CC BY
17УДК 343.342:76
КОРОВИН Е.П.
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ КВАЛИФИКАЦИИ ВОВЛЕЧЕНИЯ В СОВЕРШЕНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА
ПО СУБЪЕКТИВНЫМ ПРИЗНАКАМ
Ключевые слова: преступления террористического характера, вовлечение, субъективная сторона, умысел, мотив, цель
В статье проводится анализ интеллектуального и волевого моментов умысла лиц, вовлекающих других в совершение преступлений террористического характера, исследуется влияние мотива и цели вовлекающего и исполнителя на квалификацию преступления, предусмотренного ст. 205.1 УК РФ. На основе проведенного анализа, выработаны научно обоснованные рекомендации сотрудникам правоприменительных органов о квалификации вовлечения по признакам субъективной стороны преступления.
KOROVIN, E.P.
SOME QUESTIONS OF QUALIFICATION OF INVOLVEMENT IN COMMISSION OF CRIMES OF TERRORIST CHARACTER
ON SUBJECTIVE SIGNS
Keywords: crimes of terrorist character, involvement, subjective party, intention, motive, purpose.
In article the analysis of the intellectual and strong-willed moments of intention of persons of the crimes of terrorist character involving others in commission is carried out, influence of the motive and the purpose involving and the performer on qualification of the crime provided by Art. 205.1 of the criminal code of Russian Federation is investigated. On the basis of the carried-out analysis evidence-based recommendations to the staff of law-enforcement bodies about qualification of involvement for signs of the subjective party of a crime are developed.
Проблема терроризма в России имеет глубокие корни [1] и в настоящее время создает массу объективных и субъективных проблем для квалификации соответствующих преступлений [2].
Субъективная сторона преступления, предусмотренного ст. 205.1 УК РФ, характеризуется виной в форме прямого умысла, когда лицо осознает общественную опасность совершаемых действий и желает их совершить. Особого
внимания заслуживает вопрос о характеристике формы вины при вовлечении других лиц в совершение преступлений террористического характера.
Деятельность вовлекающего сводится к тому, чтобы возбудить у другого лица желание совершить определенное преступление террористического характера из числа перечисленных в ч. 1 ст. 205.1 УК РФ. Следовательно, вовлекающий, возбуждая у вовлекаемого желание совершить преступление, должен осознавать, что он совершает террористическое преступление. Формируя у другого лица желание совершить задуманное им деяние, вовлекающий претворяет в жизнь задуманное чужими руками. При этом он вполне осознает, что втягивает в совершение преступления, то есть в конфликт с обществом другого человека, а значит, и формирует преступника, а задуманное им деяние опосредованно, через другое лицо, нарушает нормальное функционирование общественных отношений.
Осознание виновным общественной опасности вовлечения в совершение преступлений, указанных в ст. 205.1 УК РФ, предполагает фактическое понимание им юридического характера и социальной значимости тех общественных отношений, на которые он посягает, совершая преступление. В первую очередь, это общественная безопасность, безопасность жизни и здоровья неопределенного количества людей. Также лицо понимает содержание, а, следовательно, и общественную опасность своих действий и фактических обстоятельств совершенного им деяния. Кроме этого, сознанием виновного не могут не охватываться последующие общественно опасные действия других лиц, вовлекаемых им в совершение преступлений террористического характера. То есть интеллектуальный момент прямого умысла при вовлечении в совершение преступлений террористического характера может характеризоваться и предвидением, как минимум, возможности наступления определенных общественно опасных последствий, что характерно для преступлений с материальным составом.
Однако предвидение возможности наступления общественно опасных последствий совершенного деяния в данном случае характеризует субъективную сторону преступления как факта реальной действительности, а не его состава как законодательной модели преступления.
Предвидение общественно опасных последствий в результате его действий предполагает предвидение возможных преступных действий со стороны вовлекаемых им лиц в совершение преступлений террористического характера.
