CC BY
40
НАХОДИМСЯ ЛИ МЫ НА ПОРОГЕ МАСШТАБНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ МИРОВОЙ ЭКОНОМИКИ?
В статье содержится анализ событий мировой экономической истории, связанных с процессами глобализации. Описаны принципы и характер функционирования международных институтов, которые определяют мировой порядок в последние десятилетия. В контексте существенных изменений, происходящих в мире в последние годы, ставится вопрос об изменении баланса сил в мировой экономике и оценивается возможность перехода к ее «деглобализации».
Ключевые слова: глобализация, деглобализация, новая индустриализация, институты, институциональная экономика, ВТО, мировая политика, международные отношения, валютные рынки
Б01 10.47711/0868-6351-183-27-45
Введение. Мировая экономика регулярно сталкивается с более или менее значительными кризисами. Кроме того, сейчас в мировой экономике происходят глубинные изменения, которые влияют как на баланс сил между основными экономиками, так и на логику глобализации. Хотя в большинстве случаев назвать точную дату этих изменений трудно, тем не менее, мы можем определить факт смены траектории развития и появления новых тенденций. Сочетание кризисов и новых тенденций может предвещать еще более значительные изменения в будущем.
Сегодня возникла тенденция, ведущая к экономической деглобализации. Об этой тенденции было заявлено в книге, которую автор издал в 2010 г. [1] и в которой есть ссылки на других авторов, имеющих аналогичную точку зрения [2]. В этой связи необходимо уточнить понятия. Процесс, называемый во французском языке «^ешоМа^а-йоп» (деглобализация), означает возврат к более политическим формам управления -вопреки идее или, скорее, даже иллюзии о том, что чисто экономические нормы и правила могут заменить политику. Вместе с тем деглобализация означает сокращение масштаба глобальных экономических и финансовых взаимодействий. Таким образом, можно говорить о процессе повторной политизации управления, который полностью совместим с высоким уровнем глобализации. Также отметим, что в последние годы экономическое и финансовое взаимодействие в целом стагнировало. С этой точки зрения кризис, вызванный эпидемией коронавируса в начале 2020 г., может ускорить этот процесс переформатирования экономической деятельности [3].
Феномен переформатирования экономической деятельности в последние годы был очень заметным [4]. Он также сопровождается «де-вестернизацией» мира [5]. Это третье явление тесно связано с двумя упомянутыми выше. Все эти явления не только экономические - у каждого из них есть также политическое и культурное измерения, однако в статье разбираются в основном экономические аспекты.
Постепенное изменение баланса сил в мировой экономике
«Мировая» экономика на самом деле не была глобальной вплоть до 1980-1990-х годов. Фактически то, что называлось «мировой» экономикой, в период с начала XIX в. и до 1980-х годов по сути представляло собой «западную» экономику и ее периферию. Если посмотреть на бреттон-вудские соглашения, которые должны были стать барьером для возможного возвращения Великой депрессии 1930-х годов [6], то увидим, что в действительности они затрагивали только западную часть мира. СССР, который был наблюдателем на бреттон-вудской конференции [7], выйдет из процесса создания МВФ и Всемирного банка с началом холодной войны [8].
Китай выйдет из него одновременно с победой коммунистической партии и провозглашением Народной Республики. Известно, что конференция Организации Объединенных Наций по торговле и занятости 1946 г., которая привела к принятию 24 марта 1948 г. Гаванской хартии, содержала положения, разработанные таким образом, чтобы СССР мог стать полноценным участником мировой экономической системы, несмотря на то, что его внешняя торговля была полностью под контролем государства [9]. Затем Гаванскую хартию, не ратифицированную Соединенными Штатами, заменило Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ). Однако СССР отказался присоединиться к ГАТТ, несмотря даже на то, что к концу 1950-х годов пересмотрел свое мнение по основным международным договорам [10].
Большая часть Африки и Азии в 1945 г. все еще находилась под колониальным управлением. Что касается Латинской Америки, то эти соглашения затронули ее незначительно. «Международная валютная система» тогда была международной только по названию [11], как и международная торговая система. Мировая экономика будет «глобализироваться» очень постепенно в рамках процесса, который в равной степени станет политическим, экономическим и денежным.
Путь к глобализации мира. Бреттон-вудские соглашения зафиксировали готовность стран-союзников установить правила, обеспечивающие стабильность их взаимной торговли после победы [12]. Однако эти соглашения касались лишь ограниченного числа государств, в частности, Япония была допущена к ним значительно позднее. Более того, они были в значительной степени приостановлены в 1950-х годах из-за нехватки иностранной валюты в Европе. Тогда же была введена в действие система, стимулировавшая развитие международной торговли и названная Европейским платежным союзом (ЕПС). На практике ЕПС противоречил бреттон-вудским соглашениям [13] и в 1957 г. был распущен [14]. По сути ЕПС - это система с ограниченной конвертируемостью, которая обеспечивала клиринг (взаимозачеты) между странами-членами, что позволяло тратить иностранную валюту на оплату только итогового сальдо торгового баланса в конце года. Однако и те учреждения, которые были созданы в рамках бреттон-вудских соглашений, имеют ограниченную сферу действия, будь то Международный валютный фонд или Всемирный банк.
Два глобальных изменения в мировой политической и экономической системах произойдут также в 1950-х и начале 1970-х годов. Первым таким изменением, несомненно, стала деколонизация, которая вывела на мировую арену новые страны [15] (рис. 1), а также позволила таким формально независимым, но фактически контролируемым европейскими державами странам, как Египет, Ирак, Иран, восстановить свой суверенитет.
МПЬогМш!* Щ ! Ишоп
Рис. 1. Колониальные империи и основные страны мира в 1945 г.
Вторым глобальным изменением стал разрыв связи между долларом и золотом. Бреттон-вудские соглашения установили две международные резервные валюты -доллар и британский фунт - и зафиксировали их золотой эквивалент. Курсы обмена других валют были фиксированными, но регулируемыми. В декабре 1971 г. Соединенные Штаты приостановили конвертируемость доллара в золото. В январе 1976 г Ямайские соглашения официально подтвердили отказ от международно-правовой роли золота и разрешили плавающие курсы валют [16]. Таким образом, «институционально» организованная международная валютная система прекратила свое существование, несмотря на стремительное развитие «долларового стандарта».
Затем международная валютная система приняла конфигурацию, которую можно назвать «Бреттон-Вудс II» [17]. Эта система, возникшая в результате одностороннего разрыва Соединенными Штатами первоначальной структуры, смогла просуществовать более тридцати лет, с середины 1970-х до середины 2000-х годов. Но, конечно, эта система очень сильно отличается от того «Бреттон-Вудса», который просуществовал с 1944 по 1971 г. Как отмечает экономист Йорг Бибоу [18], эта новая система создала в первую очередь международный валютный «беспорядок».
В 1990-х и 2000-х годах произошло несколько крупномасштабных финансовых кризисов, которые привели к тому, что многие страны стали накапливать значительные валютные резервы [19]. Это было дорогостоящей задачей, которую не пришлось бы решать, если бы международная валютная система функционировала как следует [20]. Страх перед финансовыми кризисами, вызывающими внезапное изменение внешнеторгового баланса, стал одним из главных факторов формирования этих валютных резервов [21]. Но эта система, несмотря на всю свою нефункциональность, позволяла поддерживать гегемонию Соединенных Штатов, гегемонию, которая не оспаривалась вплоть до 2000-х годов.
