CC BY
85
СОЦИОЛОГИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 07.00.02
В.А. Аблизин
НАКАНУНЕ 1 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА. ФОРМУЛА ВОЙНЫ И МИРА
Комплекс советско-германских отношений 1939 - 1941 гг. сегодня больше, чем какой-либо другой сюжет мировой истории, привлекает к себе самое пристальное внимание. Историки продолжают дискутировать по поводу того, как два ранее непримиримых режима добились улучшения своих политических отношений, как так получилось, что два правительства сошлись на подписании пакта о ненападении, секретных протоколов к нему и, наконец, даже договора «О дружбе и границе». Истоки такого поворота следует искать в трехсторонних советско-англо-французских переговорах весны и лета 1939 г. О таких контактах уже написано немало работ, главным образом советских. Но, несмотря на проделанный исследователями труд, многие вопросы сегодня все еще остаются не до конца изученными, в частности все, что касается обсуждения советской формулы «косвенной агрессии». Представленная статья рассказывает о том, в чем заключалось ее содержание, какова ее роль в неудаче трехсторонних переговоров и, соответственно, в сближении советского правительства с германским рейхом.
Формула «косвенной агрессии», политика гарантий, немецкая агрессия, переговоры, сближение
V.A. Ablizin
ON THE EVE OF 1 SEPTEMBER, 1939. A FORMULA OF WAR AND PEACE
At present Soviet-German relations within the period 1939-1941 attract more serious attention than any other event in the world history. Historians continue to debate over how the two previously irreconcilable regimes managed to improve their political relations, agreed about signing the Non-Aggression Treat and the secret protocol to the Treaty, and finally the Treaty of Friendship and Border. The origin of the given turn in the relations is to be found in the tripartite Soviet-British-French negotiations in the spring and summer of 1939. Many research papers were devoted to the topic, particularly by the Soviet researchers. However, many issues remain uninvestigated, particularly the issues relating the so-called Soviet formula «indirect aggression». The given paper describes the meaning behind the formula, its role in the failure of the tripartite negotiations, and consequently, closer contacts between the Soviet government and the German Reich.
The formula of «indirect aggression», the policy guarantees the German aggression, negotiations, convergence
3 апреля 1939 г. Гитлер впервые всерьез заговорил о своем намерении разгромить Польшу в скоротечной кампании. 11 апреля он утвердил план польской операции (директиву «Weiss»). Европа вплотную приблизилась к началу Второй мировой войны. 13 апреля английское и французское правительства выступили с гарантиями польских и румынских границ. 14 апреля Англия запросила Москву, чем она сможет помочь Польше и Румынии. 16 апреля Франция предложила СССР обменяться письмами о взаимной поддержке в случае немецкой агрессии на основе двустороннего договора о взаимной помощи 1935 г. [1, с. 369-371]. Со своей стороны Москва внесла свое предложение об оформлении взаимопомощи, к которому могли бы присоединиться Финляндия, Польша, Эстония,
Латвия и Румыния [2, с. 225]. 8 мая английское правительство ответило, что «пока еще не созрело время для такого серьезного договора». Вместо этого оно предложило договор, в соответствии с которым Советский Союз был бы обязан прийти на помощь Англии и Франции в случае германского нападения на Польшу, Румынию или Бельгию, но при этом западные союзники не помогли бы СССР, если бы произошло нападение вермахта на балтийские республики [3, с. 123]. Правительство Н. Чемберлена настаивало на варианте соглашения, из которого следовало, что если союзники окажутся втянутыми в военные действия во исполнение принятых обязательств, советская сторона осуществит немедленную помощь «в случае выраженного желания в такой помощи, таким образом, и на таких условиях, как об этом будет достигнута договоренность» [4, с. 254].
Английский историк А. Тейлор назвал это предложение «концепцией крана»: «Советская помощь включалась и выключалась по воле английского кабинета министров, но только не советского правительства» [5, с. 213]. Получалось, что в случае немецкой агрессии СССР должен был прийти на помощь Польше, Румынии и Бельгии, но Англия и Франция отказывались помогать Советскому Союзу, если бы Германия захватила прибалтийские государства [5, с. 214]. Такой отказ открывал реальный путь для немецкой агрессии на восток, в сторону советских границ. Москва в таких условиях, тем не менее, не оставила своих попыток добиться согласия с Западом. Серьезным испытанием для новых контактов явилась советская формула «косвенной агрессии». Советская сторона выразила свое согласие оказать западным соседям необходимую помощь в случае, если «указанное государство (Прибалтика, Финляндия, Польша, Венгрия, Турция или Румыния) согласится под угрозой силы со стороны какой-либо другой державы или без такой угрозы, но которое повлечет за собой утрату этим государством независимости или нарушение его нейтралитета» [4, с. 184]. Суть формулы трактовалась достаточно широко: вмешательство советской стороны предполагалось в случае выявления возможного государственного переворота или очевидного поворота в политике соседа в пользу агрессора. Трактовка вызвала недовольство тех, кому обещалась прямая военная помощь. Хельсинки назвал советские предложения « прямым поводом к агрессии», Таллин - неприкрытым намеком на «превентивную агрессию», а Каунас - намеком на «превентивную оккупацию» [6, с. 137, 143, 147; 8, с. 178]. Английские министры разделяли мнение балтийских коллег. «Если бы мы захотели быть циничными, - заявил британский министр торговли, то мы могли бы спокойно принять формулу, понимая, что если возникнет перспектива ее применения, то мы сможем разойтись с русскими в толковании ее условий» [9, 8. 93].
