CC BY
116
Фаткуллина Ф. Г. Национальные особенности функционирования фитонимов в фольклорных текстах / Ф. Г Фаткуллина, Г Г. Кульсарина // Научный диалог. — 2016. — № 7 (55). — С. 92—105.
ЕЫНиН^
Журнал включен в Перечень ВАК
и I. к I С Н' Б Р1вкиж л1ч тик юву-
УДК 811.512.141
Национальные особенности функционирования фитонимов в фольклорных текстах*
© Фаткуллина Флюза Габдуллиновна (2016), доктор филологических наук, профессор кафедры русской и сопоставительной филологии, Башкирский государственный университет (Уфа, Россия), [email protected].
© Кульсарина Гульнур Галинуровна (2016), кандидат филологических наук, соискатель кафедры русской и сопоставительной филологии, Башкирский государственный университет (Уфа, Россия), [email protected].
Рассматриваются особенности употребления фитонимической лексики в произведениях башкирского народного творчества. Новизна исследования заключается в том, что наряду с фольклорным материалом, вошедшим в уже изданные сборники устного народного творчества, в предлагаемой статье проанализирован и полевый материал, собранный авторами во время экспедиций, отражающий народные обряды и традиции, определенные ментальные установки. Показано, что фитономи-ческое поле анализируемых фольклорных текстов составляют обозначения отдельных элементов растений (корня, плода, цветка и др.), названия деревьев и трав. Представлены примеры, извлеченные из произведений разных жанров: обрядов, поверий, легенд, паремий, песен, где фитонимы используются для номинации и описания человека. Показано, что в языке фольклора растительная метафора используется для номинации и описания человека. Описываются его внешние особенности (как ягодка; как спелая малина; словно алый мак; как цветок), характер (стеснительный мужчина — согнутый дуб), возрастные этапы жизни (ребенок — ветка ивы; мужчины — корень дуба; цветущая молодость), отношения (друг — корень), действия (пустить корни; под корень подрубить; с корнем вырвать) и т. д. Диапазон применения результатов исследования достаточно широк: от дальнейших научных изысканий лексико-семантических особенностей фитонимов в языке народного творчества до отражения этноязыковой картины мира этноса на примере фольклора.
Ключевые слова: фольклорная картина мира; башкирский фольклор; концепты; этнокультура; фитонимы.
Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ № 16-04-00097.
1. Введение
Лексемы с предметно-вещественным значением, в том числе многочисленные наименования растительного мира, содержат информацию о системе представлений человека о мире, отображают результаты познавательной деятельности в его освоении, формируя основу системы ценностей этноса [Фаткуллина, 2014, с. 191]. Лексика, репрезентирующая растительный мир, как одна из лексических микросистем языка наглядно демонстрирует особенности сознательной и целенаправленной объективацию внешнего мира человеком.
Мир растений — неотъемлемая составляющая окружающей человека действительности. Это находит отражение в языке: по мнению исследователей, фитонимы составляют один из древнейших пластов лексики, активно участвующих в языковой концептуализации различных явлений [Комарова и др., 2004, с. 29].
Фитонимия как один из фрагментов фольклорной языковой картины мира содержит в себе этнокультурную информацию о народном восприятии растительных реалий, их аксиологическом и стереотипном осмыслении. Поскольку наименование — это не только процесс обозначения, но вместе с тем и процесс познания, то в ходе освоения того или иного предмета человек сначала познает его, а затем уже дает ему название [Гарифул-лина и др., 2004, с. 4—5]. Выбор наименования предмета обусловливается не только отношением к нему человека, но и историческими, географическими, культурными и другими факторами [Фаткуллина, 2002, с. 47—54]. Исследование лексики растительного мира позволяет проследить, каким образом разные свойства окружающей реальности отражаются в сознании человека в виде образа, закрепляя этот образ в языковых формах. Всякая языковая общность живет и развивается при данных объективных условиях, что выражается в разном выборе признака при номинации и образовании слов. Так, например, многолетнее травянистое растение, получившее в русском языке название подорожник, в башкирском языке называют юл япрагы (букв. лист дороги), так как в большинстве случаев он растет именно вдоль тропинок и дорог. Фитонимов, содержащих пространственные ориентиры, и в русском, и в башкирском языках довольно много: подберезовик — кайын бэшмэге («березовый гриб»), подосиновик — удак бэшмэге («осиновый гриб»), дубовик — имэн бэшмэге («дубовый гриб») и т. д., что подтверждает гипотезу об универсальных и индивидуальных свойствах языков в членении и категоризации объективной действительности.
