Нация: игра в слова и смыслы Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

ГРАЖДАНСКОЕ И ЭТНИЧЕСКОЕ

. . вопросы национализма 2015 № 4 (24)

Иатааья ьремина

Нация: игрА в саова и смыслы

Дискуссии вокруг понятия «нация» всегда остры, так как ведутся по линии фронта между политическими и этнокультурными элементами данной дефиниции. Эти баталии начались в академическом мире в начале XX века и не прекращаются поныне. «Нация» — одно из тех немногих понятий, которые подверглись серьезным изменениям и в какой-то мере даже переполнились смыслом к настоящему времени. И с этим стоит разобраться, особенно в контексте многочисленных заявлений о том, что Россия не успела вслед за западноевропейскими странами сформировать политическую нацию, и о том, что ей следует как можно быстрее двигаться по этому пути.

Цель статьи — раскрыть политические и этнокультурные элементы понятия «нация», обозначить этапы смысловой эволюции данной дефиниции и выявить ее возможные перспективы.

К настоящему времени в академической литературе сложился огромный массив исследований по данной проблематике. Все эти исследования можно разделить условно на две большие группы: так называемых этносимволистов (Э. Смит), которые делают акцент на культурных и исторических факторах, апеллируя к прошлому и в некоторой степени к архаическому сознанию человеческих групп и сообществ; и модернистов (Э. Геллнер), которые подчеркивают социально-экономические факторы в становлении больших человеческих коллективов, когда устойчивые экономические связи порождают стабильные и крепкие социальные и политические взаимодействия между людьми, находящимися в рамках территории, объединенной такими связями. Интересно,

что среди первых и вторых есть исследователи, для которых понятия нация и этничность представляются довольно размытыми, зависящими от потребностей людей в самоидентификации, которая, таким образом, выступает одновременно как в качестве символа, так и в качестве инструмента принадлежности. В этой связи некоторые исследователи даже полагают, что данные дебаты и споры породили «хаос дефиниций», но в действительности не привели к формированию четких и ясных понятий1.

Например, если считать, что этнич-ность — это личный и сознательный выбор индивида, то этот выбор будет основываться не столько на кровных критериях единства, сколько на критериях культуры, так как этничность, прежде всего, выполняет функцию культурной демаркации; и именно на основании принадлежности к той или иной культуре человек осуществляет процесс самоидентификации2. В ряде случаев нацию также рассматривают как культурное сообщество, а не только с точки зрения государственной принадлежности. Это означает, что маркеры как этнично-сти, так и нации изначально во многом совпадают. В общем, в науке в действительности не сложились «чистые» парадигмы этничности и нации, притом, что многие идеи парадигм в значительной степени перемешаны.

В отношении понятия «нация» существуют два главных парадокса: этимология и политическая практика, которые в

1 Wolff St. Ethnic Conflict // A Global Perspective. Oxford, 2007. P. 33.

2 Тишков В.А. Советская этнография: пре-

одоление кризиса // Этнографическое обо-

зрение. 1992. №1. С. 7-8.

разной степени влияли на представление и употребление этого слова на протяжении столетий.

Первый парадокс связан с происхождением понятия «нация». Изначально латинское слово «пайо» (нация) означало «народ»3. Это зафиксировало этнокультурный компонент (включая тот самый пресловутый ныне фактор кровного происхождения) в данной категории на довольно длительный период времени. В греческом мире вместо слова «нация» в аналогичной ситуации употреблялось слово «е0ю<;» (этнос)4, но в Западной Европе он не имел никакого распространения.

Второй парадокс заключается в том, что с течением времени в понятии «нация» политическая компонента оказалась превалирующей над этнокультурной. И в конечном итоге, в результате многих исторических событий, общественно-политического и социально-экономического развития сложилось устойчивое словосочетание «государство-нация» (национальное государство) в западной Европе.

