CC BY
167
УДК 82-95 + 82.09
НА. Дроздов
Научный руководитель: кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Е.О. Ларионова
«НЕИСТОВЫЙ» БАЛЬЗАК В РУССКОЙ КРИТИКЕ 1830-Х ГОДОВ
В статье рассматривается литературная судьба Бальзака в русской критике 1830-х гг. на основании журнальных и газетных отзывов. Прослеживаются тенденции восприятии французского писателя как автора «неистовых» произведений.
Оноре де Бальзак, неистовая словесность, французская литература, русская критика, 1830-е гг.
The article considers the literary fate of Honore de Balzac in Russian critique of the 1830-s based on magazine and newspaper reviews. The tendency of considering the French author as a «frenetic writer» is presented.
Honore de Balzac, frenetic literature, French literature, Russian critique, 1830-s.
Оноре де Бальзак сравнительно редко ассоциировался в русском литературоведении с традицией французской «неистовой словесности» [5], [14], [22], так как основной его заслугой традиционно считалось создание реалистического полотна французской жизни XIX в. Тем не менее, появление формулы «неистовая словесность» в России было связано именно с его именем, что не может не свидетельствовать о крайне значительной роли Бальзака в формировании отношения русской критики к этому литературному явлению. В русской печати Бальзака не раз называли неистовым писателем, ставя в один ряд с Виктором Гюго и Жюлем Жаненом. Наибольший резонанс вызвал сборник произведений Бальзака, Шарля Рабу и Филарета Шаля «Темные рассказы опрокинутой головы» (1832), в связи с которым определение «неистовая словесность» и было впервые употреблено в России [см. 18].
Бальзаку в этом сборнике принадлежали два текста: «Разговор между одиннадцатью часами и полуночью» и «Испанский гранд». О том, что этот сборник сыграл существенную роль в формировании читательского восприятия неистовства, свидетельствует и то, что его выход был замечен русской критикой непосредственно после его публикации во Франции в феврале 1832 г.
19 апреля «Северная пчела» известила о том, что первая часть сборника вышла в свет, через несколько дней - о том, что повести из него переводятся на русский язык, а в июне журнал «Сын отечества и Северный архив» напечатал повесть «Кавалер Бовуар», входящую в «Разговор между одиннадцатью часами и полуночью». В следующем месяце в «Телескопе» появился перевод повести Ф. Шаля «Любовная интрижка», а в октябре - «Испанский гранд» Бальзака.
Сборник был воспринят неоднозначно. Переводы из него предварялись довольно благожелательными предисловиями, но критический отзыв (единственный в 1832 г.) был достаточно резким. «Московский телеграф», обычно терпеливый к современной французской словесности, был в этот раз не очень благо-
желателен к Бальзаку: «Мысль “Темных сказок” самая не поэтическая: собрать страшные, мучительные случаи, и испугать ими читателей, без всякой изящной цели. В самом деле, страшно читать рассказы Бальзака; но к чему это? Разве мы дети, и нас в самом деле хотят испугать?» [25, с. 398 - 399]. Критик признавал за писателем право «писать что угодно и сколько угодно» [25, с. 399], приводя примеры Гофмана, Жан-Поля и Гюго, которые «потрясают душу, изумляют воображение читателя, несмотря на все свои странности» [25, с. 399]. Произведениям же Бальзака критик отказывал в эстетической ценности, считая его ужасы - насильно доведенными до отвратительного, а странности - до совершенного излише-ства1.
