CC BY
65
УДК 398.21
ББК 83.3 (2Рос=Калм)
НАЦИОНАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА КАЛМЫЦКИХ НАРОДНЫХ СКАЗОК: ЛОКАЛЬНЫЕ, КОНТАМИНИРОВАННЫЕ И ОБРАМЛЕННЫЕ СЮЖЕТЫ
Б. Б. Горяева
Своеобразие сказочной и, шире, фольклорной традиции любого народа прежде всего проявляется в ее сюжетном составе. В сюжетах волшебных сказок «национальная специфика ощущается особенно конденсировано: в отборе излюбленных сюжетов, в образах положительного героя, в личинах сказочных чудовищ, в конкретных сказочных формулах» [Померанцева 1963: 71].
Предметом исследования настоящей статьи выступает сюжетный состав калмыцкой волшебной сказки как показатель специфики художественной традиции калмыцкого народа. Материалом для исследования послужили тексты калмыцких народных сказок, которые издавались на протяжении Х1Х-ХХ вв. на «ясном письме» (тодо бичг), в транскрипции на латинице и в современной калмыцкой орфографии. Из неопубликованных источников были привлечены записи, хранящиеся в Научном архиве Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН (далее — КИГИ РАН), и полевые записи автора. Заметим, что использовались также наиболее достоверные в научном отношении публикации калмыцких сказок в русском переводе.
В основу исследования положены историко-сравнительный и историко-типологический методы, которые выступают как наиболее приемлемые для выявления сюжетов калмыцкой волшебной сказки и их соответствий со сказками других народов. При этом анализ сосредоточен на выявлении своеобразия, рассмотрении специфики контаминации1 и интерпретации международных сюжетов в калмыцкой сказочной традиции, выявлении локальных сюжетов, аналогии с которыми в фольклоре других народов неизвестны.
В калмыцкой фольклористике накоплен определенный опыт в изучении сюжетного фонда волшебных сказок: так, в соответствии с «Указателем сказочных сюжетов по системе Аарне», составленным Н. П. Андреевым, классифицированы сказочные сюжеты сборников «На-
1 О специфике контаминации в калмыцкой волшебной сказке см. подробно [Горяева 2006: 68-90; 2009а; 2010].
родное творчество Калмыкии» [1940: 296-305] и «Медноволосая девушка» [1964: 265-270]. Рассмотрев калмыцкие сказки по этой системе, М. Э. Джимгиров сделал в свою очередь вывод о том, что часть калмыцких сказочных сюжетов не имеет аналогов в указанном выше указателе [Джимгиров 1970: 23]. Были идентифицированы по «Указателю сказочных типов» А. Аарне — С. Томпсона, «Указателю сказочных сюжетов по системе Аарне» Н. П. Андреева сказки, вошедшие в сборник «Сандаловый ларец» [Сандаловый ларец 2002: 225-229].
В центре нашей работы находится сюжетный состав калмыцкой волшебной сказки, который сопоставляется с восточнославянской сказочной традицией по «Сравнительному указателю сюжетов. Восточнославянская сказка» (далее — СУС) [Сравнительный указатель 1979] с учетом результатов вышеперечисленных исследований. Особое внимание уделено при этом характеристике локальных сюжетов, не нашедших соответствия в СУС, сюжетным контаминациям и обрамленным сюжетам из фольклорного сборника «Седклин кур» («Задушевный разговор») [1960].
Анализ материала исследования показывает, что в состав калмыцкой волшебной сказки входят сюжеты всех семи разделов волшебной сказки по СУС, основанного на международном указателе сказочных сюжетов А. Аарне — С. Томпсона [Tompson 1961] (см. результаты анализа в таблице).
При сопоставлении с СУС, представляющим более отдаленную в территориальном и культурном смыслах сказочную традицию, удалось установить, что в калмыцкой сказочной традиции в разной степени представлены все семь сюжетных типов из международного указателя. В результате анализа установлены специфика интерпретации и дифференцирующие элементы сюжетов калмыцкой волшебной сказки, связанные со своеобразием художественной традиции калмыцкого народа.
