CC BY
163
АВИЛОВ Роман Сергеевич
канд. ист. наук, научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (г. Владивосток); главный библиотекарь Научной библиотеки ДВФУ (г. Владивосток) Электронная почта: avilov-1987@mail.ru
Неизвестная экспедиция русского военного отряда в 1896 г. в Китай по материалам «Сибирских воспоминаний» барона А. П. Будберга
УДК 930:355/359.07
Статья посвящена истории Сунгарийской экспедиции 1896 г., проведенной в Северной Маньчжурии под руководством А. П. Будберга. Официальный отчёт о ней разыскать не удалось, но она была подробнейшим образом описана в его «Сибирских воспоминаниях», которые посвящены его службе в Сибири и на российском Дальнем Востоке. Они публиковались в США и практически неизвестны отечественному исследователю. Экспедиция была направлена Командующим войсками Приамурского военного округа С. М. Духовским по просьбе китайских властей, изучила возможности размещения русских отрядов для борьбы с хунхузами и собрала военно-географические данные.
Приамурский военный округ,
Алексей Павлович Будберг, Маньчжурия, русская армия, военное
востоковедение
Несмотря на неослабевающий интерес к соседям России по АТР, их истории и культуре, многое, что делалось для изучения этих стран ещё во времена Российской империи, по-прежнему остаётся изученным далеко не полностью. И если труды гражданских специалистов старой России известны современным востоковедам достаточно хорошо, то военное востоковедение до последнего времени было практически за пределами внимания исследователей, чему есть как объективные, так и субъективные причины [5, с. 5-7]. К числу первых относится, прежде всего, характер проведённой ими работы, носившей в большинстве случаев ярко выраженный практический характер, сложность поиска отчётных и аналитических документов в архивах, а так же частичная закрытость этих материалов для исследователей в советское время. К субъективным причинам можно отнести характер рассматриваемых военными вопросов взаимоотношений стран и их народов, зачастую сложных, противоречивых и очень «неудобных».
В результате многие русские военные экспедиции в Китай и Корею оказались просто неизвестными современным российским и зарубежным специалистам, а имена командиров этих экспедиций ассоциируются у исследователей с чем угодно, но только не с изучением азиатских стран. К числу таких офицеров принадлежит и барон Алексей Павлович Будберг, получивший в отечественной историографии широкую известность благодаря «Дневнику белогвардейца», опубликованному с купюрами даже в СССР [6]. И это при том, что он был участ-
Автор выражает благодарность за неоценимую помощь в сборе материалов Музею русской культуры в г. Сан-Франциско, Правлению музея и лично вице-председателю Правления господину Иву Франкьену (Yves Franquien), Дому русского зарубежья имени Александра Солженицына и лично заместителю директора по вопросам культурно-исторического наследия И. В. Домнину, а также д.х.н., действительному члену Общества изучения Амурского края - Приморского краевого отделения РГО В. И. Калинину.
1 Все даты до 14 февраля 1918 г. в статье приведены по юлианскому календарю, т.е. по старому стилю.
2 С. М. Духовской вернулся в округ из поездки в Европейскую Россию лишь 31 июля 1896 г. [17].
3 Коллежский асессор Мечислав Осипович Шаняв-
4 Будберг отличался умением очень быстро и качественно писать отчеты, приказы и распоряжения.
ником трёх войн - Китайского похода 1900-1901 гг., Русско-японской 1904-1905 гг. и Первой мировой 1914-1918 гг. и свидетелем трёх революций - Первой русской революции 1905-1907 гг., Февральской и Октябрьской революций 1917 г. Причём, обладая феноменальной памятью, он оставил подробные воспоминания обо всех указанных событиях. Часть из них уже опубликована в России [1, с. 309-374; 13], другие ещё ждут своего часа.
В рамках данной статьи поставлена цель ознакомить российских исследователей с осуществлённой им в 1896 г.1 Сунгарийской экспедицией. Официальный отчёт о ней до настоящего времени разыскать не удалось, однако она была подробнейшим образом описана в его воспоминаниях о службе в Сибири и на российском Дальнем Востоке. Они публиковались в 1930-1938 гг. в «Вестнике Общества русских ветеранов Великой войны» (Вестник ОРВВВ), который издавался в г. Сан-Франциско (США) небольшим тиражом на деньги самого Общества, председателем которого был А. П. Будберг и силами его членов. В результате это издание осталось практически не известно отечественным исследователям. Однако большая часть выпусков сохранилась в фондах Музея русской культуры г. Сан-Франциско (Калифорния, США), что делает возможным исследование опубликованных в них материалов.
Служба молодого офицера Генерального штаба в Приамурском военном округе началась 4 декабря 1895 г., когда он сошёл с парохода на берег порта Владивосток [7, с. 12]. Пробыв в городе несколько дней и успев получить здесь первые впечатления от дальневосточной жизни, он отправился далее к месту службы в г. Хабаровск, куда прибыл 17 декабря 1895 г. и вскоре приступил к исполнению обязанностей обер-офицера для поручений при окружном штабе Приамурского военного округа. Округом тогда временно командовал генерал-лейтенант Н. И. Гродеков2, Начальником штаба был Генерального штаба генерал-майор К. Н. Грибский [8, с. 28-33].
