CC BY
79
УДК 800.1
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ
Т. Г. Галушко
Некоторые проблемы интерпретации художественного абсурда
Основные понятия Ж. Делеза, обоснованные в «Логике смысла»: денотация, манифестация, сигнификация предложения, выявляемые на фоне смысла как сущности, и понятие сингулярностей как номадических сущностей допредикативного и аконцептуального уровня рассматриваются в статье как универсальная методологическая основа для обоснования абсурда, метафоры, парадокса.
The main concepts of «Logic of Sense» by G. Deleuze - denotation, manifestation, signification, sense, singularities as nomadic substances of prepredicative and nonconceptual level - are presented in the article as a universal methodological basis for substantiation of the absurd, metaphor, paradox.
Ключевые слова: абсурд, денотация, манифестация, сингнификация,
сингулярности, смысл, абсурд, метафора, парадокс.
Key words : аbsurd, denotation, manifestation, signification, singularities, sense, metaphor, paradox.
Понятие абсурда вводится экзистенциальной философией в ХХ веке для понимания реальности, которая предстает сознанию, свободному от «шор», от самоуспокоения в разумной действительности. Опыт абсурда соединяет в себе несоединимое: он близок переживанию смерти и творческому экстазу, стихии деструктивной и креативной, эсхатологическому мировосприятию и форсированному воплощению замысла. В какой-то степени абсурдный опыт это всегда опыт невозможного, это разрушение языковых и смысловых оболочек вещей. Парадоксальная универсальность абсурда прослеживается у А. Камю в «Мифе о Сизифе», который пишет о ситуации, в которой оказался человек: «Он испытывает желание быть счастливым и постигнуть разумность жизни. Абсурд рождается из столкновения этого человеческого запроса с безмолвным неразумием мира <...>. Иррациональность, человеческая ностальгия и абсурд, вытекающий из их встречи, -таковы три действующих лица той драмы, которая неминуемо должна покончить со всякой логикой, на какую бытие способно» [2, с. 241]. Понятие абсурда соотносится с опытом подлинного существования без обыденности и затягивающей рутины повседневности, оно появляется в качестве «эффекта» нахождения смысла и раскрывает определенные характеристики этого поиска, этих «вылазок ума» (Борхес), оно очерчивает мысль в состоянии преодоления
непреодолимого, выявляет ее возможности в ситуации безвыходной. Именно поэтому опыт абсурда всегда больше самого себя, всегда превышает наличную действительность, является творчеством из ничего, отвечая потребности человека в чудесном. Возможно, именно поэтому А. Камю чуть иронично заявляет о том, что открытие абсурда сопровождается неискоренимым желанием написать учебник счастья.
Логико-гносеологический и философский аспекты абсурда, используемые в науке прошлого века, являются далеко не единственными в проблематике абсурда. С одной стороны, сфера дискурса абсурда существенно расширилась и появились новые формы художественных практик, непосредственно обращающиеся к абсурду как к своему регулятиву. С другой стороны, обращение Ж. Делеза к сущности абсурда в работе «Логика смысла», характеризуя которую М. Фуко подчеркивает, что «возможно, когда-нибудь нынешний век будет известен как век Делеза» [4, с. 441]. Для Делеза абсурд является «как бы секретом смысла», а механизм абсурда -высшей целью смысла. Значение этой работы с «загадочным резонансом» было по достоинству оценено в современной науке, но ее методологический потенциал для лингвистических исследований представляется не менее важным и заслуживает внимательного рассмотрения. Из исследований лингвистов, отмечавших важность проблемы отсутствия смысла в тексте, особо выделяются труды Л. В. Щербы, который отмечал, что пользуясь элементарными грамматическими значениями, можно вычислить ряд категорий языка, но в ХХ1 веке лингвистам еще предстоят при исследовании абсурда открытия на пути постижения смысла, порождения и восприятия речи и текста. Ведь автор художественного абсурда делегирует реципиенту свободу вкладывать в текст и дискурс то, что представляется ему более приемлемым, тем самым дает ему свободу интерпретировать, при этом амбивалентность интерпретации «провоцирует» развитие креативных способностей читателя как со-творца или творца-читателя, например, тексты английского классического абсурда (литературного нонсенса) Эдварда Лира, Льюиса Кэррола, Уолтера Де ла Мэра и др. как подлинный переворот в английской детской литературе востребованы не одним поколением читателей, в первую очередь, детей.