При рассмотрении контаминирован-ных сюжетов совпали лишь два типа
Сюжеты калмыцкой волшебной сказки и «Сравнительный указатель сюжетов»
Раздел СУСа Сюжеты Сюжетные контаминации
Чудесный противник (300-399) 301 А, В Три подземных царства; 313 А, В, С Чудесное бегство; 315 Звериное молоко; 318 Неверная жена; 325 Хитрая наука; 327 С Мальчик и ведьма 301 А Три подземных царства + 519 Слепой и безногий; 313 Н* Бегство от ведьмы + 707 Чудесные дети; - 327 В** 24 брата и 24 невесты + 513 А Шесть чудесных товарищей; 329 Елена Премудрая + 554 Благодарные животные
Чудесный супруг (супруга или иной родственник) (400-459) 4001 Муж (жена) ищет исчезнувшую жену (мужа); частичное соответствие (409) Мать-рысь 480 Мачеха и падчерица + 403 Подмененная жена; 511 Чудесная корова + 403 Подмененная жена
Чудесная задача (460-499) 460 А Путешествие к богу за наградой; 460 В Путешествие к солнцу (судьбе); 465 А Красавица-жена («Пойди туда, не знаю куда») 465 А Красавица-жена («Пойди туда, не знаю куда») + 569 Сумка, шляпа и рожок; 480 Мачеха и падчерица + 403 Подмененная жена
Чудесный помощник (500-559) 508 Благодарный мертвец; 513 А Шесть чудесных товарищей; 518 Обманутые лешие; 530 Сивко-Бурко; 531 Конек-горбунок; - 559* Молчаливая царевна 510 А Золушка + 409 Мать-рысь; 511 Чудесная корова + 403 Подмененная жена, 511 Чудесная корова + 480 Мачеха и падчерица + 403 Подмененная жена; 530 Сивко-Бурко + 519 Слепой и безногий; 530 Сивко-Бурко + 530 А Свинка золотая щетинка; 551 Молодильные яблоки + 460 В Путешествие к солнцу; 329 Елена Премудрая + 554 Благодарные животные
Чудесные предметы» (560-649) 560 Волшебное кольцо; 563 Чудесные дары; 569 Сумка, шляпа и рожок; - 571* Магическое слово; 612 Оживленная неверная жена 567 Чудесная птица + 518 Обманутые лешие
Чудесная сила или знание (умение) (650-699) 650 В Герой ищет противников сильнее себя; 653 Семь Симеонов; 655 Умные братья; 670 Язык животных; 675 «По щучьему велению» 655 Умные братья + 653 Семь Симеонов; 655 Умные братья + - 559* Молчаливая царевна
Прочие чудесные сказки (мотивы) (700-749) 700 Мальчик с пальчик (Горошек, Воловье ушко); 706 Безручка; 707 Чудесные дети; 715 А* Чудесный петушок и царь
сюжетных контаминаций калмыцкой и восточнославянской волшебных сказок: 511 Чудесная корова + 403 Подмененная жена; 530 Сивко-Бурко + 530 А Свинка золотая щетинка.
Можно заключить, что наиболее частые и традиционные соединения сказочных типов в одном сюжете являются таким же важным показателем специфики сказочного репертуара калмыцкого народа, как и на-
личие или отсутствие в нем тех или иных сюжетов.
Произведения с оригинальными сюжетами составляют особую разновидность сюжетов калмыцких волшебных сказок, не нашедших соответствий в СУС. Их появление обусловлено особенностями истории и духовной культуры калмыков, связанными со своеобразным мировосприятием и мироощущением калмыков. Так, в сказочной традиции калмыков распространен локальный сюжет, не нашедший отражения в СУС. Приведем его краткое содержание:
Хан женится на девушке, родившейся от дикого животного. Поверив козням других своих жен, он приказывает убить молодую супругу. Слуги не выполняют приказа, и девушка после долгих скитаний возвращается к хану. Обман раскрывается, виновные наказываются, а девушка вновь становится женой хана.
В сборнике «Волшебный мертвец» героиней подобного сюжета в сказке «Царица Энгетю-Наран» является дочь лани и отшельника. «Девушка — дочь лани и отшельника; легенды о связи, часто невольной и случайной, отшельников, царей или каких-нибудь других лиц с лесными зверями очень распространен в древнеиндийской литературе», — пишет Б. Я. Владимирцов [Владимирцов 1958: 101].
