CC BY
860
УДК 94(47)
Н. Г. Карнишина
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОКРАИНЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В СЕРЕДИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.
Аннотация. В статье проведен анализ генезиса статуса национальных окраин Российской империи с периода проведения реформ 1860-1870-х гг. вплоть до Первой мировой войны. Реформы и революции в стране неизбежно влекли за собой изменение национальной политики и положения национальных окраин. Национальная политика в России зависела от целого ряда таких факторов, как международная ситуация, внутриполитическая обстановка, персоналии, связанные с осуществлением данной политики на той или иной территории.
Ключевые слова: национальные окраины империи, унификация административной системы, автономия, колония, имперская провинция, конфессиональные, этнические, территориальные критерии.
Abstract. The article analyses the genesis of the status of the Russian Empire national outskirts from the period of 1860-1870s reforms to the First World War. The reforms and revolutions in the country inevitably influenced the changes of national policy and the position of national outskirts. The national policy of Russia depended on such factors as international situation, internal political situation, personalities that were involved in implemenatation of this policy on different territories.
Keywords: national outskirts of the empire, standardizing administrative system, autonomy, colony, empire’s province, confessional, ethnical, territorial criterions.
Одной из центральных проблем при анализе государственного устройства Российской империи в конце XIX - начале XX вв. является четкое определение статуса той или иной национальной окраины. Применительно к различным территориям можно говорить об административном статусе колонии, либо имперской провинции, либо территории, имеющей признаки автономии. Подобная градация сложилась вследствие отсутствия детально проработанной окраинной политики, что зачастую приводило к применению таких крайних мер, как депортация местного населения за пределы недавно присоединенных земель, предоставление русскому населению привилегий в вопросах, связанных с владением и использованием сельскохозяйственных земель, попытки превратить русский язык в единственный язык государственного управления.
Высокий удельный вес территорий с иноязычным населением, зачастую имевшим значительные культурные особенности и политико-государственные традиции, требовал постоянной модификации действующих приемов управления и создания их новых форм. С другой стороны, национальные окраины являлись частью общеимперского механизма и не могли не подвергаться воздействию всех влиявших на государство как внутриполитических, так и внешнеполитических факторов.
В этой связи З. Ф. Авалов в 1905 г. в статье «Областные сеймы. Федерализм» писал: «Государство далеко не для всего населения является стихией родной, своей, близкой. Очень часто целые группы этого населения, целые области связаны с данной государственностью не кровно, а лишь капризом истории. И вот по отношению к таким группам оказываются ложью все те
положения, которые считаются аксиомами, когда речь идет о связи народа и государства. Помимо всякой оценки, народ смотрит на государство, на власть, как на свое нечто; он видит здесь отблески своей идеи, служение своим нуждам, он говорит: наш государь, наш министр, наши финансы, наша армия, наши владения в Азии... Такая связь есть факт лишь для национального большинства (точнее, для преобладающей нации); ее не существует для инородного меньшинства. А так как «меньшинством» могут быть целые народы, то они, в виде (упоминаемого часто в скобках) исключения, оказываются в государстве на положении чужих, а не своих» [1, с. 349-350].
В середине XIX в. формирование Российской империи не было завершено: после долгих войн был покорен Кавказ, в то время как завоевание Средней Азии еще продолжалось. Присоединенные во второй половине XIX в. среднеазиатские области еще не имели точно определенного административного статуса. В основе этнической и лингвистической классификации жителей Средней Азии лежала социальная иерархия по этническому признаку. Она определяла положение различных сообществ исходя из имперских нужд и критериев, отдававших предпочтение городским жителям и оседлому населению по сравнению с кочевниками.
Если отдельные национальные районы, находившиеся в схожих с Центральной Россией социально-экономических и культурных условиях, получили подобные и довольно близкие к ней органы управления, то такие территории, как Кавказский край, Сибирь, Туркестанский край, Прибалтийские губернии и стоявшие особняком государства, находившиеся под протекторатом России, - Бухарский эмират и Хивинское ханство, демонстрировали особый пример, когда местные условия становились причиной выделения таких районов в той или иной мере в административном отношении из общегосударственной системы управления.
Совершенно особое положение в составе Российской империи занимали вследствие своей близости к европейским государством Великое княжество Финляндское и Царство Польское, где, несмотря на определенные различия, происходили довольно схожие социально-экономические процессы, которые, оказывая серьезное воздействие на все стороны общегосударственной жизни, вызывали необходимость придания этим национальным окраинам особого государственно-правового статуса, а в дальнейшем становились причиной его изменения и преобразования системы местных государственных властных органов.
