CC BY
53
ка. Это же подтверждается данными отраслевой лексики современного башкирского языка.
Добавим, что например, в лексике земледелия русского языка большую часть составляют тюркские заимствования (около 25%). Они охватывают почти все стороны деятельности земледельцев. Так, из тюркских языков в русский заимствовано названий зерновых культур - 10, культурных растений - 9, овощей
- 5, бахчевых культур - 6, видов и состояний земли - 2, полей -
2, профессий связанных с земледелием - 3, работ, связанных с земледелием - 1, ирригационных сооружений и оросительных
Библиографический список
работ - 7, видов водных источников - 9, названий, связанных с рыболовством - 26, продуктов земледелия - 3, продуктов питания, связанных с земледелием - 35, орудий труда - 10, вредителей - 2, посуды и тары для хранения зерновых - 2, праздников, связанных с земледелием - 4.
Обобщая вышеизложенное, необходимо отметить, что история изучения лексики земледелия в тюркологии богата и многоаспектна. Детальное изучение данного вопроса не только обогатит лексику тюркских языков, в том числе и башкирского языка, но и поможет понять историю и национальный дух народа.
1. Башкирско-русский словарь. - М., 1999.
2. Ишбердин, Э.Ф.Термины земледелия в башкирском языке. - Уфа, 2002.
3. Кашгари, М. Девону лугат ит турк. Т. II. - Ташкент, 1961.
4. Паллас, П.С. Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницей Всевысочайшей особы. - СПб., 1787-1791.
5. Будагов, Л.З. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий. - СПб., 1869 (I), 1871 (II).
6. Радлов, В.В. Опыт словаря тюркских наречий. - СПб., 1893 (I), 1899 (II), 1905 (III), 1911 (IV).
7. Древнетюркский словарь. - Л., 1969.
8. Севортян, Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. - М., 1974 (I), 1978 (II), 1980 (III), 1989 (IV).
9. Дмитриева, Л.В. Некоторые итоги изучения названий растений в тюркских языках // Советская тюркология. - Баку, 1975. - № 2.
10. Дмитриева, Л.В. Из этимологии названий растений в тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках // Исследования в области этимологии алтайских языков. - Л., 1979.
11. Ахметьянов, Р.Г. Общая лексика материальной культуры народов Среднего Поволжья. - М., 1989.
12. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. - М., 2001. - Т. 4.
13. Гаффарова, Ф.Ф. Лексика земледелия в татарском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Казань, 1999.
14. Кукаева, С. А. Лексика земледелия в ногайском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Махачкала, 2005.
15. Егоров, В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. - Чебоксары, 1964.
16. Ишанкулов, Ю.К. К истории названий плодов в узбекском языке. - Ташкент, 1985.
Bibliography
1. Bashkirsko-russkiyj slovarj. - M., 1999.
2. Ishberdin, Eh.F.Terminih zemledeliya v bashkirskom yazihke. - Ufa, 2002.
3. Kashgari, M. Devonu lugat it turk. T. II. - Tashkent, 1961.
4. Pallas, P.S. Sravniteljnihe slovari vsekh yazihkov i narechiyj, sobrannihe desniceyj Vsevihsochayjsheyj osobih. - SPb., 1787-1791.
5. Budagov, L.Z. Sravniteljnihyj slovarj turecko-tatarskikh narechiyj. - SPb., 1869 (I), 1871 (II).
6. Radlov, V.V. Opiht slovarya tyurkskikh narechiyj. - SPb., 1893 (I), 1899 (II), 1905 (III), 1911 (IV).
7. Drevnetyurkskiyj slovarj. - L., 1969.
8. Sevortyan, Eh.V. Ehtimologicheskiyj slovarj tyurkskikh yazihkov. - M., 1974 (I), 1978 (II), 1980 (III), 1989 (IV).
9. Dmitrieva, L.V. Nekotorihe itogi izucheniya nazvaniyj rasteniyj v tyurkskikh yazihkakh // Sovetskaya tyurkologiya. - Baku, 1975. - № 2.
10. Dmitrieva, L.V. Iz ehtimologii nazvaniyj rasteniyj v tyurkskikh, mongoljskikh i tunguso-manjchzhurskikh yazihkakh // Issledovaniya v oblasti ehtimologii altayjskikh yazihkov. - L., 1979.
11. Akhmetjyanov, R.G. Obthaya leksika materialjnoyj kuljturih narodov Srednego Povolzhjya. - M., 1989.
12. Sravniteljno-istoricheskaya grammatika tyurkskikh yazihkov. - M., 2001. - T. 4.
13. Gafarova, F.F. Leksika zemledeliya v tatarskom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Kazanj, 1999.
14. Kukaeva, S. A. Leksika zemledeliya v nogayjskom yazihke: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. - Makhachkala, 2005.
15. Egorov, V.G. Ehtimologicheskiyj slovarj chuvashskogo yazihka. - Cheboksarih, 1964.
16. Ishankulov, Yu.K. K istorii nazvaniyj plodov v uzbekskom yazihke. - Tashkent, 1985.
Статья поступила в редакцию 30.09.11
УДК 4р (с18)
Afanasyeva-Medvedeva G.V. FOLK STORIES ABOUT DOMESTIC CONTENT BEAR (ON MATERIALS OF FOLKLORE EXPEDITIONS 1980-2011). The given publication is devoted a problem of a current state of national races-skazov about the house maintenance of a bear which have been written down from the Russian old residents living in territory of Irkutsk, Chita areas, Krasnoyarsk region, Res-publics of Buryatiya, Sakha (Yakutia). Materials of given article can be used in ka-chestve bases for reconstruction of a slavic bear cult.
