CC BY
158
УДК 821.0
ББК 83.3 (2РОС=БАШ)
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ МИРА В ПОЭЗИИ И ПРОЗЕ МУСТАЯ КАРИМА
Р.З. Хайруллин
Аннотация. Статья посвящена раскрытию национальных образов мира, с помощью которых башкирский писатель Мустай Карим отражает народную культуру башкир, их быт, мировоззрение, а также множество разнообразных характеров, представляющих в совокупности целостную художественную картину жизни башкирского народа. Анализируя прозу башкирского поэта, автор отмечает, что из всей прозы Мустая Карима в наибольшей степени мировоззрение и национальная культура башкирского народа отражены в повести «Долгое-долгое детство» (1978), являющейся во многом автобиографичной. Опираясь на идеи российского культуролога Г.Д. Гачева, автор особое внимание в статье уделяет раскрытию живительной силы природы, среды обитания башкир (Космос), повлиявшей на формирования психологического склада нации (Психо-) и нашедшей завершение в образном слове писателя (Логос). В статье также исследуется временная и пространственная организация произведения. С точки зрения построения поэтом художественного мира также исследуется поэзия Мустая Карима, в том числе ключевой в его творчестве цикл «Европа-Азия». В заключение автор делает вывод о единстве прозаического и поэтического начал в творчестве Мустая Карима поэта, что создает из национальных образов неповторимую национальную 431 художественную картину мира.
Ключевые слова: творчество башкирского писателя Мустая Карима, мировоззрение, художественная картина жизни башкирского народа.
NATIONAL IMAGES OF THE WORLD IN THE POETRY AND PROSE OF MUSTAI KARIM
R.Z. Hairullin
Abstract. The article is devoted to the disclosure of national images of the world by means of which the Bashkir writer Mustai Karim reflects the national culture of the Bashkirs, their life, worldview and also lots of diverse characters representing in total a complete art picture of the Bashkir people's life. Analyzing the prose of the Bashkir poet, the author notes that from all the prose of
Mustai Karim the outlook and national culture of the Bashkir people in the best way are reflected in the story "Long-long Childhood" (1978) which is in many respects the autobiographical. Relying on the ideas of the Russian culturologist G.D. Gachev, the author of the article pays special attention to the disclosure of the vivifying force of nature, habitat of the Bashkir people (Space) which influenced the formations of a psychological type of the nation (Psycho) and found its completion in the figurative word (Logo). The article also examines the temporal and spatial organization of the story. Mustai Karim's poetry is also studied from the point of view of creation of the art world, including the key cycle "Europe-Asia" The author makes a conclusion about the unity of prosaic and poetic principles in the works of the poet that creates a unique national art picture of the world by means of national images.
Keywords: creative works of the Bashkir writer Mustai Karim, worldview, art picture of the life of the Bashkirs.
432
Мустай Карим (1919-2005) -один из известнейших башкирских литераторов ХХ века. Творчество этого поэта, драматурга и прозаика стало настоящим достоянием башкирского народа. В его произведениях ярко отразилась народная культура Башкирии, ее быт, мировоззрение, а также множество разнообразных характеров.
Российский философ, культуролог и литературовед Георгий Гачев полагал, что «каждый народ видит мир особым образом» [1, с. 18]. Культура определенного этноса складывается на основе множества факторов: все начинается с природы, то есть местности обитания. Она задает первоначальные «условия» для истории и культуры. В своей книге «Космо-пси-хо-логос» [1] Гачев определяет эти понятия как Космос и Логос. «Национальный Космос в древнем смысле -как строй мира, миропорядок» [там же, с. 19]; в свою очередь Космос определяет Логос — «национальное миропонимание» [там же], логику, мышление. Таким образом, Гачев считал, что для выявления неких закономер-
ностей национальной культуры и характера нужно рассматривать Космос и Логос в их взаимодействии.
Творчество Мустая Карима как нельзя лучше отражает взаимосвязь Космоса и Логоса: в его прозе и лирике раскрывается национальная природа, культура и характер, образуя собой целостную картину мира народа Башкирии [2, с. 211-233].