Таким образом, решение Президента Ричарда Никсона от 1971 г. откроет тридцатилетний период экономической гегемонии Соединенных Штатов. Тем не менее, такие страны, как Япония и Германия, будут косвенно оспаривать эту гегемонию. Однако геостратегическая мощь Соединенных Штатов позволила им решить эту проблему. Этот период также будет включать в себя переход от ГАТТ к ВТО и временный триумф идеологии свободной торговли. Однако в этот же период начнут происходить изменения, медленные для одних и драматические для других, которые начнут подрывать гегемонию США. Среди них:
- реинтеграция Китая в мировую экономику (конец 1980-х годов) и его последующий быстрый рост;
- распад СССР и «советского блока»;
- процесс «подъема» (emergence) экономик, которые ранее считались «развивающимися» или даже «недостаточно развитыми».
Фактически экономический баланс сил будет постепенно изменяться.
Результатом рождения такой, по-настоящему «глобальной» экономики стала «де-вестернизация» мира.
Изменение баланса мировых сил. Изменение в соотношении сил стало более очевидным вследствие того, что было названо «процессом подъема» (emergence). Вначале этим термином описывали появление или подъем финансовых рынков в так называемых «развивающихся странах». Тогда же в отчете Голдман-Сакс впервые появилась аббревиатура БРИК [22]. Однако постепенно эти слова стали использовать для описания чего-то гораздо менее финансового. И сейчас под «появлением» или «подъемом» имеется в виду индустриализация или реиндустриализа-ция, которая затронула многие страны. Этот процесс привел к увеличению их доли в глобальном ВВП.
Как показано на рис. 2, доля ВВП США в мировой экономике достигла максимума в 2000 г., затем она начала быстро падать. Если считать по паритету покупательной способности, то экономика Соединенных Штатов превосходила китайскую по объему только до 2013 г.
%
24 20 16 12
гдг-п^тчог^со^о^нгдг-п^тчог^со^о^нгдг-п^тчог^со^
^^^^^^^^оооооооооооооооооооо 1111111122222222222222222222
Год
Рис. 2. Доля стран в мировом ВВП по ППС: —■— США; -А-Китай; —♦— Индия; — Россия;-Германия
Источник: МВФ.
Менее впечатляющим, но не менее значительным было увеличение мощи индийской экономики, которая относительно медленно развивалась с 1992 по 2002 г. (темп прироста ВВП составлял от 3,6 до 4,4%). Но затем она значительно ускорилась, и в 2019 г. ее доля составляла примерно 8% мирового ВВП. Такой подъем Индии также очень значительно изменил глобальный баланс сил. И наоборот, доля Германии в мировом ВВП, как мы видим, снижается. Это происходит, несмотря на то, что ее торговый профицит в течение многих лет превышает даже торговый профицит Китая и продолжает увеличиваться. Конечно, ВВП является лишь одним из многих показателей, поэтому следует иметь в виду и другие индикаторы. Как можно видеть, по числу зарегистрированных патентов Китай также значительно преуспел, опередив Соединенные Штаты с Японией (рис. 3).
Ед.
1600000 1400000 1200000 1000000 800000 600000 400000 200000
Рис. 3. Количество патентов по странам, всего: — США;-Япония; -■- Китай
Год
Источник: Ш1УО.
Произошедшее в 2011 г. это опережение стало явлением, в историческом масштабе сопоставимым только с обгоном Соединенными Штатами Великобритании в начале ХХ в. Это увеличило удельный вес Азии за счет снижения доли Северной Америки и Европы (рис. 4).
Рис. 4. Географическое распределение патентов в мире: -■- Северная Америка;-Азия; -♦- Европа
Источник: Ж1УО.
Этот подъем Азии, вначале инициированный Японией, которая с 1970-х годов развивала свои собственные исследовательские возможности, сегодня определяется в первую очередь Китаем и Кореей. Этот процесс в нематериальной экономике знаний можно сравнить с теорией «стаи летящих гусей», выдвинутой в 1937 г. Канаме Акамацу [23]. Как известно, эта теория использовалась также для попытки объяснить рост Азии в международной торговле [24]. При этом совершенно ясно, что описанные тенденции также подтверждают процесс «де-вестернизации» мировой экономики.
Сила объединений и союзов. Большие страны сегодня противостоят друг другу на международной арене только косвенно. Они стремятся сводить к минимуму свои разногласия, улаживая их с помощью альянсов, которые могут быть как формальными, так и неформальными, а также экономическими, политическими и даже военными. Вначале вокруг Соединенных Штатов была сформирована группа стран - фактически для управления денежными вопросами. Эта группа, 05, которая затем превратилась в 07, быстро расширив свою деятельность в 1990-х и 2000-х годах. На несколько лет она интегрировала в свой состав и Россию. Правда, затем Россия была исключена из 0-8 из-за последствий украинского кризиса и присоединения Крыма. Однако в 2000-х и 2010-х годах была сформирована еще одна группа влиятельных стран, названная БРИК, а затем БРИКС.
Когда была сформирована группа БРИК, удельный вес входящих в нее стран составлял лишь 20% мирового ВВП. В это время доля Соединенные Штаты была примерно такой же, а группа 07 в целом производила около 43% глобального ВВП (рис. 5). Но затем группа БРИКС, в состав которой вошла Южно-Африканская Республика, показала впечатляющий рост. Также эта групп стран создала совместные институты (например, банк развития).
Кто-то может сказать, что рост доли БРИКС - это рост доли Китая. Но можно ли смену баланса сил объяснить только подъемом экономики Китая? Естественно, последний играл важную роль.
%
<^<^<^<^<^<^<^<^<^<^00000000000000000000
Рис. 5. Доля в мировом ВВП групп 07 (---) и ВМСБ (---) (по ППС)
Источник: МВФ.
Но если исключить Китай из БРИКС, а Соединенные Штаты из 07, можно увидеть в целом ту же динамику. Конечно, без Китая движение БРИКС вверх не так впечатляет. Однако падение Большой Семерки без Соединенных Штатов столь же
значительно, как и падение Большой Семерки с Соединенными Штатами (рис. 6)
%
^^^^^оооооооооо
Рис. 6. Доля в мировом ВВП групп 07 без США (--) и ВМСБ без Китая (---) (по ППС)
Источник: МВФ.
Таблица 1
Краткое описание последовательных волн индустриализации
1 волна 2 волна 3 волна 4 волна
Великобритания Германия Южная Корея Китай
Франция Россия Тайвань Вьетнам
Бельгия Япония Таиланд Индия
Швейцария Италия Малайзия ЮАР
Чехословакия Сингапур Бразилия
США
Страны первой волны - это государства, где индустриализация стала лидирующей формой производства в 1780-1840 гг. Эти страны характеризовались доминированием текстильной и сталелитейной отраслей промышленности, создали правила свободной торговли, будучи также основными финансовыми державами [25].
Страны второй волны вошли в стадию бурной индустриализации в период с 1850 по 1910 г., часто под влиянием «стран первой волны». Они были первыми «опоздавшими» странами в типологии Гершенкрона [26]. Эти страны (Россия [27], Япония, Германия, США) были гораздо более протекционистскими и в ряде случаев до сих пор сохранили часть своих специальных учреждений [28]. При этом они частично оставались в финансовой зависимости от так называемых стран «первой волны». По этой причине Соединенные Штаты не доминировали в финансовой сфере вплоть до окончания Первой мировой войны. Случай Японии - осо-
бенный, так как ей удалось, сочетая политику поощрения конкуренции и очень сильное присутствие государства, поучаствовать еще и в третьей волне индустриализации, особенно в электронной области [29].