The given publication is devoted a problem of a current state of national mythological stories about a bear, occurring among the Russian old residents living in territory of Irkutsk, Chita areas, Krasnoyarsk region, Republics of Buryatiya, Sakha (Yakutia). Materials of given article can be used as bases for reconstruction of a slavic bear cult.
Key words: traditional verbal culture folklore myths the bear cult ethnography Russian old residents of Siberia.
Г.В. Медведева, канд. филол. наук, доц. каф. литературы Иркутского государственного педагогического университета, зав. научно-исследовательской лабораторией по изучению традиционной народной культуры Сибири, E-mail: [email protected]
НАРОДНЫЕ РАССКАЗЫ О ДОМАШНЕМ СОДЕРЖАНИИ МЕДВЕДЯ (ПО МАТЕРИАЛАМ ФОЛЬКЛОРНЫХ ЭКСПЕДИЦИЙ 1980-2011 ГГ).
Данная публикация посвящена проблеме современного состояния народных рассказов о домашнем содержании медведя, которые были записаны от русских старожилов, проживающих на территории Иркутской, Читинской областей, Красноярского края, Республик Бурятии, Саха (Якутия). Материалы данной статьи могут быть использованы в качестве основ для реконструкции славянского медвежьего культа.
Ключевые слова: традиционная вербальная культура фольклор мифы медвежий культ этнография русские старожилы Сибири.
Русский медвежий фольклор Сибири — одна из малоизу- нии которой в период с 1980 г. по 2011 г. у русского населения
ченных тем в отечественной фольклористике. Автором данной Восточной Сибири был собран обширный материал о медведе.
работы была разработана специальная Программа, на основа- Одним из важных факторов, способствующим бытованию сре-
ди русских Сибири произведений архаического медвежьего фольклора, является сохранение традиционного уклада жизни, составная часть которого охота. У русских таежной зоны Сибири охота играла и играет большую роль в жизнедеятельности. Во многих местах охотничий промысел - источник существования. Приуроченная к различным экологическим зонам, в Сибири охота являет собой крайне разнообразную сферу, представленную большим числом типов, видов и форм. Такой архаический тип хозяйствования во многом поддерживает особую архаичность быта и во многом определяет культуру, ее традиционность и консервативность.
Большой интерес представляют рассказы об обычае содержания медведей в домашних условиях, зафиксированный во многих русских селениях. Как повествуется в текстах, в доме селили, как правило, осиротевших медвежат, отбившихся от матери или оставшихся от добытой охотниками медведицы. «На охоте матку добудут, медвежата остаются, их бросишь, оне же умрут. Мужики-то часто приносили. Оне с нам так и жили» [1].
Для таких животных имеются и свои названия. Кроме общеупотребительных, таких как: домашние, домовые, дворовые, ручные медвежата, распространены и другие названия: среди русских Приленья отмечено определения: отъём, отъёмыш, отъёмок ‘медвежонок, отставший от матери'. «У нас он живет, ему месяц ли два ли было, он - отъём. Михаил Иннокентьевич нашёл его в гари. Он, говорит, пишшал, как ребёнок, пишшал. Он его взял ребятишкам» [1]. «Тятя в тайгу ездил в феврале. Привёз медвежонка отъёмыша. Пожил он у нас сколь там, умный был, все понимал. Тятя потом обручника из его сделал. Да сколь потом добывал!» [1]. В том же значении - ‘медвежонок, отставший от матери' слово отъёмок употребляется и русскими Присаянья, в селениях по р. Ия, Ока [4]. «... Матку-то добыли... Ананий-то двух медвежат сразу принёс. Дак одного отдал Василию в Тимошину, а один-то отъёмок у нас жил» [1].
Среди русских пос. Максимиха Баргузинского района, с. Тунка Тункинского района Бурятии зафиксировано смактун -«маленький медвежонок, отбившийся от матери» [2, с. 384]. «Нашли в тайге смактуна и выкормили его. Потом смактун не захотел в лес идти» [2, с. 384]. Это же слово в употреблении у русских Тункинской долины: об этом словарные записи Л.Е. Элиасова, сделанные им со слов известного сказителя Д.С Асламова из с. Тунка Тункинского Бурятии: когда «при доме смактун вырастет, потом его большим смактуном продолжают звать» [2, с. 384]. Л.Е. Элиасов со слов охотника, рыбака Ф.Е. Горбунова из пос. Максимиха Баргузинского района Бурятии, сообщает об употреблении там русскими слова проронок «оставший от матери и затерявшийся в тайге детеныш» [2, с. 337]. «Проронок был с рукавицу, медведицу, видно, кто-то подстрелил. Взял я этого проронка, положил в мешок и принес домой. Дома проронок скоро вырос ти не давал никому покоя» (там же). Это же слово отмечено в с. Тунка Тункинского аймака Бурятии. «Проронка поймали, когда ему отроду всего недели две было. Потом от проронка месяца через два такой медведь вышел, что всех наповал клал» (там же).
Русские Верхней Лены в отношении медвежонка, оставшегося без матери и взятого домой охотниками, употребляют слово межуй (межн) (ЛА). «Вот он его взял, этого межуя». Возможно, форма межуй восходит к праславянскому (допустимая семантическая реконструкция праславянского) *те<^и]ь «находящийся на ничейной земле» [3, с. 18, 52]. Другое обозначение домашнего медвежонка - покормёныш - также характерно для некоторых мест сибирского региона.