Из всей прозы Мустая Карима в наибольшей степени мировоззрение и национальная культура башкирского народа отражены в повести «Долгое-долгое детство» (1978), являющейся во многом автобиографичной. В ней, как становится ясно из названия, автор рассказывает о своем детстве и о том, как оно повлияло на его дальнейшую судьбу. Композиционно это достигается ретроспективными вставками -эпизодами из жизни будущего писателя, из его взрослой жизни.
Детство — это особый период в жизни каждого человека; в это время мы бессознательно впитываем в себя культурные и нравственные ценности и познаем окружающую действительность. Литература, а в особенности ав-
тобиографические жанры как нельзя лучше подходят для изучения национального мировоззрения, сюжеты же про детство оказываются еще удачнее для этих задач. Герой-ребенок не анализирует то, что вокруг него; он просто описывает это, практически не давая никаких оценок, воспринимая такие факторы, как природу и быт, как нечто само собой разумеющиеся. «И счастливое, и несчастливое детство наше еще долгие-долгие годы следует за нами. А вернее, так и живет в душе, не уходит», — пишет автор [3, с. 227].
При этом понимание окружающего мира как должного не означает, что автор не умеет его ценить: вся повесть доказывает обратное. В ней органично сплетаются национальные мотивы и собственное «я» писателя. Автор-повествователь предстает перед нами чутким ребенком, часто лишь интуитивно понимающим вечные нравственные ценности, но уже с самого маленького возраста стремящимся к добру и справедливости.
Из повести «Долгое-долгое детство» мы узнаем о природе Башкирии, о традиционных занятиях башкир, их кухне, национальных праздниках, культуре и религии, семейном укладе и, конечно, о национальных характерах.
В целом сюжет повести можно было бы охарактеризовать так: это не только рассказ о детстве, это — рассказ о жизни. Не только автора, а о жизни вообще: в тексте рассказывается множество историй о судьбе самых разных людей. «Жизненность» становится и организующим композиционным началом: автор пишет, что «может показаться, что многовато в этой книге говорится о смерти. Пусть читатель не удивляется. И жизнь, и смерть в рав-
ных правах. А когда говоришь о второй, утверждается ценность, смысл и отрада первой» [3, с. 1].
По Гачеву, любой уклад жизни, культура, традиции, национальные характеры берут свое начало из условий существования, то есть из окружающей среды. Поэтому национальные образы мира в повести «Долгое-долгое детство» следует рассматривать именно от природы. Гачев вводит в своей книге специальный термин-неологизм — «природина»: «Природа есть текст, скрижаль завета, что Народ должен прочитать, понять и реализовать в ходе Труда, в творчестве культуры нас ей земле. Причем Труд и культура восполняют то, чего не дано стране от природы. Каждая национальная целостность есть Кос-мо-Психо-Логос, то есть тип местной природы, национальный характер народа и склад мышления находятся во взаимном соответствии и дополнительности друг к другу» [1, с. 278].
Автор-повествователь вырос в ауле в крестьянской семье, поэтому все свое детство он провел в сельской местности, на природе. Природа Башкирии — 433 это леса, реки, озера и степи. В прошлом башкиры вели полукочевой образ жизни, занимаясь скотоводством; когда они перешли к оседлому образу жизни, скотоводство вместе с земледелием так и остались их основными занятиями. С раннего детства герой повести помогает взрослым: например, отводит лошадей и коров на выпас; позже, когда он подрос, «помогал <...> пасти табун». Таким образом, дети постепенно и непринужденно приучаются к этим занятиям.
Другое занятие башкир — земледелие, одно из основных ремесел — ткачество. Гачев пишет, «труд — это искус-
ство, прибавление к бытию через творение» [там же, с. 72]. Один из эпизодов повести доказывает именно такое понимание труда народом того аула. В нем жители аула Марагим и Ак-Йондоз состязались в том, кто из них более быстрый и искусный жнец. Слова одной из наблюдавших за этим жительниц аула весьма показательны: «Такое радостное зрелище, затаив дыхание, надо смотреть, будто мунажат слушаете. Это же праздник божий! <...> Здесь же Красота с Силой состязаются. Такой праздник за всю жизнь только один раз увидишь, и то, если доведется... Надо уметь восхищаться». Дальнейший исход поединка — не победа кого-то одного, потому что искусство — не спор, в нем нет проигравших и победителей. Отец автора-повествователя сказал, что они «оба победили. Красиво победили. По высокой победе и награда должна быть высокой, да нет у меня таких сокровищ. Вы молоды, работящи, красивы. Каждый из вас — сам себе награда. Вы мою „помочь" возвысили и украсили. Долго мы этот праздник вспоминать будем» [3, с. 149]. Таким образом, в народной картине мира башкир труд представляется искусством, а личность человека выдвигается на первое место.