Впрочем, другие критики давали очень высокую оценку творчеству Бальзака: «Имя Бальзака у нас уже довольно известно, и не нужно, кажется, повторять, кто таков сей отличный писатель» [1]. Произведения Бальзака активно переводились в России: уже в 1831 г. были напечатаны повести «Вендетта», «Бал в Со», «Саррасин» и «Рекрут». В 1831 г. появилось сообщение о выходе нового романа Бальзака «Шагреневая кожа», от которого весь Париж «с ума сходит» [13, с. 127]. Рецензент «Дамского журнала» обнаружил по этому поводу в Бальзаке писателя в полной мере «неистового»: «Пробный камень нравов, пороков, преступлений нашего испорченного просвещения, “Шагреневая Кожа”, упала с могущественного пера на людей, которых она растаптывает, поносит, унижает и посреди которых прыгает, будучи гибкою, благовонною и страшною так, что никакое мнение, даже мнение критики самой точной не
1 Русские критики вполне четко понимали, что у сборника было три автора, и представляли, кому принадлежит какая повесть, однако рецензент «Московского телеграфа» не обратил на это внимания и создал, возможно, невольно, традицию ложной атрибуции всех повестей одному Бальзаку. Одним из примеров подобной ошибки стала публикация в «Сыне отечества и Северном архиве» повести Ф. Шаля «Любовная интрижка» под именем Бальзака.
осмеливалось еще произнесть приговора над сим творением, столь богатым странностями, столь печальным истинами; ибо надлежало бы при этом коснуться похожего на труп общества, а не всякий обладает таким мужеством таланта, и потому-то успех этого сочинения неслыханный. Бальзак умел первый осмотреть весь круг часов, которые, минутой за минутою, бьют для каждого человека утрату обольщения, горькую скорбь, едкую рану, - наконец смерть!» [24, с. 7 - 8]. Пафос разоблачения современного общества в сочетании со стилевым неистовством Бальзака становятся его опознавательными характеристиками.
Русская критика не раз отмечала внимание Бальзака к противоположностям и противоречиям: «Его роскошная, смелая, сильная, верная кисть пишет все изгибы, все тайные переломы страстей, всю чудную, страшную смесь злого и доброго, отвратительного и привлекательного, низкого и высокого, таящегося на дне сердца, в глубине души человеческой. Не только не писали так прежде, но и не подозревали, чтобы так быть могло» [12, с. 101]; «Бальзак, Сю показывают, что страсти могут сильнее гореть в немногих, когда холод застудил сердца всех» [10, с. 236 - 237]. Неудивительно, что особый интерес у переводчиков вызвала повесть Бальзака «Палач»: в 1832 г. появилось сразу два ее перевода. В научной литературе уже отмечалось, что финальная сцена повести, возможно, нашла отражение в просьбе старой графини из «Пиковой дамы» А. С. Пушкина прислать ей какой-нибудь новый роман, но такой, где герой не давил бы отца и мать и где не было бы утопленников [22, с. 63]. Это прямая ссылка на сюжет «Палача», в котором старший сын испанского маркиза берет на себя роль палача, казня поочередно своих сестер, братье и отца. Не в силах лишить жизни свою мать, он падает духом, однако она кончает жизнь самоубийством, прыгая со скалы. Рецензент «Дамского журнала» восклицал: «Надобно быть в душе своей Эльвердюго, то есть палачом, чтобы описать такую сцену, какая под сим титулом написана Бальзаком <...> Подробности этой сцены раздирают душу до того, что клянешь и автора, и Наполеона, и таланты человеческие!» [1, с. 102 - 103].
Внимание Бальзака к неистовым проявлениям человеческих чувств и эмоций было отмечено в «Телескопе» в предисловии к переводу повести «Сарра-зин». Сравнивая ее с «Песочным человеком» Гофмана, Н.И. Надеждин писал о том, что в ней «изображается, с психологической верностью и с поэтической яркостью, картина не менее ужасных действий исступления французской пылкости» [20, с. 482]. «Телескоп» можно назвать одним из пропагандистов Бальзака: за пять лет в журнале было опубликовано четырнадцать его произведений в переводе на русский язык [6, с. 9], а в появлявшихся на страницах журнала отзывах Бальзаку отводилось одно из первых мест среди современных французских писателей. Вплоть до закрытия журнала в 1836 г. большинство отзывов о французском писателе оставались благожелательными, даже в тех случаях, когда кри-
тик (например, Белинский) довольно сдержанно относился к писателю.