Нижняя Тунгуска. «А тут ещё Салаткины были, эвенки. Вот их мальчишка он в школу к нам приведёт этого покормёныша, мы училися. Ой, как он начнет нас парить по этим партам. Гонялся за нам. Он нарочи приведёт его. Он такой какой-то ученый у него был, он везде с нём ходил. И потом там как вот вдо-гоняшки играем, он, бляха, за нам шурует, только шум идёт, по этим партам. Учителя, кто там в директорской или где там, придут, заставят его увести, этого покормёныша. Потом я не знаю, куда они его девали. У Мартынова жили. Я ешшо училась. Мой отец хороший охотник был, он эвенк был, Егор Васильевич, а мама - рэцка» (Нэпа Катангск. Ирк.). Приленье. «А тут у кого ещё? Кто же ловил медведя-то, медвежонка-то из ребят-то? Ну и потом этот, в магазине тут, кому-то отдали оне. Кто же, забыл, продавцом-то был этого медвежонка. Потом приезжат с Туту-ры. Галина Павловна была, сын её приезжат, забирает этого покормёныша. Купил он его за сколько-то. Увёз домой в Тутуру. Работал сам-то где-то, в разведке, что ли. Ну, домой увезли в Новосибирск его на самолёте туды. Всё. Дома отпустил. С хо-
зяйкой ушли на работу. Приходит домой-то: всё. Книжный шкаф весь разбомбил, книги все изорвал. Это, шифоньер был - открыл, тряпки всё изорвал, склал в кучу. Открыват дверь: он по-сиживат на них. Поправился. Чё делать? Он позвонил в этот, в зоопарк. Продал его» (Тутура Жигаловск. Ирк.).
Рассказы о содержании медвежат в домашних условиях распространены в Сибири, о чем свидетельствует архивный и экспедиционный материал, полученный в разных местах региона. Он до сих пор не привлекался исследователями, поэтому мы придаем ему особое значение.
«У нас в Курье Андрей приташшили мядвяжонка. Он отъём был. Ну и стали держать его. Люди идут. Он набрашиватся, он пойдет и пригрозит. Ага! А на цапе сидели. А потом стали от-пушкать, два, однако, их было, они бегают. У нас там под горой-то паберега. По пабереге побегают Прибегут домой, опеть лягут. Кормят их там уж чем там. Накормят А потом Анишья-то, мяшо же оне убивали тоже. Но, и как-то мяшо плохо осталось, она его вымыла, наобрезала, да взяла и вылила имям эти ополоски-то с мяшем. Оне, дехка, его нажрались когда, мяша-то, а потом - телята-то по пабереге - то у нас ходят - они шпуштили-ся и увидели телят-то и давай парить телят-то, гонять их. Но оне увидали, но потом он их сразу кончил, убил. Если их мясом не накормишь, да дёржат да и пристрашивашь их, они, говорят, не трогают потом. А охраняют дом. А когда мясом накормила она их, они пошли потом» [1]. «Около домох мужик на цапочке мядвяжонка водил. По Киренску. Так вот по Мельничному, на цепочке водил. Как раз я тут ходила на лечение. И он тут подходил на цапочке. Ну, такой маленький, небольшой. А куда он его девал, не знаю. Не знаю как, вместо собаки ли... Там дерево стоит, взбирался. Пацаны-то глазели, стояли. А куда он его дел, куда, не знаю даже» [4]. «Христофоровски-то доржали медвежонка в избе. А он такой игручий был. Баба полы моет, он вымыт, а он одёжу возьмет да намочит. Полы вымыт хозяйка кода, он всё повытасковат да по полу буровит, таскат её, грезит. Да они чё? Зиму доржали в избе. Лето-то на улице. Ну, это давно было. Его в тепле-то тоже держать неважно. От его же запах какой будет, кто его. Он потом давай берлог копать, уже когда ложится. Зверь, а в ём сохранятся же материнско» [4]. «Мама у наш дяржали отъёмыша. Оне его на цапе дяржали. А куриц-то, говорит, жерно-то шипим, а он видит. Когда мы-то, говорит, уйдем, курицы-то едят жерно-то. Съедят. А он вожмёт жемлю, трусит Жемлю-то трусит Оне подбегают. Он их давит Оне жа умны. Быстро понимают Но потом, говорит, мяша хватил, жве-реть нацал» [4].
Рассказы о содержании медвежат в домашних условиях имеют сравнительно большой ареал. Они зафиксированы на Дальнем Востоке, на Камчатке: в русских селениях Амурской области: Албазино, Джалинда Сковородинского района, Белоярово Мазановского района, Гуран, Заган Свободненского района, Орловка, Перемыкино Константиновского района, Раздольное Шимановского района, Черняево Магдачинского района и т.д.; в селениях Хабаровского края: Аргунское, Марусино района им. Лазо, Башурово, Марьино, Пашково Облученского района, Венюково, Кедрово Вяземского района, Дежнево, Квашни-но Ленинского района, Полевое, Пузино Октябрьского района и т.д.; в русских селениях Камчатки: Елизово, Ключи, Камаки, Малки, Верхне-Камчатск, Верхне-Хайрюзово, Долиновка, Голы-гино, Средне-Камчатск, Усть-Камчатск, Сопочное, Соболево, Привольное, Николаевка, Пымта и т. д. [4; 2; 5].
Аналогичный обычай обнаруживает параллели в других этнокультурных традициях. По данным Е.А. Алексеенко, у кетов в прошлом существовал «обычай выращивания медвежат. Случаи приручения и вскармливания их были довольно часты. Убив медведицу, детенышей брали себе. Обычно содержали медвежонка в бездетной семье. Современные кеты объясняют это тем, что медвежонка надо любить и заботиться о нем, как о своих детях. Медвежонка звали «дочкой» или «сыном» - «ыськит» и действительно очень заботились о нем. Жил он вместе с хозяевами в чуме, ему устраивали, как человеку, постель, кормили тем же, что ели сами. Медвежонок становится общим любимцем; с ним разговаривали, водили «в гости» в соседние чумы, где он всегда получал угощение. Медвежонку надевали серьги и ошейник - ожерелье, то и другое обязательно из красной меди. Ошейник ежегодно меняли, надевая по мере роста медвежонка более широкий. В некоторых случаях на лапы надевали же браслеты» [6, с. 92-93].
