CC BY
10
Как ни банально это звучит, но повторю еще раз: выбор, сделанный Россией, важен не только для нее самой, но и для всего мира. Последние 15 лет были не самыми легкими для Российской Федерации и уж, конечно, во многих отношениях не самыми благоприятными. Однако в своих оценках я всегда исходил из того, что для проведения успешных (и даже не особенно удачных) преобразований России потребуется не менее 20-30 лет - даже в самом благоприятном случае. Выносить окончательные суждения пока преждевременно. Наша задача сегодня - применить творческий и строгий подход к анализу проблем, стоящих перед Россией, стимулируя тем самым широкое обсуждение этих вопросов в обществе и делая более осознанным процесс принятия политических решений. Насколько успешно мы справимся с этой задачей - судить будущим историкам.
«Россия: ближайшее десятилетие», М., 2004 г., С. 6-9.
НАДО ЛИ ЖДАТЬ «НАРОДНОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ»?
Тема очередного круглого стола «Литературной газеты» - ожесточенная полемика вокруг законодательных инициатив президента по реформированию государственного устройства страны. Очевидно, что эта полемика стремительно перерастает в откровенную борьбу за власть.
Александр Ципко, политолог.
Все оппоненты президента пугают власть ростом «народного сопротивления» в защиту выборов губернаторов и электоральной демократии. Однако встает вопрос, который не задают себе наши либералы: насколько и на самом ли деле электоральная демократия стала ценностью для подавляющей части населения России? Подавляющая часть населения СССР не принимала никакого участия в борьбе с коммунизмом и тоталитаризмом, советским людям политические свободы спустили сверху. Никто не станет утверждать, что в России после тринадцатилетнего движения по пути демократии усилилось гражданское общество. Убежден: от нынешней смуты и разгула вседозволенности труднее перейти к гражданскому обществу и полноценной демократии, чем от советского общества.
У нас демократия и ее формы носят случайный характер. Институт президентства вырос у нас не из традиций, не из запроса масс, а из логи-
ки борьбы в верхах. Но совпадает ли логика борьбы за власть с задачами организации эффективного управления обществом в посткоммунистической, да к тому же распадающейся России? Наверное, нет. Но оппозиция об этом не думает. Она ставит в вину Путину, что он «арифметически» сокращает поле электоральной демократии, что он не решает главную задачу, не «идет по пути демократизации России».
Самый важный вопрос: а является ли укрепление выборной демократии главнейшей задачей для современной России? Подобный взгляд на задачи обустройства новой России не есть ли проявление «подпольного сознания» человека, смотрящего на мир только с позиции свободы, позиции воли? Такой взгляд на общество правомерен в минуты революции. Но теперь, когда свобода есть, когда СССР разрушен, выяснилось: для создания полноценной жизни необходимы и безопасность личности, и здоровая духовная, правовая среда, и управляемость общества. Сама по себе свобода от тоталитаризма и коммунистических запретов ничего не дает, а рождает хаос и криминальные структуры. В России после распада СССР самой распространенной формой организации людей стала «организованная преступность».
Наша ситуационная демократия не носит устойчивый - в этом смысле национальный - характер. Не знаю, есть ли на самом деле у нас почва для демократии. Но ясно, что сегодня все наши механизмы демократии придуманы. Поэтому поиск в этой сфере неизбежен, оправдан. Мы нуждаемся в коррекции, рационализации институтов выборной демократии. Необходимо выработать более широкий взгляд на эти проблемы, с учетом уроков тринадцатилетнего пути движения от коммунизма. Движения к чему? Вот главный вопрос.
Леонтий Вызов, социолог.
Исследования показывают: абсолютно все слои общества надеялись на Путина, и каждый ждал чего-то своего. Общество ждало, что Путин вот-вот приступит к всеобъемлющим реформам. Никто не считает нынешний строй и политическую систему эффективными, справедливыми. Однако начало второго президентского срока существенно уводит в сторону от прежнего магистрального запроса к Путину.
