CC BY
46
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2018, №39
«НЕ-МЕСТО» ВНЕ ВРЕМЕНИ: НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ КАК СПЕЦИФИКА СУЩЕСТВОВАНИЯ ЛОКАЛЬНОСТЕЙ ПОСТСОВЕТСКОГО ГОРОДА (НА ПРИМЕРЕ ИРКУТСКА)
Дмитрий Олегович Тимошкин
Иркутский государственный университет, лаборатория исторической и политической демографии 1 ул. Карла Маркса, Иркутск, Россия Национальный исследовательский Томский государственный университет, лаборатория социально-антропологических исследований 34 пр. Ленина, Томск, Россия dmtrtim@gmail.com
Константин Вадимович Григоричев
Иркутский государственный университет, лаборатория исторической и политической демографии 1 ул. Карла Маркса, Иркутск, Россия Национальный исследовательский Томский государственный университет, лаборатория социально-антропологических исследований 34 пр. Ленина, Томск, Россия grigoritchev@yandex.ru
Аннотация: В статье рассматривается положение одного из кварталов в центре Иркутска, которое можно обозначить как «временной фронтир». Под этим понимается исключенность городской локальности из настоящего времени. Место, о котором идет речь, оказалось на границе между разнообразными проектами будущего и прошлого. Это сказывается не только на его архитектурном облике, но и на социальном наполнении. Авторы ставят задачу понять, фиксируется ли эта ситуация в рассказах людей, включенных в контекст «пограничной» локальности, воздействует ли она на архитектурный и социальный облик постсоветского города. Исследование основывается на материалах включенного наблюдения, «фланирования» в интерпретации В. Беньямина и неформализованных интервью. При обработке и концептуализации полученного материала использованы дихотомия «стратегии — тактики» М. де Серто и концепция понимания пространства А. Лефевра. Авторы заключают, что ситуация временного фронтира предполагает тот же набор характеристик, что и «физическое» пограничье: нелинейность, подвижность, обилие проектов по переформатированию «фронтирной» локальности. Для людей и мест, оказавшихся в ситуации временного фронтира, проектом становится не только будущее, но и прошлое, тем самым обе категории оказываются в равной степени плюралистичны. В результате локация живет «вне настоящего», вне проектов, образуя социальную пустоту: слабые связи разрушены, образовавшаяся пустота заполняется сторонними проектами, между которыми начинается противостояние за определение смысла локальности.
Ключевые слова: открытый рынок, неформальная экономика, постсоветский город, «этническое» маркирование, временной фронтир, городское пространство.
Благодарности: Исследование выполнено в рамках базовой части государственного задания Минобрнауки России (проект «Дискурсивные механизмы конструирования границ в гетерогенном обществе востока России», задание № 28.9753.2017/8.9) и частично (анализ практик расселения мигрантов в ареале влияния «этнических» рынков) за счет гранта Российского научного фонда (проект № 18-18-00293).
Для ссылок: Тимошкин Д., Григоричев К. «Не-место» вне времени: неопределенность как специфика существования локальностей постсоветского города (на примере Иркутска) // Антропологический форум. 2018. № 39. С. 118-140. а о т: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-118-140
http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/timoshkin_grigorichev.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2018, NO. 39
"NON-PLACE" BEYOND TIME: UNCERTAINTY AS THE SPECIFICITY OF THE EXISTENCE OF A POST-SOVIET CITY LOCALITIES
(THE CASE OF IRKUTSK) Dmitriy Timoshkin
Irkutsk State University, Laboratory for Historical and Political Demography
1 Karla Marksa Str., Irkutsk, Russia National Research Tomsk State University, Laboratory for Social and Anthropological Research
34 Lenina Av., Tomsk, Russia dmtrtim@gmail.com
Konstantin Grigorichev
Irkutsk State University, Laboratory for Historical and Political Demography
1 Karla Marksa Str., Irkutsk, Russia National Research Tomsk State University, Laboratory for Social and Anthropological Research
34 Lenina Av., Tomsk, Russia grigoritchev@yandex.ru
Abstract: The article considers the condition of one of the quarters in the center of Irkutsk that can be called "time frontier". This refers to the exclusion of this urban locality from the present time. The place in question found itself on the border between various projects of the future and the past. This affects not only its architectural appearance, but also its social content. The authors seek to understand whether this situation is reported in the stories told by people included into the context of the "border" locality, whether it affects the architectural and social appearance of the post-Soviet city. The study is based on the materials of the participant observation, "strolling" in V. Benjamin' interpretation and non-formalized interviews. M. de Serto's dichotomy of "strategy-tactics" and A. Lefevre's concept of understanding the space were used in the processing and conceptualization of the data. The authors conclude that the "time frontier" situation implies the same set of characteristics as the "physical" frontier: nonlinearity, mobility, abundance of projects for reformatting the "frontier" locality. For people and places caught up in the situation of the time frontier, not only the future but also the past becomes a project, thus both categories become equally pluralistic. As a result, the location lives "outside the present", outside the projects, forming a social emptiness: weak ties are destroyed, the resulting emptiness is filled with third-party projects that compete for the definition of the locality meaning. Keywords: open market, informal economy, post-soviet city, "ethnic" marking, time frontier, urban space. Acknowledgments: The study was carried out within the main part of the state assignment of the Ministry of Education and Science of Russia (the project "Discursive Mechanisms of Border Design in the Heterogeneous Society of Eastern Russia", task no. 28.9753.2017 / 8.9) and partially (analysis of migrant settlement practices in the area of influence of "ethnic" markets) was supported by a grant of the Russian Science Foundation (project no. 18-18-00293). To cite: Timoshkin D., Grigorichev K., '"Ne-mesto" vne vremeni: neopredelennost kak spetsifika sushchestvovaniya lokalnostey postsovetskogo goroda (na primere Irkutska)' ["Non-Place" beyond Time: Uncertainty as the Specificity of the Existence of a Post-Soviet City Localities (the case of Irkutsk)], Antropologicheskijforum, 2018, no. 39, pp. 118-140. doi: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-118-140
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/timoshkin_grigorichev.pdf
Дмитрий Тимошкин, Константин Григоричев «Не-место» вне времени:
неопределенность как специфика существования локальностей постсоветского города (на примере Иркутска)
В статье рассматривается положение одного из кварталов в центре Иркутска, которое можно обозначить как «временной фронтир». Под этим понимается исключенность городской локальности из настоящего времени. Место, о котором идет речь, оказалось на границе между разнообразными проектами будущего и прошлого. Это сказывается не только на его архитектурном облике, но и на социальном наполнении. Авторы ставят задачу понять, фиксируется ли эта ситуация в рассказах людей, включенных в контекст «пограничной» локальности, воздействует ли она на архитектурный и социальный облик постсоветского города. Исследование основывается на материалах включенного наблюдения, «фланирования» в интерпретации В. Беньямина и неформализованных интервью. При обработке и концептуализации полученного материала использованы дихотомия «стратегии — тактики» М. де Серто и концепция понимания пространства А. Лефевра. Авторы заключают, что ситуация временного фронтира предполагает тот же набор характеристик, что и «физическое» пограничье: нелинейность, подвижность, обилие проектов по переформатированию «фронтирной» локальности. Для людей и мест, оказавшихся в ситуации временного фронтира, проектом становится не только будущее, но и прошлое, тем самым обе категории оказываются в равной степени плюралистичны. В результате локация живет «вне настоящего», вне проектов, образуя социальную пустоту: слабые связи разрушены, образовавшаяся пустота заполняется сторонними проектами, между которыми начинается противостояние за определение смысла локальности.
Ключевые слова: открытый рынок, неформальная экономика, постсоветский город, «этническое» маркирование, временной фронтир, городское пространство.
