Натурализация эпистемологии и «Возвращение психологии»: проблема мотивации Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

_____________ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА____________________

№ 294 Январь 2007

ФИЛОСОФИЯ

УДК 165.0

Н.В. Головко

НАТУРАЛИЗАЦИЯ ЭПИСТЕМОЛОГИИ И «ВОЗВРАЩЕНИЕ ПСИХОЛОГИИ»: ПРОБЛЕМА МОТИВАЦИИ

Работа выполнена при поддержке Программы грантов Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых - кандидатов наук и их научных руководителей (проект МК-1862.2005.6), а также Лаврентьевского конкурса молодежных проектов СО РАН-2005 (проект № 153).

Сохранение нормативного характера натурализованной эпистемологии обусловливает необходимость обратиться к анализу понятия «когнитивная ценность». «Возрождение» натурализма в западноевропейской философской традиции в середине ХХ в. было связано в том числе и с «возвращением психологии» (Ф. Китчер), в связи с чем особое значение приобретает анализ проблемы мотивации развития научного знания. Во-первых, сама постановка проблемы мотивации эксплицирует тенденцию «возвращения психологии» в явном виде. Во-вторых, решение проблемы мотивации очевидным образом связано с анализом «когнитивной ценности» как источника нормативности. Показано, что в рамках конструктивного эмпирицизма (Б. ван Фраас-сен) задание соответствующей решению проблемы мотивации «когнитивной ценности» - эмпирической адекватности - не является релевантным проекту сохранения нормативности. Принятие в рамках критического научного реализма (И. Ниинилуо-то) истины как цели развития науки является более адекватным.

В 1992 г. в журнале «Philosophical Review» вышла статья Филипа Китчера «Возвращение натуралистов», которая в основном была посвящена анализу возможностей сохранения в рамках натурализма тех нормативных установок, которые были свойственны, по выражению Китчера, «мелиоративному проекту натуралистической эпистемологии Бэкона и Декарта» [1. С. 54]. По мнению Китчера, возрождение натурализма в середине ХХ в. было весьма закономерным и являлось своеобразной реакцией на успехи аналитической традиции, возникновение которой ознаменовало «лингвистический поворот» в философии. В настоящее время можно встретить достаточно много различных интерпретаций самого понятия «натурализм» и уж тем более взглядов на его эволюцию. Сам Китчер, по-видимому, принадлежит к тем, кто склонен противопоставлять аналитическую традицию, берущую свое начало в работах Г. Фреге, Б. Рассела и Л. Виттген-штейна, и всю остальную философию, отличительной чертой которой является ее «натурализованность».

Как ни парадоксально для сторонника натурализма, Китчер подчеркивает необходимость сохранения нормативного характера эпистемологии, в частности, указывая на то, что сохранение нормативности требует в первую очередь развития в рамках натурализма адекватной концепции «когнитивной ценности» [cognitive value]. В отличие от аналитической традиции, где, как таковой, нормативный характер эпистемологии не обсуждается, а само понятие когнитивной ценности, как правило, заменяется понятием «истина», в рамках натуралистской традиции различные интерпретации понятия «когнитивная ценность» являются предметом исследования аксиологии и отражают, по его мнению, процесс «возвращения психологии» в традиционную эпистемологическую проблематику. Данное обстоятельство подчеркивает вывод Китчера о том, что «возрождение» натурализма было связано, во-первых, с «возвращением психологии», т.е. с раз-

витием идеи о том, что эпистемический статус «состояния веры» [state of belief] зависит от психологического процесса, который порождает и поддерживает ее, а во-вторых, с отрицанием априорности эпистемологических принципов.