Можно в общих чертах сформировать новый курс. Я его условно называю право-правым. Правым с точки зрения опоры на активное экономическое меньшинство, способное выживать самостоятельно. В расчете на него провозглашен официальный курс на ускорение реформ, удвоение ВВП, повышение эффективности общества даже ценой социального
зажима, когда общество ставится все в более и более тяжелые экономические условия. Это традиционно правый курс, связанный с авторитари-стскими тенденциями, сворачиванием тех немногих оставшихся синдромов демократии. Административные инициативы Путина - это попытка наведения порядка во имя либеральных экономических целей, во имя повышения эффективности общества и ужесточения социальной сферы. Этот курс существенно снижает электоральную и социальную базу Путина, потому что такое сочетание либерализма и административного зажима имеет менее 20% реальной электоральной базы. Инициативы, связанные с отменой прямых выборов глав субъектов Федерации, воспринимаются скорее негативно, но негативность имеет несколько пассивный характер. Люди ворчат, это не нравится, ущемляет самолюбие и самосознание граждан, у которых отнимают право выбирать, навязывают им что-то сверху. С другой стороны, понятно, что никто не будет лезть в бутылку из-за того, что эти права отнимаются. Но мой опыт показал, что нападки на выборность губернаторов не вполне добросовестны. Люди понимают, кого они выбирают, выбирают осознанно, интерес к выборам губернаторов и активность гораздо выше, чем на думских. Уровень доверия совокупному губернаторскому корпусу соответствует 40-45%. Примерно столько же выступает против этой административной реформы.
Можно предположить, что как раз в тех регионах, в которых люди довольны своим выбором, они считают, что этот выбор правильный и президенту не следует вмешиваться в этот выбор. В других регионах, где выбор неудачный, считают, что, может быть, президент назначит лучшего губернатора. Но уже достаточно много прецедентов, когда органы власти формируются непосредственно президентом, и, как правило, уровень доверия этим органам власти существенно ниже, чем избранному губернаторскому корпусу.
Губернаторские выборы спасли, по сути дела, режим. Они очень существенно демпфировали социальное недовольство, переведя его в губернаторское русло. Назначенцы Ельцина в начале 90-х годов в основном провалились, за очень небольшим исключением - это буквально 3-4 человека, сохранившиеся с тех времен и показавшие свою профессиональную пригодность. В 1993-1994 гг. у населения возникли иллюзии, что надо вернуть первых секретарей обкомов и эти люди смогут так же успешно управлять регионами, как они управляли ими при советской власти, но эти надежды в основном провалились. Даже если это были первые секретари обкомов, они были такими же в меру вороватыми, как
и демократы, такими же в меру неэффективными. То есть стало ясно: происхождение губернаторского корпуса принципиального значения не имеет. Но люди успели понять, что возвращение старой властной элиты не является панацеей. Это очень существенно разрядило ситуацию.
В 1991-1993 гг. стихийно нарождающаяся демократия на волне первых советов, прежде всего местных, начала пробивать дорогу, но была искусственно свернута. Тогда на руинах псевдототалитарного режима оказалось, что огромное количество людей, наполненных энергией, готовностью брать на себя ответственность за очень многое, первые советы всех уровней буквально клокотали энергией, часто дурной, неконструктивной, но это был период просто невиданной гражданской активности. Эту стихию начала задвигать команда Ельцина после его избрания президентом, а после 1993 г. она вообще вне закона. И сейчас подвигнуть рядового гражданина на то, чтобы он за что-то отвечал, чтобы был в ответе за государство, просто невозможно. За это время люди настолько ушли в свою скорлупу, что вытащить их оттуда крайне затруднительно.
И именно поэтому никто не будет драть глотку из-за губернаторов. У людей возникло очень твердое ощущение: вот это - они, власть, а это -мы, моя частная жизнь. И пусть власть делает, что хочет на своем поле, хоть на голове ходит, только не лезет в нашу жизнь. Наше - это наше. А «наше» - это возможность работать на трех работах, недоплачивая налоги, шанс самим строить свою жизнь... Поэтому рассчитывать, что народ возмутится, пойдет на революцию, не приходится. Но эти реформы крайне опасны, потому что они существенно вбивают клин уже не между обществом и властью, а внутри самой власти.
Все разбрелись по своим норам, и вся огромная энергетика оказалась локализована. Сумма этих локальных энергий не складывается в энергию нации. Огромное количество проблем и сфер нашей жизни остается бесхозным, за них никто не отвечает, и они служат только объектом растаскивания на частные интересы. Возникла парадоксальная ситуация: низы еще хотят и, наверное, будут хотеть еще долго, но власть, действия властей в какой-то степени начинают носить саморазрушительный характер и формируют кризисы на пустом месте.
Михаил Малютин, руководитель проекта Научно-благотворительного фонда Экспертного института РСПП.
