CC BY
65
www.volsu.ru
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
УДК 001.9 ББК 87
НАУЧНАЯ ДОБРОСОВЕСТНОСТЬ -НЕОБХОДИМОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ДЕТЕРМИНИРУЮЩЕЙ РОЛИ
КУЛЬТУРЫ В СФЕРЕ НАУКИ
Фаина Павловна Косицына
Доктор экономических наук,
профессор кафедры экономической теории и социально-экономических проблем АПК,
Волгоградский государственный аграрный университет
kositsyna@rambler.ru
просп. Университетский, 26, 400002 г. Волгоград, Российская Федерация
Аннотация. В современных условиях повышаются требования к общественным наукам, к их методологическим основаниям, к научности их практических рекомендаций, к научной добросовестности конкретных представителей этих наук. Особенно остро обстоит проблема учета преемственности в развитии науки, поскольку наша официальная общественная наука, в особенности философская и экономическая, совершила поистине «голое отрицание», которое всегда и везде ведет не вперед, а назад. В статье показываются проявления движения назад в экономической науке: фактический отказ от системного подхода; изгнание из учебной литературы системы объективных экономических законов и ослабление сущностного анализа; игнорирование положительного практического опыта (отечественного и зарубежного) в решении насущных проблем нашей экономики; произвольные искажения теоретических и методологических положений, накопленных в истории экономической науки. Все это отрицательно сказывается на практике управления нашей экономикой. Автор показывает это на примере антиинфляционной политики государства.
Ключевые слова: экономика как «органическая система», преемственность в развитии науки, условия и показатели культуры науки, система объективных экономи-
^ ческих законов, антиинфляционная политика.
<м ©
ц Культура в широком смысле слова (как || не только культура духовная) пронизывает все о сферы общества, играя определенную детер-^ минирующую роль в их развитии, а потому и
в развитии всего общественного организма. Так, «технико-технологическому базису соответствует культура материального производства (совокупность технических средств, тех-
нологическая культура, культура организации индивидуального и коллективного труда); экономическому базису - культура присвоения, культура производственных отношений в узком смысле слова, культура распределения, культура обмена, культура потребления; политической надстройке - совокупность наработанных обществом соответствующих институтов и учреждений, культура межклассовых и межпартийных отношений и т. д.» (см. об этом подробнее: [9, с. 377]). Если продолжить, то можно говорить о культуре межнациональных и межстрановых отношений, о правовой культуре, о культуре семейных отношений, о культуре образовательной и здравоохранительной систем общества, о культуре услуг, о культуре художественного и научного творчества и др.
Естественно, что все эти «прописанные» по разным ведомствам разновидности общественной культуры не просто сосуществуют одна рядом с другой - они теснейшим образом взаимодействуют, взаимообусловливают и взаимопроникают друг в друга, поскольку все они осуществляются в единой, «живой», органической (по своему характеру), совокупной общественной системе и, тем самым, не могут не входить в «комплицитную причину» [10, с. 141] ее исторического развития. При этом каждая сфера общественной жизни придает пронизывающей ее социокультурной детерминанте, наряду с общими моментами, и свою специфику, свои критерии, свои требования и способы выражения. Имеет их и культура такой сферы общественной жизни, как наука, научное творчество.
В частности, культура науки выражается многими условиями и показателями, включая и доступность пользования литературными источниками, достоверной социальной информацией (статистикой в том числе) и соответствующими информативными средствами, а также определенной свободой высказывания мыслей и защиты их, материальными и другими условиями научной жизни. Однако первейшим и необходимейшим выражением научной культуры выступает, на наш взгляд, научная добросовестность ученого.
Такая научная добросовестность означает прежде всего бескорыстное служение истине, искреннее стремление раскрыть
сущность изучаемых явлений, без какого бы то ни было «угодничества» и «оглядки» на так называемые вышестоящие инстанции. Это справедливо для любой науки во все времена как ориентир, как ведущий принцип научной деятельности, который, к сожалению, далеко не всегда соблюдался и соблюдается, но сегодня приобрел особую остроту применительно к обществознанию. Если научная добросовестность требуется в любой науке, то для обществознания она важна вдвойне. Поскольку во всем мире возрастает роль субъективного фактора в общественно-историческом развитии, роль общественных движений и организаций, усиливается роль государства в регулировании всех сфер общественной жизни, в том числе - экономики.
В этих условиях не могут не повышаться требования к общественным наукам, к их методологическим основаниям, к научности их практических рекомендаций, к научной добросовестности конкретных представителей этих наук.
Важнейшим требованием к научной добросовестности выступает необходимость учета преемственности в развитии науки. Новые теории и взгляды возникают не на голом месте. Более того, «наука движется вперед пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения» [22, с. 568]. Наша официальная общественная наука (философская и экономическая в особенности) совершила поистине «голое отрицание», которое (по Гегелю) везде и всегда ведет не вперед, а назад.
