CC BY
84
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
С.Т. МИНАКОВ, доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Орловского государственного университета
НАСЛЕДНИК ЛЕНИНА И «СПАСИТЕЛЬ РОССИИ»?
(Общественное мнение 1923 г. в Советской России и русском зарубежье в ожидании нового «шищонального лидера.»)
В настоящей статье исследуется общественное мнение в Советской России и русском зарубежье в один из важнейших переломных политических моментов истории нашего Отечества на рубеже 1922— 1924гг., когда лидер русской большевистской революции В.И. Ленин из-за прогрессирующей болезни оказался исключен из политики и чья близкая и неизбежная смерть породила различные прогнозы, надежды и ожидания, связанные с предположениями о политическом наследнике Ленина. Статья основана на архивных (в том числе неопубликованных) документах и мемуарных исторических источниках.
Ключевые слова: болезнь и смерть Ленина, общественное мнение, «бонапартизм», Тухачевский.
Начну с фразы, смысл которой вряд ли можно считать открытием в области ментальных свойств русского человека, однако позволяющей мне предложить некоторый исторический экскурс в этом направлении: «этнокультурный архетип» поиска «национального лидера» и «спасителя России».
«...Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, — эти силы: чудо, тайна и авторитет», — утверждал свою правоту Великий Инквизитор1.
В смутное время сквозь густой и сумеречный туман, окутывающий и пронизывающий реальность, трудно, да и почти невозможно отличить ее силуэты от фантомов, рожденных нашим напряженным воображением.
Февральско-октябрьскую «красную сумеречность» Великой русской революции, объявшую гигантскую Россию в 1917 году, образованные наши соотечественники и соседи, свидетели и участники этих эпохальных событий, также стремились рассеять, упрямо и уверенно «угадывая» в ней некий «парафраз» Великой французской революции. Ленин казался им красным Робеспьером, Троцкий — Дантоном или Карно, Радек — Маратом, Тухачевский — Бонапартом, Дзержинский — Фуше, Буденный — Мюратом и т.п. «Чудо, тайна и авторитет» слились воедино, доведя до предельного напряжения ощущение Власти Земной, в ожиданиях и гаданиях о кремлевском наследнике Ленина, чей разум, жизнь и власть с роковой неумолимостью угасали в подмосковных Горках.
.Болезнь Ленина, в роковом исходе которой с весны 1923 г. уже мало кто сомневался, стала политическим фактором, послужившим толчком для развертывания нового и в определенном смысле завершающего этапа революционного процесса в России. Всевозможные соображения и домыслы о состоянии здоровья «вождя» и его политическом положении начали распространяться в Советской России еще ранней весной 1922 г., хотя никаких официальных сообщений на этот счет власти не делали.
© С.Т. Минаков
Это обстоятельство, очевидно, и порождало слухи, ибо информация о болезни главного «большевика», конечно же, просочилась в общественное мнение, приводя его постепенно в апокалиптическую истерику: «Что же будет?»
Одним из первых попытался дать хотя бы общий ответ на этот вопрос и научно обосновать свои прогнозы П.А. Сорокин, в будущем всемирно известный русско-американский социолог. В своей «Социологии революции», опубликованной в октябре 1923 г., он, исторгнутый из Советской России (где он начал писать этот свой труд) осенью
1922 г., делит революционный процесс (полагая это деление «социальным законом» революции) в России на два периода — восходящий и нисходящий, определяя для каждого из периодов соответствующий тип лидеров.
«.Первый — восходящий — период революции, — отмечал Сорокин, — поднимает на верхи всякого рода авантюристов, маньяков, полуненор-мальных, самолюбивых и т.п. жертв неуравновешенной психики, вместе с преступниками, убийцами, проститутками и подонками общества, обладающими теми же чертами, принадлежащими к тому же психологическому типу. .Эта группа, занимающая доминирующее положение в первый период революции, в следующий ее период начинает вытесняться, уступая место людям второго и третьего типа»2.
«.Примерами лиц первого типа, — продолжал, уже конкретизируя их персонально, русский социолог, — могут служить: Ленин (его болезнь медицински подтверждает этот прогноз), Сталин, Троцкий, Зиновьев, Лацис, Радек, Кедров, Дзержинский и десятки тысяч русских коммунистов, вышедших из разных слоев: из преступников, бандитов, рабочих и крестьян, промотавшихся аристократов и буржуазии, неудачливых журналистов, литераторов и интеллигентов»3.
