CC BY
48
Филология. Искусствоведение Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2009, № 1, с. 229-233
УДК 82
НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА СТИХОТВОРЕНИЙ С ЧАКАВСКОГО НА РУССКИЙ (НА ПРИМЕРАХ СТИХОТВОРЕНИЙ ХОРВАТСКОГО ПОЭТА ЗЛАТАНА ЯКШИЧА)
© 2009 г. Р. Божич-Шейич
Университет в Задаре (Хорватия) rafaela_ seic@mail.ru
Поступила в еедакцию 19.09.2008
Рассматриваются некоторые проблемы перевода поэтических текстов с хорватского языка на русский. В качестве примера привлекаются произведения известного хорватского поэта Златана Якшича, который использовал в своём творчестве один из диалектов хорватского языка, что ещё более затрудняет перевод. Это связано с фонетическими особенностями чакавского говора и с различием в восприятии тех или иных реалий людьми разных национальных культур.
Ключевые слова: Златан Якшич, чакавский диалект, перевод поэзии, чакавская поэзия.
В 2008 г. исполнилось 50 лет первому изданию книги стихов профессора задарского университета и поэта с хорватского острова Брач Златана Якшича «Zavitri i spjaze». Этот юбилей представляет собой еще одну важную дату в истории славянской письменности и культуры, не в последнюю очередь потому, что в своей переводчицкой, литературоведческой и поэтической работе Златан Якшич связал два интересных славянских феномена: самый большой по числу носителей и самый восточный славянский литературный язык - русский - и самый западный, один из самых маленьких славянских нестандартизованных языков, т.е. один из диалектов хорватского языка - чакавский. Также важно отметить, что эта книга является первой книгой стихов на чакавском говоре острова Брач.
Златан Якшич большую часть своей научной жизни посвятил творчеству Сергея Есенина. В 1964 году будущий профессор защитил диссертацию «Сергей Есенин у хорватов и сербов», а два языка (русский и чакавский) он непосредственно связал в своих более чем удачных переводах. Об этих переводах уже в России говорили хорватские ученые и поэты на многих научных конференциях (Н. Брозович, Д. Сесар), а Рина Этерович посвятила им часть своей кандидатской диссертации «Особенности перевода русской лирики «Серебряного века» на хорватский язык», опубликованной в России несколько лет назад. Некоторые из его переводов напечатаны и в России в книге «Диалог славянских поэтов», изданной в Уфе в 2007 г.
Но Златан Якшич не только великолепный переводчик стихов Есенина, не только литера-
туровед, изучавший поэтику Есенина и рецепцию его поэзии у хорватов и сербов, но и один из самых замечательных хорватских поэтов, а если ограничиться поэзией на чакавском, то в двадцатом веке действительно трудно найти поэта, который так удачно использовал бы все возможности чакавского диалекта в поэтической речи.
Надо подчеркнуть, что именно чакавский является первым хорватским литературным языком. Об этом свидетельствует то, что именно на чакавском писал «отец хорватской литературы» Марко Марулич (XV век). Его самое знаменитое произведение - эпос «Юдита» -написано на чакавском. На чакавском писали и другие великие хорватские поэты ХУ-ХУП веков: Петар Хекторович, Шишко Менчетич, Пе-тар Зоранич, Ханибал Луцич, Юрай Баракович.
Ввиду стандартизации хорватского языка на основе штокавского диалекта1 (в XIX веке) ча-кавский перестал считаться языком, на котором могли бы создаваться литературные произведения высокого достоинства, - и как в ХУ веке хорватские поэты в своём творчестве боролись за утверждение его высокого статуса (в сравнении с латинским языком), так вновь пришлось поэтам двадцатого века своим творчеством утверждать высокое достоинство чакавского (оставшегося нестандартизованным, т.е. диалектом) в сравнении со штокавским стандартом.