По Гачеву, земледелец — это «существо переднего края меж цивилизацией и природой» [1, с. 76].
Гачев так же разделяет народы на те, у которых преобладает растительный или животный символизм. В повести «Долгое-долгое детство» растительный символизм явно доминирует, главным «священным» растением оказывается дерево. В самом начале повести автор-повествователь молится орешнику: «Это чудесное дерево, должно быть, понимает и мой язык, и
божий. И потому, воздев руки, через него говорю прямо тому, который наверху» [3, с. 12]. И рассказывает про него легенду: «Дерево это волшебное. Если в самую полночь, когда на краткий миг расцветет оно, успеешь сорвать цветок, если хватит духу по своей ладони острой бритвой полоснуть, если засунешь под кожу цветок — станешь невидимым, в дух бесплотный превратишься» [там же]. В самом начале же повести, когда автор, раненный на поле боя, лежит на земле, дуб представляется ему его Старшей Матерью: «Но дерево уже не дерево, а моя Старшая Мать» [там же, с. 2], которая олицетворяет в повести мудрость, справедливость и народное знание. Также в повести внешность человека описывается в параллелизме сравнения с деревом: «Мальчик был вылитый дедушка. Вот так же и молодые побеги ольхи на Усмановой поляне с первого своего листа повторяют старое дерево, из пня которого они взяли рост» [там же, с. 166].
Еще одним микрокосмосом Гачев называет еду: «еда — сгусток национального мироздания. <...> Национальная еда — это та часть внешнего Космоса, что переходит к нам внутрь и становится частью микрокосмоса. Еда — это посредник между внутренним и окружающим мирами» [1]. Еда упоминается в повести как бы между делом, однако благодаря этому можно составить представление о национальных кулинарных обычаях. В тексте встречаются названия таких повседневных блюд, как айран (который по особым случаям употребляется со сметаной), лепешки, затируха; и праздничных, как белеш, блины, катлама, баурсак. Кроме того, можно найти и авторское отношение к еде. Так, в самом начале,
он рассказывает, что из кармана камзола Старшей Матери всегда можно было получить какое-то «сокровище»: «Кусочек сахара, горстка изюма, пряничные крошки, сушеная черемуха, каленый горох — разные вкусные вещи то и дело возникают в нем. <...> Вот и сейчас: только сунул руку — как два крупных урюка вкатились в горсть. Один я тут же отправил за щеку. Нет у нас такой ненасытной привычки взять и проглотить что-нибудь вкусное сразу. Я его теперь до вечера буду обсасывать» [3, с. 4]. Таким образом, уже с детства герой умел получать удовольствие и ценить различные жизненные мелочи вроде лакомств. Кроме того, всем детям прививалось уважительное отношение к пище: «хлебом не играй, уронишь крошку — грех на тебя падет» [там же, с. 58]. В то же время еда - средство социальной дифференциации: «Хмельны баи с медовухи. Дует бражку середняк. А из проруби на брюхе Похмеляется бедняк. Мой отец угощается в кругу пьющих брагу. <...> А Черный Юма-гул, хотя недавно новый дом с постройками справил, от проруби недалеко ушел. Он, конечно, в нашем доме и глотка холодной воды не глотнул. Впрочем, мой отец дальше порога некоторых домов, где пьют медовуху, тоже не шагнул. Хоть и важное там у них общество, да и не пристало гордому роду из красного угла к двери пересаживаться» [там же, с. 5]. Становится ясно, что «в ауле не только по крови-родству знаются, но и с положением да богатством сообразуются. У каждого свой круг, своя компания» [там же].
