CC BY
41
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2010. № 2
М.В. Гусева
(аспирантка кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова)*
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИДЕИ «КУЛЬТУРНОГО ПЕССИМИЗМА» В КАЙЗЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ: ГЕРОЙ И ГЕРОИЧЕСКОЕ У Ю. ЛАНГБЕНА
Статья посвящена рассмотрению образа немцев как героев у Юлиуса Лангбена, чья работа «Рембрандт как воспитатель», изданная анонимно в 1890 г., вызвала в Германии широкий общественный резонанс. Образ национального героя представляет интерес в аспекте проблемы развития национального самосознания. Анализ воззрений Ю. Лангбена позволяет выявить специфику роли героического в национальных идеях «культурного пессимизма», представители которого на рубеже XIX—XX вв., так же как и представители официального национализма, оказались перед необходимостью решения задачи внутренней интеграции нации, в рамках которой формировалась потребность в создании собственных национальных героев.
Ключевые слова: национализм, национальная идентичность, национальный герой, «культурный пессимизм», кайзеровская Германия, Юлиус Лангбен.
The articles discusses the image of Germans in the works of Julius Langbehn, whose work «Rembrandt as Educator», issued anonymously in 1890, evoked a wide response in Germany. The image of national hero is interesting in shaping national identity. The ideas of J. Langbehn help to describe the role of heroic images in national ideas of «cultural pessimism», the proponents of which, as well as the proponents of official nationalism, faced the task of internal integration of the nation, which created the need for national heroes.
Key words: nationalism, national identity, national hero, «cultural pessimism», Kaiser Germany, Julius Langbehn.
* * *
В XIX в. фигура «героя» заняла важнейшее место в культуре, общественном сознании и мысли Европы, что привело к первым попыткам теоретического ее осмысления1. Впоследствии направленность исследований эволюционировала в сторону «социологического подхода», в рамках которого в центре внимания оказалась не собственно фигура «героя» или «гения», а вопрос об отношении «героя» и «почитающего
* Гусева Мария Владимировна, тел.: (495) 468-07-26; e-mail: [email protected]
1 Карлейль Т. Герои и героическое в истории. СПб., 1898.
2 Geiger Th. Führer und Genie // Kölner Vierteljahreshefte für Soziologie. 6. Jg. 1926/27; Lange-Eichbaum W. Genie, Irrsinn und Ruhm. München, 1928; GehringA. Genie und Verehrergemeinde: Eine soziologische Analyse des Genieproblems. Hamburg, 1968.
сообщества», персонифицирующего в его образе свои ценности2. Представления о том, что герой является не объективной данностью, а «общественным продуктом», возникающим в результате согласия определенной социальной группы признать его таковым, лежат в основе большей части современных работ; при этом отношение к героям играет роль важного индикатора состояния общества3.
Проявлявшееся с различной степенью интенсивности и принимавшее различные формы почитание героев принадлежит к числу констант в человеческой истории. Однако именно в XIX в. герой приобретает новое качество, он превращается в национального героя, выполняющего интегрирующую функцию в процессе складывания и развития национальной идентичности. Германия в этом смысле не была исключением. Формирование мифа о «немецком герое» происходит уже в период Тридцатилетней войны4. Еще до объединения Германии складывается культ отдельных выдающихся личностей — Лютера, Фридриха II, Гёте и других — как общенациональных героев. В кайзеровской Германии, в которой национальные процессы протекали достаточно бурно и противоречиво, образ героя также играл особую роль. Символика героического, демонстрируемая в ходе военных парадов, праздников и торжеств, увековечиваемая в национальных памятниках, ставшая неотъемлемым компонентом системы образования и воспитания, детально рассматривалась в целом ряде исследований5.
