CC BY
30
\ НАУЧНЫЙ ДИСПУТ \
Перспективна ли «новая модель роста»?
Мы продолжаем обсуждение документа «Стратегия-2020. Новая модель экономического роста —
новая социальная политика».
Согласно официальной информации, над докладом «Стратегия-2020» более года работали около 1100 специалистов высшей квалификации, объединенных в два десятка групп. За это время участники проекта могли бы написать несколько сот научных статей — обзоров, где был бы обобщен опыт догоняющего и инновационного развития многих стран, дан анализ успешных и безуспешных стратегий модернизации, суммированы результаты новейших исследований по наиболее фундаментальным и спорным проблемам. К сожалению, ничего этого сделано не было.
Разумеется, многие из привлеченных экспертов не принимали или почти не принимали участия в написании доклада. Автор этой заметки был включен в состав одной из групп, но смог участвовать лишь в одном ее заседании. Кроме того, я был приглашен руководителями проекта для обсуждения одного из вариантов первой главы доклада в ноябре 2011 года, а в марте 2012-го участвовал в обсуждении доклада, организованном Минэкономразвития. Таким образом, я имел возможность высказать свои замечания. В окончательном варианте я нашел лишь незначительные изменения, базовая концепция осталась неизменной. Соответственно, остались неизменными и мои основные претензии к докладу. Дальнейшее изложение соответствует текстам, озвученным мной на указанных заседаниях.
В короткой заметке нет места для детального обсуждения документа объемом 864 страницы, написанного очень неровно и на разные темы. Ограничусь лишь рассмотрением предисловия и первой главы, где содержится основная концепция предлагаемой стратегии. При этом я не утверждаю, что тексты всех глав целиком опираются на эту концепцию, и вполне допускаю, что к содержанию других глав моя критика неприменима вовсе. Собственно говоря, мое главное замечание уже содержится в первом абзаце этой заметки.
1. Предлагаемая концепция никак не соотнесена ни с опытом догоняющего развития, ни с результатами новейших теоретических исследований. Видимо, вследствие этого она основана на весьма спорных положениях.
2. Из текста неясно, в чем состоит провозглашенная в заголовке новая модель роста. Создается впечатление, что экономическая политика должна обеспечить макростабильность, снизить инфляцию, улучшить институты и образование, а быстрый рост (5% в год) начнется
и будет продолжаться сам собой. В первой главе нет ни слова о роли государства в осуществлении широкомасштабных проектов модернизации, о планировании. Уже во второй главе в крошечном разделе о «новой промышленной политике» разъясняется: «Выбор приоритетов промышленной политики должен осуществляться самим бизнесом в рамках реализуемых им инвестиционных проектов» (с. 53). То есть речь не идет о государственной промышленной политике. Но такой подход решительно противоречит опыту большинства стран, решивших задачи догоняющего развития, опыту современного Китая и других быстро растущих экономик, где приоритеты определяются в диалоге государства, бизнеса и общества. В современных теориях общественного сектора, международной торговли, теориях развития особое внимание уделяется факторам, обусловливающим государственное вмешательство, — экстерналиям, общественным благам, несостоятельности рынка, эффекту молодой отрасли, несовершенству конкуренции и т.п. Принятый в первой главе подход противоречит и современным тенденциям трансформации капитализма. Запад решительно отказывается от концепции невмешательства государства в экономику и настойчиво ищет новые формы взаимодействия государства, бизнеса и науки, такие как Форсайт, частно-государственное партнерство,1 технологические платформы, стратегическое планирование и т.п. Наконец, такой подход игнорирует тенденции становления соответствующих институтов в России.2
Создается впечатление, что рецепты первой главы зиждятся на идеологии, близкой к идеологии Вашингтонского консенсуса, но теперь вместо используемого Стиглицем термина «рыночный фундаментализм» более уместно говорить об институциональном рыночном фундаментализме. Перефразируя определение института Лонгвью (см. Шр://тх1да\«\«.Ыиепс. сотДахопотуДегт/2070/0), можно определить последний как «квазирелигиозную веру» в то, что при хороших институтах (отсутствии коррупции, эффективной судебной системе и т.п.) «нерегулируемые рынки будут каким-то образом обеспечивать наилучшие возможные результаты». Между тем, сопоставляя послевоенное развитие Индии и Китая или более недавнюю историю Чили и России, Украины и Белоруссии, легко убедиться в том, что высокое качество институтов не является ни необходимым, ни достаточным условием быстрого роста.