Обоснование абсурда Ж. Делезом открывает новые возможности понимания механизмов смысла. Именно через понимание предложения Ж. Делез анализирует и определяет важные для него понятия, такие, как смысл, событие, поверхность, серия, сингулярность, истина, парадокс, абсурд и др. Согласно Делезу, в предложении три главных типа отношений - денотация (указание, индикация), манифестация (связь между субъектом и предложением) и сигнификация (связь слова с универсальными и общими понятиями). При денотации речь идет об отношении предложения к внешнему
положению вещей, которое индивидуализируется, и процедура обозначения заключается в соединении слов с конкретными образами, отдельные слова могут играть роль указателей. С логической точки зрения именно истинность или ложность денотации выступают ее основным критерием. «Я» и другие манифестаторы задают область личного при манифестации. При переходе от денотации к манифестации происходит смещение логического, теперь речь идет не об истине или лжи, а о достоверности или иллюзии. При сигнификации предложение рассматривается как элемент «доказательства» в самом общем смысле слова: либо как посылка, либо как заключение, и его значение обнаруживается через его связи с другими предложениями, из которых оно выводится или, наоборот, которые можно вывести из него. «Логической оценкой понятой таким образом сигнификации и доказательства является теперь не истина ..., а условие истины - совокупность условий, при которых предложение было бы истинным» [1, с. 31]. Сигнификация задает и возможность ошибки, поэтому условия истинности противостоят не лжи, а абсурду, то есть тому, что существует без значения, или тому, что может быть и не истиной и не ложью.
Не ограничиваясь тремя отношениями предложения, Делез вводит четвертое отношение, отношение смысла, которое помогает взглянуть на предложение несколько иначе, а через него и на мир в целом, но отмечает его исчезающе неуловимый характер, оно не может быть локализовано внутри денотации, которая задает истинность или ложность предложения. Что касается сигнификации, то когда определяются условия истинности, то происходит возвышение над истиной и ложью, поскольку ложное предложение имеет тоже смысл и значение. Делез следующим образом развивает свою мысль: «Здесь мы восходим к основанию. Но то, что обосновывается, остается тем же, чем и было, независимо от обосновывающей его процедуры. Последняя не влияет на то, что обосновывается. Таким образом, денотация является внешней к тому порядку, который ее обусловливает, а истина и ложь - безразличны к принципу, определяющему возможность истинного или ложного, что позволяет им оставаться в прежнем отношении друг другу. Обусловленное всегда отсылает к условию, а условие - к обусловленному. Чтобы условию истины избежать такого же дефекта, оно должно обладать своим собственным элементом, который отличался бы от формы обусловленного. То есть в нем должно быть нечто безусловное, способное обеспечить реальный генезис денотации и других отношений предложения. Тогда условие истины можно было бы определить уже не как форму концептуальной возможности, а как некую идеальную материю или идеальный «слой», то есть не как сигнификацию, а, как смысл»[1, с. 37-38]. Таким образом, согласно Делезу, условием истины становится не ее
возможность, а смысл, который выходит за пределы того, что содержится в истине, он безусловен.
Одним из важнейших понятий Ж. Делеза является понятие сингулярности, которое вводится как одно из условий структуры и имеет одно поле деятельности с виртуальным. Виртуальное обладает структурной определенностью и не есть нечто расплывчатое, неорганизованное, его неопределенность лишь только кажущаяся, так как она связана с динамикой становления и разрушения, благодаря которой могут существовать «безличные и индивидуальные номадические сингулярности». Если сингулярность - это актуализация виртуального, то трансцендентальное поле, которое образуют сингулярности, порождает индивидуальное. Когда сингулярности осуществляются в индивидуальном, как в части мира, они движутся по горизонтальной оси через серии обычных, определяющих индивидуальное (актуальное), точек. Примечательные точки - это узлы пересечения, где сходятся различные серии, там, где возможна чистая множественность или виртуальность. Именно доиндивидуальность, аконцептуальность сингулярностей, а также их множественность позволяет им существовать наряду с виртуальным. Индивидуальное - это завершенное, ставшее актуальным, это граница, предел актуализации, тогда как сингулярности - это потоки виртуального, процеживаемого сквозь сито актуализации. Исходным состоянием субъективности выступает у Делеза до-предикативное сознание, это аналог исходного субъективного хаоса, характеризующийся отсутствием выраженной структуры и потенциальной креативностью. Именно сингулярности, все еще не связанные по линии внешнего как такового, формируют «плодородную массу».
