CC BY
37
УДК 82-192 ББК Ш301 Код ВАК 10.01.08 ГРНТИ 17.07.25
Ю. В. ДОМАНСКИЙ
Москва
«НАСЕКОМЫЕ» ЕГОРА ЛЕТОВА - ЛИРИЧЕСКАЯ АНТИУТОПИЯ?
Аннотация. Мы исходим из того, что тотальный анализ всех формул -и каждой отдельно, и всей их системы - может считаться одним из способов постижения летовской поэтики. И в случае с песней «Насекомые» сформированный контекст формул поддаётся прочтению, которое можно назвать антиутопическим. В результате доказывается, что в песенной лирике Егора Летова возможна реализация жанра антиутопии, а через это можно обозначить важную особенность летовского художественного мира - способность трансформировать эпический жанр в его лирическую модификацию.
Ключевые слова: русский рок; Егор Летов; песня «Насекомые»; антиутопия.
Сведения об авторе: Доманский Юрий Викторович, доктор филологических наук, профессор кафедры теоретической и исторической поэтики Института филологии и истории, Российский государственный гуманитарный университет.
Контакты: 125993, Москва, Миусская пл., 6; domanskii@yandex.ru.
Yu. V. DOMANSKY
Moscow
YEGOR LETOV'S "INSECTS" - LYRICAL DYSTOPIA?
Abstract. We proceed from the fact that a total analysis of all formulas -and each separately, and their entire system - can be considered for the comprehension of letovsky poetics as one of the ways of its comprehension. And in the case of the song "Insects", the formed context of the formulas lends itself to reading, which can be called dystopian. As a result, it is proved that in the song lyrics of Yegor Letov, the dystopian genre can be realized, and through this it is possible to designate an important feature of the Letov art world - the ability to transform the epic genre into its lyrical modification.
Keywords: Russian rock; Yegor Letov; the song "Insects"; dystopia. About the author: Domansky Yury Viktorovich, Doctor of Philology. Professor of the Department of Theoretical and Historical Poetics, Russian State University for the Humanities.
Каждый раз, обращаясь к тому или иному летовскому тексту - песне или стихотворению - ищешь хотя бы относительно адекватный ключ к этому тексту. Одним из таких ключей может стать рассмотрение некото-
© Доманский Ю. В., 2020
рых песен Летова (отнюдь и далеко не всех, конечно же) в ракурсе тех или иных тенденций известных жанров. И хотя родовая природа летовского поэтического творчества, разумеется, лирическая, совсем не обязательно это должны быть жанры лирики. Так Мария Кучеренко и Александра Ярко исследовали песню Егора Летова «Русское поле экспериментов» как антиутопию, ведь «антиутопические мотивы могут быть выражены и в лирике» [1, с. 90]. В итоге исследователи пришли к следующему выводу: «...рок-песня как синтетическое лирическое произведение передаёт ужас тоталитарного государства не через рассказ о преступлениях системы, а через внутренний мир субъекта, изображаемый при помощи сложного единства вербального субтекста (имперсональность), музыкального субтекста и исполнительского сверхтекста» [1, с. 97]. То есть принципиальная разница тут с традиционной эпической антиутопией заключается в том, что ужас передаётся «через внутренний мир субъекта». И тут возникает закономерный вопрос: данный принцип характерен только для песни «Русское поле экспериментов» или же может претендовать на универсальность в летовском мире, то есть реализовываться и в других песнях? Посмотрим, каким образом антиутопические тенденции реализуются в ещё одной песне Егора Летова - в песне «Насекомые» (1988) с альбома «Арма-геддон-Попс» (1989). Вот текст этой песни, взятый с официального сайта «Гражданской обороны», но откорректированный по фонограмме альбома в плане уточнения количества исполнения некоторых формул:
Гололёд удавил мой смех Автомат разжевал мой смех Насекомые копят стыд Насекомые копят зависть Жалость скрипнула на зубах Мясо вскрикнуло под ножом Насекомые извиваются Насекомые копошатся
Говно не тонет ни в воде ни в крови Повсюду честные порядочные люди Каждый родился ментом Каждый родился ментом Урокам мужества внимают телогрейки Разверзшейся парашей ухмыляется борщ Насекомое стерпит всё Самоконтроль есть самоконтроль
Новый прекрасный мир
Новый прекрасный мор
Апофеоз
Апофеоз
Апофеоз
Апофеоз
В трёх сосёнках блуждая насмерть Замёрзли оба
В трёх сосёнках блуждая насмерть
Замёрзли оба
Замёрзли оба
Раба божьих - это я и ты.
Раба божьих - это я и ты.
Вот оно как
Вот оно как
Вот оно как
Вот оно как
Во веки веков
Во веки веков
Во имя щеночка
И смятой бумажки
Заклинаю
Заклинаю
Усохшую речку Усопшую птичку Разинутый пламень Обугленный камень Уберечь нас прочь От злой натуги От мясистых очей Каменистых речей От обильных музеев Хмельных комментариев От повальных пролетариев И прочей жизни!
Гололёд удавил мой смех Автомат разжевал мой смех Насекомые насекомые Насекомые насекомые Насекомые
Мировой ништяк Мировой ништяк Мировой ништяк Мировой ништяк
Насекомые насекомые1.
