CC BY
118
УДК 127.34
НАУЧНО-ЭТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЭТИКИ ПРАВА Б.А. КИСТЯКОВСКОГО
Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого
В.Г. ОЛЕФИРЕНКО
Статья посвящена научно-этическим основаниям этики права Б.А. Кистя-ковского. В статье рассматриваются основные трактовки права в России, определяется связь между правосознанием и правом. Анализируется роль религии в русской культуре и правосознании. Анализируется роль философии Канта для русской философской традиции.
Ключевые слова: этика, право, правосознание, философия.
е-таіі: рИі-leo@tspu.tula.ru
Б.А. Кистяковский считал, что русское общество недооценивает истинную сущность права, поскольку не готово рассматривать его как самостоятельную силу, созидающую формы общественной и индивидуальной жизни. Специфика западноевропейского правосознания, ставящего право на верхнюю ступень иерархии социальных ценностей, определяла то, что осмысление права всегда протекало в «юридической» плоскости: «плохому» государственному закону противопоставлялось «хорошее» естественное право. В России же данной традиции не существовало. «В российском правосознании, — отмечает современный российский ученый А.В. Поляков, — отсутствовала дихотомическая доминанта «право — закон» и поэтому «плохому» праву (закону) противопоставлялась православная нравственность (совесть), призванная выполнять ту же функцию высшей инстанции над правом-законом, какую в Западной Европе играло естественное право»1.
Таким образом, для западного философского мышления идея Б.А. Кистяков-ского о понимании права как «самостоятельной силы» обычно увязывалась с концепцией естественного права. В России же эта традиция мысли была развита слабо, и, возможно, в силу этого обстоятельства многие русские сторонники идеи «возрождения» естественного права в дальнейшем эволюционировали в сторону религиозной концепции права. Так, один П. И. Новгородцев — первоначально один из лидеров доктрины «возрождения» естественного права — анализируя особенности русской философии права, особо отмечал ее самобытные черты, коренным образом отличающие ее от западноевропейской. Это связано со специфическим характером русского мировоззрения, системой ценностей и русской культурой. Понимание права в русской философии, и здесь П.И. Новгородцев близок к идеям консерваторов, тесно связано с культурными традициями народа, с его нравами и обычаями. Как часть культуры право — это духовное и религиозное творчество всего народа, которое может быть действенным только в том случае, когда право будет связано с религией и нравственностью. Именно через эту связь проявляется особое «отношение народа к высшим тайнам и задачам жизни», в которых «западная философия права еще не увидела для себя проблемы»2.
Но как именно право должно быть связано с нравственностью и религией? В русской культуре, по мнению П.И. Новгородцева, судьба права и государства зависит в первую очередь от того, в какое отношение человек ставит себя к Богу. Поэтому «не конституции, а религии образуют высший продукт духовного творчества и высшую цель жизни. Не государство, а церковь воплощает с величайшей глубиной и полнотой истинную цель истории и культуры»3. Вместе с тем, главная задача нравственного идеализма, как продолжателя традиций классической естественно-правовой школы,
1 Поляков А. В. Может ли право быть неправым? Некоторые аспекты дореволюционного российского правопонимания // Правоведение. - 1997. - № 4.
2 Новгородцев П. И. О своеобразных элементах русской философии права // Сочинения П.И. Новгородцева. - М., - 1995. - с.374.
3 Новгородцев П.И. О своеобразных элементах русской философии права // Сочинения П.И. Новгородцева. - М., - 1995. - с.376.
виделась в создании «идеальных начал правообразования в их неразрывной связи с моральной философией». Основные принципы этого направления прослеживались в положениях о «безусловном значении личности», в утверждении нравственной основы права, «его чистого идеального значения»4.
На рубеже двадцатого столетия в России получили признание новые формы философского идеализма, в котором проявились две различные тенденции. Первая была представлена различными вариантами метафизического и мистического идеализма, вторая — сторонниками ориентировавшегося на неокантианства научнофилософского идеализма.