Фитонимический стереотип, обусловленный семантикой фольклорных текстов, представляет, на наш взгляд, особый научный интерес, поскольку
определяется специфичными для башкирской культуры метафорическими и коннотативными особенностями, отражающими в лексических единицах ценностные для носителей языка доминанты. Ономасиологические исследования любой фитонимической терминосистемы связаны с рядом вопросов, решение которых невозможно без обращения к истории названий: только в развитии можно проследить причины регулярности тех или иных фитонимических образований, их преемственность, сохранность или замену их заимствованиями.
2. Концептуализация отдельных элементов растения в башкирском фольклоре (фитонимы, обозначающие корень, плод и др.)
По мнению Т. В. Цивьян, «в каждой традиции выделяется одно или несколько репрезентативных растений. Они как бы аккумулируют и основные функции, и основные атрибуты, и основные сюжеты и мотивы, переходя таким образом границы своего кода, и обязательно формируют особый круг текстов» [Цивьян, 2006, с. 44—45]. Растительные образы занимают одно из ключевых мест и в башкирской культуре. Древнее представление о единстве человека и природы объясняет почитание растений, мест их произрастания и породившей их земли, что отражено в этноязыковой картине мира.
В фольклорной картине мира башкирского народа представления об Ygемлектэр (растениях) концептуализируются посредством наименований отдельных элементов растений, отдельных растений и всего растительного мира в целом.
Среди лексем, обозначающих элементы растений, обозначения отдельных реалий представлены очень широко. Например, лексема тамыр («корень») в башкирском языке имеет несколько значений: 1) 'корень' (агас тамыры — корень дерева, теп тамыр — корневище, теш тамы-ры — корень зуба); 2) 'сосуд' (кан тамыр^ары — кровеносные сосуды, йоко тамыры — сонная артерия; упкэ кан тамыр^ары — легочная артерия); 3) 'род, родня' (тамыр тартыу — признавать свою родню, тамыры короу — вымирать; бер тамыр^ан — из одного рода) [Башкирско-русский словарь, 1996, с. 583]. В текстах башкирского фольклора наиболее распространенными являются растительные метафоры, например, народ, люди могут сравниваться с корнем, травой, деревом. Так, корень дерева является метафорой родословной, человеческого рода: Агас тамыры ер Yтэ керэ, э§эм тамыры ил Yтэ керэ (букв. Корень дерева проходит через землю, корень человека проходит через родину); Агас тамырынан э§эм тамыры
куберж (букв. У человека больше корней, чем у дерева) [Ахтямов, 2008, с. 18]. Человек, продолжатель рода может также быть представлен с помощью метафоры корня дерева — основы растения. Тамыр («корень») для башкирского народа является символом связи поколений, опоры, родства, силы, надежности и сплоченности: вйлэнмэгэндец тамыры корор (букв. У неженатого высохнут корни); Тамыры йырак агастыц SYмере о^ак (букв. Если у дерева глубокие корни, то и жизнь долгая); Тамыры нык агасты ел дэ куптара алмад (букв. Если у дерева крепкие корни, его и буря не вырвет); Агастыц тамырына балта сабып, япрагы менэн дуд булма (букв. Не надо рубить корень дерева и дружить с его листьями) [Ахтямов, 2008, с. 452]. Фитометафора тамыр («корень») для современного башкирского языка является источником распространения актуальных идиом, используемых в речи применительно к характеристике действий, поступков человека: тамыр ебэреY (букв. пустить корни) — 'прочно, надолго обосноваться где-то'; тамырынан кыркырга (букв. под корень подрубить) — 'уничтожить', 'нанести непоправимый вред'; тамырынан йолкорга (букв. с корнем вырвать) — 'окончательно устранить что-либо'; тамырына тиклем ка^ыныу (букв. добираться, докапываться до корней) — 'вникать в сущность дела до основания'; тамырын коротоу (букв. засушить корень) — 'уничтожить', 'искоренить' [Башкирско-русский словарь, 1996, с. 583.] и т. д. Как видим, фитоним корень в значениях 'сила', 'основа', 'род' послужил продуцентом актуальных для современного башкирского языка идиом, используемых в речи применительно к характеристике действий, поступков человека. Лексема корень используется как с отрицательной, так и с положительной коннотацией, что связано с символикой и метафо-ризацией: растение, пустив корни, приживается в земле и крепнет подобно тому, как человек привыкает и обосновывается на родной земле.
