CC BY
47
© 2007 г.
М.В. Кожевников
«НЕГОДЯЙ, КОТОРОГО ЛЮБИШЬ, КОТОРЫМ ВОСХИЩАЕШЬСЯ»: ЛОВЛАС РОССИЙСКИЙ И АНГЛИЙСКИЙ
В России Ловлас (Ловелас), Дон Жуан — имена, ставшие нарицательными, своего рода мифологемы и уж точно — культурные герои. Смысловая со став-ляющая этих имен не изменилась на протяжении десятилетий.
Только три из возможного огромного числа примеров.
Энциклопедия Брокгауза (1914): «Ловелас — типичный бессовестный соблазнитель, изображенный в романе «злодеем» с подкупающей внешностью. Несмотря на преувеличенность и почти карикатурность, в Ловеласе создан тип, оставшийся навсегда в литературе и ставший нарицательным в жизни».
Энциклопедический словарь (1955): «Ловелас, герой романа английского писателя С.Ричардсона «Кларисса». Имя Ловеласа стало нарицательным для обозначения волокиты, обольстителя женщин».
Российский энциклопедический словарь (2001): «Ловелас, герой романа С. Ричардсона «Кларисса». В нарицательном значении — волокита, обольститель».
Для особой и модной ветви современного литературоведения (гендерный подход) это имя — Ловлас, — конечно, одно из самых репрезентативно-ненавистных, представляющих доминирующий «мужской» перевес в истории литературы.
Ни в коей мере не пытаясь спорить с «гендерным подходом», попробую воспользоваться им же разработанным методом:
«Знакомые картины литературного прошлого с их делением на эпохи, иерархией произведений, направлениями и контекстуальными образцами должны постоянно подвергаться критической перепроверке и обновлению (Вроде банально, но и абсолютно справедливо — М.К.). В противном случае они не будут соответствовать актуальному уровню знаний в литературоведении. Перед такой альтернативой стоят в настоящее время Gender Studies, с позиций которых традиционные труды по истории литературы можно лишь «тактично игнорировать» или же ... включить их в программу «сопротивительного чтения».1
Что ж, на мой взгляд, удачный термин — «сопротивительное чтение», а «тактично игнорировать», как представитель мужской части человечества, буду не-укладывающиеся в мою теорию факты. На Ловласа же посмотрим «сопротиви-тельно», т.е. не так, как его воспринимает обыденное сознание.
В России романы Ричардсона, с «Клариссы» которого образ Ловласа получил известность, стали популярны вскоре после выхода французского перевода, и уже в 1740-е были сделаны первые русские переводы, долгое время распространявшиеся в списках. Пик интереса к Ричардсону пришелся на конец XVIII — начало XIX вв. и, в частности, выразился в появлении печатных переводов романов («Памела» — 1787; «Кларисса» — 1791—1792; «Грандисон» — 1793—1794) и подражаний, как переводных (Кимбер Э. Новая Памела, или
Справедливое описание жизни Марии... М., 1788. Ч. 1—2), так и отечественных (Львов П. Ю. Российская Памела или История Марии, добродетельной поселянки. СПб., 1789. Ч. 1-2; СПб., 1794. Ч. 1-2).
Окончательно в русский обиход, да и язык, Ловлас вошел благодаря знаменитому роману Пушкина. Великий поэт особо подчеркнул, почему Татьяна и ее мать по-разному воспринимают данный образ:
О Татьяне:
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы И Ричардсона и Руссо. ...
(«Евгений Онегин», Глава 2, XXIX)
Отметим: Татьяна прочитала эти романы.
О ее матери (выделено мной — М.К.):
Жена ж его была сама От Ричардсона без ума.
Она любила Ричардсона Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона Она Ловласу предпочла;
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них. .
То есть, русский миф о распутности Ловласа взят не из прочитанного текста, а из «сарафанного радио», что отметил еще Пушкин. Судить о чем-то, не зная (в данном случае — не читая), как это по-русски! В примечании же к роману сам Пушкин назвал эти романы «славными», и сам их, безусловно, прочел (в библиотеке Пушкина сохранилось собрание романов Ричардсона на английском языке в трех томах, изданное в 1824 г.).
И здесь надо отметить, как Пушкин соотносит данное имя с Вальмоном — героем романа Шодерло де Лакло «Опасные связи», на мой взгляд, истинного распутника, но почему-то не ставшего нарицательным обозначением такового.