Возвращение С. М. Духовского с его свитой, к которой Будберг относился весьма прохладно, внесло резкую перемену в столь нравившийся ему уклад «хабаровской жизни - спокойный, в меру рабочий, в меру учёный, в меру весёлый, но очень приличный и уравновешенный, - вспоминал он спустя годы. - Со свойственной мне стремительностью я стал немедленно на это реагировать, и собрал вокруг себя целую партию фрондирующих; причём очень мало стеснялся в выражениях по адресу обитателей и прихвостней генерал-губернаторского дворца, а при первой же встрече с весьма влиятельным чиновником для особых поручений Шанявским3, сразу же наговорил ему много очень неприятного» [9, с. 21-22].
Чтобы спасти ценного сотрудника4 от возможных неприятностей по службе, благоволивший к нему начальник Окружного штаба генерал-майор К. Н. Грибский, назначил его в спешно отправлявшуюся военную экспедицию по р. Сунгари [10, с. 25]. Командировка была следствием знаменитой «хунхузиады» лета 1896 г., когда разбои, производимые шайками хунхузов даже в пределах Северной Маньчжурии, достигли таких масштабов [18, т. 82, с. 177-206, т. 83, с. 538-564], что уже китайские власти, не имевшие ни сил, ни возможностей решить эту проблему самостоятельно обратились к России «с
просьбой послать в Северную Маньчжурию наши войска и положить предел хунхузским подвигам» [10, с. 25].
По мнению Будберга эту возможность следовало немедленно использовать для занятия наиболее важных пунктов Северной Маньчжурии (Хайлар5, Сансин6 и Нингута7), и ликвидировать шайки в указанных районах. Однако Командующий войсками Приамурского военного округа С. М. Духовской на это не решился, приказав предварительно отправить по этим направлениям рекогносцировочные экспедиции «для выяснения возможности размещения там наших отрядов и их довольствия местными средствами» [10, с. 25].
Алексей Павлович был назначен для рекогносцировки Сансинского направления и района среднего течения р. Сунгари и вспоминал, что ему «дали охотничью команду 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона, прикрыв - не знаю для чего - настоящую цель экспедиции необходимостью конвоировать пароход Св. Иннокентий, отправляемый на Сунгари крупным китайским купцом Тифонтаем» [10, с. 25].
Экспедицию снаряжали наспех, т.к. оставалось мало навигационного времени и на все экстренные расходы её руководителю выдали 100 руб., которых не хватало даже на покупку приличного фотоаппарата, не говоря о том, что в эту сумму входили и расходы на представительство, т.е. на приём и угощение китайских властей; «разойтись тут было негде и по совету, знающих Китай лиц, оставалось ограничиться покупкой ящика со сладкими наливками и двух ящиков Сараджевского коньяка, чтобы смесью из наливок и коньяка ублажать китайских чиновников», - констатировал Будберг [10, с. 25-26].
Костяк рекогносцировочной партии составила охотничья команда 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона - 40 «отборных молодцов, настоящих охотников, втянутых в таёжную жизнь; начальником команды был подпоручик Редько, грубоватый, но дельный и честный офицер, совсем нетронутый больными сторонами местной службы и жизни и притом страстный любитель охоты и приключений» [10, с. 25-26]. Пароходом командовал уже в те времена легендарный штурман дальнего плавания Д. А. Лухманов8, который «оказался очень интересным собеседником, незаменимым балагуром и рассказчиком, анекдотистом, певцом, поэтом и очень распорядительным и решительным капитаном» [10, с. 26]. В помощь ему на пароходе был предоставленный Тифонтаем китаец-лоцман, считавшийся знатоком малоизвестной и капризной р. Сунгари [10, с. 26]. На случай же «его лоцманской неустойки» на корабле имелись схематические наброски фарватера реки, снятые в июне-июле прошлого, 1895 г., экспедицией Генерального штаба подполковника М. В. Грулёва [15, с. 97-133].
Время для начала экспедиции тоже было не самое удачное, т.к. вверх по р. Амур пришлось плыть в разгар обычного летнего мелководья, лавируя среди многочисленных мелей и пробираясь через капризные и плохо обставленные перекаты. Несколько раз пароход садился на мель, «после чего все раздевались, лезли в воду и спихивали пароход и буксируемую им баржу на потерянный ими фарватер» [10, с. 26]. На третьи сутки они добрались до большой казачьей станицы Михайло-Семёновской9, лежащей против впадения р. Сунгари в р. Амур, где и закончили последние приготовления к предстоящей экспедиции [10, с. 26].
5 В настоящее время г. Хайлар автономного района Внутренняя Монголия КНР.
6 В настоящее время г. Илань провинции Хейлунц-зян КНР.
7 В настоящее время г. Ниньань провинции Хей-лунцзян КНР.
8 Лухманов Дмитрий Афанасьевич (1867-1946 гг.).
9 Расположена в 656 верстах от г. Благовещенск ниже по течению. В настоящее время - с. Ленинское в Еврейской автономной области.
10 В настоящее время посёлок Фуцзинь провинции Хейлунцзян КНР.