Однако параллельно с этим развивалась и другая идейная традиция, получившая выражение в мировоззрении так называемого «культурного пессимизма» конца XIX — начала XX в. Отчетливо звучавшие в произведениях Ф. Ницше, на рубеже веков настроения «культурного пессимизма получили широкое распространение. Констатируя состояние глубокого кризиса культуры, его представители выступали с непримиримой критикой порабощенного материализмом и рационализмом общества, которое лишало человека веры, ценностей, идеалов и в конечном итоге собственного «я». Несмотря на резкое неприятие современности, «культурный пессимизм» всецело был порождением своего времени, от которого стремился отмежеваться. В рамках этого идейного направления, в значительной мере представлявшего собой болезненную реакцию на глубину и динамику перемен, охвативших
3 Münkler H. Heroische und postheroische Gesellschaften // Kein Wille zur Macht. Dekadenz. Sonderheft Merkur. Deutsche Zeitschrift für europäisches Denken. Hrsg. von K. H. Bohrer und K. Scheel. Heft 8/9. August/Septemver 2007. 61. Jg. S. 742-752.
4 Лазарева А. В. Национальная мысль в Германии в эпоху Тридцатилетней войны. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2008. С. 18-19.
5 См., например: Vogel J. Nationen im Gleichschritt: Der Kult der «Nation in Waffen» in Deutschland und Frankreich, 1871 — 1914. Göttingen, 1997; Inszenierungen des Nationalstaats: Politische Feiern in Italien und Deutschland seit 1860/71. Hrsg. von S. Behrenbeck und A. Nützenadel. Köln, 2000; Nipperdey Th. Nationalidee und Nationaldenkmal in Deutschland im 19. Jahrhundert // Historische Zeitschrift. Bd. 206. S. 329-385.
все сферы жизни, шла выработка специфических вариантов решения ключевых проблем времени. Задача внутренней интеграции, крайне важная для официального национализма кайзеровской Германии, оказалась значимой и в рамках «культурного пессимизма», причем на путях «конструирования нации» «культурный пессимизм» так же как и открытый национализм испытывал потребность в создании собственных национальных героев. Особенности их облика будут рассмотрены на примере воззрений Юлиуса Лангбена — автора программного произведения эпохи «Рембрандт как воспитатель».
С точки зрения заявленной в настоящей статье темы героического жизненный путь Ю. Лангбена — это нечто гораздо большее, чем просто череда событий его личной биографии. Речь идет не просто о «неразрывной связи» его биографии с мыслью и творчеством. И не только о том, что многие представители «культурного пессимизма», писавшие о кризисе в духовной жизни Германии, оказывались в то же время его жертвами: «Больные сами, они были аналитиками по крайней мере отчасти больного общества, и в этом качестве сыграли в немецкой истории важную, до сих пор еще не достаточно понятую роль»6. Лангбен отнюдь не был готов довольствоваться ролью одного из теоретиков, разрабатывавших принципы народного воспитания, а претендовал на роль духовного лидера и спасителя нации, во многом стилизируя в соответствии с этими притязаниями, «героизируя» собственную жизнь.
Выходец из Северного Шлезвига, Август Юлиус Лангбен (1851— 1907) получил разностороннее образование в университетах Киля и Мюнхена, а в 1880 г. защитил диссертацию по теме «Образы крылатых существ в древнейшем греческом искусстве», после чего принял решение прекратить «изучать прошлое» и посвятить себя «конструированию будущего»7. Порожденная лежавшей в основе мировосприятия «культурного пессимизма» неудовлетворенностью окружающей действительностью, потребность в создании модели новой реальности была сопряжена с сильным субъективным началом, обусловливающем значение фигуры «героя». «Кажется, ты используешь в отношении меня слова "пророк" и "реформатор" в ироническом смысле. Я должен попросить тебя никогда более не делать этого»8, — предупреждал писатель своего друга И. Муля в письме 1883 г. С осознанием «миссии» жизнь Ю. Лангбена обрела новое качество: представляя собственную жизнь как жертвенное служение цели духовного возрождения немецкого народа, он ставил себя за рамки общепринятых норм, культивируя образ идеального немецкого «героя духа», окруженного ореолом
6 Stern F. Kulturpessimismus als politische Gefahr: Eine Analyse nationaler Ideologie in Deutschland. Bern; Stuttgart; Wien, 1963.
7 Nissen B. M. Der Rembrandtdeutsche Julius Langbehn. Freiburg im Breisgau,1927. S. 50.
8 Staats- und Universitätsbibliothek Hamburg Carl von Ossietzky. Nachlass Julius Langbehn. (Далее — Nachlass Langbehn). Kasten 2. Langbehn an Muhl, 10.XI.1883, Frankfurt a Oder.