Виктор
полтерович,
заведующий лабораторией математической экономики ЦЭМИ РАН, замдиректора Московской школы экономики МГУ, академик РАН
В частности, Чили, превосходящая по «бес-коррупционности» США, Францию, Испанию, Италию (см. Corruption Perceptions Index 2011), страна с почти европейским качеством демократии (индекс демократии выше, чем для Израиля; см. Democracy Index 2011), превосходящая по индексу экономической свободы и США, и все европейские страны,3 — никак не может освободиться от ресурсной зависимости, а «плетущаяся в хвосте» по всем этим показателям Россия за последние 10 лет обогнала Чили по душевому ВНП.4
3. Улучшение институтов, устранение административных барьеров указаны как вторая характерная черта «новой модели роста». Первой названа макростабильность, а в качестве первостепенной задачи постулируется «последовательная ориентация на снижение инфляции»,5 которая «повысит склонность к сбережениям и долгосрочному инвестированию» (с. 4). «Главным приоритетом (денежной политики. — В.П.) становится снижение инфляции до уровня ниже 5%» (с. 24)." Вместе с тем при невысокой инфляции характер связи между ней и сбережениями отнюдь не очевиден. Исследуя эту связь на обширной базе данных за 30 лет, авторы статьи Loyaza et al (1999, p. 13) пишут: «Мы обнаруживаем, что <...> снижение инфляции на 10 процентных пунктов уменьшает частные сбережения на 1 процентный пункт». Положительное влияние инфляции на сбережения, казалось бы, противоречащее теории, наблюдалось в целом ряде исследований (см., в частности, Heer and Sussmuth, 200").
Еще один аргумент против чрезмерного снижения инфляции — ее неоднозначное влияние на экономический рост. Этот вопрос рассмотрен в моей статье 200" года. Основной вывод состоит в том, что для каждой страны на каждом временном отрезке имеется свой порог инфляции, так что дальнейшее ее снижение тормозит рост. В последние годы появился ряд работ, подтверждающих этот вывод. Например, в работе Mohanty et al (2011) порог для Индии оценен в 5,5%, а в статье Mubarik (2005) дана оценка для Пакистана — 9%.
Как бы то ни было, прежде чем в столь ответственном тексте ставить задачу снижения инфляции до 5%, следовало бы тщательно изучить этот вопрос. Заметим, кстати, что в Чили за последние 10 лет инфляция превысила уровень в 5% лишь единожды, в кризисный 2008 год.
18 ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ | № 5 (121) 2012
\ТРЕНДЫ И ПРОГНОЗЫ \
4. Провозглашенная в первой главе «новая социальная политика» раскрыта еще более туманно, чем «новая модель роста». На с. 6 читаем: «В целом необходимо увеличение бюджетных расходов (4% ВВП к 2020 году). В целях сохранения макроэкономической стабильности часть этих расходов должна быть компенсирована сокращением расходов по другим статьям (в Стратегии содержатся предложения по сокращению существующих расходов на 2% ВВП)». Является ли увеличение увеличением, если оно «компенсировано сокращением»?
Из текста следует, что увеличение бюджетных расходов связано с политикой в отношении среднего и креативного классов: «...новая социальная политика должна полнее учитывать интересы тех слоев общества, которые способны реализовать потенциал инновационного развития. Она призвана создавать комфортные условия для реализации такого потенциала и соответствовать более высоким социальным стандартам. С экономической точки зрения это представители среднего класса, доходы и социальные установки которых позволяют им выбирать модели трудового поведения и потребления. С культурной точки зрения это люди с высшим образованием, относящиеся к креативному классу (по меньшей мере, потенциально)» (с. 4).