Другие издания в меньшей степени восхищались Бальзаком. В частности, в 1833 г. «Северная пчела» оставила много резких отзывов: рецензируя роман Г-жи В.Я. П-вой «Странница», критик Ю-ч рекомендовал его тем читательницам, «которые находят, что новейшие европейские произведения, читаемые с такою жадностию, походят на анатомические залы, а В. Гюго, Жанен, Бальзак - на безжалостных, хладнокровных прозекторов и операторов» [19]. Однако подобных отзывов становилось со временем все меньше и меньше, так как в восприятии русской критики Бальзак стал постепенно отходить от неистовства ранних произведений. В 1833 г. в «Сыне отечества и Северном архиве» наравне с отчетливо френе-тическими текстами начали появляться переводы и менее экспрессивных произведений. Это изменение было отмечено и в критике: перевод «Сельского врача» в «Московском телеграфе» предварялся следующими словами: «Новое произведение Бальзака, и совершенно в другом роде, против прежних его сочинений» [11, с. 187]. Действительно, в своих новых произведениях Бальзак в большинстве случаев отказывался от неистовства ранних повестей и романов. Это отметила, например, «Библиотека для чтения», характеризуя, с не свойственной ей по отношению к Бальзаку мягкостью, «Евгению Гранде»: «Это бесспорно лучшее произведение модного автора: повесть простая, ясная, не без прелести и благопристойная; хорошо начатая и, что удивительнее, хорошо оконченная» [15, с. 84]. Ту же мысль редактор Библиотеки для чтения» О.И. Сенковский повторил и через год, извещая о постановке водевиля по повести: «Это, без сомнения, лучшее произведение прославленного повествователя, который все еще повествует: завязка в нем проста, любовь трогательна, нравоучение чисто, характеры искусно обрисованы» [23, с. 121].
Этот пример был, однако, исключением из общего правила: в целом отношение Сенковского к Бальзаку, равно как и ко всей «юной» словесности1 было резко негативным. Инвективами в адрес Бальзака, Жанена, Гюго2 и других современных авторов была наполнена переведенная в «Библиотеке» статья «Эдинбургского обозрения» о новой французской словесности. В ней автор, как и сам Сенковский в собственных критических отзывах, высказывал идею, что современная французская литература представляет собой явление чрезвычайно жалкое и плачевное: «Повсюду встречаем мы сцены жестоко-
1 Выражение это появилось в журнале «Figaro» в 1831 г. В современном литературоведении под именем «Les Jeunes-France» понимают группу литераторов из парижской буржуазии, составивших «Малый Сенакль» и объединившихся вокруг Петрюса Бореля, Жерара Нерваля и Теофиля Готье [26, c. 228 - 230]. В 1830-е гг. в России, однако, к «юным» романтикам относили все новое поколение писателей, в том числе Г юго и Бальзака.
2 После 1834 г. этих писателей стали редко упоминать в одиночку, чаще всего их имена встречаются вместе.
сти или бесстыдства, выражения бешенства или опьянения; нет ничего утешительного, ничего такого, что бы скрепляло узы общественные; ни одного истинно нравственного творения, которое бы имело целью утвердить правила веры, пережившей столько земных переворотов, и с которою так тесно связаны и привычки, и чувства, и нравы наши» [9, с. 53]. При этом на фоне других писателей Бальзак выделялся тематикой своих произведений: «Для гг. Сю и Жане-на, нередко даже и для самого Виктора Гюго, злодеяние, убийство, посрамление женской чести, кровосмешение, суть коренные предметы повествовательного нравоучения. Г. Бальзак довольствуется одним распутством. Разврат в его сочинениях выставлен во всей наготе; он с веселою улыбкою простирает неблагопристойность до последней точки дерзости. Многие места его сочинений способны привести в краску любого драгуна, и даже изумить извозчика» [9, с. 75]1. В таком аспекте тексты Бальзака, в которых преобладает неистовая струя, сближаются с повестями из светской жизни, поскольку в конечном итоге и те, и другие приводят к разрушению нравственных устоев. Так постепенно русская критика переходит от словесности «неистовой» к «юной»: она говорит уже не только о литературе убийств, насилия и смерти, но и о новой разновидности «безнравственной» прозы, такой как светские повести Бальзака. Наличие или отсутствие жестоких и ужасных сцен не должно было больше служить критерием оценки литературных произведений, «неистовым» стало считаться все, что нарушало нормы общепринятой морали и представляло опасность для нравственного состояния русского общества 1830-х гг.