Известны отдельные случаи, когда домашнего медведя брали в тайгу на охоту в качестве манка — манного животного. «Он рявёт, и на рёв идёт дикий медведь, манит дикого. Подой-
дёт, он его добудет» (Оськино Катангск. Ирк.). Об этом пишет Л.Э. Элиасов. «Обрученный медведь харчи по тайге возит и к себе других медведей приманивает» (гор. Шилка Шилкинского р-на Читинской обл.) [2, с. 255]. Добавим, такой медведь часто служил помощником охотникам для транспортировки продуктов в тайгу (там же). Об этом же сообщает Е.А. Алексеенко. Подросшего ручного медведя обычно брали с собой на охотничий сезон в тайгу. «Считалось, что он предупреждает о появлении поблизости дикого медведя. Подкаменнотунгусские кеты рассказывали, что, чувствуя приближение дикого медведя к кочующему в тайге охотнику или к его чуму, ручной медведь берет лапами тиски, сует их в огонь и горящие высоко поднимает, встав на задние лапы. Этим, как объясняла кетка О.В. Тыганова ... он как бы говорит хозяину: «Я буду драться, а ты свети лучше, чтобы не перепутать, в кого стрелять» [6, с. 93].
Домашнего медведя обычно держали до двух лет. «Которы год держали, которы два. А потом хичник есть хичник, может, задавить». Одних медвежат обручали, других выпускали на волю, третьих «решали», т.е. убивали [4]. То же отмечено у кетов: медвежонка держали «лет до трех, затем отпускали в тайгу, не снимая с него украшений. Соседей предупреждали, что отпускают сына или дочь, чтобы не охотились на него. Рассказывают, что иногда ручные медведи на время возвращались к хозяевам; те их охотно принимали, если надо - лечили. Кеты никогда не убивали выращенного медведя» [6, с. 93].
Существенной чертой русских устных народных рассказов о домашних медвежатах является то, что в них отражены две традиции изображения домашних медвежат: это традиция изображения одичания домашнего животного и традиция его очеловечивания. Мотив одичания медвежат разрабатывается как превращение «домашнего медвежонка в дикого».
Приленье. «Медвежат когда добывают? Ну, бывает, по насту. Медвежонок вырос. Давай там червить-то. Ну, года два было. Уже озверел, всё. Он собак давай гонять. Где гуляют, гулянка какая, он в окно и в дверь залезет. Распихат, со стола всё соберёт! Он начал буянить просто. Водку жрал как собака! Бражку эту учэет, что где-то бражка стоит, он за ней залезет в дом! Вот. Есть у нас Сафонов Илья Иванович, вот, в Карбме Сафонов Илья Иванович. Насчёт этого медвежонка спроси. Он таяканский сам, в Таякбне этот медвежонок был. Мне вот эти рассказывали старики. Он хорошо знает, как это было. Как они его привезли, как воспитывали. Как они с ним боролись сначала, влегутку играли. А потом как он давай им чудеса творить! Ну, легутка это как не серьёзно, не на полном серьёзе. Влегутку - не во всю силу боролись. Потом его сплавили на плотах куда-то в Киренск, а там не знаю, куда девался. На плот посадили, сплавили» (Карам Казачинско-Ленск. Ирк.).
Очеловечивание медведя реализуется в следующих устойчивых мотивах.
1. Мотив выкармливания медвежат женщиной.
Забайкалье (Читинская область). «Он жил у их долго жил, она к грудям его прикладывали, но он жа маленький! Кого?» (Ломы Сретенск. Читинск.). Приольхонье. «У нас Митрий Арсё-ныч Вокин добыл медведицу в берлоге, у ей было два медвежо-ночка, и оне привезли домой. Настасья как раз родила. У ей чё?! Часты тоже ребятишки, она говорит:
— Но-ка я дам, — говорит, — грудь. Сосёт — нет?
Так он, говорит, уцапиуся, дак оне его едва выперстали. Эту грудь, думали, съест. Она всё говорела, Настасья-то:
— Я ему дала, — говорит, — он уцапиуся прямо, — гыт, — насосаться не может.
Едва выперстали. Она потом не давала ему. Этим нокот-кам-то, гыт, вцапиуся (...).
И вот ростили, вырастили. Но он такой же, как человек. Бяжит по дяремне! Как токо бяжит, мы скоре уж прячемся. Прямо по улице бегал (...). А Марея работала в магазине, Вокина. Как магазин открытый, он прибяжит и давай ашаульничать, все яшшики, конфеты переберёт. А потом стали его садить на цеп. Посадили на цеп (...). Настасья придёт, курицам бросат:
— Кути-кути-кути!
А он тоже нагрябёт земли, тоже так же веет. Курицы прибя-гут, он — хапэ их! Она [Настасья. — Г. В. А.-М.] гыт:
— Ты у меня всех куриц «покормил».
Это было в Куртуне. Дмитрий Арсёныч... Вокин, жена его Настасья Егоровна (. ).
Ашаульничал. Один раз пришёл к баушке Журавлихе, залез в чулан. Но и пока все булочки там не съел, от её не вылез. Она рявела-рявела, бедна. А она браво стряпала тарочки. Ой-ё-ёй! Всё съел. Дак она плакала ажно, говорит:
— Не могу, — гыт, — боюся. Дверь-то открыть, — гыт, — боюся.
