CC BY
48
Г. Н. Калинина
Белгородский государственный институт искусств и культуры
НАУКА СКВОЗЬ ПРИЗМУ ЖИЗНЕННЫХ СТРАТЕГИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА (ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ РАКУРС)
В статье реализуется анализ проблемы границ науки и других, «превращенных форм» знания с позиции философской рефлексии разума и необходимости выработки механизмов ограничения его компетенции. Обосновывается, что эта задача, в конечном счете, коррелирует с необходимостью задать кардинально иные ориентиры современного научного знания, от которых, собственно, зависит выбор жизненных стратегий человечества.
Ключевые слова: границы, эпистемологическая программа, инновационный социокод, компетенция разума, «превращенные формы» знания, научные и жизненные стратегии, техногенная культура, рационализация, научное сообщество, гуманизация науки.
G. N. Kalinina
Belgorod state Institute of arts and culture (Belgorod, Russia)
SCIENCE THROUGH THE PRISM OF LIFE STRATEGIES OF HUMANITY (HISTORICAL-PHILOSOPHICAL PERSPECTIVE)
The article implements an analysis of science and other border problems, «which forms» of knowledge from a position of philosophical reflection of the mind and the need to develop mechanisms to limit its competence. Justified, that this task, ultimately, correlates with the need to define a fundamentally different landmarks of contemporary scientific knowledge, from which, in fact, depends on the choice of life strategies of humanity.
Keywords: borders, epistemological program, an innovative sociocode, competence of reason, «turned» knowledge, research and life strategies, technological culture, rationalization, the scientific community, the humanization of science.
Очевидные деструктивные черты техногенной цивилизации, где наука играет роль инновационного социокода, служат достаточным основанием для эпистемологической программы ограничения компетенции современного рацио. Ее решение лежит в области своевременного выявления и оперативного разрешения глобальных социально значимых проблем особого «таймированного» класса с привлечением всего комплекса знания и повышением социальной ответственности ученых. Тем самым задача исследования границ, за которые не может (и не должна) простираться работа науки, переходит не столько в поиск ограничений компетенции разума, сколько в горизонт нравственной ответственности ученого.
Кроме того, крайняя рационализация техногенной культуры в известном смысле стимулирует так называемые «психологические эпидемии», когда вытесненное чрезмерной рационализацией «иррациональное» перерастает в стадию «оккультного ренессанса» или «религиозного возрождения», сопровождаясь вседозволенностью «без берегов», отступлением от принципа «не навреди» с негативными последствиями, затрагивающими сферу человеческой духовности и телесности. С учетом данных реалий, проблематика
границ знания (а не только научного) остро резонирует с культурой рациональности и культурой границ, ведь, согласно М. Бахтину, «культура вся расположена на границах» [1, с. 119].
Иначе говоря, в истории науки и культуры проблематика границ как меры возможного и допустимого в (применительно к исследовательской деятельности ученого) имеет характер не только сугубо теоретической, но и жизненно-практической задачи, обретая дополнительную своевременность и остроту в динамичном, нестабильном и радикально меняющемся мире [12, с. 21].
Особо следует обратить внимание на тот факт, что в значительной мере такого рода актуализация определяется общей направленностью современной философии науки. Сегодня в ее эпицентре находятся вопросы об определении статуса постклассической науки, ее потенциале или же его отсутствии. Причем, данная тема все чаще формулируется как ситуация трагического рассогласования науки с базисными ценностями культуры [13, с. 33].
Философская рефлексия границ науки и «другого» знания несомненно актуальна и для понимания того факта, что нет мира «чистой» науки и «чистого» рационализма. Ведь даже на самый поверхностный взгляд достаточно очевидно: «мир науки» включает в себя, в так сказать, «снятом виде» все многообразие форм знания, отличного от «чисто научного». Скажем, миф, теологические представления, интуицию, мистический, эзотерический опыт. Точно также, всякое человеческое знание в известной мере рационально - везде мы наблюдаем метаморфоз, взаимопревращение, взаимозаменяемость, восполняемость всех форм знания на границах науки и ненауки - ни одна культурно-историческая форма знания не существует в сугубо «чистом» виде. Что касается новейших тенденций, связанных с философской рефлексией «рацио», с вопросом рациональности науки, то они сегодня связаны с отходом от жестких позитивистских критериев демаркации науки и не-науки, с расшатыванием «перегородок» между наукой и другими сферами духовного производства в направлении последующего слома этих барьеров [14, с. 5].