Таким образом, несмотря на то что изначально словом «нация» обозначали общее происхождение членов всего коллектива, историческая практика показала, что общность людей может быть обоснована многими критериями и обстоятельствами, заставляющими людей группироваться в социальном измерении, а не только критерием кровного родства.

Начиная с Античности, когда появились дефиниции «нация » и «этнос », греки и римляне представляли народ (нацию или этнос) как племена, объединенные родственными взаимоотношениями, имеющими общие интересы и способными объединяться под предводительством одного военачальника. Так, Дио-дор Сицилийский, Юлий Цезарь и Та-

3 Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. 4-е изд. М., 1996. С. 504-505.

4 Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь репринт У-го издания 1899 г. М., 1992. С. 870.

цит, описывавшие, например, древних кельтов, указали на общее происхождение бриттов (островных кельтов) и галлов (материковых кельтов), представляя их единым народом, но разделенным географически (проливом)5. Понятие народ встречается также в «Илиаде», где ахейцы противостоят троянцам. Признание племен единым народом обосновывалось несколькими моментами: наличием общего религиозного института, языка, традиций, единением в случае военной угрозы. Самое главное, что в это время кровное родство имело непреходящее значение, обеспечивая воспроизводство и сохранение общности, выраженной в различных аспектах жизнедеятельности людей. Опираясь на свои знания о тех или иных племенах, античные авторы с завидной легкостью решали вопрос об их происхождении и называли их народом (нацией или этносом).

В Средние века понимание народа, имеющего общее происхождение, оставалось актуальным, однако стремящееся к экспансии христианство внесло новые ноты в его интерпретацию. Так, Августин указывал, что все народы едины в вере («соединены в благодати Христовой»)6. Нетрудно заметить, что идея единства народов здесь продиктована стремлением обеспечить противостояние арабскому миру и достичь политических целей, которые стояли перед Церковью. Однако единение на базе общих религиозных ценностей и хозяйственно-экономических взаимодействий оказалось эффективным и

5 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека / Пер. И. Алексеева. СПб., 1774. У. С. 168-169; Цезарь Гай Юлий. О Галльской войне // Записки Юлия Цезаря и его продолжателей / Пер. М.М. Покровский. М., 1991. IV. 27, 30, 31; У. 12-20; Тацит. Анналы // Сочинения: в 2 т. / Пер. А.С. Бобовича. СПб., 1993. XII. 29-34, 40; XIV. 31-33.

6 Блаженный Августин. О граде Божием.

СПб.; Киев, 1998. Кн. десятая. Гл. I. С. 403; Кн.

четырнадцатая. Гл. I. С. 3.

способствовало становлению устойчивых монархий. Это позволяло формировать многолинейные связи между людьми и различными сообществами, признающими лояльность государству7. По мере развития социальных связей и появления новых коллективов все более актуальным становилось не кровное родство, а религиозное, общественно-политическое и экономическое единство, поэтому в это время часто гонению подвергались так называемые этнореги-ональные языки и традиции (вспомним запрет на использование валлийского языка в государственных учреждениях Уэльса, отмененный лишь в 1992 г.)8.

Общества средневековых западноевропейских государств, возникших на развалинах Западной Римской империи, описывались в терминах латинского происхождения, которые были сохранены, включая понятие народа как «пайо». С этого времени данный термин развивался одновременно с эволюцией государственности, общества и власти, и, с течением времени, «перерос» сам себя, так как стал обозначать политическое и хозяйственное единство, в то время как греческий термин «е0ю<;» сохранил исконную этимологию, связанную с кровным единством.

