CC BY
109
36
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 39(=511.113) С. Карм, А.Е. Загребин
НЕ/ИЗВЕСТНОЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ФИННО-УГРОВЕДЕНИЕ: ЭСТОНСКАЯ ИСТОРИЯ*
Этнокультурное сообщество финно-угорских народов исторически формировалось в контексте процессов взаимодействия и взаимовлияния. Результаты научных открытий, отражаясь на страницах академических изданий, школьных учебников и популярной периодики, постепенно формировали чувство финно-угорского родства. Внимание финских, венгерских и эстонских ученых к проблемам истории и культуры родственных народов, живущих в России, вело к интеграции исследований с русскими исследователями, создавая дискуссионный контекст, необходимый для позитивного развития науки. Добиться существенного продвижения, то есть знания, до времени скрытого под спудом механической архивации и преднамеренного замалчивания, возможно путем обращения к ранее закрытым темам, по разным причинам, оставшимся вне поля научной трансляции. К таким проблемам, как роль финно-угорского мира в глобальных конфликтах (гражданские войны и эмиграция, сталинизм и репрессии, мировые войны и холодная война, диссидентское движение). Реакцией на вызовы времени стали попытки историографов обогатить комплекс знаний путем изучения так называемых «забытых текстов», оставшихся вне поля научной трансляции. Настоящая статья посвящена истории эстонского финноугроведения, искусственно разделенного в результате событий Второй мировой войны, прошедшей, в буквальном смысле, по судьбам этнографов.
Ключевые слова: этнография, финно-угорские исследования, Эстония, Вторая мировая война, идеология, эмиграция, судьбы ученых.
Большая политика в действии, как известно, затрагивает практически все стороны жизни, непосредственно касаясь отдельных людей, семей и даже профессиональных сообществ. Вторая мировая война, чье разрушительное влияние сопоставимо, пожалуй, только со всемирным потопом библейских времен, не могла не повлиять на судьбы науки о народах. Науки, чей объект исследования станет основным участником и жертвой глобальной военной драмы. Когда сражения закончатся, этнографы, сняв шинели, вновь начнут использовать свои знания в мирных целях, некоторым из них придется сделать шаг, связанный теперь с выбором «идеологических окопов».
Этнографическое финно-угроведение, столь активно заявившее о себе в межвоенные годы, прежде всего, в Финляндии [27] и СССР [11; 22. Lk. 5, 7], пусть разными путями, но в целом согласованно продвигалось по методологическому фарватеру, проложенному на рубеже Х1Х-ХХ вв. адептами теории развития. Финно-угристика в Венгрии прирастала преимущественно трудами лингвистов [40] и, как ни покажется странно, публикациями венгерских учеников З. Фрейда [10]. Эстонская этнография получила позитивный импульс в результате деятельности приехавшего из Хельсинки талантливого финно-угроведа И. Маннинена, в начале 1920-х гг. возглавившего Эстонский национальный музей и начавшего преподавать этнографию в Тартуском университете [21. Р. 78-80]. Именно перед его учениками вскоре встал непростой выбор - остаться в Советской Эстонии, либо искать себя в чужом «свободном мире». В послевоенные годы, будучи уже сложившимися европейскими этнографами, эстонские этнографы-эмигранты не оставляли своих финно-угорских интересов [15]. Думается, что пришло время более подробно рассказать о них и их научных работах.
Предыстория
Создание в 1918 г. Эстонской Республики и возобновление в 1919 г. работы Тартуского университета дало новый стимул развитию национальных наук, под которыми подразумевались «....только определенные области гуманитарных наук, которые напрямую связаны с изучением нашей страны и национальной культуры, и это есть история Эстонии, археология, эстонская этнография, исследование эстонского фольклора, исследование эстонского и родственных ему языков, литературоведение. Это те области, которыми ученые других национальностей (кроме наших род-
* Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда. Проект № 14-18-03573 «Поля несуществующего» неизвестные источники по истории и культуре финно-угорских народов России (поиск, публикация, популяризация).
ственников финнов и в некоторой степени венгров) интересовались мало, да и сегодня интересуются только в определенных ситуациях, но к которым должен быть особый интерес самих эстонцев, ибо, изучая эти области, мы объясняем корни своей национальной культуры и отправные положения, на которые опирается и на которых строится сегодня своеобразная эстонская культура» [23].1 Особенностью эстонской этнографии стала ее сосредоточенность, помимо местной народной культуры, на культурах родственных этносов, причем финно-угорские исследования приобрели здесь во многом музейное измерение.
По мысли И. Маннинена, наличие полных археологических и этнографических коллекций в Эстонском национальном музее было важно, прежде всего в научном плане, чтобы на их основе университет мог проводить научно-исследовательскую работу. Поэтому в руководимом им музее так широко должна была быть представлена этнография финно-угорских народов [1. Lk. 26-29]2. Национальный музей (далее ЭНМ) для нескольких поколений эстонских этнографов стал местом применения университетских знаний и первой ступенью научной карьеры. С ЭНМ были связаны Г. Рянк, Э. Лайд и И. Тальве, чьи судьбы, при всей уникальности, вобрали в себя некоторые типичные черты и жизненные эпизоды, объединяющие этнографов-эмигрантов.
