CC BY
172
Н. В. Патроева
Начальная строка как сильная позиция лирического текста (на материале поэзии Е. А. Баратынского)
В статье анализируется структура, семантика и функции стихотворных зачинов Е. А. Баратынского, выявляются образно-стилистические особенности начальных фраз, характер связи зачина с заглавием лирического текста.
Ключевые слова: зачин, первая строка стихотворения, Баратынский, поэтический синтаксис.
Несмотря на то, что за последние десятилетия интерес к структурносемантической организации текста, к его категориям и свойствам заметно возрос, описание, классификация различных типов и средств «выдвижения» важнейших смыслов, образов, мотивов в текстовой системе - задача по-прежнему актуальная. Накопленный по этому вопросу в научной литературе материал еще невелик по объему и нуждается в дальнейшем расширении и систематизации. Основная задача предлагаемой статьи -наметить некоторые предпосылки для создания в будущем типологии начальных строк стихотворных произведений (на материале лирики «поэта мысли» Е. А. Баратынского), выявить значение лирических зачинов в «выдвижении» главных тем, ключевых мотивов и образов, в структурносмысловой и ритмо-мелодической организации поэтического текста.
В лирике, в отличие от других литературных родов, заглавие - не облигаторный, а факультативный элемент текста. В стихотворениях без заглавий функцию наименования выполняет первая строка, репрезентирующая произведение во внешнем мире, играющая важную роль в процессе декодирования художественного целого, управления читательским восприятием: «первая строка произведения задает жанр, размер, ритм, тему и очень часто отношение автора ко всему стихотворению», поэтому, очевидно, «относительная важность первой строки в поэзии выше, чем в прозе» [1, с. 28]. Само отсутствие заглавия является значимым, предоставляющим «большую свободу для интерпретации содержания стихотворения и может свидетельствовать о возможности его неоднозначного толкования» [6, с. 58]. Примечательно в связи с этим, что Баратынский, готовя к изданию второе собрание своих сочинений (1835 г.), которое, по замыслу автора, должно было являть собой некое лирическое единство, снял с подавляющего большинства стихотворений заглавия, известные читателю по прошлым публикациям.
Подобно заглавиям, первые строки стихотворений передают в концентрированной, сжатой форме главную тему, идею лирического произведения, эксплицируют центральное событие и называют героя, содержат сведения об экспозиции, передают авторскую оценку сообщаемого, задают «точку зрения» (в терминах Б. А. Успенского [5, с. 9]), наблюдателя, по-
199
этому типология стихотворных зачинов может быть основана на характере передаваемой ими информации, связанной с универсальными поэтическими смыслами (об универсальных смыслах в лирике см.: [6]) - «человек», «время», «пространство», «событие».
Большинство начальных строк в поэзии Баратынского определяют модальную рамку текста: содержат сообщение о состоянии или точке зрения лирического героя, вводя первый субъектный план, или указывают на внутреннего адресата стихотворения либо третье лицо, о котором далее пойдет речь: «Желанье счастия в меня вдохнули боги...», «Свободу дав тоске моей...», «Я безрассуден - и не диво!», «Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам...», «Други! Радость изменила...», «Поэт Писцов в стихах тяжеловат...» и т.п. Преобладание зачинов, связанных с категорией «Человек», обусловлено жанровой природой лирики, где «все события реальной действительности... оказываются погруженными в недра чьего-то сознания, становятся материалом чьих-то мыслей и чувств» [4, с. 177].
Начало стихотворения может включать необходимые предварительные сведения не только о персонажах, но и о месте, времени лирического события, о предшествующем «положении дел». Но у Баратынского-психолога и философа, главная стихия лирики которого - не изображение, а выражение, первые строки, связанные с установлением хронотопа лирической ситуации, редки: «Вчера ненастливая ночь...», «На кровы ближнего селенья...», «В садах Элизия, у вод счастливой Леты...», «С восходом солнечным Людмила...», «Когда взойдет денница золотая...», «В стране роскошной, благодатной...», «Под этой липою густой...», «Близ Пизы, в Италии, в поле пустом...», «И вот сентябрь! Замедля свой восход...», «Опять весна; опять смеется луг...».
Немногочисленны и начала, сообщающие о том или ином событии, послужившем основой для лирической медитации: «Расстались мы; на миг очарованьем...», «Сей поцелуй, дарованный тобой...», «И ты покинула семейный мирный круг!», «Завыла буря; хлябь морская...», «Я посетил пленительную сень...», «В своих листах душонкой ты кривишь...».
