CC BY
44
Некоторые аспекты партийного и политического строительства в России
О.В. Гаман-Голутвина
Эффективность госуправления — это соотношение реализованных целей к целям заявленным. Однако обсуждаемую тему имеет смысл рассматривать в более широком контексте. А именно — в контексте того, что система государственного управления может решать три принципиально различные задачи: может воспроизводить существующую ситуацию, осуществлять антикризисную деятельность, а может быть инструментом развития. Представленный в статье С.С. Сулакшина материал в полной мере показывает точку зрения автора о том, что существующая политическая система функционирует сегодня в лучшем случае как инструмент воспроизводства существующих диспропорций экономического и социального характера.
Для объективности оценки современной российской политической системы нужно отметить позитивные моменты, которые связаны с тем, что она на протяжении последних лет обеспечила определенную социальную устойчивость, обеспечила высокий — как это ни странно в условиях кризиса — уровень доверия граждан к власти и продемонстрировала собственную устойчивость в условиях трех существенных вызовов. Имеются в виду вызовы смены власти в начале 2008 г., военный конфликт в августе 2008 г. и экономический кризис 2008-2009 гг. Однако, думаю, не стоит обманываться картиной стабильности и благополучия, поскольку на этом фоне существуют очень серьезные зоны напряжения, которые политическая система не решает, а скорее микширует. При этом базовая проблема существующей политической системы в том, что ее ядро — государство — будучи базовым публичным институтом, действует как партикулярный актор.
Следующая позиция, которую я в целом разделяю, — это совмещение методов математики и политологии. Кант говорил, что в каждой науке столько науки, сколько в ней математики. Мне представляется, что попытка политического анализа и прогноза с использованием математических методов для оценки эффективности институтов (но не среды), проделанная С.С. Сулакшиным, продуктивна и может быть поддержана. Однако эти возможности не безграничны и требуют корректности в использовании. В особенности это касается попыток «исторической реконструкции» — ретроспективного политического анализа с использованием математических методов.
Трудно спорить и с тезисом о кризисе институтов представительной демократии в нашей стране, но стоит сказать, что это мировой процесс. Неслучайно когда-то в «Великом инквизиторе» Достоевский написал, что нет насущней для
человека заботы, как, став свободным, вновь искать того, кому бы поклониться. В XX в. об этом писал Эрих Фромм как о феномене бегства от свободы.
Что происходит в этом отношении у нас? Критиковать парламентаризм довольно легко, особенно мне, поскольку мне пришлось руководить крупным исследовательским проектом по сравнительному изучению институтов парламентаризма в современной Европе, и к высказанному ранее можно было бы добавить немало эмпирического материала. Единственное, что я хотела бы отметить, характеризуя последние тенденции, это следующее: мы знаем, что в период последнего избирательного цикла были предприняты шаги по существенному обновлению и омоложению парламента, в частности, Государственной Думы. Действительно в ГД появилось много известных, симпатичных и молодых лиц. Это, несомненно, позитивная тенденция. Однако у меня порой возникает ассоциация с советским Верховным Советом, в котором заседали доярки и ткачихи. Сегодня в ГД присутствуют гимнастки и балерины (хорошо представлены также зимние виды спорта), но возникает вопрос об эффективности участия новых депутатов в законотворческой деятельности.
Что касается Совета Федерации, то он давно стал столичной площадкой лоббирования коммерческих интересов, а не ареной регионального представительства. В связи с этим можно отметить такой важный параметр, как эффективность законотворческой деятельности Думы. И здесь математический расчет, я полагаю, является объективным и трудно поддающимся оспариванию критерием.
Обратимся к анализу другого института представительной демократии — партиям. Оценка их в докладе сугубо критична. Комментируя, я бы отметила следующее: во-первых, нельзя не учитывать то обстоятельство, что российский партогенез пришелся на период заката партий в мире. Партии повсеместно или частично вытесняются группами интересов, что заставляет вспомнить известную метафору Клауса фон Бойме о том, что «сегодня люди вступают в партию, как заходят в трамвай. И, доехав до нужной остановки, — выходят». Позиция С.С. Сулакшина заключается в том, что партии должны быть заменены группами интересов. Я в этом, честно говоря, не уверена. Мне кажется, что имеет смысл приложить усилия для аутентичного воплощения идеи института современных политических партий. Конечно, партия не должна быть классическим, громоздким, идеологическим образованием; она может быть мобильным образованием, но при этом ее функции не должны исчерпываться исключительно PR-функциями.