Густав Рянк (Gustav Ränk, 1902-1998) родился в д. Нымме Карьяского прихода на о. Сааремаа. Еще 17-летним юношей он начал работать учителем местной школы, хотя диплом Курессаарских педагогических курсов получил только три года спустя. В 1922 г. Рянк был призван в армию и проходил службу в Таллинне, где окончил фельдшерские курсы, оставаясь на военной службе до 1925 г. и одновременно учась в колледже Таллиннской вечерней школы. Тяга к знаниям привела его в том же году на философский факультет Тартуского университета, где основными его предметами стали эстонский язык, фольклор, археология и этнография. В годы учебы Рянк был вынужден, в силу финансовых трудностей, подрабатывать учителем в одной из сельских школ и потому часто отсутствовал на занятиях. По предложению И. Маннинена, преподаватель и студент пришли к компромиссному решению о том, что Рянк будет собирать в деревне, где он был учителем, материалы о рыболовстве и средствах передвижения по воде, - решение, сыгравшее свою роль в дальнейшей карьере молодого этнографа. Уже осенью 1926 г. Маннинен пригласил его в музей, сначала на временную работу и потом уже в качестве ассистента. В 1931-1939 гг. Рянк исполнял в музее обязанности заместителя заведующего этнографическим отделом (зав. отделом Ф. Линнус3 одновременно был директором ЭНМ). Совмещая учебу и работу в музее, Рянк предпринимал экспедиции как по Эстонии, так за ее пределами, и занимался разными темами. Из-под его пера вышли статьи о сельскохозяйственных орудиях, сетуском божестве Пеко и рождественских обычаях. В 1935 г. увидела свет его работа об эстонской традиционной культуре. В 1931 г. Г. Рянк защитил магистерскую работу, посвященную рыболовству на Чудском и Псковском озерах, и в 1938 г. - докторскую диссертацию о зодчестве и сельских постройках родного ему о. Сааремаа. В 1939 г. он становится первым профессором этнографии Тартуского университета, оставаясь в этой должности до эмиграции. В 1943-1944 гг. одновременно исполнял обязанности директора ЭНМ [9. C. 10-11; 36; 37. P. 353-358].
1 Тема остается актуальной для Эстонии и сегодня. В 2012 г. Тартуском университете было открыто десять профессур национальных наук, деятельность которых дополнительно финансируется из государственного бюджета. Цель создания специальных национальных профессур - обеспечить конкурентоспособность и стабильность данных отраслей знания и предоставить им возможность для поиска новых направлений деятельности [28. Lk. 7].
2 Хотя решение о создании кафедры этнографии было принято в 1919 г., преподавать ее стали в Тартуском университете только в 1923 г. На должность профессора был приглашен финский этнограф У. Т. Сирелиус, но он надеялся стать профессором финно-угорской этнографии Хельсинкского университета и потому отказался от предложения Тартуского университета. По словам Т. Яаго, «для кафедры этнологии стало определяющей в 1919 г., прежде всего, наличие эстонского национального музея (не удалось создать отдельного учреждения, действующего рядом с ним), а также сопоставление этнографии с другими областями, такими как археология и историческая география. В то время невозможно было найти профессоров-специалистов по всем областям. Представляется, что в Тарту не было полного представления, что значит кафедра этнографии» [18. Lk. 47].
3 Фердинанд Линнус (Ferdinand Linnus, до 1935 г. Leinbock, 1895-1942) - первый эстонец - доктор этнографии (1938 г.), с 1922 г. работал в ЭНМ, в 1929-1941 гг. директор музея. В конце июня 1941 г. был арестован, умер в тюремном заключении в Горьковской обл. [9. С. 138-146; 20. P. 329-330].
38 С. Карм, А.Е. Загребин
2015. Т. 25, вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
Ильмар Тальве (Ilmar Aleksander Talve, до 1936 г. Thalfeldf, 1919-2007), эстонец по рождению и гражданин Швеции, в одном из интервью на вопрос, с кем он себя идентифицирует и кем себя чувствует, ответил, что он прибалтийский финн, который родился в Ингерманландии, образование получил в Эстонии, работал в Швеции и был профессором в Финляндии. Тем не менее, он всегда чувствовал себя эстонцем и никогда не думал, что шведский паспорт делал бы из него шведа и жизнь в Турку
- финна... [31. Lk. 261].
И. Тальве родился на ст. Мга Шлиссельбургского уезда Петроградской губернии. Во второй половине 1920-х гг. семья Тальфельдтов выехала по оптации в Эстонию, и его детство прошло в окрестностях г. Тапы и в самой Тапе. Здесь же он окончил начальную школу и гимназию, проявив интерес к литературе и истории, пробуя себя на страницах газет и молодежных журналов. Дополнительно к школьным - английскому, немецкому и французскому языкам, он брал частные уроки финского и, в целях языковой практики, летом 1937 г. более месяца провел вблизи Выборга в скаутском лагере, а по окончании гимназии совершил длительную поездку по Финляндии. К выпускному классу он уже твердо знал, что будет поступать на гуманитарное направление университета, что и случилось в 1938 г., и его основными предметами в Тартуском университете стали эстонский язык, эстонская и мировая литература, фольклор и этнография.
Студенческие годы И. Тальве пришлись на время, когда в стране менялись власти (до лета 1940 г.