Первая тенденция была представлена такими выдающимися мыслителями как Вл. С. Соловьев, Б.Н. Чичерин и их последователи. Следует отметить, что Б.А. Кистя-ковский положительно относился к этому влиятельному течению русской философской мысли. «Наши идеалисты-метафизики и мистики, — писал он, — связали свое направление с лучшими традициями метафизической философии и являются отчасти продолжателями ее наиболее передовых стремлений. В ее громадных сокровищах идейного творчества они могут черпать чрезвычайно богатое содержание для своей литературной и философской производительности»5.
В противоположность метафизическому идеализму идеализм научнофилософский остался был мало известен в России, но именно с этой формой философствования Б.А. Кистяковский связывал свои надежды на обновление интеллектуальной культуры русского общества. «По нашему глубокому убеждению, — писал он, — именно научно-философский идеализм способен внести плодотворные идеи в русскую духовную и общественную жизнь»6.
Под научно-философским идеализмом в данном случае имеется в виду неокантианство, переживавшее к началу XX в. бурный расцвет, поскольку именно это «новое кантианство», обогащенное гегелевской диалектикой и полузабытым к середине XIX в. платонизмом, смогло, как тогда казалось, найти объяснение необыкновенному успеху естественных наук в Новейшее время и поднять само философствование на уровень строгой науки.
Опираясь на букву учения Канта, неокантианцы — прежде всего, Г. Коген и Г. Риккерт — стремились выстроить новые системы философского знания «в духе Канта». Кантианцы, напротив, идейно следуя непосредственно за Кантом, строили свои концепции с тех или иных позиций так, чтобы откорректировать и дополнить лишь те части его системы, которые им казались недостаточно обоснованными, внутренне противоречивыми и потому ошибочными.
Ключевым моментом в различении кантианства и неокантианства становится решение философами проблемы «вещи самой по себе». В неокантианстве кантовская «вещь сама по себе» превращается в предмет познания, который понимается как бесконечно подлежащий определению, всегда только «заданный» познанию и никогда не «данный» предмет, а ее понятие получает новое значение — значение «пограничного понятия», «бесконечной задачи» познания, идеи, или регулятивного принципа, для унификации множественности опыта.
В формировании неокантианской программы особую роль сыграло учение Р.Г. Лотце о ценности как воплощении цели, которую должно реализовать, о значимости, имеющей логический (не-бытийственный) смысл, а также учение Ф.А. Ланге, в котором была сформулирована задача противопоставить как метафизическому идеализму («системной» философии Шеллинга и Гегеля), так и метафизическому («вульгарному») материализму. Важнейшими установками неокантианского движения стали: рационализм, новое содержание которого формируется в процессе пересмотра положений кантовского априоризма и понятия объективности, очищения теории познания от остатков психологизма, эмпиризма и антропологизма; сциентизм, или научность философии, что выразилось в признании логики, или теории (научного) познания, кон-
4 Там же. - с.305.
5 Кистяковский Б.А. В защиту научно-философского идеализма // Философия и социология права. - СПб., - 1998. - с.117.
6 Там же.
ституирующим ядром философии; систематичность и автономность философии как науки, выразившиеся в первую очередь в первых попытках рефлексии о ее методе; объединение идей кантианства и социализма в теорию социального идеала и народного просвещения; единство знания как основа единства культуры.
Основанием Баденской школы неокантианства стала кантовская идея качественного различия природы и свободы, что определило для баденцев выбор задачи философского исследования: она состоит в классификации научных суждений и самих наук в соответствии со спецификой их методов.
Обоснование В. Виндельбандом «ценностно-теоретического» критицизма, исследования Г. Риккерта и В. Виндельбанда об образовании понятий в номотетических и идеографических науках, о методологическом обосновании наук о духе, а также разработка Э. Ласком логики философии и, наконец, постановка в трудах Виндельбанда и Риккерта проблемы философии мировоззрения (философии как учения о мировоззрении) определили основные направления философской работы Баденской школы.