Отшельник дарит девушке, новой жене хана, четки, наказывая никогда не снимать их. Одна из жен царя подослала девушку-танцовщицу, которая подменила священные четки и, убив царских слона, коня и сына, вымазала их кровью рот новой ханши. Попугай царя рассказывает ему притчу «О пастухе и вороне». Этой притчей попугай предотвратил расправу над царицей. Во второй раз птица рассказала историю «О старухе и мыши»: Женщина, увидев испачканную кровью мышь, подумала, что она загрызла ее ребенка, и убила мышь. Войдя в дом, она убедилась, что ребенок ее спит, а рядом лежит ядовитая змея, убитая мышью. Рассказав эту историю, попугай сохранил жизнь царице. В третий раз царь не стал слушать попугая и передал жену в руки палачей, которые не смогли убить девушку. Царь и министр узнают правду из исповеди девушки-танцовщицы перед царицей, ставшей йогиней, и наказывают танцовщицу и подлую царицу. Царь оставляет престол и становится монахом [Волшебный мертвец 1958: 97-107].
Сказка «Хан Наран-Арслан» из репертуара А. 3. Кутуктаевой сходна по своему сюжету с приведенной выше сказкой [Медноволосая девушка 1964: 90-101]. В архиве КИГИ РАН имеется фотокопия рукописного текста сказки «Нарн хаана тууль» («Сказка о Наран хане») на ясном письме, схожей с вышеуказанными сюжетами [Архив КИГИ РАН. Ф. 8. Оп. 1. Ед. хр. 82].
В ходе анализа материала исследования не было обнаружено ни одного сюжета в СУС, соответствующего «Сказке про маль-чика-сиротку и жадного сына хана», записанной И. И. Поповым от Кюгюльтэ Цеди-нова в Донском калмыцком районе (ныне Ростовская область): Мальчик-сиротка с помощью волшебной жилки проучил жадного сына хана, в руках которого жилка не выполняла желаний.
Рассмотрим еще один локальный сюжет, имеющий широкое распространение в калмыцкой сказочной традиции и не нашедший соответствия в СУС:
Шулмуска, обманом заняв место ханши, пытается извести детей хана. Слуга хана, пожалев их, отпускает и вместо печени и почек детей приносит мнимо больной шул-муске собачьи печень и почки. Сын и дочь хана спасаются бегством, живут у родственников матери. Повзрослев, сын убивает шулмуску и спасает от смерти отца [Седклин кур 1960: 53-58].
Перевод данной сказки опубликован в сборнике «Медноволосая девушка» [Медноволосая девушка 1964: 160-167]. В четвертом томе «Хальмг туульс» («Калмыцкие сказки») имеется сказка «Ж|иж;ларам шулм куукн» («Девушка-шулма Джиджларам»), сюжет которой сходен с вышеприведенным [Хальмг туульс 1974: 66-71].
Сказка «Ж^ирклулдгсн хурдн зеердтэ ЖирИлтэ хатр хан» по сравнению с этим сюжетом несколько расширена за счет следующих эпизодов: по совету шулмуски, сестра отправляет брата за табуном из подводного царства; сестру убивают две шулмуски, воткнув в нее цыганскую иглу; ханский сын оживляет ее и берет в жены [Хальмг туульс 1974: 31-40]. Интересно, что в сборнике, составленном Г. Рамстедтом, сказка на этот сюжет приобретает легендарный характер.
Пятьсот шулмусов отдают свои силы одному для того, чтобы извести богиню, благодаря которой ханство пребывало в благоденствии. Шулмус принимает облик
красивой девушки и, став женой хана, пытается извести его детей. Сын Аю Чик-тэ, повзрослев, возвращается на родину, убивает шулмуса, который питался человеческим мясом и пил кровъ хана [Kalmuk-kische Sprachproben 1919: 211-237].
Помимо локальных сюжетов, не имеющих аналогий в СУС, в калмыцкой сказочной традиции имеются так называемые обрамленные сюжеты, объединенные единой рамочной композицией и также отражающие локальную специфику калмыцких народных сказок.
Термин «обрамленная повесть» введен в научный оборот П. А. Гринцером для обозначения повествовательных произведений (прежде всего индийских), обладающих определенной композиционной структурой: «рамкой» и так или иначе «вставленными» в нее (иногда и друг в друга) сюжетами [Гринцер 1963: 3-5]. В своей работе «Древнеиндийская проза (Обрамленная повесть)» П. А. Гринцер рассматривает в основном четыре индийских литературных сборника: «Панчатан-тру», «Двадцать пять рассказов Веталы», «Жизнь Викрамы, или Тридцать две истории царского трона» и «Семьдесят рассказов попугая».