Страны «третьей волны», часто были бывшими колониями (Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур), проявили себя в 1950-1980-х годах. Эти страны также можно назвать «опоздавшими» [30]. Они характеризуются идеологическим доминированием «японской модели» индустриализации, которая сочетается с очень сильным государством и авторитарными политическими структурами, по крайней мере, на начальном этапе. Эти страны получили огромную выгоду от присутствия Соединенных Штатов в Юго-Восточной Азии (и войны во Вьетнаме). При этом Корея и Тайвань будут постепенно развивать свои собственные инновационные структуры [31] и затем будут способствовать росту доли заявок на патенты в Азии.
Страны «четвертой волны» были частично коммунистическими странами, которые успешно перешли к рынку, частично «подражая» странам «третьей волны» или участвуя в развитии Китая. Они вначале извлекали выгоду из-за чрезвычайно низких затрат на заработную плату, а затем выстраивали технологические цепочки, привязанные к поставкам сырья [32]. Роль государства в этих странах также была важна [33]. Кроме того, две страны в этой группе, Китай и Индия, создали мощный инновационный потенциал, что привело к увеличению удельного веса Азии в патентных заявках.
В течение последних десяти или пятнадцати лет наблюдается фундаментальная эволюция, которая привела к ослаблению западных держав. В основном это страны, которые участвовали в первой волне промышленной революции. Однако Соединенные Штаты и Германию можно считать странами и первой, и второй волн сразу. В то же время Япония, единственный «незападный» член «большой семерки», несомненно, является страной второй волны.
Важно отметить, что рост государств БРИКС во многом связан с динамикой Китая и Индии - двух стран «четвертой волны». Россия смогла только сохранить свою позицию, а доля Бразилия даже уменьшается. Иными словами, в группе БРИКС доминирует логика развития, присущая странам «четвертой волны», которые в основном представляют Азию. Именно это обстоятельство в значительной степени работает на «де-вестернизацию» мира.
Смена направления торговых потоков и потенциальный распад
Доминирование режима свободной торговли с 1990-х годов и появление новых индустриальных держав вызвало заметный всплеск взаимных поставок, и доля этих стран в мировом ВВП стала быстро расти. Этот феномен в целом отражал реальность, хотя отчасти он был связан с чисто статистическим увеличением международной торговли, которое стало следствием распада некоторых союзов (таких, как СССР или СЭВ).
Сегодня из-за роста в развитых странах [34] социального неравенства, которое стало следствием открытого режима мировой торговли [35], а также из-за постепенной переоценки реальных затрат на заработную плату, процессы, обусловившие рост мировой торговли, кажется, пошли вспять. Этот момент важен, потому что он означает переход к новому режиму международной торговли, все последствия которого еще не понятны.
Стагнация объемов торговли. Первый момент заключается в стагнации объемов мировой торговли (рис. 7).
%
210 200 190 180 170 160 150 140 130 120 110 100
м .м .м .м .м м
■ПК ^И ^ И оо И сИ 0И 000001
000000 222222
000000000 222222222
Рис. 7. Индекс мирового экспорта: индекс мирового экспорта; - - - скользящая средняя по 4-м кварталам
Источник: ЖТО.
В качестве показателя можно использовать суммарную стоимость мирового экспорта, равную суммарной стоимости импорта. Этот индикатор, отражающий объем торговли, используется также для того, чтобы факторы, влияющие на относительные цены, не искажали расчет. В частности, мы видим, что за 13 кварталов с 2005 по 2008 г. индекс мирового экспорта возрос со 100 до 180%, увеличиваясь примерно на 20% в год. Со II кв. 2008 г. по III кв. 2019 г. рост был значительно меньше - до 192%, и это, конечно, стало следствием финансового кризиса 2008-2009 гг. Индекс «Baltic Dry» (BDI) подтверждает указанные тенденции (рис. 8).
Период
Рис. 8. Изменение в индексе Baltic Dry за период с 1985 по 2019 г.
Источник: https://transportgeography.org/?page_id=5619
Этот индекс показывает среднюю стоимость перевозки сухих сырьевых грузов (например, угля, железной руды, цемента и зерна) по ряду морских маршрутов с учетом размера судов. По сути, он является индикатором, отражающим текущую цену доставки сырья на мировые рынки, и важной составляющей производственных затрат. Индекс считается ведущим прогнозным индикатором экономической активности, поскольку он описывает ход событий, происходящих на начальных стадиях изготовления продуктов в рамках глобальных технологических цепочек (добыча и переработка сырья). Высокое значение индекса указывает на ограниченность предложения в части услуг морского транспорта из-за высокого спроса и может создать инфляционное давление по всей цепочке поставок. Внезапное падение BDI, вероятно, предвещает рецессию, поскольку значительное сокращение спроса со стороны производителей заставляет перевозчиков существенно снижать цены в попытке привлечь груз.
На рис. 8 ясно виден период высокого спроса на услуги морского транспорта, который начинается в январе 2003 г. и заканчивается в мае-июне 2008 г. из-за кризиса. В посткризисный период индекс «Baltic Dry» находился на уровнях ниже средних значений, наблюдавшихся в период с 1985 по 2002 г. Изменения этого индекса в 2019 г. (рис. 9) подтверждают, что в мировой торговле наблюдается значительное замедление, поскольку к концу января 2020 г. значение этого индекса упало ниже 600.
Та же самая тенденция видна, если посмотреть на процентную долю международной торговли в мировом ВВП. С 2002 по 2008 г. произошло ее резкое увеличение, которое было прервано финансовым кризисом. После этого кризиса доля международной торговли в мировом ВВП стагнирует, а затем, с 2013 г., уменьшается.
Достигнутые уровни важны для понимания общей картины. Доля международной торговли в ВВП в 2001 г. составляла около 18,5%; в 2008 г. она превысила 25%. С тех пор она сократилась примерно до 21,8% в 2019 г. (рис. 10).
Рис. 9. Значение Baltic Dry Index за период с марта 2019 по январь 2020 г.
Источник: https://www.bloomberg.eom/quote/BDIY:IND
Это ясно указывает на то, что значение международной торговли уменьшается. В то же время это говорит о том, что растущая доля материальных благ производится для обеспечения внутренних рынков различных стран, а не для продажи.
18
о^нсчт^тчог^со^о^нсчт^тчог^со^ т-оооооооооо^н^н^н^н^н^н^н^н^н^н Год оооооооооооооооооооо
СЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧСЧ
Рис. 10. Экспорт мирового ВВП (———) и скользящая средняя за три года (- - -)
Источник: МВФ.
Падение экспорта во всем мире также является падением импорта. Крупные страны-экспортеры, такие как Китай, переориентируются на собственное население. Страны, которые не поняли эту новую логику и которые верны логике роста международной торговли и производства, ориентированного на экспорт, страдают, как, например, Германия. Важность этого поворотного момента, произошедшего в 2012-2013 гг., нельзя недооценивать.
Иллюзия свободной торговли и фрагментация мировой торговли. Период 2000-2008 гг. можно считать «экстраординарным» во многих смыслах этого термина. В 1995 г. ВТО заменила ГАТТ, а встреча 2002 г. в Генуе была отмечена протестами и инцидентами с применением насилия. При этом предполагалось, что принципы свободной торговли скоро станут всеобщими. Однако деятельность ВТО была быстро парализована. «Дохийский раунд» оказался тупиковым [36]. Возникшие в эти годы настроения, которые привели к тому, что торговля стала причиной мирового роста, а не его продуктом, испарились вместе с кризисом 2008-2009 гг. и его последствиями. В результате свободная торговля превратилась в международный камень преткновения [37], и это стало ясно после избрания Президентом Дональда Трампа в Соединенных Штатах [38]. Фактически Трамп с удовольствием радикализировал политику, начатую при Бараке Обаме [39].
