CC BY
54
«НАИВНАЯ» СЕМАНТИКА И СЛОВАРНЫЕ ДЕФИНИЦИИ
Н.Л. ЧУЛКИ НА
Кафедра общего и русского языкознания Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
В статье рассматриваются вопросы семантики языковых единиц и их смысла. При этом автор различает три ипостаси существования языка: язык—система, язык—текст и язык-способность. При оперировании последним понятием, по мнению автора, следует учитывать не только «чистую» семантику, значение, но и прагматику, сигмактику и грамматику единиц, которые в совокупности составляют их объективный смысл. В речевой деятельности языковая личность оперирует именно объективными смыслами.
В последние годы особым предметом изучения и описания стала так называемая «наивная лингвистика» — те знания о языке, которыми владеет средний носитель этого языка. Симптоматичным в этом смысле можно считать появление в 2000 г. книги «Язык о языке» под общим руководством и редакцией Н.Д. Арутюновой (М.: Языки русской культуры). В ней авторы так определяют «образ языка», запечатленный в самом языке, т. е. «естественную, наивную лингвистику»: «...это нерефлектирующая рефлексия говорящих, спонтанные представления о языке и речевой деятельности, сложившиеся в обыденном сознании человека и зафиксированные в значении металингвистических терминов, таких как язык, речь, слово, смысл, значение, говорить, молчать и др.» (Язык о языке, 2000, 7).
Для избранной темы статьи особенно важным представляется еще одно положение, отмеченное Н.Д. Арутюновой во введении к названной книге. Говоря о том, что язык, как и человек, имеет двойственную природу, соединяя в себе материю и дух, автор подчеркивает, что при этом «у языка нет вторичной знаковой системы, которая раскрывала бы его смыслы. Он делает это сам, толкуя одни смыслы через другие, перефразируя их, но не выходя за свои пределы...
Увидев, что язык безъязык, человек стал размышлять о языке и создавать язык о языке. Язык о языке, пока он не выделился в лингвистическую теорию и терминологию, является составной частью языка. Это ареал естественной лингвистики. Но даже после возникновения грамоты и грамматик этот ареал сохраняет свои позиции. В нем продолжают выражаться обыденные представления человека о языке и речевой практике» (разрядка моя — Н.Ч.) (Язык о языке, 2000, 8).
Особое место среди других металингвистических и метаречевых «операций» занимает определение (для других или только для себя) значения языковых единиц, т. е. их толкование. При этом стереотипным является представление о такой деятельности как о профессиональной лексикографической работе по созданию дефиниций слов (обычно для толковых словарей разного типа). Но «переместившись» в поле «язык-способность», мы тотчас же обнаружим, что
рядовой носитель языка в своей повседневной речевой практике проделывает эту операцию тысячекратно. Ведь любой акт порождения или понимания текста начинается именно с идентификации значения (или смысла?) минимальных коммуникативных единиц, из которых он строится или построен.
Эта ипостась существования семантики языка может быть названа, по аналогии с уже упоминавшейся «наивной лингвистикой», — «наивной семантикой». Изучение ее представляет особый интерес, т. к. результаты его могут «приоткрыть таинственную завесу над святая святых, над тем, как устроена языковая способность человека, человека говорящего и понимающего» (Караулов, 1994, 191). Приведенная цитата взята мной из Послесловия к «Ассоциативному тезаурусу современного русского языка». Именно это лексикографическое произведение нового типа предоставляет лингвистам «нетрадиционный» и во многом еще не оцененный богатейший материал, позволяющий изучать язык «изнутри» сознания его носителей. Для выявления и описания «наивной семантики» мной также используются данные, которые содержатся в словарных статьях «Ассоциативного тезауруса...». При этом для «чистоты эксперимента» предлагается не выходить за рамки языкового сознания, коррелятом которого и признан ассоциативный тезаурус.
Чтобы выявить некоторые особенности «наивной семантики», обратимся сначала к проблемам, которые занимают традиционную семасиологию. Ключевыми здесь могут быть названы две проблемы: проблема значения и смысла языковых единиц и проблема метаязыка их описания.