Если говорить о сегодняшних российских политических партиях, то, очевидно, что они в значительной степени выступают не столько как самостоятельные субъекты политики и агенты формирования политического истеблишмента, сколько как инструмент управления политическим рынком. Иначе говоря, известнейшее выражение Ключевского, что у нас «не было борьбы партий, а была борьба учреждений», приходит на ум в том числе и после единого дня голосования 11 октября, когда стало очевидно, что именно соперничество реальных центров власти является инструментом структурирования партийного пространства.
В этой же связи можно упомянуть мировую практику анализа эффективности политических партий в контексте их законодательного регулирования. Есть
ПРОБЛЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ГОСУДАРСТВЕННО-УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
105
замечательный анализ американского политолога Кеннета Джанда, который показывает, как влияют различные модели законодательства на эффективность партийного функционирования. В данном случае можно сказать, что мы имеем дело с максимально благоприятным для крупных партий законодательством (в системе координат Джанды). В этой связи можно вспомнить, что с формальной точки зрения партизация парламентского рекрутинга рассматривается в литературе как критерий профессионализма формирования парламента. Имеется в виду, что партии в качестве субъектов формирования власти и парламента, в частности, пришли на смену неформальным образованиям — кружкам, кликам, клубам и т.д. Если смотреть не формально, а реально, то мы можем увидеть, что этот формат законодательства весьма амбивалентен и может сказаться не только на небольших партиях, не только, условно, на оппозиционных партиях, но и на самой партии власти, и может стать буквально медвежьей услугой. Нечто подобное происходило в советский период с КПСС. Не исключено, что на фоне благоприятного законодательства слухи о фактической кончине российских политических партий при их формальном расцвете могут и подтвердиться.
Следующий институт, на который обращает внимание в своей статье С.С. Сулакшин, — институт гражданского общества. Это традиционно сложная тема. Коротко отмечу только две вещи. Во-первых, СМИ. Генерализируя проблемную ситуацию наших СМИ, могу сказать, что почти во всех постсоциалис-тических странах, независимо от конкретики, картина примерно одинаковая: СМИ действуют как институт демодернизации в режиме понижающей селекции. К сожалению, Россия в этом отношении — не исключение.
Еще один институт, о котором говорит докладчик, — это Общественная палата. Безусловно, очень важный институт. Однако ряд неоднозначных фигур в этой организации способны существенно снизить ее авторитет.
И последний пункт анализа — регионы. Когда-то один из членов региональной элиты своего времени Салтыков-Щедрин, вице-губернатор Рязани и Твери, сказал о своих собратьях-губернаторах: «Стоят на коленях, но по глазам видно, что бунтуют». С моей точки зрения, этап стояния на коленях закончился.
Подводя итоги, попробуем ответить на вопрос: что происходит? Происходит, с моей точки зрения, возврат к традиционной для России модели растворения политического управления в административном. Если политика в России возникла после 17 октября 1905 г., то сейчас мы наблюдаем возврат к традиционной модели, что вряд ли внушает оптимизм. Главное здесь заключается в том, что предпосылки и субъектности, и достаточно успешного политического управления существуют. Есть ресурсы, есть благоприятная в целом ситуация, однако нет ключевого ресурса — нет «длинной» политической воли. Гегель говорил, что ничто великое не осуществляется без страсти. Так вот ее как раз и нет. Если же страсть и есть, то она очень отчетливо сублимируется в экономическую пассио-нарность. По опыту другой большой страны мы знаем, как она может трансформироваться: Финансист. Титан. Стоик. Пока мы наблюдаем этап финансистов. Придут ли им на смену титаны — этот вопрос остается пока открытым.