Марбургская школа поставила перед собой двойную задачу, что означало по сути «соединение систематической и исторической задачи» (Г. Коген): защитить философию Канта от «интерпретаций», которые были предприняты в ходе ее «переот-крытия» середины XIX в., и, соответственно, заново обосновать философию как теорию науки.
Выдвинутые Г. Когеном принципы «критического идеализма» привели к формулированию в рамках школы теории научного опыта, к теоретико-познавательному обоснованию этики и концепции этического социализма, этическо-эстетическому решению проблемы религии, функционально-методологическому пониманию эстетического как того, что рождается в результате «объединения» в индивидуальночувственном образе теоретических и практических форм объективации, и тем самым определили «характерную особенность этой школы», состоящую в стремлении создать охватывающую все отрасли знания систему философии.
В то же самое время их критическая программа имела общие принципы:
1.примат теории познания («логики»), точнее, теории научного познания в системе философских дисциплин. 2.теория и методология науки, открытая новейшим научным достижениям, и одновременно - отказ от любых попыток создания собственной натурфилософии. Свою задачу неокантианцы видели в философском объяснении и обосновании этих достижений с помощью модифицированного теоретикометодологического инструментария, разработанного некогда Кантом на основе положений ньютоновской механики. Критический метод Канта, развитый неокантианцами, получил название трансцендентального и позволил саму философию поднять на уровень науки; 3.отказ от построения классических теорий субъекта. Предпринята попытка полного очищения теории познания от психологизма и пересмотра понятий субъекта, субъектно-объектных отношений. 4.Обоснование и защита рациональности культуры. Культурфилософия неокантианства ведет свое происхождение от кантовского выражения «культура разума» и имеет значение не только для Баденской, но и для Марбургской школы. Свои поиски в области теории познания неокантианцы через анализ «образцовых» наук (математики и математического естествознания) распространили на все остальные науки и все «объективации» духовной жизни, то есть на все культурные феномены, что стало возможным благодаря понятию значимости: определенность значимости лежит в основе определенности культурных феноменов. Неокантианский критицизм может быть, поэтому, понят как трансцендентальнологическая философия культуры.
В идейном спектре российского философствования критицизм, идущий от Канта и неокантианцев, занял прочное место и во многом обусловил специфику целой эпохи - эпохи Серебряного века в российской культуре.
Прозвучавший на Западе призыв «назад к Канту» был услышан российскими мыслителями, общее содержание, доминирующие тенденции и главные направления развития философской мысли на Западе и в России характеризуются глубокими качественными различиями, а порой - противоположностью и даже оппозиционностью.
Можно выделить три наиболее характерных подхода к анализу учению Канта, определившихся в зависимости от занятых русскими мыслителями философских позиций.
Во-первых, анализ с позиции «естественнонаучного материализма», или позитивизма, предпринятый, прежде всего, М.И. Каринским. Его критика кантовского априоризма основывалась на признании достоверности чувственных данных и реальности внешних вещей, а также сомнении в постулируемой Кантом очевидности («умозрительности») априорных синтетических суждений и в обоснованности в его учении объективности познания, что сближало эту позицию с критическим реализмом А. Ри-ля и критическим позитивизмом Э. Лааса (Б.В. Яковенко). С подобных же позиций, называемых «идеал-реализмом» или «трансцендентальным реализмом», подходил к анализу кантовского учения Г.И. Челпанов.
Во-вторых, анализ учения Канта с позиции критического рационализма у А.И. Введенского - с позиции, близкой неокантианству, - в частности, в трактовке «вещей в себе» как непознаваемых и проблематичных, но в целом все же с ортодоксально кантианской позиции - ведь Введенский именно так подошел к решению ряда важнейших для критицизма вопросов: проблемы «данного» как «непосредственно» данного, в котором отсутствует какая бы то ни было «примесь теоретических истолкований» и которое сводится к «сумме живых ощущений»; к проблеме субъективизации познания; к принятию веры как этико-гносеологического феномена; к положительному решению проблемы существования метафизики.
