CC BY
0
Библиографический список
1. Асманн Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. Перевод М.М. Сокольской. Москва: Языки славянской культуры, 2004.
2. Олешко В.Ф., Олешко Е.В. СМИ как медиатор коммуникативно-культурной памяти: монография. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2020.
3. Артамонов Д.С. Медиапамять: теоретический аспект. Galactica Media: Journal of Media Studies. 2022; № 2: 65-83.
4. Нечаева А.А. Становление memory studies как отдельной области знания: основные вопросы и понятия. Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2020; № 4 (60): 121-129.
5. Hoskins A. Digital Memory Studies: Media Pasts in Transition. Routledge, 2017.
6. Erll A. Media and Memory. Memory in Culture. Palgrave Macmillan Memory Studies. Palgrave Macmillan, London, 2011.
7. Reinhardt J.D., Jäckel M. Massenmedien als Gedächtnis- und Erinnerungsgeneratoren. Mythos und Realität einer Mediengesellschaft. Patrick Rössler und Friedrich Krotz (Hg.): Mythen der Mediengesellschaft. The Media Society and it's Myths. Konstanz: UVK, 2005: 93-112.
8. Zelizer B. Why memory's work on journalism does not reflect journalism's work on memory. Memory Studies, 2008: 79-87.
9. Высокова В.В. Память как исторический феномен. Известия Уральского государственного универститета. Серия 2: Гуманитарные науки. 2008; Выпуск 16, № 59: 320-321.
10. Ярычев Н.У. Культурная память как понятие и явление: основания концептуализации. Культура и искусство. 2022; № 12: 11-20.
11. Лотман Ю.М. Память в культурологическом освещении. Таллин, 1992.
12. Шуб М.Л. Культурная память: сущностные особенности и социокультурные практики бытования. Челябинск: ЧГИК, 2018.
13. Ash T.G. The Magic Lantern: The Revolution of '89 Witnessed in Warsaw, Budapest, Berlin and Prague. Paperback. 2019.
14. Иванов А.Г. Характеристика работы постпамяти: между индивидуальным травматическим опытом и медиастратегией. Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023; № 72. 109-121.
15. Ерохина Т.И. Феномен памяти в массовой культуре: контрпамять и постпамять в отечественном кинематографе. Ярославский педагогический вестник. 2017; № 5: 275-282.
16. Рягузова Е.В. Память Другого или другая память: социально-психологический анализ коммеморативных практик. Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2019; Т. 19, Выпуск 1, № 1: 61-68.
17. Зерубавель Я. Динамика коллективной памяти. Ab imperio.2004; № 3: 71-90.
18. Warnke I., Spitzmüller J. Methoden und Methodologie der Diskurslinguistik -Grundlagen und Verfahren einer Sprachwissenschaft jenseits textueller Grenzen. Methoden der Diskurslinguistik. Sprachwissenschaftliche Zugänge zur transtextuellen Ebene. Berlin, New York 2008: 3-54.
19. Der Mauerfall und ich. Available at: https://www.bpb.de/themen/deutsche-einheit/mauerfall-und-ich
20. Вариант будущего в форме прошлого. Available at: https://perito.media/posts/variant-budushchego-v-forme-proshlogo
References
1. Asmann Ya. Kul'turnaya pamyat'. Pis'mo, pamyat' o proshlom i politicheskaya identichnost' v vysokih kulturah drevnosti. Perevod M.M. Sokol'skoj. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2004.
2. Oleshko V.F., Oleshko E.V. SMI kak mediator kommunikativno-kul'turnoj pamyati: monografiya. Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta, 2020.
3. Artamonov D.S. Mediapamyat': teoreticheskij aspekt. Galactica Media: Journal of Media Studies. 2022; № 2: 65-83.
4. Nechaeva A.A. Stanovlenie memory studies kak otdel'noj oblasti znaniya: osnovnye voprosy i ponyatiya. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2020; № 4 (60): 121-129.
5. Hoskins A. Digital Memory Studies: Media Pasts in Transition. Routledge, 2017.
6. Erll A. Media and Memory. Memory in Culture. Palgrave Macmillan Memory Studies. Palgrave Macmillan, London, 2011.
7. Reinhardt J.D., Jäckel M. Massenmedien als Gedächtnis- und Erinnerungsgeneratoren. Mythos und Realität einer Mediengesellschaft. Patrick Rössler und Friedrich Krotz (Hg.): Mythen der Mediengesellschaft. The Media Society and t's Myths. Konstanz: UVK, 2005: 93-112.
8. Zelizer B. Why memory's work on journalism does not reflect journalism's work on memory. Memory Studies, 2008: 79-87.
9. Vysokova V.V. Pamyat' kak istoricheskij fenomen. Izvestiya Ural'skogo gosudarstvennogo universtiteta. Seriya 2: Gumanitarnye nauki. 2008; Vypusk 16, № 59: 320-321.