Национальные костюмы, праздники и обычаи также представлены в повести во всем их разнообразии. Например, к празднику Курбан-байраму героя «вырядили с макушки до пят» [там
же, с. 15]: мальчику подарили черную бархатную тюбетейку, пару резиновых калош и сшили новые красные в белую полоску штаны. Автор поясняет, что все это нужно для вечернего застолья в гостях у дочери Старшей Матери: «из застолья в застолье будут зазывать, в красный угол сажать. В красном углу мы уже сиживали, так что чин-порядок знаем. Вот здесь-то черная тюбетейка, резиновые калоши, красные штаны да синяя косоворотка и нужны» [там же]. Здесь же читатели узнают и о национальном отношении к праздникам: «настоящий праздник, он только на улице и бывает. Если праздник в дому умещается, так это и не праздник, а так себе - праздничек» [там же].
Множество бытовых мелочей описывается в повести: в целом же складывается ощущение, что, несмотря на исторические катаклизмы (а действие происходит в 20-е гг. ХХ века), вековой уклад башкир к тому времени изменился не сильно.
Однако все перечисленное выше -внешняя среда; основное внимание в повести уделено внутреннему миру человека. Автор-повествователь жи- 435 вет в большой семье: у него есть и старшие братья, и младшие братья и сестренки. Один из главных персонажей повести - Старшая Мать, которая появляется в самом первом эпизоде, то есть в авторских воспоминаниях. И практически до конца не совсем понятно, кем же она приходится ему: бабушкой? Оказывается, что нет: Старшая Мать — первая жена отца; Младшая Мать - его родная мама, вторая жена отца. Однако речь идет вовсе не о разводе, а о многоженстве, принятом в те времена у башкир.
Старшая Мать — одна из мудрейших и наиболее уважаемых женщин
во всем ауле; вообще множество историй повести свидетельствуют о том, что женщина у башкир уважаема. Впрочем, как и личность человека вообще. Судя по всему, по возрасту Старшая Мать как раз годилась герою в бабушки. С самого его рождения она почувствовала особенность и чистоту души ребенка, и с тех пор, можно сказать, они были настоящими друзьями: она делилась с ним своей мудростью и знанием, а он впитывал все это, большую часть — интуитивно, лишь позже, став взрослым, понимая это не только сердцем, но и умом.
Старшая Мать была повивальной бабкой в ауле, и практически с этого и начинается «Долгое-долгое детство»: с эпизода «Человека родить». У главного героя было и другое, более важное занятие, чем выпас коней, — «помогать» рождению человека. Пока Старшая Мать находилась с роженицей, он ждал во дворе: «когда безгрешная душа где-то рядом со мной, и женщины, кажется, легче рожают» [там же, с. 6]. Из этого отрывка мы узнаем о традиционных обрядах, свя-436 занных с рождением ребенка: «В дом, где родился младенец, — бедный ли дом, богатый, — со следующего утра сватьюшки да тетушки, кумушки-соседушки начинают стекаться с яствами» [там же, с. 10].
У башкир существует три самых главных обряда, связанных с важнейшими событиями жизни человека: рождение, свадьба (подразумевающая дальнейшее продолжение рода) и смерть. Так, у каждого умирающего есть упокойный сундук, в котором хранятся подарки для живых: «конечно, сама, своими руками раздать их она не может. Кто-нибудь другой, от ее имени, раздает потом. Удивительный все же
обычай: человек в могилу уходит, а сам, словно на свадьбу пришел, подарки дарит» [там же, с. 191]. Однако Старшая Мать красиво нарушила эту традицию: перед смертью, прощаясь, она собрала всех своих «детей» (то есть тех, кто родился с ее помощью) и раздала подарки сама. Мудрость Старшей Матери и заслуженное уважение, которым она пользовалась во всем ауле, проходит лейтмотивом через всю повесть. Именно Старшая Мать в беседах, лишенных всякой назидательности, рассказывает главному герою о таких нравственных ценностях, как добро, справедливость, уважение: «В щедрые руки добро само плывет» [там же, с. 5]. Кроме того, она всегда поступает по справедливости: например, вступается за друга главного героя, Ас-хата, которого жестоко избил отец.