В течение ХУ1-ХУШ вв. понятие «народ» постепенно получает все более распространенное понимание как единство, для которого важно не кровное происхождение, а общая территория и разделяемые экономические и политические интересы. Таким образом, именно формирование централизованных государств, во главе которых встал абсолютный монарх, привело к новому пониманию слова «нация », которая стала обозначать не столько сообщество, имеющее общее происхождение, сколь-

ко единство всех подданных9. Понятие причастности было и оставалось весомым для каждого, однако теперь, в новых условиях, чем большим был коллектив, к которому считал себя причастным человек, тем более значимой была его самоидентификация, т.е. он, благодаря этой сопричастности, автоматически становился в большей степени социально ценным. Отношения подданства как раз отвечали этим целям. Это породило связь между народом и правительством, сформировав так называемый «общий дух нации» по Монтескье, и стало основой концепции народного суверенитета Руссо.

здесь нация — это народ, связанный общественным договором. Не удивительно, что в дальнейшем в разных правовых документах присутствует отсылка именно к вопросу, кто заключает общественный договор, и, соответственно, кто является тем самым народом, участвующим в общественном договоре, и, значит, имеет право называться нацией. Так, во время Великой французской революции противостояние третьего сословия и аристократии рассматривалось революционными идеологами как борьба нации за свои права, под которой представляли третье сословие, причем именно в его финансово состоятельной части. Вместе с тем, невзирая на политизацию вопроса, кто есть нация, Декларация прав человека и гражданина 1789 г. закрепила положение о том, что источник суверенитета государства находится именно в нации10.

Также тогда была обоснована идея гражданской нации, которая с течением времени возобладала на значительной части европейской территории, за ис-

7 Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987. С. 81.

8 Еремина Н.В. Национальный вопрос в политике стран ЕС и Великобритании // Федерализм. 2007. №3 (47). С. 169-183.

9 Еремина Н.В. Роль культурно-исторических особенностей этнических регионов в их взаимодействиях с «центром» в Великобритании (на примере Шотландии и Уэльса) // Клио. 2015. №3 (99). С. 182-187.

10 Декларация прав человека и гражданина 1789 г. // http://www.agitclub.ru/museum/revolu-йоп1/1789Л1ес1агайоп.Мт

116

ключением восточноевропейских стран, России и германских земель. Итак, в период складывания национальных государств понятие национальности и идея нации как единения нескольких народов, превратившихся в единую политическую, гражданскую нацию благодаря общим интересам и лояльности одному государю, просто окончательно возобладали. Соответственно в Западной Европе нации не представляют собой какой-то один этнос и объясняются в категориях гражданского единства. Государственно-политическое понимание нации и использование именно этой дефиниции окончательно укрепились в XIX в., когда произошел взрыв интереса к понятию национальность на германских землях.

Только XX век вернул в научный оборот термины «этнос» и «этнич-ность», которые стали применяться наряду с термином «нация» и «национальность». Однако к этому времени в западноевропейском контексте сложилось четкое понимание нации как политического гражданского объединения. Поэтому «этнос» в западноевропейской науке, в противовес «нации», представлен в исконном своем значении, т.е. не только как категория социальная, но и как категория биологическая, где важны биологическое и культурное воспроизводство. Более того, для индивида и ныне принадлежность к той или иной этнической общности объясняется именно его происхождением и кровными связями. С этой точки зрения в западноевропейской научной мысли понятие народ соотносится с эт-ничностью. Именно так называли этно-региональные общности шотландцев, валлийцев, каталонцев — этническими идентичностями или просто историческими народами.

Вместе с тем, поскольку европейские государства меняли границы, национальные государства — относительно недавний продукт развития. Нельзя не учитывать и то, что до появления государств-наций средневековая госу-

дарственность четко выстраивалась в контексте противостояния завоеватели — завоеванные народы (например, англо-саксы — кельты), когда завоеватели, оказавшиеся более пассионарными, стали центральным элементом в выстраивании западноевропейских государств, практика управления закрепила так называемое историческое неравенство между народами. Процессы централизации, активизировавшиеся уже с XV в., заложили основы этой государственности. Тогда региональные парти-куляризмы (язык, традиции) запрещались и искоренялись.

