CC BY
79
Труды Карельского научного центра РАН №3.2014. С. 90-98
УДК 811.311
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ЭТИМОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ЛЕКСИКИ КОМИ ЯЗЫКА*
С. А. Мызников
Институт лингвистических исследований РАН
Предпринимается попытка этимологического анализа лексики коми языка, которая трактовалась ранее как прибалтийско-финская по происхождению. Особый акцент в работе делается на широкий охват материала, включая данные русских народных говоров. Отмечается, что простое выявление данных прибалтийско-финского происхождения в коми языковом континууме не всегда может свидетельствовать о прямых пермско-финских контактах. Крайне важен учет возможного иноязычного взаимодействия, даже если та или иная единица является автохтонной и исконной в каком-либо языковом континууме.
Ключевые слова: этимология, пермские языки, прибалтийско-финский, севернорусские говоры.
S. A. Myznikov. SOME ASPECTS OF THE ETYMOLOGICAL ANALYSIS OF THE KOMI LANGUAGE LEXIS
The paper is an attempt at an etymological analysis of the Komi language lexis, which had previously been treated as Balto-Finnic by origin. Special emphasis in the work is placed on broad coverage of the material, including data of Russian national dialects. It is noted that simple detection of data of Balto-Finnic origin in the Komi language continuum does not always testify to direct Permian-Finnic contacts. Of utmost importance is consideration of possible foreign-language interaction, even if a unit is autochthonic and native to the language continuum.
Key words: etymology, Permian languages, Balto-Finnic, North Russian dialects.
* Статья является продолжением разработки автором данной проблемы: Финноугро-самодийские межъязыковые контакты и их отражение в лексической сфере на севернорусском фоне // Вопросы уралистики 2009. Научный альманах. СПб.: Наука, 2009. С. 120-130; О коми влиянии на лексику севернорусских говоров //Лыткин: грани наследия: материалы междунар. науч. конф., посвящ. 115-летию со дня рожд. выдающегося финно-угроведа Василия Ильича Лыткина (Сыктывкар, 25-26 нояб. 2010 г.). Сыктывкар, 2010. С. 197-200; О лексике коми происхождения в севернорусских говорах // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. 2010. СПб.: Наука, 2010. С. 297-302; О некоторых аспектах прибалтийско-финского и пермского языкового взаимодействия // Филологические исследования на рубеже ХХ-ХХ1 веков: традиции, новации, итоги, перспективы. Сб. ст. по итогам Всерос. науч. конф. (19-21 окт. 2011 г., Сыктывкар). Сыктывкар, 2012. С. 125-129; Прибалтийско-финская и пермская контактные субстратные зоны проблемы выявления и разграничения // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология: материалы междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 8-10 сент. 2012). В 2-х ч. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2012. Ч. 1. С. 203-205; О некоторых данных пермского и прибалтийско-финского происхождения на автохтонной территории и в русских говорах позднего образования // Язык - духовное наследие народа: материалы Междунар. науч.-практ. конф. (Красноярск, 27-28 нояб. 2012 г.). Красноярск, 2013. С. 183-190; Полевые исследования для ЛАРНГ и некоторые проблемы пермско-русского взаимодействия на территории Удмуртии // Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. 2013. СПб.: Нестор-История, 2013. С. 412-424.
Коми язык в ходе своей истории вступал в контакты с иранскими, тюркскими, прибалтийско-финскими языками [11ой1а, 1936. С. 199207; Лыткин, 1956. С. 173-189], саамским языком [Туркин, 1985. С. 54-67], а взаимодействие с русским (древнерусским) языковым континуумом насчитывает многие сотни лет.
Следует отметить, что хотя коми язык представлен как совокупность трех наречий: коми-зырянского, коми-пермяцкого и коми-язьвинского1, а также говоров переселенческих групп: ижемцев, кольских коми, алтайских коми, зауральских коми, при наличии эт-ноконтактной межэтнической группы колвин-цев (результата ассимиляции ижемцами оседлого ненецкого населения), этноязыковой ландшафт вряд ли имел такую же дифференциацию в прошлом, тем более если речь идет о контактах с немногочисленным прибалтийско-финским континуумом. Хотя, например, в отношении заимствованных коми таких данных в русских старожильческих говорах Северного и Среднего Урала, исходя из формы, семантики и ареала для ряда слов,
А. К. Матвееву удается определить коми-язь-винский и коми-пермяцкий тип этимонов [Матвеев, 1964. С. 310].
Имеются различные мнения в отношении источников прибалтийско-финских данных в коми языке. Даже для лексики удорского диалекта, где более всего представлен исследуемый заимствованный пласт апеллятивной лексики, указываются различные источники [НаиэепЬегд, 1985]. При этом данные топонимии свидетельствуют о несомненном присутствии прибалтийских финнов в бассейнах Лузы, Вычегды, Выми и Мезени, причем больше всего прибалтийско-финских топонимов обнаружено в низовьях Вычегды и в бассейне Лузы [Туркин, 1985. С.17].
При этимологическом анализе любого языкового материала нередко основными становятся следующие аспекты общего плана:
A) Выявление разновременных лексических пластов.
Б) Дифференциации исконных и заимствованных единиц.
B) Учет возможностей гетерогенных схождений.
Г) Кроме того, вряд ли можно исследовать, например, результаты контактов прибалтийских финнов с пермским языковым континуумом без учета целостной этноязыковой карти-
1 Традиционно коми-язьвинцев, наряду с иньвенскими, косинско-камскими коми-пермяками и зюздинцами, относят к коми-пермяцкой группе [Цыпанов, 1992. С. 8; Народы Поволжья и Приуралья, С. 31].
ны зоны взаимодействия. Также для нас крайне важным фактором выступает методическая база анализа материала, основанная на ареальном аспекте, совмещенном с вниманием к тематическим группировкам лексики.
Этимологические исследования исконной и заимствованной лексики, на наш взгляд, имеют кардинальные различия. Для исконных данных будут первоочередными следующие параметры анализа: а) включение слова в корневое гнездо; б) нахождение мотивации; в) словообразование; г) включение найденного гнезда в контекст родственных языков.