Проблема внешнего является центральным моментом модели формирования субъективности. Соотношение внутреннего и внешнего мыслится Делезом не как противостояние, не как принудительное воздействие внешней силы, но напротив, как органическая интериоризация внешнего: «Внутреннее есть операция внешнего», внешнее выступает у Делеза в качестве «неоформленное внешнее». «Внешнее неоформленное - это битва, это бурная штормовая зона, где определенные точки и отношения сил между этими точками носятся по волнам. Механизм оформления субъективности моделируется Делезом на уровне сингулярностей. Процесс становления субъективности интерпретируется посредством случайных флуктуаций, что фиксируется в понятиях «жребия» и «лотереи»: мышление вызывает трансмиссию сингулярностей: это бросок жребия», который фактически выражает отношение, установленное между сингулярностями, возникающими случайно [1, с. 85].
Это фиксирует векторное (содержательное) тяготение самоорганизующийся субъективности к будущему, что семантически изоморфно синергетической установке на тяготение системы к будущим своим состояниям, выраженное в понятии аттрактора. Согласно Делезу, «внутреннее конденсирует прошлое ... но взамен сталкивает его с будущим, которое приходит из внешнего, меняет его и заново создает» [1, с. 91].
Сингулярности - это «единичности, оригинальности, исключительности», которые определяют события смысла. Как отмечает Делез, сингулярнсти коммуницируют друг с другом, создавая номадическое распределение сингулярностей, сама структура оказывается неупорядоченной, лишенной центра, выстраивающейся вместе с выявлением смыслов, поэтому смысл не результат причинно-следственных отношений, а он - результат игры. Делеза не устраивает классическое понимание игры, он вводит понятие чистой игры и формулирует ее принципы, которые характерны для порождения мысли и произведений искусства. Согласно Делезу, выделить язык - это значит предотвратить смешение языковых звуков со звуковыми свойствами вещей и звуковым фоном тел. Здесь вырисовывается очередная дуальность языка: с одной стороны, язык это звуки, которые являются свойствами тел, но, с другой, они отделены от физической глубины и имеют совсем иной смысл. Язык возникает на поверхности, которая отделяет звуки от тел, организует их в слова и предложения. Если исчезает поверхность и размывается граница, язык погружается в глубь тела, ряд означающего соскальзывает с ряда означаемого, возникает особый шизофренический язык, который присущ искусству и который, по мнению Делеза, характерен для творчества Льюиса Кэрролла, Эдварда Лира и др. Такой язык обладает революционным потенциалом, он способен создать не только языковые модели объектов, которых нет в действительности, но и новый образ мира, сделав тем самым шаг в сторону его изменения.
Такой подход Делеза к смыслу и сингулярностям позволяет методологически обосновать метафору, парадокс и абсурд, их сходство и различие применительно к лингвистическим исследованиям.
«Смысл - это и выражаемое, то есть выраженное предложением, и атрибут положения вещей. Он развернут одной стороной к вещам, а другой - к предложениям. Но он не сливается ни с предложением, ни с положением вещей или качеством, которое данное предложение обозначает. Он является именно границей между предложениями и вещами. Событие и есть смысл как таковой» [1, с. 42]. Соответственно метафора и абсурд явления смысла одного порядка. Делез пересматривает понимание соотношения структуры и смысла, сложившееся в структурализме, согласно которому структура производит смысл, где структура выступает причиной, а смысл -
следствием. В трактовке Делеза сама структура оказывается неупорядоченной, лишенной центра, она выстраивается вместе с выявлением смысла, поэтому смысл - не результат действия причинно-следственных отношений, он - результат игры. Именно такая игра характерна для мысли и искусства.
При метафоризации флуктуации вызываются пустой формой, и в структуре означающего появляется «пустой элемент», он значим, но не имеет смысла. «Мы здесь имеем дело со значимостью, лишенной самой по себе смысла и, следовательно, способной принять на себя любой смысл, то есть со значимостью, чья уникальная функция заключается в заполнении зазора между означающим и означаемым. Это символическая значимость нуля, то есть, знака, которым помечена необходимость символического содержания, дополнительного к тому содержанию, что уже наполняет означаемое, но которое при этом может принять какое угодно значение, лишь бы последнее находилось в доступном резерве» [1, с. 77].
Этот семантический ноль способен вместить неограниченное количество «символического содержания», которое присоединяется к основному содержанию означаемого. Значимость состоит в том, что он - свободное пространство, в которое поступает информация из окружающей среды. Не будь этого пространства, никакого движения не происходило бы, следовательно, и самоорганизации тоже. Процесс создания метафоры также был бы невозможен, и «можно сделать вывод, что не существует структуры без пустого места, приводящего все в движение» [1, с. 79].