По оптимистическим оценкам, в России к среднему классу относится 20-30% населения. Будем поддерживать именно их? А почему это не нарушит социальную стабильность? Я бы еще понял, если бы речь шла о расширении среднего класса, но об этом не говорится. И еще вопрос: конечно, креативный класс важен не только для инновационного, но и для догоняющего развития, однако как быть с нехваткой квалифицированных рабочих? А что делать с растущим неравенством доходов?
Сосредоточение социальной политики на группе относительно состоятельных граждан — идея действительно неожиданная для XXI века. Хотелось бы иметь аргументы в пользу ее реализуемости и эффективности.
5. Предлагаемая концепция опирается на ряд других неточных аргументов. Например, как об установленном факте говорится о наличии в России голландской болезни, утверждается, что в прошедшем десятилетии доходы населения России существенно опережали рост производительности. Между тем расчеты показывают, что в России голландская болезнь в ее классическом варианте не наблюдается и речь может идти лишь о ее более слабой модификации (БивЬуа, Уо1сИкоуа; о проклятии ресурсов применительно к России см. Тге1втап). Тезис об опережающем росте заработной платы (составляющей около двух третей от доходов) подвергнут серьезному сомнению в работе Р. Капелюшникова, где резонно указано на необходимость при таком
цен и для зарплаты, и для выпуска. Вот что он пишет: «С одной стороны, потребительские цены росли намного медленнее номинальной заработной платы, так что реальные доходы и уровень благосостояния работников увеличивались, причем высокими темпами. С другой стороны, цены производителей росли намного быстрее номинальной заработной платы (по крайней мере, в промышленности), так что с точки зрения предприятий рабочая сила непрерывно дешевела, причем так же высокими темпами. Этим уникальным стечением обстоятельств был сформирован потенциал для развертывания энергичного экономического роста» (с. 46). Вывод относится к 2004-2007 годам. Если он верен, то не вполне корректен исходный пункт рассуждений первой главы о том, что до сих пор драйвером роста был спрос, а теперь надо переходить к «экономике предложения». Авторам установочного документа следовало принять во внимание результаты новейших исследований.
В первой главе говорится о догоняющем развитии, однако соответствующие принципы научно-технической политики
не обсуждаются вовсе. В третьей главе термин «догоняющее развитие» исчезает,7 и становится ясно, что «новая модель роста» опирается на старую и многократно доказавшую свою неэффективность политику «большого скачка» — непосредственного перехода от отсталой к инновационной экономике.
Приходится с великим сожалением констатировать, что, несмотря на все усилия российского экономического экспертного сообщества, мы пока не имеем внятной, обоснованной
программы дальнейшего развития России. Можно сказать, терпим очередное поражение. Разумеется, нам необходимы и сбалансированность бюджета, и не слишком высокая инфляция, и улучшение делового климата, и повышение качества человеческого капитала, и продуманная социальная политика. Но всего этого недостаточно для решения задачи догоняющего развития. Нужна центральная идея, которая имела бы шансы объединить общество и резко повысить производительность труда россиян. Повсеместное заимствование передовых производственных и управленческих технологий с постепенным переходом к инновационному развитию могло бы стать центральной задачей, решение которой позволило бы нашей стране войти в пул европейских экономик в течение 15-20 лет. Для этого необходимы новые институты. Я полагаю, что на роль «мотора» могла бы претендовать специальная система управления ростом, включающая национальную инновационную систему, индикативное планирование и синхронизацию различных видов экономической политики для создания и реализации широкомасштабных модернизационных проектов (см. Полтерович, 2010; Полтерович, 2011). Наверняка многие из конкретных предложений, представленных в докладе, нашли бы применение и в рамках этой концепции, нуждающейся, конечно, в более глубокой проработке.
1 Во второй главе частногосударственное партнерство упоминается лишь в связи
с оборонными и стратегическими отраслями. Говорится о необходимости механизмов обратной связи с бизнес-сообществом (с. 54), но остается неясным, для чего именно нужны эти механизмы.