Так, первое чакавское стихотворение в двадцатом веке, по словам Синиши Вуковича [1, с. 47], написал хорват из Градишча (регион в Австрии, в котором живут хорваты) в 1903 году. За три года до этого один из самых великих хорватских поэтов, Антун Густав Матош, напи-
сал стихотворение на кайкавском (третий хорватский диалект), а три года спустя Владимир Назор, тоже великий поэт, создал свои первые чакавские стихи. Очевидно, что это была эпоха, когда диалекты проявили свою способность выражать мысли хорвата вообще, а самые значительные поэты того времени (Матош, Назор, Крлежа), наряду со стандартом, начали пользоваться и диалектами и таким образом возвратили им литературный статус.
Златан Якшич родился на острове Брач, в местечке Сельца с населением всего около 900 жителей, однако сразу четыре родившихся там поэта стали членами Союза хорватский писателей. Синиша Вукович в своей антологии поэзии Сельца насчитывает двенадцать поэтов родом оттуда [1, с. 11].
И среди этих поэтов, и среди всех пишущих на чакавском Златану Якшичу принадлежит особое место. Об этом свидетельствует и тот факт, что на фестивале (не только чакавской) поэзии Croatia rediviva, в котором участвуют авторы со всей Хорватии (то есть пишущие на всех хорватских диалектах) и который уже с 1991 года проводится в Сельцах, Якшич первым получил звание poetae oliveati. Кроме книги стихов «Zavitri i spjaze», он опубликовал еще книги стихов «Snig na Bracu» (1978 г.), «Vrime od skoja» (1988 г.) и «Pivac na humaru» (2002 г.).
Петар Шимунович, хорватский диалектолог и знаток поэзии Златана Якшича, отмечает [2, с. 6], что его стихотворения, как и другие чакав-ские стихотворения середины двадцатого века, чаще всего говорят о социальных темах, о воспоминаниях детства (это годы, когда социальные условия сильно изменяются), об эмиграции и, конечно, о любви. Но в поэзии Златана Як-шича с самого начала очень важное место занимает смеховое начало. Все, о чем он говорит, передается с точки зрения не патетической, что характерно для чакавской поэзии того времени, а с точки зрения комической. Смех в стихотворениях Якшича не иронический, а смех шута, который все знает о жизни, потешается над жизнью даже тогда, когда жизнь трудна, а на хорватских островах до второй половины двадцатого века, когда быстрыми темпами стал развиваться туризм, жизнь всегда была трудной. Это была жизнь крестьян, живущих на бедной почве, которую надо было очищать от камней, потом беречь плоды от сильного зимнего ветра, а летом от жары. Море кормило, но и отнимало, даже тогда, когда не убивало, а только «уносило» мужей и отцов в моряки - часто это значило, что жёны и дети не увидят их ещё годы. Поэтому в большинстве стихов чакавской поэзии
сильно ощущается меланхолия, грусть, одиночество. Но в стихах Якшича тема трудной судьбы почти всегда преодолевается смеховым началом.
Конечно, такой тонкий комизм надо сохранить в переводе, что особенно трудно, потому что, как утверждают многие авторы, передать смешное гораздо труднее, чем меланхолию. Но это еще труднее в случае со стихами З. Якшича, потому что комическое в его произведениях тесно связано с образом жизни (обычаями, верованиями, т.е. культурой) людей, живущих в регионе Хорватии Далмация, что читателям в России может оказаться непонятным. Приведем в качестве примера стихотворении «О^агаще ракеїа» («Открывание посылки»), в котором описана сцена получения семьёй (отец, мать, дочка и сын) посылки от родственников из Америки. В их восприятии Америка - страна богатых, они, голодные и бедные, ждут полезных вещей (одежду, деньги, еду), но в посылке только одежда, которую они не могут использовать, потому что американская мода резко отличается от скудного образа жизни на острове. Эта сцена одновременно и смешная (они надевают на себя одежду, в которой выгладят странно и смешно), и грустная: уехавшие не понимают тех, кто остался, - ожидания не исполнились...
Слова почти всегда можно перевести с одного языка на другой. Определенные варваризмы можно объяснить, особенно в прозе, в которой чтению не мешают разные объяснения переводчиков в комментариях внизу страницы или в конце книги (как это принято в хорватской переводческой практике). Но в поэзии это особенно трудно, потому что такие объяснения невозможно внести в текст (что иногда возможно в прозе), кроме того, комментарии в конце книги или внизу страницы иногда мешают восприятию текста (или, лучше сказать, не помогают, так как стихотворение мы не всегда читаем в книге, а иногда, например, слушаем со сцены). С другой стороны, даже если к книге добавлены какие-то общие сведения о различиях двух культур, различий может быть так много, что можно поставить вопрос о переводимо-сти и непереводимости некоторых стихотворений.