1 Текст песни «Насекомые» приводится по официальному сайту группы «Гражданская Оборона» [6]; корректировка количества ряда формул проведена по фонограмме песни с альбома «Армагеддон-Попс»; кроме того, согласно альбому, в первом стихе второй строфы «ни в огне» заменено на «ни в воде», а в четвёртой строфе слово «Водинистых» (так!) заменено на слово «Каменистых». Попутно отметим, что песня «Насекомые» впоследствии присутствовала и на других записях; вот их список сайта «ГрОбХроники»:
Гражданская Оборона - Армагеддон-Попс [НСЭ-029а | Мг 262-2 | ВЫРГОРОД 140] Гражданская Оборона - Русское Поле Экспериментов [ОМ 02-040]
160
Егор Летов в сентябре 1990 года по поводу этой песни заметил: «"Насекомых" я написал, находясь под глубоким впечатлением и влиянием шаманской ритуальной поэтики северных народов. Зимним вечером сидючи дома у Игореза я кропотливо углублялся в какое-то научное исследование на эту тему, в котором приводились, время от времени в качестве примеров сами тексты, вернее - их переводы - и вдруг у меня как будто что-то лопнуло, вскрылось изнутри. Хлынул поток. И вот, ночью, я бродил по Академгородку среди снегов и сосен и подслеповато пытался запомнить то, что хлестало из меня в виде образов, движений, ритма, заклинаний. Так вот и возникли "Насекомые", а впоследствии - и многое другое» [3]. Таким образом, в воспоминаниях автора об истории создания песни «Насекомые» во главу угла ставится представление о творческом процессе как о чём-то, в полной мере не осознаваемом, а продукт творчества признаётся чем-то, пришедшим то ли свыше, то ли из таких глубин подсознания, куда рациональное проникнуть в принципе не может, то есть
Гражданская Оборона - Здорово И Вечно [MZ 263-2 | ВЫРГОРОД 139] - live-версия (в качестве бонуса).
Егор Летов - Музыка Весны [OM 02-041] - две версии: студийная и концертная.
Егор Летов - Праздник Кончился [ВЫРГОРОД 190] - live-версия.
Егор Летов - Концерт в Городе-Герое Ленинграде [CDMAN 003-96] - live-версия.
Cassette
Гражданская Оборона - Армагеддон-Попс [hmc-029]
Егор Летов - Концерт в Городе-Герое Ленинграде [SFC 0120] - live-версия» [7].
Там же приводится и перечень тех концертов (33 концерта с 1990 по 2006 гг.), на которых
звучали «Насекомые».
Укажем на два очень важных относительно печатного текста - на сайте [6] и в книге Егора Ле-това «Стихи» («белой книге») [2, с. 244-245] - расхождения лексического характера относительно звучащей на альбоме «Армегеддон-попс» песни. Во-первых, в начальном стихе второй строфы (указывая номера стихов и строф мы имеем в виду стиховое и строфическое деление текста «Насекомых», принятое при публикации) вместо напечатанного на сайте «в огне» звучит «в воде» (этот стих в звучащем виде на альбоме выглядит так: «Говно не тонет ни в воде ни в крови»; интересно, что в книжном варианте тоже, как и в звучащем - «в воде» [2, с. 244]). Во-вторых, в четвёртой строфе седьмой стих на альбоме выглядит так: «Каменистых речей»; в сетевой же и книжной версиях иначе: в сетевой «Водинистых речей», в книжной «Водянистых речей». Примечательно, что оба лексических разночтения связаны с мотивом воды. Отметим и количественные различия альбомной версии относительно печатной. В третьей строфе двусти-шье «В трёх сосёнках блуждая насмерть // Замёрзли оба» произносится дважды (в сетевой и книжной версии оно дано один раз; кроме того, в книжной версии сетевой стих «В трёх сосёнках блуждая насмерть» разбит на два: «В трёх сосёнках // Блуждая, насмерть», а учитывая постановку запятой после «блуждая», получается более однозначно: насмерть замёрзли). Там же дважды произносится стих «Раба божиих - это я и ты» (в сетевой и книжной версии эта формула даётся один раз), а стих «Вот оно как» произносится четыре раза (в сетевой и книжной версии даётся два раза). В последней строфе слово «Насекомые» звучит пять раз (в сетевой версии даётся четыре раза), потом четыре раза звучит стих «Мировой ништяк», данный в сетевой версии один раз, а в книжной и вовсе отсутствующий, и ещё два раза звучит слово «Насекомые» (в сетевой версии после слов «Мировой ништяк» оно дано один раз, в книжной же получается, что слово «Насекомые» в конце текста воспроизводится пять раз - как будто отсутствует песенная концовка: нет слов «Мировой ништяк» и, соответственно, после них слова «Насекомые» тоже нет). Все эти разночтения с печатным текстом (как сетевым, так и книжным) мы внесли в текст, который приводится выше и является для нас объектом рассмотрения.
161
в основе представлений о творческом процессе лежит начало бессознательное. Следовательно, можно говорить о том, что в такого рода текстах внутренний мир субъекта актуализован в весьма высокой степени и представлен в едва ли не предельной концентрации. А между тем реализован этот мир при помощи словесных знаков - понятных и привычных для носителей языка, но в контексте наделяемых такими смыслами, которые отнюдь не всегда легко прочитываются. То есть для понимания внутреннего мира субъекта необходим анализ тех словесных формул, при помощи которых этот внутренний мир реализовался в творчестве. Позволим себе предположить, что такой тотальный анализ всех формул - и каждой отдельно, и всей их системы - может считаться для постижения летовской поэтики если и не универсальным, то, по крайней мере, одним из важнейших. И в случае с песней «Насекомые» сформированный контекст формул поддаётся прочтению, которое можно назвать антиутопическим.