11 Для барона такая дипломатия, привычная в то время, была мало приятна, тем более, что пить он не любил и даже попав
в сильно пьющую компанию, ограничивался обычно бокалом вина или парой бокалов шампанского да и то, только в том случае, если нельзя было отказаться.
Войдя в р. Сунгари экспедиция встретила сильно идущую верховую воду. Идти приходилось только днём, т.к. А. П. Будбергу поручили составить полную карту речного русла и фарватера. Во время одной из первых остановок встретили местных «инородцев-гольдов» (т.е. нанайцев) и посетили их «убогие становища». Из всего их обихода молодому генштабисту очень понравилось древнее фитильное ружьё с прикладом, украшенным вделанными в дерево грубыми изображениями разных зверей и птиц. Он очень хотел приобрести его для Хабаровского музея и предлагал его владельцу новый Винчестер и шестьдесят серебряных рублей, но получил решительный отказ, поскольку «ружьё не продавалось ни за какие деньги, так как в нём жил бог покровитель охоты, который давал владельцу ружья, необходимую для него дичь, и с потерей которого гольд лишался всякого охотничьего счастья» [10, с. 26].
Там же Будберг стал свидетелем рыбной ловли, которой занималось аборигенное население. Его поразила искусность, с которой гольды ловят рыбу, «высматривая её ход с особо высоко поднятых над водой гнёзд; увидев след большой рыбы, сторожевой гольд бросался вниз на свою выдолбленную из ствола дерева лодчонку, с невероятной быстротой догонял рыбу и пробивал её небольшой острогой» [10, с. 26-27].
С местными китайскими властями экспедиция впервые встретилась в небольшой деревушке Фугдин10, лежащей в 30 верстах от устья Сунгари и являющейся местопребыванием «маньчжурско-гольдско-го начальника, соединявшего в себе очень несложные обязанности военной, гражданской и пограничной власти» [10, с. 76]. Появление парохода вызвало в ней переполох и большую сенсацию. На борт явились «какие-то китайские чиновники и сначала пытались держать себя важно и даже заносчиво, но после получения селином - так именовалось главное здесь начальство - наших официальных бумаг, всё сразу изменилось и мы сделались объектом очень примитивных, но почтительных чествований и приёмов, с поклонами, приседаниями и неизбежными угощениями китайской водкой ханшином, отвратительной на вкус дрянью, с большим содержанием сивушного масла» [10, с. 27]. Будберг обменялся с селином официальными визитами, «причём с нашей стороны была пущена в дело зверобойная смесь из наливок и коньяку, которая так понравилась гостям, что после приёма они оказались неспособными взгромоздиться на своих верховых мулов и им пришлось отправиться домой на носилках в виде недвижимых и слабо мычащих тел» [10, с. 27]11.
Следующей остановкой экспедиции стало урочище под названием Ван-ли-хотон (десять тысяч ли), расположенное на вершине горы, одиноко возвышающейся в излучине р. Сунгари. Скаты горы были очень крутые и она была доступна только со стороны лежавшей на берегу небольшой деревушки «по несомненно искусственно оборудованному когда-то подъёму; на плоской вершине горы находились остатки старинной крепости грандиозных размеров, с валами и рвами, облицованными циклопическими каменными плитами; направление валов было соображено с обстрелом скатов, а рвы оборонялись специальными выступными орильонами в роде открытых башен; всё было покрыто многовековым лесом, что показывало, что прошло много времени с тех пор, как всё это было брошено людьми. Жители
прибрежной деревушки рассказывали, что под гору шли подземные ходы, в которых находили разную утварь и предметы старинного вооружения» [10, с. 27]. К огромному сожалению Будберга, все входы и сама деревушка были залиты высоким подъёмом воды, что лишило его возможности исследовать эти подземелья и осмотреть добытые из них вещи. Из утвари ему удалось достать только «большую каменную ступку для толчения зерна, несомненно древнего корейского образца, что вполне совпадало с данными нахождения здесь когда-то северных границ древне Бохайского царства» [10, с. 27].
Последующий подъём вверх по течению реки шёл очень медленно, так как огромный подъём воды совершенно изменил весь вид речной долины, дезориентировал лоцмана и лишил всякого практического значения прошлогоднюю карту экспедиции М. В. Грулёва [10, с. 27].
В конце второй недели пути они прошли мимо Сансинского передового форта, как писал Будберг, «построенного китайцами в 1885 г., во время обострения наших отношений из-за Кульджи и назначенного для преграждения доступа русских пароходов на среднее и верхнее течение Сунгари» [10, с. 27]. Кульджинский кризис - комплекс проблем, связанных с обстановкой вокруг Илийского края (на западе Китая), где в 60-е гг. XIX в. вспыхнуло очередное восстание мусульманских народов, с которым китайские власти сами справиться не смогли. В 1871 г. Александр II, в целях предотвращения дестабилизации обстановки на границе этого региона с Россией, дал санкцию на временный ввод туда русских войск. К 1878 г. Китай подавил восстание и поставил вопрос о возвращении ему этих территорий, однако подписанный представителями двух стран в 1879 г. Ливадийский договор проблему не решил. В сентябре 1879 г. резкое обострение Кульджинского вопроса и отказ Китая ратифицировать Ливадийский
Рис. 1.
