераспределителя» германское государство не могло, но как ему
следовало поступать, на это у Ойкена ответа не найти.
В Германии никогда не было недостатка в возможностях влияния профессоров на политику. Лучшим тому доказательством является сентябрьская конференция 1931 г. общества имени Фридриха Листа (им. Ф. Листа), которая представляла собой плотную коммуникацию между практиками и теоретиками высокого ранга.
Общество им. Ф. Листа было основано в 1925 г. и вплоть до 1933 г., а также после его воссоздания регулярно занималось организацией форумов для обсуждения наиболее важных экономико-политических вопросов между так называемыми теоретиками и практиками. В его правлении наряду с преподавателями вузов заседали авторитетные политики, чиновники и бизнесмены.
16-17 сентября 1931 г. общество провело «тайную» конференцию в здании Рейхсбанка в Берлине. Организатором конференции был Ганс Шэффер - тогдашний государственный секретарь министерства финансов. С середины августа 1931 г. Шэффер вел переговоры с президентом Рейхсбанка Гансом Лютером по поводу возможности со стороны банка предпринять какие-либо действия по оживлению экономической ситуации, а также с главным правительственным советником министерства экономики Вильгельмом Лау-тенбахом - автором докладных записок по стратегии борьбы с безработицей и инициатором государственных заказов за счет кредитного финансирования (Лаутенбаха даже называли «немецким Кейнсом»). Поскольку Лаутенбах рассылал свои заметки знакомым и даже получал письменные ответы, в том числе и от Вальтера Ойкена, целью сентябрьской конференции должно было стать обсуждение представлений Лау-тенбаха или «плана Лаутенбаха». Последний вариант составленного им документа носил название «Возможности активного оживления конъюнктуры за счет инвестиций и кредитной экспансии».
Поражал состав участников конференции: «ни в одной из стран, затронутых кризисом 1931-32 гг. не было конференции такого уровня, представленной правлением Центрального банка, чиновниками важнейших министерств, практиками банковского дела и элиты экономистов» [20]. Среди ученых, принимавших участие, были Вальтер Ойкен, Вильгельм Рёпке (позднее
представитель «ордолиберального» направления), Рудольф Гильфердинг, профессор Института мировой экономики в г. Киль Герхард Кольм и др.
В ходе конференции выяснилось, что большинство присутствующих придерживается той точки зрения, что «самоизлечивания» кризиса уже не произойдет и государство должно вмешаться. Предложения Лаутенбаха - создание рабочих мест путем кредитного финансирования - были сочтены вполне подходящими для преодоления глубокой депрессии. Но проблема заключалась в том, что в Германии того времени сложились особые условия, которые не позволяли профинансировать обширную программу по созданию рабочих мест за счет нормальных средств кредитного рынка ни внутри страны, ни из-за рубежа. Было необходимо участие эмиссионного банка в финансировании вышеуказанных мер.
Участники конференции не сошлись также на минимальном значении конкретной суммы кредитов Рейхсбанка. Назывались суммы в 1,5 млрд рейхсмарок. Сам же Лаутенбах рассчитывал на 2-3 млрд. В итоге был признан лишь тот факт, что «такими попытками положено начало тому, чему последует продолжение» [21].
Вторым «результатом» конференции стало признание приоритета для конъюнктурного поворота в экономике более гибкого подхода к ценам и зарплатам с тенденцией к их понижению. Причем, если Лау-тенбах приписывал мерам по отношению к ценам и зарплатам лишь функцию подстраховки программы экспансивного преодоления кризиса, то, например, Вальтер Ойкен настаивал на обратном порядке -сначала борьба с неэластичностью цен и зарплат, а потом экспансивные меры.
Инспираторами мероприятий по трудоустройству должны были выступить, по представлениям Лаутенбаха, автономные корпорации (такие как бывшая Государственная железная дорога, которая с 1924 г. стала частной собственностью). Но ни при таких условиях не следовало предпринимать меры, которые бы вызвали неодобрение за рубежом (т. е. у бывших победителей). Для Германии, учитывая ее долговой кризис, только что предоставленную ей отсрочку на полгода оплаты краткосрочных кредитов и выделенную в июне 1931 г. иностранными эмиссионными банками помощь в размере 100 млн долларов, это
было бы «смерти подобно». Лаутенбах говорил: нужно развеять подозрения за границей, что экспансивные меры вызовут инфляцию, а для этого как нельзя лучше подходит административное понижение зарплат и цен. Но возникала проблема: как с теоретической точки зрения вязалось совмещение экспансионистской и дефляционной стратегии?