Таким образом, интеллектуальный момент умысла вовлекающего состоит из: а) осознания общественной опасности собственных действий (в том числе, осознание способа воздействия на исполнителя), направленных на возбуждение желания у лица совершить определенное террористическое преступление; б) осознания общественно опасного характера действий вовлеченного (в том числе,
предвидения возможности наступления общественно опасных последствий как результата преступных действий вовлеченного); в) предвидения того, что преступление террористического характера совершается вовлеченным именно в результате его побудительных действий.
Другой не менее важной составляющей в вопросе определения вида умысла при вовлечении в совершение преступления террористической направленности является волевой момент. Волевой элемент умысла вовлекающего всегда включает в себя желание достижения преступного результата. Вовлекающий специально заинтересован в совершении вовлекаемым преступления. Поэтому он действует с очевидным стремлением возбудить у объекта воздействия желание совершить это преступление. Он относится к наступлению этих последствий как к необходимому факту, поэтому направляет и конкретизирует свои действия таким образом, чтобы это вовлечение состоялось. При совершении вовлечения в совершение преступлений террористического характера лицо не может не желать и более отдаленного результата своего деяния (например, получение выкупа или освобождение подельников из мест лишения свободы и т.д.). Однако это не имеет значения для оценки действий виновного, хотя может быть учтено при назначении наказания. Следовательно, вовлечение (также как и склонение и вербовка) в совершение преступления террористической направленности характеризуется виной в форме прямого умысла. Более того, умысел виновного может быть только конкретизированным (определенным).
Помимо единства и взаимозависимости интеллектуальных и волевых моментов, психическая деятельность лица, совершающего преступление, включает в себя такие признаки, как мотив и цель, которые помогают более полно охарактеризовать субъективную сторону.
В анализируемом составе преступления мотив не является обязательным признаком, следовательно, не влияет на квалификацию совершенного деяния.
В отдельных случаях мотивировка действий виновного, вовлекающего другое лицо в совершение преступления террористического характера, может охватывать мотивы действий при совершении этих преступлений. При этом такие мотивы могут быть конструктивным признаком соответствующего преступления террористического характера. Например, мотив мести за государственную или иную политическую деятельность при посягательстве на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК РФ), либо такие мотивы могут быть квалифицирующим признаком преступления, например, корыстные побуждения при захвате заложника (п. «з» ч. 2 ст. 206 УК РФ).
По мнению Ю.Н. Дерюгиной, мотивационная основа организаторов и финансистов преступлений террористического характера представляет собой сложный клубок тесно переплетенных между собой составляющих: политических, националистических, религиозных, сепаратистских, корыстных и других [3]. В
случае совершения террористического преступления по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы, указанные обстоятельства могут быть учтены при назначении наказания как отягчающие (п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ).
По мнению психологов, за любыми мотивами террористической деятельности стоит главное - стремление испытать власть над людьми [4].
Как отмечает П.В. Агапов, большинство лидеров незаконных вооруженных формирований, использующих терроризм для достижения своих целей, имели высшее образование и в свое время проходили службу в органах внутренних дел, армии и даже были руководителями среднего и высшего звена. Это лица с ярко выраженными нарциссическими наклонностями, характеризующиеся патологической жаждой самоутверждения и власти. Именно стремление к власти толкает многих из них, уже добившихся определенного положения в обществе, материального благополучия, к противоправным действиям. Причем иррациональное в их поступках чаще берет верх над рациональным [5].
Цель также является факультативным признаком субъективной стороны состава преступления.
Преследуемые субъектами цели не указаны в рассматриваемой статье, однако систематическое толкование уголовного закона позволяет сделать вывод о том, что каждой из форм содействия террористической деятельности соответствуют свои цели совершения преступления.