Дмитрий Олегович Тимошкин
Иркутский государственный университет, Иркутск, Россия / Национальный исследовательский Томский государственный университет, Томск, Россия dmtrtim@gmaiL.com
Константин Вадимович Григоричев
Иркутский государственный университет, Иркутск, Россия / Национальный исследовательский Томский государственный университет, Томск, Россия grigoritchev@yandex.ru
Изменчивость — неотъемлемая часть жизни города, однако в ситуации социального кризиса изменения проявляются более явно и динамично . Трансформации российских постсоциалистических городов происходили на фоне исчезновения монополии государства на физическое и символическое насилие [Волков 2012: 12], что привело к появлению множества новых операторов, способных проектировать и реализовывать собственные представления о прошлом, настоящем и будущем той или иной городской локальности . Если изменения советских городов были ограничены генпланом, идеологически закрепленными представлениями о «правильных» прошлом и будущем, то теперь эти ограничения оказались во многом сняты В развернувшихся в результате «войнах памяти» процессы, до того протекавшие скрытно или считавшиеся очевидной нормой, вышли на поверхность
§ Быстрые изменения происходили и в советских городах, когда
2 по тем или иным причинам перестраивались целые районы.
| Разница в том, что «твердая история» советских городов суще-
Ц ствовала в контексте отрицаемых историй, чей маргинальный
¡5 статус поддерживался государством, и единственно возможно-
и
= го «правильного» будущего . Если изменения советского города
£ происходили в рамках реализации поддерживаемого государ-
§ ством проекта, то в постсоветское время возможных «правиль-
| ных» историй стало множество, а шанс на реализацию того или
к иного будущего ограничивается в основном возможностями
Ц заинтересованного лица или группы .
0 ва
Б Изменения, происходившие с советскими городами, закономер-
§ но отражались на их визуальном и социальном наполнении
| [Лефевр 2015: 9]: параллельно с трансформацией социальной структуры менялась архитектура, рушились привычные траек-
§ тории повседневных маршрутов и создавались новые . Изменения
Ц советского города шли в баумановской домодерновой логике
ё [Бауман 2008: 10—11]: изменения от состояния к состоянию,
§ когда длительность изменений более или менее ограничена и со-
| ответствует моменту подъема исторической динамики, «при-
= ливу» в терминологии Броделя [Бродель 1986: 42]. С расшире-
= нием спектра возможных будущих изменения становятся едва
| ли не единственной постоянной в городском пространстве,
£ привнося в него текучесть модерности [Бауман 2008: 130—131].
£ Изменения визуализируются через появление новых или ради-
§ кальное изменение старых городских локальностей . На первый
* взгляд это кажется новым состоянием городской локальности,
* тогда как фактически мы имеем дело не с состоянием, а с про-<8 цессом . Иными словами, здесь может быть обнаружено то, что | находится между состояниями, — длящаяся «текучесть современности», своего рода «временной (темпоральный) фронтир» .
1 В этом случае будущее и прошлое места и населяющих его | людей оказываются размытыми и неочевидными из-за множе-§ ства конкурирующих проектов . Одной из ключевых характери-I стик, определяющих и ограничивающих трансформации со-| ветского города, можно назвать довольно жесткое регламенти-| рование пространства и времени . Ситуация временного 1 фронтира проявляется в тот момент, когда функция времени | как механизма социального контроля [Гидденс 2005: 59] оказывается нарушена или, точнее, нарушается монополия на ее реализацию . Снятие этих ограничений приводит к одновременному сосуществованию множества социальных времен и пространств, которые могут быть никак не связаны между собой, а могут и противоречить друг другу . Происходит то, что Джон Урри называл сжатием времени и пространства [Урри 2012: 227].
Мы рассмотрим момент ускорения изменчивости на микроуровне — как нестабильное социальное состояние [Бляхер 2005] проявляется в форме и содержании городской локальности на примере небольшого квартала в центре Иркутска . Предполагая, что социальный кризис в постсоциалистическом городе стал одной из важнейших причин «текучей современности» [Бауман 2008], мы хотим выяснить, как ситуация временного фронтира проявляется в визуальном облике пространства и траекториях движения людей .
Нашей задачей было описать происходящие в квартале изменения и понять внутреннюю логику этих процессов до того, как ситуация неопределенности изживет себя . Фактически речь идет об очередной попытке ответить на вопрос А. Лефевра о сущности пространства как такового и городского пространства в частности Принимая утверждение, что пространство, в том числе городское, есть и его субъективное переживание и репрезентация [Лефевр 2015: 55—56], мы предполагаем, что оно также является высказыванием, фиксирующим переживание . Обратимся к ситуации, когда изменчивость характеризуется как суть городского пространства При описании нашего кейса, мы предлагаем идею временного фронтира в качестве оптики для рассмотрения изменчивости как modus vivendi постсоветского города
Исследование выполнено с помощью метода включенного наблюдения, «фланирования» в интерпретации В . Беньямина [Беньямин 2000: 162—225]. Кроме того, мы основываемся на 20 неформализованных интервью, которые были собраны в ходе трех проектов . Первый (2014—2018) был посвящен исследованию иркутских открытых рынков, часть которых расположена возле интересующего нас квартала Мы беседовали с их торговцами и посетителями, задавали им вопросы о происхождении товаров, социальной структуре рынка, повседневных маршрутах, взаимодействии групп . Второй проект (2017) был организован Центром независимых социальных исследований и образования (Иркутск) Один из авторов, принимавший в нем участие, проводил неструктурированные интервью с жителями кварталов, соседствовавших с открытыми рынками . Тема интервью — социальные и инфраструктурные проблемы и возможности территории, ее взаимодействие с соседним рынком . Третий проект (2017) был посвящен анализу практик выживания сообществ беспризорников на открытом рынке Иркутска и не был связан с темой статьи напрямую Однако ряд сюжетов в интервью также имеют отношение к рассматриваемой нами проблеме . Для обработки и концептуализации материала нами использованы дихотомия «стратегии — тактики» Мишеля де Серто и концепция понимания пространства Анри Лефевра
От советской слободы к «войнам памяти»
Для исследования был выбран небольшой квартал в центре Иркутска, который соседствует со стихийно возникшим рынком «Шанхай» . Квартал расположен между двумя улицами — Коммунаров и Подгорной — и застроен жилыми домами, большая часть которых является архитектурными памятниками рубежа Х1Х—ХХ вв . С третьей стороны он ограничен территорией Крестовоздвиженской церкви, за которой находится одно из крупнейших общественных пространств Иркутска — «130-й квартал», где сосредоточены рестораны, кафе и большой торговый центр
Другой сосед квартала — Центральный парк культуры и отдыха (ЦПКиО) . До революции на этой территории находилось кладбище, впоследствии его закрыли и построили парк, что называется, «на костях» Старые могильные камни соседствовали с небольшим зоопарком, «шашлычками», парком аттракционов «Чипполино» . Затем аттракционы убрали, и теперь тут довольно запущенный парк с грунтовыми аллеями, ржавыми, неработающими фонарями, частично расчищенными надгробиями и остатками аттракционов Рядом с парковой оградой находятся недавно отреставрированная кладбищенская церковь и полуразрушенный памятник героям революции .
