CC BY
264
Н.М. Нестерова
НАУКА О ПЕРЕВОДЕ: ГЕРМЕНЕВТИКА У8 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
В работе рассматривается феномен перевода как объект философской интерпретации. Анализируются два основных современных философских подхода к пониманию онтологической сути перевода, которые сложились в рамках герменевтики и деконструктивизма, в связи с чем сопоставляются взгляды на перевод лидеров данных философских направлений - Г.-Х. Гадамера и Ж. Деррида. Показаны истоки этих концепций, являющихся результатом представлений о соотношении языка, мышления и действительности.
В 1970-е гг. в науке о переводе, которая с момента ее становления (в течение 3-4 десятилетий) была преимущественно лингвистической, происходит «философский поворот». Вызвано это было «открытием» работы В. Беньямина «Задача переводчика», написанной еще в 1923 г., а также влиянием «лингвистической» философии, которая сложилась во второй половине XX в.
О философской направленности современной науки о переводе свидетельствуют цитируемые философские источники: все чаще в работах по переводу встречаются имена Г ассета, Рикера, Хайдеггера, Г адамера, Деррида, Фуко, Барта, Леви-Стросса. Это те философы, которые и определили развитие гуманитарной мысли второй половины XX в. И сами эти философы (во всяком случае, многие из них) включали перевод в свое «игровое поле». Т ак, всем известны блестящее эссе Ортеги-и-Г ассета «Нищета и блеск перевода» и работа П. Рикера «Парадигма перевода». Из основных философских парадигм ХХ в. наиболее релевантными для перевода представляются герменевтика Г.-Х. Гадамера и деконструктивизм Ж. Деррида. Последний, в частности, писал: «With the problem of translation we are dealing with nothing less than the problem of the passage to philosophy» (цит. по: [1. С. 1]).
Будучи в какой-то степени оппонентами, Гадамер и Деррида как лидеры соответствующих школ и направлений понимают перевод как интерпретативный процесс. Для Гадамера межъязыковой перевод - это предельный случай, удваивающий сам герменевтический процесс, а перевод в широком смысле слова - это универсальный механизм понимания. Деррида в другой манере, другим языком говорит о том же. Для него «думать и переводить проходят здесь один и тот же опыт», и переводы всегда «остаются в плену интерпретационных сетей». Однако если взгляд первого метафорически можно назвать «трагическим», поскольку перевод превращает ландшафт в сухую, неживую карту, то, по мнению Деррида, перевод как новая интерпретация дает жизнь оригиналу, поднимает его в более высокую сферу, развивает и взращивает его, а не «убивает». Соответственно, позиция Деррида значительно оптимистичней по сравнению с гадамеровской.
Герменевтическое направление в изучении перевода, как известно, уходит корнями к философии языка В. Гумбольдта и герменевтике Ф. Шлейермахера. Герменевтический подход выражается в том, что проблема перевода рассматривается как одна из составляющих более глобальной философской проблемы - проблемы понимания. В этом подходе к переводу и обнаруживается «трагический» характер отношений между оригиналом и переводом, в которых, в свою оче-
редь, находит отражение трагизм отношений между языковыми (точнее, может быть, назвать их лингвокультурными) сознаниями автора и переводчика, поскольку оба оказываются замкнутыми в границах своего языка. Отсюда и идея принципиальной межъязыковой «непереводимости», которая является следствием известных постулатов Гумбольдта: «Язык - это мировидение», «Язык - это орган, образующий мысль». Из чего следует: два языка - два мировиде-ния, два мышления. Совместить их в переводе представляется невозможным. Вот почему перевод - это языковая и культурная «трагедия».
Что же является непереводимым, несовместимым -грамматика или слово»? Конечно, и то, и другое. И хотя Гумбольдт подчеркивал, что «грамматика более родственна духовному развитию наций, нежели лексика» и что именно «грамматический строй языка дает нам представление о внутренней организации мышления» [2. С. 20-21, 345], тем не менее, говоря о непереводимости, он прежде всего указывал на слово, подчеркивая, что ни одно слово в одном языке не имеет и не может иметь абсолютного эквивалента в другом языке (если не считать тех, которые обозначают чисто физические объекты). А. Шопенгауэр в работе «иЪег БргаЛе ипё ’ойе» («О языке и словах», 1891) [3] практически повторяет мысль Гумбольдта: также говорит об отсутствии концептуальных и словарных эквивалентных соответствий в различных языках и называет перевод «суррогатом» по отношению к оригиналу, каким является цикорий по отношению к кофе.