Не менее интересна для выявления особенностей национального ми-ровидения башкир семантика слова япрак («лист, листья, листва»). В башкирском фольклоре япрак имеет значение 'красивая оболочка': Агасты япрак бщэй, кешене хе^мэт бщэй (букв. Дерево украшают листья, человека — работа); Агас япрагы менэн матур (букв. Дерево красиво листьями) [Ахтямов, 2008, с. 18]. Довольно часто фитоним япрак ассоциируется со словом сепрэк(тряпка, одежда): Агас башыяпрак, кыраутвшhэ, hаргайыр, кеше куррке — сепрэк, бадып кейhэц, таушалыр (букв. Листья наверху дерева после заморозков желтеют; красота человека — тряпка: со временем изнашивается); Агас щрке — япрак, э^эм щрке — сепрэк (букв. Красота дерева — листья, красота человека — одежда) [Ахтямов, 2008, с. 651]. Негативная окраска, нередко сопровождающая метафоры в фольклорных
текстах, связана с коротким циклом жизни исследуемых фитонимических компонентов растений, их назначение — изобразить все смертное, преходящее. В данном случае метафора япрак не только представляет «красивую оболочку» дерева, но и имеет отрицательный смысл — ненадежность, неустойчивость внешности.
Широко представлен в башкирском языке концепт ЕМЕШ («плод растения»). Функционирование данной модели распространяется на фито-нимы — деревья, кустарники, цветы и ягоды: Агас емеше менэн куркэм (букв. Дерево красиво плодами); Агасына щрэ емеше (букв. Какое дерево, такой и плод); Коро агастыц емеше юк (букв. У сухого дерева нет плодов); Орлогона щрэ емеше (букв. Какие семена, такие и плоды) [Ахтямов, 2008, с. 197]. Фактором, определяющим вероятность реализации семантического варианта 'плод растения', является степень номинационной потребности, обусловленная съедобностью или несъедобностью плодов: Емеш ашагыц килhэ, сэскэhен в§мэ (букв. Если хочешь есть фрукт, не надо рвать цветы) [Ахтямов, 2008, с. 197]. В паремиях емеш символизирует результаты труда: Агасты кем ултырта, емеше шуныкы (букв. Кто дерево сажает, того и плоды); Хе^мэттец тире эсе, емеше татлы (букв. У работы пот горький, а плоды сладкие) [Ахтямов, 2008, с. 197]. Отрицательная семантика появляется только у слова с отрицанием: емешhе^ («без плода»). Эта конструкция метафорически соотносится либо с бездетной женщиной: Бала^1§ катын — емешhе^ агас (букв. Женщина без ребенка — дерево без плода); либо с человеком, отлученным от любимого дела: Fилемhе§ галим — емешhе^ агас (букв. Ученый без науки — дерево без плода) [Ах-тямов, 2008, с. 197].
Интересные семантические ассоциации имеет фитоним елэк (ягода): Елэк елэккэ карап бешэ (букв. Ягода поспевает, подражая ягоде); Еренэ куррэ елэге, кы^ына щрэ кейэYе (букв. Какая земля, такие и ягоды; какая девушка, такой и жених) [Ахтямов, 2008, с. 196]. Ягода в мировосприятии башкир представляет результат чего-либо, итог определенного действия, процесса: Эйтем — hY^^ец бщэге, мэкэл — hY^^ец елэге (букв. Поговорка — краса слова, пословица — ягода слова). В то же время данная лексема связана с процессом сбора урожая, требующего кропотливого труда: Елэк берэмлэп йыйыла (букв. Ягоды собирают по одной) [Ахтямов, 2008, с. 196]. Поскольку человек соизмеряет себя самого с объектами окружающего мира, в том числе и с растениями, то такой вид метафоры достаточно широко представлен в башкирском фольклоре, одним из самых распространенных направлений переноса является характеристика внешности человека при помощи фитонима Так, в представлении носителя
башкирской лингвокультуры девушки могут быть похожи на ягоды: елэк кеYек (как ягодка). В частушках, записанных в Стерлибашевском районе Башкортостана, девушек-красавиц сравнивают с малиной:
Ике hылыу ^гуга бара, Йым-йым итэ силэге. Б姧ец Шэкэр къщары
Бешкэн курай елэге (букв. Ведра блестят двух красавиц, идущих за водою — наши Шакаровские девушки как спелая малина) [Байназарова].
Румянец на щеках или красный цвет могут передаваться через растительные образы (елж): Елж кеYек бешкэн сикэлэре (биттэре) (букв. Красные, как ягоды, щеки). Еще один фитоним этой группы, широо представленный в башкирском фольклоре, — сэтлэYек («орех»): СэтлэYек ашагыц килhэ, тешецде йэллэмэ (букв. Если хочешь съесть орех, зубы не жалей); hагъlз яцак талдыра, сэтлэYек эш калдыра (букв. От серы (жевательной) устает челюсть, от ореха останавливается работа) [Ахтямов, 2008, с. 445]. Как видим из паремий, сэтлэYек (орех) в народе ассоциируется с действием — прежде всего с освобождением его от скорлупы.