Так, например, эмиграция в двух культурах, чакавской (хорватской) и русской, вызывает совсем различные ассоциации: в Далмации эмиграция была обусловлена экономическими причинами, а в России - политическаими. Р. Этерович подчеркивает, что трудная островная жизнь нередко приводила к тому, что люди
в поисках заработка уезжали из родного дома и горькие минуты жизни на чужбине проводили в воспоминаниях об отчизне [3, с. 93]. В Далмацию часто приходили посылки от родственников из Южной и Северной Америки, в то время как русские политические эмигранты не могли отправлять ничего своим родственникам и друзьям. В Далмацию эмигранты часто возвращались, иногда временно, на каникулы, иногда навсегда, что тоже часто являлось темой стихотворений (например, нижеприведенного стихотворения «Зонт»).
В вышеупомянутом стихотворении «О^ага-п)е рак^а» («Открывание посылки») родственники из Америки присылают треску, которую в России воспринимают как обычную, не деликатесную рыбу, в то время как в южной части Хорватии сушеную треску считают ценной и дорогой рыбой и готовят в самые важные католические праздники: в пятницу перед Пасхой и накануне Рождества. Таким образом, все-таки посылка решает один важный вопрос: что подавать на праздничный обед.
Приведем еще несколько примеров:
В стихотворении «РаГепса» («Сборы в дорогу») нам встречается образ животного - осла (tovar), который хорватский и русский читатель воспринимают по-разному. Для хорвата -чакавца и штокавца - осел был «рабочим» животным, помощником и кормильцем семьи, поэтому для хорватского читателя образ осла в стихе - стилистически не окрашенное явление или даже имеющее позитивную эмоциональную окраску, а для русского читателя он является аллегорией глупости и упрямства, то есть это образ сниженный.
Кроме того, само название стихотворения «РаГепса» происходит от выражения, которое на русский можно перевести как «Поехали!». Но тон и ассоциации, вызываемые этими двумя словами, совершенно различны. Русское «Поехали!» исполнено энергии, а в чакавском «РаГепса!» звучат меланхолия и грусть: оно выражает нежелание чакавского крестьянина оставлять свой дом, ведь вне дома его ожидают только трудности: тяжёлая работа, опасное море, эмиграция (на время или навсегда).
Как подчеркивает Этерович [3, с. 101], и такое важное понятие, как «дом», для чакавского и русского читателя различается. У чакавского читателя оно всегда ассоциируется с крепким и прочным, противостоящим течению времени каменным сооружением (почти всегда холодным: и летом, и зимой), тогда как русский читатель может связать понятие «дом» с тёплой деревянной крестьянской избой.
Даже концепция синевы различается в двух культурах [3, с. 104], потому что философия синего цвета оказалась связана у двух народов с разной вещественностью в силу различия географических условий. В сознании носителя русской культуры круг ассоциаций с понятием синевы включает небо, а у представителя хорватской культуры при упоминании синевы возникает ассоциативная связь с морем.