10. Yarychev N.U. Kul'turnaya pamyat' kak ponyatie i yavlenie: osnovaniya konceptualizacii. Kul'tura i iskusstvo. 2022; № 12: 11-20.
11. Lotman Yu.M. Pamyat' v kul'turologicheskom osveschenii. Tallin, 1992.
12. Shub M.L. Kul'turnaya pamyat': suschnostnye osobennosti i sociokul'turnye praktiki bytovaniya. Chelyabinsk: ChGIK, 2018.
13. Ash T.G. The Magic Lantern: The Revolution of '89 Witnessed in Warsaw, Budapest, Berlin and Prague. Paperback. 2019.
14. Ivanov A.G. Harakteristika raboty postpamyati: mezhdu individual'nym travmaticheskim opytom i mediastrategiej. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sociologiya. Politologiya. 2023; № 72. 109-121.
15. Erohina T.I. Fenomen pamyati v massovoj kul'ture: kontrpamyat' i postpamyat' v otechestvennom kinematografe. Yaroslavskij pedagogicheskij vestnik. 2017; № 5: 275-282.
16. Ryaguzova E.V. Pamyat' Drugogo ili drugaya pamyat': social'no-psihologicheskij analiz kommemorativnyh praktik. Izvestiya Saratovskogo universiteta. Seriya: Filosofiya. Psihologiya. Pedagogika. 2019; T. 19, Vypusk 1, № 1: 61-68.
17. Zerubavel' Ya. Dinamika kollektivnoj pamyati. Ab imperio.2004; № 3: 71-90.
18. Warnke I., Spitzmüller J. Methoden und Methodologie der Diskurslinguistik -Grundlagen und Verfahren einer Sprachwissenschaft jenseits textueller Grenzen. Methoden der Diskurslinguistik. Sprachwissenschaftliche Zugänge zur transtextuellen Ebene. Berlin, New York 2008: 3-54.
19. Der Mauerfall und ich. Available at: https://www.bpb.de/themen/deutsche-einheit/mauerfall-und-ich
20. Variant buduschego v forme proshlogo. Available at: https://perito.media/posts/variant-budushchego-v-forme-proshlogo
Статья поступила в редакцию 10.07.24
УДК 81
Khodanen L.A., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Department of Literature, Russian and Foreign Languages, Kemerovo State Institute of Culture
(Kemerovo, Russia), E-mail: hodanen@yandex.ru
FOLK TRADITIONS IN THE "LITERARY LULLABY": M. Yu. LERMONTOV "COSSACK LULLABY SONG". The purpose of the work is to consider the role of folklore tradition in the author's art world. The subject of the study is chronotope, motivic, complex, narrative. The singing of the mother in the space of the house as the main structural elements of a folk song by Lermontov serve as the basis for creating a visual image of an epic space that has its own and another hostile world. The father in him is a defender, a warrior. In the folklore lullaby, the motif of the child's aggrandizement contains a wish for a rich future life. Lermontov's Cossack mother wants to see her son become a hero. The epic image of the hero is visualized using attributes (stirrup, weapon, saddle). Lermontov's lullaby motif of rocking a child is combined with a narrative about the future and with the development of a prayer motif. There is a Christian symbolism of the birth of a beautiful baby, a mother's prayer for her son, the teaching of protective prayer, a visualized iconographic image. Keeping in touch with the genre of folk lullaby, Lermontov.
Key words: Lermontov, lullaby, mother, house, baby, Cossack world, hero, prayer
Л.А. Ходанен, д-р филол. наук, проф., Кемеровский государственный институт культуры, г. Кемерово, E-mail: hodanen@yandex.ru
НАРОДНЫЕ ТРАДИЦИИ В «ЛИТЕРАТУРНОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ»: М.Ю. ЛЕРМОНТОВ «КАЗАЧЬЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ»
Цель работы - рассмотреть функции народно-поэтической традиции в создании авторского художественного мира. Предметом исследования являются понятия хронотоп, мотивный, комплекс, повествование. Пение матери в пространстве дома как основной структурный элемент народной песни у Лермонтова выступает основой создания визуального образа эпического пространства, котором есть свой и чужой, враждебный мир. Отец в нем - защитник, воин.
В фольклорной колыбельной мотив навеличивания ребенка содержит пожелание ему будущей богатой жизни. У Лермонтова мать-казачка хочет видеть сына богатырем. Эпический образ героя визуализируется с помощью атрибутики (стремя, оружие, седло). Колыбельный мотив укачивания и навеличивания ребенка у Лермонтова соединяется с повествованием о будущем казака-воина и с развитием молитвенного мотива. Появляется христианская символика рождения прекрасного младенца, молитва матери о сыне, научение защитительной молитве, визуализируемый иконописный образ. Сохраняя связи с жанром народной колыбельной, Лермонтов соединяет с народной лирикой материнской песни эпическую героику и молитвенную духовность в цельном образе казачьего мира.