Обращает на себя то, что значимость перечисленных фигур для Сорокина и, очевидно, для лиц его круга и его политической среды определялась не номенклатурным положением, а реальным влиянием на политическую и общественную жизнь в годы русской революции 1917-1922 гг. Поэтому кажется на первый взгляд непривычным, что в «восьмерку избранных» оказались включенными Лацис, Кедров, Радек, даже Дзержинский наряду с Лениным, Троцким, Сталиным, Зиновьевым. Если Ленин и Троцкий были признанными лидерами социалистической революции в России, Зиновьев и Сталин являлись членами Политбюро ЦК, то остальные не входили в состав высшего большевистского руководства по номенклатуре зани-
маемых должностей, даже Дзержинский. Но Сорокин не созерцатель. Он в годы революции находился в гуще политической жизни и борьбы, и его подборка «персоналий» не случайна. Она отражает реальную значимость «избранных» им большевиков для российского населения и для российского «политического актива» эпохи революции. Примечательно и то, что в составе этой «великолепной восьмерки» лишь одни большевики. Нет ни одного представителя, «выскочившего» на политическую арену на волне Февральской революции. Ни одного из них Сорокин не удостоил «этой чести».
Однако примечателен и порядок перечисления указанных лиц. Он, несомненно, предопределен относительной значимостью каждого из перечисленных. Первым, и это не может вызывать сомнений, Сорокин поставил Ленина. Однако на второе место, вопреки ожиданиям, русский социолог поставил Сталина, а не Троцкого, отведя ему лишь третье место после Сталина, иными словами, именно в малоизвестном и совсем не популярном тогда Сталине усмотрев претендента № 1 на «ленинское наследство».
Интересна «сорокинская» мотивировка неизбежности перехода революционного лидерства от этих лиц к «вождям» «второго типа». «Значительная часть их, — объясняет он, — прошла через тюрьмы и каторгу, что не могло не отразиться на их нервах, чем и объясняются те каторжные методы и тот каторжный режим, которые они ввели вместо обещанного земного рая. (Отсюда практический вывод: нецелесообразно избирать на командные посты после низвержения старого режима много страдавших «борцов за свободу». Они неизбежно неуравновешенны и не годны для выполнения функций управления)»4.
Однако не только Сорокин считал Сталина идущим следом за лидером русской революции и претендующим на его наследие.
«Власть в России после Ленина, — записал врангелевский резидент в Берлине генерал-майор A.A. фон Лампе в начале августа 1923 г. в своем дневнике, — которого естественно заменить некем и заменителя которому ищут, принадлежит в порядке влияния шести человекам: Сталин, Зиновьев, Джержинский5, Каменев, Троцкий, Бухарин; это Россия — Джугашвили, Радомысль-ский, Джержинский, Розенфельд, Бронштейн и Бухарин»6. Принадлежа, можно сказать, к противоположному политическому полюсу, к военной, монархической «белой эмиграции», фон Лампе, однако, также считает Сталина первым претендентом на «ленинское наследие», на
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
власть в Советской России. Но следом за Сталиным, в отличие от Сорокина, фон Лампе поставил не Троцкого, а Зиновьева, затем Дзержинского, Каменева и уже за ними — Троцкого. Таким образом, к лету 1923 г. в русском белом зарубежье Сталина также считали наиболее влиятельным после Ленина человеком, претендующим на политическое первенство в стране после его смерти.
Однако фон Лампе не думает, что наследником Ленина из числа большевистских «вождей» станет Сталин. «Хороша картинка, — завершает свою дневниковую запись генерал. — В заменители ищут непременно русского человека, и проходит, по-видимому, Георгий Пятаков, известный по Киеву, потом ставивший свою подпись на кредитках!»7.
«.Все настойчивее слухи о том, что Ленин не у дел, — записал петроградский интеллигент Г.А. Князев 23 июня 1922 г. — Взяла верх левая крайняя — Сталин, Бухарин, Зиновьев. Некоторые настойчиво утверждают, что Ленин умер, другие — сошел с ума.»8. Примечательно, что в этой записи, отражавшей настроение значительного слоя образованных людей северной столицы, отношение к Ленину «никакое». К нему уже относятся как к «трупу». Людей пугала перспектива прихода к власти наименее приемлемых «новых вождей» на смену Ленину. При этом и рядовой петроградский интеллигент первым в ряду наследников Ленина называет Сталина, хотя ранее в своих дневниковых записях (которые он вел с 1915 г.) это имя не упоминалось ни разу.
Недовольство «вождями», которые должны были стать «наследниками» Ленина и, очевидно, делить его «наследство», нарастало в последующие месяцы. Красноречива в этом отношении запись, сделанная Князевым под новый 1923 год, 31 декабря 1922 г. «.Власть их окончательно развратила, — рассуждал он о «вождях» страны. — Ничего идейного у них не осталось. Наглость некоторых дошла до полного бесстыдства. Все эти тт. Крыленки, Курские, Каменевы давно забыли и думать о коммунизме. Они держатся за власть, и все силы направлены к тому, чтобы удержаться у власти. Некоторые из них нисколько не стесняются в своей личной жизни — и пьют, и развратничают. Грызня идет страшная. Троцкий не терпит Луначарского, Луначарский интригует против Троцкого, Каменев и Бухарин «подсиживают» друг друга и т.д. Бывали случаи, когда Ленин не принимал с докладом Луначарского. В Москве на верхах сплошная вакханалия. Мы во власти обнаглевших хулиганов.»9.
