CC BY
109
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2012. № 1. С. 112-115.
УДК 902
И.В. Рудковский
НАКОСНИК ИЗ ЕЛОВСКОГО II МОГИЛЬНИКА И НЕКОТОРЫЕ СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ БРОНЗОВОГО ВЕКА ЗАУРАЛЬСКИХ СТЕПЕЙ
На основе некоторых материалов из погребений ЕК II предлагается ряд гипотез по актуальным темам эпохи бронзы евразийских степей. Реконструируется накосное украшение из ЕК II, даётся картография особого рода бронзовых наконечников стрел и прослеживается их связь с бегазы-дандыбаевской керамикой. Кроме этого, высказывается особое мнение о так называемой андроновской части ЕК II.
Ключевые слова: ЕК II, накосник, бронзовые наконечники, бегазы-дандыбаевская керамика, андроновский компонент, картография, хронология.
Публикации материалов уникального Еловского II могильника (ЕК II) из Томского Приобья еще долго будут источником самых разнонаправленных исследований и полемик. Не будет исключением и вторая часть исследований В.И. Матющенко по Еловскому археологическому комплексу [1], в котором представлены все доирменские материалы ЕК II. Проблематика, в рамках которой выстраивалась предлагаемая статья, отчасти не нова, отчасти реактивна на качество публикации некоторых находок и отчасти спонтанна, поскольку спровоцирована решением предыдущей проблемы. Последовательно изложить суть этих проблем в виде преамбулы к статье не представляется возможным, и причина этому станет понятной в дальнейшем. Проблемы эти будут решаться (или полемизироваться) в определённом порядке. Первая из них, послужившая «детонатором» появления проблем иного рода, связана с публикацией в последней книге В.И. Матющенко некоторых находок из могилы № 288 ЕК II [1, рис. 352, 353].
Среди инвентаря могилы № 288 значится накосник в виде кожаной ленты с нашитыми на нее четырнадцатью восьмёркообразными бляшками. Он представлен отдельно [1, рис. 353, 1] и обозначен на плане могилы [1, рис. 352,1]. Однако конфигурации накосника на рисунках совпадают только частично. На плане могилы, помимо упомянутой кожаной ленты с нашивками, просматриваются и другие детали накосника, но их либо нет на отдельных прорисовках, либо они никак с накосником не увязаны. Разрешить эту проблему помогла удача двадцатилетней давности. В 1990 г. автору настоящей статьи выпал случай работать с коллекциями ЕК II. К тому времени я участвовал в реконструкции андроновских накосных украшений по просьбе Г.Б. Здановича и Э.Р. Усмановой, и поэтому еловский накосник вызвал у меня естественный интерес, результатом которого стала прорисовка интереснейшего артефакта из ЕК II с подробным масштабированием большей части деталей. В дальнейшем этот рисунок был не востребован и сохранился, в общем-то, случайно. Когда же в 2004 г. была издана часть с материалами ЕК II, несоответствие давно прорисованной вещи и ее последней «редакции» продиктовало необходимость вернуть в научный оборот облик накосника из могилы № 288 (см. рис.), более соответствующий реальному прототипу.
В целом длина накосника из могилы № 288 - 35 см. Основой накос-ного украшения послужила кожаная лента шириной 3 (или несколько больше с учётом усадки материала) и длиной около 33 см (см. рис., 1). К вершине ленты была прикреплена круглая выпуклая бляха из бронзы
© И.В. Рудковский, 2012
Бронзовый накосник из пистонных бляшек, нашитых на кожу
диаметром около трёх сантиметров. Здесь возможна небольшая ошибка, так как масштаб этой детали не ясен ни на давней прорисовке, ни на таблице в книге [1, рис. 353, 4]. Крепление производилось прокалыванием ленты шпеньком бляхи с последующим его загибом. Ниже, в вертикальный ряд, пришито четырнадцать восьмёркообразных бронзовых блях. Длина этого ряда около двадцати трёх сантиметров. Ширина блях чуть меньше трёх, а диаметры полусфер около полутора сантиметров. Нижняя часть кожаной основы разрезана на несколько коротких ленточек, к которым прикреплялись бронзовые наконечники стрел (мной зарисованы три, но на плане могилы просматриваются четыре).
