CC BY
16Наумова Г.Р., д.и.н. (МГУ)
Научное наследие В.А. Плугина
в историографии истории России
Оценивая значение научного творчества В.А. Плугина для российской историографии, мы отдаём себе отчёт в том, что делаем лишь первый шаг. Чувствительный, или, точнее, чувствующий ум Владимира Александровича может быть охарактеризован как явление историографии в первую очередь, а может быть исключительно историографии истории России. Чувствительный «русский ум»4 В.А. Плугина несомненно был научным в общепризнанном значении этого понятия.
Очевидно, что его творчество неотделимо и от проблемной историографии целого ряда тем российской истории. Он изучал историческую действительность России разных эпох, от Древней Руси до Великой Отечественной войны. Но вершиной его творчества стало исследование «трудов и дней Андрея Рублёва». Именно при постижении этого явления народной жизни особенно ярко проступили черты научного почерка учёного.
Сразу оговоримся, что подход с позиции актуализируемой сегодня «интеллектуальной истории» был бы, скорее всего, непригоден для оценки творчества Плугина. В первую очередь потому, что распространение парадигмы «интеллектуальной истории» базируется на посылке об изменении природы исторического познания и природы исторического знания вообще. Природа этой трансформации коренится, с точки зрения приверженцев идеологии «интеллектуальной истории», в глобализации, оказавшей, по их мнению, радикальное воздействие на экономику и политику в мире. Она якобы спровоцировала интеллектуальную реакцию, пробудив интерес к миграционным процессам в мире, к мобилизующей роли этнического сознания, к «глобальной истории» и т.д.
Носители идеи «интеллектуальной истории» вновь задают старые идеологические вопросы: «Что даёт история для решения наболевших вопросов существования людей в становящемся всё теснее и всё взрывоопаснее мире?»5. Научное творчество В.А. Плугина явно не укладывается в створ ответов на этот и аналогичные простые вопросы, предлагающие историкам если не оправдываться за своё творчество, то, по крайней мере, искать специальной социальной санкции.
Плугину была свойственна высокая форма сосредоточенности на предмете исследования. Причём индивидуальный почерк учёного создавал реальную возможность для преодоления дистанции, которая неизбежно существует между историком и той действительностью, которую он изуча-
4 Подробно об этом см.: Павлов И.П. Рефлекс свободы. М.-СПб., 2011. С. 125.
5 Репина Л.П. Историческая наука на рубеже ХХ-ХХ1 вв.: социальные теории и историографическая практика. М.: Кругъ, 2011. С.14.
ет. Тем более, когда учёный изучает давно прошедшее, оставившее едва уловимый психологический след, трудно интерпретируемый духовный образ и едва заметные материальные знаки.
Над главной своей темой, темой Андрея Рублёва, Плугин работал постоянно и был в этом творчески неутомим. Как истинный учёный он развивал свои представления об объекте изучения, о той действительности, которая ему открывалась. Он прямо говорит и об эволюции своих взглядов: «Если раньше нас интересовало отражение в искусстве великого мастера философско-богословских движений и течений его эпохи, таких злободневных и вместе с тем вечных этических вопросов человеческого бытия, как вопросы общественной справедливости, нелицеприятного, праведного суда, то главная внутренняя тема настоящей книги, углубляющая представление о фундаментальных основах мировидения художника, -участие Андрея Рублёва в духовных исканиях русского общества, в борьбе русского народа за решение стоявших перед ним исторических национальных задач, за преодоление "ненавистной розни мира сего"»6.
Благодаря творчеству Плугина нам открылось мировоззрение русского человека эпохи, важнейшей для становления исторического сознания народа, - эпохи Сергия Радонежского. Был брошен мост между Иларионом и Филофеем. Плугин первым из историков задался вопросом, какова роль в духовном формировании Рублёва национальных художественных и культурных традиций и что они собой представляли? Он изучает произведения иконописца во всей сложности их связей с исторической действительностью.
Так выявляются через свойства художественно-декоративной системы Рублёва компоненты определённой структуры мировоззрения. Мировоззрение трактовалось Плугиным как порождение конкретной культурной, идеологической и политической ситуации: «Ведь стиль - понятие сложное и многоуровневое. Он характеризует и художественную школу, в недрах которой сложился живописец, и его реальное творческое окружение, и эпоху, которую он переживал вместе со своим народом, и, наконец, его собственную индивидуальность, творческую самобытность. Равнодействующую всех художественных и духовно-культурных векторов, охватываемых понятием стиля, можно квалифицировать в итоге как категорию по
7
преимуществу мировоззренческую» .
Исследовательские научные методы Плугина были под стать той действительности, которую он постигал. Сам он, говоря о направлении своего историко-биографического подхода к жизни и творчеству Рублёва, подчёркивал, что кроме простых биографических сведений надо искать и находить ответы на вопросы, где и когда привили ему любовь к живописи,
6 Плугин В.А. Мастер Святой Троицы. Труды и дни Андрея Рублёва. М.: Издательство объединения «Мосгорархив», 2001. С. 12.
7 Там же. С. 11.
где и когда он сделал первые шаги в искусстве, кто был в числе его товарищей и продолжателей. Изучая биографию Рублёва необходимо тщательно выявлять литературные тексты, которые могли вдохновлять художника, внимательно вчитываться в них. Научные принципы Владимира Александровича толкали его к созданию системы, открытой для реконструкции и поиска.