Выяснилось следующее: даже большая часть губернаторов, которые более-менее неплохо амортизировали кризис, оказались совершенно несостоятельными в условиях экономического роста. Тут уже нужны были принципиально другие технологии работы, а здесь центральное правительство от абсолютного большинства губернаторов ничем не отличалось. У всех был, тот же самый принцип: «Мы сидим, а денежки идут» и «Хорошо сидим!» Депутат Госдумы Е.Панина на съезде РСПП вызвала взрыв аплодисментов фразой про новую макроэкономическую категорию - «валовой национальный откат». Директоров предприятий эта ситуация действительно уже достала.
Начинает все более возобладать точка зрения, что циклический рост, который начался после августа 1998 г., пришел к завершению. И сейчас, вне зависимости от того, какие будут цены на доллар, рост остался в прошлом. По данным последних прикидок, еще растут только 18% предприятий страны. О кризисе электоральной демократии. «Шквал энергии» рассосался не сам, в октябре 1993 г. его «помогли рассосать» из танковых орудий. До этого у нескольких миллионов людей в активной форме, а у 10-15 млн. - в форме поддержки этих активных людей существовала иллюзия, что они могут влиять на власть, что они при определенных условиях сами могут стать властью и ее поменять. После прошедших десяти лет возобладало следующее настроение в массовом сознании: голосуем все больше, живем все хуже.
От каких завоеваний демократии народ России не откажется никогда и ни при каких условиях? Пока государство активно не вмешивается в частную жизнь, пока опять не воссозданы партсобрания, пока нет необходимости бежать на массовые митинги и кричать: «Да здравствует!..», пока не заставляют принудительно подписываться на займы и т.д. и т.п. Население в основной массе сейчас еще надеется, что как-то пронесет, как-то обойдется. Но совершенно очевидно, что какие-то сильные социально-экономические проблемы, явно начнутся раньше 2008 г. При этом есть еще одно значимое обстоятельство: знаменитые сто с чем-то миллиардов, лежащие под мизерный процент в банках США. Ничего не скажу о наличии или отсутствии патриотических сил в Думе, но там по сей день не нашлось ни одного депутата, который публично задал бы вопросы об этом.
Делать ставку на экономически активных и одновременно политический авторитаризм - это противоречие по определению. Тем более что
эти экономически активные привыкли к наглости до беспредела и в сфере политики, и в сфере всего остального.
Существуют три совершенно разные России, где все эти процессы выглядят совершенно по-разному. Это «глобализированная» Россия -Москва, Питер и еще несколько отдельных точек на территории страны, - где, грубо говоря, одна политическая система, один образ жизни и одни связанные с этим обстоятельства. Это русская провинциальная Россия, которую можно различать на экономически более или менее активную и депрессивную. И в значительной степени нерусская Россия, с Северным Кавказом, детонатором дестабилизации. И рассчитывать, что по одному лекалу с этими тремя совершенно разными зонами при нынешнем кадровом резерве существующего порядка, с этими проблемами можно будет легко разобраться, - это, по-моему, чересчур.
Михаил Делягин, председатель президиума - научный руководитель Института проблем глобализации.
Существует большой запрос на восстановление государства как представителя общества в экономике, потому что развитие бизнеса, особенно крупного, в значительной степени и слишком демонстративно направлено против общества. В результате неэффективность экономической политики в решающей степени вызвана тем, что она подчинена интересам круп-ных корпораций. Запрос на восстановление государства как защитника общества от грабежа и пренебрежения, в том числе со стороны крупного бизнеса, очень силен, и он абсолютно полно осознается на всех этажах общества и пирамиды государственной власти. Эта задача не просто реальна и содержательна - она справедлива и соответствует общественной потребности.
Цель осуществляемой политической реформы формулируется одинаково и причастными к власти, и обычными людьми в частных разговорах на кухнях: восстановить СССР на рыночной основе. Отмена выборности полностью соответствует этой задаче. Общество не осознает, но чувствует, что нуждается даже не в наведении порядка ради порядка, но в подготовке нормальной авторитарной модернизации, так как после 15 лет национальной катастрофы, которая продолжается и сейчас, никакая модернизация, кроме авторитарной, невозможна даже теоретически. Однако здесь возникает проблема в качестве нашего государства - главная проблема, ибо оно никакой сторонней задачи, не касающейся набивания кармана или удовлетворения личных корпоративных амбиций, в принципе не может не только поставить перед собой, но даже просто предста-
вить себе. И парадоксальное вроде бы сосуществование либеральных фундаменталистов в экономике и силовиков в политике на самом деле весьма гармонично, потому что либералы отбирают деньги у населения и передают их бизнесменам, а силовики сидят в кустах и спокойно забирают эти деньги у бизнесменов...