При вовлечении другого лица в совершение террористического акта (ст. 205 УК РФ) необходимо устанавливать цель дестабилизации деятельности органов власти или международных организаций либо воздействия на принятие ими решений; в совершение захвата заложника (ст. 206 УК РФ) - понуждение государства, организации или гражданина совершить какое-либо действие или воздержаться от какого-либо действия; в совершение посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК РФ) - прекращение его государственной или иной политической деятельности; в совершение вооруженного мятежа (ст. 279 УК РФ) - свержение или насильственное изменение конституционного строя России либо нарушение территориальной целостности России.
При этом мотивы и цели действий вовлекающего лица, могут не совпадать с мотивами и целями исполнителей террористических преступлений. Например, в первом случае мотивом могут выступать национальная, расовая или религиозная вражда или ненависть, а во втором - мотив может быть корыстным.
В правоприменительной практике не всегда одинаково решается вопрос о квалификации действий соучастников таких преступлений, в которых роль конструктивного или квалифицирующего признака отведена мотиву и цели.
Традиционно считается, что мотивы действий подстрекателя, как и иных соучастников, могут носить самый разнообразный характер, они не обязательно совпадают с побуждениями исполнителя и других участников преступления.
Применительно к ст. 205.1 УК РФ мотив, которым руководствуется исполнитель преступления террористического характера, совершая преступление, возникает при непосредственном участии вовлекающего, который, как правило, навязывает исполнителю удобные ему мотивы. В другой ситуации вовлекающий может помочь исполнителю осознать его собственные побуждения и превратить их в мотивы. Таким вот образом действия вовлекающего включаются в мотивационный процесс исполнителя и определенным образом предопределяют его деятельность, наделяя внутренним содержанием его поступок.
Исполнитель, совершая преступление террористического характера, может руководствоваться одними мотивами, например, корыстными, в то время как действия вовлекающего предопределяются другими, например, политическими.
Теория отечественного уголовного права и судебная практика исходят из того, что мотивы отдельного соучастника не имеют определяющего значения для установления видов соучастников. Подстрекатель признается таковым без учета того, каким мотивом он руководствовался, вовлекая других соучастников в совершение преступления. Решающим в данном случае будет единство намерений в совершении общественно опасного деяния. В этом отношении справедливым, с нашей точки зрения, выглядит утверждение Б.С. Волкова о том, что «сходство мотивов не является обязательным условием признания лица участником преступной группы» [6].
Следующим, вызывающим интерес, представляется вопрос о влиянии мотивов и целей исполнителя и вовлекающего на ответственность последнего. При его исследовании следует различать как минимум две ситуации: 1) мотив или цель совершения преступления являются обязательным признаком субъективной стороны состава преступления террористического характера (например, ст.ст. 205, 206, 277 УК РФ); 2) мотив либо цель не являются составообразующим признаком.
Если исполнитель преступления совершает преступление, обязательными признаками состава которого являются специальный мотив и цель, то это обстоятельство вменяется, как вовлекающему, так и остальным соучастникам, если они охватывались их умыслом. В данном случае не имеет особого значения, разделялись ли данные мотивы вовлекающим или нет.
В тех случаях, когда мотив или цель, имеющиеся на стороне исполнителя, не являются обязательными признаками субъективной стороны состава конкретного преступления, они могут играть роль обстоятельств, отягчающих или смягчающих наказание. Это некоторым образом влияет и на ответственность вовлекающего. Например, если подстрекатель, вовлекая исполнителя в совершение преступления террористического характера, апеллировал именно этими мотивами и осознавал,
что именно этими побуждениями будет руководствоваться исполнитель, то, несомненно, подобное положение должно отразиться и при определении ответственности вовлекающего.