Вскоре слухи о болезни Ленина распространились и в русском зарубежье. В политико-экономическом обзоре ГПУ 22 июля 1922 г. сообщалось: «Монархисты возлагали большие надежды на выбытие тов. Ленина из строя, что внесло бы, по их мнению, раздор между большевиками при первом же ложном шаге во внутренней или внешней политике»10. Маклаков складывающуюся внутриполитическую ситуацию в Советской России в ноябре 1922 г. расценивал как «отход Ленина на задний план.»11. Разговоры и всевозможные догадки по этому поводу активизировались начиная с января 1923 г.
В спецполитсводке ГПУ от 12 января 1923 г. по Вологодской губернии сообщалось о «слухах» в Тотемском уезде о том, «что якобы тов. Ленин скрылся и власть переходит в руки буржуазии.»12. Согласно информации ГПУ по Смоленской губернии от 13 января того же года «.среди крестьян распространяются провокационные слухи о том, что будто бы Ленин сбежал.»13. В Москве, также по сводке ГПУ от 14 января 1923 г., говорилось, что «среди рабочих завода АМО болезнь Ленина вызывает тревожное настроение», а «среди обывателей в Сокольническом районе ходят толки о том, что Ленин умер и что правительственное сообщение о состоянии его здоровья имеет целью подготовить общественное мнение к его смерти»14.
Резко активизировались разговоры и слухи о болезни Ленина после его третьего инсульта 9 марта 1923 г. Сообщение об этом было официально помещено в экстренном выпуске «Правды» 12 марта 1923 г. Уже спустя два дня, 15 марта, в спецполитсводке ГПУ сообщалось, что «на Газовом заводе болезнь тов. Ленина вызвала беспокойство рабочих, причем среди них ходят слухи о том, что в случае смерти тов. Ленина как в партии, так и в правительстве произойдет раскол». В то же время «на Измайловской трикотажной фабрике среди рабочих распространяются слухи о том, что тов. Ленин умер». И в связи с этим, как отмечается в сводке, «среди рабочих усилилась антисоветская агитация»15. В то же время 17 марта «в типографии «Пролетарское слово», в Рязанском трамвайном парке и в Басманной больнице настроение рабочих тревожно в связи с болезнью Ленина», а «в Рязанском трамвайном парке рабочие считают, что в случае смерти Ленина произойдет раскол в партии»16. В Калужской губернии «болезнь Ленина, — согласно информации ГПУ за 26 марта 1923 г., — также всколыхнула крестьянские массы. Несмотря на отсутствие газет, слухи о болезни тов. Ленина быстро приникают в деревню,
ИСТОРИЯ
вызывая злорадное чувство среди антисоветских элементов и сожаление среди крестьянской бедноты»17. Уход Ленина от руководства страной серьезно беспокоил и другие слои советских граждан, вызывая в основном сочувственные отклики на его болезнь. «.Среди интеллигенции и торговцев отмечается чувство сожаления по поводу болезни тов. Ленина, — сообщалось в секретной сводке ГПУ. — Интеллигенция считает, что со смертью Ленина мир потеряет идейного руководителя социализма»18. В волостяхЕкатеринославской губернии,каксвидетельствует сводка ГПУ за 28 марта 1923 г., «интеллигенция распространяет слухи о болезни тов. Ленина и о том, что будто бы тов. Ленин сошел с ума»19.
Болезнь Ленина беспокоила и так называемых «нэпманов». Поскольку Ленина считали «либеральным большевиком», то «торговцы Рязанской губернии опасаются, что со смертью тов. Ленина их положение ухудшится»20. Болезнь Ленина «.сильно беспокоит рабочих.. Красноармейцы выражают сожаление по поводу болезни тов. Ленина»21.
В обстановке спровоцированного нэпом растущего бытового антисемитизма в стране «.среди обывателей упорно носятся слухи, что будто бы Ленин умер давно, а страной правит Троцкий, что это скрывается ото всех, даже от коммунистов»22. В отличие от Ленина Троцкий воспринимался значительной частью населения резко отрицательно. Поэтому «среди рабочих Хамовнического района (г. Москвы) ходят толки о том, что тов. Ленин является единственным крупным работником русского происхождения, остальные евреи»23. Скудность официальной информации и малограмотность большинства советского населения порождали разные вариации на тему исчезновения Ленина из политического поля. «По другим версиям, — информируют осведомители ГПУ, — тов. Ленин не умер, но навсегда ушел от работы ввиду сложившихся тяжелых обстоятельств большой государственной важности, предоставив советскому правительству выпутываться из создавшегося положения. Циркулируют также слухи о неизбежности войны между Францией и Россией»24.