Съел и потом токо ушёл. Марея говорит:
— В магазин залез один, — гыт, — раз, сколь, — гыт, — конфет съел, дал, — гыт, — недостачу. Я, — гыт, — потом стала бояться, закрывать (. ).
Где-то полгода было ему. И он бегал за Настасьей. А ноче-вал-то он у неё в анбаре, его место было там. И он знал своё место. Придёт и лапам открывает. И дом не перепутат. Придёт к ей, а Митрий Аксёныч, матушка моя, манит:
— Миша, Миша! Куда сходил?
А потом уж стали бояться этого Мишу, стали на цапе держать его, а он злился (Куреть Ольхонс. Ирк.).
Случаи выкармливания медвежат женщиной засвидетельствованы у русских других регионов страны. Как сообщает М.Е. Шереметова, в Калужской губернии бывало, «что медвежонка, рожденного в неволе, женщина кормила грудью» [7, с. 62]. Аналогичный обычай отмечен у некоторых народов Евразии, в частности, у айнов [11, с. 95]. То же самое зарегистрировано у нивхов. По сообщению Е.А. Крейновича, если у нивхов убивали медведицу, у которой были медвежата-сосунки, то сосунков отдавали матери близнецов, чтобы она их выкормила своей грудью. «На Сахалине, пишет ученый, мне рассказывали, что в этом случае в жилище выделяли место, которое завешивали длинными древесными стружками и загораживали ветвями ели, чтобы никто не видел, как мать близнецов кормит медвежат. Ее постель покрывали ветками ели и древесными стружками. Мне рассказывали также, что в селении Куль на материке одна женщина родила двойню, а когда они умерли, ее муж убил медведицу, у которой было двое сосунков. Он передал их своей жене, и она выкормила их грудью» [8, с. 101]. После этого ему на охоте всегда сопутствовала удача. «Когда он уходил в тайгу на промысел, то всегда брал с собой свою жену и будто бы поэтому он больше других нивхов убивал медведей» (там же, с. 101-102).
У айнов, по данным Б. Пилсудского, также «малых медвежат кормят грудью женщины. Случается это крайне редко и лишь тогда, когда медвежонок взят совсем детенышем. Тогда он так мал, что его приносили домой, вложив в рукавицу. Кормилицей избирают пожилую женщину, которая не кормит детей и не надеется иметь их, но у которой еще имеется в груди молоко. До 6 месяцев продолжается кормление медвежонка грудью. За все это время женщина не прикасается к женским работам: она не варит, не режет ножом еды, не шьет»1 [9, с. 83-84].
2. Мотив человеческого отношения к зверю (иногда сопоставимого с отношением человека к ребенку). Ряд повествований описывают случаи, когда медвежата (как дети) спали в одной постели с человеком.
Нижняя Тунгуска. «... Крёстный, там каки-то огоньки, в бер-логе-то. Он мне:
— Лезь.
Говорю, крёстный там, говорю, каки-то огоньки. В берлоге-то. Он мне первым-то заставил. Говорит:
— Лезь-ка, грит, в берлогу-то.
Я и полез. Потом, говорит, тут огоньки. Двоих родила. Вот дня, наверно, три или четыре так прошло, как она родила их. Медведиха-то. Они в феврале рожаются. И он меня как поймат за ногу, как вытянет. Выташшил, выбросил, но я и собаке-то сразу его. Один-то туда - поймал, а второго-то не успел; поймали его. Вот я его кормил этого медвежонка-то. До-о-ома. Уташшил прямо его, так ташшил. И так спал он у меня. Возьмёт уши-то, сосё-ё-от: сосать-то охота. Спал в одной кровати. Со мной прямо, со мной спал. Все. Он вырос вот. Вот такой стал! Выкормил его. Потом весной-то стали олени телиться. Молоко. Выкормил его. И так он ко мне привык, этот медвежонок. Он загривистый был. Ну, это тут такое кольцо белое. Говорят, что он злой, ну, злее таких-то бурых-то. Я вот убегу, спрячусь где, он найдёт. А я вот так делал, всё. У нас вот эта Тунгуска, на той стороне жили. В лодку сяду, а он дома сидит. В лодку сяду, переплыву, на той стороне спрятаюсь, в кусты где-нибудь залезу. Переплывёт,
1 В отдельных местностях Восточной Сибири бытуют рассказы, повествующие о случаях выкармливания медвежат коровой, молоко которой они высасывали из вымени. «Она привыкла, корова-то, а ён дойку возьмёт ртишкой, чмока-ат. Ой, как ребёнок. Потом его обручили» (Нэпа Катангск. Ирк.). «Ростили медвежат в доме-то. Домашних. Маленький-то он чудной, медвяжонок. Дак играть ему надо, он как ребёнок же, маленький же. Ему играть надо, он и лезет к ему и играт. Ну, он увёз, сдал он его. Кто увозил-то его? Однако не здешний был. Но только они здесь жили. Урчит, жалобно так урчит» (Нэпа Катангск. Ирк.).
найдёт. Найдёт меня всё равно. А вот никого нет, а токо меня. Вот так он привыкат к человеку, медведь. Вот это мне приходилось такое дело. Потом лето, жили все там, он всё на цапе у нас, держали-то. Он свиней не любил. Ой-ё-о-ой! Вот из-за этого и на цапе держали. Но и потом, а тут вот Гавриловски у нас жили. Счас никого их нету, одна Настасья жива. Но и у их свиньи были. Оне как-то прибежали к нам по деревне-то. А он сорвался с цепи-то и давай их тут колохматить, поросят-то. Двоих задавил. А отец выскочил, винтонку взял, пристрелил его. Ой, это я скоко плакал из-за его. Ну, дак а чё же. Жалко же было» (Николай Иннокентьевич Уткин, 1922 г.р.; Верхне-Калинино Ка-тангск. Ирк.).