В монгольской литературной традиции в том или ином виде были представлены все четыре сборника. Известный востоковед Б. Я. Владимирцов в предисловии к переводу сборника сказок «Волшебный мертвец» отмечал, что среди монгольских народов, в том числе среди калмыков, особенно распространена и любима книжка, известная под названием «Сидди Кюр» («Волшебный мертвец»). Она представляет собой сборник сказок, имеющих близкую родственную связь с «Двадцатью пятью рассказами Веталы» [Влади-мирцов 1958: 10]. «Ветала, — поясняет академик Б. Я. Владимирцов, — род злых духов, вселяющихся в тела мертвых; также мертвец, в которого вселился ветала; по-тибетски ветала передается словом ро-ланг (ро-лангс), по-монгольски — кюр (кегюр)» [Владимирцов 1958: 8].
«Siditu kegur» («Волшебный мертвец») был первым монгольским обрамленным произведением, о котором узнала европейская наука. Еще в 1804 г. Б. Бергманн опубликовал немецкий перевод 13 сказок из калмыцкой версии этой книги [Berg-mann 1805: 247-351]. В дальнейшем не-
однократно издавались оригиналы и переводы различных версий сборника,
Отмечая схожесть индийских «обрамленных повестей» с родственными им образцами монгольской словесности, Ц. Дамдинсурэн и С. Д. Серебряный пишут: «Нечто противоположное произошло с другим индийским „обрамленным сборни-ком“ — „Двадцатью пятью рассказами Ве-талы“, который у монгольских народов превратился также в „обрамленный сборник“, известный под названием „Волшебный мертвец“. Если „Панчатантра“ дошла до монголов без обрамления, лишь в виде отдельных сюжетов, то от „Двадцати пяти рассказов Веталы“, монголы взяли, напротив, лишь общую структуру обрамления, переосмыслив ее и наполнив другими сюжетами» [Дамдинсурэн, Серебряный 1981: 137],
Единственным «фольклорным сборником, сохранившим обрамление», вслед за Л. Леринцем, считается калмыцкая версия «Седклин кур» («Задушевный разговор») ^оппсг 1967: 238; Надбитова 2008; 2011; Горяева 2009]. «Калмыцкий сборник стоит к прочим тибето-монгольским версиям «Волшебного мертвеца» примерно в том же отношении, как они сами к своим индийским прообразам: рамка (или ее общая структура) сохранена, но в нее вставлены совершенно новые элементы», — отмечают Ц. Дамдинсурэн и С. Д. Серебряный [Дамдинсурэн, Серебряный 1981: 139].
В 1960 г. ученый-калмыковед Б. Бук-шаев подготовил и выпустил сборник калмыцких народных сказок, дав ему название «Седклин кур» («Задушевный разговор») [Седклин кур 1960]. Сказки, вошедшие в это издание, были записаны от 60-летнего сказителя Муутла Буринова, жителя Го-родовиковского района Калмыцкой АССР. Сборник составляют одиннадцать сказочных сюжетов в рамочной композиции, часть из них в переводе на русский язык была позже опубликована в сборнике «Медноволосая девушка».
По свидетельству М. Э. Джимгирова, у калмыцкого писателя Хасыра Сян-Белгина имелась неопубликованная рукопись сказок, рассказанных в обрамлении: «Писатель записывал у сказителей Черноземельского района, что на востоке Калмыкии. Запись во многом отличается от опубликованного варианта „Седклин кюр“ „калейдоскопическим смешением форм, черт и мотивов“. Вступление фольклорного сборника со-
впадает с вступлением «Волшебного мертвеца», однако вместо семи волшебников здесь выведены целых двенадцать. Этот вариант стоит ближе к ранее опубликованным вариантам из цикла „Сидди кюр“, так как две сказки из одиннадцати, как мы отметили, аналогичны сказкам „Сидди кюр“, но они оформлены точно так же, как и типичные оригинальные народные сказки со всеми их особенностями», — отмечает М. Э. Джимгиров, характеризуя цикл сказок, записанный X. Сян-Белгиным [Джимгиров 1970: 93].
Указывается исследователем и другая сказка «Семеро великих магов», опубликованная Лером, по своему содержанию очень близкая к вступительным рассказам Вета-лы и «Siditu kegur». В ней вместо Волшебного мертвеца фигурирует живой «святой» по имени Сиддиксор, который «так же, как и Ветала, остается при людях и приносит им долголетие. Люди становятся добродетельными, дела их процветают...» [Джимги-ров 1970: 88].