Ключевые слова: Лермонтов, колыбельная песня, мать, дом, младенец, казачий мир, богатырь, молитва
Художественный мир «Казачьей колыбельной песни» тесно связан с народнопоэтической традицией. Существует несколько биографических преданий о создании колыбельной. Есть версия, что Лермонтов слушал песню казачки в станице Старомышастовской на Тереке, где остановился по дороге на Кавказ [1, с. 214]. Начиная с работы Н. Мендельсона о народно-песенных мотивах «Колыбельной» Лермонтова [2 с. 193-194], во многих отечественных исследованиях и методических работах отмечен присутствующий в ней особый «фольклорный склад», характерное для фольклорной песни формульное обращение к младенцу с утешительным и императивными интонациями, уменьшительно-ласкательными обращениями, присутствие образа колыбели [3]. Рассмотрено возвращение «Песни» в народную поэзию. Её фрагменты были записаны в составе фольклорных колыбельных [4, с. 25; с. 170; 5, с. 57-58].
В меньшей степени изучен художественный строй «Казачьей колыбельной» как лермонтовского произведения, в котором фольклорные образы колыбельной органично присутствуют в созданном автором мире народной казачьей жизни. По замечанию В.Э. Вацуро, «...элементы фольклорной поэтики, входя в художественную ткань, видоизменяют ее, стихотворение создается как бы на границе двух сфер поэтических представлений» [6, с. 243].
В дальнейшем этот подход к особенностям освоения фольклорной традиции в «Казачьей колыбельной песне» получил развитие в плане жанровой характеристики текста.
В большом контексте русской лирики «Казачью колыбельную» Лермонтова современный исследователь включает в особую группу «литературных колыбельных» XVШ-XX вв. [7, с. 33-51; 7, с. 245,]. «Казачья колыбельная песня» М.Ю. Лермонтова - одна из первых в этом ряду.
По мысли В.В. Головина, «в литературной колыбельной принципиально изменяется статус главных жанровых субъектов - успокоителя и успокаемого. В традиции это реальный исполнитель и реальный адресат, по своему типу они неизменны; в литературе - это художественные образы автора» [7, с. 57].
В изучении фольклоризма «Колыбельной» Лермонтова актуальным представляется подробное изучение синтеза народной традиции на разных уровнях поэтического текста и развитие этих приемов в последующем творчестве для более глубокого раскрытия их смыслового содержания.
Цель и объект изучения - рассмотрение художественной структуры «Казачьей колыбельной песни», которая сохраняет восходящие к фольклору структурные элементы жанра - лирическую ситуацию (пение матери в доме) и комплекс колыбельных мотивов, используя которые Лермонтов расширяет границы художественного мира, соединяя лирику и героику. Это дает возможность по-новому, более подробно рассмотреть поэтику «Колыбельной» в плане развития в ней эпической поэтики и на этой основе установить ее связи с рядом произведений, созданных в 1837-40 гг
В задачу статьи входит сравнительное изучение мотивного комплекса, особенностей словесной формы песни матери, хронотопа лермонтовского текста и в нем приемов визуализации художественного пространства, а также эпических образов, мотивов, христианской символики и установление роли этих элементов поэтики в формировании культурных концептов, формирующих целостный образ казачьего мира.
Научная новизна в подходе к исследуемому материалу состоит в комплексном изучении поэтики народной колыбельной и ее роли в формировании лермонтовского авторского текста, структура которого раскрывает художественный мир казачества, соединяя лирику народной песни и героику, и на этой основе выявления типологического сходства в обращении к народно-песенной традиции в произведениях 1837-40 гг, сближающего поэзию Лермонтова с народовеческими и эстетическими исканиями эпохи в области национальной культуры.
В изучении художественного текста используется структурно-типологический подход и системный анализ мотивного комплекса фольклорной и литературной колыбельной.
Выбор для изучения отмеченных художественных форм (хронотоп, повествовательная и песенная структура, мотивный комплекс, визуализация образов, символика) обусловлен тем, что в зрелом творчестве поэта одним из самых заметных признаков движения к внешнему миру является, по замечанию известного исследователя поэзии М.Ю. Лермонтова Максимова Д.Е., «резкий поворот лермонтовской лирики в сторону зрительной выразительности., стихотворения наполняются теперь движущейся предметной действительностью, вещественно-пространственными образами, пластикой, светотенью (преобладает над цветом) и становятся благодаря этому как бы воспринимаемыми глазом, видимыми» [8, с. 88-89].