У нас уже наступило торможение, в сентябре 2004 г. промышленный рост составил 3,5%, при том что инфляция и вообще экономика выходят из-под контроля. Возможности наращивания нефтедолларов прежними темпами практически нет, в следующем году мы столкнемся с тем, что рост нефтедолларов резко сократится, причем не только потому, что цена на нефть начала снижаться, но и потому, что возможности экспортной инфраструктуры исчерпаны. На этом фоне осуществляемые реформы оказывают дополнительное разрушительное воздействие. Так, в рамках социальной реформы обещают огромные деньги всем и каждому, а в том же Алтайском крае по Закону о монетизации льгот люди будут получать 10 рублей в месяц. Не потому, что губернатор - бывший юморист, а потому, что денег нет.
Дополнительный фактор разрушения - реформа ЖКХ. Власть последовательно обрезает все обратные связи, причем это видно даже на примере моего круга аппаратного общения. Работающие на государство люди говорят: «Нам совершенно не интересно, что происходит на самом деле, потому что все стратегические решения уже приняты. То, что они неверны, мы видим лучше тебя, не надо нас агитировать за советскую власть, но они уже приняты, и нам остается только их исполнять, а чем все это кончится - не наше дело».
Александр Дугин, лидер Международного евразийского движения.
В размышлениях над вопросом - чего на самом деле ждет Россия от Путина? - возникает сразу же потребность уточнить - какая Россия?
Первая Россия - это Россия постмодерна. К ней принадлежит российская элита, состоящая из людей с космополитическим «общечеловеческим» сознанием. Там, где есть реклама, MTV, сериалы и т.д., - там есть постмодерн. Пусть дешевый и куцый, но по смыслу он тот же - отчужденность от своей страны, набор политкорректных штампов, интернациональный сленг. Зомбарт писал: «Комфортизм есть идеология». Любит комфорт не только тот, кто им наслаждается, но и тот, кто его полностью лишен. Даже нищий может исповедовать идеологию комфорта. Точно так же глобализм может быть «богатым» и основанным на опыте,
а может быть и «нищим» глобализмом. В постмодерне живет Россия космополитической элиты. Это люди определенного культурного типа, обозначенного французским социологом Кошэном понятием «малый народ» (речь идет о социологической, а не этнической категории). Но в любом случае это носители специфической ментальности. Эта Россия видит свои интересы в активном экономическом слое и обслуживающих его сегментах экономики, которые стремятся вписаться в «постмодернизацию». Запад находится не в индустриальной, а в постиндустриальной стадии, «модерн» там завершен, там воцарился постмодерн. Поэтому, включаясь в Запад, Россия-один, «малый народ», элита, включается в процесс «постиндустриализации» и «постмодернизации», а не «модернизации» и не «индустриализации». Это очень существенная поправка. Она объясняет, почему олигархи и либералы из правительства не делают ничего для модернизации экономики страны. Сами они живут в иных условиях - одни, став сырьевой частью западной экономики, материально, другие - либеральные экономисты - духовно и интеллектуально. Россия-один существует как закрытый клуб, как «колониальная администрация» и смотрит на народ и государство как на «туземцев» «этой страны». Ее представители стремятся вписаться в «золотой миллиард». Это малый народ российского постмодерна.