Штабс-капитан А. П. Будберг (в первом ряду второй слева), начальник кон-но-охотничьей команды 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона подпоручик Редько (в первом ряду первый слева) и сан-синский фудутун (в первом ряду третий слева) с сопровождающими лицами на борту парохода «Св. Алексий» на р. Сунгари у г. Сан-Син. 1896 г. Источник: фонды Дома русского зарубежья им. А. Солженицына.
11 В то время территория СевероВосточного Китая была разделена на провинции (которые с известной долей условности можно рассматривать как эквивалент российских генерал-губернаторств в Восточной Сибири) во главе с Цзянь-цзюнями (Дзянь-дзюнь). В свою очередь каждая провинция делилась на несколько военных областей - футу-дунств (близких, по сути, к российским военным губерна-торствам в Восточной Сибири), во главе которых стоял особый подчиненный Цзянь-цзюню начальник - футудун.
договор, привели к сильной напряжённости на границе. Оба государства начали готовиться к войне, усиливая свои войска вдоль границ и разрабатывая планы предстоящих боевых действий. Новые переговоры и отказ России от большей части заявленных требований привели к подписанию 12 февраля 1881 г. Санкт-Петербургского договора между Россией и Китаем, что на некоторое время нормализовало двусторонние отношения [2, с. 7-9; 3, с. 31-47; 14]. Если приведённая А. П. Будбергом дата строительства форта верна, то оно связано скорее не с Кульджинским кризисом, завершившимся в 1881 г., а с Савеловским, который разворачивался вокруг границ ЮжноУссурийского края как раз в 1882-1886 гг. [3, с. 47-69; 4, с. 3-5; 16, с. 5862].
В любом случае, с точки зрения молодого офицера Генерального штаба трудно было предположить такую военную обстановку, при которой русские пароходы «сунулись бы на пустынную Сунгари, но, очевидно, китайские стратеги твёрдо помнили, что первые русские завоеватели этих стран пытались проникнуть в глубь Маньчжурии именно по Сунгари, и хотя это было триста лет тому назад, это всё же не мешало закрыть эту подозрительную лазейку. Китайцы придавали этому форту такое значение, что не остановились даже перед тем, чтобы с величайшими затруднениями притащить на его вооружение несколько 15 см очень старых, но для Китая весьма внушительных пушек, снятых с каких-то береговых фортов Чжилийского побережья» [10, с. 27-28]. В задачу Будберга входило обследование и оценка боевого значения этого форта, «неизменно и гордо фигурировавшего во главе списка крепостей и укреплений Северной Маньчжурии». Впрочем, исполнение этой задачи не встретило никаких затруднений, поскольку ни охраны, ни гарнизона на форту не оказалось, а само фортификационное сооружение было типичным китайским импанем, «ничтожным земляным укреплением с тремя старыми 15 см пушками; сам форт, по китайскому обыкновению, был поставлен очень низко, ближе к воде и обстреливался ружейным огнём с холмов, командовавших над ним с севера и юга», что значительно упрощало его захват в случае военной необходимости [10, с. 28].
Пройдя «форт», пароход экспедиции подошёл к единственной в этом районе китайской таможне, назначенной для взимания местных ликинных, т.е. внутренних таможенных пошлин. «На буксируемой ... барже - ехало десятка два китайских "купез", которые с почётом встретили ликинных чиновников и усердно их угощали; по словам переводчика, китайское правительство мало что заработало от прихода нашего парохода, но зато чиновники вернулись на берег с ценными подарками и с порядочным грузом русских серебряных рублей старого чекана, которые вследствие своей высокопробности очень высоко котировались на маньчжурских и монгольских рынках» [10, с. 28]. Переводчик-китаец пояснил барону, что у китайцев «все взятки точно таксированы, и что ни один китайский купец не заплатит больше того, что установлено, но зато поднимет шум, если чиновники откажутся принять установленную благодарность, ибо будет считать, что такой отказ отразится для него очень скверно в дальнейшем и отнимет от него те льготы, которые в его представлении неразрывно связаны с данной взяткой» [10, с. 28].
Сансин, благодаря расположению при впадении в р. Сунгари её правого притока р. Мудандзян, единственного пути сообщения с богатым и населённым Нингутским районом, оказался не только довольно крупным для тогдашней Маньчжурии торговым городом, но и старым военно-административным центром всего среднего течения р. Сунгари и «местопребыванием гражданского губернатора футуду-на»12; здесь же была расположена штаб-квартира местных китайских войск [10, с. 28].
Прибытие русской экспедиции собрало на берегу р. Мудандзян, вдоль которой вытянулся город, огромные толпы китайцев, которые потом целыми днями сидели там на корточках и «глазели на невиданную большую "джонку" с огромной трубой и красными колёсами» [10, с. 28]. Первым из китайских чиновников на пароход пришёл местный полицмейстер, «весьма нахальный китаец, позволивший себе швырнуть на пол данные ему на просмотр наши официальные бумаги». Поскольку Будберга ещё в Хабаровске предупредили, что в сношениях с китайцами «не следовало давать последним никакой потачки в случае проявленной ими дерзости или невежливости, и поэтому я приказал прежде всего спустить господина полицмейстера по сходням вниз головой, а его помощнику приказал отправиться немедленно к футудуну и заявить, что пока мне не будет принесено официальное извинение за дерзость их чиновника, я воздержусь от каких-либо сношений с местными властями, а затем вернусь немедленно на Амур и сообщу в Пекин о том, как в Сансине не умеют встречать русских официальных лиц, посланных в Китай с самыми дружелюбными и полезными для этой страны целями» [10, с. 28-29].