- эстонская, лето 1940 - лето 1941 гг. - советская, август 1941 - осень 1944 гг. - немецкая), а вмести с ними и университетские требования. Когда к концу 1941 г. стало известно, что по старой учебной программе можно окончить университет только до лета 1942 г., Тальве за очень короткое время подготовил и сдал все полагающиеся экзамены и семинарские работы. Сдав выпускные экзамены, он сразу начал писать магистерскую работу о производстве дегтя и смолокурении, которую уже в июне предоставил к защите. Вскоре была присуждена и научная степень. Все это он совмещал с работой в ЭНМ, где с 1940 г. был ассистентом и позднее - заведующим сетью музейных корреспондентов [33. Lk. 170-173; 38. Lk. 263-264].5
Летом 1942 г., когда готовилась экспедиция к води, И. Тальве спросили, хочет ли он ехать, «свежий магистр» с радостью дал согласие, «ибо магистерские бумажки были на руках и в голове вертелись разные планы, связанные с работой» [34. Lk. 183]. Безусловно, он и не подозревал, что спустя многие годы станет автором монографического исследования народной культуры води, в основу которой будут положены материалы той памятной экспедиции [29].
Инициатором и руководителем водской экспедиции был Эрик Лайд (Eerik Laid, до 1922 г. Erich Arthur Ostrov, 1904-1961), исполнявший в то время обязанности директора ЭНМ.
Э. Лайд родился на мызе Меэри Тартуского уезда. Окончив в 1922 г. Тартускую реальную школу6, он поступил на философский факультет Тартуского университета по специальности археология и этнография. Его наставником был известный финский ученый А. М. Тальгрен, профессор археологии Тартуского университета в 1920-1923 гг. Еще в 1922 г. Лайд вместе со своим учителем совершил учебную поездку на Балканы и в Венгрию. В 1927 г. он сдал магистерский экзамен и подготовил научную работу, посвященную древнеэстонским городищам, получив степень магистра философии по специальности археология, а в 1929 г. сдал устный докторский экзамен по археологии. Оставаясь по окончанию учебы стипендиатом университета, Э. Лайд работал под руководством Тальг-рена в Хельсинки, а также в музеях Москвы, Ленинграда и других городов СССР. В 1934 г. он был
4 После создания Эстонской Республики начался процесс эстонизации имен и фамилий граждан. Но, если в 1920-е гг. этот процесс шел по личной инициативе и за свой счет, то с 1934 г. эстонизация имен стала частью государственной политики, и с января 1935 г. можно было поменять свое имя и фамилию бесплатно. http://et.wikipedia.org/wiki/Nimede_eestistamine (дата посещения 28.01.2015)
5 Действующая до настоящего времени сеть музейных корреспондентов была создана в 1931 г. по инициативе директора ЭНМ Ф. Линнуса. В члены корреспондентской сети приглашались представители сельской интеллигенции, крестьяне, ремесленники и др., долгое время живущие в одном месте и хорошо знающие местный уклад жизни. Работа корреспондентов состоит, в основном, в составлении ответов на подготовленные музеем тематические вопросники. Кроме сбора справочного материала, корреспонденты активно содействуют пополнению предметной коллекции и фотоархива и помогают музейным сотрудникам в экспедициях. В результате деятельности сети родилась и оформилась крупнейшая музейная коллекция рукописей - архив корреспондентских ответов, насчитывающий более 1000 томов. О сети см.: http://www.erm.ee/et/Osale/Kogukond/Kirjasaatjate-vork (дата посещения 28.01.2015)
6 Школа с преобладанием в учебном плане естественных и точных дисциплин.
слушателем курсов по скандинавской этнографии для молодых этнографов Прибалтики и Финляндии, организованных Стокгольмским университетом, - немаловажный эпизод в его дальнейшей научной судьбе [32. Lk. 190-193].
Вероятно, под влиянием А. М. Тальгрена сформировались научные интересы Э. Лайда, связанные с ранней историей финно-угорских племен. Свою докторскую работу он собирался писать о железном веке в истории финно-угров, на примере захоронений исчезнувших мери и муромы. О его заинтересованности финно-угорской проблематикой свидетельствует статья о мордовских фибулах [19. Lk. 165-186]. Эту же работу он представил в качестве магистерской диссертации по этнографии, защищенной в 1932 г. В 1935 г. он становится ученым секретарем ЭНМ, а в 1936 г., когда при Министерстве культуры появляется должность инспектора по охране памятников старины, Э. Лайд оказывается лучшей кандидатурой на эту должность и переезжает в Таллинн. В 1940-м г., когда в Эстонии устанавливается советская власть, должность инспектора упраздняется, Лайд возвращается в Тарту и становится заместителем директора ЭНМ. После ареста в 1941 г. Ф. Линнуса он назначается исполняющим обязанности директора. На его долю выпадет организация работ по сохранению музейных коллекций и архивов в военное время [32. Lk. 193-194; 16. Lk. 466]. Вместе с тем он думал о продолжении экспедиционных работ.
«Восточные экспедиции» 1942-1943 гг.
История изучения финно-угорских культур включает немало примеров сбора фольклорно-этнографического материала в военное время, в том числе, образцы удмуртского, коми и марийского фольклора, записанные в годы Первой мировой войны венгерскими, австрийскими и немецкими учеными [14]. Известно, что финские и эстонские исследователи собирали в 1914-1915 гг. языковой материал от раненых солдат - финно-угров в военных госпиталях Гельсингфорса [8. С. 123]. Поездки эстонских этнографов к води и ливам, предпринятые в 1942-1943 гг., являются, по всей видимости, беспрецедентными, так как проводились на оккупированных немецкими войсками прифронтовых территориях.