Борьба Сенковского с юной словесностью велась не только в критических отделах «Библиотеки для чтения», но и в печатаемых в журнале переводах. Наиболее показательным примером была правка бальзаковского «Отца Горио», вообще далекого от поэтики неистовства. В восьмом и девятом томах «Библиотеки для чтения» появился перевод этой повести, с измененным финалом, то есть в новой идеологической редакции. Сенковский высказал надежду, что перевод «будет занимательнее самого подлинника» [17, с. 127], так как ему не нравилось, что автор позволил себе чрезмерно подробно описывать некоторые детали: «Картина нечистоты и вони этого дома занимает девять страниц мелкой печати: самые пламенные обожатели ума г. Бальзака согласятся с нами, что четыре хорошие строки смогут заключить в себе очень удобно всю вонь и нечистоту девяти и принести еще ту выгоду, что воздух повести очистится» [17, с. 128]. Все эти «пошлости», равно как и характеристики жильцов дома, Сенковский посчитал
1 По той же причине критик остался недовольным и «Озорными рассказами» Бальзака: «В какое другое время г. Бальзак, писатель с талантом и воображением, решился бы бросить в глаза публике, имеющей притязание на изящность и знание общественных приличий, творение, написанное дремучим слогом и исполненное всякого рода непристойностей (“Contes drolatiques”)?» [9, с. 59].
возможным не включать в перевод, проигнорировав тот социальный контекст повести, который создавал фон для происходящих в романе событий. Неистовой словесности был свойственен интерес к деталям, особенно таким, которые выдвигают на первый план вызывающий отвращение быт. Подобные картины можно было встретить уже в «Вендетте» в описаниях нищеты Луиджи и Джиневры, а в «Отце Горио» они подчеркивали резкий контраст между неприглядностью пансиона госпожи Воке и роскошью парадного Парижа. Этот контраст был также отмечен Белинским в одной из статей, посвященных Н. В. Гоголю: «Бальзак носит на фраке золотые пуговицы, трость с золотым набалдашником (последняя степень прихотливой роскоши), живет, как принц какой-нибудь, и между тем его картины бедности и нищеты леденят душу своею ужасающею верностию» [3, с. 279]. Сенковский, таким образом, намеренно исключил из перевода важнейшую смыслоформирующую деталь текста. Неприятие Сенковским именно «неистовой» составляющей в творчестве Бальзака и других новейших французских писателей очевидно на фоне его отзывов об их произведениях, написанных в иной литературной манере: «Сравните первые творения Бальзака или Жанена, “Физиологию супружества”, “Ослиную кожу”, “Барнава”, - с “Деревенским доктором”, с “La recherche de 1’absolu” и с новейшими разборами драм и романов, подписанными известною фирмою - J.J. Какая противоположность в нравственных и литературных правилах! Совсем другие люди! Это уже не юная словесность» [16, с. 67]. С точки зрения Сенковского, Жанен, Бальзак и другие писатели «юной Франции» повзрослели и изменились, а вместе с ними изменились и их тексты, а сама неистовая словесность к середине 1830-х гг. начала вырождаться и терять свою привлекательность.