В таком контексте представляется, что фундаментальная проблема демаркации «науки - ненауки» не может быть разрешена только лишь посредством апелляции к формальным стандартам (критериям) научности. -Они на сегодняшний день имеют скорее не демаркационный, а определенный нормативно-ориентирующий характер и важны преимущественно для развития так называемых «хороших» наук в качестве позитивного идеала. С учетом сказанного, мы полагаем, что радикальная методологическая новация, по которой в основание теоретической конструкции наиболее целесообразно класть не серию предписывающих законов, а оптимальное количество запретов, дополненная требованием выработки «правил научной честности» (в терминологии И. Лакатоса), звучит по-прежнему актуально [14, с. 5-6].
Развивая данный тезис, мы со своей стороны считаем важным пролонгировать его в область выработки «ограничительного механизма» на пути упреждения и не допущения в принципе деструктивных и антигуманных черт знания ХХ1 века. Это значит, необходимо актуализировать процесс
философско-этической рефлексии границ знания с позиции антропокосмических перспектив человечества. В существе своем данный ракурс будет плодотворен для оптимизации процессов реальной гуманизации науки; для разрешения вопроса о возможном и допустимом в любом знании в пользу самоценности жизни как таковой. В этом - важнейшая интенция данной статьи.
Проблема философской рефлексии границ научной рациональности и других форм знания отнюдь не нова. Так или иначе, она ставилась и решалась как в классической, так и в неклассической философии науки. Об этом свидетельствует достаточный массив источников по данной проблематике. В этой связи интересно отметить, что реализация историко-философской и методологической экспликации философии как формы рационализма, отличной от науки, потребовала, в первую очередь, обращения (и опоры) на труды великих немецких классиков: И. Канта, Г. Гегеля, М. Вебера, Г. Гадамера, Э. Гуссерля, В. Дильтея, М. Хайдеггера, Ф. Шеллинга А. Шопенгауэра, О. Шпенглера, К. Ясперса, из которых, собственно, и выросла вся «неклассическая» концептуализация проблемы [15; 4; 2; 3; 5; 8; 25; 27; 26; 28]. Также эта тематика основательно представлена в постпозитивистском дискурсе [18; 19; 21; 24]. А так же концепциями представителей постаналитической и постструктуралистской философии [6; 7; 22]. Здесь вопрос феномена границ поднимался в качестве концептуальной идеи.
Истоки осмысления границы как понятия и феномена восходят к формированию философского мировоззрения, где она (в значении предела, меры) выступала предметом осмысления, преимущественно с точки зрения некоего предельного понятия, объясняющего мироустройство. В истории философии граница (в значении «знания о незнании» или «знания незнания» (Г.-Г. Гадамер) рассматривалась и как знание предела (Аристотель: «невозможно знать, пока не дойдёшь до неделимого»); и как «учёное незнание» (Н. Кузанский), и как непознаваемая «вещь в себе» (И. Кант), и как «абсолютное знание» (Г. В. Ф. Гегель). В ходе последующей рефлексии граница обретает статус концептуальной идеи, в орбите которой шло оформление и постулирование базисных положений ряда философских школ и направлений (философия жизни, феноменология, экзистенциальная философия, философская герменевтика, философская антропология и др.). Онтологически-событийный смысл границы выявляется в трудах Э. Фромма.
Трансформации, вызванные системным кризисом рубежа Х1Х-ХХ столетий, оптимально переориентировали поиски философского познания в сторону актуализации, прежде всего, антропологических и экзистенциальных смыслов, обозначив в качестве важнейших приоритеты индивидуально-личностного начала в познавательной сфере. В исследовании экзистенциально-антропологических смыслов границы существенную роль сыграли труды Ф. Ницше, В. Дильтея, С. Кьеркегора, Ф. Шлейермахера, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, К. Ясперса, Ж.-П. Сартра, М. Бубера, Ж. Лакруа, Х. Ортега-и-Гассета и др.