Выступая на конференции, Вильгельм Рёпке выделял две фазы экономического спада: первичную депрессию и вторичную депрессию. Первичной депрессии (или дефляции) ни в коей мере не нужно воспрепятствовать, она необходима для устранения всех помех последующего экономического роста. Вторичная же депрессия не несет никакой функции. Поэтому на этой стадии предполагается принятие решительных мер, конечно, при условии наличия соответствующих средств, для приостановления процесса спада или для того, чтобы способствовать «начальному запуску» (термин Рёпке) экономического подъема.
Во время разгоревшихся споров участников конференции по вопросу, находится ли Германия уже во второй фазе, Герхард Кольм заявил, что четкое деление в данном случае, к сожалению, невозможно. Но главная, по его мнению, проблема заключалась в том, что несмотря на наступление второй фазы, еще не произошло необходимого урегулирования, присущего первой фазе. По словам Кольма, было «не все в порядке с капиталистическим двигателем» [22]. Ряд экономистов-теоретиков Германии предлагал ограничиться «ремонтом». Ойкен, как уже было упомянуто, настаивал на определенной очередности действий: сначала «ремонт», затем экспансивные меры решающего значения. Кольм же выступал за одновременность мероприятий: «Правительство должно попытаться одновременно починить и запустить капиталистический двигатель» [23].
В итоге участники обсуждения пришли к выводу, что для реализации концепции «начального запуска» необходимы значительные денежные средства, которыми Рейхсбанк не располагает. Поэтому Ганс Лютер - президент Рейхсбанка - так и не получил вразумительного ответа по поводу конкретной суммы, которую, вероятно, и можно было изыскать при определенных обстоятельствах.
Райнер Майстер, автор книги «Великая
депрессия. Дилеммы и возможности действий в экономической политике Германии 1929-32 гг.», обращаясь к сентябрьской конференции 1931 г. общества им. Ф. Листа, делает такой вывод: «Если бы Брюнинг и Лютер поддержали предложения Лаутен-баха так, как они обсуждались и были поддержаны на заседании общества имени Фридриха Листа... было бы вполне возможным осуществить декабрьским чрезвычайным распоряжением. программу по трудоустройству» [24]. Известный современный немецкий историк-экономист Кнут Борхардт в своей статье «Экономикополитические дискуссии периода кризиса: роль науки» [25] характеризует вывод Май-стера как загадочный», так как на деле присутствующие на конференции или не принимали программы Лаутенбаха по причине ее дороговизны, или принимали, но с оговоркой - не афишировать требуемых сумм. А поэтому «у присутствующих должно было сложиться впечатление, что план Лаутенбаха, как бы привлекательны ни были его идеи, в политическом отношении был мертв» [26].
Существует также точка зрения, что в тяжелое, в особенности для Германии, время мирового экономического кризиса 1930-х гг. в стране не было предпринято своевременных и действенных мер по его преодолению именно по вине немецких ученых-эконо-мистов, оказавшихся неспособными повлиять на политиков и направить их деятельность в нужное русло. Мы действительно видим, что в Германии велись «интенсивные» академические дискуссии по вопросу возможного вмешательства в экономические процессы. Но даже самые влиятельные экономисты того времени смогли внести лишь относительно незначительные корректировки в происходящее. Возможно, следует согласиться с Борхардтом в том, что даже наиболее заинтересованные теоретики не смогли решиться на более смелые руководства к действиям в силу двух групп причин. Во-первых, они полагали, что Рейхсбанк более не располагал желаемой свободой действий, а во-вторых, они оценивали возможные реакции на программу со стороны политических сил внутри страны и за рубежом скорее пессимистично, не исключая того, что они были бы негативны. Миллиардная программа государственного вмешательства теоретически могла с одинаковым успехом как завоевать доверие к
немецким финансово-экономическим институтам (например, к Рейхсбанку), так и разрушить последние его остатки. Экономистам было известно суждение Кейнса: «Денежная политика, которая расценивается общественным мнением как эксперимент или нечто, легко поддающееся изменениям, может потерпеть неудачу в стремлении понизить долгосрочную норму процента. Та же политика, с другой стороны, может оказаться вполне успешной, если она апеллирует к общественному мнению в духе благоразумия, практичности и служения общественным интересам, основана на прочных убеждениях и проводится властью, смену которой нет оснований предполагать» [27]. В Германии того времени, по мнению многих экономистов, не было ни одной из предпосылок, упомянутых Кейнсом. В сентябре 1931 г. было видно: вслед за правительством Мюллера зашаталось теперь уже правительство Брюнинга.