Очевидный повод к такому прочтению - прямая цитата заглавия одного из самых известных антиутопических романов: «Brave New World» Олдоса Хаксли. Привычные русские переводы данного заглавия «О дивный новый мир», «Прекрасный новый мир»; и в середине песни Летова звучит инверсированное относительно источника «Новый прекрасный мир», в следующем стихе превращающееся в «Новый прекрасный мор». Но, конечно, не только это «чужое» слово позволяет видеть в песне «Насекомые» антиутопические тенденции. Обратим внимание, например, на то, что первые два стиха «Насекомых» («Гололёд удавил мой смех / Автомат разжевал мой смех»), повторённые затем почти в самом финале песни, не только усиливают и без того сильную позицию, создавая раму, но и отчётливо и даже декларативно коррелируют с тем, что относительно классической антиутопии отметили Мария Кучеренко и Александра Ярко: «...цель антиутопии - напугать, а страх не предполагает смеха <...>. Мы не можем смеяться над тем, чего боимся» [1, с. 89]. Однако для выставления «Насекомым» жанрового антиутопического диагноза только указания на сильные позиции недостаточно; следует детально рассмотреть все формулы песни и уже на этом основании соотнести её с антиутопией.
Но прежде отметим некоторые особенности исполнения «Насекомых» на альбоме «Армегеддон-попс». В этой версии песня начинается со скрипа, который вскоре сменяется монотонным гитарным боем. Такое начало может означать монотонность существования человека-насекомого в мире себе подобных. Затем на фоне гитарного боя звучит голос, тоже довольно монотонный. Лишь некоторые гласные звучат чуть более протяжно. В первых двух строфах межстиховые паузы акцентируются и заполняются гитарным боем; межстрофная пауза между первой и второй строфами по протяжённости не отличается от межстиховых. Таким образом, монотонность собственно вербального исполнения подчёркивается сегментацией при помощи монотонного гитарного боя. Однако уже во второй строфе клаузулы ряда стихов («Каждый родился ментом», «Насекомое стерпит всё», «Самоконтроль есть самоконтроль») звучат чуть более протяжно от-
162
носительно остального текста, формируя тем самым отступления от монотонности, но именно в тех фразах, в которых тоталитаризм (в широком смысле) акцентирован в наибольшей степени. Сразу же тут отметим, что изображение тоталитаризма является одной из важнейших черт антиутопии как таковой, но продолжим разговор об особенностях исполнения «Насекомых». После каждого из двух стихов «Каждый родился ментом» звучит голосовой звук «а» - однократный, резкий, будто утробный. Меж-строфная инструментальная пауза между второй и третьей строфами длится дольше предшествующих межстиховых. В третьей и четвертой же строфах почти всюду межстиховых пауз нет; только однажды она акцентирована - между повторяемыми двустишьями «В трёх сосёнках блуждая насмерть / Замёрзли оба». Нет паузы и между третьей и четвёртой строфами. Здесь за счёт того, что текст тут идёт сплошным потоком, усиливается надрыв, а в четвёртой строфе и темп несколько убыстряется. И после этой строфы голосом воспроизводится несколько раз звук «о». В третьей и четвёртой строфах темп ускоряется, а вот в финале он опять замедляется. Тут акцентируются межстиховые паузы вплоть до первого стиха «Мировой ништяк». Далее текст песни звучит без пауз, а последнее слово «Насекомые» поётся протяжно. Финал же песни отмечен проигрышем. Таким образом, рамочная композиция текста реализуется не только на лексическом уровне - в экспликации заглавного мотива, но и на уровне исполнения, хотя, конечно, и лексически, и исполнительски точного повтора начала в финале нет; перед нами скорее другая версия начального сегмента. Однако и эта версия редуцирует тот надрыв, который происходит в серединных строфах. Семантически такую исполнительскую структуру можно оценить, как возвращение от какого-то прорыва к всегдашнему монотонному состоянию - сущностному состоянию насекомого. Таким образом, на исполнительском уровне можно отметить реализацию идеи общего унылого существования и бесперспективность попыток вырваться из него.
Рассмотрение собственно вербальной составляющей позволим себе начать не с первых стихов её, а с названия - «Насекомые»; тем более, что слово, вынесенное в заглавие, несколько раз повторяется и по ходу песни. Для художественного мира Летова, как показывают наблюдения, характерно сочетание гипербол и литот, формирующее оксюморонные контексты; в данной же песне относительно заглавного мотива складывается весьма интересная картина. В песне Летова заглавное слово в единственном числе встречается только однажды: «Насекомое стерпит всё». Впрочем, можно прочитывать данный пример как синекдоху, когда единственным числом выражается неопределённое множество. Собственно же множественное число повторяется в песне несколько раз: сначала в первом куплете («Насекомые копят стыд / Насекомые копят зависть <...> / Насекомые извиваются / Насекомые копошатся»), а затем в финале (сразу после повтора двух начальных стихов слово «Насекомые» повторяется несколько раз). Насекомое в единственном числе это, в первую очередь, литота: насекомым как таковым либо конкретными представителями насекомых обычно номи-
163
нируют что-то очень маленькое, то есть само слово просится стать литотой, оказавшись в художественном мире. Однако если поставить слово «насекомое» во множественное число, то литота в полной мере может обернуться гиперболой - обилие маленьких существ может трактоваться как нечто большое, а учитывая семантику понятия «насекомое», и опасное. Тем самым и формируется оксюморонный контекст: одно насекомое не способно ни на что, оно «стерпит всё», множество же насекомых выглядит устрашающе. Так выглядит соотнесение насекомого и насекомых в мире летовской песни.