таинственности и существовавшего в определенном смысле вне материального мира.
Многолетние труды Ю. Лангбена увенчались выходом работы «Рембрандт как воспитатель», которая была издана анонимно в 1890 г.9 Книга произвела сенсацию: в том же году она выдержала 29 изданий (общий тираж 60 000 экземпляров), в 1893 г. их насчитывалось 43. Публикация сразу же породила целую волну откликов, варьировавшихся от восторженных до негодующих, от серьезных до пародийных. Однако надежды Лангбена на практическое воплощение изложенного в работе проекта реформирования немецкой культуры не оправдались, и все его попытки, предпринятые в этом направлении, оказались малоэффективны. Повторить успех первой книги писателю не удалось: издание в 1891 г. стихотворного сборника «Сорок песен» не только не встретило положительного отклика, но даже поставило автора, обвиненного в аморальности, под угрозу судебного разбирательства. В конце жизни Лангбен принял католичество и обратился к разработке проекта реформы католической церкви, критикуя ее либеральное крыло, ориентировавшееся на поиски компромисса с современной культурой.
Некоторые исследователи, пытавшиеся реконструировать психологический портрет Лангбена, характеризовали его как «дисгармоничную натуру», в которой эгоцентризм и нарциссизм сочетались с робостью и неуверенностью в себе, порождая сложности профессиональной и личной интеграции в общество, перерастающее в сознательную установку на одиночество, в котором он находил защиту и культивировал свой героический образ10. Но вместе с тем в нашем контексте случай Лангбена интересен прежде всего тем, что он осознанно выступал в роли создателя легенды о себе как герое. Это интуитивно чувствовали уже современники Лангбена: «Он культивировал свою "отличность от других" и то терпеливо, то с гневом переносил проистекавшие из этого неприятности»11. Впоследствии легенда получила развитие в трудах новых авторов, прежде всего «верного помощника и оруженосца» Лангбена М. Ниссена, ставшего его биографом и апологетом. Возник культ Лангбена, который хотя и не развился до внушительных масштабов, но приобрел достаточно определенные очертания12. Впрочем, при жизни имя автора «Рембрандта как воспи-
9 [Langbehn J.] Rembrandt als Erzieher. Von einem Deutschen. Leipzig, 1890.
10 Bürger-Prinz H., Segelke A. Julius Langbehn, der Rembrandtdeutsche: Eine pathopsy-chologische Studie. Leipzig, 1940; Menck C. Die falsh gestellte Uhr: Der «Rembrandtdeutsche» Julius Langbehn // Propheten des Nationalismus. Hrsg. von K. Schwedhelm. München, 1969; Stern F. Op. cit.
11 Gurlitt C. Langbehn, der Rembrandtdeutsche. Berlin, 1927. S. 82.
12 Начиная с 1920-х гг. отмечались круглые даты со дня его рождения и смерти; знаковым местом стала могила Лангбена; в конце 1920-х гг. должны были быть открыты три гостиницы для молодежи, носящие имя Лангбена (Nachlass Langbehn. Kasten 1).
тателя», скрытое за подписью «немец», оставалось практически неизвестным широкой общественности — даже в этом проявилось стремление Лангбена обратиться к немецкой нации в целом в качестве выразителя ее невысказанных чаяний.
Работа «Рембрандт как воспитатель» представляет собой знаковое явление истории «культурного пессимизма» и национализма. Лангбен разрабатывает идею всеобъемлющей реформы немецкой культуры, которая должна была освободиться от чужих влияний, обратившись в поисках источника к себе самой, что привело бы к обновлению и возрождению духовной жизни народа.
Утверждение национальных идей в работе осуществляется через идею героического, или индивидуального: Лангбен апеллирует к личности — самобытной, неповторимой, обладающей собственным характером и стилем; ее воспитание провозглашается писателем как главная задача народного образования. Именно этим обусловлен выбор Рембрандта в качестве главного героя: «Если немцы являются преимущественно индивидуальным народом, то в области искусства в качестве духовного вождя им может служить только самый индивидуальный из их художников... Среди всех немецких художников, однако, самый индивидуальный — Рембрандт. в этом смысле он должен быть назван самым немецким из немецких художников и даже самым немецким из немецких служителей искусства»13.