Крупные страны-экспортеры, такие как Китай, переориентируют свою экономику на собственное население. Страны, которые не поняли этой новой логики и остаются верными логике роста, основанного на международной торговле, а также на экспортоориентированном производстве, испытывают трудности, как, например, сегодняшняя Германия. Иными словами, количественное влияние «глобализации» уже несколько лет снижается. Эта тенденция также обнаруживается при изменении индекса открытости для различных групп стран, который рассчитывается путем соотношения объема ВВП и международной торговли (импорта и экспорта). После увеличения с 2006 по 2011 г. этот индекс снижался, иногда довольно значительно, в период с 2011 по 2016 г. Поэтому ясно, что процесс деглобализации определяется не субъективными представлениями, а фактами.
Здесь можно возразить, что процесс, о котором идет речь, является лишь переходной фазой между глобализацией, в которой доминируют Соединенные Штаты, и новой глобализацией, в которой будет доминировать Китай. Разве инициатива, выдвинутая Китаем, огромный проект «Один пояс, один путь», не воссоздает многостороннюю структуру [40], но в условиях китайского доминирования? Однако если посмотреть именно на содержание этой инициативы, то увидим, что эта инициатива сочетает в себе амбициозные инвестиционные проекты в области транспорта [41] и сотрудничество, которое во всех случаях имеет двусторонний характер. Новая структура имеет экономический, коммерческий и геополитический размах [42]. На самом деле создается впечатление, что Китай с помощью этого проекта, скорее, стремится обеспечить свои поставки и рынки, чем развивать производство по единым стандартам.
Соединенные Штаты в свою очередь отвернулись от многосторонних соглашений, которые они отстаивали на протяжении десятилетий. Они вступили во всеохватывающие двусторонние переговоры с Китаем, фактически признав, что США и другие государства значимы для мировой экономики сами по себе. Различные меры, такие, как закон «О коррупции за рубежом» (FCPA) и закон «О налоговой отчётности по зарубежным счетам» (FATCA), стали значительно более жесткими из-за решения американских властей считать, что любое использование доллара автоматически влечет за собой привлечение иностранных компаний к ответственности по закону. В то же время в Америке используется так называемый принцип экстерриториальности. Парламентский доклад по этой проблеме был написан в 2016 г. [43]. Проводя политику экономических санкций, злоупотребляя ей еще задолго до избрания Дональда Трампа и осуществляя свою хищническую политику в отношении неамериканских компаний [44], США ускоряют фрагментацию мирового экономического пространства.
В дальнейшем деглобализация перешла от стадии возможного и виртуального к стадии факта; затем она быстро перешла от стадии факта к стадии главного факта. Это один из уроков, который следует извлечь из часто возникающих хаотичных, иногда противоречивых, событий, которые произошли в период с 2010 г. Выход США из Венского соглашения с Ираном (Совместного всеобъемлющего плана действий) имел целью не только изоляцию Ирана посредством экономических санкций. Используя боязнь репрессий из-за экстерриториального применения американского законодательства, США смогли воспрепятствовать европейским компаниям и странам, в частности Франции и Германии, вести бесперебойный бизнес с Ираном. Кроме Италии и Греции, которые вели прямые переговоры с Соединенными Штатами в обход Брюсселя, ни одно другое европейское государство до сих пор не смогло воспользоваться американскими льготами на экспорт иранской нефти. Этот односторонний разрыв соглашения имел серьезные экономические последствия для европейских и, в частности, французских компаний, таких как «PSA», «Renault», «Total» и «Airbus» [45].
Здесь имеет место та же политика. В результате эта инициатива США, принявшая форму глобализации, на самом деле является продуктом деглобализации.
Таким образом, истоки процесса деглобализации многочисленны. Кризис 2007-2009 гг., который назвали «кризисом ипотечных кредитов», сделал этот поворотный момент очевидным. Свою роль сыграли и другие явления, например, разворот китайской экономической политики. Формы подтверждений разнообразны и не ограничиваются только экономической статистикой.
Движемся ли мы к монетарной фрагментации?
Как было указано ранее, международная валютная система после ликвидации Бреттон-Вудского соглашения в 1971 г. (Вашингтонское соглашение) [46] и всеобщего перехода к плавающим курсам валют в 1973 г. превратилась в систему, в значительной степени основанную на долларе [47]. Однако в период с 2010 г., когда была впервые опубликована работа ХВ1Ьо-^ по 2019 г. доминирование доллара США было поставлено под вопрос.
Здесь следует вспомнить, что одним из аргументов в пользу создания евро, была идея о том, что эта новая денежная единица сможет конкурировать с долларом Соединенных Штатов за право называться основой международной валютной системы.
Может ли евро стать глобальным конкурентом доллару? Таким образом, главный вопрос, возникший при введении евро, заключался в том, сможет ли Европа принять вызов доллару как международной валюте? Многие авторы полагали, что так оно и будет [48]. Некоторые даже предсказывали, что это произойдет быстро [49]. Этот вопрос был действительно важен, поскольку то, что называлось «глобализацией», предполагало относительно однородное денежно-финансовое пространство на мировом уровне, называемое также «гладким» пространством [50]. Такое пространство можно сравнить со спокойным морем. Это пространство предвещает «ликвидное общество», которое по своей сути является моделью тотальной финансиаризации [51]. В этом «гладком» пространстве валюты могут свободно перемещаться, подобно кораблям в море или, точнее, подобно транспортным компаниям, перемещающим людей и товары. И вызов заключался в том, одна или две валюты будут обслуживать это пространство для операций и инвестиций.
Поэтому вопрос о том, будет ли евро претендовать на роль конкурента доллару США, действительно был важным [52]. Некоторые надеялись на изменение глобального соотношения сил [53] и трансформацию международной валютной системы [54]. Как следствие, идея о возможной конкуренции со стороны евро (и в целом со стороны экономического и валютного союза, созданного в рамках ЕС) в течение 1990-х годов очень часто звучала в выступлениях не только в Европе, но и в Соединенных Штатах [55]. Для ряда авторов было ясно, что введение евро способно изменить международный баланс сил и вызвать борьбу различных стран за сеньораж (доход от эмиссии денег). По сути, именно об этом рассуждал Бенджамин Коэн: «...международный сеньораж, который может рассматриваться как скрытый международный переток финансовых ресурсов, основан на воле нерезидентов держать у себя национальную валюту другой страны или использовать эту валюту за пределами страны происхождения. Таким образом, обращение национальной валюты за пределами своей страны в целом равносильно субсидированию или беспроцентному займу со стороны иностранцев, что представляет собой реальный финансовый ресурс для всей нации. Однако сеньораж от международных операций может иметь место только до тех пор, пока национальная валюта продолжает добровольно храниться или находиться в обращении за границей [56]».
Следует отметить, однако, что этот автор быстро изменил свою позицию, перейдя к более умеренным взглядам на способность евро вытеснить доллар США [57]. Позднее он писал так: «Мое мнение, которое может разочаровать многих людей, глубоко скептично. Очевидно, евро будет занимать доминирующее положение во внутренних европейских трансакциях и, вероятно, распространит свое влияние на соседние области, такие как Средиземноморское побережье или Африка к югу от Сахары, которую Европейский Центральный банк, ЕЦБ, называет зоной влияния евро. (...). Но в любом другом месте в обозримом будущем новая валюта обречена однозначно уступать доллару США, даже если многие европейцы хотели бы, чтобы все было иначе [57, с.8]».
Однако вопреки утверждениям как этого автора, так и Пола Кругмана, главная проблема заключалась не в том, чтобы доллар сохранял доминирующее положение благодаря инерции предшествующих тенденций [57, с. 15].