Несмотря на высокую стоимость земли и привлекательность для застройщиков места в центре города, квартал находится в запустении . Здесь множество брошенных и сгоревших домов, нет канализации и водопровода Вдоль заборов, которые возведены по его периметру, лежит выброшенный из проезжающих мимо автомобилей мусор . Место пользуется репутацией маргинального, опасного, люди обходят его стороной даже в светлое время суток
Этот квартал оказался в центре внимания сразу нескольких проектов по переобустройству города Каждый из них непосредственно сказался на визуальном облике и социальной структуре описываемого пространства В настоящий момент ни один из проектов не реализован, авторы конкурируют друг с другом, оспаривая возможные будущее и прошлое места . Квартал фактически «застрял» между несколькими проектами, и когда один из вариантов прошлого-будущего наконец будет реализован и ситуация неопределенности закончится — вопрос времени На протяжении своей истории рассматриваемая локальность всегда была своего рода пограничьем, разделявшим несколько функциональных зон в центральной части города В досоветское время она отделяла Солдатскую слободу с разношерстным населением (мещане, отставные нижние чины, кантонисты), кабаками и домами терпимости от территории
Крестовоздвиженской церкви и кладбища. В советское время это место стало границей между «чистыми» центральными кварталами, трущобами частного сектора и общественным пространством ЦПКиО . Пограничное положение локальности подчеркивал рельеф: усадьбы располагались на склоне холма, на вершине которого находилось кладбище, а у подножия начинались жилые и деловые районы центра города
Одна из важных особенностей места — организация его пространства, способствовавшая возникновению форм сосуществования, более характерных для деревни, нежели для городских кварталов с многоэтажными домами . Ранее здесь находились большие усадьбы с жилыми и хозяйственными постройками . До сих пор это отражается в лексиконе местных жителей: единицу пространства здесь называют не домом или квартирой, а оградой . С 1920-х гг . усадьбы стали меняться — в пределах одной «ограды» селилось несколько семей, строились новые дома В результате возникали импровизированные обнесенные заборами мини-кварталы, в пределах которых проживало несколько хозяев Вместе с тем район не воспроизводил и полноценной сельской среды, оставаясь ближе к сло-бодизированным пространствам советского города [Глазычев 1995].
В интервью квартал описывается до начала 1990-х гг . как место покоя и патриархальности с системой устойчивых социальных отношений и родственных связей . Эта система закреплялась в пространственной организации квартала, пронизанного сетью тропинок, пересекающих формальные границы усадеб и домовладений Соседствующие семьи передвигались по кварталу по таким тропинкам, дети из разных «оград» играли на общих футбольных площадках — иными словами, «ограды» были соединены между собой многочисленными социальными и пространственными маршрутами
Новым соседом квартала стал возникший в начале 1990-х гг . «китайский» рынок, который быстро разросся, сформировав пространство, обозначаемое в городских нарративах и академических текстах собирательным названием «Шанхайка» . Это слово обозначало не столько конкретную локальность в центре Иркутска, сколько особое состояние: респонденты могли упоминать о «шанхайках» в других городах и даже странах, подразумевая экзотику хаотического социального состояния Постепенно появилась инфраструктура, обслуживающая многочисленные неформальные сети, которые обеспечивают бесперебойное функционирование рынка [Дятлов, Кузнецов 2004]. Рынок стал точкой притяжения городских сообществ, по словам одного из респондентов, здесь «кормился весь Иркутск»
§ «Шанхайка» — неотъемлемый элемент представлений о «пост-
2 советском» Иркутске, одна из его экзотических достопримеча-
| тельностей и в значительной мере механизм его превращения
£ в город «постсоветский» .
0
§ Появление «китайского» рынка стало одной из причин воз-
• = никновения ситуации временного фронтира по соседству с ним . § Квартал начал прямо и опосредовано включаться в орбиту | деятельности «Шанхайки» . Дома и усадьбы сдавали в аренду | под инфраструктуру рынка — контейнеры, склады, общежития, | нелегальные ресторанчики. В течение почти 20 лет простран-| ство квартала было переполнено людьми и событиями, связан-ё ными с «китайским» рынком . В 2014 г. рынок был закрыт ¡? и перенесен на периферию города, что привело к уходу «ры-
1 ночной» инфраструктуры с территории квартала и, по сути, определило ситуацию фронтира . Квартал опустел, и эту пусто-
5 ту попытались заполнить различные проекты по обустройству,
5 конструировавшие его прошлое и будущее.
л
ь
£ Здесь можно наблюдать ситуацию, обратную тому, о чем писал
| П . Нора: «Ускорение истории . Нужно суметь в полной мере
£ ощутить масштаб того, что стоит за этими словами помимо
| метафоры (все убыстряющееся соскальзывание в абсолютно
I мертвое прошлое, неизбежность восприятия любой данности
| как исчезнувшей) — нарушение равновесия» [Нора 1999: 17].
^ Прошлое становится предлогом к выбору одного из вариантов
■ будущего . Поскольку земля в этом месте оценивается довольно
| высоко, квартал, как и расположенный по соседству открытый
? рынок, вызывает неизменный интерес «стратегов» [Серто 2013:
» 50] — разных групп, которые имеют возможность определять
р содержание городского пространства .
5 ^
§ К таковым можно отнести религиозных деятелей, которые
^ видят место как продолжение мемориального кладбища и подъ-
| езд к религиозным объектам . Все благоприятные изменения,
| произошедшие за последние годы в квартале (прежде всего
* асфальтирование улицы Коммунаров), они связывают с рестав-| рацией церкви и возобновлением ее деятельности . Другая § группа — представители связанного с городской администра-£ цией проекта «Иркутские кварталы» [Козьмин 2015; Маяренков ? 2015], которые хотят видеть здесь сочетание музея под откры-5 тым небом и жилого района . Еще одним «стратегом» являются
бизнесмены, заинтересованные в приобретении земли для последующей перепродажи Следующая группа, чье присутствие и не в меньшей степени отсутствие определяли содержание пространства квартала, — те, кто заинтересован в функционировании рынка И наконец, группа, которая также оказалась в самом центре событий, но, в отличие от остальных, не имела
практически никаких рычагов для конструирования повседневности места, — жители квартала
Стоит оговорить, что эти группы выделены весьма условно Четко определить субъектов, которые влияют на территорию, довольно трудно в силу их неформальности и множества нелегальных практик: у каждой группы есть скрытые и противоречивые интересы . Значительная часть квартала использовалась для обслуживания ближайшего рынка, однако однозначно определить, кто именно был субъектом, влиявшим на этот процесс, практически невозможно . Более того, иногда трудно понять, к каким последствиям приводит реализация той или иной группой или индивидом своего проекта Так, когда группа, связанная с администрацией города, объявила, что квартал будет перестроен с сохранением «исторического» облика, это место оказалось привлекательным для бизнеса . Уже сейчас можно наблюдать, как вместо старых деревянных домов вырастают огромные особняки, выстроенные согласно вкусам частных лиц и не соответствующие тому архитектурному облику квартала, который отстаивают авторы проекта
Таким образом, здесь сошлись интересы многих групп, имеющих разные представления о том, каким должно быть прошлое и будущее этого места, а также очень неравные возможности для реализации этих представлений Квартал превратился в оспариваемое пространство, статус которого определяется видением «подлинного» прошлого и «правильного» будущего При этом он потерял настоящее Каждая из соседних территорий, как осуществляемый или осуществленный проект, производит экспансию в описываемое пространство, чье содержание остается неопределенным Для квартала предлагается несколько вероятных проектов будущего: место памяти, закрытый элитный жилой поселок, публичное пространство, продолжение Иерусалимского парка-кладбища — и в этом незаполненном пространстве разворачиваются «войны памяти»
Проблема усложняется тем, что здесь сошлись два плохо сочетающихся обстоятельства — стремление городских властей «сохранить историю» и соседство со стихийно возникшим и пронизанным множеством неформальных сетей рынком . Фактически рынок принес или по крайней мере усилил конфликт между статичностью слободы, закрепленной муниципальным проектом по сохранению истории города, и спонтанностью — хаотичным движением открытого рынка Этот конфликт и сейчас проявляется во внешнем облике квартала, заметно ускоряя процесс разрушения старых домов Появление рядом открытого рынка дало многим местным жителям долгожданную возможность уехать из неблагоустроенного частного
§ сектора (пусть и в самом центре), монетизировать недвижи-
2 мость, отягощенную статусом памятника архитектуры.