Другим ключевым для Лангбена моментом стало открытие в творчестве художника — прежде всего в светотени — иррационального мистического элемента. По сути, Лангбен вносит вклад в создание нового типа героя, принципиально отличного от волевого, чуждого колебаний, исполненного уверенности в себе и сознающего собственную силу героя Ренессанса14. В борьбе против материализма и индустриализма, тривиальности и академических канонов в искусстве писатель в лице Рембрандта выдвигает на первый план новые ценности — глубину, духовность, сопричастность тайне мира: «Он ныряет в пучину и добывает жемчужины»15.
Однако Рембрандт не единственный герой книги. Лангбен открывает целый ряд граней героического, воплощенных в образах различных писателей, поэтов, мыслителей, ученых, политиков16. Так, рядом с «героем как художником» появляется тип героя веры: «Знание порождает пигмеев, вера порождает героев. Искусство — это субъек-
13 Langbehn J. Op. cit. S. 8-9.
14 Riedl P. Ph. Epochenbilder — Künstlertypologien: Beiträge zu Traditionsentwürfen in Literatur und Wissenschaft 1860 bis 1930. Frankfurt am Main, 2005. S. 622-623.
15 Langbehn J. Op. cit. S. 20.
16 Составленный Б. Берендтом список персоналий, фигурирующих в книге, занял почти две страницы (Behrendt B. Zwischen Paradox und Paralogismus: Weltanschauliche Grundzüge einer Kulturkritik in den neunziger Jahren des 19. Frankfurt am Main, 1984. S. 270-271).
тивность, а субъективность — это вера. Поэтому немецкий герой веры, Лютер, также помимо его религиозного значения вообще самый выдающийся немецкий герой»17. Другим примером может служить тип героя — поэта и воина18, представленный на страницах «Рембрандта...» фигурами Николауса Мануэля19, Бена Джонсона20 и Теодора Кёр-нера21.
Попытки упорядочить и свести в общую картину систему героев, проследив в каких контекстах употребляются их имена, неминуемо ведут в тупик. С одной стороны, это объясняется особенностями текста: он изобилует повторами и противоречиями, бездоказательные утверждения на протяжении книги легко меняются на противоположные, а в основу перехода от одного тезиса к другому нередко ложатся образные или ассоциативные ряды, антитезы, афоризмы или даже игра слов и аллитерации. Вследствие этого подход к «Рембрандту...» с методами стандартного текстологического анализа оказывается непродуктивным.
С другой стороны, причина заключается в том, что Лангбен, весьма охотно использующий образы выдающихся личностей прошлого, фактически инструментализирует их: утрачивая самостоятельную значимость, герои интересуют Лангбена исключительно в контексте подтверждения или иллюстрации его собственных тезисов. Примечательно, что писатель делает это осознанно, выдвигая тезис о том, что ответы на вызовы современности следует искать в совокупности черт народного характера, получавших в ходе истории воплощение в образах выдающихся людей — именно из этого «зала предков» следует в соответствии с потребностями общества выбирать необходимые в данный момент идеалы и соотносимые с ними фигуры22.
Наконец, следует отметить, что идея героического, прямо или косвенно проходящая через все творчество Лангбена, не может быть сведена к ряду персонификаций. Истоки ее восходят к определяющим мировоззрение писателя представлениям о вечной борьбе полюсов «света» и «тьмы»23, которые наложили отпечаток и на жизненный путь Лангбена, и на его произведения. Фактически «Рембрандт.» выстраи-
17 Langbehn J. Op. cit. S. 180.
18 Ibid. S. 200.
19 Николаус Мануэль (1484—1530) — швейцарский писатель и живописец, известный политической деятельностью, направленной на утверждение в Берне Реформации. В 1516 и 1522 гг. в качестве писаря участвовал в походах в Ломбардию под началом Альбрехта фон Штейна, стоявшего во главе наемников на службе Франции.
20 Бен Джонсон (1572—1637) — английский драматург и поэт. В 1591 — 1592 гг. служил солдатом; участвовал в войне Англии против Испании.