На фоне исследовательского сдвига и интереса в направлении повышенного внимания к «субъектному полюсу», который «заявил о себе» в рамках неклассического направления философии науки и с эпистемологии, важные аспекты проблемы границы анализируют современные ученые (С. С. Аверинцев, В. Г. Кузнецов, И. Т. Касавин, Г. Л. Тульчинский, В. Н. Порус, И. П. Меркулов, Д. В. Пивоваров, Б. И. Пружинин, Ю. Г. Кудрявцев, Л. В. Зинченко, А. В. Ахутин, З. А. Сокулер, Д. И. Дубровский, А. Мигдал, И. К. Лисеев, В. П. Филатов, Г. О. Айдемиров, В. С. Барашенков, В. Н. Катасонов, Т. В. Куликова, Д. А. Гусев, Т. Б. Романовская и др. В русле проблемы диалога, коммуникаци к понятию границы обращались исследователи (Г. С. Батищев, Л. М. Баткин, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский, Ю. М. Лотман, В. Л. Махлин, А. М. Руткевич, А. В. Михайлов, В. В. Бибихин.
Рассматриваемые названными авторами аспекты и ракурсы, разумеется, не исчерпывают всей полноты и сложности феномена границы, проявляющего себя в самых разных контекстах и смыслах. Время выявляет новые ее характеристики - в зависимости, скажем, от изменяющегося культурного контекста, глубинных преобразований всей системы отношений человека с миром, когда социальные и гуманитарные смыслы бытия и познания обретают свою оптимальную значимоть и предельно высокий экзистенциальный статус.
По большому счету, актуализация проблематизации границы как особой реальности, где возникает иной, внутренний механизм смыслообразования, обусловлена неопределённостью именно этого статуса феномена границы как исторически изменчивого (в зависимости от социокультурного контекста) понимания некоего «предела возможного и невозможного». Зарождаясь в области «пограничья» в ситуации «между», на «стыке» уже сложившихся и действующих культурных норм, систем ценностей, традиций, новых формирующихся тенденций, феномен границы указывает на то, что они (новые тенденции) отнюдь не сразу становятся в полной мере альтернативой доминирующему типу мышления и знания. То есть граница как понятие и феномен характеризует все переходные стадии, смены состояний развития человечества с присущим каждому из них ощущением «брожения», напряжённости и неопределённости [16, с. 190]. При том, однако, что само это время «драматических смысловых преображений» и «сдвигов», когда самые устойчивые жизненные формы «вольно» или «невольно» утрачивают своё культурное значение, с необходимостью сохраняет свое онтологическое культурное значение [17, с. 369-371].
Вопросы интеллектуального потенциала человечества, стратегий научного исследования решались такими авторами, как Дж. Бернал, М. Корач, Р. Оппенгеймер, Д. Прайс, Дж. Нидам, Р. Л. М. Синг, П. Л. Капица, Н. Н. Семенов, В. Н. Столетов. В рамках проблемы расширения людских резервов науки прогнозировалось состояние размытости (вплоть до полного исчезновения) границ между категориями людей, занимающихся наукой [20]. Существенно дополнить характеристику глобального феномена науки в формах коммуникации, духовного производства и указать на важность современной «таймированной» проблематики позволяют исследования М. К. Петрова. (В
частности, концепт тезаурусной динамики, объясняющий движение людей и идей в «мире знака»). Кроме того, критическая программа М. М. Бахтина, выявляющая специфику и ограниченность традиционной эпистемологии, позволяют глубже осознать природу и место «теоретизированного», «самозаконного» мира познания. Столь же актуальна и идея «развивающейся гармонии», рассматриваемая в качестве идеала человеческой деятельности относительно мира и самого человека [23].