Приказ относительно полицмейстера был исполнен охотниками линейного батальона, и «не в меру нахальный китаец кувырком отправился по сходням на берег, получив предварительно достаточное ускорение; его принудительный полёт вызвал оглушительные крики одобрения всей собравшейся на берегу толпы, что показало, что здесь в глубине Маньчжурии представители полицейского института не пользовались народным расположением, да это было вполне понятно, ибо должности начальников полиции в городах Китая покупались за большие деньги и купившему такое место надо было не только нажиться, но и вернуть предварительные расходы, да ещё уплачивать по начальству ежегодные взносы» [10, с. 29]. Вскоре после этой полицейской акции на пароход началось нашествие многочисленных китайских чиновников, приезжавших один за другим уговаривать командира экспедиции ехать с визитом к футудуну, не настаивая на предварительном извинении. Будберг, однако, твёрдо стоял на своём и сменил гнев на милость только после того, как к нему приехал командующий местными китайскими войсками, считавшийся первым заместителем футудуна и от лица последнего выразил официальное сожаление по поводу невежливости начальника городской полиции. Причём, как вспоминал барон, «в ознаменование состоявшегося перемирия мы так накачали старшего китайского воина своим коньяч-но-наливочным пойлом, что во избежание его посрамления перед стоявшей на берегу толпой, пришлось до наступления темноты сохранять на пароходе его недвижимое тело, а затем незаметно снести его на поданную с противоположного [от] берега борта лодку и отвезти его домой» [10, с. 29].
Для поездки в губернаторский ямынь были поданы рослые верховые мулы, на которых сели Будберг и Редько, после чего в сопровождении своего конвоя двинулись «по узким и грязным улицам типичного китайского города, запруженного толпами народа, собравшегося смотреть редкое зрелище» [10, с. 29]. В ямыне последовал обычный китайский приём, «с поклонами, сугубыми учтивостями, церемонными разговорами и с неизбежными чаем и ханшином». При прощании с футудуном чуть не произошёл казус, поскольку последний вышел на внутренний двор проводить русских визитёров, и, очевидно заинтересовавшись ожидавшим там конвоем, он подошёл к охотникам, взявшим на «караул» и стал «подавать каждому свою лапу, видимо наученный кем-то, что рукопожатие является необходимым аксессуаром хорошего европейского тона. Правофланговый унтер-офицер, не зная что ему делать, вытаращил глаза на начальника команды, но находчивый Редько тоном команды крикнул "подавать китайцу руку", после чего охотники, держа винтовку левой рукой, усердно жали и трясли подаваемую им футудуном руку» [10, с. 29].
В том же Сансине экспедиция узнала, что в этом году хунхузы действовали успешно и сделались исключительно дерзкими, причём все предпринятые против них экспедиции правительственных войск окончились практически безрезультатно. Последнее объяснялось тем, что хунхузы зная какая участь ждёт их «в случае взятия в плен, защищались отчаянно; солдаты же, нанятые на службу за деньги и принадлежавшие обыкновенно к отбросам населения, совершенно не были расположены рисковать своей шкурой, и только ходили за хунхузами, но не дерзали теснить их настолько, чтобы вызвать их отчаянное сопротивление» [11, с. 14].
Обилие хунхузов в долине р. Сунгари объяснялось удалением этих мест от центра, обилием удобных горных и лесных убежищ и наличием постоянной добычи в виде богатых ханшинных заводов и обширных маковых посевов, дававших хунхузам хороший заработок. «Любимыми становищами хунхузских шаек были так называемые хайшанские горы, тянущиеся параллельно правому берегу среднего течения р. Сунгари; там они отсиживались во время экспедиции за ними китайских войск и оттуда производили свои налёты на лежавшую перед ними богатую долину; другим более южным хунхузским гнездом были горные ущелья Ляолинского хребта в окрестностях города Нингуты» [11, с. 14].
Основным источником формирования хунхузских шаек были солдаты-дезертиры, беглые или избежавшие наказания преступники, а также безработные и безземельные китайцы. Будберг отмечал, что в глазах народных масс хунхузничество не представляло собой ничего позорного, и бывали случаи, когда бывшие хунхузы становились земледельцами, купцами ли даже чиновниками. Существовал целый класс хунхузов, которые осень и зиму жили в городах (в т.ч. во Владивостоке), занимаясь подёнщиной и мелкой торговлей, а на весну и лето возвращались в свои шайки и занимались разбоем и грабежами. Таким образом, «в чистом виде хунхузничество являлось своего рода поправкой на социально-экономическое неравенство и в этом виде было опасно для богатых, но почти совершенно не трогало бедных, а иногда даже и помогало последним; но такие случаи были крайне редки и сильно приукрашены народной легендой» [11, с. 14-15].