27 мая Англия и Франция вручили Москве свой вариант соглашения, который предусматривал не реальные действия, а всего лишь консультации сторон в случае угрозы агрессии, при этом оказание помощи ставилось в зависимость от согласия самой жертвы [11, с. 57]. 2 июня Советский Союз повторил свою заинтересованность в распространении гарантий на балтийских соседей, но она была немедленно отклонена английским и французским правительствами [11, с. 63]. 15 июня союзники предложили ограничить свои переговоры обещанием начать трехсторонние консультации в случае одной лишь очевидной угрозы Латвии, Эстонии, Финляндии, Голландии и Швейцарии [2, с. 334; 10, с. 87, 123, 245]. Однако 16 июня СССР вновь решительно потребовал распространения формулы «косвенной агрессии» на Прибалтику. 22 июня Франция, поддавшись советской настойчивости, предложила Англии включить балтийские лимитрофы в список тех государств, на которые должны были распространиться гарантии целостности границ [8, с. 199-200]. 28 июня советское руководство повторило свои предложения, получив очередное одобрение французского кабинета министров. В результате 1 июля западные союзники, наконец, выразили готовность распространить гарантии на Прибалтику [8, с. 212; 10, с. 87, 123, 245]. Однако вопрос о «косвенной агрессии» в данном случае был снова обойден молчанием, западные союзники выражали готовность сойтись на «прямой агрессии». 1 июля советская сторона в очередной раз повторила, чтобы участники переговоров общими усилиями выступили для борьбы с фашизмом в случае «косвенной агрессии» [7, с. 337-338]. Однако и это предложение было проигнорировано. 3 июля Москва вновь с удивительным, но пугающим союзников упорством напомнила свое требование [1, с. 383; 2, с. 341-343; 8, с. 215-216]. 10 июля НКИД СССР выступил с протестом по поводу затягивания переговоров. Четыре дня спустя последовало очередное предложение [1, с. 387; 2, с. 348; 8, с. 216]. Бесполезно. Тем не менее 23 июля советское руководство высказалось за проведение трехсторонних переговоров о заключении военной конвенции. 27 июля стороны оговорили условия для проведения переговоров на уровне военных штабов. Будущее соглашение должно было определить, сколько вооруженных сил обязана будет выставить каждая сторона для борьбы с агрессором [11, с. 87, 89-93; 12, с. 191]. Переговоры представителей союзнических генеральных штабов с советскими коллегами продолжались с 14 по 21 августа.
В качестве основного условия подписания военной конвенции сталинское руководство выдвинуло требование пропуска советских частей по балтийскому, польскому (галицийскому и вилен-скому) и румынскому (буковинскому) коридорам. 7 пункт сценария переговоров гласил: «Если выяснится, что свободный пропуск советских войск является исключенным, следует заявить, что без этого условия соглашение невозможно, т.к. без свободного пропуска советских войск по указанным коридорам борьба с агрессией в любом ее варианте с самого начала обречена на провал. Мы поэтому участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал, не намерены» [2, с. 387; 4, с. 389]. Западные миссии стремились убедить советских коллег в необходимости выступить для борьбы с агрессором, даже не имея реальной возможности нанести по нему свой удар. Они твердили, что если «вермахт нападет на восточных соседей, то те будут умолять русских оказать им скорейшую военную помощь» [9, с. 143].