В-третьих, анализ кантианства с позиций платоновского объективного идеализма и онтологизма, близкого к неоплатонизму (В.Н. Карпов, П.Д. Юркевич, В.С. Соловьев, С.Н. и Е.Н. Трубецкие, Л.М. Лопатин, С. Аскольдов (С.А. Алексеев), А.А. Козлов, Н.О. Лосский и др.). В этом можно увидеть парадоксальную симметрию подходу неокантианцев, для которых учение Платона тоже было во многом отправным пунктом в интерпретации Канта. Однако в отличие от русских религиозных мыслителей, стремящихся «исправить» и «преодолеть» Канта Платоном с тем, чтобы вернуться к тому же Платону, Плотину и через них к христианству, неокантианцы «углубляли» Канта, то есть пытались понять Канта посредством Платона, прочитанного с помощью трансцендентального метода. Благодаря особой интерпретации платоновского учения
об идеях, которые лишаются онтологического смысла и получают функциональное объяснение, Платон у неокантианцев выглядит не антиподом, а историческим предтечей кантовского критицизма.
Усилия большинства русских философов и, в первую очередь, мыслителей религиозно-метафизического направления по анализу и критике кантовских положений -даже в сфере теоретической философии, - имели целью «спасти» религиознонравственные основы православно-христианского мировоззрения. А чтобы нивелировать разрушающее эти основы влияние кантовского критицизма, спасению, - прежде всего, от неокантианской ревизии - подлежали «все плодотворные метафизические элементы» (С.Н. Трубецкой), содержавшиеся в кантовском учении. Такой подход к кантовскому критицизму можно объяснить слабым развитием в российских философских исследованиях теоретико-познавательной проблематики в целом при преимущественном внимании к злободневным социально-политическим и этическим вопросам.
На «защиту научно-философского идеализма» от идейной экспансии метафизического идеализма встали первые русские критицисты-идеалисты, появившиеся в России в первые годы ХХ в., среди которых, кроме Б.А. Кистяковского, были также Е.В. Спекторский и Д.М. Койген.
Широкое распространение идеалистических течений в русской философии Б.А. Кистяковский объясняет признанием русским обществом фундаментальности, самостоятельности и важности этической проблемы, «т.е. самостоятельности требований справедливости, самостоятельности этического долженствования и социального идеала»7.
Самостоятельность этической проблемы Б.А. Кистяковский связывает с тем фактом, что многие русские философы, подчиняясь методологическим требованиям, выдвинутым в социально-научных теориях и, в частности, в марксизме, исследовали социальные явления с естественно-научной точки зрения, т.е. старались объяснить их
7 Кистяковский Б.А. В защиту научно-философского идеализма // Философия и социология права. - СПб., - 1998. - с.117.
исключительно причинной зависимостью. Отвергнув натуралистическую социологию и марксизм как социально-философские системы, и не расходясь с ними как с позитивно-научными теориями, они должны были признать, что требования справедливости, нравственное долженствование и постулаты идеала не подчинены категории необходимости и не выводимы из нее. Признав это, они прониклись стремлением к самостоятельному познанию этической проблемы, т.е. всего того, что относится к области должного, а не необходимого.
Большинство идеалистов поспешило объявить, что постановка этической проблемы непосредственно наталкивает на проблему метафизическую. Так, Н.А. Бердяев отчетливо противопоставил исконный онтологизм русской философии трансцендентализму и рационализму философии немецкой. Главной претензией Бердяева к неокантианству стало то, что идеи и категории в неокантианской теории познания «не имеют носителя», что эта теория «не может выйти из заколдованного круга понятий и не находит путей к реальности, в глубь бытия», под которым он понимал «трансцендентное» «метафизическое» бытие «живой и индивидуальной субстанции», то есть бога. Именно поэтому, по Бердяеву, неокантианская теория познания не может претендовать «на общеобязательность и научность».