В Сансине экспедиция простояла два дня. За это время произвели разведку и собрали все нужные сведения. Выяснилось и то, что было очевидно для Будберга ещё в Хабаровске, - расположение в Сансине отряда в составе линейного батальона, батареи и одной двух казачьих сотен вполне возможно, особенно, если взять с собой стекло, доски, печи и другие материалы, необходимые для ремонта китайских фанз. «Выходило, - сетовал молодой генштабист, - что моя командировка ломилась в открытую дверь, причём на сбор ненужных по сущности сведений терялось драгоценное время, а с надвигавшимся прекращением навигации, занятие нашими войсками Сансина становилось возможным только весной будущего года, так как осенью и зимой движение отряда по этим бездорожным и пустынным местам было сопряжено с огромными трудностями и даже, вернее сказать, невозможно» [11, с. 15].
Впрочем, время он потратил не зря, много ходил по Сансину и ближайшим окрестностям, убедившись в справедливости того, о чём ему ещё в Хабаровске говорили бывавшие в Китае офицеры, - «чем ближе к границе, тем население грубее, нахальнее и развращённее, а чем глубже в страну, тем симпатичнее, гостеприимнее и патриархальнее. В этих местах население не было ещё тронуто близким соприкосновением с так называемой цивилизацией и относилось к нам очень радушно, с оттенком почтения, как к чему-то высшему; в деревнях особенно поражались тонким сукнам моей тужурки и золотыми на ней пуговицами; последние принимались китайцами сделанными из настоящего золота, а поэтому я зачислялся в разряд очень богатых "купез"; сукна же местные жители никогда не видели и бывали случаи, что подходившие ко мне китайцы хватали меня за рукав, щупали его, нюхали и лизали языком, очень напоминая такие же эпизоды из встречи Колумба американскими дикарями» [11, с. 15].
Выше Сансина экспедиция встретила сильные перекаты, составлявшие серьёзное препятствие для плавания пароходов с большой осадкой. Интересным эпизодом этой части путешествия стала остановка около берегового импаня («несколько фанз-казарм, окружённых глинобитным валом с башнями по углам») вблизи деревни Синьдянь, среди огромного каравана самых разнокалиберных джонок, собравшихся под защиту импаня ввиду полученных известий о появлении на реке хунхузских шаек. «С военной точки зрения стоявший на берегу импань имел только моральное значение, так как был окружён с трёх сторон командующими холмами, заняв которые, хунхузы могли перестрелять как рябчиков весь китайский гарнизон; последний состоял из нескольких десятков парней, очень невоинственного, но весьма разбойничьего вида с разнокалиберными преимущественно немецкими винтовками образца 1874 г.13; винтовки эти были так грязны и так проржавлены, что из многих из них было опасно стрелять, но зато в дуле каждой красовалась втулка с огромной красной кистью» [11, с. 15].
Командир русского отряда был приглашён на чашку чая к коменданту импаня, «весьма корявому и грязному китайцу, обитавшему в такой же грязной, как и он сам, фанзе» с поставленными около её двери эмблемами его власти: колодками для набивания на шею преступников и лопаточками бамбуками для телесных наказаний. Когда Будберг вернулся на пароход, то узнал, что во время его отсутствия
11 Скорее всего, А. П. Будберг ошибся либо в стране, либо в дате, поскольку на вооружении немецкой армии стояла винтовка Маузера образца 1871 г., а на вооружении французской армии - винтовка Гра образца 1874 г. (обе - калибром 4,33 линии т.е. 11 мм).
какой-то китайский солдат, взойдя на пароходные сходни, схватил сзади стоявшего на них капитана парохода Лухманова и «стал проделывать неприличные жесты, изображая что производит наиболее, по китайским понятия, оскорбительное для взрослого мужчины действие; затем среди оглушительного хохота и одобрения толпы китайских солдат и лодочников соскочил со сходен и скрылся в этой толпе» [11, с. 15-16].
Поскольку оставлять такую дерзость без надлежащего возмещения было никак нельзя, он приказал своим охотникам незаметно разобрать винтовки и по его команде ринуться на берег и окружить стоявшую около сходен толпу, что и было исполнено быстро и сноровисто. После этого он через переводчика объявил захваченным, что русский начальник требует выдачи виновного в оскорблении командира парохода, и что если виновный не будет выдан, то тогда он будет вынужден «взять кого-нибудь из толпы и он понесёт установленное по нашим законам наказание. Так как в назначенный мной срок виновного не выдали, то я приказал взять из толпы высокого с пёстрой повязкой солдата, который по показаниям наших матросов наиболее подходил на нанёсшего Лухманову оскорбление, а остальных приказал отпустить. В это время в импане протрубили тревогу, закрыли ворота и поверх зубчатых стен выставили на нас штук десять очень длинных медных труб с подвешенными на них красными полотнищами и начали трубить, издавая самые дикие и по мнению китайцев устрашающие звуки. Приняв все меры боевой готовности, я выстроил на берегу свою команду, и, прочитав наскоро составленный приговор временного полевого суда, приговорившего виновного в оскорблении командира судна при исполнении последним служебных обязанностей, - к пятидесяти ударам розог, приказал тут же на виду китайского гарнизона привести приговор в исполнение. Непривычная для китайца порка по деликатной части тела очень не понравилась экзекуцируемому; китайцы очень стойки на наказание бамбуками, которыми бьют по икрам, и способны выносить по несколько сот таких ударов, но они очень не любят нашего наказания розгами... Экзекуция у Синьдяня была произведена под оглушительный рёв импаньских труб, заглушавший вопли наказуемого, оравшего более от неожиданности и страха, так как из снисходительности к его "случайности" охотники даже не спустили ему толстых ватных шаровар» [11, с. 16].