Хотя уже отмечалось, что «наиболее последовательно изучена контактная лексика поздних коми-карело-вепсских связей, однако прибалтийско-финские и пермские контакты не исчерпываются этими взаимоотношениями. Данные археологии и топонимики, свидетельствующие о сложных процессах эт-но- и лингвогенеза финно-угров на северных территориях, позволяют предполагать более древние и существенные результаты языкового взаимодействия, нежели простые заимствования, поддающиеся этимологизации средствами современных языков» [Федюне-ва, 2008. С. 172].
Однако простое выявление данных прибалтийско-финского происхождения в коми языковом континууме не всегда может свидетельствовать о прямых пермско-финских контактах.
Остановимся на анализе некоторых данных, которые ранее уже рассматривались как прибалтийско-финские заимствования в коми языке. Значительная их часть является на прибалтийско-финской почве неисконными единицами, причем сходная лексика функционирует в смежных русских говорах. Из 23 этимологических гнезд прибалтийско-финского происхождения в коми языке только некоторые не имеют диалектных русских соответствий. Так, например, коми ниж.-выче-год., удор. сабри ‘стог сена’ [Лыткин, 1956. С. 186] имеет сходные данные на прибалтийско-финской почве, ср.: кар. heindsuapra, hein’asaabra, hein’dsoabra, heinasuabra ‘стог сена’ [ССКГК, 88], фин. saura ‘кладка сена с двумя или более стожарами’, люд. suabr, soabr, ‘стог сена, стожар’ [SKES, 983], вепс. sabr ‘зарод, стог’ [СВЯ, 492]. Но даже для этих коми данных в SKES отмечается, что «возможно, через русское посредство, хотя в русских говорах это слово неизвестно; прибалтийско-финское слово распространилось до диалектов коми языка: sabri ‘стог сена’, а оттуда далее до мансийского языка: манс. sapri ‘то же’» [SKES, 983].
0
Действительно, в коми языке отмечается лексика, соответствия для которой бытуют преимущественно на прибалтийско-финской почве, например: коми агас ‘борона’, при люд. dgez, вепс, dgez, водск. йег\ эст. йке, при их балтийской основе, литов. екесіоБ, ‘борона’, др.-прусск. акеіез ‘борона’ [ЭКЕв, 1867].
Коми акка ‘диал. крестная мать’ [Безноси-кова и др., 2000. С. 22], при кар. акка ‘старая женщина, жена’, вепс, ак ‘жена, женщина’ [Лыткин, Гуляев, 1999 (далее - КЭСКЯ). С. 31-32].
Коми удор. бель ‘косяк’ [ССКЗД, 173], Ье/’ ‘дверной или оконный косяк’ [8\Л/8, 1 ], является неисконным, представляя собой древнее вепсское заимствование [КЭСКЯ, 38], ср. вепс, совр. ре/ ‘притолока, косяк (дверной, оконный)’ [СВЯ, 407]. Причем в литературном коми языке функционирует в этом же значении лексема русского происхождения: коми курич ‘косяк’, ддздс курич ‘дверной косяк’ [КРК, 318], ср. русск. курчина ‘воронец’ [КЭСКЯ, 147]. См. также: МСФУСЗ, 1, 34. У. \Л/ісІітапп, сопоставляя фин. ріеіі с саам. норв. ЬсеШ}, морд. мокш. раї ‘клещи’ и с данными удорского диалекта коми языка, рассматривает эту единицу как технический термин [\Л/ісІітапп, 1903. С. 99]. Обширные русские диалектные данные следует рассматривать как результат уже коми воздействия: бель ‘оконный, дверной косяк’:
- В церных избах белей не вставляют, окошки прямо к стенам прибивают. Пинеж. (Нюхча, Вер-кола, Сулыда, Кеврола) [Словарная картотека...]. Арх. Арх., 1920 [СРНГ, 2, 236]. Бель ‘одна из боковых подушек оконного или дверного проема, косяк’ Лешук., Пинеж. Мез. [АОС, 1, 15]. Бе'лье ‘тоже’ Мезен. [АОС, 1,15]. Бель ‘косяк, боковина оконного или дверного проема’ Лешукон. (Кес-лома, Палуга), Пинеж. [СГРС].
Кроме того, особняком в коми языке стоит удорский диалект, в котором представлено больше, чем в других диалектах, лексики, для которой имеется возможность сопоставления с прибалтийско-финскими источниками. Приведем некоторые примеры:
Коми удор. марья тусь ‘поленика’, при кар. тагіа ‘ягода’ [КЭСКЯ, 170].
Коми лет. касьмар ‘костяника’ (дословно -кошачья ягода). В вепсском языке имеется семантически сходное наименование, но для другой ягоды, вепс. каяЬол ‘волчьи ягоды’ (дословно - кошачья ягода) [СВЯ, 186], при коми литературном, вотдс ‘ягоды’, с другой мотивацией - вотны ‘собирать, собрать, набрать; рвать’ [Безносикова и др., 2000. С. 112].
Коми удор. кас’ ‘кошка’, при вепс, кагі ‘кошка’ [СВЯ, 186].
Коми удор. вой ‘шнур, нить’, при вепс. \/6 ‘пояс, кушак, ремень’ [СВЯ, 648], хотя в данном случае имеется возможность рассматривать коми единицу как фонетический вариант к коми вонь ‘пояс, поясок’ [Безносикова и др., 2000. С. 117].
Коми удор. вирб ‘дратва’, при вепс. ЫгЬ, шЬ ‘тоже’ [КЭСКЯ, 57].
Коми удор. карандыс ‘ушат’, при вепс. кегапс!ег ‘ушат’ [СВЯ, 194; КЭСКЯ, 117].
Коми удор. катша ‘сорока’, при вепс, kacatada ‘стрекотать (о сороке)’ [СВЯ, 164]. Хотя ср. удм. кочо ‘сорока’, которое рассматривается в общепермском контексте [КЭСКЯ, 118].
Коми удор. гымай ‘гром, гроза’ рассматривается как звукоподражательное слово [КЭСКЯ, 84], ср., однако, вепс, д’итаи, д’итои ‘бог; гром, гроза’ [ПЛГО], причем имеется регулярное соответствие коми «ы» прибалтийско-финскому «и».
Коми удор. джийан ‘синица’, при кар. t’ijan’i, 1Чап’е, Гцап’е ‘синица’ [ССКГК, 621].