0
| Квартал стал превращаться во временную стоянку, в продол-
§ жение рынка как для торговцев, снимавших старые деревянные
§ дома под склады и временное жилье, так и для немногих оставшихся местных жителей . Появление здесь крупного бизнеса
§ привело к тому, что любой дом, особенно тех жителей, кто не
| успел приватизировать недвижимость, могли сжечь, а к ним
| самим стали постоянно наведываться перекупщики с предло-
| жением продать дом и землю . Впрочем, среди старожилов есть
| и те, кто пытается сопротивляться нынешнему положению дел,
ё продолжая жить в квартале из принципиальных соображений .
¡? Их единицы, остальные просто не имеют возможности пере-
1 ехать . Из тех, кто остается здесь по собственному желанию, = некоторые отказываются переезжать даже после получения 5 жилья в другом районе . Среди причин, побуждающих держать-5 ся за это довольно неухоженное место, они называют память ь о прошлом, хорошие условия для садоводства, нежелание ухо-| дить с земли, а также удобное расположение квартала . Можно
4 предположить, что на первом месте все же стоит память . Прак-= тически каждый оставшийся рассказывал свою историю о жив-= ших здесь предках, легенду, связывающую его с этим местом .
5
^ пожары между прошлым и будущим
Ф X
» Положение описываемого квартала отдаленно напоминает
Б дихотомию «Черного» и «Белого города», о которой говорил
| Шарон Ротбард [Ротбард 2017]. Городские власти создают
* и поддерживают миф о маргинальности пространства и таким | образом оправдывают жесткие методы его насильственной
2 трансформации, подчинения интересам групп, обладающих
6 достаточными для того ресурсами. Можно предположить, что Е на протяжении почти трех десятилетий такой механизм оправь дания использовался и по отношению к «китайскому» рынку
* [Тимошкин 2017], неизбежно затрагивая квартал .
| Появление «китайского» рынка, как свидетельствует ряд ин-
! тервью, заметно изменило описываемую локальность . В квар-
тале всегда не хватало таких необходимых элементов современ-| ной инфраструктуры, как централизованные водоснабжение
4 и канализация, что делало постоянное проживание здесь,
мягко говоря, некомфортным . Поэтому многие местные жители были не против переезда Такая возможность была только у тех, кто успел оформить право собственности на дом и земельный участок Торговцы зачастую арендовали у местных дома вместе с землей и обносили их высокими заборами Это перекрывало пешеходные маршруты, ранее связывавшие
отдельные «ограды» и параллельные улицы Пространство менялось и для стороннего наблюдателя: улицы стали напоминать туннели из бело-зеленого профлиста, территории между ними становились недоступны и выпадали из общего контекста квартала
Включенность квартала в инфраструктуру рынка привела к возникновению здесь особенных общественных пространств — нелегальных ресторанов, магазинов с аутентичной «китайской» едой, которые стали точками притяжения как для туристов, так и для местных жителей «Туристами» в квартале становились не только иногородние, но и другие жители Иркутска, которых привлекала разительно отличавшаяся социальная среда и эстетика «заброшенного», «запрещенного», «скрытого» места
Появление в квартале связанной с рынком инфраструктуры делало его положение нестабильным . Сам рынок стал объектом постоянного недовольства муниципальных властей с начала своего появления Основным аргументом в пользу его уничтожения было несоответствие тому, как «должен выглядеть» городской центр Проблема не только в эстетических предпочтениях проектировщиков: в центре Иркутска остается достаточно неприглядных, неухоженных мест, «трущоб», которые смотрятся не лучше, а то и хуже «Шанхайки» . Помимо этого рынок неизбежно вызывал конфликты между разными криминальными группами, желавшими контролировать денежные потоки Это противостояние стало еще одной причиной создания проектов перепланировки Возможно, сказалась и «этническая» маркированность места (мало того что «трущобы», так еще и «не наши») . Совокупность этих трех факторов кажется наиболее вероятной причиной постоянных атак на «Шанхайку» . В 2014 г . после многочисленных бесплодных попыток эти атаки наконец увенчались частичным успехом. Остававшаяся здесь открытая торговля была вынесена на окраину города, а площади, на которых она прежде происходила, опустели и стали полем боя между сторонниками разных проектов по обустройству места
Перенос «китайского» рынка непосредственно сказался на судьбе квартала Предприниматели, раньше арендовавшие под склады целые «ограды», бросили их за ненадобностью Исчезли и многочисленные подпольные ресторанчики Высокая стоимость земли привела к тому, что право определять будущее квартала попытались монополизировать представители бизнеса, центр сохранения архитектурного наследия и администрация города, которые включали его то в один, то в другой проект благоустройства При этом они не спешили воспользоваться своими возможностями для конструирования настоящего, и оно оказалось отложенным на неопределенный срок
§ Создается впечатление, что квартал стал умирать вместе с рын-
2 ком. Нелегальные кафе были единственной причиной появле-
| ния здесь туристов, торговцы и сезонные трудовые мигранты
Ц обеспечивали домовладельцам ежемесячный заработок. Из-за
§ трудностей, связанных с правилами эксплуатации памятников
и
= архитектуры, сдать дома в аренду или продать их оказалось за-£ труднительно . Отремонтировать, придать товарный вид также § непросто (это требовало больших затрат), поэтому большая | часть домов теперь пустует . Местные жители отмечают и знак чительное уменьшение потоков транспорта .
| Изменение качества пространства привело к его дальнейшей
ё маргинализации . В городских нарративах квартал и ранее опи-
¡? сывался как продолжение открытого рынка, «чужое» простран-
1 ство, опасное для случайных прохожих. Теперь его так же воспринимают и местные жители, которые чувствуют себя здесь
5 «чужаками» . Темные, узкие, грязные улицы отталкивают не
5 только жителей других районов, обходящих квартал стороной,
ь но и местных, укрывающихся в обнесенных заборами домах .
X X
| В пустых дома живут бездомные, продают наркотики, часть из £ них просто сгорела . Пожары случаются не только потому, что | в холодное время года бездомные разводят костры в деревянных I домах, но и в результате поджогов . Некоторым местным жите-| лям, стремящимся переехать отсюда, единственным выходом £ представляется страхование дома и последующий поджог . По; явление очередного муниципального проекта по обустройству | места только ускорило этот процесс, и дома стали гореть чаще . ? Перспективы заработка побуждают риэлторов и застройщиков » (и даже некоторых сотрудников мэрии) оказывать давление на р местных жителей, заставляя их переезжать . В случае отказа ^ бывает, что дома «случайно» сгорают . Респонденты жалуются а на то, что они плохо спят, боясь поджога . При этом предста-| вителей городской администрации боятся не меньше, чем пере-| купщиков: часть соседей, не успевших приватизировать дом Л и участок, уже выселили в маленькие дешевые квартиры на I окраине города . Вокруг многих домов установлены камеры § видеонаблюдения, во дворах сторожевые псы .
е х
,х Деньги за жилье, предлагаемые и навязываемые перекупщика? ми, недостаточны, чтобы купить квартиру или дом в центре: 5 минимальная цена, предложенная здесь за дом и участок, — 900 тыс руб Если верить респондентам, новый дом из бруса с участком в этом же районе выставлялся за 17 млн руб . Звучали и другие цифры: деревянный дом, который горел больше десяти раз на протяжении последних десяти лет, был восстановлен, покрашен, оснащен всем необходимым и выставлен на продажу более чем за 40 млн руб
Так или иначе, пожары привели к исчезновению части остававшихся здесь открытых дворов: на пожарищах выросли большие частные особняки или офисные здания Выжженные и вновь застроенные «ограды» выпадают из контекста квартала: новые постройки обносят высокими заборами и колючей проволокой, нарушая привычные маршруты передвижения Слухи о готовящемся проекте благоустройства делают его нереализуемым: новые здания, возводимые с целью перепродажи, не вписываются в концепцию проектов, предполагающих «восстановление исторического облика» квартала И сегодня, несмотря на уход «Шанхайки», основная часть квартала по-прежнему обнесена глухими заборами . За ними на фоне заброшенных и сгоревших домов сушится на веревках белье, играют дети . Кое-где идет стройка . Визуально хорошо прослеживается, какие фрагменты квартала были «ассимилированы» рынком: бывшие кафе, склады и «чуфаньки» — небольшие и нередко нелегальные «китайские» закусочные [Дятлова 2015].