Вопрос о соотношении значения и смысла — один из центральных в теории коммуникации. До последнего времени он обсуждался в основном в психологии и психолингвистике. Еще в 1934 г. в книге «Мышление и речь» Л.С. Выготский писал: «Полан оказал большую услугу психологическому анализу речи тем, что ввел различение между смыслом слова и значением. Смысл слова, как показал Полан, представляет собой совокупность всех психических фактов, возникающих в нашем сознании благодаря слову. Смысл слова, таким образом, оказывается всегда динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости. Значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи, и притом зона, наиболее устойчивая, унифицированная и точная» (Выготский, 1934, 369).
В лингвистике понятия значения и смысла до недавнего времени употреблялись нерасчлененно, как синонимы. Это объясняется прежде всего тем, что в фокусе семантических исследований находилось именно значение слова, в то время как все относящееся к «зоне смысла» оставалось за пределами интересов лингвистики и даже считалось для нее «запретной зоной». Наиболее значимым представлялось то устойчивое, постоянное, нечувствительное к контексту, что составляет ядро семантики слова. А контексты употребления, которые разрушают и «размывают» это ядро, обнаруживая тем самым динамичность значения, его тесную, но подвижную связь с «зоной смысла», объявлялись «экстралингвисти-ческими» и на этом основании выводились за пределы исследования в рамках языкознания. Однако в последнее время лингвисты все чаще обращаются к изучению тех аспектов значения языковых единиц, которые манифестируют его динамику, потенциальную возможность актуализации «зоны смысла» в том или ином контексте. Ведь «значение есть не более как потенция (разрядка моя —
Н.Ч.), реализующаяся в живой речи, в которой это значение является только камнем в здании смысла» (Выготский, 1934, 369—370). Ограниченное или неадекватное употребление понятий значения и смысла в лингвистике объясняется не
только неоправданным сужением области ее исследовательских интересов, но и недостаточной определенностью самих этих понятий.
В приведенных высказываниях Л.С. Выготского содержится идея о том, что составляет суть различия значения и смысла. Однако, вслед за Поланом, он говорит о смысле слова, хотя весь ход рассуждений показывает, что отдельно взятое слово не может обладать смыслом, что смысл — это не просто набор значимых компонентов какой-либо языковой единицы (и в частности, слова), но процесс соотнесения некоторого знака (в том числе и словесного, вербального) с той или иной ситуацией, тем или иным фрагментом действительности непосредственно или опосредованно через другие (вербальные или невербальные) знаки. Отражение действительности в сознании в вербальной (или какой-либо иной) форме составляет «картину мира», или знания о мире. Объем и глубина знаний о мире изменчивы во времени (имеют тенденцию к постоянному расширению) и неодинаковы для разных индивидов и разных общностей людей (языковых, социальных, профессиональных). Именно эта изменчивость и подвижность знаний о мире является причиной текучести и неопределенности смысла, а также потенциальной динамичности значения языковых единиц. «Наиболее устойчивая, унифицированная и точная зона смысла», которая определяет значение слова, — эта та часть знаний о мире, которая является общей для человека как вида и для некоторого языкового коллектива в силу общности социальноисторических условий. Для отдельно взятого слова, или даже ЛСВ, эта константная часть знаний о мире соотносима с понятием, отражающим наиболее существенные признаки предметов и явлений действительности. Смысл же — это не закрепленный в сознании результат такого соотнесения словесного знака с определенным понятием, но процесс установления связи между некоторым знаком с присущим ему значением и теми изменяющимися знаниями о мире, которые составляют контекст или ситуацию употребления этого знака и выражаются, как правило, не одним, а множеством понятий. Иллюзорное представление о том, что отдельно взятое слово само по себе может иметь смысл, возникает только потому, что в сознании, в памяти индивида слово хранится не изолированно, а вместе с теми знаниями о мире, которые отражают ситуацию (или множество ситуаций) функционирования данного слова. Именно это имел в виду Л.С. Выготский, когда, интерпретируя Полана, писал: «Действительный смысл каждого слова определяется, в конечном счете, всем богатством существующих в сознании моментов, относящихся к тому, что выражено данным словом» (Леонтьев, 1975, 370), а также в известном его высказывании о том, что «мысль не выражается, но совершается в слове». Несколько иначе выразил ту же идею о формировании смысла А.Н. Леонтьев. Он представлял процесс образования «личностного смысла» как «возвращение общественно выработанных значений к чувственной предметности мира» (Леонтьев, 1975, 147—148). Эта «чувственная предметность мира» и есть знания о мире (их предметное и аффективное содержание), которые присутствуют в сознании отдельной личности. Личностному смыслу как одной из образующих сознания А.Н. Леонтьев противопоставлял значение — «ставшее достоянием моего сознания обобщенное и зафиксированное в форме понятия, знания или даже умения как обобщенного «образа действия», нормы поведения и т. д.» (Леонтьев, 1975, 290).