Между тем было бы слишком просто прочитывать заглавный мотив летовской песни в том ключе, согласно которому «единица - ноль» и далее по Маяковскому. У Летова масса-гипербола и единица-литота противопоставлены друг другу: насекомое стерпит всё от насекомых, которые копят стыд, копят зависть, извиваются, копошатся; но при этом единица-литота является элементом массы-гиперболы, а масса-гипербола состоит из единиц-литот. Таким образом, насекомые страдают даже не от себе подобных, а от самих себя, то есть оксюморонность и разрывает единство изнутри, и сплачивает его. Не в этом ли суть антиутопического построения как такового? Масса давит себя через подавление единичных проявлений. И антитетичное единство «насекомое / насекомые» очень хорошо выражает это, реализуясь в летовских формулах - в четырёх формулах первого куплета и в формуле с метонимией во втором куплете - а кроме того, в повторении слова «насекомые» в финале. При этом и каждая формула, содержащая заглавный мотив, строится на внутренней оксюморонности, что особенно заметно в формуле «насекомые копошатся»: само слово «копошатся» тяготеет к тому, чтобы быть понято как литота, но в сочетании с заглавным мотивом во множественном числе рождает гиперболу, которая и формирует антиутопическую художественную реальность.
Теперь посмотрим, как в антиутопическом плане работают другие формулы песни «Насекомые». Уже упомянутые первые два стиха («Гололёд удавил мой смех / Автомат разжевал мой смех») строятся на антитезе, порождающей два противоречивых единства - во-первых, гололёда и смеха, во-вторых, автомата и смеха. При этом негативные элементы (гололёд и автомат) одерживают верх над позитивным смехом. Важно и то, что этот смех - мой. То есть гололёд и автомат подавляют моё личностное начало, выражающееся в привычно позитивном смехе; и не просто подавляют, а уничтожают: гололёд удавил, автомат разжевал. Вместе с тем в художественном мире Летова смех оказывается представлен отнюдь не в позитивном ключе - достаточно вспомнить исполняемую «Гражданскую Обороной» песню Романа Неумоева «Красный смех», где заглавный мотив цитирует заглавие известного рассказа Леонида Андреева:
Покидая своё тело, как пожарище в смертном бою,
Наблюдая, как тональность, уходящую веру свою,
Покрывая площадями неприступную гордость в гранит,
Разворачивая знамя одиноких сердец и границ.
Цивилизация построила июль, на жёлтых пальцах чёрная смола, И близко осень, и на асфальте мёртвая пчела... И металлический не плачет дом, хотя в нём вешаются столько лет, Непобедимо сострадает мне и продолжает падать чёрный снег.
Дольше
Живите дольше Живите дольше Рожайте больше Красный смех гуляет по стране.
За снегами, за полями, за грехом беззащитных стихов, За хрустальными осколками безумных идей и штыков. От вселенского позора, от бойцов за нетленную плоть, От невинного кошмара, от обиды и боли назло -
Цивилизация построила июль, на жёлтых пальцах чёрная смола, И близко осень, и на асфальте мёртвая пчела... И металлический не плачет дом, хотя в нём вешаются столько лет, Непобедимо сострадают мне и продолжает падать чёрный снег.
Дольше
Живите дольше Живите дольше Рожайте больше
Красный смех гуляет по стране [5].
Если рассмотреть «мой смех» из песни Егора Летова «Насекомые» в контексте неумоевского «Красного смеха» (и этого мотива, и всей песни) и в контексте «Красного смеха» Леонида Андреева (и собственно заглавия, и всего рассказа), то тогда начальные два стиха «Насекомых» могут быть поняты как уничтожение одного зла двумя другими. Остаётся понять, какое зло меньшее, а какое большее. Впрочем, это не так важно; важно то, что смех - мой. А следовательно, подавляется личностное начало. И какое бы оно ни было, оно - личностное, моё; и на этом основании можно утверждать, что гололед удавил, а автомат разжевал личность, человеческое, индивидуальное. Согласимся, что данный вывод соотносим с жанром антиутопии. Только в антиутопии личность подавляется государством. Хотя и гололёд, и автомат могут быть рассмотрены как метафоры тоталитарного государства. Таким образом, уже начало песни «Насекомые» реализует текст как антиутопический1.
И далее личность проявляется в экспликациях заглавного мотива в стихах «Насекомые копят стыд / Насекомые копят зависть»; «Насекомые извиваются / Насекомые копошатся». Выше мы уже описали мотив насе-
1 Представляется более чем уместным рассмотреть все лексемы «смех» в летовском художественном наследии, но это тема для отдельной работы. В той же степени во внимательном рассмотрении нуждается мотив льда в мире Егора Летова.
165
комых здесь как гиперболу, основанную на литоте. Если же понимать насекомых как метафору народа в тоталитарном государстве, то все действия, которые производят насекомые, могут быть спроецированы на то, что при тоталитаризме делает народ, делают люди: копят стыд и зависть, извиваются, копошатся. Согласимся, что все эти действия характеризуют народ не с лучшей стороны. Но разве поведение народа в тоталитарном государстве на такое? Народ ведёт себя именно так, как передано в песне -терпеливо и даже радостно переносит всё то, что «верхи» с ним, с народом, делают. Не случайно в следующей строфе будет та самая литота, где заглавный мотив представлен в единственном числе - «Насекомое стерпит всё». Обратим внимание и на то, что поведение насекомых обусловлено жестокими действиями над ними, выраженными в тех двух стихах, что разбивают два двустишья о насекомых: «Жалость скрипнула на зубах / Мясо вскрикнуло под ножом». Несмотря на созвучие слов, обозначающих действие (скрипнула - вскрикнуло), всё же действия эти очень разные, даже разнонаправленные: жалость, возможно, свойственна палачам, но жалость ведь скрипнула на зубах, то есть пришла тогда, когда жертва уже уничтожена, съедена. Тут очевидна отсылка к началу - «Автомат разжевал мой смех». Если автомат - метафора власти в тоталитарном государстве, а мой смех - метафора личности, то тогда скрипнувшая на зубах жалость не более чем последствия уже свершившейся экзекуции. Второе же действие - «Мясо вскрикнуло под ножом» - относится уже к насекомым, то есть к народу. Нож - метафора власти (как и гололёд, и автомат). Мясо-народ вскрикнуло в момент экзекуции. То есть несмотря на всю разницу между двумя действиями, оба они представляют собой цельную картину уничтожения личности; или даже - личностей: всех тех насекомых, которые копят стыд, копят зависть, извиваются, копошатся.