В экономической науке движение назад проявилось, в частности, в отказе от системного подхода. Справедливости ради заметим, что и в советский период системный подход применялся у нас в ущербном виде, особенно в курсе «Политическая экономия социализма», хотя в научной литературе того периода шли целенаправленные поиски системообразующих экономических отношений, в связи с чем осуществлялись попытки более глубокого осмысления марксистской методологии, логики «Капитала».
Сегодня в современных учебниках и курсах «Экономическая теория» системный подход не присутствует даже в качестве намека.
Достаточно сослаться на повсеместно внедренный в нашу учебную (а в значительной степени и научную) литературу заимствованный из западных «Экономиксов» принцип разделения экономической науки на две части: микро- и макроэкономика.
Но, во-первых, если анализируется действительно система, то в ней прежде всего надо вычленять не части, а элементы, что далеко не одно и то же. «Отношение целого и частей, - подчеркивал Гегель, - как непосредственное отношение есть нечто очень понятное рефлектирующему рассудку, и он поэтому часто удовлетворяется им даже там, где на самом деле имеют место более глубокие отношения» [4, с. 301]. При анализе экономической системы как системы органической мы, несомненно, имеем как раз «более глубокие отношения».
Во-вторых, в системе экономических взаимосвязей в качестве составляющих ее элементов выступают различные отношения, а не просто уровни (микро - мезо, макро -мега). Многие отношения невозможно уложить в какой-то один уровень. Есть отношения, которые пронизывают всю систему, все ее уровни. Это касается прежде всего основных, системообразующих отношений (основная форма координации хозяйственных связей, основная форма собственности на средства производства). Наличие в экономической системе этих (по Марксу) «двух характерных черт» [15, с. 451, 452], доминирующих, слитых воедино, стержневых для всей системы, сегодня воспринимается многими влиятельными школами и в социальной философии, и в политической экономии. Так, авторы известного у нас учебника «Экономикс» К.Р. Макконнелл и С.Л. Брю, например, обобщают: «Вообще говоря, индустриально развитые страны мира в основном различаются по двум признакам: 1) по форме собственности на средства производства и 2) по способу, посредством которого координируется и управляется экономическая деятельность» [13, с. 47]. Эти две «характерные черты» и есть основные системообразующие отношения.
Все другие экономические отношения в качестве богатой совокупности элементов целостной системы вырастают, базируясь на этой общей, единой, глубинной, стержневой
основе, испытывают на себе ее определяющее воздействие, выстраиваясь в иерархическую структуру, взаимодействуя и оказывая на общую основу обратное активное воздействие. В результате целостная экономическая система живет, функционирует, развивается как всякая органическая система. Как же можно этот живой организм механически поделить на две части (микро-, макро-), чтобы потом рассматривать их поочередно, чаще всего вне всякой связи друг с другом?
Интересно заметить, что в свое время патриарх теперешних многочисленных западных «Экономиксов» (а также и их не менее многочисленных российских «близнецов-братьев») А. Маршалл, изложив в своей основной работе «Principles of Economics» статическую микроэкономическую теорию, не раз критиковал сам себя, то и дело разъяснял читателю, как бы извиняясь перед ним, что выводы такого статического анализа ненадежны, что микроэкономическая теория не смогла охватить жизненные вопросы экономической политики. «Мекка экономиста, - ностальгически и образно комментировал Маршалл, - лежит не в сравнительной статике и даже не в динамическом анализе, а скорее в "экономической биологии"» (цит. по: [2]). Комментируя эти глубокие маршалловы признания, известный английский историк экономической мысли Марк Блауг считает: «Под экономической биологией Маршалл, видимо, подразумевает изучение экономической системы как организма, развивающегося в историческом времени» [2, с. 389]. А разве не Маркс раньше всех других основательно обозначил «Мекку экономиста», проложив к ней надежный путь своим анализом буржуазной экономической системы именно как органической системы, развивающейся в историческом времени?
Нельзя не отметить, что разделение сложной органической системы на две простые части (микро- и макро-), из которых одна не вытекает из другой, и на Западе все больше вызывает раздражение. В самом деле, при переходе от одной части к другой приходится прибегать к фрагментарным объяснениям, которые, по мнению американского профессора Питера Хауитта, «интеллектуально неудовлетворительны» применительно к любой
науке, ибо «теории, которые нуждаются в изменении при переходе от одной сферы приложения к другой, не дают всеохватывающих (курсив мой. - Ф. К.) законов и чреваты провалом при попытке новых приложений или при появлении новых данных» [19, с. 485]. Там же указанный автор констатировал: «Бесчисленные студенты и практики жаловались на "шизофреническую" природу дисциплины, две основные ветви которой имели столь радикально различающиеся взгляды на мир».
Действительно, такая чисто механистически разложенная по уровням хозяйствования структура дисциплины препятствует пониманию структуры «живой» органической системы, а значит, и пониманию ее сущности. Структура сущности экономической системы не может не отражать структуру самих экономических отношений как элементов этой системы и, следовательно, ее объективных законов.