В.Ф. Эрн считал неокантианский рационализм несостоятельным из-за отсутствия в нем «всякой активности, всякого внутреннего «начала движения», то есть начала творческого, из чего следовало, что неокантианство осмысливает мир с «механической точки зрения» и потому по сути «антикультурно». Пропагандируя «свободу мысли» от всякого рода метафизики, неокантианский рационализм, по мнению Эрна, «освобождает мысль от всякого содержания» и тем самым превращается в философию «несуществования» («меонизма»).
Из этого был сделан вывод, что и решение этической проблемы невозможно без решения метафизической проблемы или что решение первой должно быть основано на решении второй. Однако и такая постановка вопроса скоро перестала удовлетворять некоторых идеалистов-метафизиков. Развивая свои идеи дальше, они объявили, что этика должна быть основана не на знании, а на вере, так как ее предпосылкой служит, вера в нравственный миропорядок и его верховного Творца. Отсюда вполне последовательным оказался переход от метафизики к мистике и даже к решению этической проблемы при помощи тех или иных традиционных вероучений.
Б.А. Кистяковский обратил внимание на ограниченность подобного подхода. «Такую систему взглядов, - писал он о воззрениях метафизических идеалистов, -нельзя опровергать научными доводами, так как последние бессильны против нее. Но и она совершенно бесплодна для научного познания... Всякое уклонение от научного решения этих задач помешает нашему идеализму превратиться в широкий поток научно-философского мышления. Оно сделает его движением лишь замкнутого круга лиц»8.
Особенно ярко неудовлетворенность научным знанием, как замечает Б.А. Кис-тяковский, проявляется у тех русских мыслителей, которые от марксизма перешли к мистицизму. Этот случай отрицательного отношения к науке представляет особенный интерес, потому что он явился следствием разочарования в знаниях, доставляемых социальными науками и социальной философией. «Наши мистики, - пишет Б.А. Кистяковский, - несомненно, возвращаются к Тертуллиану... и начинают проповедовать неотертуллианство. Объясняется это тем, что хотя они на словах и признают автономию каждой из двух областей, как веры, так и научного знания, в действительности же делают религиозную веру судьей над научным знанием и подвергают веру оценке со стороны научного знания»9.
Б.А. Кистяковский настаивал на необходимости именно научного, хотя и не естественно-научного, разрешения этической проблемы. Последняя, по его мнению, «является предметом вполне научного познания и должна быть прежде всего решена чисто
8 Кистяковский Б.А. В защиту научно-философского идеализма // Философия и социология права. - СПб., - 1998. - с.117.
9 Кистяковский Б.А. Проблема и задача социально-научного познания // Философия и социология права. - СПб., - 1998. - с.112.
научным путем»10. Он противопоставляет таким образом метафизическому решению этической проблемы ее научно-философское решение. Только научно-философское, а не метафизическое решение, по его мнению, обладает безусловной убедительностью, поскольку должно опираться на общеобязательные нормы мышления.
Б.А. Кистяковский отмечает, что исходная точка у идеалистов обоих направлений одна и та же. Как сторонники метафизического идеализма, так и сторонники научно-философского идеализма исходят из одних и тех же данных, признаваемых ими бесспорными. Данными этими являются факт оценки, т.е. суждения об истине и лжи, добре и зле, прекрасном и безобразном. Природа, со включением в нее и психического механизма человека, равнодушна к истине и лжи, добру и злу, прекрасному и безобразному; для нее то и другое одинаково необходимо. Оценка или оправдание одного и осуждение другого производится и создается только человеком в силу его духовных запросов. Наряду с законами природы, определяющими только то, что необходимо, Б.А. Кистяковский утверждает существование еще особых законов оценки, или норм, определяющих истину и ложь, добро и зло, прекрасное и уродливое. Именно факт установления особых законов оценки, или норм, свидетельствует об автономии человека, которая указывает на его свободу. Именно из факта самостоятельной оценки и автономии следует принцип самоценности человеческой личности и равноценности личностей между собой. В результате, основываясь на своей автономии и свободе, человек создает себе идеалы и требует их осуществления в действительности.