Международное поражение евро. На самом деле доля евро в валютных резервах различных центральных банков быстро достигла довольно большой величины. Однако по факту эта доля никогда не превышала суммарной доли европейских валют - немецкой марки, французского франка, голландской кроны и ЭКЮ - в резервах центральных банков в период до появления евро. Этот момент очень важен. Неспособность евро превзойти суммарную долю денежных единиц из стран европейского валютного союза доказывает, что, вопреки надеждам и иногда опасениям некоторых международных экспертов, появление общеевропейской денежной единицы не создало никакой новой специфической динамики. Максимально высокий уровень доли евро в резервах был достигнут в третьем квартале 2009 г., когда финансовый кризис был в самом разгаре. Но и в этот момент доля евро всего лишь сравнялась с суммарной долей четырех основных европейских валют в 1995 г. (рис. 11). С тех пор мы стали свидетелями медленного, но постоянного размывания
смысла евро как валютной альтернативы.
%
80 70 60 50 40 30 20 10 0
Рис. 11. Доля доллара США (-О-) и евро в резервах Центральных банков (---):
--общая доля немецкой марки, французского франка, голландской кроны и ЭКЮ
Источник: МВФ, Composition of Foreign Exchange Reserves (COFER).
Удельный вес доллара США в резервах центральных банков значительно снизился с начала 2002 г., что, по-видимому, оправдало надежды одних и опасения других. Однако доля евро с середины 2009 г. также стала падать. В настоящее время она стабилизировалась на уровне примерно 20% мировых валютных резервов, хотя раньше сум-
к
Период
<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N<N
марная доля различных европейских валют в этих резервах составляла около 27%. Мы прогнозировали, что значение единой европейской валюты превзойдет суммарное значение отдельных валют за счет большей стабильности евро и большего доверия со стороны экономических агентов, а также относительной политической нейтральности евро в отличие от доллара США. Но этого не произошло.
Таким образом, согласно статистике Банка международных расчетов, доллар продолжает доминировать в международных денежных операциях.
Содержание табл. 2 показывает наличие двух ключевых тенденций. С одной стороны, как уже говорилось, данные таблицы демонстрируют превосходство американского доллара.
Таблица 2
Оборот иностранной валюты на внебиржевом рынке Доля 5 ведущих валют в двусторонних валютных операциях (в апреле каждого года)*
Валюта 2004 г. 2013 г. 2016 г. 2019 г.
% место % место % место % место
Доллар США Евро Иена Фунт Австралийский доллар Всего * Суммарный оборе 88,0 37.4 20,8 16.5 6,0 168,7 т составля 1 2 3 4 5 ет 200%, 87 33,4 20,3 11,8 8,6 161,1 потому что 1 2 3 4 5 в каждую 87,6 31,4 21,6 12,8 6,9 160,3 трансакци 1 2 3 4 5 ю включен 88,3 32,3 16,8 12,8 6,8 157,0 ы 2 валюты 1 2 3 4 5
Источник: BIS, Basel, 2019. https://www.bis.org/statistics/rpfx19.htm?m=6%7C381%7C677.
Из таблицы также видно, что доля евро, достигнув своего пика в 2004 г., затем постоянно снижалась, причем уже не в резервах, а в валютнообменных операциях. С другой -таблица показывает, что суммарная доля пяти ведущих валют в общем объеме операций продолжает снижаться. Снижение доли доллара и евро в последние годы сопровождается увеличением доли «других валют». В число этих валют входят японская иена и британский фунт, а также канадский доллар, австралийский доллар и, наконец, с 2016 г. - юань.
Подъем «малых валют». Доля «малых валют» в резервах центральных банков несколько увеличилась. За 8 кварталов, начиная со II кв. 2016 г. по II кв. 2018 г. (период, в течение которого юань вошел в число резервных валют, а общая сумма резервов возросла на 23,4%), произошли важные события, связанные с этими «новыми» валютами (табл. 3).
В настоящее время доля доллара США продолжает падать, доля евро немного восстанавливает свои позиции, но все еще остается значительно ниже значения суммарной доли отдельных европейских валют, которые в 1995 г. предшествовали евро. Доля юаня достигает внушительных 7,8% общей суммы резервов. Еще более показателен тот факт, что в совокупности «другие» валюты составляли 22,2% резервов, в то время как удельный вес евро был равен только 23%. Это свидетельствует о диверсификации резервных валют. Период «ключевых валют», таких как фунт стерлингов или доллар, подходит к концу [58].
Конечно, важное значение доллара США сохраняется, но тренд показывает снижение его роли. В конечном счете доля доллара в резервах должна сократиться примерно до 50%. Но конец гегемонии доллара, доля которого в начале 2000-х го-
дов составляла более 70%, в целом не связан с подъемом евро. Причиной этого сдвига стало появление так называемых «других» валют.
В значительной степени это изменение обусловлено подъемом валют из Азиатско-Тихоокеанской зоны. Три из них (юань, иена, австралийский доллар) обеспечили почти 15% прироста валютных резервов за период со II кв. 2016 г. по II кв. 2019 г.
Таблица 3
Распределение прироста резервов в разрезе валют со II кв. 2016 г. по II кв. 2019 г., млн. долл. США
Валюта Всего Доля, %
Валюты, признанные резервными 2 459 571,35
Доллар США 1 307 076,33 53,1
Евро 566 328,87 23,0
Фунт 115 018,55 4,7
Иена 115 018,55 4,7
Канадский доллар 43 939,82 1,8
Австралийский доллар 61 037,48 2,5
Швейцарский франк 2 147,27 0,1
Другие 16 693,76 0,7
Юань 192 968,48 7,8
Источник: МВФ, Composition of Foreign Exchange Reserves (COFER).
Таким образом, имеет место тенденция к фрагментации международной валютной системы, отражающей как неопределенность, возникающую при использовании доллара в условиях санкционной политики Соединенных Штатов, так и геополитическое усложнение мира, обусловленное появлением новых игроков с региональными и глобальными амбициями (рис. 12).
В конечном счете, если возникшие тенденции продолжатся, то доля юаня может составить от 4 до 6% общей величины мировых валютных резервов, что эквивалентно доле британского фунта и иены. Доля юаня может даже превысить этот уровень, если китайское правительство примет решение о дальнейшей либерализации использования своей валюты.
%
30 28 26 24 22 20 18 16 14 12 10 8
Период
Рис. 12. Доли евро (- - -) и других валют (———) в резервах Центрального банка
Источник: МВФ.
Как видим, деглобализация в форме фрагментации пространства, долгое время считавшегося однородным или «ликвидным», которая сопровождается увеличением числа инструментов, а также предполагает учет природы взглядов каждого от-
дельного человека, является феноменом, который наблюдается даже в области международных денежных отношений.
На пути к концу «глобального порядка»?
Таким образом, можно указать на серьезные изменения, отличающие современную ситуацию от ситуации 1990-х и начала 2000-х годов. Падение доли торговли в мировом ВВП, изменения в расстановке сил между экономиками стран, монетарная фрагментация - все это симптомы. Можно говорить о тенденции, ведущей к деглобализации.