Значение и смысл в этом противопоставлении понимаются широко, как образующие сознания и охватывают не только сферу языка. Но основание оппозиции распространяется и на соответствующие лингвистические понятия. Однако необходимо отметить, что в лингвистике не найдены пока достаточно четкие
критерии противопоставления субъективного и объективного содержания значения и смысла.
Раскрывая диалектическую связь между индивидуальным и социальным сознанием и употреблением языка, В.В. Виноградов писал: «Социальное ищется в личностном через раскрытие всех структурных оболочек языковой личности» (Виноградов, 1977, 63). Значит, движение от субъективного смысла языковых единиц к их объективному смыслу можно было бы представить следующим образом, если ЗНАЧЕНИЕ — это:
СЕМАНТИКА + ГРАММАТИКА + СИГМАТИКА + ПРАГМАТИКА
значение, т. е. знания о мире, общие для человека как вида и для определенной языковой общности знания о языке, о правилах комбинирования единиц, определенные нормой знания о мире, связанные с ситуацией употребления данного языкового знака отношение человека к данному знаку, воздействие данного знака на тезаурус языковой личности
Тогда СУБЪЕКТИВНЫЙ СМЫСЛ - это:
СЕМАНТИКА + ГРАММАТИКА + СИГМАТИКА + ПРАГМАТИКА
знания о мире, общие для человека как вида и для данной языковой личности знания о языке, особые способы комбинирования единиц, специфические для данной языковой личности знания о мире, обусловленные или связанные с единичной, специфичной для данной личности особое, нетривиальное отношение данной языковой личности к данному знаку языковой личности ситуацией употребления данного языкового знака
В таком случае ОБЪЕКТИВНЫЙ СМЫСЛ можно представить как:
СЕМАНТИКА + ГРАММАТИКА + СИГМАТИКА + ПРАГМАТИКА
значение, т. е. знания о мире, общие для данного языкового коллектива знания о языке, определяемые не только нормой, но и узусом знания о мире, обусловленные стереотипной, повторяющейся ситуацией употребления данного знака принятые в данном социуме системы оценок данного знака, «социально усредненные» коннотации
Как видно из приведенной схемы, значение слова, его «чистая семантика» является той «общей зоной», в которой сходятся его субъективный и объективный смысл. В противном случае понимание языковых единиц, наполненных индивидуальным смыслом, и их нетривиальных комбинаций было бы невозможно. Они остались бы достоянием исключительно индивидуального сознания.
В значение слова входит та часть знаний о мире, которая является, во-первых, характерной для человека как вида и, во-вторых, общей и социально значимой для данного языкового коллектива. Грамматика языка, понимаемая как некоторая совокупность знаний о языке и, в частности, знаний о правилах комбинирования его единиц, также участвует в формировании смысла. При этом важнейшим фактором является ориентация на ту или иную функцию языка. Так, условием эстетического и эмоционального воздействия может быть именно «небывалая комбинация бывалых впечатлений», то есть особое, нетривиальное соединение элементов языка (не выходящее, однако, за рамки системы данного языка). И наоборот, в повседневном общении средний носитель языка должен быть озабочен соблюдением норм общелитературного языка, должен говорить и писать «как
все», чтобы быть понятым. (...) Его задача репродуктивна (Виноградов, 1977, 25, 27). Использование стандартных, закрепленных в нормативных грамматиках и словарях правил комбинирования языковых единиц, является необходимым условием осуществления коммуникативной функции языка в стереотипных ситуациях общения, так как спонтанное порождение и восприятие речи осуществляется благодаря действию механизма антиципации. Он основан на «грамматическом автоматизме», то есть стереотипном характере комбинаторики единиц языка.