Это общие положения, из которых исходят и к которым приходят сторонники и метафизического, и научно-философского идеализма. Но отношение к этим мировоззренческим принципам тех и других различно. «Для метафизических идеалистов, -полагает Б.А. Кистяковский, - как факт самостоятельной оценки и автономии личности, так и принципы свободы, а также самоценности и равноценности личностей, так, наконец, и постулаты и высшие цели, выражаемые в земных и небесных идеалах, указывают, прежде всего, на известный ^ашсешиэ или на известные данные высшего сверхопытного порядка»11. Однако вместо исследования этих фактов и анализа принципов метафизические идеалисты видят в них самое достоверное указание на лежащие в их основании сущности, постижение которых должно производиться не путем научного познания, а путем метафизической интуиции и религиозной веры. В результате, возникают метафизически-религиозные системы, которые могут служить предметом веры, но не научного убеждения.
Иначе относятся к этим основным началам идеалистического мировоззрения сторонники научно-философского идеализма. «С точки зрения научно-философского идеализма, - полагает Б.А. Кистяковский, - переход от тех бесспорных данных оценки и автономии человека, которые лежат в основании этической проблемы, к метафизически сущему как к источнику их безусловно недопустим»12. «Поэтому, - пишет мыслитель, - признавая для себя бесплодность нарушения границы научного познания, научно-философский идеализм считает обязательным смирение перед нею, так как он может выполнить свои великие и обширные задачи, только идя другим путем. Задачи эти заключаются в чисто научной разработке как данных оценки и автономии личности, так и всех связанных с ними явлений духовной жизни человека»13.
Б.А. Кистяковский различает научную философию и естественную науку. Он даже полагает, что научной философии принадлежит историческое первенство перед естественными науками. Зародилась научная философия вместе с первыми логическими и этическими размышлениями софистов и Сократа. В диалогах Платона и в сочинениях по логике, этике и эстетике Аристотеля она была приведена в законченную систему.
Научная философия распадается на отдельные науки. В нее входят логика в широком смысле, которая в свою очередь состоит из теории познания, формальной
10 Там же. - с.118.
11 Там же. - с.119.
12 Кистяковский Б.А. Проблема и задача социально-научного познания // Философия и
социология права. - СПб., - 1998. - с.119.
13 Там же. - с.120.
логики и методологии, этика и эстетика. «В то время как естественные науки исследуют все совершающееся как необходимо происходящее, - пишет Б.А. Кистяковский, -отдельные дисциплины научной философии устанавливают и подвергают анализу долженствующее быть. Для естествознания высшим принципом является закон природы, для научной философии - нормы, или общеобязательные правила, теоретического мышления, практической деятельности и художественного творчества. Объединяющей категорией для всех естественных наук служит категория естественной необходимости; объединяющая категория для отдельных дисциплин научной философии выражается в сознании должного»14.
Именно эта идея получила свое философское осмысление в неокантианстве. «Критическую проверку, - пишет Б.А. Кистяковский, -оздоровляющий анализ и руководящие методологические указания, в которых нуждались все без исключения гуманитарно-научные дисциплины, слагавшиеся под влиянием самых различных, часто случайных идейных течений, могло создать только широкое философское движение. Таким и явилось неокантианство»15.
Выводы: На рубеже XX в. в России получили развитие новые формы философского идеализма, в котором проявились две различные тенденции. Первая была представлена различными вариантами метафизического и мистического идеализма, вторая - сторонниками научно-философского идеализма.