Любовь же — одна из основных жизненных ценностей. В этом смысле показательны две истории в повести: история несчастной любви Ак-Йондоз и Марагима и история самой Старшей Матери.
Ак-Йондоз и Марагим полюбили друг друга по-настоящему, но оба уже имели свои семьи: развод же в национальной культуре недопустим. Несмотря на то, что в ауле быстро распространились слухи на этот счет, люди не осуждали Ак-Йондоз и Марагима: наоборот, жалели их, потому что настоящая любовь — истинная ценность, и потому, что сердцу не прикажешь.
Легенда, рассказанная Старшей Матерью, проясняет ситуацию: «Дети человеческие от матери только половиною рождаются. Ладного человека я в мир принимаю, руки-ноги целы, глаза-голова на месте, а у самой душа болит: «Эх, бедняжка, — думаю, найдешь ли свою половину? Уж только бы нашел...»
А если не найдутся, не сойдутся бессчастные люди, то, как вот эти бесчисленные звезды, — блуждать будут, Земле мигать, а друг друга не видеть. И соединить их не во власти даже бога всемогущего. Было бы во власти, не ходило бы по миру столько одиноких душ. — Вон Ак-Йондоз и Марагим... Из двух половин одну душу должны были составить. Не встретились вовремя и теперь блуждают, томясь бесконечным ожиданием» [там же, с. 152]. История Старшей Матери же не менее трагична: своего мужа и отца главного героя она полюбила с первого взгляда, но «сердечной своей половиной он» [там же, с. 153] ее не принял. Много лет спустя нашел он свою половину — Младшую Мать, и на второй брак с ней его благославила сама Старшая Мать, понимающая, каково это — мучиться от неразделенной любви.
Таким образом, любовь — это высшее благо, а женщина и мужчина одинаково уважаемы в башкирской культуре. Ценить и уважать женщину — правильно: «Подлинную цену женщине по тому узнаешь, как она рожает. Знай ей цену» [там же, с. 10].
О религии и вере в узком понимании этого слова в повести говорится не много; семья главного героя, безусловно, принадлежит к традиционной для этого народа религии — исламу; башкиры — мусульмане сунитского направления. Но семья мальчика живет, скорее, по вековым нравственным законам, которые одинаковы практически во всем мире. Однако религиозное воспитание присутствует, о чем свидетельствует эпизод с мальчиком Егоркой: как-то весной, видимо, из соседней деревни в гости к отцу главного героя приехал русский приятель с сыном. «Мы с Егоркой посмотрели друг на дру-
га. От его синих, навевающих грусть глаз охватил меня страх. И этот мальчик, с такими ясными, такими ласковыми глазами, будет гореть в аду вечно-вечно! Он будет гореть, и как ему будет больно!» [там же, с. 62], — таким образом, главный герой имел представление не только об исламе, но и о его отношении к другим религиям.
Отношение со сверстниками — еще один показатель взаимоотношений в башкирском обществе. Дворовая дружба — это своеобразная уменьшенная модель взрослого мира: так, например, в компании мальчишек есть вожак, которого слушаются, который должен вести себя справедливо и честно и т.д.
Однажды на лето в аул приехала русская семья с двумя детьми, которых «свои», местные, ребята жестоко обидели (о чем автор впоследствии сильно сожалел): но я не думаю, что дело здесь в разных национальностях. Скорее, русские дети были приняты просто за чужаков. В этом проявляется и еще одна национальная черта — защита своего дома, своего аула, малой родины.
Любовь к дому и аулу — то, что прививается башкирам с детства. Там они чувствуют себя защищенными, «мечта или горе человека из дома гонят, тоска домой приводит» [там же, с. 154]. Эпизод с путешествием мальчишек в город, где якобы должны были на празднике раздавать бесплатные каличи, подчеркнул ценность собственного дома. Каличей, конечно же, мальчишкам никто не дал, и вообще город показался им враждебным. Правда, дальние родственники их все-таки накормили — в этом проявляется взаимопомощь и значение родствен-
437
438
ных связей в культуре. Гачев же пишет, что «душа живущего среди природы более защищена и цельной остается» [там же, с. 161].