На основании вышеуказанного М. Э. Джимгиров делает предположение, что «еще в то далекое время существовало, очевидно, два варианта рассказов Веталы (волшебного мертвеца) и живого святого. Ведь не случайно совпадение, когда почти через столетие записываем сказки «Седклин кюр» и тоже находим «живого святого» Арша Ики Ламу?... В письменной литературе, связанной в основном с буддийской религией, существовал, по-видимому, вариант «волшебного трупа» (Веталы), а в сказках, которые рассказывались и распространялись устным путем, фигурировал «живой святой» [Джимгиров 1970: 88].
Рассказы из литературного сборника «Siditu kegur» широко известны в калмыцком фольклоре, главным образом в виде отдельных, самостоятельных сюжетов без рамочного обрамления: «Знахарь со свиной головой», «Царевич и его друг министр», «Беломордый бычок», «Ловкий гордец и царь», «Сын брахмана, ставший царем», «Царица Энгэтю-Наран», «Лев и бык», «Ананда-плотник и Ананда-живописец», «Царь с ослиными ушами», «Царевичи На-ран-Герел и Саран-Герел».
Анализ фольклорного сборника «Сед-клин кур» показал, что здесь «обрамляющий» сюжет — это переосмысленное, согласно эстетике народных сказок, «обрамление» литературного сборника мон-
гольских народов «Волшебный мертвец». При этом инокультурные мотивы, образы и реалии переосмыслены или замещены на мотивы, образы и реалии, традиционные для калмыцкой культуры. Вставными сюжетами сборника «Седклин кур» выступают типично народные калмыцкие сказки (волшебные, богатырские, бытовые) с присущими калмыцкому фольклору персонажами (мусы, шулмусы, мангасы и т. д.) и поэтикостилевой структурой (например, традиционные формулы).
Сказки сборника «Седклин кур» («Задушевный разговор») имеют следующее обрамление.
У бедных стариков было три сына. Старшие обучались у муса, но как только они овладевали чарами волшебства, то тут же расплачивались жизнью. Младшему удается незаметно познать тайны волшебства и обратиться в прекрасного коня. Отца он предупреждает, чтобы не продавал коня мусу и не отдавал уздечку. Мус через третье лицо покупает коня и держит его в темном месте. В отсутствие отца дети муса из любопытства открыли запретное место и, увидев прекрасного коня, повели его на водопой. Конь вырывается и, превратившись в рыбешку-малька, прыгает в реку. Мус, обратившись в щуку, бросается в погоню, в ходе которой беглец и преследователь постоянно меняют свой облик, превращаясь в разных животных и птиц (утка — ястреб, заяц — сокол соответственно). С помощью буддийского ламы младший брат добывает себе свободу. В устном варианте, как и в книжном, юноша превращается в главный шарик четок. Мус в образе курицы с семью цыплятами начинает склевывать зерна четок, рассыпавшихся и ставших пшеном. В этот момент юноша обретает человеческий облик и убивает курицу и цыплят.
Дабы искупить грех за убийство живых существ лама отправляет юношу за Арша Ики ламой, который рассказывает удивительные сказки и заканчивает их так искусно, что герой, нарушив запрет молчания, восклицает: «Энлм эн!» («То-то и оно!»). После чего «святой» исчезает, и герой снова возвращается за Арша Ики ламой [Седклин кур: 7-10].
В устной традиции сохранена структура обрамления, но заменены лишь персонажи. Вместо семи волшебников, выступаю-
щих в «БіШШ ке^иг», в обрамляющем сюжете сборника «Седклин кур» появляется мус — персонаж калмыцкой сказочной традиции. Именно к нему ходят учиться волшебству трое сыновей бедняков, тогда как в книжной версии искусство волшебства постигают два царевича. Герою не приходится испытывать те ужасы, которые описаны в «Волшебном мертвеце», и отправляется он не за Волшебным мертвецом, а за живым Арша Ики Ламой, но и ему также необходимо доставить «живого святого», не произнеся ни одного слова.
Таким образом, можно заключить, что сюжеты калмыцких волшебных сказок, не нашедшие соответствий в СУС, и являются локальными сюжетами. Существование таких специфических сюжетов в сказочной традиции калмыков, прежде всего, обусловлено особенностями фольклора, связанного со своеобразным мировосприятием монгольских народов. Взаимодействие разных сюжетных типов в рамках одной сюжетной структуры придает калмыцким волшебным сказкам неповторимое своеобразие, так как создаются художественно целостные и законченные национальные произведения.