Сущность сама системна. В ней тоже необходимо выделить глубинную основу, фундаментальные причинно-следственные связи, основные, поистине «всеохватывающие» экономические законы, выступающие в качестве системообразующих и содержащих в себе главный механизм саморазвития экономической системы. Глубинная основа сущности определяет субординацию всех других экономических законов в данной системе, общую направленность их действия в едином русле [8].
Если сейчас открыть наши современные учебники по экономической теории, то, как правило, слово «сущность» там если и встречается, то крайне редко, а экономические законы чаще всего представлены настолько жалкой кучкой, что ни о какой их системе и системной организации говорить не приходится. Возьмем, к примеру, один из самых основательных учебников, рекомендованных Министерством образования РФ для студентов высших учебных заведений, обучающихся по экономическим специальностям и направлениям, и переиздававшийся уже неоднократно: «Курс экономической теории» под общей редакцией М.Н. Чепурина и Е.А. Киселевой. Сразу же надо сказать, что это действительно добротный учебник, насколько он может быть таковым при заданных сверху учебных стандартах, построенных на основе структурирования материала по уровням хозяйство-
вания, то есть по частям, а не по элементам экономической системы. В учебнике много математики, много графиков, всевозможных кривых с разными вариантами и математическими тонкостями их смещения под воздействием того или иного фактора. А вот система объективных экономических законов в этом учебнике, мягко говоря, не представлена, а если говорить точнее - ее попросту нет.
Между тем во вводном разделе, написанном редактором указанного учебника, очень серьезно и, как нам представляется, очень правильно говорится о том, что выявление объективных экономических законов «является важнейшей функцией экономической науки и имеет огромное практическое значение, поскольку лишь на основе анализа этих законов можно формировать эффективную экономическую политику» [12, с. 36]. Однако в итоге получилось, что в содержании представленного «Курса экономической теории», как, впрочем, и большинства других современных учебников, эта важнейшая функция экономической науки осталась нереализованной. И основной причиной этого служит вовсе не излишняя увлеченность математикой, хотя нарушение меры в ее использовании превращает экономическую науку в «замаскированную математику» (по Фридману). Основная причина - это отсутствие системного подхода к анализу такого сложнейшего объекта, каким является экономическая система.
Без понимания ее сущности, которая и выражается системой объективных экономических законов, действительно нельзя формировать эффективную экономическую политику. Кратко покажем это на примере антиинфляционного регулирования российской экономики, которое лишь на первый взгляд может показаться более-менее эффективным.
Системный, а значит, сущностный подход к антиинфляционной политике предполагает прежде всего четкое определение самой глубокой сущности такого экономического явления (процесса), каковым выступает инфляция, однако сразу же следует сделать оговорку вслед за Кейнсом: «Если мы не понимаем под термином инфляция только то, что цены растут» [6, с. 379]. Между тем в последнее время все чаще в литературе и в обиходе понятие инфляции сводится именно к рос-
ту цен, а соответственно, темп инфляции измеряется темпом общего роста цен, независимо от того, по каким причинам они выросли. Даже в большой, обобщающей и в целом интересной статье теперь уже бывшего министра финансов («лучшего в мире», по признанию западных специалистов и политиков) А. Кудрина динамика инфляции прямо и с самого начала отождествляется с общим ростом цен в мире и в России [11].
А поскольку на цены оказывают влияние многие (и не только экономические) факторы, то сущность инфляции растворяется во множестве подходов и определений, в нескончаемых классификациях видов инфляции и факторов, воздействующих на нее, вплоть до роста инфляционных ожиданий как разновидности модели рациональных ожиданий. При этом все перечисления идут, как правило, «через запятую», без разграничения главного и относительно второстепенного, первичного и вторичного, основного и неосновного, устойчивого и быстро меняющегося, закономерного и случайного. Можно, например, согласиться с К.Дж. Эрроу, профессором Стэнфордско-го университета, лауреатом Нобелевской премии по экономике (1972), в том, что в аргументах, используемых моделями рациональных ожиданий, «предполагается не устойчивая взаимосвязь, а взаимосвязь, которая будет быстро меняться при любом значительном изменении в структуре и технологии финансовой сферы», и что «использование гипотезы о рациональности в этих аргументах носит ритуальный, а не сущностный характер» [23, с. 248].
Инфляция, как своего рода «болезнь» экономики, по сути своей связана с нарушением вполне определенных объективных экономических законов, выражающих устойчивые причинно-следственные взаимосвязи в такой экономической системе, которая координируется с помощью товарно-денежных отношений. Основным законом этих отношений, а значит и основным координатором, «невидимой рукой» (по Смиту) выступает прежде всего закон стоимости.
Именно закон стоимости содержит в себе и постоянно действующие стимулы к совершенствованию производства, росту производительности труда, и способ поддержания про-
порциональности, и постоянный механизм санации рынка, дифференциации производителей на основе жесткой конкуренции.