Москва отклонила предложение союзников [2, с. 398-402; 10, с. 98-100; 11, с. 95]. Контакты сторон закончились неудачей. 11 августа в Кремле было принято решение вступить в прямые переговоры с германским правительством [17, с. 367]. Спрашивается: насколько искренне была советская сторона в переговорах с западными коллегами, в какой степени она была заинтересована в согласовании «косвенной агрессии» и не использовала ли она ее содержание для закулисного сближения с Третьим рейхом? Доступные историкам документы позволяют лишь предполагать, что формула явилась «лакмусовой бумагой», т.е. проверкой Запада на прочность. Политика, как известно, - это «искусство возможного». Военные переговоры сторон служили «ширмой», за которой каждый участник дебатов старался добиться для себя максимальных преимуществ за нейтралитет в близившейся германо-польской войне. Англичане пытались выдать советскую формулу «косвенной агрессии» за «троянский сюрприз». Но аналогичный подарок они собирались преподнести и советской стороне. Контакты со сталинским руководством, в том числе и по определению «косвенной агрессии», служили удобным поводом, чтобы добиться достижения с нацистским руководством очередного Мюнхенского соглашения, которое бы позволило союзникам остаться в стороне от европейской войны, столкнув ненавистный им большевизм с не менее неприятным для них нацизмом. 3 августа британский кабинет министров уведомил немецких коллег о своем согласии оформить с ними многообещающий двусторонний договор о ненападении и невмешательстве. «Германия, - значилось в предложении, -обещает не вмешиваться в дела Британской империи, а та, со своей стороны, обещает полностью уважать германские политические интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе» [2, с. 125, 127, 202-203]. 9 и 10 августа английское правительство повторило, что «проведение двусторонних переговоров сможет разрядить сложившуюся напряженность: «Британское правительство имеет живейшее желание, чтобы это время наступило, и тогда оно пойдет очень далеко для достижения этой цели» [8, с. 228, 234].
12 и 14 августа со стороны Лондона последовали очередные многообещающие предложения, касавшиеся разграничения германских и английских интересов. Форрин-офис соглашался не вмешиваться в германо-польские отношения при условии уважения рейхом его экономических интересов в балканском регионе [1, с. 302-303, 305-306]. Берлин на эти предложения не ответил. Немецкие лидеры убедились, что раз англичане идут на такие широкие обещания, значит, они не обладают реальными рычагами воздействия на своих восточных партнеров и союзников, поэтому продолжать свои переговоры с ними им нет никакого смысла. Внимание нацисткой верхушки поглотили перспективы улучшения отношений со сталинским режимом.
В Кремле не знали о содержании английских предложений, но догадывались, так же как и о немецких намерениях. Сталинское руководство не доверяло ни английскому, ни французскому, так же как оно не доверяло и привыкшему всех обманывать германскому правительству. На примере «косвенной агрессии» кремлевское правительство, с одной стороны, прощупывало далеко идущие намерения партнеров в заигрывании с гитлеровцами, а с другой - недвусмысленно намекало на свои не менее далеко идущие интересы в переустройстве Европы. Выдвинутая им формула показывала, на каких условиях советская сторона готова была объединиться с демократической с (англофранцузской) или фашистской (германо-итальянской) коалицией. Все зависело от того, кто был готов смириться с советским доминированием на Балтике. Лондон и Париж не проявили интереса к советским требованиям, свою заинтересованность обнаружило гитлеровское правительство: приближалась польская кампания, и нацистской верхушке на востоке был крайне необходим нейтралитет советского «колосса». Первые контакты сторон проводились уже с мая месяца, но они носили вялотекущий характер.
С началом августа их процесс значительно ускорился. 8 августа состоялась беседа советского посла в Берлине Г.А. Астахова с министром иностранных дел рейха И. Риббентропом. В разговоре
рейхсминистр выразил согласие фюрера подписать с советской стороной секретный протокол о разграничении двусторонних интересов в Европе. Он указал на готовность германского правительства договориться с СССР по всем вопросам, касающимся территории «на всем протяжении от Черного моря до Балтийского». Однако прежде чем перейти к проблемам германо-советского сближения, -заявил министр, - немецкое правительство хотело бы получить гарантии того, что намерения второй стороны серьезны». Он дал понять советскому коллеге, что «будет готов к уточнениям сразу же, как только советское руководство официально уведомит германское правительство о том, что оно готово к улучшению двусторонних отношений». Астахов, сообщая о состоявшемся разговоре, отметил, что «немцы были бы не против вовлечь нас в разговоры более далеко идущего порядка...Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, бывш[ей] германской Польши (быть может, с прибавкой до линии Варты или даже Вислы) и австрийской Галиции» [1, с. 587-589, 305-306; 17, 8. 387]. Сообщение полпреда было воспринято сталинским руководством с интересом. 10 августа им были приняты условия, которые обрекали переговоры с союзниками на скорый провал. А уже 11 августа было принято решение вступить в прямые переговоры с Берлином. Кремль подтвердил свою заинтересованность в дальнейших разговорах, но сообщил о «желательности» их организации в Москве [17, 8. 389]. 13-го числа из рейхсканцелярии поступила ответная телеграмма, в которой гитлеровское руководство советовало русским коллегам «не терять для этого времени» [17, с. 373].