Причины межъязыковых вербальных несоответствий кроются не только в гумбольдтовском различном видении предмета, обозначенного данными словами, но и в том, что слово как элемент языковой системы неразрывно связано с другими элементами данной системы. Значение каждого слова оттеняется, обогащается значениями других слов, особенно тех, которые находятся с ним в родственных отношениях - парадигматических и синтагматических, синонимических и антонимических, семантических и формальных. Связи эти очень прочные, и «вырвать» слово из этого так сложно переплетенного вербального пласта невозможно. Кроме того, несмотря на контекстные ограничители, слово в тексте предстает в ореоле всех своих семантических возможностей, в разной степени высвечиваемых в речевом произведении. Обогащается слово и индивидуальной семантикой, представленной, как говорил П. Флоренский, «совокупностью почти неуловимых эмоциональных оттенков, которыми определяется самое проникновенное из того, что говорящий вот сейчас, в данном случае вкладывает в произносимое им слово» (цит.
по: [4. С. 297]). Таким образом, сочетание «общего» и «индивидуального» значения, «выраженного» и «невыраженного», «реализованного» и «потенциального», «уловимого» и «неуловимого» порождает многосмыс-ленность слова (а значит, и всего текста), которая не может быть транслирована (перенесена) в другой язык, в другую культуру. Все это делает перевод «утопическим» занятием.
Идеи немецких романтиков находят своих сторонников и толкователей в XX в., и в первую очередь, в концепции Г адамера, который видит перевод как герменевтическую задачу, точнее, как «предельный случай, удваивающий сам герменевтический процесс». Деятельность переводчика есть по сути интерпретирование. Особенностью данного вида интерпретирования является то, что текст перевода как результат интерпретации предстает перед читателем «в новом свете, в свете другого языка». Этим осложняется проблема верности, точности оригиналу, которая характерна для любого истолкования. «Как и всякое истолкование, перевод означает переосвещение («Ъег-Ие11и炙), попытку представить нечто в новом свете. Тот, кто переводит, вынужден взять на себя выполнение этой задачи. Он не может оставить в своем переводе ничего такого, что не было бы совершенно ясным ему самому. [...] Он должен сказать со всей ясностью, как именно он понимает текст. Поскольку, однако, он не в состоянии передать все измерения своего текста, постольку это означает для него постоянный отказ и отречение. Всякий перевод, всерьез относящийся к своей задаче, яснее и примитивнее оригинала. Даже если он представляет собой мастерское подражание оригиналу, какие-то оттенки и полутона неизбежно в нем пропадают» [5. С. 449].
Итак, снова, как и во времена В. Гумбольдта и Ф. Шлейермахера, зазвучали трагические ноты, снова заговорили об обреченности переводчика на провал: «Настоящее бедствие перевода в том, что единство замысла, заключенное в предложении, невозможно передать путем простой замены его членов соответствующими членами предложения другого языка, и переведенные книги представляют собой обычно настоящие чудовища, это набор букв, из которых вынули дух» [6. С. 59]. Это слова Гадамера. Такое «критическое» отношение к переводу философ объясняет тем свойством языка, которое неизбежно утрачивается в переводе: «Уникальное свойство языка, утрачиваемое в переводе, состоит в том, что любое слово в нем порождает другое, каждое слово в языке, так сказать, пробуждается другим, вызывая к жизни новые слова и открывая путь к речевому потоку. Переведенное предложение, если, конечно, маститый переводчик не преобразил его так, что мы перестаем замечать стоящее за ним живое предложение оригинала, - все равно что карта в сравнении с ландшафтом. Слово имеет значение отнюдь не только в системе или контексте, само его нахождение в контексте предполагает, что слово никогда нельзя отделить от его многозначности, какой оно обладает само по себе - даже если контекстом ему придан однозначный смысл. Смысл, присущий данному слову в данном речевом событии, как
видно, не исчерпывается наличным смыслом, присутствующим здесь и теперь» [6. С. 59].