Еще один эпизод любви в повести — это встреча уже взрослого героя с русской женщиной Людмилой в санатории для больных туберкулезом. Пожалуй, в этом случае любовь, выраженная фактически только в письмах и коротких встречах, стала неким лекарством, облегчающим боль умирающей Людмилы. В тяжелой болезни человек одинок, но в этом случае хоть на короткое время женщине, искренне полюбившей главного героя, стало легче, хотя исход был понятен изначально. Гачев пишет, что русским свойственна «любовь словом»: на бумаге, в письмах и т.д. Кроме того, и главный герой, и Людмила получили туберкулез из-за войны, и в этом смысле война стала некой глобализацией: стерлись многие национальные различия, поэтому-то история этой любви так похожа на тысячи подобных, описанных у того же Ремарка.
Пожалуй, в завершении можно упомянуть еще один эпизод, который демонстрирует диссонанс между требованиями культурных традиций и понятиями о морали конкретного индивида. Как-то главный герой помогал пасти коней джигиту Исабеку, и тот рассказал, что в молодости он должен был отомстить и убить сына кровника, убившего его старшего брата. По закону нужно было дождаться, когда этому юноше исполнится семнадцать: и вот, в заветный день, Боташ (так его звали), который был колченогим, но приветливым, возвращался один ночью в аул. И Исабек не смог вонзить в него нож — не смог исполнить кровную месть. С одной стороны, это — доказательство
его моральных качеств, с другой — его же позор; ведь традиции, какими бы жестокими они ни были, вне обсуждения и морали. Поэтому Исабеку пришлось бежать из собственного аула.
Главный герой испытал нечто подобное, когда сам на войне не смог убить безоружного немца. Несмотря на то, что его собратья убивали русских, жгли деревни и т.д. Но личность человека в каждом конкретном случае всегда выше традиций, исторических событий и пр.
Подводя итог, следует сказать о пространстве и времени в повести: Гачев пишет, что в разных культурах одно доминирует над другим. В «Долгом-долгом детстве» пространство оказывается шире и важнее времени: действие разворачивается в самых разных плоскостях: в ауле, в городе, на поле боя, в доме, у друга и т.д. Время же оказывается менее значимо: автор очень редко дает указания на то, когда все происходило. Он почти не говорит, сколько ему было лет, не называет и точных или даже пример -ных дат. Это связано и с тем, что все события повести выходят за временные и национальные рамки.
Далее рассмотрим, как проявляются национальные образы мира в лирике башкирского поэта.
В стихах Мустая Карима нашло отражение множество вечных мотивов, благодаря которым складывается целостный национальный образ картины мира башкир. Один из основных сюжетов его лирики — воспевание малой Родины (именно не России — Башкирии). Кроме того, из его стихотворений можно почерпнуть сведения о народном характере, истории, культуре Башкирии. Так, цикл «Европа-Азия» уже одним сво-
им названием подчеркивает, что Башкирия находится посередине двух культур: западной и восточной. Это выражено не только географически, но и, безусловно, проявляется в национальном мировоззрении.
Одно из наиболее показательных произведений — «В трех образах вижу тебя». В нем автор воспевает свою Родину — Башкирию, и она предстает перед ним следующим образом:
И в зимнюю таинственную ночь,
Земля, ты не перестаешь мне
сниться,
Являясь мне в трех образах,
в трех лицах -
Как мать моя, жена моя и дочь...
Гачев в своей книге «Космо-пси-хо-логос» пишет, что в каждой культуре понятие отчизны отождествляется или с мужским родом (как, например, в немецком — Vaterland) или с женским. Стихотворение вновь доказывает, насколько значима женщина в культуре башкирского народа. Таким образом, лирический герой, который в данном случае может восприниматься практически как одно лицо с автором, отмечает самые важные понятия в жизни, сплетенные одной нитью — любовью: любовью к родине и к семье.
В стихотворении лирический герой ведет диалог с матерью, женой и дочерью. В словах матери — национальное стремление к сохранению культуры и традиций:
Распались горы, высохли моря.
Но племя сберегла я.