В 1836 г. вышел перевод «Темных рассказов», на титульном листе которого значилось: «Соч. Бальзака», но из двух его произведений осталось только одно - «Испанский гранд», тогда как «Разговор между одиннадцатью часами и полуночью» не был включен в издание. В «Библиотеке для чтения» повесть была названа «отвратительной», а критик «Северной пчелы» увидел в «Темных рассказах» не более чем подражание Гофману, радуясь, что мода на безнравственность, господствовавшая за пять или шесть лет до этого, прошла. Свой отзыв о сборнике оставил и В.Г. Белинский на страницах «Молвы»: «Эти “Темные рассказы опрокинутой головы” суть не что иное, как “Contes bruns”, одно из самых неудачных произведений Бальзака. Мы уже неоднократно имели случай говорить, что фантастическое не дается французам: эта книга может служить самым лучшим доказательством этой истины. Бальзак писатель с большим дарованием, а что он сделал, когда вздумал представить в форме повестей народные предания о мертвецах, о разной чертовщине?.. Его сказки не только не страшны, даже не смешны, а просто убийственно скучны, что всего хуже» [4, с. 122]. Таким образом, мнение критики о «Темных сказках» с 1832 г. только ухудшилось: этот пласт
творчества Бальзака, вкупе с ранними романами, вызвал у подавляющего большинства русских критиков середины 1830-х гг. лишь отрицательную реакцию.
Такое же отношение к неистовству было свойственно А.Ф. Воейкову, редактору «Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”». «Возьмем напр. бальзакову повесть “Девушка с золотыми глазами”. Чего нет тут? И развращенный вольнодумец-аббат, и мать, продавшая дочь свою на посрамление, и убийство самое холоднокровное, расчетистое, и кровосмешение, дыбом волосы поднимающее» [7, с. 663]. Здесь же Воейков начал полемику с Белинским и Надеждиным, расставив новые акценты в восприятии неистовой словесности: «Господа Белинский и Надеждин один перед другим расхваливают парижскую цивилизацию. В повести “Девушка с золотыми глазами” выпустил Бальзак на сцену одного цивилизованного молодого человека, почти юношу.» [7, с. 663]; «избави нас, Боже, от такой цивилизации и от таких червивых плодов юной французской словесности» [7, с. 664].
Вскоре в «Литературных прибавлениях» появилась новая заметка, в которой Воейков размышлял о парижской жизни. Он писал о том, что в этом городе существует несколько социальных слоев, воплощающихся в пяти кругах ада [8, с. 692 - 693]. Все они, независимо от материального статуса их представителей, были описаны Бальзаком в отчетливо неистовой манере, что и уловил Воейков. Несмотря на иронию русского критика, это наблюдение само по себе демонстрировало уже вполне осмысленное восприятие неистовства в его социальном аспекте. Идея расслоения общества появилась еще у Жанена, но вплоть до середины 1830-х гг. не находила развития. Бальзак сначала в «Отце Горио», а затем и в «Златоокой девушке» вернулся на этот путь, на что русская критика сразу обратила внимание. В тех же «Литературных прибавлениях» была напечатана переводная статья Ф. Шаля, где, в частности, отмечалось: «Он [Бальзак] распахивает самое плодовитое поле, схватывает подробности нравственного безобразия и копирует бесчисленные мелочи общественной жизни. Он наделен инстинктом замечать эти мелочи и талантом воссоздавать их <...> Он видит такие подробности, которых никто не замечал, слышал такие звуки, которых никто не угадывал» [27, с. 152 - 154]. «Бесчисленные мелочи общественной жизни», демонстрирующие нравственное безобразие современного общества - такова тематика произведений Бальзака конца 1830-х гг. в восприятии широкого круга русских читателей. «Неистовство» понимается уже не как манера письма, а как способ создания художественного мира, и Бальзак признается в этой сфере новатором.