Теоретическая и практическая значимость исследования: изучение фольклорных традиций в «Казачьей колыбельной песне» имеет особое значение в осмыслении творчества М.Ю. Лермонтова и его мировоззренческих истоков
периода создания зрелых поэтических произведений и прозы, в которых народно-поэтические мотивы, образы, поэтика являются составляющими художественной структуры.
Методика анализа фольклорных форм и образов в тексте стихотворения актуализирует представления автора о жанровой системе фольклора и особенностях отдельных форм, о назначении фольклора в народной жизни, дает возможность конкретно проследить уровень владения языком фольклора, результатом которого становится один из шедевров лирики поэта.
Практическая значимость: результаты исследования предлагается использовать в преподавании спецкурса по фольклору (тема «Литература и фольклор). В статье представлена методика комплексного сопоставления архаических форм и поэтики художественного текста. Материал может быть привлечен при раскрытии темы «Творчество М.Ю. Лермонтова» в составе курса «История русской литературы первой половины XIX века» и специального спецкурса и спецсеминара по творчеству М.Ю. Лермонтова, где будут подробно рассмотрены проблемы фольклоризма поэта в контексте развития народоведческих трудов и споров об эстетической ценности народной поэзии, характерных для русской критики 1830-40-х гг
Образ родного дома традиционно в народной колыбельной является значимым структурным элементом. Повествование о доме в фольклорном тексте соединено с императивной и утишающей направленностью. В этом домашнем пространстве мать называет находящихся рядом других членов семьи, их занятия, предметы в их руках, в народной колыбельной появляются антропоморфи-зированные образы животных, присутствуют обращения к небесным силам. Звучащие слова родного языка вводят ребенка в родительский дом и родной мир. М.Н. Мельников отмечает, что «круг опоэтизированных лиц, предметов, явлений предельно узок. Колыбельная для ребенка - «первичная форма освоения действительности, познания простейших форм взаимосвязи предметов окружающего мира, ... без которого невозможно познание окружающего мира, развитие мышления» [4, с. 20].
В первой строфе лермонтовской «Колыбельной» настрой на домашний мир покоя происходит как и в народной песне. Присутствует каноническая анафора с традиционным императивом укачивания - «баюшки-баю». В дальнейшем это прямое народно-песенное слово, присутствуя во всех строфах, обретает особую композиционную функцию, циклически завершая всю колыбельную и возвращая к началу, знаменует вечное повторение как основу фольклорного времени. Как и ощущение времени, горизонт видения пространства у поэта шире, чем в традиционной колыбельной. Появляются образы, несвойственные народному инварианту, ориентированному на детское восприятие. На этой основе возникает своеобразная объективация процесса пения, и ощущается присутствие другого повествователя, который как бы со стороны воспринимает и песню матери, и мир, в котором она звучит.
В первой строфе на младенца «тихо смотрит месяц ясный» [9, I, с. 404]. Locus ccmmunis «ясный месяц» в этом контексте конкретизируется и передает особенную приближенность небесного светила к «прекрасному младенцу». В этой детали узнается редукция знакового образа. Тихий небесный свет над колыбелью младенца отсылает к Вифлеемскому пространству, как и само обращение «младенец», нехарактерное для народной поэзии, актуализируя в сознании читателя ассоциации с Рождественским чудом: «... звезда пришла и остановилась над местом, где был Младенец.» [Мф:2:9]. При этом у Лермонтова небесный мир в образе светила над ребенком не отменяет малого мира дома благодаря предметной направленности небесного света в дом, «в колыбель», увиденного матерью.
Появление христианской символики в народной колыбельной чаще ограничено обращением: «Спи со ангелом, со архангелом.», которое перекликается с каноническими материнскими молитвами о младенце, обращенными к Господу, Пресвятой Богородице и святому Ангелу [10, с. 31]. В лермонтовском стихотворении знаковое евангельское обращение к «прекрасному младенцу» получает в дальнейшем развитие.
С символикой защищающего небесного пространства органично сочетается слово матери, которая обещает в детской форме поведать младенцу о народной мудрости, об устоях мира, в который он пришел («Стану сказывать я сказки, песенку спою.»), а позднее, когда он повзрослеет, научит спасающей святой молитве.
Как мы отметили выше, в народной колыбельной слова, обращенные к ребенку, выполняют значимую номинативную функцию. У Лермонтова материнское слово не только номинативно, но и регулятивно. Постепенно объективируясь, пение и убаюкивание младенца, звучащее в начале каждой строфы, перерастает в повествование матери о целом ряде поступков и действий, которые с ним произойдут в будущем. Мать сама тоже становится героиней в этом повествовании.