3. Мотив совместного воспитания медвежат и детей.
Приленье. «У Василия Ивановича Тетерина медвежонок. В деревни у них жил долго медвежонок маленький. Он чё-то у них пропал. Он долго жил. Где-то они весной его поймали, стало быть, по насту ешшо. А пропал где-то осенью. Долго жил. Да чего не смешно. Катька приходит:
- Баба, деда Вася ушёл гулять с медведем!
А у них Капа лежала в больнице, в позапрошлый год это, она. Надо идти закрывать, раз дед ушёл, загулял, надо идти в огороде закрывать. Он пробегат, и всё в огороде замёрзнет. Садили-садили мы с нём тама-ка. Вот он всю дорогу спал впокатушку с ребятам» (Ермаки Казачинско-Ленск. Ирк.).
Похожие верования отмечены в материалах М.Е. Шереме-товой, зафиксированных у русских Калужской губернии. «Берут медведей маленькими, воспитывают вместе со своими детьми, кормят молоком... Ручных медведей кормят печеным хлебом, разными овощами, вареным картофелем» [7, с. 62].
Показательны и некоторые характерные стереотипы изображения таких медвежат: у животных не пасть, а рот, ртишка, не рёв, а плач, не когти, а пальцы, не лапы, а руки, ноги, а сам медвежонок - не зверь, а ребенок.
Нижняя Тунгуска. «Медвежата, они ж как дети. Раньше были экспедиции, буровые площадки делали, ну и напали на берлогу там, когда чистили. Медведица выскочила, а у неё, она же зимой щенится, у ей два медвежонка. Одного, короче, увезли, в Оськину увезли, одного сюда привезли. Ну, закарал. Закарал всех. Бегат, бегат. А лето же. Тепло. Он бежит, раз! - за бочку. Раз! - в бочке покупается. Упадёт, поваляется. Ну, тут сосед жил, через забор, а ему же играть. Он как ребёнок же, играть ему надо. Смотрит: кобель лежит. Он крадётся к нему. Через забор как прыгнет, как кобелю-то. Устин говорит:
- Это откуда у старика такая прыть взялась? Такой забор! Как маханёт!
И неделю, я, говорит, не видел собаку-то. Ну а потом мы его увезли в Иркутск, сдали. Сгущёнку всё выпивал. Как конверт, сплющит банку эту, всю высосет. А в Оськину мужики взяли да продали его. Он, бывало, как зачнёт по столу, по лавке носится. Ой, не дай Бог! Оне шибко интересны, а маленькие-то и вовсе. Ну, дети и дети» (Нэпа Катангск. Ирк.).
Многие устные рассказы воспроизводят способность медведя к человеческим эмоциональным проявлениям: переживаниям, страданиям, состраданию, на способности плакать, подробно описываются человеческие чувства зверя.
Забайкалье (Читинская область). «Матку-то убили. А медвежонок-то, бедный, как упал ей на грудь и давай плакать. Ой, как ребёнок, рявёт. Убиватся по мамке» (Горбица Сретенск. Чи-тинск.). Нижняя Тунгуска. «У нас брат-то, Яков-то, убил и медвежицу. Пошли на охоту и недалёко там медвежица была. И оне её убили. И когда, говорит, убили её, а медвежата-то, два медвежонка было, говорит, оне, говорят, лягли ей на грудь, прямо лягли, как ребята, завыли, говорит, как вот ребята да ребята, что вот её убили, ага! А вот ведь когда медвежицу-то убили, они, говорит, оба на неё так упали, да как ребята воют. Как ребятишки» (Елена Иннокентьевна Юрьева, 1915 г.р.: Курья Катангск. Ирк; ЛА). «В капкан полезет, дак как ребёнок, плачет, как ребёнок. Из дома-то его освободил и больше с того времени не стал ставить капканы. Ой! Петли-то вот эти. Чё?! Школьники, в шко-ле-то учились. На охоту бегали. Рядом же. Ну, говорит, мама, он плачет, как маленький ребёнок» (Ербогачен Катангск. Ирк.).
іеіеіе
В некоторых местностях Восточной Сибири - «приречных»
- медвежат специально «держали для плавания их на барже» (карбазах/паузках) в развлекательных целях. Известно, что их «плавили» по некоторым сибирским рекам: Ангаре, Лене, по Байкалу на пароходах, баржах, паузках с определенной целью:
развлечь народ. По словам приленских информантов, медвежат старались «брать в дальние рейсы: от Киренска, Усть-Кута до Якутска» и дальше - «коротать время». Медведей часто «на-рочи (специально) продавали на баржи народ веселить» (Ломы Сретенск. Читинск.). Приленье. «На барже пляшет Бросишь: Машка, возьми шапку». Она - хлоп! - поймат» (Кривая Лука Киренск. Ирк.; ЛА). «Путь долгий. Оне скучать не давали. Народ забавляли» (Марково Усть-Кутск. Ирк.; лА). «Я раз вот в Якутск-то ехала, забыла, какой пароход был. В Якутск я поехала, и там два медвежонка везли. Ну, небольши медвежонки, а их так на цепе: тут один ведёт, другой ведёт на цепочке. На палубу вывели, ну, тоже же едут, шопчутся:
- Куда вот это медведей везут? Дальше на север, вроде, в Якутию?