«.9 марта, — отметил для себя Н.В. Валентинов (Вольский), — Ленин сражен третьим ударом паралича. На выздоровление его нет надежды. Скрывать то, что до сих пор скрывалось, больше нельзя»25. В русском зарубежье обсуждение сообщения «Правды» от 12 марта 1923 г. об инсульте, поразившем Ленина, началось уже
14 марта, когда об этом было напечатано в местных газетах. «Сегодня, — спешил сообщить об этом Б.А. Бахметьев В.А. Маклакову, — газеты пишут, что с Лениным случился удар. Это крайне важное событие, особенно в связи со съездом коммунистической партии. Я с интересом жду съезда и его результатов, хотя в свете прошлого я отвык связывать свои надежды с определенными датами и событиями»26. Разумеется, не официальное сообщение о резком ухудшении здоровья Ленина, появившееся в зарубежных газетах, спешил он передать Маклакову. Тогда же, 14 марта, об этом уже было известно в Париже. Бахметьев, на это следует обратить внимание, выразил надежду на то, что в связи с уходом Ленина от дел и опасным ухудшением его здоровья грядущий съезд РКП(б) может принять решения, которые, быть может, радикально изменят политический и социально-экономический курс в Советской России. Он полагал, однако, в отличие от общественных ожиданий в самой Советской России, что эти изменения пойдут в направлении, желательном для праволиберальных кругов русского зарубежья. В связи с фактическим отходом Ленина от дел определенная часть политиков в русском зарубежье желаемые социально-политические изменения связывала с «буржуазно» настроенной частью большевистской элиты. Уверенность в том, что Ленин уже не вернется в политику, начиная с марта
1923 года обострила вопрос о его преемнике и в руководстве Советской России. Нарастающее ожесточение внутриполитической борьбы в большевистской элите невозможно было утаить от пристально следившего за ней русского зарубежья, рождая в нем разнообразные прогнозы и расчеты. Все — и в Советской России, и в русском зарубежье, и в «зарубежье не-русском» — ждали «Спасителя». Хотя Сталин виделся представителями различных слоев русского образованного общества как внутри Советской России, так и за ее пределами, в эмиграции, стоящим, скажем так, в непосредственной близости к «трону» умирающего «вождя русской и мировой социалистической революции», однако никто не видел в нем «спасителя России».
«.Марий, Цинна, Серторий, Антоний, Помпей, Цезарь, Август, Ян Жижка, Прокоп Большой, Кромвель, Ферфакс, Монк, Дюмурье, Наполеон, Врангель, Кавеньяк, Мак-Магон, Брусилов, Сла-щев, Буденный, Тухачевский, Фрунзе, Каменев и т.д., — переходит Сорокин к перечислению типичных выразителей второго периода Революции, — образцы людей второго типа»27. Среди
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
перечисленных для нас интересны шесть последних из названных имен — имен кандидатов в «русские Наполеоны»: Брусилов, Слащев, Буденный, Тухачевский, Фрунзе, Каменев28.
Примечательно, что, оценивая политическую ситуацию в СССР к концу 1922 — началу 1923 г. и отражая сложившиеся к этому времени в общественном мнении представления, выдающийся русский философ И.А. Ильин писал, размышляя о кандидатах в «русские Наполеоны» в своей «Записке», адресованной П.Н. Врангелю, назвав почти те же фамилии: «Такая фигура может попытаться «вынырнуть» из революции, поставив ее силу к своим услугам и не напрягая ее против себя. На этом покоятся, конечно, расчеты Брусилова, Зайончковского, Слащева, может быть, Троцкого (вряд ли), полковника Каменева и Буденного»29.
Далее, характеризуя каждого из названных, Ильин отметил: «Брусилова и Зайончковского я знаю: оба старчески хитры и трусливо-расчетливы. Поэтому сами ничего не сделают, если их не сделают события. Слащева — не знаю. Полковник Каменев — просто штабной спец из радикалов. .Троцкий — умен, выдержан, прекрасный актер, глубоко беспринципен, тактически большой ловкач; думаю, что он — давнишний сотрудник немцев»30. Ильин выделил лишь одну фигуру: «Тухачевский — очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен; может стать центром заговора; вряд ли справится»31.