Политико-правовое и социально-экономическое развитие Российской империи во второй половине XIX в. требовало ликвидации окраинной обособленности, унификации большинства сторон общественной жизни и, в том числе, административного единообразия. Однако попытки унификации управления империи всегда наталкивались на сопротивление на ее окраинах.
Конфессиональные и этнические различия вышли на первый план в период реформ 1860-1870-х гг., так как были направлены на усиление социальной и территориальной интеграции государства. Польское восстание 1863 г. заставило осознать опасность для империи националистических сепаратистских движений. Политика русификации периода правления Александра III отчасти явилась следствием таких проявлений местного национализма.
Так, после Польских восстаний 1830-1831 гг., а главное, 1863-1864 гг. государство стало усиленно бороться с «полонизмом». Секретный указ 1865 г. запрещал полякам покупать земли в Западном крае, часть из этих земель была конфискована у шляхты, участвовавшей в Польском восстании. В 1868 г. полякам из Царства Польского было запрещено селиться в Западном крае и Бессарабии. На протяжении 1875-1914 гг. киевские, волынские и подольские губернаторы в ежегодных отчетах указывали количество десятин, приобретенных русскими, и представляли статистические данные по польскому и русскому землевладению [2].
Попытки со стороны центральных властей подавить национальные движения давали обратный результат. Происходили сплочение и рост различных политических сил под знаменем борьбы с национальным угнетением. С 1880-х гг. изменялась вся окраинная политика в сторону ужесточения русификации, проявлявшейся в административной и культурной унификации окраин. По этому поводу Ф. И. Родичев в статье «К польскому вопросу» писал: «В России есть местности, есть племена заслуженные, есть племена опальные. Им либо прав давать нельзя, ибо, во-первых, своих обидишь, а во-вторых, Россия развалится. Вся страна разделена таким образом на клетки. Наибольшему стеснению подлежат, конечно, клетки на окраинах, где живут инородцы, ибо Россия для русских. С этой точки зрения сорок лет тому назад решилась судьба нашей западной окраины. Польское восстание подавлено. Остатки культурной самостоятельности края уничтожены» [3, с. 796].
При подготовке переписи 1897 г. ее организаторы одной из главных ее задач видели тот факт, что благодаря изучению народов империи можно будет выявить «продвижение русских земель» [4, с. 16].
В Царстве Польском вслед за усилением административной унификации 80-х - середины 90-х гг. XIX в. в конце XIX - начале XX в. наметились под влиянием внешнеполитических факторов и усиления социальной напряженности некоторые изменения в этой сфере. Проявилось стремление заручиться поддержкой польского населения путем частичной ликвидации наиболее жестких и непопулярных административных мер. Однако такие намерения вплоть до 1914 г. не получили широкой поддержки среди российской верхушки, а следовательно, своего практического осуществления. Царство Польское так и продолжало оставаться одним из окраинных генерал-губернаторств. Переговоры с польскими верхами во время войны о широкой государственной автономии края и даже планы дарования Царству государственного статуса так и остались совершенно бесплодными.
В то же время после издания закона 1910 г. государственная автономия Великого княжества Финляндского оказалась под угрозой серьезного сужения. Однако княжество, несмотря на отдельные утверждения, никогда не являясь государством и не обладая государственностью, все же сохранило свою внутреннюю автономию. Для царского правительства был важен сам факт признания верховенства общегосударственного законодательства над местным - финляндским, что должно было быть наглядным примером, свидетельствующим об унитаризме Российской империи. Полная унификация управления княжества по примеру Польши явно не входила в планы правительства и в данных условиях была попросту невозможной.
Если в Великом княжестве Финляндском усиление власти генерал-губернатора вело к ослаблению обособленности княжества и увеличению влияния центральных властей, то в Царстве Польском такая крайняя форма генерал-губернаторской власти, как наместничество, а затем должность генерал-губернатора, в определенной мере способствовала сохранению там элементов обособленности управления. Причинами такого положения, кроме личных качеств наместников и генерал-губернаторов, следует признать то, что генерал-губернаторская власть представляла собой способ децентрализации управления империей в целях более эффективного принятия решений и поддержания стабильности прежде всего на ее окраинах, являясь орудием проведения там политики административной унификации, с достижением определенного ее уровня превращалась в препятствие для окончательного завершения этого процесса.