Иногда очень трудно перевести и чакавские имена или прозвища, потому что они, особенно в лирике Якшича, часто являются характеристиками: в Хорватии прозвища характеризуют либо человека, либо его семью. Но есть также случаи, в которых употребление имени и тот факт, что стихотворение посвящено конкретному человеку, не мешают восприятию, как, например, в стихотворении «Lula i skula» («Лула и школа»), в котором речь идет о полицейском (Лула), работавшем в Сельцах, когда поэт был мальчиком. Но отношения полицейского и мальчуганов не принадлежат только культуре острова Брач, и такое широко распространённое явление будет легко воспринято русским читателем. Петар Шимунович [2, с. 12] также приводит примеры домашних животных, которым давали прозвища по аналогии с их хозяином, как, например, «koza Tonke Karigete „ne cini scete“» («коза Тонки Каригеты не делает вреда») или «koza Bepota Moncica „zere malo kica/leze po tri kozlica “» («коза Бепота Мончи-ча ест мало и родит трех козлят»). Хотя часто такие определения для брачского читателя гораздо более живописны, чем для русского, все-таки недостаток информации в подлиннике в основном не мешает восприятию текста. Но если прибавить пример упоминания женщины с острова Хвар, находящегося рядом с островом Брач: «Ni Farka/ ni najboja marka» («женщина с острова Хвар не очень качественный продукт»), - шутливость этих стихов трудно понять, не зная о соперничестве между двумя островами, например, у жителей острова Хвар ходит шутливая поговорка: «Ni riba hobotnica, ni Brocani judi» («Осьминог не рыба, а брачанин не человек»). Сюда же можно отнести названия сел, улиц, площадей, полей, бухт и т.д., которые часто употребляются как сокращение, характерстика, определение, и, не зная ничего о названных местах, русский, а иногда и хорватский читатель не воспримет информацию, которая понятна читателю, знакомому с этими местами. Так, например, в стихотворении «Jutro» («Утро»), стих «sunce prislo Vruju» («солнце перешло Врую») означает, что скоро насупит полдень.
Все эти примеры показывают, сколько проблем стоит перед переводчиком, так как чаще всего чакавская лирика теснее связана с бытом островитян (гораздо реже чакавцы встречаются на суше), чем недиалектная лирика, т.е. лирика языкового стандарта, связана с бытом городского образованного человека. В этом смысле ее можно сопоставить с лирикой на молодежном сленге.
Как отмечает Этерович [3, с. 91], чакавский диалект избежал механической модернизации и сохранил полноту естественного становления, отразившуюся в историческом развитии синтаксических и грамматических форм. Эта историческая полнота языковых форм сближает его на основе праславянской общности с русским языком, но, говоря о таком сближении, надо учитывать и южнославянские компоненты ча-кавского.
В чакавском диалекте с его архаической системой акцентуации сохранились три вида ударения: краткое, нисходящее и плавное (чакавский акаунт). Очень часто тип ударения или место ударения являются единственной разницей между двумя омонимами, а такие слова Якшич иногда использует в своей поэзии, например: «^егШ т tёzak» («крестьянин не тяжелый»), и кажется, что невозможен перевод, который сохранил бы связь этого созвучия и этого значения. По словам Шимуновича [2, с. 8], сам Якшич утверждает, что слово не только носитель значения, но и носитель информации всех языковых уровней: интонации, ритма и т.д.
Место ударения в чакавском в большей степени совпадает с русским, чем в стандартном хорватском, и это значит, что и чакавский, и русский тяготеют к ямбу. Но в лирике Якшича стих в основном свободный, и решение просодических трудностей, т.е. сохранение в переводе размера оригинала, не самая трудная задача. Сохранение мужских рифм в русском языке также не является проблемой. В переводах русской лирики на стандартный хорватский это создаёт гораздо больше трудностей, потому что в стандартном хорватском языке ударение не может стоять на последнем слоге, в то время как в чакавском это возможно. Настоящую проблему создают многочисленные межъязыковые омонимы и заимствования из итальянского языка (особенно частые в чакавском), значение которых из-за недостатка словарей чакавского диалекта иногда надо проверять у самих чакавцев.
Ещё одна проблема, которая возникает при попытке перевода стихотворений Якшича, состоит в том, что для этого поэта характерна
языковая игра на фонетическом уровне, которую трудно передать в русском языке, сохраняя все остальные языковые и семантические особенности оригинала.
Так, например, в цикле «Bracki kalendar» («Календарь острова Брач») есть стихи:
Vela gospa, sveti Roko Vaja umecit koko toko:
Mastil ugave, mastil muskata I ben fata!
Dokle ugriza dotle i traje A dokle traje traju i fraje [4, с. 83].
Даже если мы не понимаем значения стихов, читатель всё равно ощущает языковую игру, игру звуков, ритма и рифмы, семантика передана в коротких словах и стихах, которые не допускают много места для комбинаторики («Подошли Успение и св. Рок, и выжать немного винограду настал срок: кадку красного, кадку белого, и все в порядке! Пока во рту вязка, все в порядке, а пока все в порядке, до тех пор -праздник»).