Более конкретная характеристика соответствия системы работ системе общественных потребностей может быть получена на основе включения в анализ другого, производного от закона стоимости (и в этом смысле -вторичного) объективного экономического закона - закона спроса и предложения. В учебной литературе этому закону повезло больше, чем закону стоимости, но и на его анализе сказалось отсутствие системного подхода. Прежде всего, не показывается самое главное: что в его основе лежит именно закон стоимости, и требования основного, первичного закона производный закон, естественно, призван обеспечивать. В частности, хотя закон спроса и предложения отклоняет цены от стоимости, они снова и снова под воздействием конкуренции вынужденно стремятся к своему естественному центру. Во всех наших учебниках этот центр называется (вслед за Маршаллом) «равновесная цена», а это и есть не что иное, как величина стоимости товара.
Закон спроса и предложения отражает уже более богатую совокупность отношений по сравнению с законом стоимости. Поэтому и спрос, хотя и содержит в себе общественную потребность, но далеко не всегда количественно совпадает с ней. Выступая как платежеспособный спрос, он непосредственно взаимодействует не только с законом стоимости, но и с законами распределения, а косвенно - еще с целым рядом экономических законов: с законом роста производительности труда, с законами расширенного воспроизводства и др.
Однако самая тесная взаимосвязь у закона спроса и предложения (после закона стоимости) - с законом денежного обращения. Этому закону, к сожалению, не повезло так же, как и закону стоимости, лежащему в его основе. Между тем именно нарушение закона денежного обращения - конечная причина инфляции. Открыт этот закон и сформулирован был еще в XVII в. родоначальником английской политэкономии Уильямом Петти. Позднее, разделяя сущность этого закона, на Петти опирались и Смит, и Маркс, и Кейнс. Точную цитату из Петти привел только Маркс в I томе
«Капитала». Позаимствуем ее дословно: «Количество денег, потребных для торговли, определяется частотой меновых актов и размерами платежей» (цит. по: [14, с. 33]). Данную зависимость, подмеченную Петти на основе трудовой теории стоимости, стали выражать алгебраически, но от этого она не переставала быть законом, открытым Петти:
M =
Pcp. * Q
Ъ '
где М - и есть количество (масса) денег, «потребных для торговли»; Рср - среднегодовые цены на товары и услуги, которые могли колебаться в течение года (и вверх, и вниз) вокруг стоимости, а в среднем в итоге совпадали с ней; Q - общее количество товаров и услуг, подлежащих реализации; 9 - скорость обращения денег, которая в принципе идентична «частоте меновых актов».
Знак равенства в этой формуле означает именно равенство стоимостей: с одной стороны - стоимости потребного количества денег, скорректированного на скорость их обращения, с другой - стоимости совокупной массы товаров и услуг, подлежащих реализации.
Подчеркнем еще раз, что в основе закона денежного обращения лежит закон стоимости - «основной закон как раз товарного производства» [21, с. 324]. Тем самым, закон денежного обращения, будучи производным (вторичным) законом, помогает основному закону осуществляться в отношении всей совокупной массы поступающих на рынок товаров и услуг.
Историческое развитие товарного производства, приведшее к замене золотого денежного обращения (таковым оно было в том числе и при жизни У. Петти) бумажными деньгами, не отменило объективного экономического закона денежного обращения, но внесло определенные коррективы в механизм его осуществления. При золотом обращении поддержание равновесия стоимостей осуществлялось стихийно, автоматически, ибо лишнее золото уходило с рынка, временно превращаясь в сокровище и ожидая «своего часа», когда золота на рынке будет не хватать и появится возможность безболезненно «выйти из укрытий». При бумажном денежном обращении (бумажные деньги не могут превращаться в сокровище) понадобилось уже сознательное
государственное регулирование закона денежного обращения: во-первых, надо было законодательно строго определять то количество стоимости, которое будет замещаться бумажной денежной единицей (ибо сама по себе бумажка стоимости практически не имеет); во-вторых, подсчитать, сколько всего можно выпустить в обращение таких бумажных денег, чтобы обеспечивалось равновесие стоимостей: стоимости, замещаемой общим количеством выпускаемых в обращение бумажных денег, и стоимости, реально содержащейся в совокупной массе товаров и услуг, подлежащей реализации. Таким образом, соблюдение закона денежного обращения означает одновременно и соблюдение закона спроса и предложения, и, главное, соблюдение закона стоимости - основного закона товарной формы хозяйства. Такая системная цепочка объективных экономических законов непременно затрагивает еще целый ряд законов: в первую очередь, законов распределения, непосредственно влияющих на совокупный спрос, а также закона роста производительности труда, обеспечивающего, наряду с другими законами расширенного воспроизводства, изменение совокупного предложения.
Ни об одном из этой системной цепочки объективных экономических законов в статье А. Кудрина, посвященной антиинфляционной политике государства, даже не упоминается. Зато непременно упомянута так называемая «формула обмена Фишера» (американского экономиста), которая внешне кажется простым алгебраическим преобразованием формулы закона денежного обращения, открытого У. Петти. Формула обмена Фишера (Ы х V=p х 9) в действительности заключает в себе совсем другое содержание. Здесь нет равенства стоимостей, здесь равенство достигается путем подвижного изменения цен в зависимости от количества имеющихся в обращении денег.