Способ крепления наконечников заключался в следующем: во втулку вдевалась кожаная ленточка, а затем туда же
вгонялся костяной (или роговой) клинышек (см. рис., 2). Шумящие подвески такого рода можно считать оригинальным изыском, учитывая, что в кругу андро-новских и андроноидных культур для этого в основном использовались специальные «ножевидные» пластины, которые найдены в большом количестве и на ЕК II [1, рис. 417, 4-11]. К сожалению, эти наконечники-подвески в рассматриваемой публикации отсутствуют и среди находок из могилы № 288, и среди прочих материалов могильника (вероятно, утеряны). Два обломка наконечников подобного типа присутствуют только (судя по иллюстрациям) среди находок из могил № 303 [1, рис. 269, 6] и № 284 [1, рис. 348, 8].
Сложно сказать, сколько подобных изделий было изначально на ЕК II. Определённо можно утверждать, что детали похожих накосников зафиксированы в могилах № 251 [1, рис. 331, 332] и № 338 [1, рис. 387]. С большой долей вероятности можно предполагать наличие таких же изделий в могилах № 48, 258, 308 и 322 (примечательно, что они везде сопутствуют исключительно девочкам до 8 лет, судя по описаниям могил). Особого рода накосник в виде сдвоенных снизок пас-товых бус, скреплённых бронзовыми скрепками, найден в могиле № 230 [1, рис. 418, 16]. В задачу статьи не входят типологические, функциональные и статусные определения накосных украшений из ЕК II и других памятников эпохи бронзы. Эти исследования достаточно компетентно проведены моими коллегами [2; 3].
Реконструкция накосника из могилы № 288 ЕК II достаточно неожиданно способствовала появлению другой проблемы. Она оказалась напрямую связана с наконечниками стрел, использованных в этом накоснике как оригинальные шумящие подвески. Они представляют собой довольно редкий и интересный тип. Это небольшие (до 3 см в длину) втульчатые двухлопастные наконечники очень тонкого литья. Втулка не выступающая, лопасти тонкие, едва намеченные. Характерны также следующие признаки: притуплённое, даже скорее скруглённое, остриё или сквозная втулка, что не предполагает острия вообще. Такие наконечники, если судить по публикациям, нигде более по Томскому и Верхнему Приобью до недавнего времени не встречались. До сих пор их находили на памятниках значительно более отдалённых территорий.
Наиболее часто наконечники обозначенного типа встречались в Верхнем Прииртышье: это поселение Мало-Красноярка, рудник Асу-Булак, находки в Кал-
114
И. В. Рудковский
бинских горах [4, с. 123), дюны под Семипалатинском, могильник Измайловский [5, с. 159; 6 с. 74]. Второй район, заслуживающий внимания, - это Центральный Казахстан. По крайней мере, один наконечник аналогичного типа найден на поселении Мыржик [7, рис. 118, 7]. Особый статус занимает поселение Кент, на котором найдено (при деятельном участии автора этой статьи) не менее десятка наконечников. Некоторые из них были с литейным браком в виде недолива, что может указывать на их местное происхождение. Из Кента опубликованы только лучшие образцы [8, рис. 28, 8-10]. Третий район значительно восточнее - в Приара-лье. Здесь интересующие нас наконечники найдены на поселении Якке-Парсан [9, с. 158, рис. 78, 16, 17] и в могильнике Та-гискен (северный) [10, табл. 2, 7). В последние годы аналогичные наконечники зафиксированы и в степном Алтае [11, рис. 1, 6]. Пунктирный абрис местонахождений наконечников этого типа выглядит довольно интересно: протяжённость этой зоны по линии ЮЗЗ - СВВ около 2500 км, а ширина около 300 км. ЕК II, где найдены подобные наконечники, в этот ареал пока не вписывается. Но очерченная зона маркирует интереснейшую закономерность: здесь сосредоточены памятники поздней бронзы, содержащие так называемые бегазы-дандыбаевские древности, главным образом керамику («чистых» комплексов с подобной керамикой не зафиксировано).