Организованная Э. Лайдом экспедиция эстонских исследователей к води в 1942 г. была первой. В ее состав, кроме Лайда, вошли этнографы - Г. Рянк и И. Тальве, а также лингвист, старший ассистент библиотеки Тартуского университета Пауль Аристэ (Paul Ariste, до 1927 г. Berg, 1905-1990)7 и художник Ильмар Линнат (Ilmar Linnat, 1914-1987). Кроме руководства экспедицией, Э. Лайд собирал материалы по археологии, одежде, пастушеству и женскому рукоделию. В обязанности Г. Рянка входил сбор материала о сельском хозяйстве, рыболовстве и постройках; И. Тальве собирал информацию о мужских ремеслах, средствах передвижения и традиционной социальной культуре; П. Ари-стэ занимался фольклором и языковедческими вопросами, И. Линнат - рисованием этнографических объектов [39. Lk. 8-9]. Все, кроме Линната, хорошо знали русский язык, Аристэ владел также во-дским, Тальве - финским языком. В снаряжение участников экспедиции входили брезентовые дождевики, фотоаппараты, измерительные ленты, письменные принадлежности и личный велосипед Лайда [34. Lk. 183].
В Таллинне экспедиционная группа получила все подобающие свидетельства и документы, с немецкого склада припасов были выданы им и полевая кухонная утварь - котелки, ложки-вилки-ножи, бутылки для воды, а также дневной паек на дорогу, русские винтовки и немного патронов. Э. Лайду удалось также выпросить большой рулон фотопленки. Так как экспедиция проходила на прифронтовой территории, особые требования были предъявлены к одежде исследователей, а именно, они должны были быть в военных мундирах и иметь при себе оружие. Это, конечно, не нравилось участникам экспедиции, но делать было нечего, единственным утешением было то, что мундир мог быть и эстонским [34. Lk. 183-185] О военной форме каждый участник экспедиции должен был позаботиться самостоятельно.
О том, как выглядела группа, П. Аристэ напишет: «В городе распространилась весть, что едем к води, да еще и в мундирах. Потому не один знакомый пришел посмотреть, что за странные звери
7 По воспоминаниям П. Аристэ, в советское время - 1940/1941 гг. - он был избран в профсоюзный комитет факультета, и этого было достаточно, чтобы быть скомпрометированным в глазах немцев и сторонников немецкой власти. Он был оставлен в университете, но только ассистентом. В первое время он должен был работать в университетской библиотеке и регистрировать книги на иврите [13. Lk. 229].
мы есть. Выглядим очень пестро. Лайд в форме эстонского лейтенанта, Рянк - в мундире члена Эстонского союза обороны, Линнат напоминает собой выпущенного на свободу русского военнопленного, я сам в одежде, сложенной из частей форменной одежды разных армий /.../Лучше всех выглядит Тальве. Его костюм сидит на нем как сшитый по заказу» [12. Lk. 17-18].
Экспедиция работала в Ленинградской области в августе-сентябре 1942 г., где базовыми точками стали с. Котлы (Kattila8) и д. Матия (Mati). Отсюда делались выходы в близлежащие и дальние деревни - Пумолицы (Pummala), Ранолово (Lempola), Малое Рудлилово (Peen-Öts), Большое Рудди-лово (Suur-Öts), Корветино/Корвитило (Körvötulla), Савикино (Savokkala), Пиллово (Pihlaala), Ицы-пино (Itsäpäiv), Краколье (Jöepera), Пески (Liiva) и др. В результате экспедиции в фонды музея поступили коллекции этнографических предметов, рисунков и фотографий (B 45, Fk 1004, Fk 1007, Fk 1008, Fk 1009, EJ 161). Еще в декабре 1942 г. Г. Рянк подготовил серию заметок о водской экспедиции для местной газеты [24], позднее он и И. Тальве издадут свои водские материалы отдельными работами [25; 29; 30. S. 56-66], а П. Аристэ станет ведущим специалистом по водской культуре. Не повезет лишь материалам Э. Лайда: после его эмиграции они были уже недоступны для автора и остались неопубликованными.
Экспедиция 1942 г. проходила в прифронтовой зоне, что не могло не сказаться на эмоциях ее участников.
Из водского дневника П. Аристэ: «Очень странное чувство находиться здесь (в Нарве - С. К, А. З.) в здании полиции, ибо полиция никогда не была для меня приятной институцией. Однако мы бы никак не попали к води, кроме как в форме полиции безопасности. Гражданское население не пускают в Россию, да и гражданское лицо не смогло бы там даже поесть. Едем в свою экспедицию квазиполицейскими. Носим на рукаве повязки „Im Dienste der Sicherheitspolizei" (на службе государственной полиции). Во имя науки люди готовы разводить на себе колонии вшей. Наша повязка, конечно, не вошь, хотя носить ее совсем нелегко» [12. Lk. 21].
«Наша экспедиция в том плане оставляет впечатление дальней экспедиции, то, что у нас с собой оружие и являемся настоящим инородным телом в своем окружении. Советская эпоха создала сильную духовную и экономическую стену между Союзом и остальным миром» [12. Lk. 34]
«Оглядываясь отсюда назад, начинает проясняться, насколько чрезвычайны были время и условия нашей экспедиции. Были непосредственно в тылу фронта, где были партизаны и шпионы. Народ сильно много пострадал в колхозах и на войне. С эстонской точки зрения, здесь настоящий голод. Едят хлеб, где у многих мука только для придания формы. Хоть бы картошки хватало для всех. Несмотря на тяжелое положение, народ приветлив и всячески доброжелателен к нам без каких бы то ни было экономических претензий. Малейшее наше внимание принималось ими с благодарностью. Как финно-угры вообще, так и вожане скромны...