Это ее проводы сына-казака в чужой край, ее тоска о нем, материнская молитва, научение сына молитве, напоминание о защитительной силе родных святынях перед «боем опасным». Событийные фрагменты пунктиром связываются в сюжетный мотив, имеющий свои пространственные и временные формы, в которых возникают черты эпического казачьего мира.
Эпическое слово в каждой строфе постоянно завершается лирическим колыбельным напевом, по-особому соединяя настоящее и прошлое время. К традиционной убаюкивающей анафоре добавлены разные обращения к ребенку, которые соотносятся с этапами его взросления в этом казачьем мире. Он - «малютка», и его покой сохранит отец - «старый воин», он - родное дитя, мать в первый раз провожает его в «чужой край», он - «ангел» и «прекрасный младенец» в ее молитвах. В материнском предсказании ребенку - «Богатырь ты будешь с виду и казак душой.» - соединяется родовое и общенародное героическое начало.
В народной колыбельной часто появляется навеличивание младенца как отголосок далеких магических ритуалов [5, с. 30]. Мать обещает ребенку в будущем золотую колыбель, злато-серебро, достаток, богатый дом: «Будешь в золоте ходить, / Чисто серебро дарить» [4, с. 158], «Во высоком тереме / Висит колыбель / На высоком на крюку / Крюк золотой, ремни бархатные. [10, с. 154].
Традиция материнского навеличивания в лермонтовском тексте приобретает более конкретное культурно-историческое содержание. Ребенку обещан путь воина и защитника. В горизонт авторского видения входит весь казачий мир. Он создан двумя визуальными образами пространства - река Терек, граница своего мира, и берег, на который ползет враг и «точит свой кинжал». Отметим, что для лермонтовского времени Терек был реальной границей незамиренных русского и кавказского миров. Казаки были хранителями и защитниками этой неспокойной границы. Яркий визуальный образ реки передает эту семантику опасности в переливчатом световом контрасте камня и воды, струйной прозрачности и темных валов: «По камням струится Терек, / Плещет мутный вал.» [I, с. 404]. В балладе «Дары Терека» (1939) образ реки сохраняет черты границы этих двух враждующих миров. В ее бурных водах в дар морю плывут с поля битвы мертвый кабардинский князь и труп убитой молодой красавицы-казачки.
Отец в этом мире героизирован, он неизменно защитник, хранитель: «старый воин, закален в бою». Номинативная функция обозначения родства обретает более широкое значение, включая мотив защиты дома и своей земли: «Спи, малютка, будь спокоен, / баюшки-баю». Навеличивание ребенка, характерное для народной колыбельной, у Лермонтова обогащается конкретизированным образом будущего «бранного житья» казака-воина, повторяющего отцовский путь героики в этом тревожном казачьем мире.
При этом в навеличивании появляется эпический образ («Богатырь ты будешь с виду.»). Цельный образ воина визуализирован с помощь выразительных движений: «Смело вденешь ногу в стремя и возьмешь ружье.». В эпизод включен из домашнего мираматеринский подарок в бранный путь: «я седельце боевое/ шелком разошью.». В композиции русских героических былин есть особый эпизод смелого первого выезда богатыря. По замечанию исследователя Астафьева Л.А., «выезд героя с особыми сборами, вооружением и седланием коня является типологической чертой эпоса, «надсюжетной константой». Общие места концентрируются вокруг двух групп образов: около богатыря с его окружением и около противника» [11, с. 25]. Намеченным чертам эпического хронотопа в стихотворении (родной дом, граница родного и чужого, боевой путь воина на битву) соответствует облик героя-всадника.
Слово «богатырь» в поэтической лексике уже прочно связалось у Лермонтова с национально-героической семантикой защиты родной земли от врагов в стихотворении «Бородино», в котором присутствуют черты эпического хронотопа, - русские солдаты на Бородинском поле названы «богатырями» [12, с. 36-37]. Текст датирован 1837 годом в сборнике стихотворений 1840 года, где была опубликована и «Колыбельная» (датирована по авторскому списку 1838 годом).
Малый мир дома и большой казачий мир в лермонтовском тексте связывают не только традиция защиты, воинский долг, но и общие родные святыни. Молитвенный дискурс в тексте прослеживается в единой молитве. Мать молитвенно просит о спасении сына в бою, традиционно, как русская женщина, обращаясь и к молитве, и к древним силам («Стану целый день молиться, по ночам гадать.»). Спасительной родной молитве мать учит сына. Приведенная деталь - «образок святой» и просьба взять его в дорогу, ставить перед собой в молитве накануне опасного боя актуализируют иконописный образ Богоматери. По народным представлениям Богородица всегда «Страждущая Матерь и Заступница» [13, с. 49]. Причастность к единым народным святыням в лермонтовской «Казачьей колыбельной песне» звучит в колыбельной «прекрасному младенцу», в молитве матери, провожающей сына, в молитвенном слове воина перед битвой.