Значит, пустая форма обеспечивает сосуществование различных дополнительных смыслов в едином смысловом пространстве метафоры, а их активация полностью зависит от «резерва», которым обладает концептуальная система индивида. Определяя минимальные условия структуры, Делез утверждает, что в ней «должны быть, по крайней мере, две разнородные серии, одна из которых определяется как «означающая», а другая - как «означаемая» (одной серии не достаточно для создания структуры). Каждая из серий задается терминами, существующими только посредством отношений, поддерживаемых между ними. Таким отношениям - или, вернее, их значимости - соответствуют особые события, а именно, сингулярности, которые можно выделить внутри структуры. Более того, сингулярности, относящиеся к одной серии, по-видимому, сложным образом определяют термины другой серии» [1, с. 78]. Отсюда следует, что структура означаемого (сингулярности внутри ее) изначально влияет на означающее. Возможно, это и объясняет существование огромного, но все-таки ограниченного пространства развития и направленности процесса метафоризации. Существует множество альтернативных аттракторов, но их число не бесконечно.
В процессе создания метафоры происходит коммуникация двух различных серий. «Важно понять, что эти две серии маркированы -одна посредством недостатка, другая посредством избытка - и что эти характеристики могут меняться местами без того, однако, чтобы между сериями когда-либо устанавливалось равновесие. То, что в избытке в означающей серии, - это буквально пустая клетка, постоянно перемещающееся место без пассажира. То, чего недостает в означаемой серии, - это нечто сверхштатное, не имеющее собственного местоположения: неизвестное. Вечный пассажир без места, или нечто всегда смещенное. Это две стороны одного итого же - две неравные стороны, благодаря которым серии коммуницируют, не утрачивая своего различия» [1, с. 77]. Важно, что перемещение «пустой клетки» не приводит серии в состояние равновесия. Символическая информация перетекает из одной серии в другую, создавая «отсутствующее присутствие», смысл, который все время ускользает.
«Две разнородные серии сходятся к парадоксальному элементу, выступающему в качестве их «различителя». В этом состоит принцип эмиссии сингулярностей. Данный элемент принадлежит не какой-то одной серии, а, скорее, обеим сразу. Он непрестанно циркулирует по ним. Следовательно, он обладает свойством не совпадать с самим собой, «отсутствовать на собственном месте», не иметь
самотождественности, самоподобия, саморавновесия. В одной серии он появляется как избыток, но только при условии, что в то же самое время в другой серии он проявляется как недостаток» [1, с. 78-79].
Парадоксальный элемент является элементом абсурда, одновременно соединяя и разделяя серии. Элемент абсурда препятствует соединению двух разнородных серий сингулярностей и установлению равновесия, с одной стороны, но способствует созданию приемлемой аналогии, с другой стороны. Парадоксальный элемент «осуществляет распределение сингулярных точек;
определяет в качестве означающей ту серию, где он появляется как избыток, а в качестве означаемой, соответственно ту, где он
появляется как недостаток; и главное, обеспечивает при этом наделение смыслом как означающей, так и означаемой серии» [1, с. 79].
«Каждая сингулярность - источник расширения серий в направлении окрестности другой сингулярности. В этом смысле в структуре содержится не только несколько расходящихся серий, но каждая серия сама задается несколькими сходящимися под-сериями» [1, с. 80-81]. При этом каждая из двух серий, даже если она еще не контактирует с другой серией структуры, находится в состоянии самоорганизации, происходит постоянное движение от одного
аттрактора к другому в пределах серии, что, в дальнейшем, определит характер взаимодействия обеих серий в момент коммуникации. Сингулярности ответственны за то, каким именно содержанием
заполнится пустая клетка, вызывающая их коммуникацию, то есть, к какому аттрактору совершится переход.
Согласно Делезу, сингулярности двух серий различаются по своему распределению. «От серии к серии какие-то сингулярные точки либо исчезают, либо разделяются, либо меняют свою природу и функцию. В тот момент, когда две серии резонируют и коммуницируют, мы переходим от одного распределения к другому. То есть в тот момент, когда парадоксальный элемент пробегает по серии, сингулярности смещаются, перераспределяются, трансформируются одна в другую и меняют состав» [1, с. 81].
Пустая форма Делеза, по сути, является сигналом, попавшим в систему вблизи момента обострения и вызвавшим флуктуации. Они приводят к последующим перераспределениям и трансформациям сингулярностей. В зависимости от того, в каком режиме протекает коммуникация серий и перемещение сингулярностей, система движется к определенному аттрактору, наполняя пустой элемент соответствующей информацией.
Смысл метафоры всегда связан с этим пустым элементом, которого никогда нет на своем месте: «этот парадоксальный элемент обладает именно тем сингулярным бытием, той «объективностью», которая соответствует вопросу как таковому и при этом никогда не дает на него никакого ответа» [1, с. 86].