Это сформировало основной тренд в системе западноевропейской государственности на столетия вперед. Он означает только одно — западноевропейская государственность развивалась и развивается в контексте периодического этнополитического конфликта Центра (центральная в политическом и финансовом смысле часть страны, на которой проживает народ, давший название государству и получивший право именоваться нацией; например, франки и их потомки, по имени которых страна получила название Франция) и Этнической Периферии (территория которой воспринималась по-разному в различные периоды времени тем самым Центром, но жители которой стали частью нации, — по большому счету, другого выбора у них и не было, например, галлы и потомки галлов, влившиеся во французскую нацию).

Вместе с тем нельзя не заметить по статьям, которые появились в конце 90-х гг. XX в. и в начале XXI в. в ряде западноевропейских журналов, что исследователи испытали некий шок, когда столкнулись с масштабной волной политических требований так называемых этничностей к Центру признать их нациями. По этой причине уже сейчас исследователи предлагают четко развести концепции государства и нации11.

11 Cordell K, Wolff St. Ethnopolitics in Contemporary Europe // The Ethnopolitical En-

Именно тогда, когда устоялось мнение, что в Западной Европе выстроены нации как политические сообщества, полностью побеждены все формы этнонаци-онального противостояния, «вдруг» «выстрелил» сепаратизм. «Внезапно» выяснилось, что каталонцы и шотландцы, да и многие другие, полагают себя нациями, а не просто некими историческими народами, и уже даже называют себя нациями сами, не спрашивая разрешения Центра. Произошло то, чего никак нельзя было ожидать в казавшемся западноевропейским исследователям и политикам национально-монолитном обществе.

Тем не менее данные периодические вспышки роста этнонациональных движений легко объяснимы даже в контексте развития терминологии. Вспомним, что в один и тот же период времени нацию одновременно рассматривали по-разному: уже как политическую гражданскую общность и всё ещё как культурно-языковую (этнокультурную) общность. При этом действительно для многих государств стержнем стало гражданство, понимаемое как связь нации с государством.

Однако сохранение памяти о происхождении тех или иных народов, составляющих единую нацию (этатистский подход)12, самими народами, которые смогли сберечь свои культурные и даже языковые особенности, всегда выступало фактором государственного развития. К сожалению, в некоторых случаях происхождение человека (его принадлежность тому или иному народу, невзирая на факт рождения в определенном государстве и проживания в нем)

cyclopedia of Europe. Palgrave, 2014 // http:// www.stefanwolff.com/ sample-chapters/ enc-ch1. pdf; Ichijo A. Sovereignty and Nationalism in the Twenty-First Century: Scottish Case // Ethnopo-litics. 06.2009; Mycock A. SNP, Identity and Citizenship: Re-imagining State and Nation // National Identities. 03.2012. 14 (1): 53-69.

12 Оль П.А, Ромашов Р.А. Нация (гене-

зис понятия и вопросы правосубъектности). СПб., 2002. C. 22.

иногда получает даже негативную интерпретацию в формате «нация+граж-данство+государство ».

Например, в самом худшем варианте формируется этногосударственное единство, где этатистская связь между нацией, гражданством и государством основана на этнических факторах, т.е. именно на факторе происхождения. Многие государства постсоветского пространства после распада СССР длительное время выстраивают подобную государственность, в рамках которой необходимо полностью отказаться от своего происхождения, растворившись в титульной этничности (и только она имеет право именоваться нацией), чтобы стать ее частью, получить гражданство и все остальные преимущества. Таким образом, закрепление этатистской модели нации в рамках этногосударствен-ного единства автоматически приводит к тому, что часть людей (иного происхождения, нежели главенствующий в государстве народ, ставший стержнем нации, а значит и государства) выбрасывается «за борт». Данная модель, по сути, реализует на практике идеи ультранационализма.