Бальзака называют «неистовым» вплоть до 1838 г. Белинский посвятил одну из статей двум школам французской словесности - идеальной и неистовой. В последней Бальзаку отводилось место проповедника, утверждавшего, что «быть бедным - все равно, что заживо попасть в ад, и что быть счастливым - и блаженным значит - иметь кучу денег и право ста-
вить перед своею фамилией частицу де» [2, c. 469]. В этой фразе Белинского нельзя не увидеть иронический намек на самого Бальзака, который как раз и прибавил к своей фамилии частицу «де» и представлялся русской критике чрезмерно требовательным и не вполне честным человеком в плане денежных отношений с книготорговцами. Неистовство кажется Белинскому лишь модой, которую эти «бодрые ребята, краснощекие, полные, здоровые, богатые, по моде одетые, роскошно живущие» [2, c. 469], используют ради прибыли. Очевидно, что мнение критики о Бальзаке ухудшалось с каждым годом. Еще до появления обвинений в его коммерческой ненадежности скандал вызвала повторная публикация его романов 1820-х гг., представлявшихся русским критикам абсолютно безынтересными и изданными лишь ради денежного интереса.
Подводя итог критическому восприятию творчества Бальзака в России в 1830-е гг., можно сказать, что русскими критиками управляло, скорее, их отношение к Бальзаку как представителю «юной» Франции, нежели непредвзятые попытки проанализировать его творчество. Произведения Бальзака создавали определенное пространство, свободное для интерпретации, - и лишь немногие среди русских критиков смогли распознать в нем большого писателя. Путь же «неистового» Бальзака закончился в конце 1830-х гг. на довольно пессимистической ноте. Проблески интереса к нему угасали, едва появившись на страницах журналов, от популярности начала десятилетия не осталось и следа.
Литература
1. Альбом // Дамский журнал. - 1832. - Ч. 38. - № 20.
- С. 102 - 103.
2. Белинский, В.Г. Краткая история Франции до Французской революции // Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т.- М., 1953. - Т. 2. - С. 466 - 476.
3. Белинский, В.Г. О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород» / В.Г. Белинский // Белинский, В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1953. - Т. 1. -С. 259 - 307.
4. Белинский, В.Г. Темные рассказы опрокинутой головы / В.Г. Белинский // Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1953. - Т. 2. - С. 122.
5. Виноградов, В.В. Эволюция русского натурализма /
В.В. Виноградов // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. - М., 1976. - С. 3 - 187.
6. Лилеева, И.А. Творчество Бальзака в России и Советском Союзе / И.А. Лилеева // Паевская, А.В., Данченко,
B.Т. Оноре де Бальзак. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке 1830 - 1964. -М., 1965. - С. 6 - 36.
7. Литературные заметки. 98 // Литературные прибавления к Русскому инвалиду. - 1836. - Ч. 22. - № 83. -
C. 663 - 664.
8. Литературные заметки. 101 // Литературные прибавления к Русскому инвалиду. - 1836. - Ч. 22. - № 86 -87.
9. Мнение известного английского журнала, «Edin-burgh Review», о нынешней французской словесности // Библиотека для чтения. - 1834. - Т. 1. - Отд. 2. - С. 52 -78.
10. О романах Виктора Гюго, и вообще о новейших романах // Московский телеграф. - 1832. - Ч. 43. - № 2. -
С. 211 - 238.
11. Отрывок из нового романа бальзакова: «Ге шеёест ёе Campagne» («Деревенский лекарь») // Московский телеграф. - 1833. - Ч. 53. - № 18. - С. 187 - 215.
12. Повести Бальзака // Молва. - 1832. - № 26. - С. 101.
13. Разные известия // Северный Меркурий. - 1831. -Т. 3. - № 30 - 31.
14. Реизов, Б.Г. «Неистовая словесность» / Ю.Г. Реизов // Реизов, Б.Г. Французский роман XIX века. - М., 1969. -
С. 64 - 75.
15. Словесность во Франции // Библиотека для чтения.
- 1834. - Т. 2. - Отд. 7. - С. 81 - 87.
16. Словесность во Франции // Библиотека для чтения.
- 1834. - Т. 7. - Отд. 7. - С. 64 - 70.
17. Словесность во Франции // Библиотека для чтения.
