CC BY
29
Наталья Кратова,
кандидат исторических наук (г. Черкесск)
НЕКОТОРЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ФОРМИРОВАНИЯ ИСТОРИЧЕСКИХ МИФОВ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Парад суверенитетов начала 90-х годов весьма негативно сказался на развитии исторической науки на Северном Кавказе. Развернувшаяся борьба кавказских этносов за обретение собственной государственности актуализировала территориальные проблемы, подняла вопросы о политическом, экономическом доминировании того или иного народа в многонациональных республиках. Неудивительно, что интерес северокавказских народов к своей истории приобрел политическую основу, а местная историческая наука очень быстро сползла в область политики и идеологии.
Обоснование исторических прав на территорию стало одним из приоритетных направлений для местных историков. Стали ломать копья по вопросу автохтонности кавказских этносов. Началось активное составление карт с территорией расселения народов, начиная с древнейших времен. Проблемы этногенеза из плоскости научной плавно перетекли в область политических спекуляций. Древность и исконность проживания народа служили своеобразным обоснованием прав на земли и, следовательно, давали право претендовать на политические преференции. Характерным для историков практически всех кавказских народов стал повсеместный поиск достойных предков, исключительно из древней истории: хеттов, шумеров, этрусков, скифов, алан и т.д. Одновременно с удревнением корней зачастую проявлялось стремление показать исключительность своего народа, превосходство над другими этносами.
Тенденция к складыванию этнических мифов, в которых воплощаются претензии и желания того или иного народа, активно проявившаяся в начале 90-х годов прошлого века, продолжается до сих пор. Таким образом, создается «новая», оторванная от реалий история, где отчетливо проявляется исключительная идеализация прошлого своего народа. Краткую и емкую характеристику такого рода работ дал В.Кореняко, предложивший формулировку «историографическая мегаломания» (мания величия). Научная и исследовательская ценность
подобных «трудов» равна нулю. Авторы, пренебрегая методами исторического исследования, сводят свою задачу к обоснованию заранее сформулированного вывода. Для этого подбираются нужные фрагменты из исторических источников и литературы, «исследователи» не брезгуют фальсификацией исторических фактов. Особенно активно авторы пытаются использовать данные лингвистики. Но на практике все сводится к жонглированию сходных по звучанию слов. И.Пьянков и В.Кореняко назвали этот метод «способом звуковых уподоблений», с «помощью которых можно буквально творить чудеса».
При создании исторических конструкций, позволяющих обосновать претензии на культурное доминирование своего этноса, некоторые авторы, манипулируя законами логики и реальными историческими фактами, делают далеко идущие выводы. Причем трактовка того или иного исторического события прямо зависит от этнической принадлежности исследователя. Как иллюстрацию возьмем две трактовки происхождения Киевской Руси. Так, в работе карачаевского исследователя У.З.Байрамукова история образования Древнерусского государства выглядит следующим образом: «Ученые-археологи утверждают, что г.Киев основан в середине V в. н.э. В 370-470 гг. эти земли принадлежали гуннам Аттилы. Они основали г.Киев и Киевскую Русь и руководили ею до 862 года». В работе черкесского ученого Х.Шемирзова излагается своя версия тех же событий. «После разгрома гуннами в IV веке греко-скифо-меотского Боспорского царства часть адыгов ушла на север и обосновалась на Балтике, на Днепре и в лесном краю - на территории нынешней Москвы. На рубеже V -VI вв. адыгские всадники - братья Кий, Щек и Хорив основали город Киев и, подчинив своей власти полян, утвердили свою династию». Комментарии, как говорится, излишни.
Притчей во языцех стало соревнование местных историков за удревнение истории своих народов. Весьма популярным является поиск известных предков. Карачаевский автор А.М.Байрамкулов утверждает: «Карачаево-балкарцы на Центральном Кавказе живут более 2000 лет». Далее он приходит к парадоксальному наблюдению, что «в первом тысячелетии нашей эры предки карачаево-балкарцев имели связи с древними греками, Древней Русью, с Древним Египтом, с древними башкирами и волжскими татарами». Адыгские исследователи пытаются доказать, что адыги являются прямыми потомкам хеттов. В противовес им карачаево-балкарские историки ищут свои корни в шумерской
цивилизации. При этом и адыгские, и карачаево-балкарские авторы пытаются представить свой народ в качестве единственного наследника Майкопской культуры. «Общим предком» адыгов и карачаево-балкарцев выступают киммерийцы.