Противопоставление аналитической и натуралистической традиций дает нам четкое представление о роли когнитивной ценности в нормативном проекте эпистемологии, в связи с чем особый интерес представляет анализ различных подходов к заданию этих ценностей. Ряд исследователей, примыкая к инструменталистской традиции, указывают на недопустимость выбора в качестве когнитивной ценности понятия «истина» (например, Л. Лаудан или Б. ван Фраассен), те, кто примыкает к научному реализму, наоборот, следуя Х. Патнэму, указывают на исключительность понятий «истина» или «правдоподобие» и поддерживают (частично) тезис о невозможности натурализации аксиологии науки (например, С. Псиллос или И. Ниинилуото), есть и те, кто, следуя дюркгеймовскому представлению о сакральных объектах и их несоизмеримости повседневной практике, занимают особую позицию - указывают на социально принудительный характер истины как ценности [2-4].

На наш взгляд, особое значение в контексте обсуждения сохранения нормативности натурализованной эпистемологии, в частности эпистемологии науки, может иметь анализ проблемы мотивации развития научного знания. Во-первых, сама постановка проблемы мотивации эксплицирует тенденцию «возвращения психологии» в явном виде. Во-вторых, решение проблемы мотивации очевидным образом связано с анализом «когнитивной ценности» как источника нормативности.

Анализ успешности науки как некоего рационального предприятия по достижению нового знания, как единственного легитимного в рамках научного мировоззрения источника вер относительно реальности, альтернативами по отношению к которому выступают

другие подходы к формированию систем вер (такие как религия, мифология, псевдонаука, здравый смысл и пр.), может приводить к постановке проблемы мотивации в натуралистской перспективе. Чем могут быть мотивированы сами ученые в разработке старых и выдвижении новых теорий? Может ли быть развитие науки как системы вер мотивировано ее когнитивным или практическим успехом? Естественно ожидать, что решение проблемы мотивации так или иначе будет связано с понятием «когнитивная ценность». Во-первых, последнее связано с понятием идеала научного исследования, мы можем заключить, например, что ученый может быть мотивирован в развитии научного знания стремлением к некоторому идеалу (истина, простота, эмпирическая адекватность и т.д.). Во-вторых, различные инструментально определяемые «когнитивные ценности» могут способствовать переинтерпретации проблемы мотивации исключительно в методологическом ключе и находить отражение в нормативных принципах. В любом случае нормативный характер «когнитивной ценности» проявляет себя, например, в постановке вопросов относительно целей исследования или относительно оценки прогресса в ее достижении и связан с возможной экспликацией решения проблемы мотивации. Например, с одной стороны, мы можем рассматривать прогресс как достижение эмпирической адекватности (Б. ван Фраассен), а с другой - обосновывать тот же прогресс увеличением правдоподобия научных теорий (И. Ниинилуото). В обоих случаях выбранная когнитивная ценность, эмпирическая адекватность или истина, соответственно, по замыслу автора, должна выполнять нормативную функцию - предписывать ученому направление развития научного знания, фактически мотивировать его предоставлением об идеальной теории, способствуя сохранению нормативности дискурса.

Ниже мы покажем, что конструктивный эмпири-цизм Баса ван Фраассена [5], вопреки заявлениям автора, испытывает определенные затруднения в выдвижении нормативных требований относительно мотивации развития научного знания, что, на наш взгляд, является еще одним аргументом в пользу научного реализма. Китчер указывает на то, что говорить о полном провале мелиоративного проекта натуралистической эпистемологии все же преждевременно, соответственно, наша цель - подобрать удобную эпистемологическую платформу, основание для его сохранения. По нашему мнению, таким основанием может служить критический научный реализм [6] вопреки разрекламированному «возвращению психологии» или необходимости отрицания натурализмом априорного характера эпистемологии [7], мы можем говорить о ее соответствующей натурализации, сохраняющей нормативный характер.

