CC BY
65
Лилия КАЛЬМИНА
НЕКОРЕННЫЕ ЭТНИЧЕСКИЕ ГРУППЫ В ЗАБАЙКАЛЬЕ КАК ОБЪЕКТ ЭТНИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ САМОДЕРЖАВИЯ (середина XIX в. - 1917 г.)
В статье рассматривается политика самодержавия по отношению к некоренным этническим группам в Забайкалье, которая отличалась от общеимперской большей мягкостью, поскольку ссыльные - основной источник их формирования - рассматривались региональной администрацией не столько как преступники, сколько как колонизационный элемент, необходимый для освоения региона.
The article studies the policy towards ethnic groups of Transbaikal region which was characterized with greater soft-heartedness than one, common to the whole Empire because exiles were the main source of their development being treated by the local administration mainly not as criminals but the colonization element vitally important for regional development.
Ключевые слова:
этническая политика, диаспора, региональные особенности, колонизация, конфессиональная идентичность; ethnic policy, diaspora, regional peculiarities, colonization, confessional identity.
Этническая политика всегда была одним из приоритетных направлений деятельности многонационального государства. Хотя трудноразрешимые межнациональные конфликты не являются неизбежными и не предопределены самой природой эт-ничности и фактом сосуществования различных национальностей в рамках одного государства1, этническая разнородность, тем не менее, несет в себе некоторый конфликтогенный потенциал. Поэтому вопросы формирования этнополитической стратегии государства остаются актуальными, модифицируясь в соответствии с целым комплексом обстоятельств.
Приоритетом политики самодержавия в отношении нерусских народов служила внутренняя и внешняя безопасность: этническая гетерогенность объективно представляла угрозу целостности империи. За несколько столетий ее конструирования политика в отношении «национальных окраин» варьировалась в зависимости от степени лояльности последних. Движение нерусских народов, столь же опасное для стабильности и единства империи, как и революционное, подлежало немедленному подавлению. При обеспечении нерусскими элитами социально-политической стабильности в своих регионах их принимали в качестве партнеров2. В последние десятилетия XIX в. поливариантность этнической политики сменилась великодержавным наступлением на права неправославного населения3. Но, хотя российская политика по отношению к разным народам и обнаружила нарастающую тенденцию к репрессиям и усиленной унификации, представление о последовательной русификации с целью превращения Российской империи в однородное цельное национальное государство было бы слишком упрощенным. Этническая политика не была одномерной ни во времени, ни в пространстве и дифференцировалась на разных этапах и разных территориях. Самодержавие понимало невозможность подчинения
1 Тишков В.А. Этнология и политика. — М., 2005, с. 52—53.
2 Каппелер А. Россия — многонациональная империя. — М., 2000, с.183.
3 Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика / состав. Д.Ю. Арапов. - М., 2001, с. 24.
КАЛЬМИНА
Лилия
Владимировна —
д.и.н.,доцент;
ведущий научный
сотрудник
Института
монголовединия,
иуддологии
у тибетологии
СОР АН
lilia@burnet.ru
окраин империи действию общеимперских юридических норм в полном объеме1.
Сибирь в ряду окраинных регионов занимала особое место как край ссылки и каторги с соответственным законодательно-территориальным устройством и одновременно регион активной колонизации, объект потенциального вложения значительных финансовых средств. Особые надежды правительство связывало с Забайкальем ввиду его важной геополитической роли для выхода в центральноазиатское пространство, однако сложные природно-климатические условия, неразвитость инфраструктуры и неблагоприятная демографическая ситуация осложняли колонизацию этого региона, социальноэкономическое развитие которого значительно отставало от других сибирских территорий. Это во многом обусловило региональные особенности этнической политики, в том числе по отношению к некоренным этническим группам, которая, хотя в целом и следовала в русле имперской политики, отличалась значительной самостоятельностью.
Несмотря на то что основной составляющей этнических общностей, оказавшихся в регионе в роли диаспоры, была ссылка, политика по отношению к ним была более мягкой, чем в «метрополиях» — территориях их компактного проживания и местах «исхода» в Сибирь. Во-первых, в отличие от центральной власти, для которой наиболее важным было карательное значение ссылки, региональная власть рассматривала ссыльных, прежде всего, в качестве колонизационного элемента, необходимого для экономического освоения региона2. Во-вторых, некоренные этнические группы — поляки, татары, евреи — были малочисленны и, в силу своей отдаленности от основной массы единоверцев и многолетней жизни в «рассеянье», не имели практически никакого политического влияния и не представляли опасности для империи.