В формуле Фишера заложена количественная теория денег, суть которой остроумно характеризовал К. Маркс, критикуя ее первых представителей, ученых XVIII в. (Ш. Монтескье, Дж. Вандерлинт, Д. Юм). Иллюзия, считал Маркс, «будто товарные цены определяются массой средств обращения, а эта последняя определяется, в свою очередь, массой
находящегося в данной стране денежного материала, коренится у ее первых представителей в той нелепой гипотезе, что товары вступают в процесс обращения без цены, а деньги без стоимости, и затем в этом процессе известная часть товарной мешанины обменивается на соответствующую часть металлической груды» [14, с. 134].
В соответствии с количественной теорией денег получается, что чем больше денег, в том числе и золотых, в обращении, тем выше цены товаров. Судя по всему, количественную теорию денег (не только по отношению к металлическим деньгам, но и к бумажным) разделяет вслед за Ирвингом Фишером и наш Алексей Кудрин. Он, правда, стесняется прямо об этом сказать, а прячется за абстрактное «большинство», распыляя по своей статье в качестве аргументов фразы: «экономисты сходятся во мнении», «принято считать», «результаты многих исследований свидетельствуют» и т. п.
И действительно, Алексей Кудрин далеко не одинок у нас в своей приверженности к количественной теории денег и, в связи с этим, к отбрасыванию объективных экономических законов при рассмотрении проблемы инфляции. В особенности это характерно для нашей учебной экономической литературы, своеобразно трактующей, в частности, оценку «революции цен» в Европе в середине XVI в., когда золото хлынуло на европейские рынки в результате Великих географических открытий, в особенности после открытия Америки. «Например, - утверждается в солидном учебнике по экономической теории, - после открытия Америки большое количество золота, привезенного в Старый Свет, привело к резкому росту цен» [5, с. 226]. «Постоянный приток в страну драгоценного металла, - говорится в другом издании, - приводит к обратному результату. Обилие денег в государстве вызывает рост внутренних цен, удорожание товаров, что уменьшает потребление продуктов» [20, с. 12]. Иногда в союзники такого мнения берут и У. Петти. «Безусловно, - утверждается в учебном пособии по истории экономических учений, - Петти видел негативные последствия притока драгоценных металлов, выражающиеся в росте цен» [1, с. 32]. В большинстве современных учебников по экономи-
ческой теории (сначала западных, а теперь и наших, ибо дурной пример заразителен) Пет-ти безапелляционно причисляется к сторонникам так называемой «количественной теории денег», согласно которой «мешанина» денег делится на «мешанину» товаров и получаются цены: пришло много драгоценных металлов - цены на все товары выросли...
Но какое отношение к этой пресловутой теории имеет Петти? Его заслугой как раз является разоблачение такой кажимости, которую многие принимали и, как видим, принимают до сих пор, за сущность. Основная мысль при этом у Петти и состояла в том, что цены в Европе XVI в. повсеместно выросли не потому, что слишком много пришло сюда драгоценных металлов, а потому, что пришли сюда более дешевые по своей стоимости драгоценные металлы, произведенные в странах Нового Света с гораздо меньшими затратами труда. В основе стоимостной пропорции между деньгами и товарами лежит равенство затрат труда. «Я утверждаю, - настойчиво повторяет Петти, - именно в этом состоит основа сравнения и сопоставления стоимостей» [17, с. 37].
Позднее, разделяя и высоко оценивая позицию Петти в данном вопросе, Маркс критикует Д. Юма, который, в отличие от Пет-ти, не видел как раз того, что «меновые стоимости всех товаров оцениваются в соответствии с новой стоимостью денежного материала» [16, с. 142], а не просто с количеством этого материала, имеющегося на данном рынке. Здесь хотелось бы еще раз словами Маркса подчеркнуть, что «расширение и сокращение средств обращения при неизменяющейся стоимости благородных металлов есть всегда следствие и никогда не является причиной колебаний цен, что денежное обращение вообще есть только вторичное движение» [16, с. 166].
Возвращаясь опять к статье А. Кудрина, можно бы упрекнуть уважаемого автора в не совсем корректной апелляции к мнению современного «большинства» в научном сообществе. Во-первых, именно научная добросовестность должна была бы подсказать ему, что вообще в любой науке дискуссионные вопросы не решаются большинством голосов. В самом деле, Н. Коперник в свое время был
очень одинок в своем мнении, изложенном в основной его работе «О вращении небесных сфер» (1543 г.), положившей начало новому гносеологическому принципу: видимое не есть достоверность, но перевернутое отражение скрытой за явлениями действительности, -что и было обосновано в качестве научной истины, имевшей, как оказалось, большое значение не только для естествознания.