Хотя вожанин уже полностью обрусел, еще наблюдается различение своего от русского - на пришлых карел смотрят лучше, чем на русского. И русский старожил в деревне - это свой человек. Карел считают особенно близкими себе еще и потому, что на карельский и водский языки смотрят как на диалекты, как на разные варианты одного языка. Такое мнение не раз слышал от представителей одного и другого народа.
Затем отнес в Эстонскую службу безопасности свое солдатское снаряжение и шагнул на улицу уже штатским человеком. Закончилась игра-ряженье в солдатскую жизнь, к тому же еще в компании полиции. Это полицейское «дело» преследовало меня единственной трудностью в интересной и поучительной экспедиции» [12. Lk. 47].
Последним словам П. Аристэ вторит запись в дневнике Г. Рянка: «В среду 16 сент. 1942. Вернувшись в Таллинн, дали, прежде всего, "дезармировать " себя, затем последовал поход к брадобрею, получили еще продовольствия на один день и вскоре были уже в тартуском поезде, который отходит из Таллинна в 11.50» [3].
На следующий год была предпринята новая экспедиция к води. Но, как пишет Г. Рянк, «Восточная экспедиция» в техническом плане оказалась сложнее и труднее, чем была прошлогодняя во-дская поездка. Запланированная большой и продолжительной "Восточная экспозиция", по воле обстоятельств превратилась в относительно короткую поездку, из состава которой еще до "стар-та@ выпало 3 человека - магистр Лайд внезапно заболел, еще до выезда заболел Мягисте (он
8 В дневнике П. Аристэ приводятся только эстонские варианты названий населенных пунктов.
присоединится к экспедиции позже - С. К., А. З.) и Аристэ выпал из экспедиционной программы по личным причинам» [4. Lk. 1-3].9
В состав экспедиции, помимо этнографа Густава Рянка, вошли - физический антрополог, профессор Юхан Ауль (Juhan Aul, до 1931 Klein, 1897-1994); лингвист, профессор Юлиус Мягистэ (Julius Mägiste, до 1922 г. Mälson, 1900-1978); лингвист, магистр Феликс Ойнас (Feliks Johannes Oinas, 1911-2004); и уже известный по экспедиции 1942 г. художник Ильмар Линнат. Хотя экспедиция выехала из Тарту уже 1 августа, в базовый пункт экспедиции - с. Котлы - прибыли только 7 августа. Отсюда делались пешие вылазки в близлежащие деревни; 13-17 августа базовой была д. Кра-колье. В зависимости от состава экспедиции, отличалась и исследовательская работа. Так, систематически не собирался фольклор, в меньшем объеме велась и этнографическая работа. Новым было то, что в программу включили антропологические измерения населения, которыми занимался профессор Ауль. В итоге экспедиция «обошла» дд. Котлы (Kattila), Пумалицы (Pummala), Ранолово (Raanola), Матия (Mati)), Корвитино (Körvötula), Краколье (Jöepära), Пески (Liiva) и Лужица ^ии^й^ХУндова (Undova), Руддилово (Rudja), Пиллово (Pihlalala), Великино (Velikino) и Валковицы (Valkovitsy)10. В цифрах результаты работы были таковы: в этнографическом плане это около 100 стр. текстового материала, 150 фотографий и около 60 рисунков; диалекты были собраны от 50 вожан из разных мест, оформлено около 2300 карточек с лексическим материалом. Были осуществлены антропологические измерения 473 человек, по 26 разных измерений каждого индивида, 94 человека были сфотографированы. В числе «измеренных» было 169 вожан, 76 ижорцев и 108 русских [5].
В сентябре-октябре 1943 г. Г. Рянк и Ю. Мягисте совершили экспедицию к ливам на побережье Рижского залива в целях сбора этнографического и языкового материала. По словам этнографа Рянка, итоги экспедиции оказались вполне удовлетворительными, учитывая то обстоятельство, что он сам ливского языка не знал, а ливские деревни были уже олатышены и модернизированы. Что касается старинных предметов, ливское побережье в этом отношении очень бедно, большая часть ливского населения в результате мировой войны покинула свои территории, потому оставшиеся вещи были уничтожены или рассеяны. В итоге, музейные ливские коллекции пополнились 11 предметом и 60 фотографиями [6]11.
Эстонские этнографы в эмиграции
Судьба вновь свела участников водской экспедиции в Швеции, которой разными путями они достигли в последние годы Второй мировой войны.
Г. Рянк эмигрировал в Швецию вместе с семьей осенью 1944 г., будучи в числе последних беженцев, покинувших Эстонию перед приходом советских войск [36. Lk. 79-87]. Э. Лайд еще в 1943 г. был вынужден бежать в Финляндию (летом того года в Тарту немцами была раскрыта подпольная националистическая организация), где руководил Эстонским бюро. После заключения перемирия между Финляндией и СССР осенью 1944 г. он вместе с другими эстонскими беженцами перебрался в Швецию [32. Lk. 196].