Конструктивный эмпирицизм и натурализованный научный реализм

Конструктивный эмпирицизм Б. ван Фраассена рассматривается нами как одна из разновидностей эмпи-рицизма, соответственно, вполне логично рассматривать его как один из примеров именно натурализован-

ной эпистемологии науки - понятие «когнитивной истины» будет задано инструментально. Он отличается от инструментализма (Р. Карнап, Э. Нагель и др.) или дескриптивизма (Э. Мах, П. Дюгем и др.) только тем, что допускает возможность приписывать научным теориям истинностные значения. Инструментализм, например, принимает, что утверждения, включающие теоретические термины, не должны восприниматься «дословно». Они должны приниматься как «удобные» вспомогательные формулировки утверждений относительно наблюдаемых явлений, а цель теории - хорошо описывать наблюдаемую часть реальности. Конструктивный эмпирицизм утверждает, что в реальной практике у ученого никогда не будет возможности убедиться ни в чем другом, кроме эмпирической адекватности теории, поэтому теория может содержать теоретические термины: от теории не требуется быть истинной, поскольку мы принципиально не можем ничего сказать по поводу той части модели, которая не связана с «наблюдаемой реальностью», истинным является только то, что теория говорит относительно «наблюдаемой реальности», причем истина «относительно наблюдаемого» является единственно релевантной характеристикой принятия теории и в том случае, если исследуемая теория не удовлетворяет требованию эмпирической адекватности - тем хуже для теории [8].

Научный реализм традиционно рассматривается как «слегка натурализованный» продолжатель аналитической традиции после «падения лингвистического поворота». Однако, несмотря на то, что, например, И. Ни-инилуото рассматривает натурализм как одно из направлений антиреализма, уже С. Псиллос или Д. Папино признают необходимость его натурализации [9, 10]. На наш взгляд, наиболее существенным для проекта натурализации из того, чем обладает научный реализм, по-видимому, можно считать принятую здесь экспликацию понятия «методология». В рамках критического научного реализма (И. Ниинилуото) методология, если понимать ее в узком смысле, связана с изучением, а точнее, с поиском наилучших методов достижения знания [the best methods/means for pursuing/attaining knowledge]. Отметим, что в этом случае такое понятие, как рациональность, является методологическим: «...оно относится к тому, как наука фактически достигает своих целей, поэтому и исторично: оценивая рациональность ученых мы обязаны изучать цели, стандарты, методы, альтернативные теории, доступные свидетельства и пр., принятые в данном сообществе или внутри данной исследовательской программы в данное время» [6. С. 198]. Таким образом, открывается возможность натурализации реализма. В частности, мы можем предположить, что методологические нормы могут быть связаны с целью научного исследования следующим образом.

В одной из своих работ Л. Лаудан предположил, что методологические правила научного исследования можно рассматривать как условные утверждения (нормы) вида: «если ваша основная цель X, тогда вы должны делать Y» [11]. Подобные выражения как связь способов достижения цели и их результатов являются истинными или обоснованными, если Y действительно способствует достижению цели X, т.е. если исполнение

Y с большей вероятностью, чем исполнение ее альтернатив, приводит к цели X. Отсюда Л. Лаудан делает вывод, что методолог при поиске методологических правил должен полагаться не на предварительную интуицию или выбор научной элиты, а на исторический анализ соотношений способов и результатов. Лаудан, вне всякого сомнения, приверженец натурализма. Характерной особенностью его программы является то, что тот вид норм, который он рассматривает, отражает конкретные способы достижения конкретных целей, т.е. мы можем сказать, что его рассуждения принадлежат к области исследования «методологической» по типу рациональности: цель исследования оценивается относительно имеющихся способов ее достижения, а не относительно ее значимости или объективности [12]. Таким образом, происходит «сочетание» аналитического по духу научного реализма и натуралистского тезиса о «возвращении психологии» или первичности данных из истории науки, происходит натурализация, которая, на наш взгляд, и дает возможность сохранить «мелиоративный проект».

Основной импульс методологических исследований в рамках научного реализма задает его аксиологический тезис - истина как основная цель научного исследования. Выбор истины как цели исследования не случаен, это не только «дань традиции», по мнению И. Ниинилуото, «цель (применительно к анализу научного знания. - Н.Г.) может рассматриваться как значимая только в том случае, если найдутся критерии прогресса в ее достижении» [6. С. 173]. В свое время Х. Патнэм выдвинул следующий аргумент в пользу научного реализма: «...реализм является единственной философией науки, которая не рассматривает прогресс науки как чудо» [no miracle argument] [13]. Отметим, что понятие прогресса является аксиологическим: «...мы говорим, что переход от системы утверждений А к системе утверждений Б является прогрессивным, если Б является улучшением А, т.е. Б лучше А относительно некоторой цели научного исследования» [14]. Данное обстоятельство, на наш взгляд, и является основанием для сохранения искомой нормативности. Более того, нормативную функцию будет играть именно индикатор когнитивного успеха науки.