Во-вторых, честная позиция ученого, и тем более имеющего непосредственное отношение к практике управления макроэкономическими процессами, требует критической разборки (хотя бы вкратце) противоположных мнений предшественников, не совпадающих с мнением того же Ирвинга Фишера. К примеру, вряд ли можно было умолчать о глубоком замечании Дж. Кейнса (по сути совпадающем с позицией и У. Петти, и К. Маркса) о том, что «хотя теория подвижного равновесия должна обязательно быть изложена в терминах денежной экономики, она остается теорией стоимости и распределения (курсив мой. - Ф. К.), а вовсе не обособленной "теорией денег"» [6, с. 369].
Наконец, в-третьих, принципиальная научная позиция ученого не должна была позволить автору большой статьи, посвященной действительно сложной, дискуссионной и поистине злободневной для современной России проблеме, пройти мимо имеющегося исторического опыта в решении подобных проблем. Изучать исторический опыт, как свой собственный, так и зарубежный, необходимо, всегда актуально и поучительно. «Историческое сознание, - подчеркивал крупнейший российский историк В.О. Ключевский, - дает обществу, им обладающему, тот глазомер положения, то чутье минуты, которые предохраняют его как от косности, так и от торопливости» [7, с. 36-37].
Такого «глазомера положения» мы сами себя лишили, отбросив исторический опыт и методологические основания наиболее успешного осуществления реформ, причем не только зарубежный опыт («новый курс» Ф. Рузвельта, реформа Л. Эрхарда в 1948 году в Германии, реформа в послевоенной Японии, реформа в современном Китае), но и отечественный (в период НЭПа). Во всех этих реформах проявилась необходимость приоритет-
ной направленности всех трансформационных процессов на повышение эффективности производства, на рост производительности труда. В период НЭПа гораздо острее, чем сегодня, стояла проблема нахождения источников накопления и каналов пополнения государственного бюджета. В тех труднейших условиях сталкивались противоположные мнения и предлагались различные «рецепты». Одни предлагали усилить налоговый пресс на крестьянство, другие - продать имеющиеся резервы, третьи - пустить печатный станок, усилить эмиссию денег.
Все эти меры Лениным были оценены, по свидетельству Н.И. Бухарина, как «нездоровые». «Не эмиссия, не проедание запасов (золотых, товарных, валютных), не переобложение крестьянства, а качественное повышение производительности общественного труда и решительная борьба с непроизводительными расходами - вот главные источники накопления» [3, с. 428]. Заметим попутно, что под «борьбой с непроизводительными расходами» подразумевалась отнюдь не экономия за счет образования, науки, культуры, медицины, а прежде всего удешевление и упрощение бюрократического аппарата, его сокращение, сведение к абсолютно необходимому. Между прочим, такая же борьба с непроизводительными расходами имела место и в реформе Л. Эрхарда в послевоенной Германии (см. об этом: [18, с. 158]). Теоретик неолиберализма В. Ойкен обобщал: «Все социальные реформаторы должны, прежде всего, добиваться хозяйственного порядка, действующего с наивысшей эффективностью» (цит. по: [24, с. 13]).
Реализуя этот подход в экономической реформе 1948 года в Германии, Л. Эрхард констатировал: «Ни на каких других соотношениях нельзя более убедительно показать благотворное действие реформы, как на росте продукции за один рабочий час» [24, с. 37]. Только на такой базе могут одновременно достигаться и более высокие цели реформирования: рост благосостояния, решение социальных проблем, осуществление общественного прогресса.
Рост производительности общественного труда - не только предпосылка увеличения заработной платы, но и необходимое условие
снижения цен, успешной борьбы с инфляцией. Противоположные тенденции зарплаты и цен как раз и имели место в реформе Эрхарда. Они характеризовали, по его словам, «внутренние законы рыночного хозяйства, оптимальным или идеальным выражением которого является увеличение заработка при понижающихся ценах» [24, с. 42]. Заметим попутно, что в этом своем утверждении Эрхард, хотел он того или нет, предстает как сторонник трудовой теории стоимости и признания такого «внутреннего закона рыночного хозяйства», как закон стоимости. В самом деле, почему снижались цены? Потому, что росла производительность труда, благодаря чему в каждой единице производимого товара заключалось теперь меньшее количество общественно необходимого труда; снижалась, следовательно, его стоимость. Вот у кого надо бы учиться разумной и вполне научной, во многом марксистской, методологии в антиинфляционной политике.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Агапова, И. И. История экономических учений / И. И. Агапова. - М. : Экономистъ, 2004. - 285 с.
2. Блауг, М. Экономическая мысль в ретроспективе / М. Блауг - 4-е изд. - М. : Дело ЛТД, 1994. -687 с.
3. Бухарин, Н. И. Политическое завещание Ленина / Н. И. Бухарин // Избранные произведения / Н. И. Бухарин. - М. : Экономика, 1968. - С. 419-436.
4. Гегель, Г. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1 / Г. Ф. Гегель. - М. : Мысль, 1974. - 440 с.
5. Иохин, В. Я. Экономическая теория / В. Я. Иохин. - М. : Экономистъ, 2004. - 861 с.
6. Кейнс, Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег / Дж. М. Кейнс. - М. : Прогресс, 1978. - 494 с.