Фитоним сэскэ («цветок») в народном творчестве встречается в основном с определяющим словом, обозначающим цвет или запах. Приведем примеры из народных песен: Ак сэскэле бер гелем, ти,
Кук сэскэле бер гелем, ти ... (букв. Мой белый цветок, мой синий цветок ...) [400 башкорт хальгк йыры, 2011, с. 269]; Едле сэскэ Y§е е^елhэ лэ,
Еде лэ ацкый, уныц бит болонда (букв. Душистый цветок хотя и сорван, вся поляна пахнет им) [Там же, с. 217].
Чувственно-эмоциональное восприятие человеком растительной реалии содержит положительную оценку, заложенную в коннотации лексемы. Так, в сознании человека цветение и зелень издавна ассоциируются с понятиями «жизнь», «здоровье», «молодость». Например, сэскэ атыу: Йэшлек кщелле сэскэ атканда, Куцел коштары канат какканда. Куцелле икэн тик шул сактар^а,
Эйлэнеп кайтмай, йэшлек тагын да (букв. Весело в цветущей молодости, когда порхают крылья души ...) [Вахитов].
Вместо лексемы сэскэ в некоторых случаях в песнях и частушках употребляется синоним гел: Гвлдэрецэ hыу^арыцдыц ^пмэсе hалкындарын.
^п ^щарыц йврэгемэ -
Бадмадмы ялкындарын? (букв. Не поливай цветы холодной водой, полей лучше мое сердце, чтобы утолить жар) [Юлдашбаева].
Фитоним гвл («цветок») в фольклоре часто встречается в составе антропонимов, здесь активно используется модель двухкомпонентной номинации — Гвлбикз, Гвлтамсы, Гвлнур, Гвлкэй, Гвлфэрэх, Гвлнэзирэ, Айгвл и др.: Гвлнур, Гвлнурым, hин я§мышымдыц йыры, Гвлнур, Гвлнурым, бэхетем минец, ку§ нурым (букв. Гульнур, моя Гульнур, ты песня моей судьбы, мое счастье и свет очей) [400 башкорт хальгк йыры, 2011, с. 242].
Красоту женщины в башкирском языковом сознании передают многочисленные сравнения с цветами. В башкирском фольклоре стойко закрепилась метафорическая модель «Женщина — хрупкий нежный цветок». При описании внешности женщины используют такие сравнения, как мж сэскэhе кеYек алhыу йв§ (лицо алое, словно цветок мака), гвл йв§ (лицо как цветок) и др.:
hандуsасым, былбылым,
Ынйы тешем, гвл йв^вм;
Алhыу йв§вц балкып тора
Мж сэскэhе шикелле (букв. Соловушка моя, твои зубы словно жемчуг, лицо как цветок; Твои алые щеки горят как цветок мака) [Башкорт халык ижады, 1981, с. 98].
Таким образом, концепты, стоящие за словами тамыр, япрак, сэтлэYек, елж, сэскэ, гвл как обозначениями отдельных элементов растения, широко представлены в языке башкирского фольклора. Их функции в тексте опосредованы особенностями национальной языковой картины мира [Вотин-цева и др., 2015, с. 1353].
3. Употребление в текстах башкирского фольклора фитонимов — названий деревьев и трав
Среди фитонимов, называющих собственно растения (деревья, травы), наиболее употребительной в материалах фольклора является лексема агас («дерево»). Она имеет большой шлейф культурных коннотаций: «Дерево связано со многими обрядами башкир. В частности, во время обрядового праздника '"Карга бутка^1" ("Воронья каша") обрядовую кашу оставляли для ворон под деревьями. На ветки деревьев привязывали цветные нитки, бусинки и лоскутки во время обрядовых праздников "Кэ^к сэйе" ("Кукушкин чай"), "Сэхрэ / Сэхрэгэ сыгыу" ("Выход на природу"), а также при прощании невесты с родными в свадебном обряде башкир. Для этого обычно выбирали одинокие (яцгы§ кайын —
"одинокая береза", яцгыд агас — "одинокое дерево") или иные примечательные чем-то деревья, называемые байтирэк 'густое, или священное дерево', досл. "тополь", байкайын 'густая, или священная береза'» [Хисаметдинова, 2011, с. 22]. Исследователи отмечают, что деревьям приписывалась оберегающая, защищающая сила. «Во время проводов молодых ребят, мужчин на войну, в армию, издавна бытовала и бытует традиция навешивать на определенное дерево (в зафиксированных примерах — это сосна) красочные лоскутки ткани, платки, ленты, платочки с пожеланием скорой встречи и, чтобы вернувшись живым, невредимым, сам увидел украшенное дерево <...> Деревья служат предсказателями событий, человеческих судеб. Бытует поверье, что, когда лес скрипит, загадочно шумит (урман яман шаулаhа, агастар сыйылдаhа), он предвещает беду, чью-либо смерть. Если срубить яблоню, посаженную рукой человека, или если яблоня сама высохнет (повалит ветром и т. д.), то умрет посадивший ее, случится несчастье. Если осенью не опадают листья дуба, то это означает "придет беда на голову мужчины, вспыхнет война" (ир^эр башына кайгы килэ, hуsыш-фэлэн сыга). Здесь дуб имеет семантические ассоциации с мужским полом. Крепкий, прочный дубовый столб устанавливали в местах, особо почитаемых, памятных. Столб рода-племени (ырыу баsанаhы) из дуба устанавливали, например, на месте сбора глав, старейшин разных племен» [Хадыева, 2005, с. 102].