Вторая Россия - это русская Россия, которая находится в модерне. Русский этнос - за последние 100 лет в советском варианте, но еще и гораздо раньше - был вовлечен (подчас помимо своей воли, насильственным образом) в процесс модернизации. Русский человек на евразийском пространстве - это носитель модернизации. Это он примерно работает в индустриальном секторе; это он обладает модернистическим сознанием; он атеистичен по бытовой культуре; он инженер, рабочий, студент, механик. Это модернистическая Россия этнически русская, именно русские были приоритетными носителями модернистического проекта в XX веке. Но драма в том, что этот модернистический проект на сегодня абсолютно провалился, он вышел из стадии искусственного, перегретого подъема, в котором когда-то находился, и вышел в стадию деградации. Он не дорос до естественного перехода в постмодерн, и теперь постмодерн представляется ему не концом пути, а чем-то совершенно чуждым. И носители «постмодерна» уже не опознаются русскими как свои. Этот русский мо-дернистический проект - стонущий, гибнущий и деградирующий - это Россия номер два. Это мажоритарная часть, большинство русских людей, которые сидят и смотрят на то, что у них не получилось, у разбитого ко-
рыта проекта модерна. Проекта, который провалился. Это грустная Россия, она абсолютно пассивна и рассредоточена. Она не может осознать своего краха, она перегрела все свои силы, она истощила себя через отчуждение, которое, увы, не достигло поставленной цели. В советских терминах логично реализованный переход от модерна к постмодерну в социалистической оптике был бы равнозначен построению «коммунизма». Но это сорвалось. И русские более не понимают ничего в том, где находятся и что им делать... Они заблудились во времени, потерялись. Этой второй России сейчас очень плохо.
Третья Россия - это Россия, живущая в другом времени, это пред-модернистическая, предындустриальная Россия этнических меньшинств. Это то, что не является этнически русским населением и не принадлежит к «малому народу». Это традиционное общество, которое живет по своим законам и установкам. Они были вовлечены русскими в процесс модернизации, но очень поверхностно, сохранив цельными внутренние структуры. Яркая форма - чеченцы, которые воспользовались кризисом русских, чтобы вернуться к своим обычаям. Только что я вернулся из Якутии, я видел там настоящее традиционное общество. Татары и башкиры довольно модернизированы, но они не вложились целиком - как русские - в модернистические проекты. Они могут сказать: вы, русские, провалили этот процесс, а мы его еще как следует и не начали, вы - старшие братья, мы за вами шли, но пришли в тупик. Теперь мы и сами можем попробовать. Проект Шаймиева таков: модернизировать Татарстан, независимо от того, что у русских получилось, а что нет, по собственному сценарию. Третья категория людей в России - те, кто живет в рамках традиционного общества. Это третья Россия, и она очень активна. Это традиционное общество, получившее сегодня в рамках кризиса проекта модерна, в рамках кризиса этнически русского модернизационного проекта право голоса. На фоне уродливого карикатурного космополитического постмодернизма российских элит, «малого народа», эта третья Россия архаических обществ становится особенно понятной, она обретает язык, определенную убедительность. Эта часть России, не растратившая своего исторического потенциала, «пересидевшая» модернизацию. Она сберегла много сил и энергии, которые были растрачены русскими. И сегодня эта Россия этнических меньшинств на подъеме, постепенно сплачивается. Ислам играет здесь роль не только религии, но и консолидирующей идеологии.
Все три России хотят от президента совершенно взаимоисключающих вещей, и демократия никак не может способствовать нормальному развитию этого диалога. Почему у нас нет политики? Потому что нет запроса на политику.
Валерий Соловей, эксперт Горбачёв-фонда.
Пытаясь обобщить множество проблем, которые российское общество предъявляет президенту и на решение которых надеется, мы с удивлением обнаружим, что всю их совокупность можно свести к двум пунктам: безопасность и свобода. При этом речь идет о широко понимаемой безопасности - не только физической, но и об отсутствии серьезных угроз социальному и моральному здоровью человека и общества. Свобода же - это возможность для каждого человека и общества в целом определять свою судьбу. Тем самым свобода оказывается синонимом демократии в ее наиболее глубокой трактовке. Два этих кардинальных требования - безопасность и свободу - можно назвать магистральным запросом всех человеческих обществ, хотя в каждом из них он преломляется и реализуется в зависимости от историко-культурной традиции.
Ценности свободы и безопасности находятся в неразрывной и диалектической связи, и всю историю человечества в некотором смысле можно представить как поиск оптимального, гармоничного сочетания свободы и безопасности. Гипертрофия одной из этих ценностей означает умаление другой. Эту зависимость блестяще сформулировал один из отцов-основателей американской демократии, по словам которого, тот, кто готов пожертвовать свободой ради безопасности, не заслуживает ни свободы, ни безопасности.
Вряд ли кто-то решится оспорить фундаментальность запроса на безопасность всех видов - от физической до социальной и психологической - в современной России. Со свободой дело обстоит сложнее: нам с нарастающей силой пытаются внушить, что в отечественной традиции ценность свободы отсутствует, что русские отрицают скомпрометированные ельцинским правлением демократические понятия и институты, что наши люди согласны обменять жалкие остатки ельцинской демократии на безопасность, которую им якобы несет Путин. Все эти утверждения представляют собой злокозненную ложь или добросовестное заблуждение.