Возникает парадоксальная, но вполне объяснимая ситуация: историки, создавая мифологические конструкции, сами оказываются их заложниками. Нужная идея, становясь достоянием этноса, вынуждает всех ученых следовать этой теории. Кто не разделяет такого рода идеи, в лучшем случае, становится «недоброжелателем народа». И перед ученым становится естественный в таких условиях выбор: либо ты ученый, либо патриот. В результате, основной массе исследователей приходится стройными колоннами идти по одному тоннелю лжеидеи, выискивая все новые и новые доказательства, дополняющие и раздувающие давший свои ростки миф. Создается определенная этническая историографическая «школа». Любые попытки историка выйти за рамки этого канона, сказать что-либо обратное наталкивается на жесткое противодействие: как же, десятки ученых мужей за полтора десятилетия убедительно доказали этот факт, альтернативы быть не может. Отсюда и вытекает - топтание на месте, снижение качества работ, политизированность, мелкотемье и т. д. В немалой степени этому способствует изолированность местных ученых от «большой науки», отсутствие живого научного общения и полноценного оппонирования.
Темы, представляющие интерес у исследователей, посвящены событиям, оставившим наиболее глубокий след в истории народа. К таким вопросам относятся Кавказская война, депортация. События произошли относительно недавно, и в народной памяти еще свежи все перенесенные ужасы. Естественно, это накладывает отпечаток на исследователя, подвигая его на некоторое утрирование в подаче фактов и оценок. Историческая наука выполняет, в этом случае, некую компенсаторную функцию для пострадавших в определенные исторические периоды народов, ожидающих восстановления исторической справедливости, обоснования исторических прав и т.д. Действительно, войны и репрессии принесли кавказским народам огромные страдания. Однако вряд ли это может оправдать ненаучную аргументацию, весьма часто используемую в исторической литературе. В качестве примера процитируем уже упоминавшегося исследователя У.З.Байрамукова: «Когда карачаевцы, малкарцы, чеченцы и ингуши, депортированные Сталиным, Берией, Сусловым в 1943-1944 гг. в
Среднюю Азию, умирали от холода и голода, а их исконные земли были переданы Грузии, Кабарде, грузинские «научные» деятели, не довольствуясь заселением аулов и ограблением имущества, нажитого карачаевцами и балкарцами за тысячелетие, и присвоением природных богатств, желая узаконить насильно отнятые курортные земли, на вертолетах сбрасывали в карачаевские девственные леса камни с поддельными древними письменами, а потом имитировали их нахождение и писали «научные труды», якобы эта земли принадлежали некогда Грузии». Приходится признать, что ввиду остроты и болезненности всех этих проблем их объективное исследование и научная разработка на сегодняшний день вряд ли возможны.
К сожалению, эксперименты с историческими фактами не ограничиваются выстраиванием пусть химерических, но безобидных конструкций, не воспринимаемых всерьез научным сообществом. Весьма часто мы сталкиваемся с весьма серьезными настроениями, оказывающими значительное влияние на общественное сознание, непосредственно способствующими росту конфронтационных настроений в обществе и провоцирующими межэтнические конфликты. Причем далеко не всегда подобные труды выходят из под пера собственно кавказских историков. Исследователи из столичных научных центров также имеют непосредственное отношение к разжиганию межэтнической розни. Примером такого рода исследований являются исторические и этнополитические работы кандидата искусствоведческих наук С.М.Червонной. Рассмотрим характерную, на наш взгляд, статью «Единство в языке, делах, вере», опубликованную в сборнике «Ас-Алан».
Статья посвящена 150-летию одного из создателей идеологии пантюркизма Исмаипу Гаспринскому. Онако жизни и деятельности этого видного общественного деятеля в статье отведено немного места. Основное внимание автор уделяет изложению основ собственно идеологии тюркизма и пантюркизма. В целом, С.М.Червонной удалось хорошо показать общее и различие этих двух терминов, изменение их содержания с течением времени. Однако, показывая причины возникновения пантюркизма и его историческое развитие, автор становится на ярко выраженные антироссийские позиции, что не дает ей возможности объективно рассмотреть проблемы взаимоотношений Российского государства, как с внутренними тюркскими этническими группами, так и с внешними тюркскими государственными образованиями. Так, говоря о вхождении тюркских народов в состав
России, автор подчеркивает: «Ни один из этих народов не вошел добровольно в состав Российской империи, все они были завоеваны и подчинены силой или опутаны обманом фиктивных, не выполнявшихся договоров... Основными проблемами, которые тревожили их постоянно, были социальный и политический гнет, наступление на их земли, имущество и права, вытеснение их с исторической родины.., наступление на их веру, культуру, язык, угроза русификации и христианизации тюркского мира». При этом упускается из вида, что сложность отношений России и тюркских народов определялась объективными геополитическими противоречиями. Казанское, Астраханское и Крымское ханства являлись осколками Золотой орды, под игом которой в течение столетий находились русские земли. Эти ханства проводили достаточно агрессивную политику в отношении Русского государства. Жизненно важной для существования России являлась и борьба с Османской империей, препятствовавшей развитию торговых связей России со странами Черноморского и Средиземноморского бассейнов. Обеспечение безопасности восточных и южных границ являлось важнейшим направлением российской внешней политики. При этом российским государством традиционно отдавался приоритет не военным, а дипломатическим методам. Вооруженные действия начинались, как правило, лишь после очевидного провала многолетних попыток обеспечить безопасность границ путем мирных переговоров. Включение в состав России этнически и конфессионально чуждых групп населения всегда рассматривалось как крайняя мера, поскольку было чревато появлением мощного источника социальной и политической нестабильности внутри государства. Именно поэтому российское правительство очень чутко относилось к проблемам населения, вошедшего в состав империи. Ислам никогда не был в России гонимой религией. С XVIII в. функционировало Духовное управление мусульман России, исламское духовенство находилось на государственном обеспечении, действовала система мусульманского образования и судопроизводства, а меры по христианизации мусульман, хотя и имели место, но никогда не приобретали насильственного характера и такого масштаба, как исламизация, проводимая на Северном Кавказе в XVIII в. Турцией.