Это один из вариантов трактовок этатистского понимания нации, который представлен рядом постсоветских государств, но это, конечно, не классический подход в понимании «национального государства ». Хотя стоит в этом контексте вспомнить, что и французская этатистская модель не сразу сложилась и стала классической. Длительное время и там национальный вопрос был вопросом политическим. И сейчас мы периодически сталкиваемся с подобными угрозами.

Очевидно, что во многих случаях в тот или иной исторический отрезок времени главенствующая часть населения и государственные институты определяют, кто является частью нации, кто может вступить в гражданские отношения, а кто не имеет права на подобные отношения, т.е. на гражданство, и, значит, не может быть признанным частью нации. По этой причине в настоящее время очень многие

европейские политологи осознают, что модель государства-нации всё же не решила всех тех проблем, которые должна была решить. Ведь восприятие гражданства именно как привилегии в современном мире скоростей, транспортной инфраструктуры, открытого информационного пространства в контексте международного правового регулирования выглядит убого, а еще хуже — использование вопроса с гражданством в качестве политического инструмента.

Таким образом, очевидно, что победа понятия «нации» как политического и гражданского союза, видимо, носит временный характер даже для стран Западной Европы. Европейские народы, которые при довольно частых изменениях государственных границ не всегда понимали, к какой нации себя отнести, всё-таки де-факто оставили этот вопрос открытым. Ведь именно народам обеспечено право на самоопределение, которое выражается в битвах этнорегиональ-ных сообществ с центром за право именоваться нацией. Не случайно, например, часть шотландцев (31%) говорит, что принадлежит британской нации, а часть (62%) позиционирует себя именно как шотландцев и европейцев, что указывает на нерешенность данного вопро-са13. Однако в политическом сообществе даже высказывания подобных притязаний уже может рассматриваться как заявление на признание того или иного народа нацией.

Таким образом, сейчас происходят серьезные сдвиги в понимании того, что такое нация и государство. Нельзя сказать, что этот вопрос окончательно решен даже в Западной Европе. Академическая наука не может не реагировать на изменения в политическом контексте, на изменение риторики политических лидеров.

Так, если при Маргарет Тэтчер было немыслимо назвать шотландцев нацией,

то Дэвид Кэмерон вслед за самими шотландцами называет Шотландию нацией (и здесь факт происхождения и культурного единства оказывается превалирующим). Британские средства массовой информации также поддержали этот тренд, называя шотландцев отдельной нацией, хотя данное утверждение автоматически создает трудности в интерпретации, что собой представляет британская нация, если она сама состоит из наций. Ряд журналистов, пытаясь выйти из состояния неопределенности, добавляли слово «независимая» к шотландской нации, при условии, если референдум 2014 г. привел бы к формированию независимого государства Шотландия14.

Число наций растет, а поскольку они разные (т.е. нация — это не только политический гражданский союз, так как ныне этнокультурные исторические общности получили признание в качестве наций), то стоит отметить явную тенденцию на установление многомерного понимания нации. В некотором смысле складывается тренд на сближение западноевропейской трактовки нации с восточноевропейской, где для понимания нации происхождение и определенный уровень развития являются существенными, и поэтому здесь наций (национальностей) может быть много даже в рамках одного государства. Нужно ли в таком случае отчаянно бежать вслед за Западной Европой, воспринимая ее как образец для подражания? Не вернемся ли мы на этом пути, двигаясь вслед за ней, на исходные позиции, связанные с признанием множественности наций в одном политическом пространстве, также оставив открытым вопрос о монолитности политической нации?

_ 13 Opinion Polls. What Scotland thinks // http://

jig whatscotlandthinks.org/questions/would-you-rath-_ er-describe-yourself-as-british-or-scottish#line

14 Black A. Scottish independence: what is going on in Scotland // Scotland politics. 2014. 9 September // http://www.bbc.com/news/uk-scotland-scotland-politics-26550736; Rachman G. If Scotland goes? // The National Interest. 2014. July 5 // http://nationalinterest.org/fea-ture/if-scotland-goes-10737