Анализ коми данных с привлечением материалов прибалтийско-финских языков и севернорусских говоров показывает весьма сложную картину взаимодействия различных языковых континуумов: пермского, прибалтийско-финского и русского, причем имеется возможность различных подходов к выдвижению этимологических версий.
Когда лексическая единица коми языка фиксируется в каком-либо одном диалекте, не всегда продуктивно рассматривать ее только на финно-угорском фоне. Крайне важен учет возможного иноязычного взаимодействия, даже если та или иная единица является автохтонной и исконной в каком-либо языковом континууме.
Например, коми-зыр. ляпа ‘подлещик’ [ССКЗД, 213], которое авторами КЭСКЯ сопоставляется с удм. ляпа ‘сом’, далее общеперм. * Гара ‘вид какой-то рыбы’ [КЭСКЯ, 166], ср. также ляпа ‘лещ-молодь (не включая мальков)’, ‘подлещик’ [Безносикова и др., 2000. С. 375], рассматривается в контексте других финноугорских данных: И. Шебештьен сравнивает с мар. ловал, лавап ‘лещ’, эст. 1аЬака5, саам, норв. 1аеррас1ак [8еЬеэ1уеп, 1943. Б. 54]. Причем имеется вепс. Ирак ‘подлещик’ [СВЯ, 292], которое фонетически и семантически весьма близко к коми данным. Однако известны сходные данные на русской почве, которые не рассматривались ранее в финно-угорском контексте. О. В. Востриков, отмечая варианты ляпо'к, лепа'к в Белозерье, утверждает, что в Костромской области эти слова знают только галичские рыболовы (по нашим более поздним данным -гораздо шире), и связывает их с коми-зырян-
0
ским влиянием [Востриков, 1981. С, 30]. Кроме того, отмечаются обширные русские диалектные данные. Ля'па ‘мелкая рыба, обитающая в небольших водоемах’ Ильин., Карагайск. Перм. [Кривощекова-Гантман, 1981. С. 52]. Ляпо'к ‘мелкий лещ, подлещик’ Белоз., Вашк., Кирилл. [СРГК, 3, 181]. Ляпо'к ‘рыба Abramis brama L., лещ’ Белозер. Волог., 1970 [СРНГ, 17, 280]. ‘Рыба Blicca bjoerkna; густера’ Белозер. Новг., 1970 [СРНГ, 17, 280]. Ляпа'шка ‘мелкая рыба, сходная с лещом, подлещик’ Пудож. [СРГК, 3, 180]. Лепак ‘небольшой лещ’ Галич. Костром. Коми данные, рассматриваемые в данном контексте, явно связаны с русскими диалектными материалами. Этимология этого гнезда на финно-угорской почве требует уточнения и дальнейшего исследования, но вполне вероятно, что данный материал также связан с русскими источниками: кляпу'шка ‘мелкий лещ’ Волх. (Вороново) [ПЛГО]; кляпу'ха ‘рыба лещ’ Р. Волхов, ‘мелкий лещ (до 800 граммов)’ Волхов и Ильмень; кляпу'хи ‘лещи’ Новг. [СРНГ, 13, 333]; кля-пу'шина ‘мелкая рыбешка, мелкий лещ’ Волхов и Ильмень [СРНГ, 13, 333]; клепу'шко ‘мелкий лещ’ Волх. (Вороново) [ПЛГО]. Ср. также др.-русск. кляпец ‘рыба семейства лещей’ Кн. прих.-расх. Тихв. м., 1592 г. [СлРЯ XI—XVII вв., 7, 190]; кляпуха ‘рыба семейства лещей’ Там. кн. Тихв. м., 1626 г. [СлРЯ XI—XVII вв., 7, 190]; кляпушка ‘то же’ Там. кн. Тихв. м., 1635 г. [СлРЯ XI—XVII вв., 7, 190]. Ср. также др.-русск. клещ ‘рыба’ 1672 г. [СлРЯ XI-XVII вв., 7,169], при русск.лещ ‘рыба’.
Еще один пример русского посредства: коми ижем. сдпеч ‘руль, кормило (у лодки)’ [ССКЗД, 345], при эст. saps, род. п. sapsu ‘тоже’, ливск. sapps ‘то же’, фин. sapsa, sapso ‘нос судна’ [Kalima, 1915. С. 219], не является прямым заимствованием из прибалтийско-финских источников, а вошло через русское посредство, причем слово вошло в русский язык еще в XVI веке, с несколькими фиксациями вXVII в.: сопец ‘руль на небольшом судне, кормило’ - XVI в., 1620 г., 1621 г., 1645 г. [СлРЯ XI-XVII вв., 26, 156]. Ср. также диалектные данные: сопе'ц ‘навесной руль на корме лодки’ (в простонародье [Бурна-шев], стар. [Слов. Акад. 1847]). Пск., 1902-1914. Эст. ССР, Волог., Печор., Арх., Енис., Краснояр., Сиб. ‘Рукоятка руля (у лодки, судна)’ Пск. Пск., 1850. ‘Подводная часть руля (у лодки, судна)’ Пск. Пск., 1850 [СРНГ, 39, 331, 332]. Сопе'ц ‘руль на судне’ Мезен. [Подвысоцкий, 1885. С. 161], Сиб. [Даль], сопе'ц ‘руль лодки, плота’ Печор. [СРГНП, 2, 293]. Причем и саамская единица рассматривается как заимствование, опосредованное русским воздействием: саам, кильд. suopts ‘кормовое весло’ - из русского [Itkonen, 1932. С. 64].
Аналогично коми удор. люська ‘ложк’, ранее рассматриваемое как вепсское заимствование [КЭСКЯ, 415], имеет значительные сходные русские диалектные данные: лу'зка ‘ложка’ По-шех.-Волог., Яросл., 1929 [СРНГ, 17, 185]. Лу'зик ‘ложка’ Волх. Лузиком у нас суп хлебают. Тихв. [СРГК, 3, 156]. Ло'зик ‘ложка’: - Лози-ками вепсы ели. Лодейноп. [СРГК, 3, 156]. Лу'зик ‘ложка’ Тихв. Новг., 1852. Новг., Волог., Яросл., Моск., Калуж. (с примеч. «В условном языке портных»), Самар., Второе Доп. (с примеч. «у переселенцев из Пермской губ.»), 19051921. ‘Большая ложка’ Ростов., Яросл., 1902. [СРНГ, 17, 185]. «Большая ложка с толстым черенком; поварешка» Брейтов., Рыб., Ростов. [ЯОС]. Лузи'к ‘ложка’ Кашин. Твер. (с примеч. «язык мелочных торговцев») [КСРНГ]. Причем на прибалтийско-финской почве является обратным русским заимствованием, ср. вепс. luzik, кар. luzikka, ливв. luzikku, люд. лияк, эст. lusik ‘ложка’ из др.-русск. лъжька [SKES, 314].