2 Формально в первой главе содержится осуждение концепции минималистского государства.
На с. 15 читаем: «Господствовавшее в конце XX века пред-
ставление о том, что минимальное государство в наибольшей степени способствует успеху догоняющего развития, не подтверждается эмпирикой историй успеха: роль государства выглядит шире и значительнее. Вместе с тем принципиальным является то, что государство должно дополнять, но не подменять рынок; государственное вмешательство не должно искажать рыночные стимулы, только в этом случае оно будет содействовать успеху, а не
препятствовать ему». Однако выделенный авторами тезис ошибочен (например,недофинансирование общественных благ и инновационных (модернизационных)проектов возникает как раз под влиянием «рыночных стимулов»); видимо, он и наложил отпечаток на всю концепцию.
3 См. http://www.heritage.org/ index/ranking.
4 См. http://data.worldbank.org/ indicator/NY.GNP.PCAP.PP.CD.
5 Загадочным для меня образом
на с. 16 говорится о необходимости поддерживать инфляцию на уровне, не превышающем 10%, — тезис, с которым было бы гораздо легче согласиться.
6 Здесь и далее в приведенных цитатах воспроизводится жирный шрифт, использованный авторами доклада.
7 Зато упоминаются технологические платформы и в явной форме говорится о необходимости государственной поддержки экспортных отраслей.
Список использованной литературы
1. Капелюшников, Р.И. Производительность труда и стоимость рабочей силы: как рождаются статистические иллюзии. Препринт WP3/2009/01 Серия WP3. — М.: ГУ-ВШЭ, 2009.
2. Полтерович, В.М. Снижение инфляции не должно быть главной целью правительства России. — Экономическая наука современной России. —
2006. — №2 (33).
3. Полтерович, В.М. (ред.). Стратегия модернизации российской экономики. — СПб.: Алетейя, 2010.
4. Полтерович, В.М. Региональные институты модернизации. — Экономическая наука современной России. — 2011. — №4 (55).
5. Стратегия-2020. Новая модель роста — новая социальная политика. Итоговый доклад о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года. Март 2012.
6. URL: http://www.hse.ru/data/2012/03/14/1265002218/itog.pdf.
7. Corruption Perceptions Index 2011
(C:\Users\Polterov\AppData\Local\Microsoft\Windows\Temporary Internet
Files\Content.IE5\AL8 KUBMU\TI_CPI_2011_report_view.pdf).
8. Democracy index 2011 (http://www.sida.se/Global/About%20 Sida/S%C3 %A5%20 arbetar%20 vi/EIU_Democracy_Index_Dec2011.pdf).
9. Heer, Burkhard and Bernd Sussmuth, The Savings-Inflation Puzzle. — CESifo Working Paper Series №1645, January 2006.
10. Loayza, Norman, Klaus Schmidt-Hebbel and Luis Serven, What drives private savings across the world? — Central Bank of Chile, Working Paper №47, 1999.
11. Mohanty D., A.B. Chakraborty, A. Das and J. John, Inflation Threshold in India: An Empirical Investigation. — RBI Working Paper Series, 2011.
12. Mubarik Yasir Ali, Inflation and Growth: An Estimate of the Threshold Level of Inflation in Pakistan SBP-Research Bulletin, 2005. — Vol. 1, №1.
13. Suslova Elena & Natalya Volchkova, Human Capital, Industrial Growth and Resource Curse. — Working Paper №13. — M.: Publishing House of SU HSE,
2007.
14. Treisman Daniel, Rethinking Russia: Is Russia Cursed by Oil? — Journal of International Affairs. — Vol. 63, №2. — Spring/Summer 2010. —
P. 85-102.
сравнении ИСПОЛЬЗОВаТЬ один и тот же индекс Ключевые слова: качество институтов, догоняющее развитие, промышленная политика, заимствование технологий, индикативное планирование.
\ ТРЕНДЫ И ПРОГНОЗЫ \ прямые инвестиции / № 5 (121) 2012 19