Подчеркнем, что сам по себе этот процесс не приводит к исчезновению обменных операций. При определенных условиях деглобализация может даже привести к увеличению таких операций, но в другом контексте. Даже если в некоторых случаях цепочки производственной кооперации подвергнутся ренационализации, торговые и финансовые обменные операции будут по-прежнему иметь очень важное значение. Однако эти операции будут определяться национальными стратегиями, иногда противоречащими друг другу, иногда скоординированными. И это, пожалуй, лучше всего будет характеризовать процесс деглобализации. Понятие «стратегия» и, в частности, «экономическая стратегия» [59], прямо противоречат идее глобализированной вселенной, где все должно управляться только нормами и правилами. Важно, что теоретические взгляды на стратегию связаны с теоретическими взглядами на радикальную неопределенность. Как известно, радикальная неопределенность возникает в результате накопления сложностей, воздействующих на конкретную ситуацию [60].
Однако увеличение числа взаимодействий, связанных с глобализацией, само по себе привело к усилению этих сложностей. Радикальная неопределенность порождает неожиданности, ставящие под сомнение знания, которыми обладают индивиды [61]. В этих условиях решение в форме эвристического выбора (стратегия) обладает большей эффективностью, чем простое соблюдение правил [62].
В этом и заключается важность произошедших перемен. Глобализация движима экономической идеологией, которая провозглашает, что все сводится к вероятностям [63] или, что там, где преобладает неопределенность, не может быть никакой экономической политики [64]. Поэтому сама глобализация сделала возврат к принятию долгосрочных решений необходимым, что иными словами можно назвать возвратом к политическим вопросам. Это предположение еще столетие назад выдвинул Карл Шмитт [65], столкнувшись с миром, который больше не может управляться простыми правилами. Кроме того, возвращение к политике подразумевает возрождение роли государств.
Конечно, В. Квинт имел основания утверждать в своей книге, что «Стратегия как инструмент все еще недооценивается, неправильно используется или неправильно понимается в некоторых могущественных корпорациях, правительствах и военных органах» [66]. Однако, как можно видеть, именно те страны, которые сознательно разрабатывали стратегии развития - Китай, Индия, Япония, Корея, а также в некоторой степени и Россия, поняли, как извлечь максимальную пользу из глобализации, и смогли сделать это. Поэтому возникает вопрос, не порождает ли процесс глобализации сам по себе те силы, которые поворачивают его вспять. Так что мы никогда не будем жить в «гладком» мире [67].
Происходящая деглобализация, конечно, не решает всех проблем. Взаимозависимость экономик сохранится, равно как и основные проблемы, связанные с освоением природных ресурсов и управлением ими. Сохраняются и экологические проблемы, которые неправомерно сводятся к проблеме изменения климата, но на самом деле гораздо более глубоки. Мы также можем наблюдать проблемы, возник-
шие в первом квартале 2020 г. и связанные с пандемией коронавируса, которая, придя из Китая, оказывает большое влияние на здоровье людей и экономику.
Однако возникающие проблемы должны быть решены или, по крайней мере, урегулированы при строгом уважении странами суверенитета друг друга. И здесь пандемия коронавируса может оказаться хорошей метафорой для будущего мира, поскольку различные государства предпочитают принимать меры на национальном уровне, а не ждать, когда будут приняты меры наднациональными организациями. Следует добавить, что эта пандемия особенно остро поставила для многих стран вопрос о фармацевтическом суверенитете [б8].
Это означает, что потоки, как коммерческие, так и финансовые, должны быть поставлены под контроль [б9]. Сегодня необходимо заниматься вопросами контроля и теми принципами, по которым строится этот контроль, а не стремиться любой ценой вернуться к «свободной торговле» [70]. Рост протекционизма сегодня очевиден, и это далеко не плохо [71]. Но об этом протекционизме следует думать, размышлять. Речь идет о рабочей программе, которая должна быть предложена всем политическим лидерам. Именно здесь возникает потребность в стратегии и, следовательно, в национальных приоритетах.
Однако в Европе существует большое сопротивление подобным идеям. На самом деле именно тех лидеров, которые сегодня выступают за полную свободу торговли, можно считать представителями прошлого. Ангела Меркель и Эммануэль Макрон, похоже, не смогли понять смысл того, что произошло с 8 по 10 июня 2018 г., когда встречу G7, проходившую в Ла-Мальбе в Канаде, буквально взорвал [72] Дональд Трамп [73]. Они цепляются за старые идеи. Они защищают те договоры, которые уже нельзя защитить [74], потому что развитию международной экономики мешают тексты, которые либо устарели, либо ошибочны, или которые сочетают в себе эти два недостатка. С этой точки зрения ответственность г-жи Меркель за происходящее очень велика [75].
Если посмотреть на Всемирную торговую организацию и на «Большую семерку», то в глаза бросается устаревший характер текстов и институтов. Напомним, что G7 берет свое начало в 1974-1975 гг. от неофициальной G5, а затем от G6. В то время часть мира (коммунистические страны) не участвовала в договоренностях, и потому страны G6 (которая стала G7 с вступлением Канады) фактически представляли собой Соединенные Штаты и их союзников, будучи в основном озабочена финансовыми проблемами [76]. Неспособность этого института решать современные проблемы очевидна. То же можно сказать и о ВТО, которая сейчас парализована внутренними блокировками и чьи нормы регулярно обходятся как новыми договорами, так и отдельными государствами. Это стало наглядно при введении санкций против России в 20l4 г.
Однако желание сохранить устаревшие институты всегда опасно. Они поддерживают фиктивные рамки, в то время как реальная ситуация уже вышла за их пределы. Эта напряженность, порождаемая устаревшими институтами, сама по себе становится важным фактором, провоцирующим кризисы на фоне быстро развивающейся в настоящее время деглобализации и политизации управления.
Литература
1. Sapir J. (2010). La Démondialisation. Paris: Le Seuil. 212 p.
2. Bello W. (2002). Deglobalization, ideas for a New World Economy. London and New-York, Zed Book. 116 p.
3. Dario Ingiusto, Béatrice Mathieu(2020). L'économie mondiale survivra-t-elle au
coronavirus?https://lexpansion.lexpress.fr/actualite-economique/l-economie-mondiale-survivra-t-elle-au-
coronavirus 2111954.html.
4. Montebourg A. (2011) foreword by d'Emmanuel Todd, Votez pour la démondialisation! Paris, Flammarion; Pierre-Noël Giraud interview in Alternatives Economiques. https://www.alternatives-economiques.fr/pierre-noel-giraud-de-mondialisation-va-sens/00077277.
5. Barma N., Chiozza G., Ratner E. et Weber S. (2009). A World Without the West? Empirical Patterns and Theoretical Implications // Chinese Journal of International Politics. Ж 2. Vol. 4. Pp. 525-544.
6. Bernanke B, James H. (1991). The Gold Standard, Deflation, and Financial Crisis in the Great Depression: An International Comparison // Working Paper. Ж 3488. Cambridge. MA, National Bureau of Economic Research (NBER).
7. Mikesell R.F. (1944). Negotiating at Bretton Woods // Negotiating with the Russians / Denett R. et Johnson J., éd. Boston, World Peace Foundation, 1951, pp. 112-116; Mikesell R.F. (1994). The Bretton Woods Debates. A Memoir, Essays in International Finance Ж 192. Princeton. NJ. Princeton University.
8. Varga E. (1947). The Marshall Plan and the Approaching Economic Crises in America //New Times, Ж 39, pp. 5-7.
9. Kostecki M. (1979). L'U.R.S. S face au système de commerce multilateral // Revue d'études comparatives Est-Ouest. Vol. 10. Ж 3. Pp. 75-89.
10. Kostecki M. (1979). East-West Trade and the G.A.T.T. System, Londres, McMillan, Trade Policy Research Center. ch. 5.
11. Chalandon A. (1966). Le Système monétaire international. Paris. CES. 52p.; Grjebine A., Grjebine T. (1973) La Réforme du système monétaire international (foreword. A. Chalandon). Paris. Presses universitaires de France, coll. «L'Économiste». Ж 39. 214p.