Отметим, что молитвенное слово очень многозначно в лермонтовской поэзии. Наиболее широкий спектр его семантики присутствует в послании к Богоматери - «Молитве» (1837): молитва о спасении, молитва с покаянием. Развитие наиболее близкой лирической ситуации появляется в стихотворении «Ребенку» (1840), где мать учит дитя молитве.
Материнская молитва и научение молитве сближают «Казачью колыбельную песню» (1838) и послание «Ребенку» (1840) повторяющимся в них обращениями к святому образу и к близким:
Дам тебе я на дорогу .Когда в вечерний час
Образок святой: Пред образом с тобой заботливо склонясь,
Ты его, моляся Богу, Молитву детскую она тебе шептала
Ставь перед собой; И в знаменье креста персты твои сжимала
Да готовясь в бой опасный, И все знакомые родные имена Помни мать свою. [I, с. 405]. Ты повторял за ней. [I, с. 447]. Молитвенный мотив в эпическом мире героики и тихая молитва матери и ребенка в домашнем мире становятся у Лермонтова одним из выражений духовного единства русского мира.
Представленные наблюдения над особенностями освоения народно-поэтических форм в лермонтовской «Казачьей колыбельной песне» позволяют сделать вывод о том, что основные структурные элементы народной колыбельной сохранены как смысловое ядро лирической ситуации, передающее слово матери. Это песенное слово объективируется в авторском тексте, обогащаясь новым эпическим содержанием. Пространственные границы колыбельной как домашнего мира раздвигаются. Колыбель и локус домашнего пространства соединяется с эпическим пространством героической и тревожной казачьей жизни. Усложняется образ матери. Она - поющая и действующая героиня. Ее слово входит в повествование, соединяясь с авторским словом. Убаюкивание младенца сливается с молитвенным благословением героя-защитника. Появляется номинация отца как воина и навеличивание младенца богатырской статью. Сопоставление «Казачьей колыбельной песни» с народной колыбельной позволяет увидеть, как создается казачий мир в лермонтовском тексте, изначально цельный в полноте переживания тех его основ, которые поэт считал священными, глубоко укорененными в жизни всего народа.
По органичности использования образов народной поэзии и роли фольклорных форм в создании структуры произведения, художественного образа народной жизни «Колыбельная» близка стихотворению «Бородино» (1837), «Песне про купца Калашникова» (1837). В них проявился новый лермонтовский подход к народной поэзии. В романтизме 1820-х гг. во многом под влиянием трудов Гер-дера народная поэзия воспринималась как явление духа нации, как цельный поэтизированный образ жизни, свободной и прекрасной в своей простоте. Героика часто наполнялась аллюзионным содержанием [14, с. 229-234].
В 1830-е годы в связи с развитием народовеческих исследований и зарождением славянофильства в общественной мысли развивается новое отношение к народной культуре, народной поэзии, внимание к их самобытной ценности и своеобразию. Фольклоризм Лермонтова в последний период творчества развивается в близости к этим общественным идеям. Более конкретные переклички Лермонтова с новыми оценками народной поэзии, ее формами изучены сравнительно мало и могут в дальнейшем стать предметом отдельного изучения.
Новизна лермонтовского отношения к народной поэзии, к народному слову проявилась прежде всего в том, что в «Казачьей колыбельной», как и стихотворении «Бородино» и в «Песне про купца Калашникова», предстали сами создатели и хранители народного искусства, народные певцы и рассказчики разных эпох: гусляры эпохи Ивана Грозного, солдаты, герои Бородина, мать-казачка времени кавказской войны. В текстах присутствует и образ живого слова этих героев: обряд исполнения, и пение гусляров, воспоминание солдата, в которое вкраплены просторечия, образы из солдатских песен, казачья колыбельная. В завершающей авторской художественной структуре этих произведений выражены устои народной жизни и нравственные ценности, скрепленные святой верой, раскрывается отношение народа к грозному царю, к родной земле, родному дому, семье. Представленные в разные исторические эпохи, эти образы народной жизни наполнены разными судьбами людей, событиями, визуализированы картинами царского пира и площадной казни, бранного поля, сырой земли, воинского пути, родного дома, в единстве которых возникает лермонтовский образ русского мира.
Примечание:
Все цитаты их стихотворений приведены по следующему изданию: Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: в 4 т. Ленинград: Наука, 1979-82, с указанием в квадратных скобках римской цифрой том, арабской - страницы.
Библиографический список
1. Лермонтовская энциклопедия. Москва: Советская энциклопедия, 1981.
2. Мендельсон Н.М. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. Венок Лермонтову: Юбилейный сборник статей. Москва: Пг., 1914: 193-194.