Каждый вид деревьев имеет свою символику. Например, в башкирском народном творчестве имэн («дуб») является символом долголетия, мудрости и силы, это мощное, внушительного вида дерево с твердой древесиной и глубоко укорененным в землю стволом: Имэн каты ергэ твплэнер (букв. Дуб пустит корни и в твердой земле) [Ахтямов, 2008, с. 219]. В паремиях дуб часто сравнивался с человеком, обладающим такими же чертами: Ир^эр — имэн тамыры, катындар — бощай камыры (букв. Мужчины — корень дуба, женщины — пшеничное тесто); Ир^ец оялыуы — имэн агастыц бвгвлвуе (букв. Застенчивый мужчина — согнутый дуб); Имэн агастыц эйелгэне — hынsаны, ир-егеттец оялганы — улгэне (букв. Согнутый дуб — сломанный, стеснительный мужчина — мертвый) [Ахтямов, 2008,]. В загадках могучий дуб, проживший на земле несколько веков, представляется в образе медведя: Мэцге тау^а — мец йэшэр айыу (букв. На вечной горе — медведь тысячелетний) [Башкорт хальгк ижады, 2006, с. 145]. Дуб не только символизирует божество, силу и мудрость; его древесина высоко ценится, используется как прочный строительный материал, а дубовые дрова дают много тепла: Имэн кумере едле була (букв. Уголь от дуба бывает с запахом); Кайын ту^ына маhайыр, имэн у^енэ маhайыр
(букв. Береза гордится берестой, дуб гордится собой); Кайындыц ту^ын макта, имзндец у^ен макта (букв. У березы хвали бересту, а дуб сам хвали); Карагащыц косе куп, имзндец кумере куп (букв. У сосны много силы, у дуба — угля) [Ахтямов, 2008, с. 219].
В фольклоре кайын («береза») обычно стройная и белоствольная, символ красоты: Кайын йзме — ту$ мензн, икмзк тзме — то$ мензн (букв. Красота березы в бересте, вкус хлеба — в соли); Кайын йзме — ту$ мензн, ощоц йзме — кы$ мензн (букв. Красота березы — в бересте, уют в доме — из-за девушки) [Ахтямов, 2008, с. 324].
В мифологии башкир береза, наряду с положительной коннотацией, имеет и отрицательную. Так, в народе запрещалось сажать березу у дома. «Башкиры говорили: '"Кайын — кайгылы агас, ей янына ултыртырга яра-май". Береза — печальное, скорбное дерево. Ее нельзя сажать у дома. И наоборот, большинство башкирских кладбищ расположены в березовых рощах. Есть обычай сажать березу на могиле» [Хисамитдинова, 2011, с. 239]. Как отмечает ряд исследователей, существует даже культ березы. «Она считается "женским" и "печальным" деревом. В некоторых районах березу не используют при постройке дома, объясняя тем, что она приносит беду. Существует запрет изготавливать из березы коромысло, скалку, веретено, так как, согласно поверьям, женщина, которая пользуется ими, будет несчастной. Березу запрещается осквернять, справлять естественную нужду под ней» [Хадыева, 2005, с. 104]. Береза, стоящая отдельно от других, в паремиях ассоциируется с незащищенностью, чувством одиночества: Яцгы$ кайын дауылдан куркыр, яцгы$ йорогзн ауылдан куркыр (букв. Одинокая береза боится бури, кто ходит один — боится деревни); Яцгы$ кайынга кош кунмад (букв. На одинокую березу птица не сядет) [Ахтямов, 2008, с. 324].