Автором игнорируется то огромное позитивное влияние, которое оказала Россия на развитие тюркских народов. Упускается из вида, что собственно осуществление идеи тюркского единства мыслилась
И.Гаспринским именно в рамках Российского государства, соединившего разрозненные тюркские народы и ставшего для них мощным консолидирующим фактором. Оценивая в целом работу С.М.Червонной, следует признать, что материал подается тенденциозно, очевидна антироссийская, антигосударственная позиция автора, С.М.Червонная не скрывает своего стремления дискредитировать российские государственные институты, спровоцировать рост сепаратистских настроений среди тюркских народов, проживающих в России. Очевидно, что такая позиция С.М.Червонной непосредственно влияет на формирование антироссийских, протурецких настроений среди тюркских этносов.
Не остаются в стороне от подобной антироссийской обработки и другие северокавказские народы. В начале 1990-х на книжный рынок хлынули переводы работ зарубежных исследователей. Увы, серьезных научных публикаций было немного. Значительную массу составили работы откровенно антироссийской направленности, подготовленные в западных научных центрах, специализировавшихся на антисоветской пропаганде. Примером такого рода литературы является книга сотрудника мюнхенского «Института по изучению народов СССР» Рамазана Трахо «Черкесы», изданная впервые в Мюнхене в 1956 г. и переизданная в Нальчике в 1992 г. В этой книге обращает внимание тенденциозность в подаче исторических фактов, касающихся русско-адыгских отношений. Р.Трахо делает акцент на конфликтах, затушевывая конструктивную сторону многовекового политического, военного и культурного диалога. Автор оспаривает факт добровольного присоединения Кабарды к России. Однако основной аргумент он находит не в исторических источниках, а в учебнике «История СССР» под редакцией А.Панкратовой, где «о «присоединении» Кабарды к России ничего не сказано, что несомненно было бы сделано, если бы этот факт действительно имел место в исторической действительности». О союзнических действиях русских и кабардинцев Р.Трахо говорит вскользь, однако неудачи Москвы подчеркиваются особо. Действия России показываются исключительно в негативном свете, умалчивается международная и внутриполитическая ситуация, в условиях которой формировалась кавказская политика. Обращают на себя внимание названия глав: «Борьба Черкесии против русской угрозы», «Черкесы под русской властью», «Черкесы под властью большевиков». Говоря о конфронтационных периодах, замалчивается, что адыги выступали
союзниками Порты, участвовали в военных кампаниях на стороне противников Российского государства, соответственно, несли все тяготы военного конфликта, получая преференции в случае удачи, терпя убытки при поражении и, в любом случае, платя жизнями своих соплеменников за участие в большой политике. Кавказская война сводится автором к противостоянию России и адыгов и называется «русско-черкесской войной». Ответственность за все ужасы и бедствия войны автор возлагает исключительно на Россию, прямо обвиняя ее в умышленном геноциде адыгов. «Необычайная жестокость, с какой Россия вела войну против черкесов, - пишет Р. Трахо - объяснялась не только упорным сопротивлением последних, длительностью войны, стоившей им со времени Екатерины II 1,5 млн. человеческих жизней, неисчислимых страданий и расходов, но и тем, что война не могла не быть таковой, согласно плану России, по которому речь шла не только о покорении, а об уничтожении народа». При этом автор не скрывает своих симпатий в отношении западного сообщества, приложившего, как известно, немало сил, чтобы стравить Россию с кавказскими народами.