3. Литература о М.Ю. Лермонтове.1992-2001: Библиографический указатель. Санкт-Петербург: Наука, 2007; № 499, 1262,1302, 1497.
4. Мельников М.Н. Русский детский фольклор. Москва: Просвещение, 1987.
5. Ильина Л.Е. Аксиологический аспект колыбельной песни. Балтийский гуманитарный журнал. 2019; Т. 8, № 4 (29): 243-247.
6. Вацуро В.Э. М.Ю. Лермонтов. Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.): сборник статей. Ленинград: Наука, 1987: 210-249.
7. Головин В.В. Русская колыбельная песня: фольклорная и литературная традиция. Автореферат диссертации ... доктора филологических наук. Санкт-Петербург, 2000.
8. Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. Ленинград: Советский писатель, 1964: 88-89
9. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: в 4 т. Ленинград: Наука, 1979-82.
10. Капица Ф.С., Колядич Т.М. Русский детский фольклор. Москва: Флинта: Наука. 2002.
11. Астафьева Л.А. Сюжет и стиль былин. Автореферат диссертации ... доктора филологических наук. Москва, 1993.
12. Ходанен Л.А. Фольклорные и мифологические образы в лирике Лермонтова. Русская словесность. Москва: Школа-Пресс, 1994: 32-36.
13. Федотов ГП. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. Москва: Прогресс, Гнозис, 1997.
14. Азадовский М.К. Фольклоризм Лермонтова. Литературное наследство. Москва: Издательство АН СССР 1941; Т. 43-44: 227-263.
References
1. Lermontovskaya 'enciklopediya. Moskva: Sovetskaya 'enciklopediya, 1981.
2. Mendel'son N.M. Narodnye motivy v po'ezii Lermontova. Venok Lermontovu: Yubilejnyj sbornik statej. Moskva: Pg., 1914: 193-194.
3. Literatura o M.Yu. Lermontove.1992-2001: Bibliograficheskij ukazatel'. Sankt-Peterburg: Nauka, 2007; № 499, 1262,1302, 1497.
4. Mel'nikov M.N. Russkijdetskij fol'klor. Moskva: Prosveschenie, 1987.
5. Il'ina L.E. Aksiologicheskij aspekt kolybel'noj pesni. Baltijskijgumanitarnyjzhurnal. 2019; T. 8, № 4 (29): 243-247.
6. Vacuro V.'E. M.Yu. Lermontov. Russkaya literatura i fol'klor (pervaya polovina XIX v.): sbornik statej. Leningrad: Nauka, 1987: 210-249.
7. Golovin V.V. Russkaya kolybel'naya pesnya: fol'klornaya iliteraturnaya tradiciya. Avtoreferat dissertacii ... doktora filologicheskih nauk. Sankt-Peterburg, 2000.
8. Maksimov D.E. Po'eziya Lermontova. Leningrad: Sovetskij pisatel', 1964: 88-89
9. Lermontov M.Yu. Sobranie sochinenij: v 4 t. Leningrad: Nauka, 1979-82.
10. Kapica F.S., Kolyadich T.M. Russkij detskij fol'klor. Moskva: Flinta: Nauka. 2002.
11. Astaf'eva L.A. Syuzhet i stil'bylin. Avtoreferat dissertacii ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 1993.
12. Hodanen L.A. Fol'klornye i mifologicheskie obrazy v lirike Lermontova. Russkaya slovesnost'. Moskva: Shkola-Press, 1994: 32-36.
13. Fedotov G.P. Stihi duhovnye. Russkaya narodnaya vera po duhovnym stiham. Moskva: Progress, Gnozis, 1997.
14. Azadovskij M.K. Fol'klorizm Lermontova. Literaturnoe nasledstvo. Moskva: Izdatel'stvo AN SSSR, 1941; T. 43-44: 227-263.
Статья поступила в редакцию 07.07.24
УДК 821.512.153
Cheltygmasheva L.V., Cand. of Sciences (Philology), senior researcher, Khakass Research Institute for Language, Literature, and History (Abakan, Russia),
E-mail: cheltygmasheval@mail.ru
GEORGY TOPANOV'S PROSE: PROBLEM-THEMATIC AND ARTISTIC FEATURES. The article is dedicated to Georgy Topanov's prose, which is underin-vestigated in Khakass literary studies. The objective of the article is to identify problem-thematic and artistic features of the stories published in the 1960s. The main attention in the work is focused on the study of themes and poetics of G. Topanov's stories aimed at depicting state farm life, agricultural labor, and the struggle for the grain harvest. The scientific novelty of the research lies in the fact that the artistic means and techniques, used by the writer to reveal the relevant problems, are considered for the first time. The author of the article substantiates the conclusion that the originality of G. Topanov's stories, dedicated to rural workers, is associated with a harmonious combination of the depiction of production problems with the disclosure of the love theme, inner peace and emotional and sensual state of a person, an appeal to the tradition of realistic storytelling and autobiographical origin, the creation of an expressive portrait, dynamic dialogues, description of nature, masterful use of Khakass parodies which psychologically accurately convey the feelings of characters.