Не всегда типологическое разграничение зачинов возможно провести на чисто содержательной основе: многие начальные стихи соединяют сообщения как о точке зрения или состоянии героя, так и о пространственновременной локализации лирического события либо о ситуации и ее участниках. Поэтому классификация зачинов на основе универсальных текстовых смыслов должна быть дополнена структурно-грамматической типологией, учитывающей синтаксическое оформление первых строк, их лексико-морфологическое наполнение, взаимоотношения с целым текстом.
Как показывают наблюдения, около 36 % зачинов у Баратынского представляют собой в большей или меньшей степени структурно, семантически и интонационно законченные образования - простые предложения (8 %), части полипредикативных структур. Среди начальных стихов, входящих в сложные синтаксические конструкции, только 6 % открываются
200
подчинительными союзами (чаще всего временным по значению когда) или союзными словами («Когда Климена подарила...», «Когда, печалью вдохновенный...», «Когда твой голос, о поэт...», «Когда б вы менее прекрасной...», «Когда исчезнет омраченье...», «Хотя ты малый молодой...», «Пока человек естества не пытал...» и др.). Высокий удельный вес сочинительных и бессоюзных связей, объединяющих первую строку текста с последующими, обусловлен общей для лирики в целом синтаксической тенденции к паратаксическому нанизыванию стихов, преобладающему над гипотаксическим (как отмечает, со ссылкой на М. Л. Г аспарова, Н. А. Кожевникова, «стихотворное строение текста благоприятствует сочинительным конструкциям и не благоприятствует подчинительным» [3, c. 298]).
Первые строки, построенные по модели двусоставного предложения, обычно вбирают оба главных компонента. Хотя «общим местом» при характеристике поэтического хронотопа со времен А. А. Потебни стало утверждение о том, что лирика - это «презенс» переживания внутреннего субъекта, среди глаголов в зачинах Баратынского доминируют формы прошедшего времени, называющие событие, послужившее источником поэтической саморефлексии, предопределило то или иное состояние лирического персонажа, характер взаимоотношений лирических Я и ТЫ («Тебя я некогда любил...», «Я не любил ее, я знал...», «Мне о любви твердила ты шутя...», «Влюбился я, полковник мой...», «Ты распрощался с братством шумным...» и др.). Среди входящих в зачин глаголов довольно значительна и доля предикатов с семантикой настоящего неактуального, которые характеризуют типические для всего рода человеческого ментальные состояния, выражают некие сентенции, общие суждения о жизни («Напрасно мы, Дельвиг, мечтаем найти / В сей жизни блаженство прямое...», «Бежит неверное здоровье...», «Мы пьем в любви отраву сладкую...», «Люблю деревню я и лето...», «Старательно мы наблюдаем свет...» и т.п.). Не случайно некоторые из подобных зачинов звучат как афоризмы: «Альбом походит на кладбище...», «Наслаждайтесь: все проходит...», «Болящий дух врачует песнопенье...», «Век шествует путем своим железным...». Почти 10 % составляют зачины с глагольными формами будущего времени: «Я возвра-щуся к вам, поля моих отцов...», «Когда взойдет денница золотая...», «Она придет! К ее устам...», «Когда исчезнет омраченье...», «Мы будем пить вино по гроб...»., «чудный град порой сольется..» и др. По образному определению В. Б. Шкловского, «для поэта будущее - это надежда о еще не рожденном», поэтому «поэты как бы не помещаются в настоящем, не осуществляются в настоящем до конца», обращаясь к будущему «в минуту трудности» [7, с. 243].
Зачины с именными предикатами обычно служат для самооценки лирического героя либо характеристики иных персонажей: «Я безрассуден -и не диво!», «Мой дар убог, и голос мой не громок...», «Глупцы не чужды вдохновенья...», «Вы слишком многими любимы...», «Чувствительны мне дружеские пени...», «Не ослеплен я музою моею...», «Хотя ты малый моло-
201
дой...», «Толпе тревожный день приветен, но страшна...», «Еще, как патриарх, не древен я; моей главы...», «Полуразрушенный, я сам себе не нужен...», «Так, он ленивец, он негодник...», «Я из племени духов...», «Вы дочерь Евы, как другая...», «И ты поэт, и он поэт...».