В процессе адаптации национальным фольклором литературных повествований переосмысливаются или замещаются не свойственные этнической культуре мотивы, образы и реалии. Анализ фольклорного сборника «Седклин кур» показал, что «рамка» устного сборника — это переосмысление обрамления литературного сборника монгольских народов «БібіШ к^иг» («Волшебный мертвец»), вставные или «обрамленные» сюжеты фольклорного сборника — это типично калмыцкие сказочные сюжеты с присущими калмыцкому фольклору персонажами (мусы, шулмусы, мангасы и т. д.) и художественно-изобразительными средствами.
Литература и источники Архив КИГИ РАН. Ф. 8. Оп. 1. Ед. хр. 82. Владимирцов Б. Я. Предисловие // Волшебный мертвец. Монгольско-ойратские сказки. Изд. 2-ое. М.: Изд-во вост. лит., 1958. С. 7-11. Волшебный мертвец. Монгольско-ойратские сказки / пер., пред. Б. Я. Владимирцова. Изд. 2-ое. М.: Изд-во вост. лит., 1958. 159 с.
Горяева Б. Б. Сюжетный состав и художественно-стилевая структура калмыцкой волшебной сказки: дисс. ... канд. филол. наук. Элиста, 2006. 150 с.
Горяева Б. Б. Контаминированные сюжеты калмыцкой волшебной сказки // Вестник КИГИ РАН. 2009а. № 2. С. 100-104.
Горяева Б. Б. Сборник «Седклин кур» в калмыцкой сказочной традиции // Единая Калмыкия в Единой России: через века в будущее. Мат-лы Меж-дунар. науч. конф., мат-лы Междунар. науч. конф., посвящ. 400-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства (г. Элиста, 13-18 сентября 2009 г.). В 2-х частях. Ч. 2. Элиста, 2009б. С. 544-547.
Горяева Б. Б. Контаминированные сюжеты калмыцкой волшебной сказки: сравнительно-сопоставительный анализ // Актуальные проблемы бурятской филологии и культуры: мат-лы Регион. науч.-практ. конф., посвящ. 20-летию кафедры бурят. филологии ИГУ (Иркутск, 23 апр. 2010 г.). Иркутск: Изд-во Иркут. Гос. ун-та, 2010. С. 191-196.
Гринцер П. А. Древнеиндийская проза (Обрамленная повесть). М.: Наука, 1963. 268 с.
Дамдинсурэн Ц., Серебряный С. Д. «Обрамленные повести» в Индии и у монгольских народов // Литературные связи Монголии. М.: Наука, 1981. С. 130-150.
Джимгиров М. Э. О калмыцких народных сказках. Элиста, 1970. 103 с.
Медноволосая девушка. Калмыцкие народные сказки. М.: Наука, 1964. 271 с.
Надбитова И. С. Цикл калмыцких сказок «Седклин кур» («Задушевный разговор») // Ойраты и калмыки в истории России, Монголии и Китая: мат-лы Междунар. науч. конф. (Элиста, 9-14 мая 2007 г.). В 3-х частях. Ч. 2. Элиста: КИГИ РАН, 2008. С. 66-76.
Надбитова И. С. Сюжеты, образы и стилевые традиции калмыцких волшебных сказок. Элиста: ЗАО «НПП „Джангар“», 2011. 260 с.
Народное творчество Калмыкии. Сталинград; Элиста, 1940. 315 с.
Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. 128 с.
Сандаловый ларец: Калмыцкие народные сказки / пер., сост., вступ. ст. Т. Г. Басанговой. Элиста, 2002. 239 с.
Седклин кур. Элст, 1960. 86 х.
Сравнителъный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский. Л.: Наука, 1979. 438 с.
Халъмг туульс. IV боть. Элст, 1974. 272 х.
Bergmann B. Nomadische Streifereien unter Kalmuk-ken. Band II. Riga, 1805. S. 247-351.
Kalmuckische Sprachproben gesammelt und heraus-gegeben von G. J. Ramstedt. Erster teil. Kalmuckische marchen II. Helsinki: Societe Finno-Ougrienne, 1919. 237 s.
Lorincz L. Les «Contes du Cadavre Ensorcele» dans la literature et le folklore mongols // Acta Orientalia. Academiae scientiarum Hungaricae. Budapest, 1967. Tomus XX. Fasciculus 2. P. 203-238.
Tompson S. The types of the folktale: a Classification and Bibliography, Antti Aarne’s Verzlichnis der March-entypen (FF Communications, N 3) / Transl., enl. By S. Thompson // FF Communications. Helsinki, 1961. N 184. 542 p.