В загадках кайын («береза») предстает в образе зеленоволосой девушки в белоснежных одеждах: Ак кейемен кейгзн, йзшел сугын элгзн (букв. Белую одежду надела, зеленую бахрому повесила); Ак кейемен кейгзн, юл буйына килгзн (букв. Белую одежду надела, пошла в доль дороги) [Башкорт хальгк ижады, 2006, с. 67].
Йукз («липа») в загадках отличается «плаксивостью»: Йзшем еткзс тз йзш коям (букв. Взрослея, плачу); Йзшем йзш кенз, сзскзм аш кына (букв. Мой возраст молодой, мои цветы — пища) [Башкорт халык ижады, 2006, с. 67].
В фольклоре даются определенные характеристики и другим деревьям: тал («ива») ассоциируется с молодостью, символизирует красоту фигуры, женскую стройность и гибкость и т. д. В паремиях фитоним тал
характеризуется как хрупкое дерево и нередко приобретает «детскую» семантику: Бала — тал сыбык (букв. Ребенок — ветка ивы); Жаты hY§§эн тал hына, йомшак hY§§эн таш ирей (букв. От жесткого слова ломается ива, от мягкого слова плавится камень); Тал сагында бвгвлмэhэц, таяк сагында бвгвлмэghец (букв. Если не согнешься в пору ивы, в пору палки уже не согнут) [Ахтямов, 2008, с. 450].
Особое место в языке фольклора занимают названия трав:
Каща барайык, каща барайык?
Жымы^лыкка, какыга (Куда пойдем, куда пойдем? За кислицой да свербигой) [400 башкорт хальгк йыры, 2011, с. 302].
Следует отметить, что в башкирском языке имеется множество пословиц и поговорок с «растительным компонентом». Сюда относятся названия растений с различной семантикой: Курай тартhац — квй була, бYрэнэ тартhац — вй була (букв. Заиграешь на курае — будет мелодия, возьмешься за бревна — будет дом), Киндер сэ^эц ку.лдэк кейерhец (букв. Посеешь коноплю, наденешь рубаху) и др. [Ахтямов, 2008, с. 365].
Во время полевых эспедиций информанты Федоровского района поделились способами приготовления блюд из диких растений: Кайнаган hыуsа йомортка менэн каймак, балтырган кушып бутайhыц да - балтырган ашы бешерэhец (букв. Готовим суп из борщевика, добавляя в кипяченую воду яйца со сметаной); Шулайук ат колагы орлоктарын он кушып щэлэр §э, квлгэ hалып, квлсэ бешерэлэр ине элек (букв. Раньше на золе готовили лепешки сделанные из муки и семян конского щавеля); Ку^галакты ту-рап, э^ерэк каймак менэн шэкэр кушып бутайhыц да бирэшки бешерэhец (букв. Для приготовления пирожков щавель шинкуем и добавляем сахар и сметану) [Баязгулова]. Они также вспоминали, как в годы Великой Отечественной войны питались травами: Айыу курайын ашап булмай, ялан квпшэhен ашанык. Муйыл, йэмшегэн, элеморон, елэк йыщык. Елэктэр^эн как кощок (букв. Болиголов оказался несъедобным, поэтому ели купырь. Собирали черемуху, боярышник, шиповник и ягоды. Из ягод делали пастилу) [Давлетбердина]. В рассказах информантов встречаются диалектизмы бирэшки («пирожки»), йэмшегэн («боярышник») и элеморон («шиповник»).
Тексты сказок и легенд хранят представления и легенды о происхождении названий и об истории фитонимов в башкирском языке:
Егет ер вдтвнэ сыгып, теге шар^ы ашап карай. Шар кар, бод hымак hыуык була. Шуга щрэ лэ уга «карбор> тип исем бирэлэр (букв. Парень отведал шар на вкус. Шар был как снег (кар) и лед (боз) холодный, поэтому назвали «арбуз»ом (кар+боз) [Нэзершина, 2001, с. 87].
Исходя из анализа приведенных примеров названий деревьев и трав, можно сделать вывод о том, что в языке фольклора наиболее часто употребляются фитонимы которые нашли активное применение в быту.
4. Выводы
Лексические единицы, обозначающие реалии мира флоры, являются неотъемлемой составляющей фольклорных текстов, а также средством моделирования этноязыковой картины мира. Поскольку флора представляет собой универсальную общечеловеческую кладовую эстетических эталонов, лексика, отражающая растительный мир, используется в качестве мотивирующих основ или буквальной, образной основы паремий, образуя определенные вегетативные коды языковой модели мира.