7. Ключевский, В. О. Русская история. Полный курс лекций : в трех книгах. Т. 1 / В. О. Ключевский. - Ростов н/Д : Феникс, 2000. - 605 с.
8. Косицына, Ф. П. Отражение сущности экономических явлений в политической экономии / Ф. П. Косицына. - М. : Мысль, 1979. - 182 с.
9. Крапивенский, С. Э. Социальная философия / С. Э. Крапивенский. - 4-е изд., испр. - М. : ВЛАДОС, 2003. - 416 с.
10. Крапивенский, С. Э. Социокультурная детерминанта исторического процесса / С. Э. Крапивенский // Общественные науки и современность. -1997. - №> 4. - С. 134-142.
11. Кудрин, А. Инфляция: российские и мировые тенденции / А. Кудрин // Вопросы экономики. - 2007. - №> 10. - С. 4-26.
12. Курс экономической теории / под общ. ред. М. Н. Чепурина, Е. А. Киселевой. - 7-е изд., доп. и перераб. - Киров : АСА, 2010. - 880 с.
13. Макконнелл, К. Р. Экономикс: принципы, проблемы и политика. Т. 1 / К. Р. Макконнелл, С. Л. Брю. - Таллин : Римол, 1993. - 400 с.
14. Маркс, К. Капитал. Т. 1 / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. - 2-е изд. - Т. 23. - М. : Гос. изд-во полит. лит., 1960. - 907 с.
15. Маркс, К. Капитал. Т. 3 / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. - 2-е изд. - Т. 25, ч. 2. -М. : Гос. изд-во полит. лит., 1963. - 548 с.
16. Маркс, К. К критике политической экономии / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. -2-е изд. - Т. 13. - М. : Гос. изд-во полит. лит., 1959. - С. 3-167.
17. Петти, У. Трактат о налогах и сборах / У. Петти // Избранные работы / У. Петти. - М. : Ось-89, 1997. - С. 4-87.
18. Смольков, В. Г. Социальное рыночное хозяйство: концепция Л. Эрхарда и Г. Мюрдаля / В. Г. Смольков // Социально-политический журнал. - 1998. - №> 1. - С. 155-168.
19. Хауитт, П. Макроэкономика: отношения с микроэкономикой / П. Хауитт // Экономическая теория / под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена. - М. : ИНФРА-М, 2004. - С. 485-492.
20. Экономическая теория : хрестоматия / сост. Е. Ф. Борисов. - 2-е изд. - М. : Высш. шк., 2000. - 395 с.
21. Энгельс, Ф. Анти-Дюринг / Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. - 2-е изд. - Т. 20. - М. : Гос. изд-во полит. лит., 1961. - С. 5-325.
22. Энгельс, Ф. Наброски к критике политической экономии / Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. - 2-е изд. - Т. 1. - М. : Гос. изд-во полит. лит., 1955. - С. 544-571.
23. Эрроу, К. Экономическая теория и гипотеза рациональности / К. Эрроу // Экономическая теория. - М. : ИНФРА-М, 2004. - С. 246-262.
24. Эрхард, Л. Благосостояние для всех / Л. Эрхард. - М. : Дело, 2001. - 352 с.
REFERENCES
1. Agapova I.I. Istoriya ekonomicheskikh ucheniy [The History of Economic Studies]. Moscow, Economist Publ., 2004. 285 p.
2. Blaug M. Ekonomicheskaya mysl v retrospektive [Economic Thought in Retrospection]. Moscow, Delo LTD Publ., 1994. 687 p.
3. Bukharin N.I. Politicheskoe zaveshchanie Lenina [Lenins Political Testament]. Izbrannye
proizvedeniya [Selected Works]. Moscow, Economika Publ., 1968, pp. 419-436.
4. Gegel G.F. Entsiklopediya filosofskikh nauk. T. 1 [Encyclopedia of Philosophy. Vol. 1]. Moscow, Mysl Publ., 1974. 440 p.
5. Iokhin V.Ya. Ekonomicheskaya teoriya [Economic Theory]. Moscow, Ekonomist Publ., 2004. 861 p.
6. Keynes J.M. Obshchaya teoriya zanyatosti, protsenta i deneg [The General Theory of Employment, Interest, and Money]. Moscow, Progress Publ., 1978. 494 p.
7. Klyuchevskiy V.O. Russkaya istoriya. Polnyy kurs lektsiy. V3 knigakh. T. 1 [Russian History. A Full Course of Lectures. In 3 Books. Vol. 1]. Rostov-on-Don, Feniks Publ., 2000. 605 p.
8. Kositsyna F.P. Otrazhenie sushchnosti ekonomicheskikh yavleniy v politicheskoy ekonomii [Reflecting the Essence of Economic Phenomena in Political Economy]. Moscow, Mysl Publ., 1979. 182 p.
9. Krapivenskiy S.E. Sotsialnaya filosofiya [Social Philosophy]. 4th ed., rev. Moscow, VLADOS Publ., 2003. 416 p.
10. Krapivenskiy S.E. Sotsiokulturnaya determinanta istoricheskogo protsessa [The Socio-Cultural Determinant of History]. Obshchestvennye nauki i sovremennost, 1997, no. 4, pp. 134-142.