Говоря о мухаджирстве, Трахо не упоминает о далеко не симпатичной роли Турции, побуждавшей своих союзников к бескомпромиссной борьбе, а в итоге обрекшей миллионы ставших ненужными людей на бесконечные скитания. Основной причиной эмиграции он называет политику русификации, включая «насильственное распространение христианства, введение телесного наказания, полное неуважение к обычаям страны и национальным святыням, к неприкосновенности жилища и собственности». Не оправдывая всех действий русской администрации, следует все же заметить, что насильственного распространения христианства на Кавказе не было. Не препятствуя миссионерской работе Русской Православной Церкви (не имевшей, кстати, большого успеха), власти делали ставку, прежде всего, на уже сложившиеся формы управления, включая систему шариатского судопроизводства - мехкеме. Кроме того, отношение властей напрямую зависело от лояльности населения. К примеру, не нарушившие союзнических обязательств карачаевцы, проживающие по соседству с адыгами, притеснений со стороны русской администрации не испытывали. То же можно сказать и о других лояльных к России племенах и народах.
Говоря о революции и гражданской войне, Р.Трахо, по понятным причинам, подробно останавливается на проблеме создания
Северокавказской республики. Однако автор не пытается провести глубокий анализ и выяснить, каковы были реальные шансы создать жизнеспособное государственное образование на основе полиэтничного северокавказского сообщества. Основная причина провала сепаратистских устремлений - российский империализм, причем агрессорами для автора в одинаковой степени выступают и большевики, и белогвардейцы. Из всех мероприятий, предпринятых советской властью на Северном Кавказе, автора заинтересовали только репрессии, связанные с подавлением восстаний, вызванных политикой коллективизации, а также политические чистки 1936-1937 гг. Советские войска, посланные подавлять восстания, он называет «колониально-экспедиционными». Трахо «забыл», что коллективизация, связанные с ней репрессии и политические процессы 1930-х коснулись отнюдь не только адыгского народа. «Красный каток» затронул все российское общество и был совершенно безразличен к национальностям и религиям. В то же время государственное и культурное строительство в национальных областях, создание письменности и подготовка кадров национальной интеллигенции имели безусловно положительное значение для кавказских народов, независимо от оценок политического режима, установленного И.В.Сталиным. Продуктом советской культурной политики являлся, кстати, сам Р.Трахо. Уроженец адыгейского села, он смог окончить филфак МГУ, являлся сотрудником Адыгейского научно-исследовательского института и с оружием в руках защищал Советскую Родину, пока не попал в плен, после чего направил свои знания и интеллект против оставшейся для него постылой России. Обрел ли он желаемую свободу? Вряд ли. Отказавшись воспевать достижения социализма, он был вынужден, отрабатывая хлеб, выполнять заказ своих западных хозяев. «Черкесам ясно, что они вместе со всеми народами Кавказа могут быть свободны политически, независимы государственно, богаты экономически только при одном условии, если большевизм со всей его системой будет физически уничтожен» - таков его основной вывод, ради которого, как видно, и была написана книга. Конечно же, книга Рамазана Трахо является своеобразным памятником «холодной войны», она создавалась в определенных исторических условиях и преследовала конкретные политические задачи, став примером хорошо подготовленной идеологической диверсии. Удивительно другое. Книга, которая раньше не могла проникнуть через «железный занавес» и достичь своего читателя, теперь оказалась доступной, сыграв роль мины
замедленного действия. Разрушительные идеи, призванные подточить устои советского режима, внедряются в общественное сознание и выполняют свою миссию по развалу российского, теперь уже посткоммунистического общества.
Подводя итоги, следует признать, что тенденциозное освещение в литературе исторических событий способствует формированию у северокавказских народов чувства национальной исключительности и, в то же время, ощущения ущемленности в своих правах. Проникновение подобных идей в учебные заведения через соответствующие учебные пособия и программы чревато возникновением в ближайшем будущем целого поколения людей, воспитанных не на идеях интернационализма, подобно представителям старшего возраста, а на националистических концепциях, являющихся в условиях северокавказского полиэтничного общества мощным конфликтогенным фактором. Сформированные этнической элитой приоритеты развития народа быстро становятся частью массового сознания и оказывают существенное воздействие на поведение целых этнических общностей. Возникающий в результате диссонанс между формируемыми этнической элитой идеалами и реальной этнополитической ситуацией становится причиной возникновения различных форм социального напряжения, прежде всего межэтнического. При наличии достаточных предпосылок идейная конфронтация легко перерастает в острое противостояние различных народов, порой - в широкое антигосударственное движение.
«Политическая мифология и историческая наука на Северном Кавказе», Р-на-Дону, 2004 г., с. 53-65.