Примечательно, что с учетом исторической динамики науки, смены идеалов научности, апелляции к разным типам наук в неклассической эпистемологии и философии науки проблема границ знания принимает неоднозначные трактовки. В зависимости, скажем, от научной дисциплинарной традиции, философской школы или фокуса исследовательского интереса, вплоть до тех или иных авторских предпочтений. В наиболее явном виде это проявляется при анализе одного из базовых понятий научной рациональности. Сегодня оно трактуется достаточно широко. Причем все чаще в культурно-историческом и философско-антропологическом контекстах поднимаются проблемы, связанные с включением субъекта деятельности в схему рациональности и производства теоретического знания и культуры.
В существе своем разворачивается аналитика целого ряда новых проблем, лежащих «на поверхности» неклассической эпистемологии и философии науки. В данной связи значительная часть видных российских философов, настаивающих на необходимости осмысления нового типа философского, логического и научного мышления (особо близки нам концептуальные позиции В. М. Розина, В. Н. Садовского). Мы склонны согласиться с многими представителями неклассической эпистемологии в том, что основанием науки является нелогический базис, а сама она словно поглощается широким социокультурным контекстом, ее окружающим, «растворяется» в мире культуры. (Об этом в частности очень интересно пишет в цикле своих работ крупный отечественный философ Л. А. Маркова).
Тем не менее, в постнеклассическом контексте данная проблематика не находится в зоне пристального (тем более, центрального) внимания российских философов и науковедов. - Скорее ее можно назвать периферийной. Также, на наш взгляд, не вполне отрефлектирована проблема границ знания, демаркационных линий научного и ненаучного «миров» в сегодняшней специальной экспертной литературе по ненаучному знанию: круг ее достаточно ограничен.
Нельзя не видеть и того, что на общем фоне активизации мистико-магических, религиозных форм мировоззрения, популярности и востребованности паранаучных и мистико-магических «практик» критическое философско-научное изучение вне (не) научных форм знания нередко носит поверхностный, достаточно тенденциозный и спекулятивный характер [11, с. 21]. В итоге образуется «ниша», активно заполняемая подчас случайными, неглубокими, эпатажными, коммерческого рода работами, рассчитанными преимущественно на «массового потребителя» сомнительного качества книжной продукции, поставленной «на поток». На таком негативном фоне
последовательностью концептуального подхода научной строгостью выгодно отличаются исследования А. Л. Микешиной, Л. А. Марковой, В. Н. Поруса, В. М. Розина и других. Особенно следует подчеркнуть затруднения в связи с отсутствием категориальной систематизации, логико-методологических определений, использующихся при анализе вне (не) научной сферы (особенно это касается паранаучной формы (по) знания). Во многом оговоренные нами нюансы объясняются многоаспектным характером самой проблемы, объемлющей собой широкую и сложную сферу, в которую включена наука и «другое знание».
Одним из результатов нашего собственного анализа рассматриваемой в этой статье проблематики стало обобщение о правомерности понимания концепта границ науки с точки зрения сопряжения науки и культуры. Сближая эти границы, мы одновременно подчеркиваем их «скользящий» характер. Такой подход позволяет анализировать все когнитивное многообразие сознания, деятельности и общения, а значит, и глубже осознать природу, место и роль науки для человека и его «жизненного мира». Прежде всего, тех, где речь идет о необходимости «коперниканского поворота» в науке, о переходе к новой концепции понимания науки и ее роли в обществе и, тем самым, в культуре, о включении в науку гуманитарных и социальных дисциплин и подходов. Все эти представляются нам крайне своевременными и злободневными - особенно, если принимать во внимание удручающее обстоятельство рассогласования современной науки с базисными ценностями культуры.
Конечно, говоря о расширении границ науки в онтологических и эпистемологических основаниях до «границ культуры», нельзя сбрасывать со счетов западно-техногенную трактовку науки ХХ1 в. (понимание науки как «Бшепсе»). - Таковы реалии техногенного мира. Но мы вправе подвергнуть данную (причем, не самую лучшую) модель определенной критике, развивая тезис о нецелесообразности чрезмерной рационализации и науки в ущерб другим способам и формам освоения мира человеком. Последовательно следуя в этом русле, мы не принимаем естественнонаучный, технократический дискурс в качестве идеала современной науки. А в целом - обосновываем перспективы выхода современных научных стратегий в сферу гуманитарно и гуманистически ориентированного дискурса, считая подобные ориентиры судебоносными для науки третьего тысячелетия в общепланетарном масштабе.