Уход рынка сказался и на плотности людского потока Респонденты чаще всего ассоциируют с прошлым квартала его переполненность автомобилями и пешеходами, в отличие от современности, когда остались только автомобили Попытки установить монополию на будущее этого места повлияли на судьбу квартала едва ли не больше, чем соседство с рынком Несмотря на множество проектов по обустройству места (по словам респондентов, примерно раз в пять-шесть лет по кварталу проходят частым гребнем социологи), ни один пока не ушел дальше стадии планирования, красивых картинок и пожаров
Восстанавливая историю квартала по рассказам респондентов, можно увидеть, как распадалось местное сообщество (если оно здесь вообще когда-то было) Людей, привыкших жить на земле, знавших многих соседей в лицо, переселяли в многоквартирные новостройки, расположенные на городских окраинах — в районах Новоленино и Луговом . В результате некоторые семьи, переезжая из маркируемого как маргинальный пограничного квартала, оказывались в окружении других «маргиналов» — переселенцев из других «неблагополучных» районов Сегодня то фактическое будущее, которое воплощается на территории квартала, кажется, еще больше превращает его в исключенное пространство . На фоне постепенно вырастающих здесь заборов из профлиста, высоких особняков с фасадами из пеноблоков рождается и начинает конфликтовать множество проектов «правильного» прошлого этого места Проекты по трансформации квартала опираются на «исторические свидетельства» того, чем «в действительности» являлся городской центр в прошлом, в то время как он превращается в нечто совершенно иное
§ Вариативность прошлого:
2 «пограничный» квартал как место конструирования памяти
о
§ Как говорилось выше, квартал соседствует с несколькими ло-
§ кальностями, наделяемыми разными смыслами, чье настоящее
| неопределенно, а будущее и прошлое могут оказывать суще-
>1 ственное влияние на материальное и социальное наполнение
§ квартала . Прежде всего речь идет об Иерусалимском кладбище .
¡; Несмотря на то что в городе существует несколько групп, име-
° ющих несхожие представления о смысловом содержании этого
§ места, оно по-прежнему используется горожанами как парк.
(О ей
| В городском сообществе продолжается спор о том, как называть
3 соседнюю с кварталом территорию — мемориальным парком й или мемориальным кладбищем . Представители церкви наста-•Л. ивают на том, чтобы территория называлась Иерусалимским | кладбищем, тогда как эксперты «Иркутских кварталов» видят
* здесь парк . Кладбище плохо вписывается в продвигаемый «Ир! кутскими кварталами» проект «Иркутской торговой оси», ко° торый должен создать единую пешеходную зону, включив в нее | многие торговые и развлекательные заведения, расположенные 3 в центре . Группа религиозных деятелей считает кощунством § использование кладбища под какие бы то ни было развлека-ё тельные цели . В то же время место остается одним из немногих Ц в центре Иркутска, где можно прогуляться вдали от городско-
* го шума . Именно с этой целью его использует большинство ¡5 горожан .
А
0
ё Спор «церковников» с «проектировщиками» может напрямую
* сказаться на наполнении рассматриваемого квартала. В непосредственной близости от него расположен один из централь-
V Г)
1 ных входов в парк . Здесь находится площадка с несколькими
а
2 объектами памяти . С одной стороны стоит кладбищенская ^ церковь, с другой — постамент недавно отправленного на рес-1 таврацию памятника борцам революции и несколько мемори-
(В ^ ^
£ альных захоронений . Все это соседствует с детской площадкой, == разместившейся между кладбищенской / парковой оградой I и жилыми домами . До недавнего времени, когда кладбище на° зывалось Парком аттракционов, в здании храма находились £ пункт проката лыж, склад и общежитие . Затем оно было обне-? сено забором и в один прекрасный день снова открыто как ,Ц церковь.
Параллельно с реставрацией храма в столетнюю годовщину Октябрьской революции был демонтирован памятник ее борцам, однако мемориальные захоронения известных в городе руководителей красных партизанских отрядов все еще соседствуют с церковью Демонтаж памятника прошел спокойно, лишь представители РПЦ выразили надежду, что «скульптура
красных боевиков» больше не вернется на прежнее место После открытия отреставрированной церкви и восстановления лестницы, ведущей от парка-кладбища к «Шанхайке», горожане вновь стали осваивать маргинализированную территорию квартала Теперь по выходным здесь можно увидеть дорогие автомобили, припаркованные у храма, где раньше находился памятник Местный священник ставит в заслугу церкви некоторое оживление жизни в квартале, замечая, что на ограничивающей его с юга улице Коммунаров вряд ли бы появились асфальт и освещение, если бы не приезжавший освящать храм митрополит
Несмотря на весьма существенные разногласия между двумя проектами по обустройству места, у них гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд Группа религиозных деятелей предполагает превратить территорию в музей под открытым небом Парк должен вновь стать мемориальным кладбищем, здесь не должна происходить коммерческая деятельность, а появятся визуальные маркеры кладбища: восстановленные надгробия и поклонные кресты
Это не означает, что кладбище будет закрытым объектом: здесь планируется сделать пешеходные маршруты, публичные пространства для отдыха, установить информационные стенды, которые позволят узнать о судьбе похороненных людей При этом и «Иркутские кварталы», и «Иркутский некрополь» в равной степени не считают «историей» ни советский период, ни недавнее время, когда здесь находился открытый рынок Эти этапы выпадают из обоих проектов Для их авторов того, что происходило на этой территории после 1917 г , фактически не существует
Например, в интервью священника кладбищенской церкви «постсоветское прошлое» явно перекликается с жизнью «до проекта» и «после проекта» Рассказывая о своем опыте посещения парка, он признает, что «тогда» не считал зазорным кататься на колесе обозрения и есть шашлыки, не зная, что «на самом деле» здесь кладбище Теперь же подобные практики в этом месте священник считает недопустимыми и вступает в полемику с горожанами, которые предпочитают использовать парк в его «прежнем» смысле — как место отдыха По сути, физическое наполнение парка остается прежним, однако теперь он должен служить местом, напоминающим о смерти и суетности бытия, в противовес локальностям, расположенным по соседству, например открытому рынку с его «распродажами» В сносе памятника борцам революции священник видит символический акт, подчеркивающий факт переопределения смыслового содержания места Это переопределение для него
5 означает некий ренессанс после советского периода «разруше-
2 ния», приведшего к бесхозности и маргинализации. Теперь, | после «восстановления» «исторического смысла», это место Ц начинает жить заново: в храм движется поток прихожан, по ¡5 заасфальтированной улице Коммунаров гуляют женщины
и
= с детьми, на отреставрированной лестнице каждый день со-
£ бираются горожане . Предшествующий период истории в этой
§ логике фактически вычеркнут, поскольку он не вписывается
3 в проект будущего . ^
| Оба проекта направлены на создание симулякра, рожденного
| обобщенным представлением о «должном» содержании город-
ё ского центра . В поддержку каждого из них приводится множе-
¡? ство исторических свидетельств — фотографий и слов очевид-
1 цев . Однако пока проекты далеки от осуществления: и парк, и соседствующий с ним квартал, и территория «Шанхайки»
5 продолжают использоваться не по тому назначению, которое
ас
3 отводится им проектами. Вместо реставрации здесь случаются ь пожары, вместо восстановления памятников вырастают част-| ные особняки, а местные жители иногда не могут починить
4 забор вокруг своего дома, т . к. он является частью архитектур-= ного памятника .