21 Теодор Кёрнер (1791 — 1813) — немецкий поэт, известный романтическими и патриотическими стихами; герой освободительной войны против Наполеона, погиб в сражении под Гадебушем.
22 Langbehn J. Op. cit. S. 5—7.
23 Nachlass Langbehn. Kasten 2. Langbehn an Muhl, 10.XI.1883, Frankfurt a. Oder.
вается на системе антитез, и именно в ней следует искать ключ к не-формализированному пониманию проблематики героического. В самом общем смысле на одном полюсе в системе координат Лангбена оказываются индивидуальность, сильное личностное и соответственно творческое живое начало, которым противостоит бесхарактерность, посредственность, эпигонство. Определяющая особенность заключается в том, что практически все антитезы оказывается возможным свести к противопоставлению «немецкого» и «ненемецкого» (или «подлинного немецкого» и «ложного немецкого»).
В отношении определения «немецкого» и «ненемецкого» суждения Лангбена при первом рассмотрении удивляют своей вольностью уже начиная с провозглашения Рембрандта немецким национальным героем. «Он Рембрандт, он голландец, он немец»24, — заявляет Ланг-бен, в другом месте утверждая, что художник был греком: «То, что Рембрандт был греком, может показаться многим столь же невероятным, как и то, что греки носили косички; и все же и то, и другое — простая историческая истина»25. Немецкое начало писатель мог открыть в типах ганноверского крестьянина и североамериканского фермера, английского лорда и венецианского дворянина, аристократа Старой Марки и южноафриканского бура26. Впрочем, достаточно сумбурные утверждения оказываются не столь неожиданными, по сути восходя в своей основе к традиции, заложенной еще И.Г. Фихте, писавшим: «... все, что верит в духовность и свободу этой духовности. где бы оно ни было рождено и на каком бы языке ни говорило, нашего рода»27.
Абстрактность и противоречивость текста Лангбена в значительной степени являлись ключом к успеху «Рембрандта.», повышая силу воздействия произведения как «пророческой книги»: знакомясь с работой, читатель мог в каждом случае почерпнуть из нее что-то свое, в дальнейшем развив эти идеи в желаемом русле. Наиболее наглядно это видно на примере одного из самых неясных и спорных образов в книге — образа «тайного императора». Спектр трактовок оказался весьма широк: если один из современников Лангбена увидел в этой фигуре попытку писателя представить себя самого: «... Лангбен придерживался мнения, что его путь был тем, который должен был спасти немецкий народ — он тайный император, который работает в закрытой комнате с мировым духом»28, то национал-социалистическая пропаганда «узнала» в нем Гитлера29.
24 Langbehn J. Op. cit. S. 15.
25 Ibid. S. 230.
26 Langbehn J. Niederdeutsches: Ein Beitrag zur Völkerpsychologie. Buchenbach, 1926.
S. 7.
27 Fichte J. G. Fichtes Rede an die deutsche Nation. Berlin, 1912. S. 127.
28 Gurlitt C. Op. cit. S. 77.
29 См. напр.: Sächse P. Philosoph mit dem Ei: Eines Sehers Untergang. Berlin, 1941.
В тексте «Рембрандта.» «тайный император» в широком смысле предстает как спаситель, который должен вывести нацию из беспросветного состояния современности к духовному возрождению. «Время требует рычага, который сможет привести мертвые массы в движение; ему принадлежит власть»30, — писал Лангбен, уточняя, что власть эта имеет не тираническую природу, а основана на исполнении предназначенных народу целей, которые «тайный император», подобно Бисмарку, исполнявшему желания и приказы народа даже, как казалось, вопреки его воле, осознает, будучи «первородным сыном немецкой народной души». Грядущий «тайный император» должен сформулировать «дух искусства» так же, как «тайные императоры» прошлого, Лютер и Бисмарк, провозгласили «совершеннолетие» народа в сфере веры и политики: «Стремление немцев к политической империи реализовалось; пусть и духовная империя, если она суждена им, не заставит себя ждать слишком долго». Чуть ниже Лангбен конкретизирует личности немецких «тайных императоров» последних пяти столетий, в их числе он называет Леонардо, Шекспира, Рембрандта, Баха и Бисмарка; рядом с ними всегда стояли «тайные герцоги и вассалы» — Мольтке и Клаузевиц, Хёльдерлин и Новалис. Характерно, что личность «тайного императора», по Лангбену, всегда оставалась сокрытой от современников: «Солнца не видно, потому что оно светит»31. В качестве неотъемлемых свойств «тайного императора» декларируются при этом вера, внутренний покой и скромность: «Кто должен быть императором? Скромнейший. Национальная духовная нравственная реформа под девизом "скромности" была бы подлинно немецкой реформой»32.