Под стать этому подходу и его взгляд на категорию времени. Время - это, для Плугина, не простая хронология событий; это для него категория качествования: «И вот на этой зыбкой грани, когда Рублёв либо ещё не появился, либо только-только появляется перед нами из исторического небытия (грани не столько, впрочем, хронологической, сколько качественной), мы попытаемся рассмотреть проблему участия художника в создании Бла-
о
говещенского иконостаса» . Историческое бытие или небытие - вот значимые для учёного категории. Из исторического небытия проявляется изучаемая им действительность.
Так же и пространство. Плугин наблюдает два пространства: имеющее три измерения и сакральное пространство иного мира, явленное в обратной перспективе, и обнаруживает их совмещение в иконе и иконостасе: «Перекрыв пространство алтаря на всю ширину и приблизительно на две трети высоты (на уровне конхи абсиды), русский высокий иконостас выполнил свою основную задачу - способствовать усилению сакрализации, драматизации, мистической таинственности богослужения, то есть тех качеств и особенностей, которые характеризовали литургическое дей-
9
ство в эпоху распространения исихазма» .
Плугин не просто был знатоком источников. Скорее всего, он умел сливаться с источниками, образовывать особую систему, в которой не было отдельно письменных, отдельно изобразительных, отдельно устных памятников. Рука об руку шли для него письменная традиция и устная легенда о Рублёве. Он был окружён его образами, даже не имея их перед глазами. При этом впечатляет строгость его атрибуций, находчивость при пересмотре привычных атрибуций памятников, блестящие навыки реконструкции.
Особенно ярко и наглядно черты научного почерка Владимира Александровича выявились при изучении «Троицы». Здесь всё: и значение и эволюция Троичной темы, происхождение и датировка памятника, особенности её формы и содержания, и поиск аналогичных по сюжету памятников средневекового искусства Православного мира. А главное - осмысливание исторической обусловленности появления этого памятника. Причём осмысление на всех возможных уровнях и срезах. Мы скажем: глубо-
Там же. С. 21.
Там же. С. 447.
8
чайшее источниковедение, историческое источниковедение изобразительных источников, и упростим тем самым метод, которым владел Плугин.
При всей важности научного метода историку, в том числе преподавателю, не следует недооценивать роль слова. Подбирать слова, уточнять их смыслы, приспосабливать глубину слова к выражаемому им научному выводу не всегда просто. Плугин был чрезвычайно глубоко исторически начитан. Его научный язык, его устная речь, его научно-популярный слог отличаются точностью, ясностью и одновременно лёгкостью. Природа этих свойств - в эмпирической и экспериментальной фундированности научного творчества учёного. Он не рассуждал с чужих слов. Его наблюдения и выводы были глубоко индивидуальны и базировались на взаимодействии с изучавшейся им действительностью. Слово как «прорывы в вечность»!
Как учёный Плугин был неудобен и строптив, как профессор - требователен и лоялен. Страстность и неуступчивость Владимира Александровича проявлялась в научной критике оппонентов, с которыми он не соглашался. Тема Рублёва была для него особенной.
Вот поучительная во всех смыслах реакция Владимира Александровича на книгу двух известных археологов10. Авторы учебного пособия сформулировали своё отношение к советской научной практике через утверждение о наличии «неправомерных перекосов», связанных с чрезмерным вниманием к некоторым проблемам древнерусского церковного искусства, например творчеству Андрея Рублёва.
Плугин отбил удар, прибегнув к таким вполне научно корректным определениям: «нечто невероятное», «от откровений захватывает дух», «с какой целью два доктора-археолога предали гласности свою неосведомлённость в вопросах древнерусской живописи». А назвав учреждения, поддержавшие издание пособия, коснулся и вопросов образования: «Вот какие серьёзные организации озаботились тем, чтобы обеспечить воспитание у студентов глухоты к прекрасному и пренебрежения к памяти одного из величайших людей России»11.
Неуступчивость и неудобность Плугина не следует трактовать, как традиционно свойственное нашей интеллектуальной элите тяготение к некой абсолютной свободе мысли. Учёный в тонкости владел историографическим методом. Он прекрасно знал всё, что писалось и говорилось о предмете его внимания до него, вместе с ним, какие гипотезы уже назрели. Начиная своё исследование дней Рублёва, он настойчиво формулирует: «Мы по-прежнему плохо знаем историю создания рублёвских произведений, даже таких, постоянно находящихся в центре внимания исследовате-
10 Беляев Л.А., Чернецов А.В. Русские церковные древности. Археология христианских древностей средневековой Руси. М., 1996.
11 Плугин В.А. Мастер Святой Троицы. Труды и дни Андрея Рублёва. М.: Издательство объединения «Мосгорархив», 2001. С. 14.
лей, как «Троица» или Звенигородский чин. Крайне неудовлетворительно разбираемся в их глубинном образном содержании и мировоззренческой сущности. Очень приблизительно представляем творческую лабораторию мастера, специфику его художественного мышления и изобразительного языка, этические и эстетические идеалы, краеугольные основы мировиде-ния»12.
Творчество Плугина прекрасно вписывается в характеристику особенностей русской научной исторической школы. Его принадлежность к советской историографии истории России также очевидна. Метод, предложенный в своё время Л.П. Карсавиным, подходы, знакомые нам по творческому наследию П.А. Флоренского, то, что с блеском было реализовано академиком Б.А. Рыбаковым в том числе в его фундаментальном исследовании «Ремесло Древней Руси», получили дальнейшее развитие в творческом методе Плугина. Одновременно благодаря творчеству Владимира Александровича Плугина мы можем судить о тех реальных практиках, которые развивали отечественную историческую науку во второй половине ХХ века, в период методологического поиска, разрыхлившего почву советской науки.
12 Там же. С.10.