0
X
х Главные причины притока в этот район горожан — дешевые
| общепит, продукты и промтовары и легкая транспортная до-
^ ступность . «Этническое» маркирование территории позволяет
■ увидеть наслоение проектов . Прежняя ассоциированность
| бренда и топонима «Шанхайки» с «китайским» прослеживает-
? ся прежде всего в названии большого нового торгового центра,
» в который перенесли часть уличной торговли, — «Шанхай Сити
р Молл» . На высокой металлической ограде вывешен баннер,
^ призывающий людей ехать за покупками в другой торговый
а центр — «Китай-город» . С этими вывесками соседствуют де-
| сятки меньших, принадлежащих ресторанчикам, кафе, чайха-
| нам, которые в основном опознаются как «мусульманские»:
Л зеленый цвет, надписи «стопроцентный халяль» и пр . , названия
1 заведений в честь районов Средней Азии . Этнически маркиро-§ ванный фудкорт стал «третьим местом» для мигрантов, целыми Л семьями отдыхающих в чайханах по выходным, для редких
туристов, которые заходят в кафе, чтобы отведать «экзотики», 1 и для остальных горожан, прельщенных дешевой и вкусной
едой .
Единственное прошлое, легитимизирующее этот «миг-рантский» / «этнический» фудкорт, — постсоветские проекты 1990-х гг. , воплощенные в Иркутске в виде «большого Шанхая» . Вне контекста этого короткого периода, который игнорируют городские стратеги, конструируя «правильное» прошлое, вся
эта экзотика остается не более чем символом «захвата» исторического центра чужаками-мигрантами Вытеснение миг-рантского рынка и его инфраструктуры на периферию города требует вытеснения из памяти и соответствующего отрезка прошлого
Опыт реализации других городских проектов (например, «130-й квартал»: [Григорьева, Меерович 2013]) позволяет предположить, что в будущем для «мигрантского» фудкорта не останется места между парком-кладбищем и элитным торговым районом, который может возникнуть позднее Тем самым из городского контекста окажутся исключены смыслы, существовавшие с момента возникновения рынка: дешевизна, экзотика, механизм преодоления социального кризиса Процесс их вытеснения уже заметен через наслоение контекстов: рядом с чайханами и самодеятельными музеями вырастают модные парикмахерские, хостелы, торговые центры из стекла и бетона, ярко и нелепо раскрашенные . Новые пространства «модерна» нарушают границы квартала, уничтожая заборы, ранее отделявшие пешеходную зону от инфраструктуры рынка, в основном нелегальной Таким образом «модерн» выдавливает хаотичность и постоянную изменчивость рынка, заменяя торговые площади статичными постройками и тем самым уничтожая недавнее прошлое места
Какой бы проект ни победил, описываемый квартал станет продолжением либо парка-кладбища, либо элитной торговой зоны, либо и того и другого сразу Однако сегодня ни один из существующих проектов обустройства территории рынка и соседнего квартала не учитывает истории места на протяжении последних тридцати лет, которые предстают как нечто постыдное или во всяком случае недостойное упоминания Восстановление только досоветского контекста означает отказ от целого блока памяти, связанного с советским и постсоветским временем
Показательны нарративы местных жителей, в которых фактически отсутствует категория «здесь и сейчас», равно как и любое будущее . Единственной более или менее стабильной структурой остается прошлое . Собственное «прошлое» используется как аргумент в противостоянии с администрацией и перекупщиками: «Мы здесь живем с [19]73 года»; «у меня бабушка здесь жила» Историческое «прошлое» как способ подчеркнуть значимость содержания места: «Это историческое здание, здесь купец жил, а посмотрите, в каком все ужасном состоянии»; «мы никуда не переедем отсюда, это же наша история, мы здесь даже осколки снарядов Колчака находили, здесь Колчак ходил»
з
§ Через прошлое старожилы конструируют свою связь с местом .
2 Знание местных легенд, «истории» подразумевает их привиле-
| гированное положение по сравнению с другими группами,
Ц оспаривающими право собственности на эту территорию . Это
¡5 право, судя по интервью, также существует только в прошлом .
и
= Часть респондентов, невзирая на нежелание переезжать, под-
£ черкивают безнадежность попыток остаться . Несмотря на то что
§ формально им принадлежат и дом, и земля, люди не считают
| землю «своей» . Таковой она была в прошлом, когда здесь жили
к предыдущие поколения их семьи . Большинство респондентов
2 затрудняются описать проект будущего, как выразился один из
| них: «Какое здесь может быть будущее, если нет настоящего?!»
Прошлое квартала, как и будущее, вариативно С одной стороны, пространство очевидно связано с «советским» периодом: об этом свидетельствуют и местные легенды, и названия улиц, и даже облик квартала (заржавевшие советские автомобили, брошенные у обочин или стоящие в «оградах») Территория упирается в захоронения «героев революции» с одноименным памятником С другой стороны, здесь представлены элементы досоветской истории, в основном в местных легендах Как в отношении «Шанхайки», постсоветское прошлое квартала игнорируется проектами его будущего, сохраняясь лишь в рассказах людей, включенных в контекст пространства
Процессы изменения смыслов пространства, конструирования его прошлого и будущего привели к тому, что пограничное положение квартала и «Шанхайки» визуализируется через контрастное соседство «кадиллаков» со сгоревшими деревянными общежитиями, обнесенных колючей проволокой новых особняков и сохранившихся огородов, «стопроцентного халяля» и «Шанхая» . Пограничье воплощается в огромных заборах, скрывающих пустоту — бетонные площадки и пустыри, на которых постепенно вырастает неконтролируемое пока муниципалитетом будущее Даже самые укорененные из местных жителей готовы к тому, что воплощение того или иного проекта заставит их переехать . Долгие годы войны с властью, органами охраны памятников, предприимчивыми дельцами приучили их к мысли о том, что их будущее от них не зависит, и даже что у этого места отсутствует будущее . Вместо настоящего у них оказалось пограничное положение между множественным прошлым и неопределенным будущим
Заключение
Описанное в статье положение городского квартала можно рассматривать через идею временного (темпорального) фронтира — как исключенность городской локальности из насто-
ящего времени Квартал оказался пространством, в котором конкурируют различные проекты будущего и конструкты прошлого, и это воплощается в его архитектурном облике, способах конструирования его образа, траекториях движения людей
Ситуация временного фронтира, на наш взгляд, предполагает тот же набор характеристик, что и «физическое» пограничье, например между городом и селом . «Фронтир понимается как нелинейная, подвижная граница, зона освоения, переформатирования городом "под себя" экономического и социально-культурного пространства села, пришедшая на смену жесткому разграничению этих пространств ранее» [Григоричев 2013: 431]. В описанном случае ситуация более запутанна: поскольку нет единой отправной точки (общепринятого понимания прошлого и будущего), то движение фронтира становится многовекторным Для пространства, оказавшегося в ситуации временного фронтира, проектом становится не только будущее, но и прошлое, тем самым обе категории оказываются в равной степени плюралистичны: проектов прошлого может быть столько же, сколько и проектов будущего, причем один проект может базироваться на другом
Проблема в том, что в ситуации безвременья ускользает не только объект, но и субъект Сама локальность остается неструктурированной, точнее, начинает жить одновременно во множестве структур, часть из которых уже разрушена, как в нашем случае инфраструктура открытого рынка, часть существует только в проекте В локальность включены несколько пространств с ограниченным набором функций, вроде частного детского сада или огромного жилого «дворца», однако они четко отделены от остального квартала и лишь подчеркивают его хаотичность . Пространство для реализации частных проектов неуклонно сокращается, и это хорошо прослеживается в интервью с людьми, проживающими подобное состояние здесь и сейчас Спектр проектов по преобразованию территории не ограничен идеологическими рамками, однако определяется наличием ресурсов для их воплощения — связей с администрацией города и силовиками, деньгами
Респонденты, живущие на этой пограничной территории, говорят о невозможности осуществлять индивидуальные проекты из-за отсутствия необходимых ресурсов Это делает их заложниками тех проектов, сторонники которых такими ресурсами обладают В такой ситуации резкого усложнения и ускорения изменений местные жители лишаются права голоса Их будущее и прошлое становятся вариативными, и они не могут повлиять на них, погружаясь в состояние оцепенения . Вместе с тем коллективные проекты оказываются тоже фрагментированными,
§ а их последствия — непредсказуемыми . В контексте одного
2 проекта могут возникнуть несколько других, однако их разра-
| ботка и возможные последствия авторами первого проекта не
Ц рассматриваются . В каком-то смысле субъектом становится
¡5 сама ситуация пограничья .