Итак, вся первая строфа может быть прочитана как система метафор происходящего в тоталитарном государстве - уничтожения человека, личности, множества личностей. Но и сами эти личности принимают правила игры - уничтожаются. Ведь они - насекомые. И насекомые тут не только те, кто уничтожаются, но и те, кто уничтожают; те, кого подавляют, и те, кто подавляет; жертвы и палачи в этой системе копят стыд, копят зависть, извиваются, копошатся. Уже здесь видно, что в антиутопической модели Летова человеку противостоит не абстрактное тоталитарное государство (пусть даже персонифицированное в неких личностях), а сам человек. Человек в итоге уничтожает и подавляет сам себя. Таково, по всей видимости, летовское понимание тоталитаризма. И не в сугубо политическом значении, а вообще - в жизни. Наша жизнь, согласно уже начальному куплету песни «Насекомые», сводится к тому, что мы - насекомые: мы сами в себе уничтожаем всё хорошее и неизбежно идём через страдания к гибели. Это - данность.
Добавляет ли к данному выводу что-то последующий текст? Разумеется, да. Вторая строфа начинается со стиха, в котором синтезированы две идиомы (приём, довольно распространённый в песнях Александра Башлачё-ва: «дышать полной грудью на ладан», «и в трёх соснах не видят леса»,
166
«безрыбье в речушке, которую кот наплакал», «как писали вилами на роду» и др.): «Говно не тонет ни в огне ни в крови». Тут через общее слово «тонет» синтезируются в единство идиома «говно не тонет» и загадка «в огне не горит, в воде не тонет» (ответ «лёд» отсылает к первому слову песни «Насекомые» - «Гололёд»). Но, конечно, тут не просто сращение двух идиом, а новая авторская идиома, смысл которой - не сумма двух известных выражений, но нечто совершенно новое, предваряющее смыслы всей следующей строфы, формулы которой строятся на трансформации в большей или меньшей степени известных клише, на традиционных для поэтики Летова оксюморонных построениях. Парадокс начального стиха второй строфы в том, что в огне утонуть нельзя, понятия «огонь» и «утонуть» нерелевантны относительно друг друга. Но именно благодаря этой лексической нерелевантности формируется нерелевантность привычных клише, претендующих на универсальность транслируемых ими значений. Именно эта универсальность и подвергается редукции подобно тому, как в антиутопических построениях подвергаются редукции те ценности, которые принято считать общечеловеческими. Фраза «Повсюду честные порядочные люди» вне контекста песни Летова является не более чем обычной идиомой, соотносимой с представлениями о людях в Советском Союзе; тоталитарное же здесь реализуется в слове «повсюду». А благодаря контексту становится понятен авторский смысл данной фразы: предшествующая («Говно не тонет.») и последующие (дважды спетая «Каждый родился ментом») вводят характерный для антиутопий мотив всеобщего доносительства друг на друга: доносчики, стукачи как раз не тонут, даже в огне; каждый в тоталитарном обществе мент уже в том, что строго следует букве закона, следует даже тогда, когда от этого страдают другие люди, тем более что для системы эти люди - инакомыслящие личности, большинство же - «честные порядочные» (в ироничном, разумеется, смысле), и это большинство «повсюду».
А следом идут формулы, состоящие из элементов, соотносимых с советским бытом: «Урокам мужества внимают телогрейки / Разверзшейся парашей ухмыляется борщ». Вот только в переделах каждой из этих формул соединяются элементы из разных сфер этого быта, из-за чего и рождается оксюморонность этих формул. Уроки мужества - школьная реалия СССР, тогда как телогрейки - реалия лагерей; телогрейки тут метонимия; и не просто метонимия заключённых ГУЛАГа, а метонимия тоталитаризма как такового. Похожий смысл и в стихе, где борщ сравнивается с парашей: борщ - элемент советской семьи: на обед жена обязана готовить мужу суп, и главный семейный суп - борщ; но у Летова борщ в одном ряду с парашей - элементом лагерным. Однако в данной формуле это отнюдь не всё: борщ очеловечен, он ухмыляется, и это действие борща (как, напомним, знака советского быта) через творительный падеж сравнивается с лагерной парашей, к тому же парашей разверзшейся - стало быть, залившей какое-то большое пространство, может, весь мир, то есть вновь вводится мотив всеобщности, мотив, по сути своей, тоталитарный.