Сохранила.
Поэтому лирический герой «в предках существовал уже тысячелетие по меньшей мере».
В стихотворении «О Березовом листе» отразилась и природа, и история народа, и национальный характер:
Я с детства так люблю — Твой сын —
И гордость гор, и красоту долин, И золото земли, И серебристость вод, Но всех дороже мне Родной народ!
Автор воспевает народный дух и мужество, а также свободолюбие и справедливость:
Но наши предки в битвах
не ослабли,
Ни перед кем колен
не преклонили. Народ мой не был рабски покорен, Пусть был он нищ —
не нищенствовал он, Носил он саблю только потому, Что не хотел надеть суму. Носил он саблю с древнею резьбой. Но не ходил к соседям на разбой.
Из стихотворения «До солнца я с тобой — не до зари» вновь становится ясно, что жизнь воспринимается башкирским народом как самый большой дар, по сравнению с которым такие напасти, как «голод и нужда» и «беды и вражда» — не так страшны; ради жизни настоящий джигит способен с ними справиться:
Достану, коль заставит жизнь меня, Горящий уголь прямо из огня!.. В небытие тропы не проторю — Пока я жажды жить не утолю...
«О березовом листе» — стихотворение из известного цикла «Европа Азия», посвященного раскрытию сути общечеловеческого в национальном существе человеческой души.
439
В стихотворении «Нам с совестью никак не сговориться» проявляется народное представление о судьбе и о жизненной справедливости: за все в жизни нужно расплачиваться:
Судьба наедине меня оставит
Вдруг с совестью моей
лицом к лицу —
Любимая уйдет, вино прольется...
Вот тут-то мне спасенья не дано:
Как отвечать мне по счетам
придется?
Испить какую чашу суждено?..
Кроме моральной проблематики в лирике Мустая Карима находит отражение и быт башкирского народа: например, праздники, ремесла и т.д.
Так, в стихотворении «Я с сабантуя возвращаюсь» рассказывается о праздничном веселье, но, тем не менее, автор вновь обращается к нравственным ценностям, показывая, что материальные блага не так уж важны:
Лишь где-то шапка с головы
слетела.
Что шапка! Голова была б цела.
440 Все остальное — дело наживное...
Что шапка! Мы о шапке
не заплачем...
О, я еще на сабантуй чуть свет
Помчусь хоть раз на скакуне
горячем!
В заключение следует сказать, что творчество Мустая Карима яв-
ляется уникальным в истории российской литературы: с одной стороны, он обращается к вечным темам и ценностям, с другой, раскрывает национальное мировоззрение. Он «показал моральные силы и оригинальные приметы своей нации, мужественную красоту отважных, столетиями воспитываемых на романтических, рыцарских началах башкир. Но, говоря об этом, мы должны помнить, что любовь к родному народу, знание его быта, обычаев, истории, устремлений имеют у Мустая Карима общечеловеческую масштабность» [2].
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гачев, Г. Космо-Психо-Логос [Текст] / Г. Гачев. - М.: Академический проспект, 2007.
2. Хайруллин, Р.З. Литература народов России: учебное пособие для вузов [Текст] / Р.З. Хайруллин. - М.: Дрофа, 2009.
3. Карим, М. Долгое-долгое детство [Электронный ресурс] / М. Карим. - URL: http://lib.rus.ec/b/25523 (дата обращения: 10.08.2015).
REFERENCES
1. Gachev G., Kosmo-Psikho-Logos, Moscow, 2007.
2. Karim M., Dolgoe-dolgoe detstvo, available at: URL: http://lib.rus.ec/b/25523 (accessed: 10.08.2015).
3. Khairullin R.Z., Literatura narodov Rossii: uchebnoe posobie dlya vuzov, Moscow, 2009.
Хайруллин Руслан Зинатуллович, доктор педагогических наук, профессор, ведущий научный сотрудник, Центр филологического образования, Институт содержания и методов обучения, Российская академия образования, rhairullin@mail.ru Hairullin R.Z., ScD in Education, Professor, Chief Researcher, Center of Philological Studies, Institute of Content and Methods of Teaching, Russian Academy of Education, rhairullin@mail.ru