12. Von Dormael. (1978). Bretton Woods: Birth of a Monetary System. Londres, Holmes Meir.
13. JaoulM., Schloesing O. (1954). L'Union Européenne des Paiements //Revue économique. Vol. 5. Ж 2. pp. 263277; James E. (1951). L'Union Européenne des Paiements // Revue économique. Vol. 2. Ж 5. pp. 560-577; Hirschman A.O. (1951). The European Payments Union. Negotiations and the Issues // The Review of Economics and Statistics, Février. Vol. 33. Ж 1. pp. 49-55.
14. Von Mangoldt-Reiboldt, H-K. (1957). De l'Union européenne de Paiements à la convertibilité monétaire // Revue économique. Vol. 8. Ж 1. p. 76-90.
15. Droz B. (2009). Histoire de la décolonisation au XXe siècle. Paris: Le Seuil. 385 p.
16. De Larosière J. (2016). 50 ans de crises financières. Odile Jacob. 272 p.
17. Dooley, M., D. Folkerts-Landau, P. Garber. (2003). An Essay on the Revived Bretton Woods System // Working Paper. Ж 9971. Cambridge, MA: National Bureau of Economic Research (NBER).
18. Bibow J. (2008). The International Monetary (Non-)order and the 'Global Capital Flows Paradox // Eckhard Hein, Peter Spahn, Torsten Niechoj, and Achim Truger (eds.). Finance-led Capitalism? Londres, Metropolis.
19. Aizenman J., Marion N. (2004). International Reserve Holdings with Sovereign Risk and Costly Tax Collection // Economic Journal. Vol. 114. pp. 569-591; Aizenman J., Lee J. (2005). International Reserves: Precautionary versus Mercantilist views, Theory and Evidence //NBER Working Paper. Ж 11366.
20. Aizenman J., Marion N. (2004). International Reserve Holdings with Sovereign Risk and Costly Tax Collection // in Economic Journal. Vol. 114. pp. 569-591; Aizenman J., Lee J. (2005). International Reserves: Precautionary versus Mercantilist views, Theory and Evidence //NBER Working Paper. Ж 11366.
21. Eichengreen B., Adalt M. (2005). Current Account Reversals: always a Problem? // NBER Working Paper. Ж 11634.
22. O'Neill J. (2001). Building Better Global Economic BRICs // Goldman Sachs, Global Economics. Ж 66; Wilson D., R. Purushothaman. (2003). Dreaming with BRICs: The Path to 2050. Goldman Sachs. Global Economics Ж 99.
23. Akamatsu K. (1962). A Historical pattern of economic growth in developing economies // in The Developing Economies, Vol. 1. Issues 1. P. 3-25; перевод с «Waga Kuni Yomo Kögyöhin no Boeki Süsei» в журнале Journal of Nagoya Higher Commercial School (1935). pp. 129 sqq.
24. Nobuharu Y. (2019). Re-emergence of Asia and the Rise and Fall of the Japanese Economy in Super Long Waves of Capitalist World Systems // Journal of Contemporary Asia. https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/00472336.2019.1651382.
25. Mathias P. (1969). The First Industrial Nation. An Economic History of Great-Britain, 1700-1914. Londres, Methuen.
26. Gerschenkron A. (1962). Economic backwardness in historical perspective, a book of essays, Cambridge, Massachusetts, Belknap Press of Harvard University Press.
27. Von Laue T.H. (1963). Sergeï Witte and the Industrialization of Russia // Columbia University Press, NY; The State and the economy (1960). C.E. Black (ed.). The transformation of the Russian society since 1861 // Harvard University Press. Cambridge, Mass; K.C. Talheim. Russia's economic development // G. Katkov, E. Oberländer, N. Poppe et G. von Rauch, (edits.). (1971). Russia enters the Twentieth Century, Temple Smith, Londres.
28. Hirschmeier J. (1964). The origins of Entrepreneur ship // Meïji Japan, Harvard University Press, Cambridge, Mass; J. W.Bennet, I. Ishino. (1963). Paternalism in the Japanes Economy : Anthropological Studies of Oyabun-Kobun Patterns // University of Minnesota Press, Minneapolis, Minn.; G. Ranis. (1955). The community-Centered Entrepreneur in Japanese Development // in Explorations in Entrepreneurial History. Vol. III. Ж 2. décembre; M.Y. Yoshino. (1968). Japan's Managerial System-Tradition and Innovation // MIT Press, Cambridge, Mass..
29. Okimoto D., T. Sugano et F.B. Weinstein. (1984). Competitive Edge: The Semiconductor Industry in the U.S. and Japan, Stanford, Ca, Stanford University Press; Okimoto D. (1989). Between MITI and the Market, Japanese Industrial Policy for High Technology. Stanford, Ca, Stanford University Press.
30. Hobday M. (1995). East Asian Latecomer Firms: Learning the Technology of Electronics // World Development. Vol. 23. Ж 7. pp. 1171-93; John A. Mathews (2002). Competitive Advantages of the Latecomer Firm: A Resource-Based Account of Industrial Catch-up Strategies //Asia Pacific Journal of Management. Vol. 19. Ж 4. Pp. 467-88.
31. Lin-su K. (1997). Imitation to Innovation: The Dynamics of Korea's Technological Learning, Cambridge, Ma, Harvard Business School Press.
32. Sapir J. (2010). La Démondialisation. Paris, Le Seuil.
33. Fernández V.R., Ormaechea E. (2019). The State in the Capitalist Periphery: From the Structuralist Vacuum to the Neo-Structuralist Deviations and Beyond // in Fernández V., Brondino G. (eds) Development in Latin America. Palgrave Macmillan, Cham.
34. Bivens J. (2007). Globalization, American Wages, and Inequality // Economic Policy Institute Working Paper. Washington DC; Irvin G. (2007). Growing Inequality in the Neo-liberal Heartland // Post-Autistic Economics Review; R. Hira, A. (2005). Hira with a comment by L. Dobbs. Outsourcing America: What's Behind Our National Crisis and How We Can Reclaim American Jobs // AMACOM/American Management Association.
35. M. Förster et M. Mira d'Ercole. (2006). Income Distribution and Poverty in OECD Countries in the Second Half of the 1990s // OECD Social. Employment and Migration Working Paper, № 22.
36. Ackerman F. (2005). The Shrinking Gains from Trade: A Critical Assessment of Doha Round Projections // Global Development and Environment Institute. Working Paper. Vol. 5. № 1. Medford (Ma.). Tufts University, Stiglitz J.E., A. H. Charlton. (2004). A Development-Friendly Prioritization of Doha Round Proposals // IPD Working Paper, «Initiative for Policy Dialogue». New York/Oxford.
37. Graaff N.D., Apeldoorn. B.V. (2018). US—China Relations and the Liberal World Order: Contending Elites, Colliding Visions? // International Affairs. 94. № 1. Pp. 113-131.
38. Goldberg, J. A. (2018). Senior White House Official Defines the Trump Doctrine // The Atlantic.
39. Sapir J. (2017). President Trump and free-trade // in Real-World Economic Review. № 79(t2). pp. 64-73. http://www.paecon.net/PAEReview/issue79/Sapir79.pdf.
40. China Britain Business Council: One Belt One Road. http://www.cbbc.org/resources/one-belt-one-road.
41. Liang, N., Tang, J. & Li, J. (2017). La nouvelle route ferroviaire de la soie, pont entre la Chine et l'Europe // Echos de Chine; Voir aussi Rodrigue J-P. The Northern East-West Freight Corridor (Eurasian Landbridge). http://www.people.hofstra.edu/geotrans/eng/ch5en/conc5en/NEW_Corridor_Freight.html; The Geography of Transport Systems, Department of Global Studies & Geography, Hofstra University, 1998-2009.