и
Описанный кейс представляет, на наш взгляд, большой интерес I как наглядный пример трансформации и переопределения | городского пространства — процесс, о котором в большинстве | случаев можно рассуждать лишь в сослагательном наклонении. | Эта трансформация идет настолько быстро, что видимые из-| менения происходят здесь в течение нескольких лет, месяцев, £ даже недель . Процессы формирования городского пространства ¡? в противостоянии стратегий и тактик, производства простран-1 ства, уничтожения и сложения сообществ, описанные Анри = Левефром [Лефевр 2015], Мишелем де Серто [Серто 2013] 5 и Джейн Джейкобс [Джейкобс 2011], воплощаются в логике 5 фронтира здесь и сейчас. Настоящее городского пространства ь переходит от «твердого тела» истории к «текучести современ-| ности» [Бауман 2008]: движение и изменчивость здесь не меч ханизмы смены состояний, а стабильные величины .
| Можно наблюдать, как дискуссия относительно содержания
I территории городского квартала сказывается на ее физическом
| наполнении, а также на судьбах людей, которые с ней связаны .
^ Одним из маркеров «вневременного» состояния пространства
; становится привычка местных жителей к регулярным визитам
| социологов, настойчивым предложениям продать землю и угро-
? зам сжечь их дома . Интервью с ними позволяют составить
» представление о жизни между неосуществленными проектами
р будущего и умирающим прошлым, а визуальное наблюдение — понять, как этот процесс влияет на «декорации»: здания и ули-
а цы . Конкуренция проектов по развитию центра города демон-
| стрирует необъявленную «войну памяти» [Шнирельман 2003]
| за право определять содержание городских локаций и тот пласт
Л истории города, который будет здесь репрезентироваться .
X
| Анализируемый кейс позволяет увидеть взаимосвязь между
§ трансформацией городского пространства и конкуренцией
проектов прошлого и будущего . Проекты урбанистов по пре-? образованию городских пространств оказываются тесно связа-
5 ны с конфликтами, которые возникают между предлагаемыми
вариантами будущего этих мест и легитимирующими их конструктами прошлого «Неудобная», «неправильная» смысловая нагрузка и обеспечивающий ее архитектурный ландшафт вытесняются на периферию города, а легитимирующая их история — на периферию памяти В свою очередь, вытеснение из легитимной памяти значимых обстоятельств и отрезков истории
влечет утрату контекстов существования тех или иных городских пространств, что приводит к их постепенному исчезновению В случае, когда вытесняемые пространства и память оказываются связаны с травмой (как 1990-е гг для российского общества), ситуация временного фронтира становится особенно драматична и динамична
Представляется важным и то, что описанный нами кейс неуникален Даже беглый взгляд на пространство Иркутска с помощью предложенной оптики обнаруживает многочисленные локальности, «выпавшие» из настоящего и существующие на границе между проектами будущего и конструктами прошлого Подобные кейсы, если судить по материалам медиа, есть и в других городах — достаточно вспомнить «взрывные» ин-формповоды, связанные с реновацией в Москве или целыми сгоревшими кварталами в других городах запада России Появляются и исчезают рынки, приходят и уходят новые акторы, определяющие городское пространство Каждый такой эпизод приводит к изменению траекторий, судеб и визуальной составляющей российских городов И каждый может порождать аналогичную ситуацию безвременья
Благодарности
Исследование выполнено в рамках базовой части государственного задания Минобрнауки России (проект «Дискурсивные механизмы конструирования границ в гетерогенном обществе востока России», задание № 28. 9753 .2017/8 . 9) и частично (анализ практик расселения мигрантов в ареале влияния «этнических» рынков) за счет гранта Российского научного фонда (проект № 18-18-00293) .
Библиография
Бауман З. Текучая современность . СПб . : Питер, 2008 . 240 с . Беньямин В. Озарения. М . : Мартис, 2000 . 376 с . Бляхер Л. Нестабильные социальные состояния . М . : РОССПЭН, 2005. 208 с .
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVШ вв . : В 3 т . М . : Прогресс, 1986. Т. 1: Структуры повседневности: возможное и невозможное . 623 с . Волков В. Силовое предпринимательство, XXI век: экономико-социологический анализ . СПб . : Изд-во Европ . ун-та в Санкт Петербурге, 2012. 352 с . Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации . М . : Акад .
проект, 2005 528 с Глазычев В.Л. Слободизация страны Гардарики // Чернышев С . Б . (ред . -сост . ) . Иное: Хрестоматия нового российского самосознания: В 3 т. М . : Аргус, 1995 . Т. 1 . С . 64-88 .
Григоричев К.В. Пригородный фронтир: формирование социального пространства городской периферии . Случай Иркутска // Вестник Тихоокеанского гос . ун-та. 2013 . № 2 (29) . C . 275—280 .
Григорьева Е, Меерович М. Общественные пространства в городе . К разработке программы формирования структуры общественных пространств Иркутска // Проект Байкал . 2013 . № 35: Общественные пространства. С . 42—51 .
Джейкобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов . М . : Новое изд-во, 2011. 460 с .
Дятлов В.И., Кузнецов Р.Э. «Шанхай» в центре Иркутска. Экология китайского рынка // Экономическая социология . 2004. Т . 5 . № 4 . С . 56-71 .
Дятлова Е.В. Китайский общепит в процессе этнизации городского пространства (на примере Иркутска) // Дятлов В . И . , Григоричев К. В . (ред . ). Этнические рынки в России: пространство торга и место встречи . Иркутск: Изд-во ИГУ, 2015 . С.171-185.
Козьмин А. Иркутские кварталы . Преамбула руководителя проекта // Проект Байкал. 2015 . № 46: Кварталы. С . 74 .
Лефевр А. Производство пространства . М . : Strelka Press, 2015 . 406 с .
Маяренков С. Иркутские кварталы // Проект Байкал. 2015 . № 46: Кварталы С 75-76
Нора П. Проблематика мест памяти // Нора П . , Озуф М . , де Пюи-меж Ж . , Винок М . Франция — память . СПб . : Изд-во СПбГУ, 1999 С 17-50
Ротбард Ш. Белый город, Черный город: архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе . М . : Ad Marginem, 2017 . 253 с .
де Серто М. Изобретение повседневности . СПб . : Изд-во Европ . ун-та в Санкт-Петербурге, 2013 . 330 с .
Тимошкин Д. «Рынок уехал, "Шанхайка" осталась»: открытый вещевой рынок в Иркутске как метафора освоения символического пространства города // Журнал социологии и социальной антропологии . 2017 . Т . 20 . № 1 (89) . С . 56-73.