Важную роль в формировании смысла играет также сигматика — тот аспект знаний о мире, который связан с ситуацией, или некоторым фрагментом действительности, на фоне которого происходит употребление тех или иных единиц языка. Такая связь может быть либо достаточно жесткой и регулярной, либо специфической и даже «одноразовой». В первом случае формируется некоторый коммуникативный стереотип: возникновение определенной ситуации требует использования стандартных языковых средств. Во втором — выбор языковых единиц и способов их комбинирования носит окказиональный характер. Первый случай наиболее типичен для повседневного общения рядовых носителей языка, второй — обычно связан со словесным искусством, с работой творческой личности. Однако такое соотношение нельзя считать обязательным, установленным раз и навсегда. В реальной речемыслительной деятельности индивида стандартные и единичные коммуникативные ситуации постоянно перемежаются, что требует определенной гибкости в использовании средств языка. И все же, если говорить о направляющей тенденции, то она характеризуется преобладанием в лексиконе среднего носителя языка стереотипных единиц (словосочетаний, фраз), связанных с повторяющимися ситуациями общения; такая жесткая связь выступает как один из компонентов объективного смысла языковых единиц.
Соответственно, субъективный смысл формируется на фоне некоторых единичных, специфических ситуаций, каждый раз требующих от языковой личности обращения к знаниям о мире, актуальным для данной ситуации, и к знаниям о языке.
Такое расчлененное понимание смысла представляется важным для описания содержательной стороны языковых единиц, особенно, когда речь идет о раскрытии этого параметра, общего для всех членов данного языкового коллектива. Именно в этом случае удобным оказывается обращение к объективному смыслу, занимающему как бы срединное положение между значением, в котором представлены знания о мире и о языке, не всегда достаточные для релевантного употребления языковых единиц в речи, и субъективным смыслом, восприятие которого затруднено присутствием в нем специфических, или даже уникальных (идиосмысл) знаний. В нашем представлении «наивной семантики» мы и будем обращаться в основном к объективному смыслу интересующих нас единиц языка.
Вторая проблема, которая была названа нами в качестве основных при обсуждении вопросов описания языка-объекта, касается метаязыка такого описания. Не вдаваясь здесь в анализ всех существующих подходов к пониманию и практическому использованию семантического метаязыка, примем в качестве его рабочего определения то, которое представлено в книге «Анализ метаязыка словаря с помощью ЭВМ»: « Метаязыком в узком смысле этого термина мы называем... язык описания значений в толковом или переводном словаре, язык дефиниций» (Анализ..., 1982, 4). Основной операциональой единицей такого метаязыка некоторые лингвисты считают семантические компоненты = дифференциальные семантические признаки = семы = лексические функции = элементарные значения. При этом Ю.Н. Караулов отмечает, что «Не будучи тождественными друг другу, эти термины обладают общими существенными чертами, которые и
позволяют — при рассмотрении их под определенным углом зрения — поставить между ними знак равенства и говорить об одном агрегированном понятии «семантические множители» (...) Под семантическими множителями понимаются полнозначные слова, использованные в правой части (в дефиниции) толкового словаря» (Анализ..., 1982, 4, 6).
Определив таким образом основные понятия, необходимые для дальнейших разысканий, обратимся теперь вновь к «наивной семантике», т. е. к толкованию некоторых концептов русской повседневности самими носителями языка. Как уже отмечалось выше, основным источником выявления объективного смысла этих концептов для нас является «Ассоциативный тезаурус современного русского языка» — коррелят языкового сознания среднего русского. При этом параллельно будем рассматривать и словарные дефиниции, данные в толковых словарях — «Словаре русского языка» С.И. Ожегова и «Толковом словаре живого великорусского языка» В.И. Даля.
Для наглядности представим некоторые фрагменты словарных статей названных лексикографических источников в виде таблицы.
«Ассоциативный тезаурус» (АТ) «Словарь русского языка» С.И. Ожегова (СО) «Толковый словарь» В.И. Даля ( СД)
КОМОД (5) — старый 18; шкаф 16; старинный 7; бабушкин 4; большой, деревянный 3; антиквариат, мебель, открыт, стол, ящик 2; вещи, одежда, предмет с бельем, с тряпками; тумбочка, шмотки, дубовый, коричневый, сундук, белье, древний, набитый доверху, обувь, одежда, приданое, старость, черный,тряпки 1 КОМОД — предмет мебели, состоящий из нескольких, расположенных друг над другом выдвижных ящиков (для белья, различных мелких вещей) КОМОДЪ — род низкого шкафа съ выдвижными ящиками Комодецъ черного дерева. Дьтскій комодикъ. Комодницею назвалъ писарь жену, за требование ея не по карману обзавестись комодом
Будем комментировать каждую приведенную словарную статью, выявляя при этом элементы объективного смысла заголовочных слов и семантические множители, составляющие их значение.