Еще одна единица коми языка, коми нут: нута нут ‘полный невод, невод с рыбой’ (по реке Мезени), рассматривается как вепсско-карельское заимствование [Лыткин, 1956. С. 185]. Имеются также сходные севернорусские данные: Нот «горизонтально располагаемая сеть для лова сельдей и сайды, сажень до 17 длиною с большим посадом на окаймляющих ее подборах и с грузиками, - так, что образует собой мешок. Сеть эту дубят два или три раза в лето для того, чтобы по своему темному цвету была менее заметна в воде» Онеж., Кем., Кольск. [Подвысоцкий, 1885. С. 126]. ‘Большая сеть для ловли сельди и сайды в виде квадратного сетяного мешка с грузилами’ Беломор., Север. [СРНГ, 21, 295]. Но'та ‘невод’ Лодейноп. [КСРГК]. Нот «сеть для ловли сельди и сайды, располагаемая горизонтально, метров до 35 длины, с большим посадом на окаймляющих ее подба-рах и с грузилами, так что она образует собою мешок. Сеть эта бывает окрашенною в темнокоричневый цвет для того, чтобы она менее была заметна в воде» [Дуров, 2011. С. 255].
A. Подвысоцкий к слову «нот» дает помету -норвежское [Подвысоцкий, 1885. С. 126]. Однако из скандинавских языков слово вошло в прибалтийско-финские, ср. фин. nuotta, ливв. nuottu, люд. nuot, nuotta, вепс, not, водск. ndtta, not, эст. noot ‘невод’, при саам. норв. nuotte, саам. инар. nyetti, кильд. пй/it, саам, терск. nihte ‘невод’ [SKES, 402]. На германской почве, норв. not ‘большая сеть, невод’, швед, not, др.-норв. not связано с англ. net, голланд. net, швед, ndt, норв. net ‘сеть’ [EONDS, 555, 549].
B. И. Лыткин предполагал, что вепс, not было заимствовано в др.-удор. *ндт > совр. удор.
нут [Лыткин, 1956. С. 185]. Однако при наличии севернорусских сходных данных такого рода изменения могли происходить и на базе русского заимствования.
Коми удор. кава ‘колышек, тычок, забитый в землю; кол или бревно для привязи лодки, плота’, при вепс. ка\л, kava ‘кол; колышек для ве-шанья одежды’ [СВЯ, 189]. Однако в данном случае наличие обширных русских материалов предполагает их первичность как источника для единицы коми языка. Ка'ва ‘кол, колышек’ Кондоп. (Таржеполь), Онеж., Подпорож. (Ше-меничи) [ПЛГО]. Новг. [Даль], Волхов и Ильмень, Олон. [СРНГ, 12, 288]; ‘Кол, короткое бревно, вбитое в землю на берегу реки или озера для причаливания лодок, судов, плотов’ Новг., 1877. Пск., Север, Ленингр., Олон., Онеж. КАССР, Волог., на Мариинской системе, Костром., Волж., Яросл. Яросл. [СРНГ, 12, 288]; ‘Кол, жердь или бревно, вбитые в землю’ Подпорож., Онеж. [СРГК, 2, 308]; ‘Кол, служащий границей участка’ Подпорож., Кирилл. [СРГК, 2, 308]; ‘Детская игра’ Вытегор. [СРГК, 2, 308]. ‘Кол, вбиваемый в землю на берегу реки для причаливания лодок, плотов’ Тутаев. Яросл. [ЯОС]; ‘Шест для рыболовной снасти’ Лодейноп. (Печеницы), Подпорож. (Важины) [ПЛГО]; ‘Подпорка для изгороди’ Подпорож. (Согиницы) [КСРГК]; ‘Свая’ Кирил. Новг., 1903 [СРНГ, 12, 288]; ‘Столб для привязывания лошадей’ Олон. [Куликовский, 1898]. Онеж. КАССР [СРНГ, 12, 288]; ‘Колышек, знак межи’ Кирил. [КСРГК]; ‘Кол, служивший отметкой подушных участков поля или луга’ Онеж. Арх., 1911. Онеж. КАССР [СРНГ, 12, 288]; ‘Столбик на тротуаре’ Новг. [СРНГ, 12, 288]; ‘Прозвище’ Черепов. Новг. [Герасимов, 1910]. Ка'ва ‘столбик в реке, предназначенный для настила досок’ Новг., Парфин. [НОС, 4, 3]; ‘Столб для укрепления берега реки’ Новг., Маловиш. [НОС, 4, 3]; ‘Врытые в землю 3-4 столбика на берегу реки для причаливания лодок, плотов’ Новг. [НОС, 4, 4]; ‘Бревно, забитое в дно реки (при лесосплаве)’ Чудов. [НОС, 4, 4]; ‘Деревянная подставка со стержнем, на которую наматывается что-л.’ Полав. [НОС, 4,4].
Коми удор. с'ийма ‘леса, леска’, под вопросом возводилось к прибалтийско-финским источникам, фин. эпта ‘леса, леска’ [КЭСКЯ, 255]. Ср., однако, русские диалектные данные: си'ма ‘тонкая веревочка, тетива в рыболовной снасти’ Сольвыч. (Качем) Волог., 1912. «Тонкая веревочка, леска, с помощью которой горло мережи привязывается к обручу» Беломор. (Шижня) [КСРНГ]. «Шнур донного перемета» Заонежье [Логинов, 1993. С. 47]. ‘Центральная леска, веревка перемета’ Вытегор. [КСРГК]. «Тонкая ве-
ревка, употребляемая в рыболовных снарядах» Р. Кама [Бурнашев]. ‘Рыболовная снасть’ Вытегор. [КСРГК], Олон. [Опыт..., 1852]. «Длинная бечевка, веревка, привязываемая к колоколу» Повен. [Куликовский, 1898]. Погодин и Калима рассматривают русские данные как заимствование из кар. Шта, ливв. вита, при фин. Бита ‘бечевка, силок’ [Погодин, 1904. С. 59; КаНта, 1915. С. 218]. Прибалтийско-финские данные восходят к скандинавским материалам, ср. др.-сканд. бШ ‘веревка’ [Фасмер, 3, 622]. Авторы БвАР также исходят из прибалтийско-финской природы русских лексем [БвАР, 3, 176]. Таким образом, более вероятно не прямое заимствование прибалтийско-финских данных, а через русское посредство.