Урри Дж. Социология за пределами обществ: виды мобильности для XXI столетия. М . : ИД ВШЭ, 2012. 336 с .
Шнирельман В. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье М : Академкнига, 2003 592 с
"Non-Place" beyond Time:
Uncertainty as the Specificity of the Existence
of a Post-Soviet City Localities (the Case of Irkutsk)
Dmitriy Timoshkin
Irkutsk State University, Laboratory for Historical and Political Demography 1 Karla Marksa Str . , Irkutsk, Russia
National Research Tomsk State University, Laboratory for Social and Anthropological Research 34 Lenina Av . , Tomsk, Russia dmtrtim@gmail . com
Konstantin Grigorichev
Irkutsk State University, Laboratory for Historical and Political Demography 1 Karla Marksa Str . , Irkutsk, Russia
National Research Tomsk State University, Laboratory for Social and Anthropological Research 34 Lenina Av . , Tomsk, Russia grigoritchev@yandex. ru
The article considers the condition of one of the quarters in the center of Irkutsk that can be called "time frontier". This refers to the exclusion of this urban locality from the present time The place in question found itself on the border between various projects of the future and the past This affects not only its architectural appearance, but also its social content The authors seek to understand whether this situation is reported in the stories told by people included into the context of the "border" locality, whether it affects the architectural and social appearance of the post-Soviet city. The study is based on the materials of the participant observation, "strolling" in V. Benjamin' interpretation and non-formalized interviews . M . de Serto's dichotomy of "strategy-tactics" and A. Lefevre's concept of understanding the space were used in the processing and conceptualization of the data . The authors conclude that the "time frontier" situation implies the same set of characteristics as the "physical" frontier: nonlinearity, mobility, abundance of projects for reformatting the "frontier" locality . For people and places caught up in the situation of the time frontier, not only the future but also the past becomes a project, thus both categories become equally pluralistic . As a result, the location lives "outside the present", outside the projects, forming a social emptiness: weak ties are destroyed, the resulting emptiness is filled with third-party projects that compete for the definition of the locality meaning
Keywords: open market, informal economy, post-soviet city, "ethnic" marking, time frontier, urban space .
Acknowledgments
The study was carried out within the main part of the state assignment of the Ministry of Education and Science of Russia (the project "Discursive Mechanisms of Border Design in the Heterogeneous Society of Eastern Russia", task no . 28 . 9753 . 2017 / 8 . 9) and partially (analysis of migrant settlement practices in the area of influence of "ethnic" markets) was supported by a grant of the Russian Science Foundation (project no . 18-18-00293) .
S References
3е
Bauman Z . , Liquid Modernity. Cambridge: Polity Press, 2000, 240 pp .
Benjamin W. , Illuminations: Essays and Reflections, ed . and with an intr. by H . Arendt. New York: Schocken, 1968, 278 pp .
Blyakher L . , Nestabilnyesotsialnyesostoyaniya [Unstable Social Conditions]. Moscow: ROSSPEN, 2005, 208 pp . (In Russian) .
Braudel F . , Civilisation matérielle, économie et capitalisme, XV—XVIII siècle: En 3 vols . Paris: Armand Colin, 1979, vol . 1: Les structures du quotidien: Le possible et l'impossible, 544 pp .
de Certeau M . , L'invention du quotidien. 1. Arts de faire. Paris: Gallimard, 1990, 416 pp .
Dyatlov V. I . , Kuznetsov R. E . , ""Shankhay" v tsentre Irkutska. Ekologiya kitayskogo rynka' ["Shanghai" in the Centre of Irkutsk. Chinese Market Ecology], Ekonomicheskaya sotsiologiya, 2004, vol . 5, no . 4, pp . 56—71. (In Russian) .
Dyatlova E . V . , 'Kitayskiy obshchepit v protsesse etnizatsii gorodskogo prostranstva (na primere Irkutska)' [Chinese Public Catering in the Process of Urban Space Ethnicization (the Case of Irkutsk)], Dyatlov V . I . , Grigorichev K . V . (eds . ), Etnicheskie rynki v Rossii: prostranstvo torga i mesto vstrechi [Ethnic Markets in Russia: Space of Bargaining and Place of Meeting]. Irkutsk: Irkutsk State University Press, 2015, pp . 171-185 . (In Russian) .
Giddens A. , The Constitution of Society: Outline of the Theory of Structuration. Cambridge: Polity Press, 1984, XXXVII+402 pp .
Glazychev V. L . , 'Slobodizatsiya strany Gardariki' [Suburbanization of the Gardariki Country], Chernyshev S . B . (ed . and comp . ), Inoe: khrestomatiya novogo rossiyskogo samosoznaniya [Another: А Reader on the New Russian Self-Consciousness]: In 3 vols . Moscow: Argus, 1995, vol. 1, pp . 64-88 . (In Russian) .
Grigorichev K . V. , 'Prigorodnyy frontir: formirovanie sotsialnogo prostranstva gorodskoy periferii . Sluchay Irkutska' [Suburban Frontier: The Formation of the Social Space of the Urban Periphery . The Case of Irkutsk], Vestnik Tikhookeanskogogosudarstvennogo universiteta, 2013, no 2 (29), pp 275-280 (In Russian)
Grigoryeva E . , Meerovich M . , 'Obshchestvennye prostranstva v gorode . K razrabotke programmy formirovaniya struktury obshchestvennykh
prostranstv Irkutska' [Public Spaces in the City (Working Out the Structure of Public Spaces in Irkutsk)], ProektBaykal, 2013, no . 35: Obshchestvennye prostranstva [Public Spaces], pp. 42—51. (In Russian) .
Jacobs J . , The Death and Life of Great American Cities. New York: Random House, 1961, 458 pp .
Kozmin A. , 'Irkutskie kvartaly . Preambula rukovoditelya proekta' [Irkutsk's Quarters . Preamble by the Project Director], Proekt Baykal, 2015, no . 46: Kvartaly [Quarters], pp . 74 . (In Russian) .
Lefebvre H . , La production de l'espace. Paris: Éditions Anthropos, 1974, 485 pp
Mayarenkov S . , 'Irkutskie kvartaly' [Irkutsk's Quarters], Proekt Baykal, 2015, no . 46: Kvartaly [Quarters], pp . 75—76 . (In Russian) .
Nora P . , 'Between Memory and History: Les lieux de mémoire', Representations, 1989, no . 26, special issue: Memory and Counter-Memory, pp . 7—24 .
Rotbard Sh . , White City, Black City: Architecture and War in Tel Aviv and Jaffa. Cambridge: The MIT Press, 2015, 256 pp .
Shnirelman V . , Voyny pamyati: mify, identichnost i politika v Zakavkazye [Memory Wars: Myths, Identity and Politics in Transcaucasia] Moscow: Akademkniga, 2003, 592 pp . (In Russian) .
Timoshkin D . , '"Rynok uekhal, 'Shankhayka' ostalas": otkrytyy veshchevoy rynok v Irkutske kak metafora osvoeniya simvolicheskogo prostranstva goroda' ["The Market Is Gone, 'Shankhayka' Remained": An Open Consumer Goods Market in Irkutsk as a Metaphor for Symbolic Urban Space Exploration], Zhurnal sotsiologii i sotsialnoy antropologii, 2017, vol. 20, no . 1 (89), pp . 56-73 . (In Russian) .
Urry J . , Sociology beyond Societies: Mobilities for the Twenty-First Century. London: Routledge, 2000, 268 pp
Volkov V. , Silovoe predprinimatelstvo, XXI vek: ekonomiko-sotsiologicheskiy analiz [Violent Entrepreneurs of the 21st Century: Economic and Sociological Analysis]. St Petersburg: European University at St Petersburg Press, 2012, 352 pp . (In Russian) .
