CC BY
85
Л .А. ВАСИЛЬЕВА
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ К СТАНОВЛЕНИЮ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ В ЧУВАШСКОЙ ПРОЗЕ
В последнее десятилетие чувашскими литературоведами в разных аспектах успешно изучается как ранний период национальной литературы, так и ее современные художественно-стилевые процессы. В связи с этим выработалась определенная методология в изучении художественного мира и эстетического своеобразия произведений чувашских мастеров изящного слова. Круг вопросов, затрагиваемых В. Родионовым [3], Г. Федоровым [5], Ю. Артемьевым [1] и другими учеными, весьма широк, но проблемы художественного повествования, его предпосылок и истоков в ранней прозе практически оставались неизученными, что и побудило интерес к настоящему исследованию.
Создание новой чувашской письменности И.Я. Яковлевым, активное развитие просветительства в России, в том числе и в Урало-Поволжском регионе, явились основными условиями становления художественной речи и художественного повествования в чувашской прозе. Художественное повествование, как и художественный стиль чувашской литературы, берет начало в эпических фольклорных текстах, историко-этнографических сочинениях и оригинальном творчестве ранних писателей. Кроме того, истоки художественной речи кроются в переводах религиозно-богослужебных текстов. Благодаря создавшимся условиям впоследствии традиции повествовательной литературы были успешно продолжены учениками Симбирской чувашской школы, глубоко и разносторонне разработаны в творчестве Игн. Иванова, И. Юркина, М. Федорова, Н. Ильбека, Ф. Уяра, Ю. Скворцова, а затем зримо проявились и в современной прозе. Эпические фольклорные, ритуально-магические тексты способствовали развитию прозаических форм художественного текста. Они были неотъемлемой частью образно-фольклорного, мифологического мироощущения и мировосприятия для язычников-чувашей. Такие тексты представляют древнейший пласт национального фольклора. Повествовательная модель в них имеет особую и строгую структуру. Сначала идет описание предметного мира, потом самого действия, которое поясняет сущность процесса. Повествование диктуется магическим сюжетом, трехкратная повторяемость создает подробность происходящего, цикличность достигается общим замыслом и общей тематикой. Другим ярким примером художественного повествования является лиро-эпический текст приговора дружки на свадьбе (саламалик). Как отмечают исследователи, лучшие записи этого жанра доходят до тысячи стихотворных строк. Торжественно-возвышенная и игриво-мелодичная речь дружки-повествователя создает ощущение правдоподобия описываемого. В повествовании проявляются элементы гиперболизации, фантастики и художественного вымысла, богатая система образно-фольклорной и языковой системы изобразительных средств. В композиции саламалик выделяется несколько микросюжетов. В их основе лежит не субъективное переживание лирического героя, а прозаическое повествование с элементами описания пейзажа, бытовых картин, путевых приключений свадебной дружины до дома невесты.
За многие столетия своего развития «наговор дружки впитал в себя не только языческие мифы, магические заклинания, сказочные сюжеты, загадки, но и другие жанры народного творчества. Он дошел до нас не в застывшей форме, а обогащенный признаками новых эпох по мере своего развития. Таким образом, чувашский наговор дружки близок к эпическим произведениям,
отсюда и к эпическому повествованию и является отголоском богатырского мифологического эпоса» [6, с. 118].
Внутренние эстетические тенденции мифологии и фольклора вели к формированию повествовательных жанров. Трансформация сюжетов, образов, их взаимосвязь, взаимопроникновение элементов одних жанров в другие заметно углубляли повествовательные традиции. Для становления чувашской повествовательной прозы большое значение имели такие особенности волшебной сказки, как многособытийность, сюжетность, драматическая напряженность, уровневая организация, многослойность. Не случайно В.Я. Пропп уделяет большое внимание внутреннему строю волшебных сказок. И.П. Смирнов, например, считает, что «архетипом одного из классов романа является волшебная сказка» [4, с. 284].