- А это, - говорит, - пароходские сами, вот там капитан, он наш, чечуйский, или вот эти, кто плавают, это вот они где-то взяли и, видать, ну, значит, где-то они стояли и поймали, наверно, этих медведей» (Чечуйск Киренск. Ирк.). «Дорога дальня, до Якутского-то, плывёшь, медвежата веселили. Ну и он так у него потом и жил в Чечуйске» (Анна Ивановна Агафонова (1922 г.р.), Чечуйск Киренск. Ирк.).
Таким образом, судя по устным рассказам, обычай домашнего содержания и выращивания медвежат бытовал во многих местах Сибири, притом до недавнего времени.
іеіеіе
По данным экспедиционных материалов, русские в Сибири держали медвежат в домашних условиях тремя способами: на воле, «без привязи», на цепи и в клетке.
1. Содержание медведя на воле, «без привязи». В этом случае медвежата находились «на воле», без особого надзора: бегали по дому / ограде / огороду / улице.
«А вот держала вот Любина бабушка. Акулина Александровна. Ну, небольшой-то жил. Ой! Так чё он вытворял-то, вылазил из окошка, когда бегал по деревне. Небольшой такой, с собаку, может. А чё он? Ну, бегали шпана за ним, наверно, ловили его. Ну, он не каверзил, ничё такого-то, ничё было страшного-то сильно. А бегали ребятишки-то. Мы же, наверное, и бегали за ним. Он без привязи ходил. К магазину подбежит, встанет, конфеты и пряники у магазина выпрашивал. Ну, в магазин вот запускал, а из магазина нет, пока не дадут конхетки кто, пряник ли. Этот медвежонок. Забауный был. Мужики к ему собак водили, узнавали, медвежатны, нет ли» [4].
Такой способ содержания, как поясняют рассказчики, обычно применялся к медвежатам, которые отличались спокойным нравом, «игручим, но меру знающим», в которых были уверены и убеждены, что они не принесут беды.
2. Содержание медведя на цепи.
«Он жил долго с год ли, Но папка его на цеп посадил. А то бы он здесь все кончал бы» [1]. «На цепь «садили», по словам информантов, тех медвежат, которые отличались крайней неуравновешенностью характера, грубым и диким нравом, непредсказуемостью, или тех, кто зарекомендовал себя с плохой стороны: дрался, рушил гряды, цветники, бил и поедал куриц и т. д. «У Жданова Михаила, у них был медвежонок. Он был лесником, был у них медвежонок, он его где-то в лесу поймал, то ли его в сенокос поймали, то ли весной, однако, как-то... И он наповадился и давай в магазин ходить, а потом придет и поест, покормит. Ладно. А он уж сам стал заходить и эти коробки шлепать. Коробку шлепнет, конфеты разобьёт, в коробку и берет. Но куда с им? А выгонять зачни, он ворчит. Но оне стали его на цепе держать. На цепе, видно, держали, баушка у них выйдет, курицам бросит, а он стал потом куриц потом манить. Возьмет горсть в лапу земли и курицам сыпет, курицы подбегают, он - хлоп! -курицу ладошкой убьет. И растеребит вот. Оне ему потом не рады стали, увезли в город и в музей сдали» [4].
3. Содержание медведя в клетке.
Приленье. «Вот видишь эта клетка, тятя его сделал, она больша, вот этот Мишка-то и жил здесь. А потом задушился» [4]. Как отмечается в рассказах, изоляция в клетке, как правило, распространялась на тех медвежат, которые отличались агрессивным характером: нападали на человека, на домашних животных. Иногда у самых агрессивных медведей подпиливали клыки, но «на волю» все же боялись отпускать. Особенно это касалось тех медвежат, которые попробовали мясо. Считается, что стоит медведю попробовать мясо, как он становился агрессивным. «Ему не надо мясо давать, Вот как тока он мясо попробовал, все, он будет все жрать. И человека может... » [1].
«Вот Василий Перевалов, в Бутырино живёт. С сорокового он года. И медвежонок жил у его. Вот вырастили побольше, потом осенью сыро мясо хватанул и начал пакостить. А им же нельзя давать сыро мясо. Оне же дичают. И за людям начал кидаться. Но хватил, чё, маленько, от собак маленько и все. За людям потом начал и за курицам. А потом чё? До осени начал берлог рыть под амбаром. Клетку ему сделали таку. Медвежью. Ну, его зиму-то не будешь держать его в клетке. Ему берлог надо. Куда? Дикий сделатся. Ему в лес надо было же все равно осенью идти» [1].
Думается, содержание домашнего медведя, сохранившееся у русских Сибири, представляет собой рудиментарную форму медвежьего культа, обусловленного архаической культурой, в основе которого лежит почитание медведя как тотемного животного, позднее принявшего форму развлечения, потешных игрищ, народного представления. Содержание медведя в клетке была издавна известна славянам. Одно из ранних письменных свидетельств его существования, по разысканиям Н. Н. Воронина, освещено в «Сказании о построении города Ярославля», в котором отражены события 1024 и 1701 годов, связанные с обращением язычников в христианскую веру [10, с. 25-89]. Приезд князя Ярослава Владимировича к язычникам, как повествуется в легенде, был встречен выпущенным из клети медведем и псами: князь убивает зверя [10, с. 36]. «Против кня-
зя... был выпущен медведь, содержащийся в клети» [10, с. 44]. «лютый зверь» - медведь - содержался в «клети», откуда был выпущен навстречу Ярославу» [10, с. 73].