Вообще, зауральские памятники поздней бронзы, содержащие валиковую керамику, в силу разных причин называли и называют по-разному [8, с. 59]: алек-сеевские, замараевские, замараево-бега-зинские, ильинские, саргаринские, дан-дыбаевские, бегазинские, бегазы-данды-баевские, алексеевско-саргаринские, тру-шниковские. В последнее время чаще отдаётся предпочтение названию «алексеев-ско-саргаринские». Я вполне согласен с последним определением, полагая, что в основе алексеевско-саргаринских комплексов господствует керамика валиково-го круга. Что же касается собственно бе-газы-дандыбаевской примеси, то, во-первых, таковой называют любую керамику, которая лепная и не относится к валиковой (в связи с этим какая-то приемлемая типология этой весьма пёстрой серии до сих пор не проведена). Во-вторых, а это уже интересно, почти вся эта странная керамика сосредоточена в очерченной зоне распространения заинтересовавших нас наконечников. Надо отметить отсутствие на сегодняшний день надёжной
корреляции между так называемой бега-зы-дандыбаевской керамикой и «родными» ей иными изделиями, в том числе из металла. Нельзя пока говорить наверняка, но очерченная нами зона Арал - Алтай, возможно, такую корреляцию предлагает, хотя бы по отношению к определённому типу наконечников стрел. В какой-то мере это подтверждает тот факт, что в ЕК II есть керамика, которую можно рассматривать как бегазы-дандыбаевский импорт (особенно круглодонные приземистые горшки с прямой и часто неорна-ментированной шейкой). Ничего похожего на алексеевско-саргаринскую керамику в могильнике не обнаружено. Вместе с тем, керамический импорт в ЕК II и наконечники с накосника из могилы № 288 составляют замечательную однокультурную пару, наблюдаемую от Аральского моря (северный Тагискен) до степного Алтая. Теперь мы знаем, что в это пространство вошли и алексеевско-саргаринские памятники Алтая, так как бегазы-данды-баевский импорт в ЕК II поступал, скорее всего, с верховьев Оби.
Существует проблема датировки обозначенного типа наконечников. Помимо того, что они безусловно относятся к позднебронзовому времени, нет уверенных абсолютных дат, в рамках которых эти наконечники можно было бы поместить. Самая верхняя дата этих наконечников (VIII в. до н. э.) определена по комплексам могильника Измайловский [5], поселения Якке-Парсан [6], некрополя Северный Тагискен
[10] и некоторым другим. Однако «слабость» верхних дат для археологических вещей в их принципиальной открытости (в конце концов, многие древности доживают и до наших дней и, будем надеяться, проживут еще дольше). По нижним датам расхождение достигает 400 лет: от XII [8, с. 60] до IX в. до н. э. [6, с. 161]. В этом контексте ценную информацию дают стратиграфические наблюдения на поселении Кент в Центральном Казахстане. Здесь очень чётко отбиваются три хронологических горизонта [8, с. 55-60]. Ранний, содержащий поздне-черкаскульские керамику и металл (XIII в. до н. э.), кентский с алексеевско-саргаринс-кими древностями (ХП-Х вв. до н. э.) и третий, донгальский, представляющий материалы финальной бронзы (IX в. до н. э.). Бегазы-дандыбаевская керамика и наконечники интересующего нас типа содержатся исключительно во втором, кентском, горизонте. Такие же наконечники (могилы № 284, 288 и 303) и такая же керамика в ЕК II отмечены только в еловской части.
Сопоставляя хронологические диапазоны еловской части ЕК II и кентского го-
ризонта поселения Кент вв. до н. э.
в обоих случаях), отмечаем их полное совпадение. Помимо этого, отмечу еще два примечательных факта.
В первый год раскопок на поселении Кент (1985 г.) в жилище № 2 были найдены фрагменты сосуда [8, рис. 25, 6], который явился почти полным аналогом еловским сосудам из ЕК II [1, рис. 385, 6 и 392, 2].
Раскопки в 2004 г. на том же поселении дали бесспорные свидетельства железоделательного производства в эпоху бронзы [12, с. 147-149]. Это позволяет говорить о сдвиге нижней границы начала раннего железного века в азиатских степях, по крайней мере, до IX в. до н. э. Такое открытие делает не таким уж случайным нахождение в еловской могиле № 339 ЕК II фрагмента железного предмета [1, рис. 388, 9].