Делез обращает внимание на общеизвестный факт, который долгое время не принимался во внимание лингвистами. Дело в том, что формирование мысли происходит с невероятной скоростью, и сознание просто не может контролировать этот процесс, им управляет бессознательное. «Каждая мысль формирует серию во времени, которое меньше, чем минимум сознательного мыслимого непрерывного времени. Каждая мысль вводит распределение сингулярностей. И все эти мысли коммуницируют в одной Долгой мысли, заставляя все формы и фигуры номадического распределения соответствовать ее смещению, незаметно вводя повсюду случай и разветвляя каждую мысль.» [1, с. 89]. Следовательно, случайность приобретает статус закономерности, влияющей на перераспределение сингулярностей, коммуникацию серий, и, как результат, на формирование смысла, что в равной степени применимо и к метафоре. Движение сингулярностей в метафоре вызывается пустым (абсурдным) элементом. Однако, несмотря на похожий механизм образования, конечным продуктом может быть как метафора, так и абсурд. Дело в том, что регрессивный закон утверждает, что «всякое нормальное имя имеет смысл, который должен обозначаться другим именем и который должен задавать дизъюнкции, заполненные другими именами» [1, с. 100]. Метафора соответствует этому требованию, поэтому может быть причислена к разряду обычных имен, имеющих смысл. В метафоре одно имя определяется посредством другого. Хотя в основе такого определения и находится абсурд, метафора воспринимается как нормальное имя,
имеющее смысл, так как подчиняется регрессивному закону, а абсурд противоречит регрессивному закону.
В абсурде, зачастую, одно и то же слово и называет вещь, и обозначает ее смысл. «Оно одновременно и говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит: оно высказывает свой собственный смысл. А это совершенно ненормально» [1, с. 98]. Вероятно, поэтому он воспринимается как ошибка, как неправильный смысл.
Движение сингулярностей никогда не прекращается, количество вероятных аттракторов, к которым они стремятся, практически неограниченно, существует множество сценариев распределения сингулярностей как в пределах одной серии, так и при взаимодействии двух серий, что объясняет неограниченный креативный синтез по «логике смысла» далеко заглянувшего в будущее Жиля Делеза.
Если смысл - результат игры, которая характерна для мысли и искусства, то становление субъективности, согласно Делезу, может рассматриваться только как автохтонный процесс самоорганизации, исходным состоянием субъективности выступает для Делеза выступает «дикое» (до-предикативное) сознание», определяемое им как «натурализм дикого опыта». Зафиксированное Делезом состояние «дикого опыта» может быть оценено как аналог исходного субъективного хаоса, как в смысле отсутствия выраженной структуры, так и в смысле потенциальной креативности, и именно сингулярности, не связанные по линии внешнего, для этого «формируют плодотворную массу». Мышление вызывает трансмиссию сингулярностей: это бросок жребия, отношение между
сингулярностями устанавливается случайно, согласно терминам синергетики, влияние хаотического аттрактора, векторное тяготение самоорганизующейся субъективности к будущему, «внутреннее конденсирует прошлое, но взамен сталкивает его с будущим, которое приходит из внешнего, меняет его и заново создает».
Рассмотрение вопроса о сущности абсурда неотделимо от проблемы культурно-бессознательного, под которым мы вслед за А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко, понимаем суммативное обозначение сферы объективных смыслов, скрытых от адекватного осознания. В коллективной монографии «Культура как система» в главе «Культурно-бессознательное» А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко приводят важную для понимания абсурда и процессов смыслопорождения следующую дифференциацию ментальнокультурного целого: зона собственно бессознательного, зона
неадекватного (замещенного сознания) и зона рутинизованных до бессознательности, профанизованных блоков [3, с. 157]. Область неадекватной рефлексии сопровождается процессами редукции к исходным формам, которые понимаются как «возвращение к истокам», т.е. стремление исправить измельчавший и изолгавшийся мир, возвратиться к его более ранним стадиям, несущим образ более целостного и глубокого переживания мира (направление от ритуально-
магического опрощения к эвристическим моделирующим играм), что сводимо к динамическому аспекту перманентного становления знаковых форм. Культурное сознание живет в мире знаков, нетождественных означаемому, что вызывает острые проблемы семиозиса, так как язык попал в зону фронта рефлексии и утратил свою бессознательно-функциональную синкретичность.
Список литературы
1. Делез Ж. Логика смысла. - М.,1998
2. Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде. - Харьков, 1998. - Т. 2 .
3. Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. - М., 1998.
4.Фуко М. ТИеа^ит рИНоворЫсит // Делез Ж. Логика смысла. - М.,1998.