Не согласиться с таким пессимистическим взглядом на перевод, казалось бы, трудно. Действительно, как показывает многовековая история перевода, искусство слова столь неразрывно связано со стихией родного языка, что «вынуть» художественную действительность из той языковой среды, в которой она была создана, и просто пересадить ее на другую почву невозможно, поскольку при этом рвутся те тончайшие ассоциативные связи, которые участвуют в создании конкретно-чувственного образа, и неизбежно возникают новые, свойственные языку, на который делается перевод. Это и вызывает «переводческие муки», порой невыносимые.
Право герменевтики на «толкование» онтологической сущности перевода, конечно, бесспорно. Однако есть и другая философия, также претендующая на свое видение перевода, свое понимание отношений оригинала и перевода. Это деконструктивизм, это недавно ушедший из жизни Жак Деррида. Здесь звучит иная тональность, иная оценка перевода. Это совсем иной подход к нашей проблеме, это «after life» - подход к пониманию отношений между оригиналом и переводом.
Как уже отмечалось, импульсом для философского поворота в науке о переводе явилось «открытие» в 1970-е гг. работы В. Беньямина «Задача переводчика», которую он написал за полвека до этого времени. Написанная в начале века, она оказалась востребованной в его конце. Именно она стала предметом обсуждения в европейском и американском деконструктивизме. Пол де Ман остроумно заметил: «Задача переводчика» относится к числу хорошо известных - как потому, что ее повсюду читают, так и потому, что в нашем деле ты никто, пока не сказал что-нибудь об этом эссе» [7. С. 158]. Что же заставляет читать «Задачу переводчика», что находят в ней такие столпы деконструктивизма, как Жак Деррида и Пол де Ман?
Вальтер Беньямин (1892-1940), немецкий философ и историк культуры, как считал Деррида, во многом предвосхитил идеи постмодернизма, явился своего рода «прологом» к деконструкции. «Задача переводчика» была написана в 1923 (!) г. (т.е. задолго до появления идей деконструктивизма) как предисловие к переводу на немецкий язык книги стихов Бодлера «Парижские картины». Немецкое слово «Aufgabe» (обычно его переводят как «задача», но оно имеет и другие значения -«отказ», «капитуляция», «сдача»), использованное Бе-ньямином в названии работы - «Die Aufgabe des Uber-setzers», - станет источником для различных интерпретаций как слова, так и самого текста в целом. Центральной идеей «Задачи» является утверждение Беньямина, что перевод существует не для того, чтобы передать читателю смысл оригинала, его содержание. Это невозможно, поскольку отношение между содержанием и языком в оригинале совершенно иное, нежели в переводе. В то время как в оригинале содержание и язык образуют некое единство по типу фрукта и кожуры, язык перевода объемлет свое содержание, как королевская мантия с широкими складками. Ибо он выражает язык, более высокий, чем он сам, и потому остается несораз-
мерным, насильственным и чуждым своему собственному содержанию [8]. Согласно Беньямину, перевод вообще не должен служить читателю. Перевод существует сам по себе, вырастает из оригинала, но и оригинал вырастает в нем: «Вырастая в переводе, оригинал как бы поднимается в более высокую, более чистую атмосферу», - пишет Беньямин. Такой атмосферой, по мнению философа, является «чистый язык», который переводчик и высвобождает в процессе перевода, соединяя два «земных» языка. Таким образом, утверждая, что все языки априори «сродственны в том, что хотят выразить», что существует некий «чистый» язык, Беньямин видит задачу переводчика в «снятии оков» с чистого языка, в его освобождении. Во имя чистого языка свобода перевода скорее проявляет себя в языке его собственном. Снять на родном языке чары чужого с чистого языка, вызволить его из оков произведения путем воссоздания последнего - такова задача переводчика. Во имя чистого языка он ломает прогнившие барьеры своего [8].