То есть, вкладывая новые смыслы в феномены «границы науки», «наука» и «научность» мы настаиваем на необходимости их нового понимания и трактовки, говоря об актуальности наполнения самой науки и «другого знания» гуманистическими смыслами и кардинально иными ориентирами научного поиска. Однако на сегодняшний день, к сожалению, устремления науки по-прежнему в большей степени сфокусированы на генерации нового знания и обеспечении его технологического приложения, нежели на самом человеке как его потребителе (как собственно, это должно быть).
Таким образом, мы видим, что проблема границ знания, а шире -философской рефлексии разума была и остается сегодня одной из горячих тем, привлекая внимание исследователей, причем не только «гуманитариев». А на
фоне сегодняшних сложностей, связанных с поисками онтологических оснований знания и познания, с процессами формирования «новой эпистемологии» интерес философов и ученых к этой сфере еще более активизируется. Разумеется, это вполне объяснимо: изменения в обществе и культуре с необходимостью расставляют новые приоритеты в направлении все более очевидного перехода от «мира науки» к «миру жизни» (в терминологии Г.-Г. Гадамера). Такова, на наш взгляд, новая, постнеклассическая парадигма, которая «задает» сегодня оптимальную модель взаимоотношения и сопряжения науки и ненаучных форм знания в диахронном и синхронном измерении.
По нашему мнению (как мы, собственно, отмечали это в серии публикаций по данной проблематике [См. 12; 13]), «отрефлектировать природу науки и логику развития научной рациональности нельзя, выводя «за скобки» отношения науки с альтернативными стратегиями и оппозиционными формами знания. Тем более, рассматривая науку изолированно от исторического генезиса «других» рациональных и ментально-когнитивных форм мироосвоения, от социокультурного контекста, в котором они вызревали и которым в известной мере были с необходимостью обусловлены» [12, с. 21; 13].
И, наконец, последнее: хотелось бы надеяться, что развиваемые в данной статье идеи в определенной мере могут способствовать разрешению сложной проблемной ситуации, сложившейся в современной эпистемологии и философии науки.
Литература
1. Бахтин М. М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. 345 с.
2. Вебер М. Исследования по методологии науки. В 2 ч. М.: АН СССР ИНИОН, 1980.
3. Гадамер Г. Истина и метод. М.: Знание, 1977. 154 с.
4. Гегель Г. В. Ф. Философия истории / пер. А. М. Водена. СПб.: Наука, 1993. 470 с.
5. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология / пер. В. И. Молчанова // Логос. 2002. № 1 (32). С. 132-148.
6. Делез Ж. Эмпиризм и субъективность: опыт о человеческой природе по Юму. М.: ПЕР СЭ, 2001. 480 с.
7. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000. С. 407-427.
8. Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических системах // Культурология. ХХ век. Антология. М.: Юрист, 1995. 703 с.
9. Калинина Г. Н. Аксиологические парадоксы знания на границах современной науки // Вестник БГТУ им. В. Г. Шухова. Сер. Естественные и гуманитарные науки. 2013. № 6. С. 227-230.
10. Калинина Г. Н. Паранаука: дискурс и субкультура // Научные ведомости БелГУ. Сер. Философия. Социология. Право. 2015. Т. 31, № 2 (199). С. 23-31.
11. Калинина Г. Н. Культура рациональности в контексте объективной драмы истории (философско-культурологическая аналитика) // Наука. Искусство. Культура. 2015. Вып. 4 (8). С. 109-117.
12. Калинина Г. Н., Римская О. Н. Коммуникативная наука как альтернативная (философско-методологическая экспликация) // Научные ведомости БелГУ. Сер. Философия. Социология. Право. 2015. Т. 33, № 14 (211). С. 21-28.
13. Калинина Г. Н., Римский В. П. Самополагание науки и превращенные формы знания // Научные ведомости БелГУ. Сер. Философия. Социология. Право. 2012. № 22. С. 28-39.