Прежде чем подвести черту под наблюдениями, «спровоцированными» ре-
конструкцией достаточно рядовой, хотя и, бесспорно, интересной вещи, необходимо сказать несколько слов о культурной атри-бутации доеловского комплекса ЕК II. Речь идёт главным образом о той части некрополя, которую В. И. Матющенко интерпретировал как андроновскую. Сам автор раскопок ЕК II признавал условность деления некрополя на культурные и субкультурные группы в предложенном виде [1, с. 13] и допускал внутри памятника иные градации. Эти сомнения особенно обоснованы по так называемой андроновской части [1, с. 354-355]. В принципе, вопрос следует ставить о том, есть ли вообще на ЕК II андроновский компонент? Компонент, безусловно, есть, но в виде не цельных комплексов, а отдельных артефактов. Из керамики это сосуды из могилы № 6 «кургана» 52 [1, рис. 35], № 13 «кургана» 52 [1, рис. 42, 2], могилы № 2 [1, рис. 45, 2], могилы № 184 [1, рис. 184] и могилы № 307 [1, рис. 252, 2]. Из прочего инвентаря, безусловно, андроновского облика все серьги с раструбом, кинжал «срубного» типа из могилы № 8 «кургана» 52 [1, рис. 37], браслет из могилы № 47 [1, рис. 93, 1] и два наконечника стрел из могил № 90 и 196 [1, рис. 416, 27 и 28]. Но основная доля «андроновской» части могильника - это или вполне сформировавшаяся «еловка», или в разной степени похожести имитация андроновского стиля. В целом же эту часть ЕК II можно интерпретировать как комплекс начала формирования еловской культуры, и, следовательно, она может быть отнесена к периоду завершения трансформации культур андроновской общности. Это допущение делает более корректным хронокультурное сопоставление еловской части ЕК II и кентского горизонта поселения Кент.
Итак, каковы основные итоги приведённых наблюдений? Во-первых, осуществлена реконструкция накосного украшения из могилы № 288 ЕК II, что позволило ввести в научный оборот некоторые утерянные артефакты памятника. Во-вторых, произведено картографирование бронзовых наконечников стрел, фигурирующих, в частности, в накоснике из ЕК II. В-третих, предложена карта взаи-мовстречаемости этих наконечников и бегазы-дандыбаевской керамики, а это даёт основание предполагать эту пару артефактов однокультурными (вне валико-вого комплекса). И, в-четвёртых, предложена новая атрибутация «андроновского» комплекса ЕК II как постандроновского культурного мезоморфа.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Матющенко В. И. Еловский археологический комплекс. Часть вторая. Еловский II могильник. Доирменские комплексы. Омск, 2004. 468 с.
[2] Евдокимов В. В., Усманова Э. Р. Знаковый статус украшений в погребальном обряде (по материалам могильников андроновской культурно-исторической общности из Центрального Казахстана) // Археология волго-уральских степей. Челябинск, 1990. С. 66-76.
[3] Усманова Э. Р., Логвин В. Н. Женские накос-ные украшения Казахстана эпохи бронзы. Ли-саковск, 1998. 64 с.
[4] Арсланова Ф. Х. Археологические находки в Казахстане // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1983. С. 119-125.
[5] Ермолаева А. С. Измайловский погребальный комплекс переходного периода от бронзы к раннему железу из Восточно-Казахстанского Прииртышья // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1987. С. 154-163.
[6] Ермолаева А. С. Памятники переходного периода от эпохи бронзы к раннему железу // Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС. Алма-Ата, 1987. С. 64-94.
[7] Кадырбаев М. К., Курманкулов Ж. К. Культура древних скотоводов и металлургов Сары-Арки (по материалам Северной Бетпак-Далы). Алма-Ата, 1992. 247 с.
[8] Евдокимов В. В., Варфоломеев В. В. Эпоха бронзы Центрального и Северного Казахстана : учебное пособие. Караганда, 2002. 138 с.
[9] Итина М. А. История степных племён Южного Приаралья, II - начало I тысячелетия до н. э. М., 1977.
[10] Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. 494 с.
[11] Иванов Г. Е. Вооружение населения степного и лесостепного Алтая в эпоху поздней бронзы // Актуальные проблемы археологии, истории и культуры. Новосибирск, 2005. Т. 2. С. 44-58.
[12] Ломан В.Г., Варфоломеев В.В. Археологические раскопки поселения Кент // Отчёт об археологических исследованиях по государственной программе «Культурное наследие -2004». Алматы, 2005. С. 147-149.