Независимость региональной этнической политики особенно заметна в отношении к полякам. После восстаний 1831 и
1 Дамешек И.Л. Российские окраины в имперской стратегии власти (начало XIX — начало ХХ вв.). — Иркутск, 2005, с. 155—156.
2 Ремнев А.В. Самодержавие и Сибирь в конце XIX — начале XX века: проблемы регионального управления // Отечественная история, 1994,
№ 2, с. 67.
1863—64 гг. в глазах империи они стали возмутителями общественного спокойствия, которых можно обуздать только жестокими репрессиями, и поэтому на протяжении, по крайней мере, четырех десятилетий они численно преобладали среди государственных преступников и определяли облик политической ссылки. Однако в исследуемом регионе поляки были почти привилегированным «сословием», беспрепятственно занимавшимся интеллектуальным трудом, хотя он и был для них запрещен Правилами по устройству быта сосланных в Сибирь поляков. В то время как официальный Петербург, отчаянно боявшийся их деятельности «в противоправительственных целях», запрещал им заниматься воспитанием детей, преподаванием, содержанием аптек, типографий, фотографий, иметь медицинскую практику, служить в правительственных учреждениях и т.д., региональная администрация охотно удовлетворяла прошения ссыльных поляков-медиков о разрешении поступить на регулярную гражданскую службу по медицинскому ведомству, руководствуясь здоровым прагматизмом. В среде ссыльных поляков было немало опытных врачей, педагогов и других специалистов, острую нехватку которых испытывал регион3.
Политика по отношению к мусульманским народам в регионе в целом копировала имперский вариант: содействие экономическому и духовному развитию при государственном контроле за степенью распространения ислама. На рубеже XIX—XX вв., с усилением тенденции модернизации жизни мусульман путем реформирования системы религиозного образования и привнесения в мусульманскую культуру европейских культурных ценностей (джадидизм), а также политизацией движения джадидов, требовавших широкого самоуправления мусульман в вопросах вероисповедания и просвещения и независимой юрисдикции в некоторых областях права, самодержавие заметно ужесточило контроль за системой исламского просвещения. Стремление мусульманских просветителей к улучше-
3 Мулина С.А. Поляки-медики в западносибирской ссылке // История и культура поляков в Сибири : сборник материалов межрегиональной научно-практической конференции «История и культура поляков Сибири» 2005—2006 гг. — Красноярск, 2006, с. 37—38; Шостакович Б.С. Поляки в Сибири: экскурс в историю // Поляки в Бурятии. — Улан-Удэ, 1996, с. 56.
нию культурной, правовой и экономической жизни мусульман расценивалось как политическая деятельность, и общества, преследовавшие подобные цели, подвергались гонениям1, а распространение панисламизма империя считала одной из наиболее серьезных для себя опасностей даже на территориях с незначительным процентом мусульман2. У нас есть все основания предполагать, что мусульманские общины Забайкалья остались за пределами влияния идей панисламизма. Для его распространения в области не было базы: ни достаточного уровня образования местных мусульман (ни один из них не получил образования выше начального), ни разветвленной сети национальных школ, которые, как правило, становятся проводниками национальных идей и являются если не единственным, то, по крайней мере, основным институтом воздействия на общественное сознание. Но следует признать, что отдаленность от конфессионального «материка», малочисленность и дисперсность расселения мусульман в области (по переписи 1897 г. они составляли всего 0,48% ее населения3) могли притупить бдительность полицейских органов, которые не проявили служебного рвения в поисках и искоренении крамолы. По крайней мере, Иркутское губернское жандармское управление не смогло отыскать «никакого тайного общества в губернии», доложив в департамент полиции, что «фактическая деятельность по осуществлении упомянутого предприятия пока совершенно незаметна, и дело это остается пока лишь в области предположений»4, хотя идеи панисламизма достаточно глубоко проникли в менталитет иркутских мусульман и сыграли значительную роль в жизни татарской общины Иркутска»5.
Региональная политика по отношению
1 Нам И.В. Национальные меньшинства Сибири и Дальнего Востока на историческом переломе (1917 — 1922 гг.). — Томск, 2009, с. 78.
2 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 102, ДПОО, оп. 241. 1911, д. 74, ч. 27, л. 1.
3 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи. Т. КХХГУ Забайкальская область. — СПб., 1904, с. 23, 62—63.
4 ГАРФ, ф. 102. ДПОО, оп. 241. 1911, д. 74, ч. 27, л. 1.
5 Бобкова Г.И. История татарских общин
Иркутской губернии конца XIX — начала XX в. :
автореф. дисс. ...к.и.н. — Иркутск, 2006, с. 20.