11. Kudrin A. Inflyatsiya: rossiyskie i mirovye tendentsii [Inflation: Russian and Global Trends]. Voprosy ekonomiki, 2007, no. 10, pp. 4-26.
12. Chepurin M.N., Kiseleva E.A., eds. Kurs ekonomicheskoy teorii [The Course of Economic Theory]. 7th ed., add. and rev. Kirov, ASA Publ., 2010. 880 p.
13. McConnell C.R., Brue S.L. Ekonomiks: printsipy, problemy i politika. T. 1 [Economics: Principles, Problems, and Policies. Vol. 1]. Tallinn, Rimol Publ., 1993. 400 p.
14. Marx K. Kapital. T. 1 [Capital. Vol. 1]. Marx K., Jengels F. Sochineniya. T. 23 [Works. Vol. 23]. Moscow, Gosudarstvennoe izd-vo politicheskoy literatury, 1960. 907 p.
15. Marx K. Kapital. T. 3 [Capital. Vol. 3]. Marx K., Jengels F. Sochineniya. T. 25 [Works. Vol. 25]. Moscow, Gosudarstvennoe izd-vo politicheskoy literatury, 1963. 548 p.
16. Marx K. K kritike politicheskoy ekonomii [Critique of Political Economy]. Marx K., Jengels F. Sochineniya. T. 13 [Works. Vol. 13]. 2nd ed. Moscow, Gosudarstvennoe izd-vo politicheskoy literatury, 1959, pp. 3-167.
17. Petty W. Traktat o nalogakh i sborakh [A Treatise of Taxes and Contributions]. Izbrannye raboty [Selected Works]. Moscow, Os-89 Publ., 1997, pp. 4-87.
18. Smolkov V.G. Sotsialnoe rynochnoe kho-zyaystvo: kontseptsiya L. Erkharda i G. Myurdalya [Social Market Economy: The Concept of L. Erhard and G. Myrdal]. Sotsialno-politicheskiy zhurnal, 1998, no. 1, pp. 155-168.
19. Howitt P. Makroekonomika: otnosheniya s mikroekonomikoy [Macroeconomics: Relations With Microeconomics]. Ituell Dzh., Milgeyt M., Nyumen P. Ekonomicheskaya teoriya [Economic Theory]. Moscow, INFRA-M Publ., 2004, pp. 485-492.
20. Borisov E.F., ed. Ekonomicheskaya teoriya: khrestomatiya [Economic Theory: Anthology]. 2nd ed. Moscow, Vysshaya shkola Publ., 2000. 395 p.
21. Jengels F. Anti-Dyuring [Anti-Duhring]. Marx K., Jengels F. Sochineniya. T. 20 [Works. Vol. 20]. Moscow, Gosudarstvennoe izd-vo politicheskoy literatury, 1961, pp. 5-325.
22. Jengels F. Nabroski k kritike politicheskoy ekonomii [Outlines of a Critique of Political Economy]. Marx K., Jengels F. Sochineniya. T. 1 [Works. Vol. 1]. 2nd ed. Moscow, Gosudarstvennoe izd-vo politi-cheskoy literatury, 1955, pp. 544-571.
23. Arrow K. Ekonomicheskaya teoriya i gipoteza ratsionalnosti [Economic Theory and Hypothesis of Rationality]. Ekonomicheskaya teoriya [Economic Theory]. Moscow, INFRA-M Publ., 2004, pp. 246-262.
24. Erhard L. Blagosostoyanie dlya vsekh [Prosperity for All]. Moscow, Delo Publ., 2001. 352 p.
SCIENTIFIC SCRUPULOUSNESS AS A NECESSARY EXPRESSION OF THE DETERMINING ROLE OF A CULTURE IN THE SCIENTIFIC FIELD
Faina Pavlovna Kositsyna
Doctor of Economic Sciences,
Professor, Department of Economic Theory and Socio-Economic Problems of AIC,
Volgograd State Agrarian University
kositsyna@rambler.ru
Prosp. Universitetsky, 26, 400002 Volgograd, Russian Federation
Abstract. The requirements for the social sciences, their methodological grounds, for scientific practical recommendations, the scientific integrity of specific representatives of these sciences are updated in modern conditions. The most urgent is the problem of accounting continuity in the development of science, because our official social science, particularly philosophical and economic, made a truly "bare denial", which always and everywhere leads not forward but backward. The article presents manifestations of the backward motion in economic science: actual rejection of a systematic approach; expulsion of the objective economic laws from the textbooks and the weakening of the essential analysis; ignoring the positive experience (domestic and foreign) in solving the pressing problems of our economy; arbitrary distortions of the theoretical and methodological positions, accumulated in the history of economics. All the above phenomena adversely affect the practice of managing our economy. The author illustrates this by the example of the anti-inflationary state policy.
Key words: economy as "organic system", continuity in the development of science, conditions and indicators of scientific culture, system of objective economic laws, antiinflationary policy.