Так, сравнение соответствующих словарных статей позволяет сделать вывод о том, что в ассоциативном поле слова-стимула комод присутствуют почти все элементы значения этого слова, отмеченные в словаре С.И. Ожегова: предмет, мебель, ящик, белье, вещи. Нет здесь только двух семантических множителей, описывающих устройство комода: расположенные друг над другом выдвижные ящики. Вместо этого, как и в словаре В.И. Даля, в АТ есть слово шкаф. Толкование объективного смысла слова комод самими носителями русского языка представлено в словарной статье АТ дополнительными семантическими множителями (старый, старинный, антиквариат, бабушкин, старость; сундук, буфет, трюмо, тумбочка; приданое, шмотки, тряпки). Как видим, слова-компоненты смысла, подчеркивающие старинный характер этого вида мебели, наиболее частотны; а присутствие слов, обозначающих другие «немодные» виды мебели, только усиливают эту смысловую сему. Слово-ассоциат приданое также указывает на старинный обычай — хранить в комоде вещи, которые давались невесте ее семьей для жизни в замужестве. В СД уточняется, что комод — низкий шкаф. Этого элемента значения нет ни в СО, ни в Ассоциативном тезаурусе. Но и в словаре В.И. Даля и в Ассоциативном тезаурусе есть указание на материал, из
которого изготовлен этот вид мебели (деревянный, дубовый, коричневый, черный; черного дерева). В дефиниции Толкового словаря С.И. Ожегова этот компонента значения не приведен.
Таким образом, проанализировав приведенные в сравнительной таблице толкования слова комод, мы обнаружили важные элементы объективного смысла этого слова, без которых его общепринятое содержание оказывается описанным неполно. Кроме того, несколько раз повторенная в разных формах реакция бабушкин, у бабушки, бабушка, бабушки — создает определенный коннотативный «ореол» слова, подчеркивающий важный для русских факт, что это «семейная вещь». В дефинициях толковых словарей Ожегова и Даля этот компонент объективного смысла слова комод не отмечен.
Приведем еще один пример:
АТ СО сд
КОНСЕРВЫ (5) - рыбные 17; рыба 12; банка 5; мясные, шпроты 4; банки, испорченные 3; Завтрак туриста, испортились, испорчены, кончились, поход, старые, тухлые 2; банки железные, в магазине, еда, в томате, есть, жестянка, закрывать, закрытые, закуска, импортные, лосось, минтай, мясо, неприкосновенный запас; палатка, пища, плохие, плохо, продукт, турист, тушенка; хороши, когда есть нечего; хранить 1 КОНСЕРВЫ, -ОВ - консервированные пищевые продукты. Мясные, рыбные, овощные к. // Консервный завод. Консервная банка. КОНСЕРВЫ (в статье КОНСЕРВАТОРІ)) -запаянная в жестянкахъ или наглухо заделанная готовая пища, яства для путеваго и особенно морского продовольствия; можно бы называть ихъ проками или спориною
Как видим, в ассоциативном поле слова-стимула консервы нет его дефиниции, представленной в виде законченной фразы, как в двух толковых словарях — С.И. Ожегова и В.И. Даля. Однако понятие о значении этого слова можно составить, выбрав из словарной статьи «Ассоциативного тезауруса...» те слова, которые можно было бы назвать дескрипторами или семантическими множителями: банки железные; закрытые; еда, пища, продукт; рыба, рыбные, мясные, закуска; неприкосновенный запас; хранить. Таким образом, те минимальные знания о мире (о данной реалии), которые составляют значение слова консервы содержатся и в АТ. Но кроме них, в приведенном здесь ассоциативном поле можно обнаружить и компоненты объективного смысла: хороши, когда есть нечего; в магазине; шпроты, лещь, лосось, минтай, тушенка; Завтрак туриста, поход, турист, палатка; заграничные, импортные; испорченные, старые, тухлые; гадость, плохие, мусор. Любой носитель русского языка с легкостью восстановит ситуации, представленные в вербальной памяти словами-реакциями на стимул консервы.