При всем сходстве Вальмона с другими привлекательными распутниками романов XVIII в. (в том числе и с Ловласом) — это герой совсем другого плана.
Известно, что в облике пушкинского Онегина запечатлены черты многих модных персонажей. Он не только «от жизни», но и «от литературы»: «Что ж он? Ужели подражанье...», «Москвич в гарольдовом плаще, // Чужих причуд истолкованье», «Или Мельмот — бродяга мрачный. Иль вечный жид, или Корсар, // Или таинственный Сбогар». В глазах Татьяны в нем слились «Любовник Юлии Вольмар, //Малек Адель и де Линар, //И Вертер, мученик мятежный, // И бесподобный Грандисон...» (Не могу не опечалиться: «Судя по этому перечислению, провинциалка Татьяна прочитала гораздо больше современных сту-дентов-филологов» — М.К.).
Автор дал возможность узнать, кто стоял у истоков образа главного героя. В черновом варианте девятой строфы первой главы значились строки: «Любви
нас не природа учит, а первый пакостный роман». Таковым в те годы был роман Шодерло де Лакло «Опасные связи».
Пушкину был хорошо знаком этот роман, что видно из его переписки (хотя сам роман и во Франции, а тем более в России, был под запретом, как верх непристойности).
Например, в письме А. Н. Вульфу поэт демонстрирует отличное знание произведения де Лакло, но, и это самое главное! — он четко разделяет Ловласа-со-блазнителя и Вальмона-распутника.
Письмо начинается с шутливого приветствия: «Тверской Ловелас
С.-П.<етер>Бургскому Вальмону здравия и успехов желает». То есть себя Пушкин соотносит исключительно с Ловласом.
В романе Шодерло де Лакло сопоставление этих имен — сознательный характерологический прием. Герой Лакло почитает себя соблазнителем «рангом выше», цель Ловеласа кажется ему примитивной, способы — грубыми: «Прибегать после более чем двух месяцев забот и трудов к способам, мне совершенно чуждым! Рабски влачиться по чужим (Ловеласа) следам и восторжествовать бесславно! Нет» (письмо 110 «От виконта де Вальмона маркизе де Мертей», пер.
Н.Рыковой)2.
Пушкин точно разделяет эти два образа — Ловласа и Вальмона. Предпочтение, безусловно, отдано первому.
Для его романтической Татьяны «обольстительный обман» «сладостного романа» Ричардсона — сама жизнь, а Кларисса — идеальный образ. И может быть «обольстительность» данного обмана для Татьяны и в том, что Ловлас Ричардсона все же захотел исправить ошибку — жениться на Клариссе, и она (Татьяна), не осознавая прямо этого, но все-таки воспитанная в деревне (чистота нравов!), мечтала о замужестве. Вальмон же не раскаивается ни в чем.
Вывод может быть таким: вначале узнайте, подойдите герменевтически (герменевтика — теория и практика прочтения текста), прочтите, — потом ругайте. Пример — Пушкин, сам знал, читал, различал. Позднее — не читали, а только всяческие «кузины твердили о нем», поэтому Ловлас — нарицательное имя распутника, а про Вальмона и не помнят.
Для нас Ловлас — имя скорее французское, чем русское, ведь пушкинская Татьяна читала «романы Ричардсуна» (хотя он Ръчардсон), т. е. переводы с английского на французский язык. Но все же Ловлас имеет английское происхождение, о нем — английском Ловласе, — и пойдет разговор.
В Англии впервые Ловлас как литературный персонаж появился в комедии Колли Сиббера «Последняя уловка любви» (1696). В данном случае самим именем Ловлас (Loveless) автор указал не только на нравственную (loveless — не знающий любви), но и историческую традицию, которую продолжил его герой, дав ему имя, созвучное с именем реально существовавшего человека XVII столетия: аристократа, поэта-кавалера, автора прославленных любовных стихотворений Ричарда Лавлейса (Lovelace).
Ричард Лавлейс (1618—1658) — автор не только стихотворений, но и двух пьес, с примечательным названием «Ученый» и «Солдат» (правда, неудачных). Посмел выступить против революционного парламента, был на стороне роялистов. Очень традиционный для того времени тип — аристократ, образованный
(закончил Оксфордский университет), блестящий, красивый, обаятельный поэт, пострадавший за «правое» дело, так считали во Франции, куда он уехал после событий 1648 года, но вернулся в Англию и попал в тюрьму.
Стихи Лавлейса, которые он писал, в основном, в заключении, сегодня мало известны. Но два его стихотворения вошли практически во все антологии английской поэзии XVII столетия.