Коми удор. варда ‘рама, решетка бороны’, коми диал. ‘решетка бороны (в которую заклинены зубья)’ можно сопоставить с вепс, \zarz’ ‘рукоятка, черенок’ [СВЯ, 615]. Но и в данном случае имеется весьма обширный сопоставимый русский диалектный материал. Ср.: ва'рда «дранка, прут, вица, используемые при плетении чего-либо (корзин, ловушек на рыбу и др.)» отмечается в Верхнетоемском, Лешуконском, Мезенском, Пинежском районах [МСФУСЗ, 58]. По мнению авторов МСФУСЗ, восходит к прибалтийско-финским источникам, ср. фин. varras ‘жердь, колышек, палочка’ [ЭКЕв, 1658]. Причем в смежном ареале в печорских говорах фиксируется лексема ва'рды ‘постельник на санях’:
- У ежжалых санок по четыре копыла, снизу полозья, а сверху варды, груз кладут в варды. Пе-чор. [СРГНП, 1, 54]. Эту единицу можно уже возвести к коми варда ‘решетка бороны (в которую заклинены зубья)’ [ССКЗД, 38].
Еще один пример опосредованного русского воздействия. Данные коми языка, ср. коми летск. шапка ‘ранец, сумка из бересты; берестяная котомка’, имеют соответствия на прибалтийско-финской почве: кар. твер. §а!ки, $а1кип’е ‘мешок, котомка’ [СКЯП, 263], ливв. §а!ди ‘котомка, сума, мешок’ [СКЯМ, 360], вепс. ЗаидЫп’е ‘котомка, мешок’ [СВЯ, 543], люд. $алд, Запди, Заид ‘полотняный заплечный мешок’, ‘мошонка’ [ЭКЕв, 955]. Авторы 8\ТО\/ предполагают карельский источник для коми слова, кар. $а1ка ‘сумка с продовольствием’ [УМсКипап, ио^1а, 1942. Р. 256]. Слово из прибалтийско-финского континуума вошло в русские говоры и получило в них широкое распространение вплоть до Тамбова. В русских говорах представлено значительное число дериватов, что свидетельствует о давнем заимствовании: шалгу'н ‘мешок’ Демян. Окулов. [НОС], ‘небольшой заплечный мешок’ Солец., Валд., Волот., Крестец., Любыт., Маловишер., Новг.,
0
Полав., Опечен., Пестов., Старорусск., Тихв., Уторг., Холм., Чудов. [НОС]. ‘Неполный мешок’ Опечен., Парфин., Волот., Маловишер., Со-лец., Старорусск. [НОС]. ‘Котомка, узел’ Под-порож. [КСРГК]; шалгуни'шко ‘небольшой мешочек’ Солец. [НОС]; шалгуно'к ‘небольшой мешок’ Крестец., Маловишер., Демян., Марев., Новг., Пестов., Поддор., Тихв., Хвойнин. [НОС]; шалгу'ха ‘неполный мешок’ Опечен. [НОС]; шалгу'шечка ‘мешочек для крупы и т. п.’ Демян. [НОС]; шалгу'шка ‘небольшой мешок’ Демян., Окулов. [НОС]; шалгушо'к ‘мешочек’ Молвот. [НОС]; шалга'ч ‘мешок’ Пудож. (Песчаное) [ПЛГО]; шалга'ч ‘мешок для дорожной поклажи’ Мезен. Арх. [Опыт..., 1852]; шалгу'н ‘тоже’ Арх., Тихв. Новг., Великолукск. Пск. [Там же]; шалгуно'к ‘то же’ Тамб. [Там же]; шалга'ч ‘заплечный мешок’ Пинеж. (Марьина гора, Вал-докурье) [Словарная картотека...]. Шалга'ч, шалгу'н ‘две соединенные парою помочей и перекидываемые через плечо суконные или холщовые сумки, в которых лесовщики, отправляясь на промысел, держат съестные припасы’ Пинеж. (Мезен.) [Подвысоцкий, 1885,
С. 84]. Шалга'ч ‘небольшой мешок с лямками для ношения за плечами’ Тотем., Устюж. Волог., 1911 [Тр. МДК, 11]. Шолга'ч ‘заплечный мешок’ Пинеж. (Оксовица, Кушкопала, Кучкас, Кузомень, Карпогоры) [Словарная картотека...]. ‘Узел, мешок’ Медвежьегор. (Курчени-цы), Онеж. (Хачела) [КСРНГ]. Шолгу'н ‘мешок’ Черепов. (Воскресенское) [ПЛГО]. На русской почве, вероятно, можно говорить о доминировании варианта с суффиксом [-ун], что соответствует типу основы на [-и]. Вероятно, этаже единица отмечается в украинском языке: шол-га - в Малороссии так называют мешок с разными припасами» [Бурнашев]; ср. также укр. шолгу'н ‘сапожный инструмент’ [Гршченко, IV, 161]; причем авторы ЭСУМ трактуют его как слово неясного происхождения [ЭСУМ, 6, 452]. В ЭКЕв, при анализе фин. ва/кки, отмечается, что для коми лет. $а1ка ‘берестяной короб’ возможен и русский источник [ЭКЕв, 955]. Таким образом, весьма затруднительно однозначно говорить о заимствовании коми шалка ‘сумка из бересты’ из карельско-вепсских источников при широком распространении сходных данных на восточнославянской почве.
