Научная статья на тему 'Набоков и Мережковский: о возможном полемическом подтексте «Приглашения на казнь»'

Набоков и Мережковский: о возможном полемическом подтексте «Приглашения на казнь» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
855
361
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
VLADIMIR NABOKOV / DMITRY MEREZHKOVSKY / NOVEL / HISTORICAL NOVEL / MASS LITERATURE / ВЛАДИМИР НАБОКОВ / ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ / РОМАН / ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН / МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Рыкунина Юлия Абдуллаевна

В статье показан пародийный пласт романа В. Набокова «Приглашение на казнь», связанный с именем Д.С. Мережковского. Автор исследует отсылки Набокова к произведениям Мережковского, а также к фактам его биографии; ключом к пониманию этого полемического контекста становится, по мнению автора, предпринятый Мережковским перевод стихотворения Бодлера «Приглашение к путешествию». Исследователь приходит к выводу, что Мережковский и его проза послужили для Набокова удобной пародийной мишенью в тот период, когда он переосмысливал основные принципы своей романной поэтики.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Nabokov and Merezhkovsky: On the Possible Polemic Subtext of “Invitation to a Beheading”

The paper discusses the parodical plan of V. Nabokov’s novel “Invitation to a Beheading” dealing with the name of D.S. Merezhkovsky. The author examines Nabokov’s allusions to Merezhkovsky’s prose and to the facts of his biography. One of the keys to this polemic subtext is Merezhkovsky’s translation of Baudelaire’s poem “Invitation to the Voyage”. The author comes to the conclusion, that Merezhkovsky and his prose was for Nabokov a convenient object for parody at the period he reconsidered the main principles of his poetics.

Текст научной работы на тему «Набоков и Мережковский: о возможном полемическом подтексте «Приглашения на казнь»»

Ю.А. Рыкунина (Москва)

НАБОКОВ И МЕРЕЖКОВСКИЙ:

о возможном полемическом подтексте «Приглашения на казнь»

Аннотация. В статье показан пародийный пласт романа В. Набокова «Приглашение на казнь», связанный с именем Д.С. Мережковского. Автор исследует отсылки Набокова к произведениям Мережковского, а также к фактам его биографии; ключом к пониманию этого полемического контекста становится, по мнению автора, предпринятый Мережковским перевод стихотворения Бодлера «Приглашение к путешествию». Исследователь приходит к выводу, что Мережковский и его проза послужили для Набокова удобной пародийной мишенью в тот период, когда он переосмысливал основные принципы своей романной поэтики.

Ключевые слова: Владимир Набоков; Дмитрий Мережковский; роман; исторический роман; массовая литература.

Yu. Rykunina (Moscow)

Nabokov and Merezhkovsky: On the Possible Polemic Subtext of "Invitation to a Beheading"

Abstract. The paper discusses the parodical plan of V. Nabokov's novel "Invitation to a Beheading" dealing with the name of D.S. Merezhkovsky. The author examines Nabokov's allusions to Merezhkovsky's prose and to the facts of his biography. One of the keys to this polemic subtext is Merezhkovsky's translation of Baudelaire's poem "Invitation to the Voyage". The author comes to the conclusion, that Merezhkovsky and his prose was for Nabokov a convenient object for parody at the period he reconsidered the main principles of his poetics.

Key words: Vladimir Nabokov; Dmitry Merezhkovsky; novel; historical novel; mass literature.

Несмотря на то, что исследователи предпринимали попытки сопоставлять творчество Набокова и Мережковского1, эта проблема не была подробно изучена в контексте полемики Набокова с существующими традициями. Не претендуя в настоящей работе на исчерпывающее и всестороннее решение данной задачи, мы попробуем выявить некоторые любопытные отсылки в одном из главных русских романов Набокова и объяснить их значение в свете различных высказываний Набокова о литературе. Литературные взаимоотношения двух знаковых для русской литературной эмиграции фигур, ярких представителей ее старшего и младшего поколений, сами по себе являются показательными - в том числе и для понимания особенностей трансформации русской прозы в первой половине XX в.