За плечами И. Тальве был более трудный путь. В начале 1943 г., когда немецкие власти объявили обязательную мобилизацию для рожденных в 1919-1923 гг., он бежал в Финляндию и вместе со многими другими молодыми эстонцами вступил в финскую армию. В 1944 г. его полк перебазировался в Эстонию. После того как в сентябре в Таллинн пришли советские войска, Тальве превращается из солдата в беженца, надеясь попасть в Швецию. Но немцы не дают этому осуществиться: парусник, на борту которого был Тальве, возвращают на о. Сааремаа, и 3 октября он вместе c 600 беженцами оказывается на борту немецкого военного корабля, идущего в порт Готенхафен (польск. Гдыня). Утром 6 октября их корабль был торпедирован и затонул. В числе спасшихся, которых было не больше сотни, оказался и Тальве. Всех беженцев разместили в расположенном неподалеку от города концлагере. Перемещаясь из одного лагеря в другой, Тальве оказался в расположенном на границе с
9 П. Аристэ отказался от экспедиции 1943 г. в последний момент потому, что ее участники обязаны были носить форму SS. Он симулировал болезнь почек и даже провел несколько дней в больнице, что спасло его от занесения в списки немецкой армии. Вероятно, этот эпизод спасет его в дальнейшем и от серьезных обвинений при аресте в 1945 г. [17. Lk. 62; 39. Lk. 9].
10 Перечень деревень приводится по отчету Г. Рянка [5].
11 Фотографии и рисунки экспедиций 1943 г. хранятся в архиве ЭНМ (водские материалы Fk 1049, EJ 163, EJ 164; ливские - В 46, Fk 1050).
Данией г. Фленсбурге, где ему пришлось работать на военных заводах до августа 1945 года. 19 августа он смог бежать в Данию и вскоре прибыл в Стокгольм [38. Lk. 265-266].
Позднее И. Тальве напишет: «Конечно, мы были на чужбине как мусор, прибитый бурей на берег. Я был в лучшем состоянии от других только потому, что мною был окончен университет. Наше поколение (родившиеся в 1918 г. и позже) является «потерянным поколением», потому что, сколько еще вообще в живых людей этого периода? Многие погибли, убиты, потерялись или репрессированы. Так что, по прибытию в Швецию мы все были в какой-то мере лагерной нищетой. Ни у кого из нас не было ни надежного дохода, ни жилья, ситуация была неопределенной. Мы были «открытые существа» на чужой земле, не владевшие вначале даже чужим языком» [31. Lk. 249].
Но к некоторым из них судьба оказалась более благосклонной. Особую роль в научном будущем эстонских этнографов в Швеции сыграл профессор скандинавской и сравнительной этнологии Стокгольмского университета, руководитель созданного в 1940 г. при Северном музее Института исследований фольклора, Сигурд Эриксон - яркая и весомая фигура в европейском народоведении. Он еще в 1930-х гг. дважды побывал в Эстонии. Кроме того, в 1934 г. читал в Стокгольмском университете курс скандинавской этнографии для молодых этнографов из стран Прибалтики и Финляндии, в числе его слушателей были эстонцы Ф. Линнус и Э. Лайд. С профессором Эриксоном еще до войны был близко знаком и Г. Рянк, который в 1937 г. во время посещения прибалтийских этнографических центров побывал в Стокгольме [35. Lk. 80].
Вскоре вокруг С. Эриксона сложился так называемый «Балтийский институт», в составе которого были эстонцы, латыши, литовцы, эмигрировавшие из своих стран в результате Второй мировой войны. Позднее, оглядываясь назад, И. Тальве будет вспоминать: «Выбор предмета исследования очень часто зависит от того, чем занимаются другие и что можно и разрешено исследовать. Мы же были в Швеции иностранцами, наши исследовательские темы зависели во многом от того, что изучали или не изучали сами шведы, и какие проекты финансировались. Я написал диссертацию о банях и помещениях, предназначенных для сушки зерна, в Северной Европе (550 стр.) и другое большое исследование о ригах (более 300 стр.), так как проф. Эриксон посоветовал мне эти темы. В период жизни в Турку рассматривал разные вопросы, в основном же традиционное продовольственное хозяйство, что особенно консервативно, так же и как народные обычаи, а также проблемы, связанные с финскими промышленными рабочими и городскими жителями. /.../ С точки зрения современной этнологии я, скорее, историк культуры, практикующий историко-социологическое исследовательское направление. Мое крупнейшее исследование «Suomen катапкиШиип» (403 стр.), подготовленное в Финляндии и опубликованное в 1979 г., - обзорная работа, исходящая из принципов культурологии. /.../ В этой книге я попытался использовать метод синтеза, хотел ответить для себя на вопрос, к чему все это в конце концов приведет» [31. Lk. 247].
Будучи в эмиграции, эстонские этнографы Г. Рянк, И. Тальве и Э. Лайд смогли продолжить свои исследования в разных областях этнографии, начатые ими еще на родине, и успешно включали эстонский и прибалтийский материалы в работы шведского, а Тальве - и финского, периодов. Рассуждая о роли и успехах эстонских ученых в шведской этнологии, Г. Рянк в статье по поводу 50-летия И. Тальве напишет, что каждый народ вместе со своими исследователями остается в плену своих представлений, которые не позволяют ему увидеть свое прошлое вполне объективно; только чужой исследователь, свободный от всяких предубеждений, способен увидеть вещи и обстоятельства гораздо яснее [26. Lk. 245]. И в этом с ним трудно не согласиться.
Эпилог
Спустя годы И. Тальве, ставший профессором этнографии Туркуского университета и признанным знатоком финской народной культуры, напишет: «Выбор всегда определяет этос, и это, конечно, свобода. Свобода - это ценность, и за каждую ценность надо платить; эмиграция и есть цена за свободу. И не надо ее чрезмерно драматизировать. У таких как я не было особого выбора -смерть здесь или в Сибири, как было сказано. «Финских парней»12 ждало лишение свободы от пяти до двадцати пяти лет, а потом еще переселение на жительство. Я ушел в изгнание вполне сознательно, не только из-за страха, хотя и его было достаточно. Я не хотел жить там, где властвует тоталитарный режим.