В ряде случаев коми данные подвергаются контаминационному воздействию как прибалтийско-финских, так и русских диалектных источников. Ср. коми, коми-перм. бака ‘трутовый гриб’, коми среднесысол. бакула, верхневыче-год. бака ‘трутовик, березовая губка’ [ССКЗД, 272], при наличии коми пакула ‘то же’ можно сопоставить с прибалтийско-финскими источ-
никами, ср. кар., фин. ракки1а, при саам. норв. Ьак’ке ‘бугор, нарост, вырост’ [Ккопеп, 1958]. Хотя ср. коми бакатшак в этом же значении [ССКЗД, 16]. Авторы БКЕБ справедливо полагают, что коми пакула - результат посредства русского языка, тогда как в КЭСКЯ предполагается, что «коми пакула, встречающееся только в северо-западных диалектах, могло попасть в коми язык непосредственно из карельского языка еще тогда, когда карелы были соседями народа коми» [КЭСКЯ, 38].
В ряде случаев можно предложить некоторые новые примеры этимологического прочтения коми лексики. При этом такого рода данные еще требуют углубленного изучения при более расширенном репертуаре рассматриваемых единиц.
Например, коми нарт ‘безжалостный, доводящий до изнурения’, ‘упрямый, своенравный, непослушный’ и производные: нартитны
‘изнурять тяжелой работой’, нартитдм ‘угнетение’, сопоставляется с фин. пагкаБ ‘нетерпеливый, вспыльчивый’ [КЭСКЯ, 186]. Однако имеются сходные русские диалектные данные, ср.: нарт ‘о дерзком, упрямом, нахальном человеке’ Смол. На'ртиться ‘упрямиться’ Смол. На'ртом ‘нахально’ Смол. [СРНГ, 20, 134], на'ртный ‘упрямый’ Вязьм. Смол. [ПЛГО]. Эти материалы связаны с белорусским нарт ‘человек, который хочет все делать по-своему’ [ЭСБМ, 7, 245]. Причем восточнославянские данные рассматриваются как результат балтийского воздействия: литов. паМйэ ‘норовистый’ [Лаучюте, 1982. С. 56]. Вряд ли в данном случае можно вести речь о случайном совпадении формы и семантики. Однако каким образом слово из западной диалектной зоны мигрировало в восточном направлении, не вполне ясно.
Имеются случаи распространения лексических данных как в коми, так и еще в ряде языков, что весьма затрудняет выявление конечного источника слова. Так, например, коми кельчи ‘плотва, сорога’ [ССКЗД, 152] А. С. Герд сопоставляет с обширными данными, ср.: коми кельты ‘сибирская плотва’, кельчи ‘то же’, хант. кельчи ‘сибирская плотва’. По его мнению, сюда же относятся русск. белозер. келш, кельш, келыш ‘берш Шсюрегса то1деп81э’, исторически отражающие название рыбы, широко распространенное в североевропейских дославянских диалектах [Герд, 1970, 113]. Авторы КЭСКЯ полагают, что хантыйские данные имеют коми происхождение, ср. хант. кдЬп’г’Т ‘вид рыбы’; причем непонятно место мар. кыльчак ‘чехонь’, татар, тобол. ка1сак ‘то же’ [КЭСКЯ, 121 ]. На наш взгляд, сюда относится наименование вида сига - киле'ц ‘сиг со вздернутой передней частью
0
головы’, распространенном на Онежском озере, что дает возможность сопоставления с вепс. kil'cnena ‘курносый’ [СВЯ, 263].
Авторы КЭСКЯ, анализируя слова коми ижем. авлык ‘морянка (полярная утка)’, коми удор. аклы, аклык, утверждают, что «фонетическое тождество и семантическая близость слов свидетельствуют о заимствовании этого коми слова, встречающегося только в северозападных диалектах, из прибалтийско-финских языков» [КЭСКЯ, 28]. Для последних высказывалась также гипотеза о шведском происхождении, ср. швед, alia, alle [Wichmann, 1920. С. 401; Liden, 1911. С. 31]. Утка-морянка имеет сходное наименование на всем Севере Евразии, ср., например: русск. диал. апле'йка, але'йка ‘местное название породы уток Anas rutila’: «Устраивает себе гнездо, несет яйца (по словам местных жителей, четыре раза в лето) и высиживает их в дуплах прибрежных деревьев, откуда переносит их в клюве на озеро или реку. Крестьяне пользуются способностью аллейки часто нестись: развешивают в длинных шестах по деревьям ящики или корзины, в которых недогадливая птица устраивает гнезда, и в продолжении лета выбирают оттуда яйца» Кольск., Кем. [Подвысоцкий, 1885. С. 1]. Я. Калима возводит данный материал к карельским диалектам, кар. alii, ливв. al'I'i, люд. al'I'i ‘утка-морянка ’ [Kalima, 1915. С. 78]. KKS фиксирует слово al'I'i ‘птица Harelda hiemalis’ у беломорских карелов и ливвиков: -Al'l'in tuntee ddnestd, silla se huutelee отаа nimeaan (алли-утку узнают по крику, голосу, она выкрикивает свое имя) [KKS, 1, 43]. Как видно из иллюстрации, слово принадлежит к ономатопоэтической лексике, ср. также коми удор. аШ ‘водоплавающая птица из сем. нырков, кричит: a-a-alli’ [Wichman, Uotila, 1942. P. 3], что затрудняет уточнение конечного источника. Я. Калима также указывает на возможность сопоставления с аулы'к, ауляк ‘птица Anas hilmalis сем. утиных; савка, морянка’ Камч. [Даль; СРНГ, 1, 293] (ср. коряк, aalyk, SKES) и с саам, кольск. allokaj ‘утка-морянка’ [Kalima, 1915. С. 78]. Итконен допускает вероятность саамского источника саам, йокан. аллдбке [Itkonen, 1932. С. 62]. Авторы SKES отмечают сходство восприятия криков птицы в разных языках: фин. ala-ala-allala-ala, швед, а-а-1, при сходном наименовании в хант. dllai'вид утки’, т. е. остается вероятность автохтонного образования данных единиц вследствие универсальности звукового восприятия. В SSAP отмечается, что на ономатопоэтической основе возможно существование подобных наименований птиц, ср. эскимос, agleck [SSAP, 1, 70].
В настоящее время выход в свет различных словарей финно-угорских, славянских, тюркских языков позволяет проводить детальный этимологический анализ уже известного репертуара лексики. Так и коми данные в ряде случаев могут наполняться сопоставлениями на финно-угорской, славянской и т. п. основах. Причем полный анализ имеющихся в распоряжении лексических данных, при учете результатов языковых контактов, позволит более корректно выдвигать этимологические версии и их верифицировать.