42. La nouvelle Route de la Soie, une stratégie d'influence mondiale de la Chine // Epoch Times. http://www.epochtimes.fr/nouvelle-route-de-soie-strategie-dinfluence-mondiale-de-chine-28431.html.
43. Constitution du 4 octobre 1958 quatorzième législature. http://www.assemblee-nationale.fr/14/rap-info/i4082.asp; GAUVAIN. (2019). Rétablir la souveraineté de la France et de l'Europe et protéger nos entreprises des lois et mesures à portée extraterritoriale, Paris, Assemblée Nationale, 101 p. https://www.vie-publique.fr/sites/default/files/rapport/pdf/194000532.pdf.
44. Alstom Pleads Guilty and Agrees to Pay $772 Million Criminal Penalty to Resolve Foreign Bribery Charges, US Department of Justice. Office of Public Affairs. 22 décembre 2014. http://archive.wikiwix.com/cache/index2.php?url=https%3A%2F%2Fwwwjustice.gov%2Fopa%2Fpr%2Falsto m-pleads-guilty-and-agrees-pay-772-million-criminal-penalty-resolve-foreign-bribery.
45. TOTAL abandonne South Pars 11 en Iran... à moins d'une dérogation. https://www.capital.fr/entreprises-marches/total-abandonne-south-pars-11-en-iran-a-moins-dune-derogation-1288307.
46. Bibow J. The Global Crisis and the Future of the Dollar: Toward Bretton Woods III? // Working Paper. № 584; The Levy Economics Institute. Annandale-on-Hudson. (2010). NY; Bibow J. (2010). Bretton Woods 2 Is Dead, Long Live Bretton Woods 3? // Working Paper. № 597. The Levy Economics Institute. Annandale-on-Hudson, NY.
47. 18 décembre 1971 : la fin de Bretton Woods. http://blogs.le.sechos.fr/echos-d-hier/18-decembre-1971-la-fin-de-bretton-a7951.html.
48. Gros, D., Thygesen N. (1998). European Monetary Integration: From the European Monetary System to European Monetary Union / second edition, Londres, Longman; Mundell R.A. (2000). The euro and the stability of the international monetary system // R. A. Mundell et A. Cleese (edits.). The Euro as a Stabilizer in the International Economic System. Boston, Kluwer Academic. ch. 5.
49. Bergsten, C.F. (1997) The impact of the euro on exchange rates and international policy cooperation // P.R. Masson, T.H. Krueger et B.G. Turtelboom (edits.). EMU and the International Monetary System. Washington DC, International Monetary Fund. ch. 2.
50. Schmitt C., Terre, Mer, Paris. (2017). Pierre-Guillaume de Roux éditeur.
51. Berman R.A. (2015). Geography, Warfare, and the Critique of Liberalism // Carl Schmitt's. Land and Sea, présentation à la seconde édition anglaise de Terre et Mer; Russell A. Berman and Samuel Garrett Zeitlin, Land and Sea — a world historical meditation. Candor, NY, Telos Press.
52. Cohen, B.J. L'euro contre le dollar: un défi pour qui? // In Politique étrangère. № 4. 1997. 62e année. Pp. 583-595
53. Gros, D. et N. Thygesen, European Monetary Integration, New York, St. Martin's Press, 1992.
54. Bénassy, A., A. Italianer et J. Pisani-Ferry. The External Implications of the Single Currency //Economie et statistique, numéro spécial, 1994. P. 9-22.
55. Thygesen, N. (1995). International Currency Competition and the Future Role of the Single European Currency, Final Report of a Working Group on «European Monetary Union-International Monetary System». Kluwer Law International, Londres.
56. Cohen, B.J. L'euro contre le dollar: un défi pour qui? Op.cit. P. 589.
57. Cohen B.J. (2003). Pourquoi l'euro n 'est pas près de remplacer le dollar // L'Économie politique. № 20. pp. 8-31.
58. Aglietta M. (1986). La Fin des Devises Clés. Paris, La Découverte, coll. Agalma.
59. Kvint V. (2016). Strategy for the Global Market. New York, Routledge.
60. Keynes, J.M. (1921). Treatise on Probability. Londres, Macmillan & Co.
61. Shackle G.L.S. (1949). Expectations in Economics. Cambridge, Cambridge University Press; Shackle, G.L.S. (1979). Imagination and the Nature of Choice. Edinbourg, Edinburgh University Press.
62. Groot A. (1965). Thought and Choice in Chess. Mouton, La Haye; H.A. Simon, C.B. Radner, R. Radner (eds.). (1972). Theories of bounded rationality Decision and Organization. North Holland, Amsterdam. pp. 161-176.
63. Haavelmo T. (1944). The Probability Approach to Econometric, supplément à Econometrica. Vol. 12.
64. Lucas R.E. (1981). Studies in Business Cycle Theory. MIT press, Cambridge, Mass; Lucas R.E., Lucas. (1975). An Equilibrium Model ofBusiness cycle // Journal ofPolitical Economy. Vol. 83. pp. 1113-1124.
65. Schmitt C. (1988). Théologie politique. Paris, Gallimard. P. 16.
66. Kvint V. Strategy for the Global Market. op. cit. P. 3.
67. Sapir J. (2010). La démondialisation. Paris, Le Seuil.
68. Si ! le coronavirus menace notre approvisionnement en médicaments. https://www.lecourrierdesstrateges.fr/2020/02/14/si-le-coronavirus-menace-notre-approvisionnement-en-medicaments/; Coronavirus: face au spectre d'une pénurie de médicaments, l'UE alerte, les labos rassurent.
44
npoöneMti nporao3HpoBaHHa, 2020, № 6
https://www.challenges.fr/entreprise/sante-et-pharmacie/coronavirus-face-au-spectre-d-une-penurie-de-medicaments-l-ue-alerte-les-labos-rassurent_698818.
69. Perez Y. (2019). Les vertus du protectionnisme — Crises et mondialisation, les surprenantes leçons du passé. Paris, L'Artilleur.
70. Sapir J. (2012). Le protectionnisme et la fureur de ses ennemis // H-J Chang, S. Halimi, F. Lordon, F. Ruffn et J. Sapir Le Protectionnisme et ses ennemis. Éditions Les Liens qui Libèrent. Paris. pp. 55-72.
71. Sapir J. (2015). Crisis of Globalization: The new context and challenges for national economies / A.S. Zapesot-sky (ed.). Contemporary Global Challenges and National Interest — The 15th International Likatchov Scientifi Conference. Saint-Petersbourg. pp. 142-145.
72. Graaff, N.D., Apeldoorn, B. V. (2018). US-China Relations and the Liberal World Order: Contending Elites, Colliding Visions? // International Affairs. 94. № 1. Pp. 113-131; Goldberg, J. A. (2018). Senior White House Official Defines the Trump Doctrine. The Atlantic.
73. Sapir J. (2017). President Trump and Free-Trade // in Edward Fullbrook (Editor), Jamie Morgan (Editor). Trumponomics: Causes and Consequences. College Publications.
74. Ryner, Met Cafruny, A. (2017). The EU and Global Capitalism: Origins, Development, Crisis. London: Palgrave, MacMillan.
75. HussonE. (2019). Paris-Berlin, La Survie de l'Europe. Paris, Gallimard.
76. Farnsworth, Clyde H. (1977). A Secret Society of Finance Ministers //New York Times.