Даже на уровне лексики во второй строфе «Насекомых» характерный для антиутопии тоталитаризм реализуется несколько раз: «повсюду», «каждый», «разверзшейся». В результате формируется целостная картина тоталитарного мира, в котором «Насекомое стерпит всё». От кого? От себе подобных. И что не менее важно - от самого себя. Система оксюморонных летовских формул второй строфы рассматриваемой песни лаконично, но ёмко представляет тоталитаризм. Общим же знаменателем второй строфы становится последняя его формула, строящаяся на слове «самоконтроль»: в формуле «Самоконтроль есть самоконтроль» соединяется всё то, что было в песне до этого; делается это и благодаря нарочитой абсурдности данной формулы (объяснить одно слово через другое, но полностью ему тождественное - как кажется, нет ничего более бессмысленного, но и в то же время - и более точного), и благодаря части «само». И получается, что в антиутопическом мире Егора Летова противостояние личности и государства не так значимо, как внутреннее состояние человека, который сам себя подчиняет какой-то идее, живёт согласно этой идее, сам себя контролирует, сам себя наказывает и сам же страдает. В летовском мире насекомых насекомые уничтожают себе подобных, а в итоге уничтожают себя.
И следующая строфа строится на повторах формул, практически лишённых глаголов, формул преимущественно номинативных. Большинство формул в этой строфе звучат дважды подряд, а формулы однословная «Апофеоз» и «Вот оно как» звучат подряд по четыре раза. В этом куплете (слово «куплет» мы используем как синоним слово «строфа») собственно значения контекстуально трансформируются в зачастую далёкие от них, от значений, смыслы. Позитивное лексическое значение формулы «Прекрасный новый мир» утратилось тогда, когда стало заглавием антиутопии Хаксли; этот смысл вошёл и в русскую традицию понимания данного сочетания. Мы уже отметили, что эти слова (пусть и в несколько инверсированном виде) стали для нас прямым поводом к рассмотрению «Насекомых» как антиутопии. Добавим только, что антиутопические смыслы летовского сочетания «Новый прекрасный мир» усиливаются дальнейшим текстом. Сначала формулой в следующем стихе - почти тождественной формуле «Новый прекрасный мир». Тут изменён лишь один звук, в результате чего «мир» превратился в «мор»; возник оксюморон «прекрасный мор», усиливший негативность формулы-цитаты заглавия романа Хаксли и редуцирующий всё то позитивное, что там, вероятно, ещё оставалось. Затем четырежды звучит слово «Апофеоз». В плане значения это слово может рассматриваться и как позитивное, и как негативное, то есть тут даже значение попадает в зависимость от контекста. Но в любом случае на уровне смыслов тут будет реализована какая-то крайность. И в контексте «Насекомых» актуализируется именно негативное значение. Что же считать апофеозом нового прекрасного мира? Дальнейший текст отвечает на это вопрос так: апофеозом нового прекрасного мира становится уничтожение личности. Кем? Отчасти мы (вслед за Летовым) ответили на этот вопрос выше - насекомое уничтожается насекомыми, насекомые уничтожают сами себя - в этом сущность летовской
168
антиутопии, вызванной к художественной жизни, как и многие образцы данного жанра в прошлом веке, не столько сумрачной фантазией автора, сколько непреложными фактами физической реальности в её социальном ключе. Но, конечно, это реальность, деконструированная в реальность художественную, в реальность летовских формул.
И далее в песне «Насекомые» через формулы, языком формул воплощается событийный ряд, можно сказать - сюжет, точнее - итог сюжета, развязка человеческой жизни, предваряющаяся опять-таки по-башлачёвски искажённым фразеологизмом: «В трёх сосёнках блуждая насмерть». Фразеологизм здесь обретает негативный смысл, связанный со смертью, а самое главное - через последующий контекст обретает прямое значение (не утрачивая привычного значения переносного), трактуется как событие, случившееся с субъектом и с адресатом (оба эксплицируются соответствующими местоимениями). И опять это формулы, и опять это повторы формул («Вот оно как» звучит, напомним, четыре раза, а «Во веки веков» и «Заклинаю» по два). Здесь Летов демонстрирует ещё одну грань своего художественного мира - возможность через формулы представить событийный ряд, становящийся частью сюжета лирической антиутопии; сюжета, разумеется, лирического.
Итак, если связать формулы третьей строфы в систему, то получается, что апофеозом «Нового прекрасного мира» стало то, что заблуждения (в прямом и в переносном значениях) привели к тому, что «Замёрзли оба / Раба божиих - это я и ты». Таков итог жизни насекомых в новом прекрасном мире, жизни пусть и божиих, но всё же - рабов.
Для полноты описания картины задержимся ещё на трансформированном фразеологизме про три сосёнки. Здесь во фразеологизм проникает литота: вместо сосен - сосёнки. Но именно такая трансформация как нельзя лучше подходит для насекомого. Смерть тут становится целью блуждания. Впрочем, цель эту достичь не удаётся, ведь для насекомого замерзание отнюдь не означает смерть. Как станет понятно ниже, расставание с жизнью здесь рассматривается как чаемый процесс. Как видим, тут «я и ты» всего лишь замёрзли, то есть на пришли к тому, к чему стремились, «блуждая на смерть», не избавились от жизни. Сама идея смерти как избавления от ненавистной жизни, разумеется, не нова - так, в сцене второй третьего акта «Зимней сказки» Шекспира Гермиона говорит: «.смерть - освобождение от жизни, / А жизнь мученьем стала для меня» [8]. Но у летовской антиутопии есть важное отличие от большинства классических построений в плане понимания счастья: у Замятина, у Оруэлла жители государств счастливы; несчастливы лишь те, кто осознал порочную сущность тоталитаризма; задача же государства - и их сделать счастливыми. Применительно к антиутопическому миру «Насекомых» нельзя однозначно сказать, счастливы насекомые или же нет; амбивалентность их существования - особенность летов-ской антиутопической системы, в которой важное место занимает избавление от страданий через смерть, то есть смерть выступает способом достичь счастья. Можно сравнить это с тем, что в «На дне» Горького Лука говорит
169
Анне или с речами ворона Моисея из «Фермы животных» Оруэлла - ворон, напомним, рассказывает другим обитателям фермы о том, что на небе, за тучей, есть счастливая страна Sugarcandy Mountain (Леденцовая Гора), и там трудящиеся животные обретают вечный отдых. Не сказано прямо, что это после смерти, но похоже на то.