Эти стихи, действительно, красивы и трудно переводимы на русский язык: Lucasta wept, and still the bright Enamoured god of day,
With his soft handkerchief of light,
Kissed the wet pearls away.
Лукаста плакала, и Восхищенный ею «бог дня»,
Нежным платочком Вытер жемчужины ее слез.
(Перевод мой — М.К.)
В сознание и быт англичан это имя вошло как синоним обаятельного соблазнителя. А Сиббер первый дал литературному герою имя реального человека — Ловлас. Его пьеса предназначалась, прежде всего, для зрителя, а не читателя, а на слух Loveless и Lovelace («Лавлес» и «Лавлейс») практически неразличимы даже для англичанина.
Сибберовский Ловлас — типичный представитель той эпохи — распутный, блестящий и циничный аристократ. Но изменившаяся к концу XVII в. общественная, политическая, этическая и эстетическая ситуация заставили автора «исправить» героя: в прологе разделил публику на две категории — «Аристократы» и «Зрители из Сити» (буржуа). В расчете на сочувствие буржуа, становящегося главной силой английского общества, Ловлас раскаивается в своем распутстве и прославляет «чистые радости добродетельной любви».
Созданный Сиббером образ распутника — Ловласа — оказался удивительно жизненным: в Англии XVIII столетия он стал героем многочисленных произведений разного жанра.
Конечно, самый известный и ставший культурным героем «Ловлас» — герой романа Ричардсона.
Но и «драматургический» Ловлас, именно как «не знающий любви» (loveless) не потерял своей популярности: до конца XVIII столетия появилось несколько пьес с этим героем. Все они, в той или иной степени, связаны с пьесой Сиббера: Ванбру в 1696 г. написал комедию «Неисправимый» — продолжение «Последней уловки любви», в свою очередь, Шеридан переделал комедию Ванбру под названием «Поездка в Скарборо» (1777).
А Ричардсон написал «Клариссу» в 1748 году. Т.е. перед нами 4 Ловласа (точнее 3 Лавлеса и 1 Лавлейс), соответственно два — 1696 года, один — 1748 года и один — 1777 года.
Итак, что же произошло с Ловласом почти за столетие.
Главным отличием шеридановского, т.е. последнего в XVIII веке, Ловласа стало его «постоянство»: в конце XVIII столетия распутство героя уже не было
так востребовано публикой, как в конце века XVII. Новой, буржуазной не только по духу, но и сути, публике распутник был не нужен.
А неубедительность исправления Ловласа Сиббера в конце XVII столетия (когда, по словам К.Маркса, буржуазия еще становилась главной силой английского общества) сразу же отметил Джон Ванбру, через несколько месяцев написавший комедию «Неисправимый, или Добродетель в опасности» (1696). Главный герой — тот самый сибберовский Ловлас, по своей нравственной сути остался «неисправимым», продолжает распутничать и изменять жене. Такова, по мнению автора, сама мужская природа, отличительная черта которой — непостоянство (разговор жены и любовницы Ловласа):
Аманда. Да, ничто так не удивляет меня, как мужское непостоянство.
Беринтия. Ну вот, а с моей точки зрения, это наименее удивительная вещь на свете, если принять во внимание, чем являются они и чем мы. Ибо их природа создала детьми, а нас куклами. Припомните-ка, Аманда, как мы обращаемся со своими куклами. Мы с ума сходим по ним, едва взглянув на них, затем, когда они нам доставались, мы зацеловывали их до того, что они ломались на части, затем мы снимали с них платьица и, увидев их голыми, отбрасывали их прочь. (V, 2, пер. Н. Рыковой).
Комедия Сиббера в целом произвела благоприятное впечатление на Ванбру, но его совершенно не устраивал назидательный и сентиментальный финал. Он не поверил в столь быстрое и окончательное превращение Ловласа в добропорядочного мужа и семьянина, да и многие современники отмечали с иронией, что если бы после окончания представления на сцене поднялся занавес, то вряд ли бы зрители увидели в доме Ловласа «чистые радости добродетельной любви». Поэтому Ванбру, взяв основных персонажей Сиббера — Ловласа, Аманду, — пишет комедию «Неисправимый, или Добродетель в опасности», где дает иной поворот событиям, по-своему отвечая на поставленные Сиббером вопросы.