Однако в первую очередь повышенный интерес к фигуре «тайного императора» обусловлен тем, что именно в ней в конденсированном виде исследователи обнаруживали опасный политический потенциал идей Ю. Лангбена. Вводя этот образ, Лангбен, провозглашавший своей книгой ценность индивидуализма и сильного личностного начала, фактически утверждает «принцип вождя»33, ведущий в конечном итоге к «духовной диктатуре», причем эта «подмена» происходит настолько незаметно, что остается практически неосознанной современниками34. Впрочем, эти скрытые противоречия не являются специфической особенностью теорий Лангбена; скорее в них можно увидеть проявление одной из неразрешимых дилемм, касающихся героев, их культа и природы героического, которое, сопрягаясь, с одной стороны, с понятиями высшей свободы воли и выбора, с другой — оказывается неразрывно связано с отношениями господства и подчинения.
30 Langbehn J. Op. cit. S. 262.
31 Ibid. S. 262, 267.
32 Ibid. S. 264 — 267.
33 Mendlewitsch D. Op. cit. S. 93.
34 MenckC. Op. cit. S.92.
Прямолинейная политизация «Рембрандта.» («Как и столь многие из его современников, Лангбен приводил целый ряд оснований, чтобы легитимировать империалистические претензии Германии»35), не вполне оправдана, однако очевидно, что Лангбен, который как представитель «культурного пессимизма», кажется, резко критикует современность и противостоит ей, в действительности отражает ключевые проблемы кайзеровской Германии, причем, если абстрагироваться от экстравагантной риторики, его воззрения оказываются во многом созвучными официальной идеологии. Так, например, утверждения: «Кто владеет морем, владеет миром» или «Чем больше морской стихии Германия примет в себя, тем больше преимуществ это принесет ей»36, — звучат вполне в духе морской политики Германии и программы строительства флота.
Фигура героя используется Лангбеном и для нивелирования социальных противоречий. Избрание в качестве героя художника, соединяющего в себе черты крестьянина и аристократа, может рассматриваться как традиционный ход с целью утверждения гармонии между верхами и низами общества37. Принцип синтеза оказывается также в основе решения специфически германских региональных и конфессиональных противоречий между северными и южными землями, протестантизмом и католицизмом. В «Рембрандте.» север и юг встречаются в сопоставлении образов Гамлета — склонного к искусству и философии принца — и Фауста — пытливого и несущего на себе отпечаток материализма профессора. Отдавая преимущество первому, Лангбен при этом не делает героев взаимоисключающими, но, напротив, желает найти некое единство (не случайным в этом отношении оказывается появление термина «юго-северное»38).
В масштабах всего творчества писателя на путях поиска национального героя север и юг также стоят друг против друга: «Рембрандт как воспитатель» получает продолжение и дополнение в работе 1904 г., написанной Ю. Лангбеном совместно с другом и учеником Мом-ме Ниссеном «Дюрер как вождь»39. Аналогичным образом Ю. Лангбен, прошедший драматический путь от протестантизма — через равнодушие к религии — к католицизму, в конечном итоге ищет примирения и в конфессиональном вопросе. В его наследии уравновешиваются полюса, на которых стоят Рембрандт и Дюрер, однако уже в «Рембрандте как воспитателе», склоняясь в целом к протестантизму, писатель превозносил своего героя над другими художниками, припи-
35 Stern F. Op. cit. S. 187.
36 Langbehn J. Op. cit. S. 145, 143.
37 Behrendt B. Op. cit. S. 268.
38 Langbehn J. Op. cit. S. 233.
39 Dürer als Führer. Von Rembrandtdeutschen und seinem Gehilfen. München, 1928.
сывая ему способность подняться в своей вере над конфессиональными рамками40.