к евреям в целом следовала в фарватере общеимперской политики дискриминации и сегрегации — пожалуй, на первый взгляд, даже в более жестком варианте. Ограничение в передвижении по региону пределами волости или уезда, что не практиковалось по отношению ни к какому другому этносу, позволило ввести в научный оборот термин «сибирская черта еврейской оседлости»6. Это уникальное явление, когда «жизненное пространство» каждого представителя еврейского этноса было жестко ограничено рамками определенной территории, которую он не имел права покидать без специального разрешения. Очевидно, черту оседлости как привычную форму сдерживания еврейской активности породила инерция государственного антисемитизма, проводниками которого стали приехавшие из центра чиновники различного ранга. Однако законодательство о сибирской черте оседлости спасовало перед реалиями сибирской жизни: евреи с легкостью обходили его, достаточно свободно передвигаясь по региону и проживая вне мест их фактической приписки. Причины пренебрежения региональной власти существующим законодательством мы видим в следующем. Во-первых, неопределенность в законоположениях, допускающая самое разнообразное их толкование и тем сводящая исполнительскую дисциплину на местах практически к нулю. Во-вторых, физическая неспособность местной администрации при огромном множестве дел такого рода контролировать их точное исполнение. И наконец, — несомненная польза, которую евреи приносили краю своей экономической деятельностью, что было признано на уровне генерал-губер-наторов7. Для евреев, более других этнических групп приспособленных к процессу капитализации экономики, который переживала Сибирь, в колонизуемом регионе открылся невиданный простор для хозяйственной деятельности. Это позволило им, несмотря на двойную правовую ущербность (как ссыльных и как собственно евреев), в короткое время стать
6 Кальмина Л.В. Еврейские общины Восточной Сибири (середина ХіХ в. — февраль 1917 года). — Улан-Удэ, 2003, с. 49-60.
7 Государственный архив Иркутской области (ГАИО), ф. 25, оп. 9, к. 917, д. 26, л. 259, 384-385; Иркутский генерал-губернатор. Всеподданнейший отчет за 1900-1901 гг. — Иркутск, 1901, с. 70.
весьма заметными в экономике края и занять лидирующее положение во многих ее отраслях. Но роль евреев в экономике Забайкалья выглядит феноменом даже на фоне их впечатляющих заслуг в развитии Сибири в целом: здесь они были не просто заметны — они составили деловую элиту области. Процент евреев в купеческих гильдиях забайкальских городов доходил до 70, хотя их доля в городском населении не превышала 15%, а в числе купцов первой гильдии евреи составляли абсолютное большинство. В 1908 г. в Чите из 46 фирм евреи владели 20, в Нерчинске из 21 — 12, в станице Сретенской из 30 — 22. Из пяти компаний, имеющих свои пароходства, три принадлежали евреям1. В областном центре г. Чите им принадлежала вся мясная торговля, половина торговли жировыми товарами, железом и другими металлами, большая часть торговли ювелирными, лакокрасочными изделиями, парфюмерией, кожевенными товарами, лесом. Местная власть всячески поощряла деловую активность евреев, с тем чтобы они как сложившиеся носители капиталистических отношений научили регион, с опозданием входивший в новую экономическую систему, капитализму, поэтому достаточно часто закрывала глаза на нарушение ими законодательства.
Региональной сибирской особенностью было отсутствие насильственного обращения в православную веру — переход в нее стимулировался только различными льготами. К примеру, массовое принятие православия польскими конфедератами в 1773—1774 гг. исследователи связывают с принятием в 1773 г. Указа о «непосы-лании в Сибирь на поселение польских конфедератов, воспринявших православную Греко-российскую веру и об оставлении их в свободном состоянии». Xотя в указе речь шла об еще не отправленных в Сибирь конфедератах, в самой Сибири, по-видимому, это распоряжение было воспринято как возможность возвращения на родину2. Татар к обращению в христианство побуждало частичное освобождение от
1 Весь Иркутск с отделом Забайкальской области на 1908 год. — Иркутск, 1908, отд. V. Забайкальская область, стб. 19—22.
2 Крих А.А. Барские конфедераты на поселении в г. Таре (последняя треть ХУГГГ в.) // История и культура поляков в Сибири : сборник материалов межрегиональной научно-практической конференции «История и культура поляков Сибири» 2005—2006 гг. — Красноярск, 2006, с. 25.
уплаты налогов и воинской службы, а как поселенцы они получали новые льготы. Евреи меняли вероисповедание чаще других — для получения права свободного передвижения или образования в обход установленной для них процентной квоты. Сам факт, что обращение в христианство освобождало еврея от правовой дискриминации, можно рассматривать как надежный индикатор отношения властей к иудаизму. Однако отказ от него не приносил желанного равноправия, поскольку в этом случае акцент делался на этническую принадлежность еврея.