Практический и когнитивный успех

Различные исследователи успешности науки как одной из альтернатив формирования системы утверждений относительно окружающего мира (таких как религия, мифология, псевдонаука, здравый смысл и пр.), как правило, говорят о когнитивном и практическом, включающем в себя эмпирический и прагматический, успехе науки. Научный реализм объясняет практический (эмпирический и прагматический) успех науки с помощью ее когнитивного успеха - даже если наша цель технологический и практический успех науки, а не развитие когнитивного уровня познания, все равно, наиболее эффективный путь достижения этой цели связан с развитием научных теорий: «...оценивая истинность научной теории, ученый может обращаться только к ее эпистемическому значению или к различ-

ным индикаторам этого значения, но не к ее вненауч-ному (extra-scientific) смыслу. В рамках научного реализма мы не можем рассматривать как аргумент в пользу научной гипотезы тот факт, что ее истинность будет удобна нам относительно наших практических интересов» [15].

Конструктивный эмпирицизм как одна из форм инструментализма подчеркивает преимущества оценки успешности научного знания исходя из ее практического успеха, а не когнитивного. По мнению Б. ван Фраассена, истина не является релевантной анализу успешности науки - способность теорий делать новые предсказания не требует объяснения, например, в терминах истины, т.е. через анализ когнитивного успеха науки, а практический успех науки (в производстве наблюдаемых предсказаний и решении эмпирических проблем) сам по себе в целом не требует объяснения. Данное обстоятельство существенным образом повлияет на наш вердикт относительно возможностей эмпирической адекватности, во-первых, занять место «когнитивной ценности» в рамках мелиоративного проекта, а во-вторых, служить в качестве мотивации научного исследования, например в области фундаментального естествознания.

Посмотрим, какие аргументы выдвигают стороны для обоснования выбора соответствующей «когнитивной ценности». Б. ван Фраассен подчеркивает, что единственный аргумент в пользу истины, который может предложить реализм, это вывод к лучшему объяснению: «Если мы следуем тому типу вывода, который используется в реальной науке, то мы должны признать иррациональность нашего непринятия истинности научных теорий, которые уже приняты» [5. С. 19]. Неоднозначность принятия вывода к лучшему объяснению в качестве обосновывающей посылки является основанием для выдвижения собственного требования: «...мы всегда хотим верить, что та теория, которая лучше объясняет свидетельства, является эмпирически адекватной, что все наблюдаемые явления таковы, какими они представляются нам этой теорией» [5. С. 21]. По мнению Б. ван Фраассена, именно «ненормативный» (методологический в узком смысле) характер эмпирической адекватности и отражает преимущества эмпири-цизма перед реализмом. Эмпирицизм утверждает, что основанием для принятия научных утверждений является эмпирическая адекватность, мы действительно можем проверить их наблюдением и экспериментом, все остальное нужно рассматривать с определенным скептицизмом, - говоря о прогрессе научного знания, у нас нет оснований рассуждать о чем-либо, кроме практического успеха науки. Реализм, в свою очередь, утверждает, что основанием для принятия научных утверждений является представление об истине, так как когнитивный прогресс в науке олицетворяет собой достижение истины. На взгляд Б. ван Фраассена, именно в этом заключается коренное отличие реализма и конструктивного эмпирицизма: последний полностью свободен от так называемой проблемы пессимистической метаиндукции - принятие фаллибилизма и тезиса о недоопределенности теории эмпирическими данными полностью отрицает возможность построения даже правдоподобной теории [16, 17]. Б. ван Фраассен соз-

нательно уклоняется от выдвижения нормативных (аксиологических) требований, связанных с эмпирической адекватностью; ему кажется более целесообразным выбрать менее амбициозную (чем истина) точку зрения, к тому же связанную с оценкой практического успеха науки. На наш взгляд, именно приведенное выше сравнение эмпирицизма и реализма демонстрирует невозможность выдвижения конструктивным эмпири-цизмом каких-либо аксиологических требований относительно мотивации научных исследований.