Итак, сентябрьская конференция 1931 г. с участием экономистов-теоретиков и политиков не привела ни к какому практическому результату. Но трудно согласиться с Борхардтом в том, что причиной этого стала ситуация, сложившаяся на тот период в Германии, а именно, слишком стесненные различными обстоятельствами (внутренний и внешний долговой кризис, отсутствие каких-либо значительных в сравнении с предсказуемыми обязательствами валютных резервов) возможности действий. «В преддверии великой катастрофы, - пишет современный историк, - не пришло еще время для твердой решимости поставить все на карту в экономико-политической сфере, радикально изменить учреждения и традиции, чтобы успеть стабилизировать государство, во всяком случае, не отдать его в руки Гитлеру (курсив мой. - М. Л.)» [28]. Но можно задать вопрос: а когда это время «для твердой решимости» пришло? Не случилось ли так, что именно отсутствие этой «твердой решимости» у экономистов-теоретиков не позволило возникнуть в Германии преднацистской поры той необходимой силы, что подтолкнула бы Брюнинга к проведению несколько иной социальноэкономической политики и удержало бы страну на «рельсах» либерально-демократического развития.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Цит. по: Булгаков С. Н. История экономических
и социальных учений. М., 2007. С. 356.
[2] Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процен-
та и денег // Антология экономической классики: в 2 т. Т. 2. М., 1992. С. 407-408.
[3] Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М., 1968. С. 28.
[4] Там же. С. 166-174.
[б] Левита Р. Я. Людвиг фон Мизес: жизнь и труды // Экономика и математические методы. 1993. Т. 29. вып. 3. С. 397.
[6] См.: Бусыгин В. П. «Дорога к рабству» Фридриха
Хайека // Экономика и организация промышленного производства. 1989. № 11. С. 137. Социальное рыночное хозяйство в Германии: Истоки, концепция, практика. М., 2001. С. 35.
[7] Эрхард Л. Полвека размышлений: речи и ста-
тьи. М., 1993. С. 519.
[8] Автономов В. С. Шумпетер и его книги // Й. А.
Шумпетер. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М., 2007. С. 20. См. также: Винарчик П. Спасение идей: Й. Шумпетер и ключевые проблемы противоборствующих экономических теорий // Вопросы экономики. 2003. № 11. С. 22.
[9] Эрхард Л. Указ. соч. С. 518.
[10] Цит. по: Освальт-Ойкен В. Предисловие к русскому изданию // Ойкен В. Основные принципы экономической политики. М., 1995. С. 32.
[11] Ойкен В. Основные принципы экономической политики. М., 1995. С. 109.
[12] Там же. С. 329.
[13] Там же. С. 335.
[14] Там же. С. 398.
[15] Ойкен В. Структурные изменения государства и кризис капитализма // Теория хозяйственного порядка. «Фрайбургская школа» и немецкий неолиберализм. М., 2002. С. 12-13.
[16] Там же. С. 16-17.
[17] Там же. С. 29-30.
[18] Автономов А. Гутник В. Немецкая экономическая мысль и феномен Ойкена // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 8. С. 98.
[19] Шульце Х. Краткая история Германии. М., 2004. С. 163.
[20] Borchardt K. Wirtschaftliche Beratung in der Kri-se: Die Rolle der Wissenschaft // Die deutsche Staatskrise 1930-1933. Handlungsspielraume und Alternativen. Hrsg. Von Heinrich August Winkler. Mйnchen, 1992. S. 119.
[21] Ibid. S. 122.
[22] Ibid. S. 125.
[23] Ibid. S. 125.
[24] Цит. по: Borchardt K. Op. cit. S. 126.
[25] Ibid. S. 296.
[26] Ibid. S. 127.
[27] Кейнс Дж. М. Указ соч. С. 295.
[28] Borchardt K. Op. cit. S. 132.