Среди первых строк - односоставных предложений (15 % всех зачинов Баратынского) преобладают определенно-личные конструкции, которые в условиях лирической коммуникации получают переносное обобщенно-личное значение, поскольку акт личного переживания всегда возводится поэтом до значения всеобщего: «Живи смелей, товарищ мой...», «Притворной нежности не требуй от меня...», «Взгляни на лик холодный сей...», «Наслаждайтесь: все проходит!», «Люблю за дружеским столом...», «Хотите ль знать все таинства любви?», «Братайтеся, к взаимной обороне...». Актуализирующие процессуальную и модальнооценочную семантику неопределенно-личные, безличные и инфинитивные конструкции в качестве начальных строк Баратынским используются очень редко: «Любовь и дружбу различают...», «Не раз Гимена клеветали...», «Пора покинуть, милый друг...», «Чтоб очаровывать сердца...», «Когда б избрать возможно было мне...», «Когда придется как-нибудь...» и некоторые другие. Столь же нечасты в зачинах Баратынского номинативные структуры: «Весна, весна! Как воздух чист!», «И вот сентябрь! Замед-ля свой восход...», «Вот верный список впечатлений...», «Небо Италии, небо Торквата...».
Подчеркнуто эмоциональны восклицательные зачины, занимающие, однако, незначительное место в лирике «поэта мысли», главное место в которой принадлежит не самим «движениям» души, а их беспристрастному анализу: «Мечты волшебные, вы скрылись от очей!»; «И ты покинула семейный мирный круг!»; «Как ревностью ты сам себя дурачишь!»; «Хвала, маститый наш Зоил!». Ироническая интонация или окрашивающая мелодику коннотация одновременно сожаления и упрека выдают общий минорный лад поэзии Баратынского.
Степень «апеллятивности» стихотворного дискурса увеличивают такие средства коммуникативного контакта, как формы императива («Шуми, шуми, с крутой вершины...»), «Выдь, дохни нам упоеньем...», «Взгляни на звезды: много звезд...» и т.п.), личные местоимения 2-го лица («Тебе на память в книге сей...», «В свои расселины вы приняли певца...», «Твой детский вызов мне приятен...» и др.), обращения («Дай руку мне, товарищ добрый мой...», «Своенравная София!», «На что вы, дни! Юдольный мир явленья...», «Люблю я вас, богини пенья...», «Красного лета отрава, муха досадная, что ты...» и т.д.), вводные единицы («Итак, мой милый, не шутя...», «Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам...», «Поверь, мой милый, твой поэт...», «Поверьте мне, Фиглярин-моралист...», «Он вам знаком. Скажите, кстати...», «Бывало, отрок, звонким кликом...»), междометия, в том числе этикетные формулы, утвердительные и отрицательные частицы («Простите, милые досуги...», «Так, любезный мой Гораций...»,
202
«Прости, поэт! Судьбина вновь...», «Прощай, отчизна непогоды...», «Нет! в одиночестве изнемогая...», «Нет, обманула вас молва...», «Увы! Творец не первых сил...», «Здравствуй, отрок сладкогласный!», «Простите, спорю невпопад...», «Прости, мой милый! Так создать...»). Иногда стихотворение открывается прямой речью лирического персонажа: «Что ни болтай, а я великий муж!», «Он вам знаком. Скажите, кстати...», «Дитя мое, - она сказала...». Вопросительные медитативные и риторические зачины также диа-логизируют лирический текст: «Тебя ль изобразить иль ты изобразима?»; «Незнаю? Милая Незнаю!»; «Где ты, беспечный друг? Где ты, о Дельвиг мой...»; «Зачем, о Делия! сердца младые ты...»; «Как сладить с глупостью глупца?»; «Что пользы вам от шумных ваших прений?»; «К чему невольнику мечтания свободы?» и др.
Чрезвычайно характерны для Баратынского первые стихи, содержащие отрицание (эти «необычные не заостряют», по выражению Ю. Иваска, поэтическую мысль Баратынского [8, с. 141]) и представляющие собой как будто бы реакцию лирического субъекта на ранее высказанную собеседником мысль («Нет, не бывать тому, что было прежде!», «Не трогайте парнасского пера...», «Не бойся едких осуждений...», «Не ослеплен я музою моею...», «Глупцы не чужды вдохновенья...», «Не искушай меня без нужды...», «Не подражай: своеобразен гений...», «Не славь, обманутый Орфей...», «Не растравляй моей души...» и др.).