Источники и литература
Аникин А. Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири. Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. Новосибирск, 1997. 774 с.
Архангельский областной словарь / Под ред.
О. Г. Гецовой. Вып. 1-14. М., 1980-2012 (в тексте -АОС).
Баталова Р. М. Ареальные исследования по восточным финно-угорским языкам. М., 1982.
БезносиковаЛ. М., Айбабина £ А., Коснырева Р. И. Коми-роч кывчукбр. Сыктывкар, 2000. 814 с.
Бурнашев В. Опыт терминологического словаря сельского хозяйства, фабричности, промыслов и быта народного. Т. 1-2. СПб., 1843-1844.
Беляева О. П. Словарь Соликамского района Пермской области. Пермь, 1973. 706 с.
Востриков О. В. Финно-угорские лексические элементы в русских говорах Волго-Двинского междуречья // Этимологические исследования. Свердловск, 1981. С.3-45.
Герасимов М. К. Словарь уездного Череповецкого говора // Сб. ОРЯС. 1910. Т. 87. № 3. С. 1 -111.
Гэрд А. С. Из истории печорских названий рыб // Севернорусские говоры. Вып. 1. Л., 1970.
С. 108-117.
Дополнение к Краткому этимологическому словарю коми языка. В. И. Лыткин, Е. С. Гуляев // Коми филология. Труды института языка, литературы и истории, № 18. Сыктывкар, 1975. С. 3-37.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Второе издание, исправленное и значительно умноженное по рукописи автора. М.; СПб., 1880-1882.Т. 1-4.
Дубровина 3. М., Лудыкова В. М. Некоторые черты исконного родства в синтаксисе прибалтийско-финских и пермских языков (м-овый инфинитив) // Материалы VI Междунар. конгресса финно-угроведов. Т. 2. М., 1990.
Дуров И. М. Словарь живого поморского языка в его бытовом и этнографическом применении. Петрозаводск: КарНЦ РАН, 2011.453 с.
Жижева В. Е. Освоение прибалтийско-финских заимствований коми языком. История изучения вопроса // Бубриховские чтения. Проблемы прибалтийско-финской филологии и культуры: сб. науч. ст. Петрозаводск: ПетрГУ, 2002. С.218-233.
0
Игушев £ А. К вопросу о карело-вепсском элементе в коми языке // Вопросы финно-угроведения.
1. Языкознание. (Тезисы докладов на XVI Всесоюзной конференции финно-угроведов). Сыктывкар, 1979. С. 115.
Игушев £ А Вепсский элемент в коми языке // Congr. Quintus Intern. Fenno-Ugristarum, Turku 2027 aug. 1980. Turku, 1981. Pt. 7. P. 192-197.
Картотека «Словаря русских говоров Карелии и сопредельных областей» (в тексте - КСРГК).
Картотека «Словаря русских народных говоров» (в тексте - КСРНГ).
Кожеватова О. А. Пути образования общего регионального лексического фонда на Европейском Севере России // Ономастика и диалектная лексика. Екатеринбург, 1996. С. 3-12.
КомягинаЛ. П. Лексический атлас Архангельской области. Архангельск, 1994. 235 с.
Кривощекова-Гантман А. С. Коми-пермяцкие заимствования в русских говорах Верхнего Прикамья // Этимологические исследования. Свердловск, 1981. С. 46-62.
Куликовский Г. И. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1898.
Лаучюте Ю. А. Словарь балтизмов в русском языке. Л., 1982. 211 с.
Логинов К М. Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья. СПб.: Наука, 1993.150 с.
Лыткин В. И., Гуляев £ С. Краткий этимологический словарь коми языка. Сыктывкар, 1999 (в тексте - КЭСКЯ).
Лыткин В. И. Историческая морфология коми языка. Пермь; Сыктывкар, 1995.
Лыткин В. И. Коми-язьвинский диалект. М., 1961.
Лыткин В. И. Вепсско-карельские заимствования в коми-зырянских диалектах // Сб. академику В. В. Виноградову. М., 1956. С. 173-189.
Матвеев А. К Заимствования из пермских языков в русских говорах Северного и Среднего Урала // Acta linguictica. Budapest, 1964. Т. 14, F. 3-4. P. 285-315.
Материалы для словаря финно-угро-самодий-ских заимствований в говорах Русского Севера. Вып. 1 (А-И) / Под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург, 2004. 142 с. (в тексте - МСФУСЗ).
Меркурьев И. С. Живая речь кольских поморов. Мурманск, 1979.184 с.
Народы Поволжья и Приуралья. Коми-зыряне, Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000. 579 с.
Новгородский областной словарь / Отв. ред.
В. П. Строгова. Вып. 1-12. Новгород, 1992-1995 (в тексте - НОС).
Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Академии наук. СПб., 1852. 275 с. (в тексте - Опыт).
Погодин А. Л. Севернорусские словарные заимствования из финского языка // Варшавские университетские известия. 1904. № 4. С. 1-72.
Полевое лингвогеографическое обследование автора (в тексте - ПЛГО).
Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885. 199 с.
Словарная картотека пинежских говоров, дар Г. Я. Симиной Словарной картотеке ИРЯЗ (ныне картотека СРНГ, хранящаяся в ИЛИ РАН).
Словарь вепсского языка. / Сост. М. И. Зайцева, М. И. Муллонен. Л., 1972 (в тексте - СВЯ).
Словарь говоров Русского Севера / Под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001-2011. Т. 1-5 (в тексте-СГРС).
Словарь карельского языка (ливвиковский диалект) / Сост. Г. Н. Макаров. Петрозаводск, 1990. 495 с. (в тексте - СКЯМ).
Словарь карельского языка (тверские говоры) / Сост. А. В. Пунжина. Петрозаводск, 1994. 396 с. (в тексте -СКЯП).
Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей / Гл. ред. А. С. Герд. СПб., 1994-2005. Т. 1-6 (в тексте-СРГК).
Словарь русских говоров Низовой Печоры / Под ред. Л. А. Ивашко. СПб., 2003-2005. Т. 1-2 (в тексте-СРГНП).
Словарь русских говоров Среднего Урала / Под. ред. А. К. Матвеева. Свердловск, 1964-1988. Т. 1-7 (в тексте - СРГСУ).