Растительные образы привлекаются для изображения разнообразных сторон жизни человека: внешнего и внутреннего мира, эмоциональных переживаний, духовных устремлений. В ходе исследования особенностей употребления фитонимов в фольклорных текстах, выявлено, что: (1) для башкир окружающий растительный мир всегда был частью их жизни; они хорошо знали его и отражали в языке в полном объеме и во всем разнообразии; (2) опыт общения с природой, ознакомления с множеством растений передавался из поколения в поколение в названиях деревьев, трав, кустарников и других растений, что доказывают примеры из традиционных жанров фольклора и материалов полевых экспедиций; (3) частота употребления фитонимов и их коннотации опосредованы национальной культурной картиной мира башкирского народа. В языке фольклора растительная метафора используется для номинации и описания человека: его внешних особенностей (как ягодка; как спелая малина; словно алый мак; как цветок), характера (стеснительный мужчина — согнутый дуб), возрастных этапов жизни (ребенок — ветка ивы; мужчины — корень дуба; цветущая молодость), оценки объектов окружающей действительности (друг — корень), характеристики действий (пустить корни; под корень подрубить; с корнем вырвать) и т. д. Таким образом, как показывает наш материал, необходимо дальнейшее исследование мира растений в семантическом пространстве языка, особенно в языке устного народного творчества.
Информанты
Байназарова Люция Тимерказыковна, 1945 г.р., дер. Верхнее Шакарово Стер-либашевского района Республики Башкортостан.
Баязгулова Нафиса Исмагиловна, 1937 г.р., дер. Новояушево Федоровского района Республики Башкортостан.
Вахитов Мухтар Закариевич, 1936 г.р., дер. Табулда Стерлибашевского района Республики Башкортостан.
Давлетбердина Флюра Хурматовна, 1935 г.р., дер. Новояушево Федоровского района Республики Башкортостан.
Юлдашбаева Гульзира Ямилевна, 1949 г.р., дер. Сазала Зианчуринского района Республики Башкортостан.
Литература
1. Ахтямов М. Х. Словарь башкирских народных пословиц и поговорок / М. Х. Ахтямов. — Уфа : Китап, 2008. — 774 с.
2. Башкирско-русский словарь : Российская академия наук. Уфимский научный центр. Академия наук Республики Башкортостан; под. ред. З. Г. Ураксина. — Москва : Дигора, 1996. — 884 с.
3. Башкорт хальгк ижады. Бэйеттэр. Йырзар. Такмактар. — вфе : Башкортостан китап нэшриэте, 1981. — 392 б.
4. Башкорт халык ижады. Йомактар. — вфе : Китап, 2006. — 416 б.
5. Вотинцева Е. В. Аксиологические проблемы современной лингвистики / Е. В. Вотинцева , Ф. Г. Фаткуллина // Вестник Башкирского университета. — 2015. — Т. 20. — № 4. — С. 1352—1355.
6. ГарифуллинаР. В. Трудности профессиональной терминологии : словарь-справочник / Р. В. Гарифуллина, Ф. Г. Фаткуллина. — Уфа : РИЦ БашГУ, 2004. — 218 с.
7. Дурт йез (400) башкорт халык йыры / те:^селэре: Ф. Камаев, Н. Шоцкаров. — вфе, 2011. — 400 б.
8. Комарова З. И. Латинизированный семантический метоязык агрономии как способ научной концептуализации и категоризации фрагмента действительности царства растений / З. И. Комарова, Г. В. Хасаншина // Проблемы языковой концептуализации и категоризации действительности : Материалы Всероссийской научной конференции "Язык. Система. Личность". — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 2004. — С. 27—43.
9. Нэ^ершина Ф. А. Башкорт халык риуэйэттэре hэм легендалары / Ф. А. Нэзершина. — вфе : Башкортостан "Китап" нэшриэте, 2001. — 468 б.
10. Фаткуллина Ф. Г. Категория деструктивности в современном русском языке. диссертация ... доктора филологических наук / Ф. Г. Фаткуллина. — Уфа, 2002. — 343 с.
11. Фаткуллина Ф. Г. Отражение национальной языковой картины мира в реалиях Башкортостана / Ф. Г. Фаткуллина // Актуальные вопросы межнационального взаимодействия и межкультурной коммуникации в образовании. — Москва : ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2014. — С. 190—197.
12. Хадыева Р. Н. Башкирская этнокультура и язык : Опыт воссоздания языковой картины мира / Р. Н. Хадыева. — Москва : Наука, 2005. — 248 с.
13. Хисаметдинова Ф. Г. Словарь башкирской мифологии / Ф. Г. Хисаметди-нова. — Уфа : ИИЯЛ УНЦ РАН, 2011. — 420 с.
14. Цивьян Т. В. Модель мира и ее лингвистические основы / Т. В. Цивьян. — Москва : Ком Книга, 2006. — 280 с.