Славянский обычай содержания медведя в клети сопоставим с некоторыми структурными элементами медвежьего праздника, известного некоторым народам Евразии, особенно айнам, у которых, как известно, он отличается наибольшим развитием и завершенностью, и в первую очередь, с обычаем выращивания в неволе зверя, который отмечен комплексом ритуальных действий. «Выращивание пойманного в лесу медвежонка в клетке составляет характерную особенность айнского медвежьего праздника. Те же обычаи имелись у ближайших соседей айнов: у ороков, ульчей и орочей [11, с. 94]. Айнское сооружение, как справедливо замечает Н.Н. Воронин, вполне соответствует русской «клети» [10, с. 73]. Медведя, предназначавшегося для медвежьего праздника, содержался и откармливался в клетке [12, с. 372]. У айнов, например, как сообщает Б. Пилсудский, это «бревенчатая клетка, сложенная в виде неплотного сруба, крыша которого придавлена тяжелыми брусками дерева» [9, с. 82].
Таким образом, рассказы о медведе, записанные нами в Сибири, позволяют расширить и углубить наши представления о русском медвежьем фольклоре, и дают уникальную возможность для реконструкции общеславянской архаической культуры, связанной с культом медведя.
Библиографический список
1. ФА ИГПУ - Фольклорный архив Иркутского государственного педагогического университета.
2. Элиасов, Л.Е. Словарь русских говоров Забайкалья. - М., 1980.
3. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский и лексический фонд / под ред. академика О.Н. Трубачева. - М., 1992. - Вып. 19.
4. Личный архив автора.
5. ЛАШ - Личный архив Е.И. Шастиной.
6. Алексеенко, Е.А. Культ медведя у кетов // Советская этнография. - 1960.
7. Шереметева. М.Е. Вожаки медведей в Калуге // «Сборник Калужского государственного музея». - Калуга, 1930. - Вып. 1.
8. Крейнович, Е.А. Медвежий праздник у кетов // Кетский сборник. Мифология, этнография, тексты.- М., 1969.
9. Пилсудский, Б. На медвежьем празднике айнов // Живая старина. - 1915. - Т. 23. - № 1-2.
10. Воронин, Н.Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI веке // Краеведческие зап. Госуд. Ярославо-Ростовского ист.-арх. и худож. музея-заповедника. - Ярославль, 1960. - Вып. 4.
11. Васильев, Б.А. Медвежий праздник // СЭ. - 1948. - № 4.
12. Харузин, Н. «Медвежья присяга» и тотемические основы культа медведя у остяков и вогулов // Этнографическое обозрение. - 1898. - Кн. 38-39. -
№ 4.
Bibliography
1. FA IGPU - Foljklornihyj arkhiv Irkutskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta.
2. Ehliasov, L.E. Slovarj russkikh govorov Zabayjkaljya. - M., 1980.
3. Ehtimologicheskiyj slovarj slavyanskikh yazihkov. Praslavyanskiyj i leksicheskiyj fond / pod red. akademika O.N. Trubacheva. - M., 1992. - Vihp. 19.
4. Lichnihyj arkhiv avtora.
5. LASh - Lichnihyj arkhiv E.I. Shastinoyj.
6. Alekseenko, E.A. Kuljt medvedya u ketov // Sovetskaya ehtnografiya. - 1960.
7. Sheremeteva. M.E. Vozhaki medvedeyj v Kaluge // «Sbornik Kaluzhskogo gosudarstvennogo muzeya». - Kaluga, 1930. - Vihp. 1.
8. Kreyjnovich, E.A. Medvezhiyj prazdnik u ketov // Ketskiyj sbornik. Mifologiya, ehtnografiya, tekstih.- M., 1969.
9. Pilsudskiyj, B. Na medvezhjem prazdnike ayjnov // Zhivaya starina. - 1915. - T. 23. - № 1-2.
10. Voronin, N.N. Medvezhiyj kuljt v Verkhnem Povolzhje v XI veke // Kraevedcheskie zap. Gosud. Yaroslavo-Rostovskogo ist.-arkh. i khudozh. muzeya-zapovednika. - Yaroslavlj, 1960. - Vihp. 4.
11. Vasiljev, B.A. Medvezhiyj prazdnik // SEh. - 1948. - № 4.
12. Kharuzin, N. «Medvezhjya prisyaga» i totemicheskie osnovih kuljta medvedya u ostyakov i vogulov // Ehtnograficheskoe obozrenie. - 1898. - Kn. 38-39. - № 4.
Статья поступила в редакцию 30.09.11
УДК 4р (с18)
Afanasyeva-Medvedeva G.V. HUNTING FOR THE BEAR IN SIBERIA. STRUCTURE AND SEMANTICS OF RITUAL (On materials of national prose 1980-2011). The given publication is devoted hunting for a bear, stories about which have been written down from the Russian old residents living in territory of Irkutsk, Chita areas, Krasnoyarsk region, Republics of Buryatiya, Sakha (Yakutia). Materials of given article can be used as bases for reconstruction of a slavic bear cult.
Key words: traditional verbal culture folklore hunting the bear cult ethnography Russian old residents of Siberia.
Г.В. Медведева, канд. филол. нау., доц. каф. литературы Иркутского государственного педагогического университета, зав. научно-исследовательской лабораторией по изучению традиционной народной культуры Сибири, E-mail: [email protected]
ОХОТА НА МЕДВЕДЯ В СИБИРИ. СТРУКТУРА И СЕМАНТИКА РИТУАЛА (ПО МАТЕРИАЛАМ НАРОДНОЙ ПРОЗЫ 1980-2011 ТТ.)
Данная публикация посвящена охоте на медведя, рассказы о которой были записаны от русских старожилов, проживающих на территории Иркутской, Читинской областей, Красноярского края, Республик Бурятии, Саха (Якутия). Материалы данной статьи могут быть использованы в качестве основ для реконструкции славянского медвежьего культа.
Ключевые слова: традиционная вербальная культура, фольклор, охота, медвежий культ, этнография, русские старожилы Сибири.