Открытие духовных учреждений разных вероисповеданий в Сибири вообще и в Забайкалье в частности, за редким исключением, не встречало препятствий. Определяющим при разрешении на открытие была численно укрепившаяся диаспора, обнаружившая тягу к духовной жизни. В частности, Нерчинский рим-с ко-католический приход был открыт после ссылки сюда участников восстания 1831 г., синагоги в Верхнеудинске и в Петровском Заводе Верхнеудинского округа — в 1882 г., когда здешние еврейские диаспоры были уже многочисленными и финансово самодостаточными3. А вот первая мечеть, появившаяся в областном центре Забайкальской области г. Чите только в 1901 г., долгое время оставалась един-ственной4, в то время как в Иркутской губернии на рубеже XГX—XX вв. их было уже 235. Однако причину столь позднего начала полноценной конфессиональной жизни забайкальских мусульман не следует искать в нюансах этнической политики в Забайкалье или опасениях мусульманского прозелитизма в области. Напротив, хотя ни в одной из мусульманских общин региона не числилось двухсот самостоятельных мужчин-домохозяев, положенных по закону для открытия мечети, это не стало препятствием в отправлении духовных потребностей здешних мусульман. В магометанских приходах, подведомственных Оренбургскому духовному собранию, допускалось любое число верующих
3 Гребенщиков Н., Полянская О. Поляки — казаки Сибири // Поляки в Бурятии. — Улан-Удэ, 2005, вып. V, с. 37; Кальмина Л.В., Курас Л.В. Еврейская община в Западном Забайкалье (60-е годы XIX века — февраль 1917 года). — Улан-Удэ, 1999, с. 107.
4 Сибирский торгово-промышленный календарь на 1910 г. — Томск, 1910, отд. V, с. 226.
5 Бобкова Г.И. Указ. соч., с. 18.
для открытия мечети — при «отсутствии соблазна вере для живущих вместе с магометанами христиан и новокрещенных татар»1. Причина позднего открытия мечетей в регионе была лишь в малочисленности, низком социальном статусе и уровне образования забайкальских мусульман, что долго не позволяло им составить обоснованное ходатайство. В первое десятилетие XX в., с появлением устойчивых татарской и польской диаспор в уездном городе Верхнеудинске, разрешение на открытие католического костела и татарской мечети было получено ими без затруднений2.
Несмотря на то что даже после отмены в 1900 г. массовой ссылки Иркутское генерал-губернаторство оставалось «единственным местом ссылки на поселение из всех местностей Европейской и Азиатской России»3 и, следовательно, ссылка оставалась значительным источником пополнения диаспор в регионе, этническая политика здесь проводилась в более мягком варианте, чем в западных частях империи. Во-первых, потому, что диаспоры рассматривались сибирской администрацией, прежде всего, как колонизационный элемент, призванный внести свою лепту в развитие экономики
1 СЗРИ. Изд. 1900 г. Т. XII, ч. 1. Устав Строит., гл. 5, ст. 155; ПСЗРИ. Собр. третье. - СПб., 1888, т. 6, отд. 1, с. 532-533.
2 Национальный архив Республики Бурятия (НАРБ), ф. 10, оп. 1. д. 1877, л. 2; д. 2346, л. 2.
3 Всеподданнейший отчет Иркутского генерал-губернатора за 1910-1911 гг. - Б.м., б.г., с. 36.
и культуры края, а Забайкалье как наиболее отсталый в экономическом отношении, но перспективный регион нуждался в быстрой капитализации. Во-вторых, в силу отдаленности некоренных этнических групп от основной массы единоверцев и их дисперсного расселения, какие-либо сепаратистские тенденции, представляющие угрозу безопасности империи, отсутствовали. Наконец, духовные учреждения, являвшиеся хранителем конфессиональной идентичности, появились в регионе относительно поздно и не оказали существенного влияния на его политическую жизнь. Как регион больших возможностей и будущих солидных инвестиций, Забайкалье в начале XX в. все больше стало притягивать вольных переселенцев, в том числе из национальных меньшинств, которые связывали с ним надежды заработать деньги, сделать карьеру и избежать крайностей в этнической политике государства, с которыми сталкивались их единоверцы в западных губерниях империи.
Сегодня межэтническая ситуация в Забайкалье остается одной из самых стабильных в России, что объясняется геополитической ролью региона («ворота на Восток»), особенностями формирования его населения, десятилетиями прибывавшего сюда из всех регионов страны, и традиционно проводившейся местной администрацией политикой поощрения миграционного притока для хозяйственного освоения края.