Мы уже упоминали о том, что методологический и аксиологический тезисы связаны между собой взаимосвязью целей и норм научного исследования. Эмпирическая адекватность в рамках конструктивного эмпири-цизма выступает в качестве нормы и даже выражает определенное, связанное с оценкой рациональности научного исследования требование: научная теория должна быть эмпирически адекватна, т.е. удовлетворять эмпирическим данным. Отметим, что то же самое очевидно для реалиста: эмпирическое содержание истинной теории истинно, т.е. эмпирическое содержание выступает как индикатор истины, а сама истина является предварительным условием научного объяснения. На наш взгляд, эмпирическую адекватность никогда не следует трактовать как цель научного исследования, поскольку утверждение эмпирической адекватности всегда связано с конкретным status quo доступных эмпирических данных и ограничено во времени.

Научный реалист, выдвигая аксиологическое требование относительно истинности теории, мотивирует построение новой теории ее подобием истинной теории -новые теории обладают большей истинностью или, по крайней мере, к ней приближаются, что находит отражение в понятии прогресса научного знания. Конструктивный эмпирицизм, опираясь на понятие эмпирической адекватности, не может обеспечить выдвижение аналогичных требований. Например, Э. Макмаллин вообще сомневается в том, что с понятием эмпирической адекватности «можно работать» - «мы даже не можем быть уверены до конца, что эмпирическую адекватность можно проверить, появление абсолютно новых эмпирических данных, объяснение которых потребовало бы создания новой теории, делает анализируемую теорию не адекватной эмпирически?» [18]. Требование, чтобы будущие теории были эмпирически более адекватными или вообще были эмпирически адекватными, установить невозможно, т.е. оценка прогрессивности в достижении цели научного исследования затруднена. Более того, поскольку успешность науки оценивается как выдвижение проверяемых следствий, а эмпирическая адекватность (правда, в одной из ее форм - актуальной, но не потенциальной) как раз положительно оценивает только те теории, предсказания которых уже подтверждены, т.е. которые уже являются эмпирически адекватными. Данное заключение выглядит достаточно «странным», не получается ли того, что то, что мы хотим объяснить, находится в прямой зависимости от того, с помощью чего мы объясняем?

Попытка Б. ван Фраассена отнести эмпирическую адекватность к абсолютно всем эмпирическим данным, не связанным с наличным status quo эмпирических данных, т.е. попытка сосредоточиться на потенциаль-

ной форме эмпирической адекватности, наталкивается на ряд существенных замечаний, основные из которых сводятся к следующему: если все-таки найдется теория, которая потенциально удовлетворяет всем возможным эмпирическим данным, то она будет единственной и все теоретические споры потеряют смысл [18]. Более того, потенциальная эмпирическая адекватность также приводит к проблеме пессимистической метаиндукции: если мы говорим о том, что наши современные теории будут опровергнуты новыми эмпирическими данными, то мы не можем исключать того, что принятые сейчас теории со временем не будут удовлетворять требованию эмпирической адекватности.

Таким образом, складывается впечатление, что предпочтение когнитивного успеха перед практическим в контексте обоснования выдвижения «когнитивной ценности», соответствующей решению проблемы мотивации, является более обоснованным. Соответственно, возвращаясь к задаче «спасения мелиоративного проекта», можно сделать вывод, что принятие истины как цели исследования является более адекватным в первую очередь нашим представлениям о развитии научного знания в натуралистской перспективе.

Спор о манере речи?