В становлении художественного стиля, его повествовательных механизмов немаловажную роль сыграли этнографические записи. Интересные составляющие повествования можно обнаружить в этнографических очерках В. Сбоева, С. Михайлова, Н. Золотницкого, Н. Охотникова, Г. Тимофеева и многих других. Так, в основе этнографических очерков Г. Тимофеева лежит описание быта, обычаев и традиций, объективированные авторские рассуждения, обобщенные типы персонажей, оценка событий. В очерке Г. Тимофеева «Тахар ял» и «Кратком этнографическом описании чуваш» С. Михайлова одну из особенностей повествования составляет подробное описание жилища, занятий, одежды, поверий чувашского народа. Рассуждения повествователя перекликаются с образом автора, который высказывает свое мнение по поводу описываемого.
До второй половины XIX в. специальное изучение устного творчества чувашей не проводилось, хотя о народах Казанской губернии, в том числе о чувашах, много писали ученые XVIII в. Г.Ф. Миллер, П.С. Паллас, Н.И. Лепехин, К. Миль-кович и др. Действительно, публикации этнографических записок находим только в отрывках или в случайных попутных записях разных поэтов, фольклористов, путешественников, историков XIX в. Все такие произведения в какой-то мере способствовали становлению художественного стиля и художественного повествования. Говоря словами В.М. Ванюшева, «запись, обработка, публикации подобных произведений, как и сами этнографические очерки, отображающие историю, быт, духовную культуру народов, являются одной из первых ступеней формирования оригинальной художественной литературы» [3, с. 15].
К примеру, Хведи Чуваш сочинял стихи, используя элементы фольклора, активно обращаясь к форме народной песни, вносил в текст собственное «я». В творчестве Хведи преобладает оригинальное начало, присутствие авторского сознания отличает позицию Хведи от устных творений, что ознаменовало становление в чувашской литературе индивидуально-субъективных основ. Лирический герой разговаривает от первого лица. Почти во всех стихах поэт использует фольклорно-народные языковые выразительные средства. Иногда излюбленным методом выражения лирических чувств выступает диалогическая форма. Элементы философской, интимной лирики, которые пронизывают творчество X. Чуваша, во многом аллегоричны, имеют подтекст.
Как видим, в формирующейся профессионально-художественной литературе усиливается личностное начало, преобладает творческая мысль автора, появляется своеобразие в стиле изложения. Эта особенность отчетливо наблюдается в творчестве не только Хведи Чуваша, но и В.И. Лебедева, С. Михайлова. К концу XIX в. в чувашской литературе были оригинальные поэтические произведения, прозаические сочинения (этнографические очерки и быто-описания, тексты агиографического жанра - жития, рассказы и путевые зарисовки, сценки-диалоги, составленные в драматической форме).
Религиозно-просветительская деятельность в какой-то мере тоже создавала предпосылки для формирования повествовательных форм. Конечно, перед просветителями не стояли задачи создания и развития художественной речи. Однако ими были выработаны необходимые условия для развития повествовательных манер, которые были усвоены ранними чувашскими писателями. Приобщение отдельных представителей чувашского народа к русскому просвещению, христианству и православной вере началось еще в XVIII в., когда в Казани стали открываться школы для детей «инородцев», где они знакомились не только с религиозными догмами, но и с русской литературой. Оды конца XVIII и начала XIX вв., посвященные высокопоставленным особам, создавались по строго определенным канонизированным законам. Творцами таких произведений являлись ученики духовных училищ, служители церкви, которые хорошо знали каноны проповедной речи, тонкости ритуального контекста. Миссию по формированию книжной культуры брала на себя христианская религия и церковь.
На формирование художественной литературы определенное влияние оказали переводы церковных, религиозных и христианских текстов. Так, в 1788 г. Е.И. Рожанский переводит «Краткий катехизис». «Краткий катехизис» не оставил большого следа в чувашской литературе, так как был переведен без соблюдения законов чувашского словорасположения, в нем преобладала в основном конструкция русской речи. Повествовательный стиль был далек от народно-разговорной речи, малопонятный перевод не увенчался успехом. Известно, что любое повествование учитывает национальные особенности, использует народные средства, строится на национальной почве. Все же данный перевод явился первой духовной книгой для крещеных чувашей.