Словарь русских народных говоров. Т. 1-46. М., Л., СПб., 1965-2013 (в тексте - СРНГ).
Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып. 1-29. М., 1975-2011 (в тексте - СлРЯ. XI-XVII вв.).
Словарь собственно-карельских говоров Карелии / Сост. В. П. Федотова, Т. П. Бойко. Петрозаводск, 2009.350 с. (в тексте - ССКГК).
Словарь церковнославянского и русского языка, сост. Вторым отд. Акад. наук. СПб., 1847. Т. I—IV (в тексте - Слов. Акад. 1847).
Сорвачева В. А. Некоторые фонетические и морфологические особенности верхневашского говора удорского диалекта // Лингвист, сб. Вып. 2. Сыктывкар, 1952.
Сорвачева В. А., Безносикова Л. М. Удорский диалект коми языка. М., 1990.
Ткаченко О. Б. Мерянский язык. Киев: Наукова Думка, 1985. 207 с.
Труды Московской диалектологической комиссии. Вып. 1-6. М., 1908-1917 (втексте-Тр. МДК).
Туркин А. И. Этногенез народа коми по данным топонимии и лексики: Препринт ИЯЛ АН Эстонской ССР. Вып. 31. Таллин, 1985.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М., 1964-1973.
Федюнева Г. В. О прибалтийско-финском компоненте в коми языке // Известия Уральского государственного университета. 2008. № 55.
С.172-180.
Хаузенберг А.-Р. Рец. на кн.: Bartens
R. Permilaisten kielten rakenne ja kehitys. Memoires de la Societe Finno-ougrienne. 238. Helsinki, 2000. 376 s. // Linguistica Uralica. 38, № 4. Tallinn, 2002.
Хаузенберг A.-P. К проблеме ареальных инноваций в коми языке // Пермистика - 8: Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками. Сыктывкар, 2001.
Хаузенберг А.-Р. Некоторые вопросы истории коми языка в свете теории контактов // В. И. Лыткин и финно-угорский мир. Сыктывкар, 1999.
Хаузенберг А.-Р. О некоторых явлениях конвергентного развития и взаимовлияния языков // К истории малых народностей Европейского Севера СССР. Петрозаводск, 1979.
Цыпанов Є А. Коми кыв. Самоучитель коми языка. Сыктывкар, 1992. 288 с.
Эдельман Д. И. Иранские и славянские языки. Исторические отношения. М., 2002. 230 с.
Ярославский областной словарь. Вып. 1-10. Ярославль, 1981-1991 (в тексте - ЯОС).
Гоінченко Б. Д. Словарь української мови. Киев, 1907-1909. Т. I-IV.
Етимологічний словник української мови. Київ, 1982-2012. Т. 1-6 (в тексте-ЭСУМ).
Этымалапчны слоунік баларускай мовы. Мінск, 1978-2010. Т. 1-13 (в тексте-ЭСБМ).
Bartens R. Permilaisten kielten rakenne ja kehitys // Memoires de la Societe Finno-ougrienne. 238. Helsinki, 2000.
Collinder B. Fenno-Ugric Vocabulary. An Etymological Dictionary of the Uralic Languages. Uppsala, 1955.
Etymologisk ordbog over det norske og det danske sprog. Oslo, 1999. 1089 s. (в тексте - EOND).
Hausenberg A.-R. Die ostseefinnisch-permischen Kontaktworter in Zeit und Raum // Eesti NSV Teaduste akademia: Preprint KKI-30. Tallinn, 1985.
Hausenberg A.-R. Onko komin ja itamerensuomalaisissa kielissa areaalisia yhteispiirteita // Congr. Octavus Internat Fenno-Ugristarum VIII. Jyvaskyla, 1995. P. 4.
Hausenberg A.-R. Probleme der ostseefinnisch-permischen Sprachkontakte // Eesti NSV Teaduste akademia: Preprint KKI-23. Tallinn, 1983.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Мызников Сергей Алексеевич
зав. словарным отделом, д. фил. н.
Институт лингвистических исследований РАН Тучков пер., д. 9, Санкт-Петербург, Россия, 199053 эл. почта: [email protected] тел.: (812) 3281611
Itkonen Т. I. Lappische Lehnworter im Russischen // STT. В. XXVII, Helsinki, 1932. S. 45-65.
Itkonen Т. I. Koltan ja kuolanlapin sanakirja. O. 1-2 // LSFU, XV. Helsinki, 1958. Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnworter im Russischen. Helsingfors, 1915.
Karjalan kielen sanakirja. O. 1-5 // LSFU, XVI, 1-5. Helsinki, 1968-1997 (в тексте - KKS).
Liden E. Germanische Lehnworter im Finnischen und Lappischen // FUF. B. 1911. H. 1-2. S. 123138.
Redei K. Uralisches etymologicshesWorterbuch. B.l. Uralische und finnisch-ugrische Schicht. Bd. 2. Finnisch-permische und finnisch-wolgaische Schicht. Ugrische Schicht. Budapest, 1988.
Sebestyen I. Fak es fas helyek regi nevel az urali nyelverkben // Finnugor ertekezesek, 7. Budapest, 1943.
Suomen kielen etymologinen sanakirja. O. 1-7. Helsinki, 1955-1981 (в тексте - SKES).
Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakirja. O. 1-3. Helsinki, 1992-2000 (в тексте -SSAP).
Uotila Т. E. Huomautuksia syrjaanin itamerensuoma-laisista lainasanoista//Virittaja. 1936. S. 199-207.
Uotila Т. E Syrjanische Chrestomatie mit grammati-kalischem und etymologischem Worterverzeichnis. Helsinki, 1938.
Wichmann Y. Die tschuwassischen Lehnworter in den permischen Sprachen. MSFO, 21. Helsingfors, 1903.
Wichmann Y. Syrjaanit ja karjalaiset//Valvoja. 1920. 40. S. 4-9.
Wichman Y., Uotila Т. E. Syrjanischer Wortschatz // SFU. VII. Helsinki, 1942. 487 s.
Myznikov, Sergey
Institute for Linguistic Studies,
Russian Academy of Sciences 9TuchkovSt., 199053 St. Petersburg, Russia e-mail: [email protected] tel.: (812)3281611