Финляндский генерал-губернатор, не обладая властью других главных начальников империи, тем не менее представлял собой ключевую фигуру в администрации края. Подобное происходило вследствие наличия в Финляндии собственного правительства - Сената, тогда как правительственный орган в царстве Польском - Совет управления - был упразднен вместе с остальными центральными учреждениями края. Кроме того, отличительной особенностью управления Финляндии был Финляндский сейм - орган местного народного представительства, значение которого неуклонно возрастало, и лишь после 1908 г. деятельность его была фактически парализована постоянными роспусками.
Эффективность местной административной системы в Финляндии и Польше во многом зависела от состояния и структуры губернского и уездного управления. В Царстве Польском правительство, имея неудачный предыдущий опыт, практически полностью ввело в крае общеимперский образец губернских и уездных учреждений, однако существенным образом увеличив его полицейский элемент, создав особую земскую стражу. В Великом княжестве Финляндском на протяжении всего периода сохранялась с некоторыми изменениями прежняя система губернских и уездных органов. Местное самоуправление присутствовало в почти полном объеме лишь в Финляндии. Причем в 60-70-е гг. XIX в. оно было реформировано на довольно демократических началах. Однако его развитию служили помехой противоречия в финляндском обществе, а в начале XX в. - активная антифинляндская правительственная политика.
Политические причины делали абсолютно неприемлемым для царизма введение в Царстве Польском земского и городского самоуправления, попытка которого была сделана в начале 60-х гг. XIX в. Ко всему, что могло повысить хотя бы косвенным путем политическую активность польского народа, власти отнеслись крайне подозрительно. Единственным исключением из этого правила становилось гминное самоуправление и гминный суд, где по замыслам правительства господствующее положение должно было занимать лояльное к нему крестьянство. Однако на деле отстранение от участия в гминном самоуправлении буржуазных элементов, не владевших землей, и жесткая административная опека снижали в значительной мере его эффективность. Отказ от городского самоуправления в крае привел к отставанию в развитии социальной сферы польских городов и расцвету среди их администрации злоупотреблений и финансовых махинаций.
Судебная система Финляндии и Польши также требовала своего реформирования. В 1875 г. в Польше были введены с существенными изъятиями российские суды и судопроизводство. По политическим причинам наиболее демократические институты так и не были распространены на Царство Польское. Однако несмотря на это, унификация польского судопроизводства привела к созданию там современного суда и являла собой один из немногочисленных примеров, когда царизм учитывал интересы польского населения, создав выборный гминный суд и допустив там употребление польского языка. В конце XIX - начале XX в. наметилась тенденция к постепенной ликвидации антидемократических изъятий из Судебных уставов 1864 г., действовавших в Польше. В Финляндии, вследствие жесткого унификаторского курса правительства в конце XIX - начале XX в., остро нуждавшаяся в преобразовании судебная система так и осталась без каких-либо изменений. Эффективность управления в данном случае, впрочем, как и во многих других, входила в столкновение с политическими выгодами царизма. При этом следует отметить, что отдельные демократические преобразования в сфере управления на данных окраинах действительно могли способствовать дестабилизации там политической обстановки.
К середине 80-х гг. XIX в. в Царстве Польском, за исключением некоторых сторон управления, действовало общегосударственное законодательство. Совершенно иная картина наблюдалась в Финляндии, где, несмотря на попытки ликвидировать ее обособленность, сохранялось собственное законодательство, общегосударственные законодательные акты регулировали там сравнительно узкую область государственных отношений. Закон 1910 г. позволял при желании существенно ее расширить, но вплоть до Первой мировой войны царизм крайне осторожно пользовался таким правом.
Кадровая политика центральных властей в период с середины 60-х -начала 80-х гг. XIX в. активно осуществлялась лишь в Царстве Польском, где неблагонадежное польское чиновничество было заменено чиновниками «русского» происхождения. Однако оказалось, что, несмотря на ряд льгот, средняя и в особенности низшая части чиновничества не удовлетворяли предъявляемым требованиям. Правительству в 1905 г. пришлось признать необходимость привлечения на низшие должности в Царстве поляков.
В Великом княжестве Финляндском чиновничий корпус формировался из финляндских граждан и на основе местного законодательства. Финляндская бюрократия, пользовавшаяся правом несменяемости, представляла собой серьезную политическую силу.
Итак, в начале XX в. можно наблюдать тенденцию сближения правового положения Финляндии и Польши. В первом случае шло резкое сокращение автономных прав княжества, однако без полной ликвидации его автономии, во втором - просматривается некоторый отход от жесткой унификации управления края. Но ни тот, ни другой вариант не устраивали ни общество этих национальных окраин, ни само правительство и явно являлись переходными формами по направлению к широкой территориальной автономии и независимости или же еще большей инкорпорации в состав «единой и неделимой» Российской империи.