С 1800 по 1876 г. на чувашском языке была издана 21 книга. Среди чувашских изданий начала XIX в. можно назвать поучения священников Алексея Алмазова «Слово о христианском воспитании детей» (1820), Николая Базилевского «О цели библейского общества» (1820), перевод Виктора Вишневского «Начатки христианского учения, или краткая священная история и краткий катехизис» (1832), Стефана Элпидина «Книга хвалений, или псалтырь» (1858). Более шестидесяти проповедей было составлено на чувашском языке священником села Ишаки В. Громовым. Ему было разрешено проводить церковные службы на чувашском языке. В. Вишневский, С. Элпидин, В. Громов значительно повысили качественный уровень чувашского письменно-книжного языка, приблизив его к живой разговорной речи.
Перевод и издание на чувашском языке церковно-богослужебной литературы усиленные темпы приобретают в последней четверти XIX в., когда в 1876 г. в Казани при братстве св. Гурия организуется переводческая комиссия Православного Миссионерского общества. Вдохновителем переводческой комиссии стал просветитель инородцев Поволжья профессор Н.И. Ильминский. Изданная под его руководством литература церковно-богослужебного содержания имела большое значение в христианском просвещении нерусских народов. Н.И. Ильминский желал, чтобы нерусские народы через русское образование получали доступ к достижениям мировой науки и культуры. Горячим поклонником и преданным учеником Н.И. Ильминского и его системы просвещения был И.Я. Яковлев - выдающийся просветитель чувашей, педагог и общественный деятель. С 1871 по 1917 г. было издано 908 книг, из них на чувашском языке -687 (76%), на русском - 221 (24%). Среди них церковно-богослужебные книги занимают 65%, научные - 8,7%, остальные книги - светского характера. Об этом говорят статистические данные Чувашской Республики.
В яковлевский период переводы молитв, литературы церковно-религиозного характера, книг Ветхого и Нового Завета в языковом отношении коренным образом отличались от предыдущих изданий. Этому способствовало и создание новой чувашской письменности с собственно чувашским алфавитом на базе низового диалекта. В яковлевских изданиях повествовательный стиль стал ближе к народно-разговорной манере. Церковная литература вводила в чувашскую литературу мировые христианские образы, символы, сюжеты, через которые прошли литературы многих стран. При переводе церковных текстов широко использовалась образная система и понятия чувашского языка: Тогда праведники воссияют, как солнце. - £аван чухне саваплисем Ашшийён пат-шалахенче хевел пек руталса кайер [Матф., XIII, 43]; Да восхвалят его небеса и земля, моря и все движущееся в них. - Ана пелетсем те рер те, тинессем те, тинесре йашалтатса рурекенсем те пурте мухтаччар [Пс., 68, 35]; Господи, Боже наш. - Ей Туррамар, Тура [Пс., 62,30]; Как величественно Имя Твое по всей земле. - Санан Яту петем рер ринче те ытла та чапла [Пс., 8,2].
Многие христианские изречения переводились народными оборотами речи, близкими к чувашским пословицам и поговоркам. Например, религиозная заповедь «Чти отца твоего и матерь твою, и благо тебе будет, и долговечен будешь на земле» передается фразой, вполне соответствующей чувашскому этикету о почитании старших. Н. Кедров в дореволюционной прозе свое произведение озаглавливает христианским изречением о почитании старших так: «Арана-аннене хисепле, хавнах аван пуле» (Чти отца с матерью, и тебе же воздастся добром), в этом отношении показательны и названия произведений Игн. Иванова.
В стилистическом плане некоторые понятия, слова в церковно-религиозных текстах сохраняют свои христианские понятия (например, ангел, аминь, аллилуя и т.д.). В некоторых предложениях чувствуются краткость, чисто разговорный характер речи.