Key words: Georgy Topanov, story, hero, theme, problems, artistic features
Л.В. Челтыгмашееа, канд. филол. наук, вед. науч. сотр. Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории, г. Абакан,
E-mail: cheltygmasheval@mail.ru
ПРОЗА ГЕОРГИЯ ТОПАНОВА: ПРОБЛЕМНО-ТЕМАТИЧЕСКИЕ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Статья посвящена малоисследованной в хакасском литературоведении прозе Георгия Топанова. Целью статьи является выявление проблемно-тематических и художественных особенностей рассказов 1960-х гг Основное внимание в работе акцентируется на изучении тематики и поэтики рассказов Г Топанова, направленных на изображение совхозной жизни, сельскохозяйственного труда, борьбы за урожай зерновых. Научная новизна исследования заключается в том, что впервые рассматриваются художественные средства и приемы, использованные писателем для раскрытия актуальных проблем современности. Автором статьи обосновывается вывод о том, что своеобразие рассказов Г Топанова, посвященных труженикам села, связано с гармоничным сочетанием изображения проблем производства с раскрытием темы любви, внутреннего мира и эмоционально-чувственного состояния человека, обращением к традиции реалистического рассказа и автобиографическому началу, созданием выразительного портрета, динамичных диалогов, описанием природы, мастерским использованием хакасских выражений, психологически точно передающих чувства героев.
Ключевые слова: Георгий Топанов, рассказ, герой, тематика, проблематика, художественные особенности
На рубеже ХХ-ХХ1 веков художественное наследие советской многонациональной литературы, развивавшейся согласно установкам официальной идеологии, подвергалось противоречивой интерпретации. Как отмечает известный исследователь национальных литератур народов Северного Кавказа С.У. Алиева, «пришло время увидеть истинную природу столкновений национальной художественной стихии с требованиями официальной эстетики, а также образцы виртуозного совмещения этих взаимоисключающих факторов» [1, с. 120]. В советский период, особенно в 1960-1980-е гг шло интенсивное развитие национальных литератур, становление жанровых форм, издание лучших образцов письменной художественной словесности. Хакасская советская литература, как и другие национальные, например, тувинская, алтайская и др., достигла больших высот в развитии эпического рода литературы: именно в 1960-1980-е гг увидели свет романы «В далеком аале» (1960) Н. Доможакова, «Шелковый пояс» (1966) И. Костякова и «У Синих утесов» (1983) К. Нербышева, повести и рассказы Т. Балтыжако-ва, Ф. Бурнакова, Н. Тиникова, Митхаса Турана, А. Халларова и др., а также рассказы Георгия Федоровича Топанова. Не считая обзорных статей литературоведов А.Г. Кызласовой и В.А. Карамашевой, проза Г Топанова до сих пор не изучена в достаточной мере. Высоко была оценена в хакасском литературоведении наиболее известное произведение Г. Топанова повесть «Хара хус» («Орел»), опубликованная в 1970 г в альманахе «Ах тасхыл». Как отмечает
А.Г Кызласова, «необычный для хакасской прозы сюжет, драматичный конфликт, умение автора художественно полно обрисовать характеры, раскрыть идею произведения ставят повесть Г. Топанова «Хара Хус» в число лучших произведений хакасской прозы» [2, с. 139]. Повесть отличает замысловатость сюжета, оригинальность стиля, а «образ партизана-разведчика, геройски сражающегося на полях Великой Отечественной войны, является в хакасской литературе единственным в своем роде», по словам В.А. Карамашевой [3, с. 167]. Повесть Г Топанова, обогатив типологию характеров хакасской прозы образом активного героя Хара Хуса, свидетельствует о поисках литературы в 1960-е гг новых возможностей для создания образов, концепций героев, при которых «акцент переносится с события на характеры героев» [4, с. 156]. Если повесть «Орел» ранее становилась предметом исследовательского интереса, то рассказы Г Топанова впервые вводятся в научный оборот. Актуальность связана с необходимостью изучения особенностей рассказов Г. Топанова, написанных в 1960-х гг, в контексте всего литературного процесса.
Цель исследования - выявить проблемно-тематических и художественных особенностей рассказов Георгия Топанова 1960-х гг Задачи: исследование тематики и проблематики малой прозы Г Топанова; рассмотрение художественных средств, используемых автором рассказов.
Научная новизна определяется комплексным подходом к изучению проблемно-тематических и художественных особенностей рассказов Георгия Топа-