Через два дня у экспедиции произошло ещё одно столкновение с китайскими солдатами, захватившими две джонки принадлежавшие Тифонтаю и назначенные для отвода в Хабаровск на буксире парохода экспедиции. Захватившие их солдаты принадлежали к отряду, присланному из Гирина на летнее время, которые «торопились поспеть домой до заморозков, а поэтому брали для себя все те джонки, которые казались им более быстроходными» [11, с. 16-17]. На тифон-тайских джонках были русские флаги и документы, удостоверявшие их русскую принадлежность, но начальник китайского отряда сказал, что «для него это не имело никакого значения, так как джонки ему были нужны, и посланного для переговоров нашего переводчика он приказал выгнать. Пришлось опять принимать боевое положение, высаживаться на берег и начать наступление для овладения захваченными джонками; увидя нас, китайские солдаты сначала попрятались,
но когда при заряжании винтовок у одного из наших охотников произошёл нечаянный выстрел и пуля просвистела над захваченными джонками, то оттуда выскочил сразу весь китайский отряд и пустился на утёк, бросая оружие и снаряжение; удирали они при этом так стремительно, что нашим очень хорошим бегунам только с большим трудом удалось догнать одного длиннокосого воина, которому мы потом и сдали побросанное его товарищами оружие» [11, с. 17].
Спустя несколько дней Будберг был у китайского полковника, стоявшего в городке Баянсусу, и рассказал ему про свои столкновения с его подчинёнными в Синьдяне и историю с захватом джонок. Полковник очень извинялся и охотно предложил «немедленно сделать распоряжение чтобы в Синьдяне нашли настоящего виновного и отрубили бы ему голову, и чтобы такое же наказание было применено к начальнику отряда, осмелившемуся захватить джонки, шедшие под русским флагом» [11, с. 17]. Барону стоило немалого труда убедить решительного полковника, что он вполне удовлетворён теми мерами, которые пришлось принять на местах происшествий и что он никому жаловаться не будет и очень просит не рубить ничьих голов и не давать этим делам никакого дальнейшего хода [11, с. 17].
Впрочем и сами участники экспедиции были небезгрешны. Так, во время стоянки около Баянсусу к командиру отряда поступила жалоба местных жителей на кражу у них огромного глиняного сосуда с ханшином. Обыскали весь пароход и ничего не нашли; «только вечером когда я поднялся на верхнюю палубу и обратил внимание на господствовавший там сильный запах ханшина, ... было обнаружено, что все пожарные вёдра, стоявшие на пароходных кожухах, были налиты не водой, а ханшином; очевидно, что воры матросы, лишённые тонкого обоняния, думали что никто не заметит их проделки» [11, с. 17].
В этом сравнительно населённом и богатом районе участники экспедиции сделали несколько сухопутных экскурсий, познакомились с выделкой китайцами глиняной посуды, верёвок, бобовой вермишели и осмотрели несколько ханшинных заводов, которые представляли из себя целые крепости с толстыми стенами, вооружённым гарнизоном и даже артиллерией, в виде старинных длинных кулеврин и пищалей [11, с. 17].
Несмотря на большое желание достигнуть г. Бодуне, важного административного и торгового центра, начавшиеся утренние заморозки и появление ледяной шуги по берегам реки заставили экспедицию повернуть назад немного выше тех мест, где впоследствии основали Харбин. Однако даже это было рискованно, т.к. обратно пароход шёл «уже со льдом, причём сильные утренние туманы и большой спад воды очень затрудняли и замедляли наше плаванье, заставляя временами даже опасаться возможности обмёрзнуть и зазимовать где-нибудь на пустынном нижнем Сунгари» [12, с. 23]. Будберг вспоминал: «Ночи на неприспособленном для холодного времени пароходе были очень тяжелы; спасались от холода тем, что жгли в трюмах ханшин разных сортов, множество бутылей которого было прислано нам в подарок после визитов к разным местным футудунам, командирам и чиновникам; каких-либо способов для обогревания наших помещений со стальными, ничем не прикрытыми и обледенелыми внутри стенками, у нас не было, что и заставило наливать ханшин в поднесённые мне в Сансине серебряные чашки местной работы и жечь целые ночи
напролёт. К этому времени у нас иссякли все продовольственные запасы, взятые с собой из Хабаровска, и мы постепенно перешли на довольствие по-китайски и очень скоро к этому привыкли, ощущая только недостаток в сахаре» [12, с. 23].