Наиболее сложной для оценки деятельности соучастников нам видится ситуация, при которой вовлекающий и исполнитель имеют различные мотивы, каждый из которых является обязательным признаком субъективной стороны различных преступлений. Так, например, вовлекающий, действуя в целях прекращения государственной или иной политической деятельности, скрывая от исполнителя свои истинные побуждения, вовлекает его за материальное вознаграждение в совершение убийства государственного или общественного деятеля. В описанной ситуации со стороны вовлекающего имеется мотив, являющийся обязательным признаком субъективной стороны преступления, предусмотренного ст. 277 УК РФ. При этом исполнитель действует исключительно из корыстных побуждений, что является квалифицирующим признаком убийства (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ). В данной ситуации не возникает особых проблем в определении ответственности исполнителя: поскольку он не имел представления об истинных побуждениях подстрекателя, то его действия должны квалифицироваться по п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ, и вменять ему посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст.277 УК РФ) нет никаких оснований.
Более спорной представляется оценка деятельности вовлекающего, который действовал с одним мотивом, осознавая, что исполнитель будет действовать с другим. При этом каждый из мотивов имеет квалифицирующее значение. Вариантов разрешения этой ситуации может быть три: 1) действия вовлекающего необходимо квалифицировать по ч. 4 ст. 33, п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ; 2) действия вовлекающего необходимо квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 4 ст. 33, п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ и ч. 4 ст. 33, ст. 277 УК РФ; 3) вовлекающий должен нести ответственность по ст. 205.1 и ч. 4 ст. 33, ст. 277 УК РФ.
Первый вариант следует исключить в связи с тем, что он не полным образом отражает общественные отношения, которые подвергаются опасности в результате противоправного поведения вовлекающего. В частности, такая квалификация оставляет не рассмотренным установленный в государстве порядок управления как объект посягательства со стороны подстрекателя, что необоснованно снижает оценку степени общественной опасности его поведения.
Второй вариант квалификации по ч. 4 ст. 33, п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ и ч. 4 ст. 33, ст. 277 УК РФ дает основание для утверждения, что подстрекатель вовлекал исполнителя в совершение двух преступлений, хотя в действительности склонял к убийству лишь одного человека.
Поэтому, наиболее обоснованным следует признавать решение, при котором вовлекающий должен нести ответственность за совокупность преступлений, предусмотренных ст. 205.1 УК РФ и ст. 277 УК РФ, со ссылкой на ч. 4 ст. 33 УК РФ.
Литература и источники
1. См.: Турицын И.В. Власть, общество и терроризм: размышления о российской исторической традиции // Современная научная мысль. 2014. №1. С.6-35.
2. См. напр.: Михайлов Э.М. Проблемы координации деятельности прокуратуры и органов исполнительной власти в сфере противодействия терроризму и экстремизму // Право и практика. - 2012. - №2; Михайлов Э.М.Вопросы компетенции федеральных оганов исполнительной власти, осуществляющих противодействие экстремисткой и террористической деятельности в Российской Федерации // Право и практика. - 2013. - №1; и др.
3. Дерюгина Ю.Н. Терроризм: уголовно-правовой и криминологический аспекты. Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. - М., 2001. - С. 13.
4. ОльшанскийД.В. Психология терроризма. - СПб.: Питер, 2002. - С. 115-120.
5. Агапов П.В. Криминологическая характеристика организации незаконного вооруженного формирования или участия в нем (по материалам судебной практики Северо-Кавказского региона) // Правоведение. - 2006. - № 3. - С. 141 -151.
6. Волков Б.С. Мотивы преступлений (Уголовно-правовое и социально-психологическое исследование). - Казань, 1982. - С. 114.
КОРОВИН ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ - кандидат юридических наук, старший преподаватель Ставропольского филиала Краснодарского университета МВД России (evgenii_korovin@mail.ru)
KOROVIN, EVGENIY P. - PhD in Law, Senior Lecturer, University of Krasnodar, Stavropol branch of the Russian Interior Ministry. Russia, Stavropol
УДК 342.56
КОСТРОВА Н.М. РАЗВИТИЕ ПУБЛИЧНОСТИ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Ключевые слова: судебная власть, судебный процесс, публичность судопроизводства, транспарентность, закрытое судебное разбирательство