12 «Финские парни» - общее название эстонцев, служивших во время Второй мировой войны в финской армии. http://www.estonica.org/ru/Финские_парни/ (дата посещения 27.01.2015).
Если бы мы не бежали на Запад, пришлось бы ехать на восток, в Сибирь. Поэтому я никогда не жалел, что уехал; и я счастлив, что смог быть здесь «вовне». Какие бы возможности были у меня в Эстонии? К сожалению, у человека только одна жизнь. Теперь я мог делать то, что хотел. Во благо эстонской культуры можно работать везде. В моем положении, жизнь в эмиграции - совершенно личное дело» [31. Lk. 260].
Иной выбор сделал для себя П. Аристэ. Рискнув остаться на родине, он в послевоенные годы начал восстанавливать эстонское финно-угроведение. Студенты и аспиранты, поступавшие на его кафедру в Тартуском университете со всего Союза, совершат множество экспедиций, защитят немало диссертаций и возродят, казалось, погибшее в годы репрессий и войн финно-угроведение в СССР [7. С. 7]. Неслучайно еще одно начинание профессор Аристэ и его коллеги так и назовут: профильный научный журнал, - «Советское финно-угроведение».
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Eesti Rahva Muuseum A. Sissetulnud kirjad 1925-1926. Vihik 44.
2. Eesti Rahva Muuseum Ak 5. (Gustav Ranga arhiiv).
3. Eesti Rahva Muuseum Ak 5. G. Rank. Paevaraamat. Vadja I. (1942).
4. Eesti Rahva Muuseum Ak 5. Gustav Rank. Paevaraamat. Vadja 1943. Liivi 1943.
5. Eesti Rahva Muuseum Ak 5. Gustav Rank. Ingeri ekspeditsiooni aruanne 1943.
6. Eesti Rahva Muuseum Ak 5. Gustav Rank. Liivi ekspeditsiooni aruanne 1943.
7. Загребин А. Е. Этнографическое финно-угроведение в России: динамика научных идей и знаний // Труды Карельского научного центра РАН. Гуманитарные науки. 2014. Вып. 3.
8. Карм С., Загребин А. Е. Кузебай Герд и его эстонские корреспонденты // Вестн. Удм. ун-та. 2014. Сер. 5: История и филология. Вып. 1.
9. Ныммела М. Становясь этнографом. Полевые исследования Фердинанда Линнуса в 1920-е гг. // Ежегодник финно-угорских исследований. 2011. Вып. 4.
10. Рохейм Г. Материалы к понятию «волшебная сила» в финно-угристике / пер. с венг. Ижевск: ERGO, 2012.
11. Финноугорский сборник. Труды Комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. Л., 1928. Вып. 15.
12. Ariste P. Vadja paevikud 1942-1980 / Koost. E.-H. Vastrik; toim. P. Olesk. Sari: Litteraria. Eesti kultuuriloo allikmaterjale. Vihik 22. Tartu: Eesti Kirjandusmuuseum, 2005.
13. Ariste P. Malestusi / Toim. M. Orav. Tartu: Eesti Kirjanduse Selts; Trukitud: Greif. 2008.
14. Beke O. Finnisch-ugrische Sprachstudien in ungarischen Kriegsgefangenenlagern. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1938.
15. Eesti teadlased valjaspool kodumaad. Biograafiline teatmik - Estonian Scholars and Scientists Abroad. Biographical Directory / Toim. T. Kunnapas. Eesti Teadusliku Instituudi toimetised. Institudi Litterarum Estonici Scripta. Stockholm 1984.
16. Erelt P. Saateks // Eerik Laid. Paopaigad / Koost. P. Erelt ja H. Runnel. Tartu: Ilmamaa, 1997.
17. Heinsoo H. Paul Ariste ja Ingerimaa // Minor Uralic Languages: Grammar and Lexis. Tartu-Groningen, 1995.
18. Jaago T. Kas folkloristika ja etnoloogia eraldumine sai alguse emakeelse ulikooli oppetoolide loomisest? // Parimus ja tolgendus. Artikleid folkloristika ja etnoloogia teooria, meetodite ning uurimispraktika alalt / Koost. T. Jaago. Tartu: Ulikooli Kirjastus, 2003.
19. Laid E. Mordvalaste etnograafilised ja pool-muinasaegsed soled // Eesti Rahva Muuseumi Aastaraamat - II. Tartu: K.-U „Postimehe" trukk, 1926.
20. Leete A. Ferdinand Linnus: Views of Estonian Ethnography and their Reflections on Recent Discussions // Studies in Estonian Folkloristics and Ethnology. A Reader and Reflexive History / Ed. by K. Kuutma and T. Jaago. Tartu: Tartu University Press, 2005.
21. Luts A. The teaching of Ethnography at the University of Tartu // Pioneers. The History of Finnish Ethnology / Ed. by M. Rasanen. Studia Fennica: Ethnologica. 1992. Vol. 1.
22. Manninen I. Wene muuseumid. Etnograafilised muuseumid Leningradis ja Moskvas // Postimees. 26-27.09.1928.
23. Magiste J. Rahvuslike teaduste edust Eestis // Looming. 1937. № 3-4. WEB-portaal „Sojaeelse Eesti esseistika ja kirjanduskriitika; http://www.kirjandusarhiiv.net/?p=91 (дата посещения 28.01.2015)
24. Rank G. Eesti teadlased uurimisreisil Vadjas // Eesti sona. 1942. 283 (8.XII), 284 (9.XII), 286 (11.XII), 287 (12.XII).