Следует подчеркнуть, что А. П. Будберг не принадлежал к числу шовинистов и не страдал комплексом превосходства европейской цивилизации над китайской, справедливо отмечая достижения последней. Более всего его впечатлила китайская медицина. Дело в том, что в день поворота экспедиции в обратный путь, ему пришлось убедиться «в практичности и действительности некоторых китайских медицинских средств: одному из наших матросов очень сильно разбило голову сорвавшейся рукояткой якорной лебёдки, и я уже отчаялся, что его можно было спасти, но китайский знахарь, найденный на ближайшей ночной остановке, дал нам какие-то порошки ярко-жёлтого цвета для присыпки раны и какие-то чёрные пилюли для давания раненому внутрь, и эти примитивные средства меньше чем в неделю поставили раненого на ноги настолько, что в Хабаровске он оказался в состоянии самостоятельно сойти с парохода и отправиться в госпиталь» [12, с. 23].
Последние дни пути были самыми напряжёнными. Шли днём и ночью, «очертя голову и без остановок, чтобы успеть добраться до Хабаровского затона ранее остановки и полного затвердения шедшей с нами шуги. В Хабаровск пришли, так сказать, в исходе двенадцатого часа, так как через несколько часов Амур стал окончательно». Алексей Павлович выразил глубокую признательность солдатам-охотникам, оставившими о себе самые лучшие воспоминания своей исполнительностью, разумной дисциплиной и отличными полевыми качествами. Самого барона, по возвращении, ожидало писание отчёта, исправление карт, маршрутов и печатание фотографий [12, с. 23-24].
Подобные экспедиции имели огромное значение для Приамурского военного округа, т.к. способствовали ознакомлению офицеров и солдат не только с потенциальным театром военных действий, но также с культурой и этническими особенностями проживавшего там населения. Во время экспедиций составлялись карты маршрутов, военно-географические описания, отчёты, многие из которые сохранились и представляют в настоящее время ценнейший источник по истории Северо-Восточного Китая и Кореи в конце XIX - начале XX в., который ещё ждёт своего исследователя. Все эти наработки и приобретённые в таких путешествиях познания очень пригодились войскам Приамурского военного округа во время Китайского похода 1900-1901 гг. и Русско-японской войны 1904-1905 гг., которые показали, что войска, знакомые с географией, историей и культурой страны, на территории которой приходится вести войну, всегда оказывались несравненно боеспособнее частей и соединений из европейских регионов империи, которые понятия не имели в какой культурно-исторической и цивилизационной реальности они оказались.
Литература
1. Авилов Р. С., Аюшин Н. Б., Калинин В.И. Владивостокская крепость: войска, фортификация, события, люди. Часть II.
Уроки Порт-Артура. 1906-1917 гг. - Владивосток: Дальнаука, 2014. - 408 с.
2. Авилов Р. С. Восточный Сибирский
военный округ (1864-1884 гг.): страницы истории. // ВИЖ. 2013. № 12. С. 3-9.
3. Авилов Р. С. «Для охранения границ Южно-Уссурийского края сформировать. » История создания и службы регулярной кавалерии на Дальнем Востоке России (1869-1914 гг.). - Владивосток: Дальнаука, 2011.
4. Авилов Р. С. Приамурский военный округ (1884-1918 гг.): страницы истории // ВИЖ. 2015. № 11. С. 3-10.
5. Басханов М. К. Русские военные востоковеды до 1917 г. Биобиблиографический словарь. - М.: Вост. лит., 2005. - 295 с.
6. Будберг А. Дневник белогвардейца (колчаковская эпопея). Под ред. П. Е. Щё-голева. - Л.: Прибой, 1929. - 302 с.
7. Будберг А. П. Сибирские воспоминания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 58. С. 12-17.
8. Будберг А. П. Сибирские воспоминания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 59-60. С. 28-33.
9. Будберг А. П. Сибирские воспоминания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 61-62. С. 17-23.
10. Будберг А. П. Сибирские воспоминания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 63. С. 25-29.
11. Будберг А. П. Сибирские воспо-
минания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 64. С. 13-18.
12. Будберг А. П. Сибирские воспоминания (1895-1904) // Вестник ОРВВВ. № 65-66. С. 23-31.
13. Военный альбом генерала А. П. Будберга. Материалы к биографии. Воспоминания о войне. 1914-1917. / Сост. И. В. До-мнин. - М.: ООО «Книжица», 2014. - 360 с.
14. Воскресенский А.Д. Дипломатическая история русско-китайского Санкт-Петербургского договора 1881 года. - М.: ПИМ, 1995. - 441 с.
15. Грулёв М. В. Описание р. Сунгари 1895 г. // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. 69. СПб.: Военная типография, 1898. С. 97-133.
16. Дацышен В. Г. Очерки Истории Российско-Китайской границы во второй половине XIX - начале ХХ вв. - Кызыл, 2001. - 114 с.
17. Приказ войскам Приамурского военного округа № 277 от 4 августа 1896 г. // Приказы войскам Приамурского военного округа за 1896 г. Хабаровск, 1896.
18. Ювачёв И. П. Борьба с хунхузами на маньчжурской границе // Исторический вестник. 1900. Т. 82 (октябрь). С. 177-206; Т. 83 (ноябрь) С. 538-564.