14. Калинина Г. Н. Границы науки и превращенные формы знания: монография. Белгород: Изд-во БГИИиК, 2012. 292 с.
15. Кант И. Критика чистого разума // Соч. В 6 т. М.: Мысль, 1964. Т. 3. 799 с.
16. Куликова Т. В. Философия «границы»: монография. Н. Новгород: Изд-во НГПУ, 2009. 192 с.
17. Куликова Т. В. Экзистенциально-антропологические смыслы границы // Вестник Нижегород. ун-та им. Н.И. Лобачевского. № 3. Ч. 1. 2010. С. 369-375.
18. Кун Т. Структура научных революций / пер. с англ. И. А. Налетова. М.: Прогресс, 1975. 288 с.
19. Лакатос И. О программах Т. Куна и К. Поппера // От логического позитивизма к постпозитивизму. М.: НИИВО-ИНИОН, 1993. С. 178-182.
20. Наука о науке: сб. статей / пер. с англ. М. К. Петрова; общ. ред. и послесл. А. Н. Столетова. М.: Прогресс, 1966. 422 с.
21. Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Мысль, 1992. 334 с.
22. Патнэм Х. Разум, истина и история. М.: Праксис, 2002. 296 с.
23. Сагатовский В. Н. Философские категории. Ч. 1. Онтология. Авторский словарь. СПб.: СПбНИУ ИТМО, 2011. 127 с.
24. Фейерабенд П. Против методологического принуждения? // От логического позитивизма к постпозитивизму. М.: НИИВО- ИНИОН, 1993. С. 184-191.
25. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие: статьи и выступления / пер. с нем. М.: Республика, 1993. С. 232-234.
26. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. М.: Экспресс, 1993. 540 с.
27. Шопенгауэр А. Полн. собр. соч. В 6 т. М.: Юрист, 1999. Т. 2. 370 с.
28. Ясперс К. Философия. Кн. 1. Философское ориентирование в мире / пер. А.К. Судакова. М.: Канон+: РООИ Ребилитация, 2002. 384 с.
Bibliography
1. Bakhtin M. M. Avtor i geroy: k filosofskim osnovam gumanitarnykh nauk [Author and hero: to the philosophical foundations of the humanities .Saint-Petersburg: Azbuka, 2000. 345 p.
2. Weber M. Issledovaniya po metodologii nauki [Studies on the methodology of science] In 2 parts. Moscow: INION USSR Academy of Sciences, 1980.
3. Gadamer H. Istina i metod [Truth and method]. Moscow: Znaniye, 1977.
154 p.
4. Hegel G. V. F. Filosofiya istorii [Philosophy of history] / transl.by A. M. Voden. Saint-Petersburg: Nauka, 1993. 470 p.
5. Husserl E. Krizis yevropeyskikh nauk i transtsendental'naya fenomenologiya [The Crisis of European Sciences and Transcendental Phenomenology] / transl. by V. I. Molchanov// Logos. 2002. No 1 (32). P. 132-148.
6. Deleuze J. Empirizm i sub"yektivnost': opyt o chelovecheskoy prirode po Yumu [Empiricism and subjectivity: experience of human nature according to Hume. Moscow: PER SE, 2001. 480 p.
7. Derrida J. Struktura, znak i igra v diskurse gumanitarnykh nauk [Structure, sign and play in the discourse of the humanities] // Frantsuzskaya semiotika: ot strukturalizma k poststrukturalizmu [French semiotics: from structuralism to post-structuralism]. Moscow: Progress, 2000. P. 407-427.
8. Dilthey W. Tipy mirovozzreniya i obnaruzheniye ikh v metafizicheskikh sistemakh [Types of worldview and their detection in the metaphysical systems] // Kul'turologiya. ХХ vek. Anthology. Moscow: Yurist, 1995. 703 p.
9. Kalinina G. N. Aksiologicheskiye paradoksy znaniya na granitsakh sovremennoy nauki [Axiological paradoxes of knowledge on the borders of modern science] // Bulletin of BSTU named after V. G. Shukhov Ser. Natural sciences and humanities. 2013. No 6. P. 227-230.