.В своем письме из Берлина к Маклакову в Париж от 28 мая 1923 г., сообщая о положении в Советской России и рассуждая о возможной роли армии в антибольшевистском перевороте, Е.Д. Прокопович-Кускова особое внимание уделяла М.Н. Тухачевскому32. В связи с полученными от нее сведениями Маклаков писал Бахметьеву из Парижа 7 июня 1923 г.: «.Ленина нет. Все остальные слишком слабы.. Момент становится настолько острым, что они понимают, что эта толпа засосет их в болото, что это та же толпа, которая во время пожара убивает всякую надежду на спасение. Тогда и является фатальная надежда на единоличную власть, на силу военного диктатора. Вы постоянно вспоминаете о Директории; вспомните, как собирались соблазнить разных генералов еще до Бонапарта; ведь ни в одном законе не написано, чтобы военным диктатором был непременно победоносный полководец; если так и бывает, то это только случайность; на это больше шансов; но по существу нужно только иметь с собой военную силу, и если кто-либо располагает ею и не будучи победонос-
ным полководцем, то этого достаточно. Общее желание порядка и спокойствия может быть настолько сильным, что заменит и внешнюю победу. И ведь при Директории обращались до прибытия Бонапарта к тем, за кем таких громких побед не числилось. Я не хотел бы дать Вам подумать, что я верю в неизбежность этого поворота событий; я только допускаю его возможность и даже вероятность; и думаю дальше, что если бы это произошло и если бы какой-нибудь Тухачевский разыграл роль, скажем, даже не Бонапарта, а Муссолини, который тоже ведь не был победоносным полководцем, то этот военный диктатор, разогнавший коммунистических паразитов, был бы принужден немедленно и в упрощенном порядке сделать то, что я предчувствовал в виде медлительного процесса: передать на места, местным людям и учреждениям управление всей жизнью страны»33. Здесь я позволю себе небольшую, но, полагаю, уместную ремарку, касающуюся, назову это так, «философии революции».
Маклаков оговаривается, что «18 брюмера» может совершить не обязательно «победоносный полководец», намекая на поражение Тухачевского под Варшавой. Активный деятель Русского Обще-Воинского Союза журналист Н.А. Цуриков, несколько позже разрушая в своих воспоминаниях о Тухачевском «наполеоновские» надежды, возлагавшиеся на него частью русской белой эмиграции, также обращал внимание на то, что «Наполеон рождается, однако, не из поражения и не из балаганных маневров, а из победы.»34. Однако расхожее мнение, что «18 брюмера» было совершено победоносным генералом Бонапартом, — это устойчивое хрестоматийное заблуждение35.
Бонапарт совершил переворот 18 брюмера 1799 г., сбежав в Париж после поражения в Египте, где он бросил остатки своей армии. То же самое повторилось и после его поражения в «русской кампании» 1812 г. В обоих случаях он покидал потерпевшие поражения войска, спихивая ответственность за случившееся на других генералов. Само бегство Бонапарта обозначало его военно-тактические, стратегические и политические неудачи. «Варшавский разгром» армий Тухачевского, несомненно, был более впечатляющим, близким в пространстве и свежим во времени и для европейцев, и для русской эмиграции, но его стратегические и политические последствия, пожалуй, были менее значимы, чем «египетское» и «русское» поражения Наполеона. И таковыми они были в результате силь-
нейшего удара, нанесенного Тухачевским в июле 1920-го на Березине, отбросившего польские войска до Варшавы. Почему-то это событие забывалось всеми рассуждавшими по поводу Варшавского поражения «красного Бонапарта», которое в силу мощности его июльского удара так и не привело к восстановлению стратегической ситуации июля 1920-го. «Египетская экспедиция» и «русский поход» Наполеона с навязчивой идеей сокрушения Англии и установления мирового господства были, пожалуй, даже большими авантюрами (если так квалифицировать действия Тухачевского в 1920-м и Наполеона в 1798-м, 1799-м и в 1812-м), чем «варшавский поход» Тухачевского, прикрывавшийся пафосом «мировой социальной революции». Если отвлечься от конкретики «революционно-имперской фразеологии» Великой французской и Великой русской революций, грандиозные по замыслам военно-революционные авантюры Бонапарта и Тухачевского — проявление характерных свойств именно Великих Революций, вожди которых (а Бонапарт и Тухачевский оказались в их числе) всегда одержимы «великими химерами», претендующими на «всемирность», к которой они пытаются направить «революционную энергию» восставших масс.