Одной (вышеприведенной) фразы Беньямина достаточно, чтобы понять, что здесь рассуждения об отношениях перевода и оригинала ведутся на совсем ином метаязыке по сравнению с традиционным (особенно лингвистическим) переводоведением. Здесь не идет речь о таких привычных для науки о переводе понятиях, как эквивалентность, точность, верность, адекватность, традиционно служащих для представления отношений между оригиналом и переводом. Здесь связь двух текстов определяется как «природная», «жизненная», которая «сродни тому, как проявления жизни неразрывно связаны с живущим, ничего при этом для него не знача, точно так же и перевод выходит из оригинала. Но не столько из его жизни, сколько из того, что ее «переживает» - ведь перевод рождается позже оригинала и, ввиду того, что значительные произведения никогда не находят избранных переводчиков в эпоху своего появления на свет, знаменует собой стадию продолжения их жизни». Отсюда и вывод: жизнь оригинала каждый раз достигает в них (переводах. - Н.Н.) еще более полного расцвета [8].
Очень любопытными и трудно постигаемыми (с точки зрения привычных для здравого смысла «координат рассуждения») оказываются мысли Беньями-на относительно смысловой точности (верности) перевода своему оригиналу. Что до роли смысла в отношении между переводом и оригиналом, то понять ее нам поможет следующее сравнение. Подобно тому, как касательная задевает окружность мимолетно и лишь в одной точке, при том что не точка, а само касание устанавливает закон, согласно которому прямая продолжает свой путь в бесконечность, так и перевод касается смысла оригинала мимолетно и лишь в одной бесконечно малой точке, чтобы следовать своему собственному пути в соответствии с законом точности в свободе языкового потока [8].
Вместо смысловой близости, к которой мы привыкли как к необходимому условию перевода, немецкий философ и переводчик предлагает обратиться к требованиям воспроизведения формы. Перевод, вместо того, чтобы добиваться смысловой схожести с ориги-
налом, должен любовно и скрупулезно создавать свою форму на родном языке в соответствии со способом производства значения оригинала, дабы оба они были узнаваемы как обломки некоего большого языка, точно так же, как в черепках узнаются обломки сосуда [8]. Таким образом, Беньямин формулирует эту извечную проблему перевода «буква/дух» как «форма/ смысл», делая свой выбор в пользу формы. «Перевод -это форма», - утверждает автор.
Этот «непереводимый», как сказал Пол де Ман, текст Беньямина стал предметом многочисленных интерпретаций, в том числе и знаменитая работа Ж. Деррида «Вокруг вавилонских башен», которая родилась как своеобразный отклик на «Задачу переводчика» (получился своего рода метатекст или вторичный текст). Отталкиваясь от идеи Беньямина, что пе-реводимость содержится в самом оригинале, Деррида делает следующий вывод об отношениях между оригиналом и переводом: если структура оригинала помечена требованием быть переведенным, то, именно возводя это в закон, и сам оригинал начинает с за-лезания в долг по отношению к переводчику. Оригинал первый должник, первый проситель, он начинает с нехватки и вымаливания перевода [9].
Итак, Беньямин (вслед за ним и Деррида) утверждает, что это оригинал нуждается в переводе, он хочет быть переведенным, он «вымаливает» этот перевод, точнее, -переводы. Вот и получается, что именно «второе своим запаздыванием создает возможность первого» [10. С. 90]. Сам Деррида писал, что если переводчик не возмещает и не копирует оригинал, то потому, что последний переживает и трансформируется. Перевод на самом деле будет моментом его собственного роста, он в нем пополнится - увеличиваясь. Ведь обязательно нужно, чтобы рост, и именно в этом «семенная» логика должна была навязать себя Беньямину, не дал место какой угодно форме в каком угодно направлении. Рост должен совершить, довершить, пополнить [9].