С точки зрения актуального членения зачин по самой своей сути содержит лишь рему, являясь носителем новой информации, открывая читателю художественную систему стихотворения, а значит, способствует развертыванию текста, осуществляя функцию прогрессии. Однако взаимоотношения зачина и целого лирического макроконтекста связаны не только с его тема-рематической организацией, но касаются всех сторон и уровней текстовой системы. Первая строка стихотворения имеет левый контекст - заглавие (факультативно) и правый контекст - следующий за ним текст (обязательно). Синтаксическое строение, фонетическая последовательность и лексическое наполнение зачина могут предопределять смысловую и грамматическую структуру всего лирического сообщения: обозначенная в начальном стихе тема произведения развивается в посттексте, содержащееся в зачине наименование предмета речи повторяется далее или заменяется контекстуальным синонимом или антонимом, грамматическая структура первого стиха задает ритм и синтаксис следующих строк, например, стихотворения «Надпись»: Взгляни на лик холодный сей, / Взгляни: в нем жизни нет; / Но как на нем былых страстей / Еще заметен след! / Так ярый ток, оледенев, / Над бездною висит, / Утратив прежний грозный рев, / Храня движенья вид [2, с. 129].
Особенно экспрессивны начальные строки, содержащие яркие образы-тропы: метафоры, перифразы, сравнения, эпитеты, метонимии (Мы пьем в любви отраву сладкую...», «В своих стихах он скукой дышит...», «Смерть дщерью тьмы не назову я...», «Полуразрушенный, я сам себе не
203
нужен...», «Мила, как грация, скромна...», «Желтел печально злак полей...», «Всегда и в пурпуре и в злате...», «Спасибо злобе прихотливой...»), иронический подтекст («Тщетно меж бурною жизнью и хладною смертью, философ...», «Увы! Творец не первых сил!», «Грузинский князь, газетчик русской...», «В руках у этого педанта...»), различные фигуры речи, чаще всего повтор, инверсию, риторическое обращение («Враг суетных утех и враг утех позорных...», «Рассеивает грусть пиров веселый шум...», «Венчали розы, розы Леля...», «Убог умом, но не убог задором...», «Мой старый пес! Ты псом окончил век!» и т.п.), мифологические, фольклорные, библейские, литературные аллюзии и реминисценции, формирующие категорию интертекстуальности («В садах Элизия, у вод счастливой Леты...», «Не раз Гимена клеветали...», «Не славь, обманутый Орфей...», «Влага Стикса закалила...», «Так, любезный мой Гораций...», «Усопший брат! кто сон твой возмутил?», «Наслаждайтесь: все проходит!», «Благословен святое возвестивший!», «Царь небес! Успокой...»), элементы, «остраняющие» текст непривычным смыслов и сочетаемостью, необычностью своей грамматической формы или словообразовательной структуры («Тебя ль изобразить иль ты изобразима?», «Незнаю? Милая Незнаю!», «Храни свое неопасенье...», «Прощай, отчизна непогоды...», «Окогченная летунья...», «Откуда взял Василий непотешный...»).
У каждого талантливого писателя есть в запасе свой менее или более устойчивый, излюбленный тип организации макроконтекста, в том числе зачина стихотворной миниатюры или прозаической строфы, тесно связанный с художественным методом познания мира, мироощущением и психологическим складом автора. Структурно-смысловая организация первых строк не может не отражать особенностей идиостиля и жанровой специфики произведения. Создание типологии «сильных позиций текста, исследование их функций и взаимодействия внутри художественного целого -одна из насущных задач лингвистической теории текста.
Список литературы
1. Арнольд И. В. Значение сильной позиции для интерпретации художественного текста // Иностранные языки в школе. - 1978. - № 4.
2. Баратынский Е. А. Полное собрание стихотворений. - Л., 1989.
3. Кожевникова Н. А. Конструкции перечисления // Поэтическая грамматика. -М., 2005. - С. 298 - 327.
4. Сильман Т. И. Заметки о лирике. - Л., 1977.
5. Успенский Б. А. Поэтика композиции // Успенский Б. А. Семиотика искусства. - М., 1995. - С. 7 - 218.
6. Чернухина И. Я. Общие особенности поэтического текста (лирика). - Воронеж, 1987.
7. Шкловский В. Б. О теории прозы. - М., 1983.
8. Ivask Ju. Baratynskij // Novyi zurnal. - New York. - 1957. - B. 50. - P. 135 - 156.
204