«18 брюмера» как раз и склонен (да и вынужден) совершать, скорее, «не победоносный генерал», а генерал, потерпевший поражение. Захватив в свои руки власть, он мог «спрятать» его, представив прежних владык главными виновниками военных неудач. Генерал Бонапарт превратился в Наполеона не из победы, а как раз из поражения в Египте, захватив власть и переведя «стрелки» ответственности за военные неудачи в Египте и в Италии на Директорию. К тому же Бонапарту легче было «спрятать» свое поражение и его масштабы, учитывая перифе-рийность театра военных действий (Египет, а не Европа). Впрочем, впечатление от поражения Тухачевского под Варшавой тоже «прикрылось» свежим ореолом его славы «спасителя Революции и Советской власти», взявшего мятежный Кронштадт и подавившего Тамбовское восстание. Эта слава (в контексте социальнополитической ситуации тех лет гораздо более жизненно значимая для «революционной власти», да и для русского белого зарубежья, чем возможная победа под Варшавой) заменила ему в значительной мере «18 брюмера». Наконец, следует обратить внимание на еще одно обстоятельство.
Несмотря на поражение Бонапарта в Египте, а Тухачевского под Варшавой, оба военачальни-
ка имели уже сложившуюся и настолько устойчивую репутацию лучших «революционных генералов», что эти поражения казались невероятными и должны были побудить общественное мнение искать их причины (после череды удивительных побед) не в них самих (усомниться в их военных способностях или профессиональном умении казалось невозможным), а в ком-то или в чем-то ином.
.О Тухачевском заговорили в 1920 г. «Демон гражданской войны», «победитель Колчака и завоеватель Сибири», — эпически оценивал И.В. Сталин Тухачевского в феврале 1920 г.36. «Было у нас тревожное настроение, — записал 27 марта 1920 г. в свой дневник белогвардейский полковник A.A. фон Лампе, — большевистское радио много говорило о торжественном заседании в Москве в ЦК по поводу взятия Новороссийска. Какая ирония: Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?»37. Он не мог допустить, что этот, быть может, «красный Наполеон» — его однополчанин, офицер л.-г. Семеновского полка.
В следующий раз фон Лампе останавливает свое внимание на этой фигуре уже в июле 1920 г., в разгар «блиц-крига» Тухачевского на Варшаву. Он обратил внимание на газетную статью «Красные генералы», сделал ее вырезку и не мог удержаться от комментария для своего дневника.
«Красные генералы», — отметил он газетный заголовок, цитируя наиболее, на его взгляд, важные места помещенной под ним заметки. — Европейские корреспонденты «интересуются новым главкомом советской армии Тухачевским, бывшим подполковником царской армии. Английская печать окружила эту фигуру, «взнесенную на гребень революционной волны. ореолом какой-то особенной славы и таинственности. И когда читаешь подобные корреспонденции, становится действительно непонятным, кто такой этот красный герой, вынырнувший из мрака неизвестности, ловкий приспосабливающийся авантюрист или новый Наполеон, временно укрывшийся под личиной пролетарского генерала»38, — вновь задается вопросом врангелевский полковник.
Продолжая свою дневниковую запись, фон Лампе пересказывает газетную информацию о Тухачевском. «.Один из членов первой посетившей Россию английской рабочей делегации, — отмечает он, — после свидания с Тухачевским заявил: «После того как я видел этого человека, для меня стал ясным исход польско-русского столкновения». Английская пресса утверждает,
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
что советские главари страшно дорожат присутствием в их среде Тухачевского.»39.
Примечательна запись, сделанная фон Лампе в дневнике 7 ноября 1920 г. «Статья в газете «На службе у большевиков», — отметил он. — Я не верю, что Лечицкий у большевиков, — эти сведения не совсем верны. Гиттис был полковником, в Особом совещании генералов чуть ли не десять! Но в общем-то имена знаковые — кое-кто из очень хороших моих знакомых — Зайонч-ковский, Гиттис, Лазаревич и т.д. Да и наш Се-меновец Тухачевский!»40 Наконец, фон Лампе выяснил и отметил со смешанным чувством недоумения и затаенной гордости «полковой семьи», к которой он принадлежал: «наш Семеновец Тухачевский!»
К весне 1923 г. фон Лампе (уже генерал-майор и резидент генерала П.Н. Врангеля в Берлине) тоже был заинтригован вопросом: кто же овладеет властным наследством умирающего Ленина? «Мне кажется, — записал он в своем дневнике свои раздумья в марте 1923 г., — что монархистам придется перейти к идеям прямого бонапартизма41. Я лично считаю, что царем на Руси должен быть тот, кто сумеет этого добиться.42. Это возможно только внутри самой России!..43. По-видимому, России придется пройти и через «красного Наполеона», должен сказать, что при всем том, что сейчас прямо иду к исповеданию бонапартизма, я не могу пойти за жидом! Не атавизм ли?!44 .Троцкий, по-видимому, не может опереться на Красную Армию, то есть она не в его руках, — это повышает значение спецов.45. Если бонапартизм Врангеля был не мифом, я пошел бы за ним46.. Ну да все равно, пусть хоть Буденный или Тухачевский!»47.