Первая тенденция, связанная с деятельностью таких авторитетных мыслителей как В. С. Соловьев, Б.Н. Чичерин. С научно-философским идеализмом, неокантианством, Б.А. Кистяковский связывал свои надежды на обновление интеллектуальной культуры русского общества, на формирование правовой культуры.
Самостоятельность этической проблемы мыслитель связывает с тем фактом, что многие русские философы, подчиняясь методологическим требованиям, выдвинутым в социально-научных теориях и, в частности, в марксизме, исследовали социальные явления с естественно-научной точки зрения, т.е. старались объяснить их исключительно причинной зависимостью. Отвергнув натуралистическую социологию и марксизм как социально-философские системы, и не расходясь с ними как с позитивно-научными теориями, они должны были признать, что требования справедливости, нравственное долженствование и постулаты идеала не подчинены категории необходимости и не выводимы из нее.
Признав это, русские философы призвали к самостоятельному познанию этической проблемы, всего того, что относится к области должного, а не необходимого. Большинство русских идеалистов объявили, что постановка этической проблемы непосредственно связана с проблемой метафизической, поскольку неокантианская теория познания не находит путей к реальности, пути к бытию, что имело целью «спасти» религиозно-нравственные основы православно-христианского мировоззрения. На «защиту научно-философского идеализма» от идейной экспансии метафизического идеализма встали первые русские критицисты-идеалисты, среди которых, кроме Б.А. Кистяковского, были также Е.В. Спекторский и Д.М. Койген.
Б.А. Кистяковский настаивал на необходимости именно научного, хотя и не естественно-научного, разрешения этической проблемы. Которая является предметом научного познания и должна быть решена чисто научным путем. Он противопоставляет таким образом метафизическому решению этической проблемы ее научнофилософское решение. Только научно-философское, а не метафизическое решение, по его мнению, обладает безусловной убедительностью, поскольку должно опираться на общеобязательные нормы мышления.
Научно-философский подход к этике и праву Б.А. Кистяковский связывал с неокантианской методологией гуманитарного познания. Важнейшими установками неокантианского движения стали: рационализм, новое содержание которого формируется в процессе пересмотра положений кантовского априоризма и понятия объективности, очищения теории познания от остатков психологизма, эмпиризма и антропологизма; сциентизм, или научность философии, что выразилось в признании логи-
14 Там же.
15 Там же. - 142.
ки, или теории (научного) познания, конституирующим ядром философии; систематичность и автономность философии как науки, выразившиеся в первую очередь в первых попытках рефлексии о ее методе; объединение идей кантианства и социализма в теорию социального идеала и народного просвещения; единство знания как основа единства.
1. Кистяковский Б.А. В защиту научно-философского идеализма // Философия и социология права. - СПб., - 199B.
2. Кистяковский Б.А. Проблема и задача социально-научного познания // Философия и социология права. - СПб., - 1998.
3. Новгородцев П.И. О своеобразных элементах русской философии права // Сочинения П.И. Новгородцева. - М., - 1995.
4. Поляков А. В. Может ли право быть неправым? Некоторые аспекты дореволюционного российского правопонимания // Правоведение. - 1997. - № 4.
Список литературы
SCIETIFIC-ETHICAL GROUNDS OF B.A. KISTYAKOVSKY'S LAW ETHICS
V.G. OLEFIRENKO
Tula State Teachers’ Training University n.a. L.N. Tolstoy
The article is dedicated to scientific-ethical grounds of B.A. Kistyakovsky’s law ethics. The article deals with the main treatments of law in Russia, specifying the connection between legal consciousness and law. The role of religion in Russian culture and legal consciousness is analyzed. The role of Kant’s philosophy for Russian philosophical tradition is analyzed.
Key words: ethics, law, legal consciousness, philosophy.
e-mail: phi-leo@tspu. tula.ru