В целом труд Лангбена, одну из самых «громких» книг своего времени, можно рассматривать как своеобразный синтез идей «культурного пессимизма» и национализма. Специфика «культурного пессимизма» нашла отражение, помимо обличительных слов, в смещении центра тяжести в эстетическую плоскость, отходе от прямолинейности и однозначности, усложнении образа героя, предстающего в широком смысле в роли спасителя, который должен вывести нацию из беспросветного состояния современности. Вместе с этим Лангбен фактически заостряет задачу укрепления и развития немецкой национальной идентичности, объективно стоявшую перед недавно объединенной Германией. С одной стороны, писатель героизирует свою собственную персону, полагая, что «... полнокровный живой образ, который народ имеет перед глазами, значит в сотню раз больше, чем ключевое слово или теория»41. С другой стороны, героизируя немцев, используя дихотомию немецкого, к которому причисляется все индивидуальное, благородное, подлинное, живое, и ненемецкого, выражающего искусственное, механическое и в конечном итоге мертвое, он заявляет прежде всего о том, что «духовному рождению нашего отечества, если ему суждено свершиться, должно предшествовать политическое рождение; внешне оно состоялось в 1870 г.; внутренне его еще предстоит добиться»42. Именно внутреннему, духовному, национальному рождению Германии, как его понимал Лангбен, он посвятил не только страницы своей знаменитой книги, но и всю свою жизнь.
Список литературы
1. Карлейль Т. Герои и героическое в истории. СПб., 1898.
2. Лазарева А. В. Национальная мысль в Германии в эпоху Тридцатилетней войны. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2008.
3. Behrendt B. Zwischen Paradox und Paralogismus: Weltanschauliche Grundzüge einer Kulturkritik in den neunziger Jahren des 19. Frankfurt am Main, 1984.
4. Bürger-Prinz H., Segelke A. Julius Langbehn, der Rembrandtdeutsche: Eine pathopsychologische Studie. Leipzig, 1940.
5. GehringA. Genie und Verehrergemeinde: Eine soziologische Analyse des Genieproblems. Hamburg, 1968.
6. Geiger Th. Führer und Genie // Kölner Vierteljahreshefte für Soziologie. 6. Jg, 1926/27.
7. Inszenierungen des Nationalstaats: Politische Feiern in Italien und Deutschland seit 1860/71. Hg. von S. Behrenbeck und A. Nützenadel. Köln, 2000.
8. Lange-Eichbaum W. Genie, Irrsinn und Ruhm. München, 1928.
40 Langbehn J. Op. cit. S. 25.
41 Ibid. S. 6.
42 Ibid. S. 116.
9. Menck C. Die falsh gestellte Uhr: Der «Rembrandtdeutsche» Julius Langbehn // Propheten des Nationalismus. Hg. von K. Schwedhelm. München, 1969.
10. Mendlewitsch D. Volk und Heil. Vordenker des Nationalsozialismus im 19. Jahrhundert. Rheda-Wiedenbrück, 1988.
11. Münkler H. Heroische und postheroische Gesellschaften // Kein Wille zur Macht. Dekadenz. Sonderheft Merkur. Deutsche Zeitschrift für europäisches Denken. Hg. von K. H. Bohrer und K. Scheel. Heft 8/9, August/Septemver 2007. 61. Jg.
12. Nipperdey Th. Nationalidee und Nationaldenkmal in Deutschland im 19. Jahrhundert // Historische Zeitschrift. Bd. 206.
13. Riedl P. Ph. Epochenbilder — Künstlertypologien; Beiträge zu Traditionsentwürfen in Literatur und Wissenschaft 1860 bis 1930. Frankfurt am Main, 2005.
14. Sächse P. Philosoph mit dem Ei: Eines Sehers Untergang. Berlin, 1941.
15. Stern F. Kulturpessimismus als politische Gefahr: Eine Analyse nationaler Ideologie in Deutschland. Bern; Stuttgart; Wien, 1963.
16. Vogel J. Nationen im Gleichschritt: Der Kult der «Nation in Waffen» in Deutschland und Frankreich, 1871—1914. Göttingen, 1997.
Поступила в редакцию 20.05.2009