15 августа гитлеровское правительство напомнило, что «жизненные интересы двух стран прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности, причины для агрессивного поведения одной страны по отношению к другой отсутствуют» [17, с. 391]. 16 августа немецкая сторона подтвердила свое согласие гарантировать советские интересы [17, с. 393]. 19 августа управление внешней разведки (4-е отделение 5-го управления ГУГБ НКВД СССР под руководством майора П.А. Судоплатова) получило указание «выяснить условия» достижения компромисса в данном вопросе [14, с. 325-326]. Но выполнить поставленную задачу резидентам разведки не удалось. 20 августа по инициативе Берлина состоялось долгожданное подписание советско-германского кредитного соглашения. Дорога к улучшению политических отношений была открыта. Москва уведомила германское правительство о своем согласии оформить двустороннее сближение 26-27 августа. Но Берлин это не устраивало: отсчет польской кампании пошел на часы. По этой причине 21 августа Гитлер направил Сталину письмо, в котором настойчиво просил советского вождя об оформлении договора о ненападении и причитающихся к нему секретных протоколов не позднее 22-23 августа [17, 8. 399]. Сталин согласился на 23 августа [1, с. 324]. Немецкий посол в Москве Ф. фон Шуленбург немедленно передал согласие вождя в Берлин. Гитлеру передали его в тот момент, когда фюрер с соратниками сидел за обеденным столом. Главный архитектор рейха и будущий министр вооружений А. Шпеер вспоминал: «Прочитав телеграмму, он пришел в необыкновенное возбуждение. Вскочил, воздел руки к небу и сказал: «Это стопроцентная победа! Теперь весь мир у меня в кармане! И хотя я этого никогда не делаю, я выпью бутылку шампанского» [16, с. 365]. В то же время в Москве Шуленбург за своим обеденным столом с бокалом вина свидетельствовал: «Это дипломатическое чудо. Мы добились за три недели того, чего ни одна другая дипломатия не могла добиться от русских на протяжении многих месяцев переговоров» [15, с. 365]. По результатам двустороннего сближения советской сферой интересов были признаны территории, вытекающие из формулы «косвенной агрессии».
ЛИТЕРАТУРА
1. Год кризиса 1938-1939. Документы и материалы: в 2 кн. М., 1990. Кн. 1.
2. Документы внешней политики СССР: в 23 т. М., 1990. Т. 22. Кн. 1.
3. Емельянов Ю.П. Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата? / Ю.П. Емельянов. М., 2007.
4. Дипломатические документы кануна и начала Второй мировой войны. М., 1981.
5. Каспаравичюс А. Дипломатическая реакция Прибалтийских республик на пакт Риббентро-па-Молотова / А. Каспаравичюс // Международный кризис 1939-1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения гитлеровской Германии на СССР. М., 2006.
6. Полпреды сообщают: сборник документов и материалов об отношениях Советского Союза с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 - август 1940 года. М., 1990.
7. Панкрашова М. Англо-франко-советские переговоры 1939 года / М. Панкрашова // Международная жизнь. 1989. № 12.
8. СССР и Литва в годы Второй мировой войны. СССР и Литовская республика (март 1939 -август 1940 года). Документы и материалы: в 2 т. Vilnius, 2006. Т. 1.
9. Dallin, A. The Baltic States between Nazi Germany and Soviet Russia / A. Dallin // The Baltic States in Peace and War.-London, 1998.
10. Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 гг. / М.И. Семиряга. М., 1991.
11. Овсяный И.М. Последние недели мира / И. М. Овсяный. М., 1981.
12. Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 19181939 гг. / М. И. Мельтюхов. М., 2001.
13. Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии. 1933-1945 гг. / Б. Мюллер-Гиллебранд. М., 2003.
14. Судоплатов П.А. Москва. Кремль. Лубянка. 1930-1950-е гг.: в 2 кн. / П.А. Судоплатов. М., 2005. Кн. 2.
15. Хильгер М. Россия и Германия. Союзники или враги? / М. Хильгер, А. Майер. М., 2008.
16. Шпеер А. Воспоминания / А. Шпеер. Смоленск, 1999.
17. Auswärtige deutsche Politik 1939-1941: вd. 1-7. Serie А-D. Baden, 1977. Serie A. Bd. 6.
Аблизин Владимир Александрович - Vladimir A. Ablizin -
кандидат исторических наук, доцент кафедры Ph.D., Associate Professor
«Гуманитарные и социальные науки» Department of Humanities and Social Sciences,
Саратовского военного института внутренних Saratov Military Institute of Internal Forces
войск МВД России Ministry of internal Affairs of Russia
Статья поступила в редакцию 05.08.14, принята к опубликованию 25.09.14