Перевод церковно-богослужебной литературы обогатил художественнообразную систему чувашского языка. Здесь были представлены диалогические (катехизис), монологические (молитвы, притчи) виды повествования, знакомившие с христианской православной этикой и эстетикой, жанрами, афористичными высказываниями.
Несомненно, переводы оказали большое влияние на развитие чувашского языка, через переводы чуваши приобщились к книжной культуре, художественной литературе, вырабатывался книжный стиль.
Проза еще не имела в своем арсенале богатых традиций, соответствующую письменность. Как известно, первые опыты чувашская прозаическая литература приобрела осваивая фольклор, традиции этнографических очерков, нравоописательных рассказов, сцен патриархальной жизни. Здесь разрабатывались принципы глубокого национального освоения реальной жизни. Происходили целенаправленный поиск повествовательного стиля прозы, постепенное накопление публицистического и художественного опыта. В середине XIX в. добился заметных успехов С. Михайлов-Яндуш. В своих повествовательных исканиях С. Михайлов интенсивно осваивал традиции национального, словесного творчества народа, традиции русской литературы. Его многогранная литературная и научная деятельность протекала в следующих направлениях: работы по истории чувашского народа; собирание, обработка и публикация произведений устно-поэтического творчества чувашей; сочинение оригинальных очерков и рассказов, стихов.
В своих очерках, статьях и публикациях С. Михайлов отражает внутреннее богатство народа, показывает удивительное терпение и трудолюбие. В художе-
ственной структуре его рассказов, написанных на русском языке, присутствуют образы и повествователя, и рассказчика. Образ повествователя не сливается с образом рассказчика. Отношение рассказчика к повествованию конкретно не выделено. Рассказчик «Злополучного сына» как участник событий, как социальный тип имеет свою определенную характеристику, социальное положение, которые не позволяют ему выражать свое отношение к рассказываемому. Он только показывает факты, но не дает им пояснений, так как он еще и наблюдатель. Только в конце рассказа повествователь приоткрывает занавес и уже дает свои комментарии, оценку происшедшего и вступает в диалог с читателем: «Пишущий строки сии знавал хорошо самого покойного отца этого семейства, происходил он из купеческого звания и был близок к знаменитым Мясниковым. Действительно, муж сей был человек честных правил: детей воспитывал в страхе божием как русский славянин, любил трудолюбие, кроме занятий по должности, в часы досуга занимался токарным и столярным мастерством...» При изложении событий рассказчик верен и повествовательному, и событийному времени. Он не выдает себя, не выражает свое личное мнение, как это делает повествователь.
Таковы краткие итоги первого этапа накопления художественных традиций и выработки законов прозаического повествования. Начало подлинного расцвета повествовательной художественности связаны с Симбирской чувашской школой И.Я. Яковлева.
Литература
1. Артемьев Ю.М. Чувашская литература на рубеже двух веков. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 1996. 244 с.
2. Ванюшев В.М. Творческое наследие Г.Е. Верещагина в контексте национальных литератур Урало-Поволжья. Ижевск, 1995. С. 110-232.
3. Родионов В.Г. Чувашская литература XVIII - первой половины XIX вв.: Учебное пособие. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 1999. 172 с.
4. Смирнов И.П. От сказок к роману // История жанров в русской литературе X-XVIII вв. Л.: Наука, 1972. С. 284-320.
5. Федоров Г.И. Художественный мир чувашской прозы. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1996.
303 с.
6. Юмарт Г.Ф. Чувашская эпическая поэзия // Чувашская народная поэзия: Сб.ст. ЧНИИ. Чебоксары, 1990. С. 118-144.
ВАСИЛЬЕВА ЛЮДМИЛА АЛЕКСАНДРОВНА родилась в 1971 г. Окончила Чувашский государственный университет. Кандидат филологических наук. Область научных интересов -художественное повествование в прозе. Автор около 20 статей, в том числе учебного пособия, методических указаний, библиографического указателя.