25. Rank G. Vatjalaiset // Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia. Vol. 267. Helsinki, 1960.
26. Rank G. Eesti teadlase osa Pohjamaade etnoloogias. Prof. Ilmar Talve 50. sunnipaeva puhul // Gustav Rank 2000. Muut ja ajalugu / Koost. P. Runnel; toim. K. Ligi. Tartu: Ilmamaa, (1969) 2000.
27. Suomen suku. Helsinki, 1926-1934. Vol. 1-3.
28. Sutrop M. Rahvusvahelised rahvateadused rahvusulikoolis // Rahvusvahelised rahvusteadused. Artiklikogumik rahvusulikooli 95. Juubeliks / Toim. T. Hennoste. Tartu: Tartu Ulikooli Kirjastus, 2014.
29. Talve I. Vatjalaista kansankulttuuria // Mémoires de la Société Finno-ougrienne. 1981. Vol. 179. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura.
30. Talve I. Matka vatjalaisiin 1942 // Inkerin teilla. Kalevalaseuran vuosikirja. 1990.
31. Talve I. Eestlane maapaos. Intervjuu Sirje Ruutsole // Talve Ilmar. Vanem ja noorem Eesti / Koost. S. Runnel; toim. U. Tônisson. Tartu: Ilmamaa, (1989) 2008.
32. Talve I. Eerik Laid. Àarjooni ta teaduslikust tegevusest // Talve Ilmar. Vanem ja noorem Eesti / Koost. S. Runnel; toim. U. Tônisson. Tartu: Ilmamaa, (1962) 2008.
33. Talve I. Teadustee alguses I. Malestusi Oskar Looritsast ta 90-nda sunnipaeva puhul // Talve Ilmar. Vanem ja noorem Eesti / Koost. S. Runnel; toim. U. Tônisson. Tartu: Ilmamaa, (1990) 2008.
34. Talve I. Teadustee alguses II. Malestusi Paul Aristest // Talve Ilmar. Vanem ja noorem Eesti / Koost. S. Runnel; toim. U. Tônisson. Tartu: Ilmamaa, (1991) 2008.
35. Viires A. In memoriam Gustav Rank // Eesti Rahva Muuseumi aastaraamat - XLII. Tartu: Eesti Rahva Muuseum, 1998.
36. Viires A. Gustav Rank Rootsis // Tuna. 1998. Vol. 1.
37. Viires A. Gustav Rank: An Academic Biography // Studies in Estonian Folkloristics and Ethnology. A Reader and Reflexive History. Ed. by K. Kuutma and T. Jaago. Tartu: Tartu University Press, 2005.
38. Viires A. Ilmar Talve teadlasena // Ulo Tonts. Ilmar Talve. Elu ja loomingu lugu. Tartu: Ilmamaa, 2009.
39. Vastrik E.-H. Saatesôna // Paul Ariste Vadja paevikud 1942-1980 / Koost. E.-H. Vastrik; toim. P. Olesk. Sari: Litteraria. Eesti kultuuriloo allikmaterjale. Vihik 22. Tartu: Eesti Kirjandusmuuseum, 2005.
40. Zsirai M. Finnugor rokonsagung. Budapest, 1937.
Поступила в редакцию 10.10.14
S. Karm, A.E. Zagrebin
NOT/KNOWN ETHNOGRAPHIC FINNO-UGRIC STUDIES: ESTONIAN HISTORY
Ethno-cultural community of Finno-Ugric peoples has historically developed in the context of processes of interaction and mutual influence. The results of scientific discoveries, reflected on the pages of academic journals, textbooks and popular periodicals, has gradually formed a sense of Finno-Ugric relationship. Attention to the problems of history and culture, living in Russia kindred peoples from the Finnish, Hungarian and Estonian scientists led to the integration of research with Russian researchers, creating discussion context necessary for the positive development of science. To achieve significant progress, i.e. knowledge, until the time hidden under a bushel mechanical backup and deliberate silence, perhaps by reference to a previously closed topics, for various reasons, remaining outside the field of scientific publishing. Such issues as the role of the Finno-Ugric world in global conflicts (civil wars and emigration, Stalinism and repression, the world wars and the cold war, the dissident movement). Reaction to the challenges of the time were the attempts of historians to enrich the body of knowledge by examining the so-called "forgotten texts", remaining outside the field of scientific publishing. This article is devoted to the history of Estonian and Finno-Ugric studies, artificially separated as a result of the events of world war II, literally, held on the fate of ethnographers.
Keywords: ethnography, Finno-Ugric studies, Estonia, Second world war, ideology, emigration, the fate of scientists
Карм Светлана, научный сотрудник
Эстонский национальный музей 51014, Эстония, г. Тарту, ул. Вески, 32 E-mail: Svetlana.Karm@erm.ee
Загребин Алексей Егорович, директор
Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН
426004, Россия, г. Ижевск, ул. Ломоносова, 4 E-mail: adm@udnii.ru
Karm Svetlana, Research Associate
Estonian National Museum 51014, Estonia, Tartu, Veski st., 32 E-mail: Svetlana.Karm@erm.ee
Zagrebin A.E., Director
Udmurt Institute of History, Language and Literature UB of the RAS
426004, Russia, Izhevsk, Lomonosova st., 4 E-mail: adm@udnii.ru