«Неисправимый» начинается там, где закончилась пьеса Сиббера, показывая публике, как исправившийся супруг опять изменяет жене, а верная Аманда сама подвергается всяческим соблазнам и искушениям.
Ванбру в трактате «Защита «Неисправимого» (1698) дал характеристику главным героям, объясняя их недостатки слабостью человеческой природы, правдиво показать которую — первая задача комедиографа тех лет: «Ловлас гордится твердостью своего раскаяния... Но Беринтия лишает его этой невинности (в оригинале presumption)»3.
«Неисправимость» Ловласа Ванбру выражается именно в его связи с Берин-тией. Ванбру издевается над показной добродетелью Беринтии, смеется над ее моральными устоями и «нравственностью». Одна ремарка Ванбру (но какая!) дает точный портрет героини в эпизоде «обольщения» (выделено мной — М.К.):
Ловлас. Зайдемте в гардеробную. Кушетка там утопает в лунном свете.
Беринтия. Нет, и не тяните меня, я все равно не пойду.
Ловлас (поднимая ее на руки). Тогда придется вас отнести.
Беринтия (совсем негромко) Помогите! Помогите! Я обесчещена, погублена, опозорена! О боже, никогда я этого не перенесу. (IV, 4).
Жизненный тип, который являл Ловлас в представлении Ванбру, с наступлением нового — XVIII века, — все более преданного нравственным ценностям, будет возможен лишь как сатирический, данный с большой долей морального осуждения, то есть именно так, как он предстанет в романе Ричардсона. Благодаря роману имя Ловлас (уже непосредственно совпадающее с именем поэта-кавалера, но, безусловно, напоминающее и о «не знающих любви» героях комедии Реставрации) сделается нарицательным.
Сюжет романа Ричардсона 1748 года составила история Клариссы Гарлоу, девушки из состоятельной и почтенной буржуазной семьи, соблазненной легкомысленным Ловласом и умирающей от душевного потрясения. Раскаявшийся Ловлас напрасно умоляет ее стать его женой. В конце романа он гибнет от руки двоюродного брата Клариссы, вызвавшего его на дуэль.
В последнем письме (роман Ричардсона эпистолярный) Ловлас предстает только с положительной стороны: он не боится дуэли, открыто идет на нее. Сам точно осознает, насколько был несправедлив к «наилучшей из женщин», полностью признает ее правоту (в скобках замечу: это легко сделать — Кларисса уже умерла, но все же признает!!!)
Эту, не только распутную (каким Ловлас был у Ванбру) составляющую, увидели в Ловласе современники. Доказывая это, сошлюсь на авторитет Дидро, писавшего: «Ричардсон заставляет нас восхищаться гениальностью, с какой в Ловласе редчайшие достоинства (он) сумел сочетать с отвратительными пороками, низость с великодушием, глубину с легкомыслием, порывистость с хладнокровием, здравый смысл с безумством, гениальностью, с какой он сделал из него негодяя, которого любишь, которым восхищаешься, которого презираешь, который удивляет вас, в каком бы виде он ни появлялся...»4.
Известно, что сам Ричардсон, испугавшись столь неоднозначного отношения к своему герою со стороны читателей (особенно читательниц!!!), решил написать роман о безупречном мужчине — «История Чарльза Грандисона», но получился тот самый «... бесподобный Грандисон, / Который нам наводит сон.» (А.С. Пушкин).
А уже в переделке Шеридана «Поездка в Скарборо» 1777 года добродетель торжествует однозначно — его Ловлас не распутник в принципе.
Новая эпоха предъявила новые требования к жанру комедии. «Все изменилось» — лейтмотив пролога к этой пьесе Шеридана, написанного великим Гарриком:
Когда в стране повсюду перемены,
Как им не быть в творениях для сцены?
Теперь обязан «грубый острослов»
Надеть на наготу свою покров.
И тот писатель мудро поступил,
Кто девку в Магдалину превратил.
Хоть злые языки его клянут,
Но вас мы просим дать ему приют.
(Пер. З.Е. Александровой и Ю. Смирнова).
Главное изменение: распутные Ловлас и Беринтия лишь «играют» в незаконную страсть. Его жена Аманда остается образцом добродетельной супруги.
Беринтия и не скрывает, что, кокетничая с Ловласом, лишь дразнила своего жениха, которого по-прежнему любит. Асам Ловлас, устыдившись, произносит слова, которые мог бы произнести и герой Сиббера в 1696 г.: «Когда мы бываем вынуждены признать истину, мы сознаем, что добродетель — священна» (V, 1). И завершает эту сцену стихами вполне в сибберовском духе:
О если б только женщины узнали,
За что они любовь мужчин снискали,
Они бы с добродетелью своей Не расставались до скончанья дней.