Кроме приведенных словарных статей были изучены и другие. В результате выяснилось, что «семантизация» слов самими носителями языка происходит несколькими способами. Это могут быть:
1) собственно определения, толкования ( вместе со словом-стимулом — грамматически оформленные простые предложения), по форме сходные с дефинициями толковых словарей:
АНАНАС — экзотический фрукт;
ИГЛА — швейный инструмент;
ПОГОДА — состояние природы;
ПИВО — напиток с градусами;
ПОГОДА — состояние природы;
АКВАРИУМ — жилище рыб; стеклянная посудина;
АЛКОГОЛИК — любитель выпить;
АТЕЛЬЕ — мастерская по пошиву одежды;
БАРАБАН — музыкальный инструмент;
ДВОРНИК — человек, убирающий улицы;
ЗАГАР — почернение кожи; на солнце;
ЗОНТ — предмет от дождя; укрытие;
ЗЯТЬ — муж дочери;
ЗАСТОЛЬЕ — еда за столом; пиршество;
ИСТОРИЯ — наука о прошлом;
КОЗА — домашнее животное;
2) толкование через функцию:
НОЖНИЦЫ — резать что-то;
МЕТЛА — мести сор;
ВАННА — мыться;
3) толкование через синонимы и квазисинонимы:
БАЗАР — рынок;
ДОВОЛЬНЫЙ — счастливый, умиротворенный, радостный;
ПОМОИ — отбросы, отходы, нечистоты, грязь, мусор;
ПРОСТОФИЛЯ — глупец, дурак, наивный человек;
ПЬЯНИЦА — пьющий, алкоголик;
РАЗВЛЕЧЕНИЕ — игра, отдых, веселье;
4) толкование через словосочетание, не оформленное в предложение:
РАЗВОД — муж и жена; разойтись в разные стороны; конец отношений;
РАЙ — на небе; блаженная жизнь; после смерти;
МОЛОТОК — инструмент для забивания; орудие труда; забил гвоздь;
5) толкование, оформленное грамматически сложным предложением:
ДАЧНИК — человек, который работает на даче;
ГРУЗИН — черноволосый человек, а нос с горбинкой;
6) толкование родового понятия через более конкретное, видовое:
БУТЕРБРОД — хлеб+масло+сыр; с колбасой; с икрой; с сыром;
7) толкование через семантические множители (дескрипторы):
СКАТЕРТЬ — белая; стол; на столе; обеденный стол;
СКОРАЯ ПОМОЩЬ — машина; болезнь; белая; красный крест; сирена; медицинская;
СЛЕЗА — капля жидкости; соленая; катится по щеке; глаза; горе.
Следует, однако, заметить, что в языковом сознании носителя все приведенные способы «наивного» толкования, «внутренней идентификации» семантики единиц языка присутствуют одновременно, и выбор того или иного из них зависит, вероятно, от условий и параметров использования слова.
Итак, для полноценного функционирования языковых единиц в речи необходимо владение не только их значениями, но и объективными смыслами. Последние представлены в обыденном языковом сознании, доступ к которому открыт через «Ассоциативный тезаурус современного русского языка».
Практическим приложением приведенных рассуждений может стать «Толковый словарь объективных смыслов русского языка». Работа над таким словарем автором уже ведется.
ЛИТЕРАТУРА
1. Язык о языке: Сб. статей / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. — М., 2000.
2. Караулов Ю Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Кн. 1. — М., 1994.
3. Выготский Л.С. Мышление и речь. — М., 1934.
4. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. — М.,1975.
5. Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. — М., 1977.
6. Анализ метаязыка словаря с помощью ЭВМ. — М., 1982.
«NAIVE» SEMANTICS AND DICTIONARY DEFINITIONS
N.L. CHULKINA
General and Russian Linguistics Department Russian Peoples’ Friendship University Mikhlukho-Maklaya str., 6, 117198 Moscow, Russia
The article deals with identification of «pure semantic», meaning of lexical items when speaking of lexicographical work and of the objective sense while one deals with native speaker capacity.