10. Kalinina G. N. Paranauka: diskurs i subkul'tura Parascience: Discourse and subculture // Belgorod State University Scientific bulletin. Ser. Philosophy. Sociology. Law. 2015. Vol. 31, No 2 (199). P. 23-31.
11. Kalinina G. N. Kul'tura ratsional'nosti v kontekste ob"yektivnoy dramy istorii (filosofsko-kul'turologicheskaya analitika) // Nauka. Iskusstvo. Kul'tura [Science. Art. Culture]. 2015. Issue. 4 (8). P. 109-117.
12. Kalinina G. N., Rimskaya O. N. Kommunikativnaya nauka kak al'ternativnaya (filosofsko-metodologicheskaya eksplikatsiya) [Communicative science as alternative (philosophical and methodological explication)] // Belgorod State University Scientific Bulletin. Ser. Philosophy. Sociology. Law. 2015. Vol. 33, No 14 (211). P. 21-28.
13. Kalinina G. N., Rimskiy V. N. Samopolaganiye nauki i prevrashchennyye formy znaniya [Self-positing of science and transformed forms of knowledge] // Belgorod State University Scientific Bulletin. Ser. Philosophy. Sociology. Law. 2012. No. 22. P. 28-39.
14. Kalinina G. N. Granitsy nauki i prevrashchennyye formy znaniya [The boundaries of science and transformed forms of knowledge]: monograph. Belgorod: IZD-vo BGIIiK, 2012. 292 p.
15. Kant I. Critique of Pure Reason // Op. In 6 vol. Moscow: Mysl', 1964. Vol. 3. 799 p.
16. Kulikova T. V. Filosofiya «granitsy» [The philosophy of the 'border']: monograph. Nizhny Novgorod: Publishing house NSPU, 2009. 192 p.
17. Kulikova T. V. Ekzistentsial'no-antropologicheskiye smysly granitsy [Existential-anthropological meanings of the border] // Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod. No 3, p. 1. 2010. P. 369-375.
18. Kuhn T. Struktura nauchnykh revolyutsiy [Structure of Scientific Revolutions] / transl. from English. I. А. Naletov. Moscow: Progress, 1975. 288 p.
19. Lakatos I. O programmakh T. Kuna i K. Poppera [About the programs of T. Kuhn and K. Popper] // Ot logicheskogo pozitivizma k postpozitivizmu [From logical positivism to postpositivism]. Moscow: NIIVO-INION, 1993. P. 178-182.
20. Nauka o nauke [Science about science]: coll. art. / transl. from English M. K. Petrov ; Ed. by and afterword by А. N. Stoletov. Moscow: Progress, 1966. 422 p.
21. Popper K. Otkrytoye obshchestvo i yego vragi [The open society and its enemies] Moscow: Mysl, 1992. 334 p.
22. Putnam H. Razum, istina i istoriya [Reason, truth, and history]. Moscow: Praxis, 2002. 296 p.
23. Sagatovskiy V. N. Filosofskiye kategorii [Philosophical categories]. Part
1. Ontology. Author's dictionary. Saint-Petersburg: SPbNIU ITMO, 2011. 127 p.
24. Feyerabend P. Protiv metodologicheskogo prinuzhdeniya? [Against methodological compulsion?] // Ot logicheskogo pozitivizma k postpozitivizmu [From logical positivism to postpositivism]. Moscow: NIIVO-INION, 1993. P. 184191.
25. Heidegger M. Vopros o tekhnike [The question of technique] / Time and Being: articles and reports / transl. from German. Moscow: Respublika, 1993. P. 232234.
26. Spengler O. Zakat Yevropy [The Decline of the West]. Essays on the morphology of world history. Moscow: Ekspress, 1993. 540 p.
27. Schopenhauer A. Complete edition In 6 vol. Moscow: Yurist, 1999. Vol.
2. 370 p.
28. Jaspers K. Philosophy. Book 1. Filosofskoye oriyentirovaniye v mire [The philosophical orientation in the world] / transl. by A. K. Sudakov. Moscow: Kanon+: ROOI Rebilitatsiya, 2002. 384 p.