В начале сентября 1923 г. фон Лампе направил донесение Миллеру, Кусонскому, Чебышеву, Иловайскому, в котором сообщал следующее: «В Берлин приехал на короткое время опальный советский главнокомандующий Ваце-тис. Есть сведения, что он настроен сильно против «жидов», вершащих судьбами России, и видит спасение «советской России» в смене современной власти диктатурой. В качестве диктатора он называет Тухачевского, которого считает выдающимся по воле и энергии. Приняты меры для проверки этих сведений и выяснения физиономии Вацетиса»48.
Если в сентябре-октябре 1923 г. в белом зарубежье рассуждали лишь о «бонапартистском потенциале» Тухачевского, то в январе 1924 г. фон Лампе сообщал своему начальству о «заговоре Тухачевского в Смоленске и подготовке им
военного переворота силами подчиненных ему войск Западного фронта49. Процитирую один документ, позволяющий утверждать, что сообщения врангелевского резидента не являлись слухами.
«С. секретно. Т. Менжинскому, — писал конфиденциальную записку своему заместителю Ф.Э. Дзержинский 1 января 1924 г. — В связи с данными о наличии в армии Зап. фронта к.-р.(контрре-волюционных. — С. М.) сил и подготовке (переворота. — С.М.) необходимо обратить на Зап. фронт сугубое внимание. Полагаю необходимым:
1) составить срочно сводку всех имеющихся у нас данных о положении на Зап. фронте, использовав и весь материал, имеющийся в ЦКК — РКИ (Гусев — Шверник), 2) наметить план наблюдения и выявления, а также мер по усилению нашего наблюдения и по предупреждению всяких возможностей.
Меры должны быть приняты по всем линиям нашей работы Ос. От., КРО погранохрана, губ-отделы, а также по линии партийной — ЦК и губ-комы.
Нельзя пассивно ждать, пока «Смоленск» пожелает «продиктовать свою волю Кремлю».
Прошу этим заняться, использовав пребывание здесь Апетера50. Я думаю, кое-какие задания можно было бы дать Благонравову и Самсонову и Межину по линии ж.д. и их влияниями, и их смычки»51.
«Смоленск» — это Тухачевский, командующий войсками Западного фронта, штаб которого находился в Смоленске. «Кремль» — понятно, Сталин, Зиновьев, Каменев, Троцкий. Впрочем, прервусь: этот сюжет требует уже специального рассмотрения.
.Типичными «лидерами» третьего периода русской революции, по мнению Сорокина, должны явиться «Красин, Стеклов, Некрасов, Кутлер, лидеры «сменовеховства», «живой церкви», буржуа, ставшие коммунистами, и коммунисты, перекрасившиеся из красного цвета в розовый, и все эти Гредескулы, Святловские, Елистрато-вы, Кирдецовы, Иорданские и тысячи других в русской революции»52. Он сопоставляет их с Та-лейраном, Тальеном, Мерленом, Баррасом, Фуше, Сийесом, Камбасересем во Французской революции, десятками «перевертышей» вроде Т. Милдмея и М. Уайтокера — в Английской революции.
От авантюристов и фанатических идеалистов — к военным диктаторам и талантливым циническим комбинаторам, — завершает свои рассуждения Сорокин, — такова линия развития революции в
ИСТОРИЯ
ее фазах. Только с момента вхождения революции в русло мирной жизни люди иного психологического типа начинают восходить в командные слои»53. Сорокин назвал в числе лидеров «третьего типа» большевика Л.Б. Красина. Очень интересная фигура, однако она является сюжетом, позволю себе так выразиться, для другого рассказа.
«Как ни неприятны, быть может, люди второго и третьего типа, — заключает социолог, — все же приходится предпочесть их людям первого типа: цинические комбинаторы, по крайнем мере, умеют жить сами и дают жить другим, тогда как непримиримые революционеры-сектанты и сами не умеют жить, и не дают жить другим. Революционный и контрреволюционный фанатизм страшнее цинизма — такова горькая истина, преподносимая историей»54.
Можно сказать, всех перечисленных «вождей» всех трех типов объединяет в революции одно, главное свойственное всем им качество — социокультурная, а следовательно, и мировоззренческая маргинальность. Она-то и порождает в их мировоззрении отрицание и отторжение существующего мира, ибо сами они этим ми-
ром отвергнуты. Они — «не от мира сего». Они «от мира иного», не «дольнего», но «горнего», однако «горнего» в их понимании». Мира еще не существующего, мира, в чем они убеждены, грядущего, в котором они, «кто был ничем», «станут всем».