Такой, далекий от традиционного лингвистического и даже герменевтического, взгляд на перевод привел к самому, наверное, радикальному переосмыслению феноменологической сущности перевода, отношений двух текстов - оригинала и перевода. Деконструктивисты строят свои рассуждения о переводе как последовательный ряд «а что если»-предположений. Среди них можно назвать следующие: 1. Что если предположить, что оригинальный текст зависит от перевода. 2. Что если предположить, что оригинал прекращает свое существование в том случае, если он не переводится. 3. Что если жизнь оригинала зависит не от его собственного «качества», а от качества перевода. 4. Что если смысл оригинала определяется не им самим, а его переводом. 5. Что если оригинал не имеет фиксированной идентичности (самотождественно-сти), а она меняется при каждом новом переводе. 6. Что существует до оригинала - «Идея», «Форма», «Предмет», «Ничего». И в конце концов деконструктивисты заходят так далеко, что высказывают и такое вполне «ипсошшоп^ешу» («бредовое») предположение: а что если не мы создаем переводной текст, а этот самый текст «пишет нас».
В основе всех деконструктивистских «что если»-вопросов лежит панъязыковая концепция мира и сознания, согласно которой, наш мир - это семиотический континуум, а вся наша деятельность - это непрерывный семиозис, непрерывный процесс означивания («the chain of signification»), в котором нет и не может быть никаких «первичных» сущностей. Следовательно, оригинала как первичного текста не существует, для его бытия необходим перевод. В переводе же единственное, что мы наблюдаем, - это связь языка не с объектами, а с самим языком. Следовательно, «the chain of signification» - это есть движение назад: переведенный текст становится переводом другого, ранее переведенного текста, который, в свою очередь, есть также перевод и т.д. Таким образом, этот процесс означивания благодаря деконструкции, благодаря поиску «следов» прошлых дискурсивных практик, уводит нас в ту допереводную область, где оригинала еще (или уже») нет. Для деконструктивистов перевод ассоциируется с чувством дороги, ведущей в новое место, и чувство это связано с ощущением расширения (увеличения) пространства, которое переводчик завоевывает.
Т акое видение феномена перевода освобождает теорию от рассмотрения перевода в терминах подобия, в
терминах эквивалентности. И, конечно, стирается грань между категориями первичности и вторичности, между оригиналом и переводом как первичным и вторичным текстами, поскольку все тексты являются одновременно и оригиналами, и переводами, и первичными, и вторичными. Однако отношения конкретного (пусть и условного) оригинала и его перевода нельзя назвать «паритетными»: текст перевода доминирует.
Итак, и в герменевтической концепции Гадамера, и в деконструктивизме Деррида перевод понимается как интерпретативный процесс, но сам этот процесс и его результат философы видят по-разному. Если для Гадамера перевод всегда «яснее и примитивнее оригинала», это просто «набор букв, из которых вынули дух», то для Деррида перевод - это момент роста оригинала, который сам «вымаливает перевод». Диалог философов остался незаконченным, поскольку, как считает Гадамер, «ни одно слово не является последним, как нет и первого слова. Каждое слово само всегда является ответом и всегда само обозначает место нового вопроса» [11. С. 245]. Нет и, видимо, не может быть последнего слова и в разговоре о таком противоречивом сложном феномене, каким является перевод. В данном случае, действительно, любой ответ рождает новый вопрос, точнее - вопросы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Benjamin A.E. Translation and the Nature of Philosophy: A New Theory of Words. L., 1989.
2. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.
3. Schopenhauer A. On Language and Words // Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida / Ed. by R. Schulte, J. Biguenet. Chicago, 1992. P. 32-35.
4. Верещагин E.M., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. М.: Русский язык, 1980.
5. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988.
6. Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.
7. Ман П. де. Вместо заключения: о «Задаче переводчика» Вальтера Беньямина // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 2000. № 5. С. 158-185.
8. Беньямин В. Задача переводчика. Предисловие к переводу «Парижских картин» Бодлера. http://wwh.nsys.by:8101/klinamen/fila10.html
9. Деррида Ж. Вокруг вавилонских башен. http://wwh.nsys.by:8101/klinamen/fila11.html
10. Современная западная философия: Словарь. М.: Политиздат, 1991.
11. Гадамер Х.-Г. Деконструкция и герменевтика // Герменевтика и деконструкция. СПб., 1999. С. 243-254.
Статья представлена кафедрой иностранных языков, лингвистики и межкультурной коммуникации гуманитарного факультета Пермского государственного технического университета, поступила в секцию «Иностранные языки» научной редакции «Филологические науки» 8 февраля 2005 г.