National Peculiarities of Phytonyms Functioning in Folklore Texts
© Fatkullina Flyuza Gabdullinovna (2016), Doctor of Philology, professor, Department of Russian and Comparative Philology, Bashkir State University (Ufa, Russia), fluzarus@ rambler.ru.
© Kulsarina Gulnur Galinurovna (2016), PhD in Philology, degree seeker, Department of Russian and Comparative Philology, Bashkir State University (Ufa, Russia), kulsarina.g@ mail.ru.
The features of using phytonymic vocabulary in the works of Bashkir folklore are considered. The novelty of the research lies in the fact that along with the folk material included in the already published collections of folklore, this article analyzes the field material collected by the authors during expeditions, reflecting national customs and traditions, certain mental attitudes. It is shown that phytonymic field of analyzed folklore texts is formed by the nominations of certain elements of the plants (root, fruit, flower, etc.), names of trees and herbs. Examples are taken from works of different genres: rituals, beliefs, legends, proverbs, songs, where the phytonyms are used for nomination and description of the person. It is shown that the language of the folklore uses the plant metaphor for description of the person. Person's external features are described (like a berry; like a ripe raspberry; like a scarlet poppy; like a flower), nature (bent oak 'shy man'), developmental stages of life (willow branch 'child'; the root of oak 'man'; flowering youth), relationship (root 'friend'), action (put down roots; pull up the roots; uproot), etc. Range of application of the research results is quite broad: from the future scientific research of lexical-semantic features of phytonyms in the language of folklore till reflection of ethno-linguistic picture of the world on the example of folklore.
Key words: folklore picture of the world; Bashkir folklore; concepts; ethnic culture; phytonyms..
References
Akhtyamov, M. Kh. 2008. Slovar' bashkirskikh narodnykh poslovits i pogovorok. Ufa: Kitap. (In Russ.)
Bashnort khalyn izhady. Bsyettsr. Yyr^ar. Tanmantar. 1981. 0fe: Bashkortostan kitap
nsshriste. (In Bash.) Bashnort khalyn izhady. Yomantar. 2006. 0fe: Kitap. (In Bash.)
Fatkullina, F. G. 2002. Kategoriya destruktivnosti v sovremennom russkom yazyke: dis-
sertatsiya ... doktora filologicheskikh nauk. Ufa. (In Russ.) Fatkullina, F. G. 2014. Otrazheniye natsionalnoy yazykovoy kartiny mira v realiyakh Bashkortostana. In: Aktualnyye voprosy mezhnatsionalnogo vzaimodeyst-viya i mezhkulturnoy kommunikatsii v obrazovanii. Moskva: FGBOU VPO MGLU. 190—197. (In Russ.) Garifullina, R. V., Fatkullina, F. G. 2004. Trudnosti professionalnoy terminologii: sl-
ovar'-spravochnik. Ufa: RITs BashGU. (In Russ.) Kamaev, F., Sho^Karov, N. 2011. Dyrtyoj (400) bashnort khalynyyry. 0fe. (In Bash.) Khadyeva, R. N. 2005. Bashkirskaya etnokultura iyazyk: Opyt vossozdaniyayazykovoy kartiny mira. Moskva: Nauka. (In Russ.)
Khisametdinova, F. G. 2011. Slovar' bashkirskoy mifologii. Ufa: IIYaL UNTs RAN. (In Russ.)
Komarova, Z. I., Khasanshina, G. V. 2004. Latinizirovannyy semanticheskiy metoyazyk agronomii kak sposob nauchnoy kontseptualizatsii i kategorizatsii fragmenta deystvitelnosti tsarstva rasteniy. In: Problemy yazykovoy kontseptualizatsii i kategorizatsii deystvitelnosti: Materialy Vserossiyskoy nauchnoy kon-ferentsii "Yazyk. Sistema. Lichnost". Ekaterinburg: Izd-vo Ural. gos. ped. un-ta. 27—43. (In Russ.)
Nsjershina, F. A. 2001. Bashxortkhalyx riYsysttsre hsm legendalary. 0fe: Bashkortostan "Kitap" nsshriste. (In Bash.)
Tsivyan, T. V. 2006. Model'mira i eye lingvisticheskiye osnovy. Moskva: Kom Kniga. (In Russ.)
Uraksin, Z. G. (ed.) 1996. Bashkirsko-russkiyslovar'. Moskva: Digora. (In Russ.)
Votintseva, E. V., Fatkullina, F. G. 2015. Aksiologicheskiye problemy sovremen-noy lingvistiki. Vestnik Bashkirskogo universiteta, 20 (4): 1352—1355. (In Russ.)