И следующие после события замерзания формулы, сочетающие в себе заклинание и молитву, доводят, если можно так сказать, апофеоз до апогея: четырежды звучащее просторечное «Вот оно как» продолжается дважды звучащим молитвенным клише «Во веки веков». И всё это, напомним, звучит без межстиховых пауз, сплошным потоком. Тем самым образуется речевой перформатив - действие словом. Видимо, это единственное, на что способно насекомое в тоталитарном мире себе подобных: на речевом уровне утвердить свою смерть. Впрочем, прямых указаний на то, что субъект и адресат умерли, нет; они «блуждая насмерть» замёрзли - застыли, перешли в статику существования, что свойственно насекомым в холоде. Это состояние и фиксируется перформативными формулами, переходящими из общих клише (народное «Вот оно как» и каноническое «Во веки веков») в формулы-литоты - «Во имя щеночка / И смятой бумажки»1. Эти две литоты - щеночек и бумажка - должны снизить пафос предшествующего перформатива, за которым вслед возникает «Во имя...», а там напрашивается и каноническое продолжение «.Отца и Сына и Святого Духа». Однако тут происходит не столько снижение, сколько переход формульного контекста в иной регистр - более интимный, более личностный, немного сентиментальный. В результате и завершающий строфу двукратный перформатив «Заклинаю» звучит не столько пафосно, сколько жалостливо, просяще-печально. Заклясть что-то большее, разумеется, нет возможности, но вдруг получится заклятьем сохранить хотя бы вот это - маленькое.
И следующая строфа интонационно (напомним, после третьей строфы паузы нет) и грамматически продолжает перформатив «Заклинаю». Формулы передают, что именно заклинаю - в винительном падеже даётся список оксюморонных формул. Причём это не просто оксюмороны; это то, чего не бывает, не может быть, не должно быть. Но именно так и удаётся передать нелогичность мира, его разорванность и парадоксальную цельность в этой разорванности. Речка усохшей быть не может, только высохшей, но в антиутопии Летова речка именно усохшая - уменьшившаяся ущербно, гибельно и для себя, и, видимо, для всех. Следующая формула в системе с предыдущей представляет синтаксический параллелизм и строится по явному созвучию; это оксюморонная литота «усопшая птичка». Оксюморонность тут в том, что слово «усопший» является элементом высокой лексики и применя-
1 Данные формулы-литоты любопытно соотнести с системами формул-литот из заглавной песни альбома «Армагеддон-попс»: «Только злая собачка / И дырявая форточка / Чёрно-белая карточка / И финальная точка <...> О бумажных цветочках / И проколотых мячиках / Новогодних открытках / И прочем одиночестве» [4]; укажем и на то, что монетка, возникающая в припеве данной песни, тоже литота. А впрочем, летовские литоты своим количеством в пределах систем порождают гиперболы; как и насекомые, когда их много.
170
ется к человеку; здесь же даже не птица - птичка. И птичка формирует систему с щеночком из предыдущей строфы и с соседней речкой, и со следующими винительными формулами: «Разинутый пламень / Обугленный камень». Обе эти формулы физические нелогичны не менее, чем предшествующие, но ими синтаксическая структура не завершается. Заметим, что тут перед нами нечастый у Летова случай, когда формулы комбинируются в согласованную синтаксическую структуру - мегаформулу (этот приём лежит в основе «Русского поля экспериментов», то есть так создаётся единый мир причинно-следственных связей); вот эта мегаформула полностью:
Во веки веков Во веки веков Во имя щеночка И смятой бумажки Заклинаю Заклинаю
Усохшую речку Усопшую птичку Разинутый пламень Обугленный камень Уберечь нас прочь От злой натуги От мясистых очей Каменистых речей От обильных музеев Хмельных комментариев От повальных пролетариев И прочей жизни!
И эта мегаформула вся перформативна - вся является заклинанием, попыткой словом воздействовать на мир, чтобы этот мир изменить. Для этого все те, кого заклинают (от речки до камня), должны сделать нечто с точки зрения литературного языка совершенно нелогичное - «Уберечь нас прочь». Но, может, в этом и есть спасение, путь к которому только таким и должен быть - нарочито неправильным. Да и уберечь прочь надо от вещей немыслимых - немыслимых и по отдельности, и в системе: вновь контекстуально оксюморонные формулы формируют летовскую антиутопию.
Многое в этом системе строится на созвучьях, на рифмах прежде всего, рифмах нарочито очевидных - пламень-камень, очей-речей, комментариев-пролетариев - но они не только не спасают, а даже и усугубляют разорванность мира, парадоксально не перестающего при этом быть цельным, единым. И все перечисленные элементы, от которых заклинается «уберечь нас прочь», сводятся в итоге к общему знаменателю: «И прочей жизни!». Этой формулой перформативная мегаформула-заклинание завершается. И становится ясно, что избавление насекомого от всего того,
что подстерегает его в Новом прекрасном мире, возможно только в случае избавления от жизни.