Хотя иногда отмечается, что главная задача сегодня в области поэтического перевода состоит в решении просодических трудностей, возникающих из тенденции к сохранению в переводе размера оригинала [3, с. 111]. Из нашей статьи видно, что, кроме этих проблем, есть и многие другие, которые иногда, кажется, решить даже труднее, чем проблемы просодические. Но есть надежда, что чакавская лирика станет известной российскому читателю и переводы чакавской лирики будут так же удачны, как переводы Есенина на чакавский.
Приведём пример одного стихотворения Златана Якшича в переводе Сергея Гловюка.
ЗОНТ
Когда из Америки возвращается богач, на наш каменистый остров Брач, в корабле куча всего, двадцать два зуба золотых во рту и большое брюхо висит у него.
Когда возвращается средняк,
Из сытого края, то возвращается так: Всегда киноаппарат в руках,
И галстук, и шляпа И весь на понтах.
А если возвращаются бедняки,
То сгорблены спины
(от этой проклятой Аргентины),
На них только
Блестки и медные бляшки,
Кушаки и подтяжки.
Зато первый сорт,
Никем не открытый,
Импортный зонт.
Под которым они богаче и выше,
Чтобы видел всяк,
Чтобы всяк знал,
Что и они, богу хвала,
Привезли из Америки кое-какой - капитал.
Примечания
1. На чакавском хорваты говорили на всей территории хорватского средневекового государства, которое занимало территорию сегодняшней Хорватии, Боснии и Герцеговины. Вместе с экспансией турок расширялся и штокавский, а чакавская территория уменьшалась. На кайкавском хорваты говорили на севере на территории гораздо меньшей, чем чакав-ская. На берегу Адриатики в основном селились ча-кавцы и, так как там культура была более развитой, именно на чакавском писали первые хорватские поэты. Во времена Людевита Г айа хорваты жили в одном государстве с венграми и австрийцами, но мечтали о южнославянском государстве, в котором все славяне будут жить как братья. Основу языкового стандарта было трудно выбрать, потому что хорватские диалекты столь различаются между собой, что
структурно их можно считать разными языками (то есть говорящие на разных диалектах друг друга чаще всего не понимают). Основой стандарта тогда был выбран штокавский. С одной стороны, чтобы стать ближе “братьям сербам” (которые говорили на што-кавских диалектах), с другой - территория чакавско-го уменьшилась, а территория кайкавского всегда была небольшой. Сегодня, к сожалению, чакавцев осталось мало. Они в основном живут только на островах и в Истрии. Стандартизация, как и глобализация, убивает различие. Но свои традиции чакавские и кайкавские хорваты берегут и по сей день.Чакавский особенно интересен тем, что, как и русский, в большей степени, чем другие славянские языки, сохраняет древнее ударение, что придает ему особенную мелодичость.
Список литературы
1. Vukovic Sinisa, Versi na Selcih, Selca, 2005.
2. Simunovic Petar, Vedri i zvonki zvuci Jaksicevih cakavskih stihova // Pivac na humaru, Zadar, 2002.
3. Рина Этерович, Особенности перевода русской лирики «Серебряного века» на хорватский язык, Москва, 2002.
4. Jaksic, Zlatan, Pivac na humaru, Zadar, 2002.
SOME PROBLEMS IN TRANSLATING CHAKAVIAN POETRY INTO RUSSIAN (AS EXEMPLIFIED BY THE POEMS BY THE CROATIAN POET ZLATAN JAKSIC)
R. Bozic-Sejic
In this paper we analyze some problems that we meet in translating Chakavian poetry into Russian. We discuss these problems using the example of Zlatan Jaksic, a well-known Croatian poet writing in one of the dialects of the Croatian language. We have resolved the essential question in deciding whether it is necessary to translate Croatian dialectal poetry into another dialect or into standard language by concluding that it should be translated into standard, because Chakavian dialect is very different from Russian dialects in its relations to standard. There are also many other problems especially at the level of different cultures, and although these are both Slavic languages the cultural background is very different, and should be taken into consideration.