Понимание ценности свободы исторически присуще русским ничуть не меньше, чем англосаксам, французам или немцам. Другое дело, что реализовать свободу в полномасштабных демократических формах в
России в силу ряда причин не было возможности вплоть до конца XX в. Тем не менее в России существовала устойчивая форма локальной демократии - крестьянская община, выступавшая оплотом сопротивления Левиафану Русского государства. Ее кардинальное отличие от западной состояло в том, что это была внелиберальная демократия.
Но именно понимание глубинной демократичности (и потому враждебности авторитарному государству) крестьянской общины стимулировало большевиков (а еще раньше - Столыпина) на ее разрушение через коллективизацию. Одна из главных целей этого предприятия состояла в ликвидации локальных социальных сетей и ячеек местного самоуправления, выступавших потенциальной альтернативой коммунистическому государству. Отобрав у России зачаток свободы, большевики, правда, дали ей взамен кое-что существенное - ускоренное развитие страны, что, в свою очередь, обеспечило начиная с 60-х годов прошлого века небывалые в отечественной истории безопасность и процветание общества. Но получившие максимум безопасности люди неизбежно взалкали свободы. Разве драматические и трагические перемены рубежа 80-х и 90-х годов не вдохновлялись идеями свободы и демократии? Как бы мы сейчас ни смеялись над своей тогдашней наивностью, но революционную динамику вызывают только утопические идеи, каковыми были прекраснодушные чаяния свободы и демократии. Никакие частные и корпоративные интересы не способны привести к слому социального и политического порядка, они могут лишь адаптироваться к нему. Россия получила свободу в ее самом экстремальном воплощении: последнее десятилетие ушедшего века стало временем хаоса и анархии - свободы без безопасности и порядка. Поэтому и пользуется популярностью мнение о готовности русских ничтоже сумняшеся обменять злополучную свободу на стабильность и безопасность путинского режима. Однако на самом-то деле люди не готовы обменивать одно на другое, они хотят сочетать свободу и безопасность, демократию и социальное благополучие. Планомерно лишая людей остатков свободы, нынешняя власть не дала им и толики безопасности. Только дураку непонятно, что за два года между «Норд-Остом» и Бесланом ситуация в этом смысле лишь ухудшилась. Драматически ухудшается и положение вещей в сфере социальной безопасности: так называемые «социальные реформы» представляют собой кардинальное наступление на последние очаги советского наследства -образование, здравоохранение, ЖКХ, выступавшие страховкой от русского бунта.
А что взамен? Ускоренное развитие, «авторитарная модернизация»? Но ведь этого нет и в помине! Страна последовательно и упорно деградирует, уходит в историческое прошлое - об этом неумолимо свидетельствуют ключевые социоантропологические показатели: продолжительность и качество жизни, состояние человеческого потенциала, индекс интеллектуального развития молодежи и т. д.
Власть делает все диаметрально противоположное общественному запросу: отбирает крохи свободы, увеличивает риск и нестабильность, лишает страну минимальных шансов на развитие. Поэтому интересы власти и интересы общества не просто расходятся, они глубоко и последовательно антагонистичны. От прямой конфронтации, лобового столкновения между народом и властью ситуацию удерживают пока несколько ограничителей, которые, однако, последовательно демонтируются причем самой же властью! Мы столкнемся с гораздо более серьезными проблемами и рисками раньше 2008 г., вследствие чего политическая диспозиция в стране кардинально переменится. Мы живем накануне очередных великих потрясений, неизбежно воспоследующих за липовой стабильностью.
«Литературная газета», М., 14-18 декабря 2004 г.
Алексей Укконе, журналист (г. Петрозаводск) ПОЛКОВНИК МВД, РУКОВОДИВШИЙ МУСУЛЬМАНСКОЙ ОБЩИНОЙ, ПРИНУЖДАЛ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ ЕЕ ФИНАНСИРОВАТЬ
Заместитель начальника милиции общественной безопасности МВД Карелии полковник Гарифулла Гиниятуллин приговорен Петрозаводским городским судом к 4 годам лишения свободы за то, что принуждал местную фирму оказывать материальную помощь мусульманской общине, которой он сам и руководил. Под подозрение Гиниятуллин попал случайно. В ходе расследования одного уголовного дела работники