И потому вся картина летовского антиутопического мира в «Насекомых» замыкается на то, с чего всё начиналось - на начальные формулы («Гололёд удавил мой смех / Автомат разжевал мой смех»), на прямое подавление личности, на уничтожение - на, как теперь понятно, спасительное избавление от жизни, от такой жизни, от жизни насекомого. И повтор (пятикратный!) заглавной однословной формулы, являющей собой гиперболу, сложенную из литот, прерываемый формулой «Мировой ништяк», звучащей четыре раза без пауз и являющейся перифразой формулы «Новый прекрасный мир», и ещё два раза прозвучавшая заглавная формула - всё это ставит крест на заклинании: жизнь не завершилась, она продолжается, продолжается во всех своих ужасах, которые мы, насекомые, создали сами себе1.
Теперь позволим себе обобщить. Поэтику Егора Летова можно назвать формульной, ибо его тексты в большинстве своём (прежде всего - тексты песенные) строятся на последовательном нанизывании друг на друга отдельных фраз - формул. Каждая такая формула в летовском тексте обладает смыслом и являет собой определённую грань художественного мира поэта. И каждая летовская формула нуждается в осмыслении и осмыслению этому поддаётся. Таким образом, если говорить о путях анализа текстов Егора Ле-това, то один из путей может выглядеть как анализ каждой формулы, составляющей тот или иной текст. А поскольку летовские тексты строятся как системы формул в их строгой последовательности, воплощающей авторскую концепцию мира, то и рассмотрению в итоге должна подвергаться вся эта формульная система, где важны как сами формулы, так и отношения между ними. Результатом такого анализа должно стать приближение к постижению смыслов рассматриваемых текстов.
Что же показало рассмотрение в таком ракурсе конкретного текста Егора Летова - песни «Насекомые»? М. Кучеренко и А. Ярко доказали возможность реализации антиутопии в лирике на примере одной песни Летова. Мы через анализ формул в их системе попытались показать антиутопические элементы в другой летовской песне. На этом основании можно сказать, что летовский художественный мир в некоторых своих прояв-
1 Кстати, ещё один ракурс рассмотрения заглавного мотива песни Летова в антиутопическом ключе - подключение литературного контекста, связанного с насекомыми. Здесь прежде всего уместно вспомнить новеллу Франца Кафки «Превращение», созданную в 1912 году, и написанную уже после песни Летова - в 1993 году - повесть Виктора Пелевина «Жизнь насекомых». Анализ летовских «Насекомых» в соотнесении с насекомыми Кафки и Пелевина -тема отдельного и большого исследования. Мы же пока только указываем на эту возможность, а заодно смеем предположить, что данное рассмотрение будет продуктивным, если соотносить всех этих насекомых через призму жанра антиутопии. Впрочем, не менее интересно рассмотреть насекомых из одноимённой песни Летова в соотнесении с насекомыми из других текстов. Например, можно вспомнить стихотворение «И был я / Словно покинутый муравейник.» [2, с. 344-345], датируемое 16.08.1993, или термитов из текста 2002 года «Они наблюдают» [2, с. 480-481] с альбома «Реанимация».
172
лениях антиутопичен, но это антиутопия совершенно особого рода. Её признаки обусловлены не только контекстом предшествующих эпических антиутопий, не только принадлежностью песен Летова к лирике как роду, но - в первую и главную очередь - индивидуальными особенностями мироощущения автора и спецификой воплощения этого мироощущения на уникальном языке формул: тут внешнее противостояние человека и государства оборачивается апогеем внутреннего дискомфорта и утверждение тем самым ценности личности. Да, в антиутопии Летова главное не государство, а личность; личность в своих страхах. Государство же - лишь один из поводов бояться, тогда как поводов к тому, чтобы бояться, у человека хватает и помимо государства: это всё вокруг и это сам человек.
И ещё один вывод. Рассмотрение песен Егора Летова в ракурсе жанра антиутопий показало ещё одну особенность летовского художественного мира - способность трансформировать эпический жанр в его лирическую модификацию. Возможно, этот вывод касается не только антиутопии, а и каких-либо других эпических и драматургических жанров, востребованных в песенной лирике Летова.
Литература
1. Кучеренко М. «Русское поле экспериментов» Егора Летова как антиутопия в лирике [Текст] / М. Кучеренко, А. Ярко // Летовский семинар. -М. : Bull Terrier Records, 2018. - С. 88-97.
2. Летов Е. Стихи [Текст] / Е. Летов. - М. : ООО «Выргород», 2011. -548 с.
3. Официальная альбомография ГрОб-Records [Электронный ресурс] // Официальный сайт группы «Гражданская Оборона». - Режим доступа: http://www.gr-oborona.ru/pub/anarhi/1056981293.html (дата обращения: 08.02.2020).
4. Текста песни «Армагеддон-попс» [Электронный ресурс] // Официальный сайт группы «Гражданская Оборона». - Режим доступа: http://www.gr-oborona.ru/texts/1056977035.html (дата обращения: 08.02.2020).
5. Текст песни «Красный смех» [Электронный ресурс] // Официальный сайт группы «Гражданская Оборона». - Режим доступа: http://www.gr-oborona.ru/texts/1056907106.html (дата обращения: 08.02.2020).
6. Текст песни «Насекомые» [Электронный ресурс] // Официальный сайт группы «Гражданская Оборона». - Режим доступа: http://www.gr-oborona.ru/texts/1056909356.html (дата обращения: 08.02.2020).
7. Текст песни «Насекомые» [Электронный ресурс] // Сайт «ГрОб-Хроники». - Режим доступа: http://grob-hroniki.org/texts/go/t_el_n/ nasekomye.html (дата обращения: 08.02.2020).
8. Шекспир У. Зимняя сказка (перевод В. Левика) [Электронный ресурс] / У. Шекспир // Сайт «Lib.Ru: Библиотека Максима Мошкова». - Режим доступа: http://lib.ru/SHAKESPEARE/zimskaz.txt (дата обращения: 08.02.2020).