(Пер. З.Е. Александровой и Ю. Смирнова)
Любовь и добродетель неразделимы. Круг замкнулся. Ценности, которые проповедовал Сиббер в 1696 г., а затем осмеял Ванбру, снова оказались востребованными. И в «споре» за Ловласа в конечном итоге победил Сиббер. В этом «поединке» трех драматургов и одного романиста исследовалась мужская природа в том «мужском» обществе, по сути, это был спор «о природе человека»: какова она — «добрая» или «испорченная»? Шеридан в конце XVIII столетия подтвердил предположение Сиббера конца XVII века, что мужская (следовательно, и человеческая) природа, в основе своей добрая.
Таким образом, история английского Ловласа позволяет сделать два вывода:
1. Сами авторы, кроме Ванбру, заставляют Ловласа, по крайней мере, раскаиваться. Правда, дают ему возможность перед этим согрешить.
2. Женщины, которые окружают распутного и не раскаявшегося Ловласа (Беринтия у Ванбру) сами такие же (вспомним слова самого Ванбру: «Беринтия лишает невинности Ловласа»), а Ловласа раскаявшегося окружают добродетельные женщины — Аманда у Сиббера и Шеридана, Кларисса — у Ричардсона.
С прискорбием констатирую — в мужском распутстве очень часто виноваты женщины (по крайней мере, в английской литературе XVII—XVIII вв.).
Но сегодня (к счастью, или сожалению) отношение к данному герою добродушно-ироничное, прав, что поделать!!! великий Пушкин, — «Ловласов обветшала слава». Вспомним слова Дидро о ричардсоновском Ловласе: «... негодяй, которого любишь, которым восхищаешься.». Где сегодня подобные негодяи?
P.S. В Интернете обнаружил стихотворение 2002 года о Ловласе. Приятно, что и поэт XXI века прощает Ловласа за то, что «он мечтатель был».
LE LOVELACE. After S. Richardson Ловласа слава обветшала, хоть и пролаза был Ловлас.
Ему любви наобещали, взамен любви досталось в глаз.
В Паласе лежа на паласе он развлекался и любил (в мечтах). На этом и попался, поскольку он мечтатель был.
Из глаза искры, как алмазы он получил взамен любви.
Видать, Ловласа кто-то сглазил или случайно подловил.
Был обветшавший наш Ловлас и лысоват и седовлас.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Шаберт И. Гендер как категория новой истории литературы // Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования. М., 1999. С. 109.
2. Лакло Ш, де. Опасные связи. М., 1967. С. 387.
3. Трактат Ванбру цитируется по изданию: British dramatists from Dryden to Sheridan. Carbondale, 1976. P. 124.
4. Цит. по: Воропанова М. Ричардсон // Зарубежные писатели. Биобиблиографиче-ский словарь. В 2-хчастях. Ч. 2. М., 1997. С. 199.
«VILLAIN WHOM YOU LOVE AND YOU ADMIRE WITH»: LOVELACE AS TYPICAL CHARACTER IN RUSSIAN AND ENGLISH CULTURE
M.V. Kozhevnikov
The article is devoted to the origin and evolution of the famous typical character — Lovelace and his features in Russian and English culture.
© 2007 г.
А. А. Рожкова
«ВОСПОМИНАНИЯ БЛАГОВОСПИТАННОЙ ДЕВИЦЫ»: ПЕРВЫЙ ОПЫТ ЛЮБВИ СИМОНЫ ДЕ БОВУАР
Книга «Воспоминания благовоспитанной девицы» Симоны де Бовуар увидела свет в 1958 году. К этому времени опубликованы две ее программные книги «Второй пол» (1949) и «Мандарины» (1954), которые принесли писательнице всемирную известность. Освоив жанры эссе, повести и романа, Бовуар берется за популярный в литературе 60-х гг. XX века, новый для себя прозаический жанр — жанр автобиографии — «ретроспективного прозаического рассказа человека о собственной жизни, когда он особенно выделяет частную жизнь, конкретно — историю своей личности»1.
Работу над автобиографией Симона де Бовуар считала чрезвычайно важной, т. к. этот жанр позволял запечатлеть жизнь и внутренний мир индивидуальности — то, что она ценила более всего. В форме романа-исповеди, романа от