- 1835. - Т. 8. - Отд. 7. - С. 127 - 130.
18. Смесь // Северная пчела. - 1832. - № 88.
19. Странница. Соч. г-жи В.Я. П-вой // Северная пчела.
- 1833. - № 6.
20. Страсть художника, или Человек не человек // Телескоп. - 1831. - Ч. 6. - № 24. - С. 482 - 518.
21. Сцены из частной жизни, изданные Бальзаком // Северная пчела. - 1832. - № 7.
22. Тамарченко, Н.Д. Пушкин и «неистовые» романтики / Н.Д. Тамарченко // Из истории русской и зарубежной литературы XIX - XX вв. - Кемерово, 1973. - С. 58 - 77.
23. Французский театр в Париже // Библиотека для чтения. - 1835. - Т. 8. - Отд. 7. - С. 121.
24. Шагреневая кожа // Дамский журнал. - 1831. -
Ч. 36. - № 40. - С. 7 - 10.
25. Contes bruns, par de Balzac // Московский телеграф.
- 1832. - Ч. 47. - С. 395 - 401.
26. Glinoer, A. La litterature frenetique. - Paris, 2009.
27. Histoire de la grandeur et de la decadence de Cesar Birotteau // Литературные прибавления к Русскому инвалиду. - 1838. - № 8. - С. 152 - 154.
УДК 811.112.2'38'27(045)
Е.В. Егорова
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Л.Ю. Щипицина
РАЗВИТИЕ ТЕМЫ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ЧАТЕ (НА ПРИМЕРЕ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА)
В статье рассматривается развитие темы в политическом чате на немецком языке. Затрагивается вопрос дефиниции диалога и его отличие от полилога. Доказывается, что различные жанровые формы чата влияют на его структуру, а также исследуется роль модератора в формировании структуры текста политического чата.
Развитие темы, интернет-жанр, чат, вопросно-ответное единство, тема-рематическая организация, реплика-вопрос, реплика-ответ.
This article deals with the topic development in the political chat in German. The question of defining the dialogue and its difference from the polylogue is discussed in the paper. It is proved that different genre forms influence the structure of the chat. The role of moderator in formation of the text structure of political chat is examined in the paper.
Topic development, Internet-genre, chat, adjacency pair, theme-rheme-progression, first-pair-part, second-pair-part.
Актуальность обращения к изучению диалогических интернет-жанров политической коммуникации обусловлена тем, что их структура отлична от традиционного устного диалога. Интерес к изучению интернет-коммуникации усиливается, хотя многие исследователи ссылаются на небольшое количество работ в отечественной научной литературе по этой новой форме коммуникации [1].
Под диалогическими интернет-жанрами политической коммуникации с опорой на определение жанра М.М. Бахтина [2] мы понимаем устойчивые типы высказываний, отражающие специфические условия реализации (протекания) и различные цели политической коммуникации с характерными для этого высказывания содержанием (темами), языковыми средствами и композиционным построением. К таким диалогическим жанрам политической интернет-коммуникации относятся различные жанровые формы чата, широко используемые в политической коммуникации Германии и других немецкоговорящих
стран: чат-собеседование, чат-интервью, чат-
обсуждение, чат-консультация, чат-форум [1].
Учитывая особенности этого жанра (интерактивность, существование в режиме реального времени, сочетание признаков устной и письменной форм коммуникации, большое количество пользователей, их непостоянство и др.) интересно проследить развитие темы в этих новых жанровых формах чата, т.е. тема-рематическую организацию составляющих такого диалога и коммуникативную преемственность его составляющих. Ответа также требует вопрос о смысловой целостности реплики-вопроса и реплики-ответа в вопросно-ответном единстве диалога интернет-коммуникации.
В традиционном понимании в диалоге принимают участие двое: говорящий и слушающий, для которых характерна частая мена ролей. Собеседники поочередно выступает то в одной, то в другой роли. В полилоге участвуют более двух коммуникантов, их беседа характеризуется тематической полифонией