Анализ положения представителей различных народов Российской империи был бы неполным без учета роли сословной иерархии населения.
Н. М. Коркунов определял сословие как единицу, истоки которой восходят к этнической группе, общим занятиям, собственности [4, с. 29].
В момент переписи 1897 г. была выработана, наряду с перечнем национальностей, классификация сословий. Помимо шести основных категорий: дворянства, духовенства, мещанства, сельских жителей, инородцев и иностранцев, - были выделены многочисленные подгруппы по этническому признаку. Более двух десятков сословий представляли собой этнические общины, широко употреблялись более общие термины, например «кавказские горцы», «уроженцы Финляндии», «малороссийские казаки». В отношении сельских жителей, помимо социальных и правовых категорий (например, «однодворцы»), среди крестьянства выделялись кавказские крестьяне, колонисты, бессарабские цыгане, крымские (таврические) татары, вотяки, чукчи, самоеды, корейцы, туркмены, ногайцы, караногайцы, калмыки, осетины, абхазы, башкиры, мордва, чуваши, черемисы [5]. В начале XX в. в административном контексте термин «инородцы» все чаще начинал применяться в отношении растущего количества категорий населения.
В 1910-е гг. при подготовке новой переписи встал вопрос о включении в нее сословного критерия. Было решено сохранить категорию «сословие», подразумевая культурно-бытовой аспект, тем самым сближая понятия этнической группы и сословия. Сословие рассматривалось как «социальная группа, определяемая на основе своей культуры и стиля жизни» [6].
Сословный порядок и связанные с ним различия в статусах сохраняли чрезвычайно сложный, запутанный характер. В то время как, например, личные и сословные права бессарабских бояр и казачьих старшин были приведены в соответствие с правами русского дворянства, представители знати Кавказа, Привисленского края и девяти западных губерний формально имели те же права, но на практике по-прежнему оставались ограничены в том, что касалось несения государственной службы и прав собственности. В Сибири в приходских книгах, где обычно фигурировало только сословие, повсюду значилась и национальность [7, с. 291-292].
Прибалтийское и финское дворянство по-прежнему пользовалось привилегированным статусом, в частности, благодаря сохранению традиционных институтов, которые были поставлены под вопрос центральным правительством только в начале века. Близость этнического и сословного начал проявилась в институционализации этнических общин в качестве сословий. Автономия некоторых народов была обеспечена путем их превращения в отдельные сословия, как это произошло в случае военного сословия башкир, казаков, части населения Великого княжества Финляндского, а также немецких, греческих, итальянских колонистов, привлеченных в Россию налоговыми льготами.
К началу XX в. все больше приходит понимание необходимости четко определиться в направлении дальнейшего развития национальной политики Российской империи. Объективные процессы, с одной стороны, естественной ассимиляции и унификации народов, с другой стороны, стремления сохранить свою этническую самобытность, культуру приводили к дискуссиям о плюсах и минусах унитарного и федеративного государств. Точку в этих дебатах поставили события 1917 г. и последующая национальная политика большевистского правительства.
Список литературы
1. Конституционное государство / сост. З. Ф. Авалов, В. В. Водовозов, В. М. Гессен. -М., 1905.
2. РГИА. Ф. 1290. Оп. 10. Д. 130. Л. 11.
3. Родичев, Ф. И. К польскому вопросу / Ф. И. Родичев. - Право. - 1905. - № 11 (20 марта). - С. 793-798.
4. Коркунов, Н. М. Русское государственное право / Н. М. Коркунов. - СПб., 1909. - Т. I. - 214 с.
5. Накануне Всеобщей переписи. Алфавитный список народов, обитающих в Российской Империи. - СПб., 1895. - 47 с.
6. Пособия по разработке первой всеобщей переписи населения. № 14: Указатель для группировки населения по сословиям, званию и состоянию. - СПб., 1895. -87 с.
7. Кадио, Ж. Лаборатория империи: Россия/СССР, 1860-1940 / Ж. Кадио ; пер. с фр. Э. Кустовой. - М., 2010. - 336 с.
Карнишина Наталья Геннадьевна
доктор исторических наук, профессор, заведующая кафедрой государственно -правовых дисциплин, Пензенский государственный университет
E-mail: [email protected]
Karnishina Natalya Gennadyevna Doctor of historical sciences, professor, head of sub-department of state and legal disciplines, Penza State University
УДК 94(47)
Карнишина, Н. Г.
Национальные окраины Российской империи в середине XIX -начале XX в. / Н. Г. Карнишина // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2011. - № 2 (18). - С. 22-28.