В свое время Э. Нагель утверждал, что «различие между реализмом и инструментализмом является спором о предпочтительной манере речи и что вопрос о том, какой из этих взглядов является более корректным, представляет только терминологический интерес» [19. С. 20]. На наш взгляд, постановка задачи сохранения нормативности натурализма, сохранения мелиоративного проекта натуралистической эпистемологии может позволить нам не согласиться с классиком. В контексте проблемы мотивации выбор истины как «когнитивной ценности», источника нормативности представляется более адекватным.

Следует отметить, что в данном случае наше стремление «вернуть» истину в натуралистский проект не является попыткой «оживить» проект аналитический или каким-либо нечестным образом подметить один другим. Мы сделали выбор в пользу истины в силу сравнительной простоты выбора критерия в оценке прогресса в ее достижении. Это верно и для аналитического и для натуралистского проектов. Нормативность натуралистической эпистемологии сохраняется в силу требования когнитивного успеха науки как рационального предприятия по достижению знания. Единственно, где могут пересекаться аналитический и натуралистский проекты, - природа истины. Вы можете рассматривать истину как неэпистеми-ческое, семантическое понятие, однако ничто не мешает вам рассматривать истину как источник нормативности, представляя ее, например, как сакральный символ, включенный в ритуальную практику научного сообщества. В последнем случае вы рискуете оказаться даже большим сторонником натуралистской эпистемологии, чем принято, однако нормативность никуда не исчезнет и не скроется за туманными рассуждениями о необходимости отказа от «вериг аналитичности», к которым традиционно причисляют понятие истины.

ЛИТЕРАТУРА

1. Kitcher P. The Naturalists Return // Philosophical Review. 1992. Vol. 101. P. 53-114.

2. Laudan L. Normative Naturalism // Philosophy of Science. 1990. Vol. 57. P. 44-59.

3. Psillos S. Scientific Realism: How Science Tracks Truth. Routledge, 1999.

4. Collins R. Interaction Ritual Chains. Princeton: Univ. Press, 2004.

5. Fraassen van B. The Scientific Image. Oxford: Clarendon Press, 1980.

6. Niiniluoto I. Critical Scientific Realism. N.Y.: Oxford University Press, 2002.

7. Головко Н.В. Натурализация эпистемологии: Т. Кун и У.В.О. Куайн против априоризма // Гуманитарные науки в Сибири. 2007. № 1.

8. Fraassen van B. Laws and Symmetry. Oxford Univ. Press, 1989.

9. Papineau D. Reality and Representation. Basil Blackwell, 1987.

10. Papineau D. (ed). The Philosophy of Science / Oxford Readings in Philosophy. Oxford Univ. Press, 1996.

11. Laudan L. Progress or Rationality? The Prospects for Normative Naturalism // American Philosophical Quarterly. 1987. № 24. P. 19-31.

12. Laudan L. Science and Values: The Aims of Science and Their Role in the Scientific Debate. Berkeley; Los Angeles: University of California Press,

1984.

13. Putnam H. Mind, Language and Reality / Philosophical Papers. Vol. 2. Cambridge: Cambridge University Press, 1975. P. 63.

14. Niiniluoto I. Truthlikeness, Realism and Progressive Theory-change // Change and Progress in Modern Science / Ed. by J.C. Pitt. Dordrecht: Reidel,

1985. P. 235-265.

15. Niiniluoto I. Science and Epistemic Values // Science Studies. 1990. Vol. 3, № 1. Р. 21-25.

16. Laudan L. A Confutation of Convergent Realism // Philosophy of Science. 1981. Vol. 48, № 1. P. 19^9.

17. Головко Н.В. Проблема индивидуации теорий и научный реализм // Философия науки. 2005. № 1 (24). С. 63-105.

18. McMullin E. Van Fraasen’s Unappreciated Realism // Philosophy of Science. 2003. Vol. 70, № 4. P. 455^78.

19. Максвелл Г. Онтологический статус теоретических сущностей // Философия науки. 2005. № 1 (24). С. 20-48.

Статья представлена кафедрой гносеологии и истории философии философского факультета Новосибирского государственного университета, поступила в научную редакцию «Философские науки» 27 декабря 2006 г.