Что касается общественного мнения, то как в Советской России, так и в «зарубежной», очевидно, было либо неприятие, подчас острое, любого из претендентов на ленинское властное наследие из партийно-большевистской элиты, либо, в лучшем случае, — равнодушие к ним. И это в основном при положительно-сочувственном отношении большинства населения, преимущественно необразованного или малообразованного, к Ленину. Однако предпочтительным вариантом в выборе наследника Ленина и «спасителя России» оказывался культурно-архетипически привычный «человек с ружьем», «генерал», «русский Бонапарт». В этом воплощении не исключено было примирение России «красной» с Россией «белой» уже в те, ныне далекие от нас 20-е гг. прошлого века, на завершающем витке Великой Русской революции. Я думаю, что это так.
Примечания
1. Достоевский Ф.М. Сочинения. М., 1958. Т. 9. С. 320-321.
2. Сорокин П.А. Социология революции. М., 2008. С. 241-242.
3. Там же.
4. Там же.
5. Так записал эту фамилию генерал в своем дневнике.
6. ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. Л. 5151.
7. Там же.
8. Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1919-1922 гг.) //Русское прошлое. Историко-документальный альманах. СПб., 1994. Книга 5. С. 221.
9. Там же, с. 226.
10. «Совершенно секретно». Лубянка — Сталину о положении в стране (1922 — 1923 гг.). М., 2001. Т. 1. Часть 1. С. 212.
11. «Совершенно лично и доверительно!» Б.А. Бахметьев — В.А. Маклакову. Переписка 1919-1951. М., 2002. Т. 2. С. 373.
12. «Совершенно секретно». Лубянка — Сталину. Т. 1. Часть 2. С. 538.
13. Там же, с. 651.
14. Там же, с. 772.
15. Там же, с. 781.
16. Там же, с. 790.
17. Там же, с. 825-826.
18. Там же.
19. Там же, с. 838.
20. Там же, с. 825-826.
21. Там же.
22. Там же, с. 826.
23. Там же.
24. Там же, с. 826.
25. Валентинов (Вольский) Н.В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 13.
26. «Совершенно лично и доверительно!». Т. 2. С. 500.
27. Там же, с. 243.
28. Имеется в виду Главком Вооруженных сил Республики бывший полковник Генштаба С.С. Каменев, а не известный большевистский лидер Л.Б. Каменев (Розенфельд).
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
29. Ильин И.А. Записка о политическом положении. Октябрь 1923 г. Адресована П. Врангелю // Русское прошлое. СПб., 1996. № 6. С. 220.
30. Там же.
31. Там же.
32. «Совершенно лично и доверительно!». М., 2002. Т. 3. С. 568.
33. Там же, с. 15.
34. Цуриков Н.А. Генерал Тухачевский. Листки воспоминаний //Россия — Париж, 1927. № 14.
35. Тюлар Ж. Наполеон. М., 1996.
36. РГВА. Ф. 245. Оп. 4. Д. 201. Л. 87.
37. ГАРФ. Ф. 5853. Оп. 1. Д. 2. Л. 422.
38. Там же, д. 2(6). Л. 724.
39. Там же, д. 2(6). Л. 724.
40. Там же, д. 4 (2). Л. 1125.
41. Там же, д. 10. Л. 4125
42. Там же, д. 11. Л. 4708.
43. Там же, д. 10. Л. 4125.
44. Там же, л. 4131.
45. Там же, д. 14. Л. 6264.
46. Там же, д. 11. Л. 4708.
47. Там же, д. 10. Л. 4125.
48. Там же, д. 12. Л. 5319.
49. Подробнее о «заговоре Тухачевского» 1923-1924 гг. см.: Минаков С.Т. Советская военная элита 20-х годов. Орел, 2000; его же: Сталин и его маршал. М., 2004; его же: Сталин и заговор генералов. М., 2005; его же: Военная элита 20-30-х годов XX века. М., 2004 (второе издание. М., 2006).
50. Полномочный представитель ОГПУ по Западному краю и начальник Особого отдела Западного фронта.
51. РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 165. Л. 10. Подлинник. Рукопись. Опубликовано: Ф.Э. Дзержинский — председатель ВЧК— ОГПУ. 1917 — 1926. Документы. М., 2007. С. 515.
52. Сорокин П.А. Указ. соч. С. 242.
53. Там же.
54. Там же.
S. Minakov
“Lenin’s heir” and “the Saviour of Russia”?”
Key words: Lenin’s illness and death, public opinion, “bonapartism”, Tukhachevsky.
The article treats the public opinion in Soviet Russia and of the Russian Emigration in one of the crucial moments of the Russian political history at the turn of 1922-1924 ,when V. Lenin, the leader of the Russian bolshevist revolution, because of his illness growing progressively worse, was excluded from politics. His inevitable death caused different forecasts, hopes and expectations concerning Lenin’s political heir. The article is based on the archival documents (including unpublished archives) and memoirs.