Личных отношений между ними практически не существовало, хотя Набоков и бывал в Париже, где с конца 1920 г. жили Мережковские. Главным, что определило характер этих «отношений» в 30-е гг., был, очевидно,

факт поддержки Зинаидой Гиппиус Георгия Иванова, написавшего уничижительный отзыв о Набокове в первом номере журнала «Числа». З. Гиппиус писала: «Иные времена, иные места, - и посмотрите: сравнительно мягкая, только прямая, заметка Г. Иванова, да еще о таком посредственном писателе, как Сирин, вызывает... бурю негодования. <.. .> Даже Ходасевич не удержался, а он, при его тонком литературном чутье, уж, конечно, не очарован столь неприятно "сделанным" романом, как "Защита Лужина"»2.

Известно также, что Зинаида Гиппиус отвергла стихи 16-летнего Набокова и, как он пишет в воспоминаниях, «просила передать мне, пожалуйста, что я никогда, никогда писателем не буду»3. Брайан Бойд упоминает о встречах Набокова с Мережковскими в Париже: в октябре 1932 г. во время приезда Набокова в Париж, они мимолетно виделись у И. Фондаминского, причем между ними «повеяло холодком» и писатели разошлись «в разные стороны»4; 15 февраля 1936 г. они выступали на одном литературном вечере в Париже5; наконец, перед самым отъездом Набоковых в Америку, они встретились у Керенского: как отмечает Бойд, к этому времени Набоков «помирился с Гиппиус»6.

Обратимся теперь непосредственно к литературным пересечениям. Как показали работы А.А. Долинина, для изучения прозы Набокова важны не только поиски очередных подтекстов и аллюзий, но и выявление того контрастного фона, от которого он отталкивался, тех традиций, с которыми он полемизировал. Кажется очевидным, что Д.С. Мережковский был для Набокова воплощением абсолютно чуждых взглядов как на литературу, так и на историю.

Надо сказать, что историософская проблематика стояла в центре интеллектуальных дискуссий 1920-х гг. Тема кризиса европейской культуры и ее скорого упадка затрагивалась европейскими и русскими писателями и мыслителями (Т. Манн, Г. Гессе, О. Шпенглер, Н. Бердяев, Андрей Белый, Вяч. Иванов и др.). Для русской мысли, начиная со славянофилов, идея гибели Запада фактически никогда не переставала быть предметом рефлексии; новое звучание она получила в литературе эмиграции7. Не вдаваясь в настоящей статье в анализ различных историософских концепций, укажем на то, что Мережковский в своей книге «Тайна Запада. Атлантида - Европа» (1930) предрекал скорую гибель человечества (не только Запада) - его самоистребление в огне грядущей войны.

Со второй половины 1920-х гг. Набоков вел полемику с философией историзма. Эта проблема рассматривалась в статье А.А. Долинина о берлинских докладах Набокова8, а также в его работе «Клио смеется последней»9; философские основания набоковского «антиисторицизма» были исследованы в работе А.Б. Блюмбаума о Набокове и Бергсоне10. В опубликованном Долининым докладе «On Generalities» («Об обобщениях») Сирин, в частности, издевался над разговорами «о влияньях, идеях, теченьях, периодах, эпохах» и говорил, что «рулетка истории не знает зако-нов»11. По-видимому, эта проблематика останется для него актуальной и в 1930-е гг.; его также будут возмущать попытки схематизировать историю,

найти в ней закономерности: «К счастью, закона никакого нет; было так, а могло бы быть иначе», - напишет Набоков в повести «Соглядатай» (1930).

В период создания «Приглашения на казнь» (1935-1936; далее ПнК), казалось бы самого политизированного из его русских романов, Набоков сообщает Ходасевичу о том, как ему невыносимы речи о «современности», о послевоенном беспокойстве и религиозном возрождении; о том, что в этой идейности он видит «стадность», характерную для прошлого века; о том, что пишет свой роман и не читает газет12.

Обостренное внимание к современности, «послевоенное беспокойство» и размышления о «религиозном возрождении» были как раз свойственны Мережковским, что проявилось, в частности, в книгах Мережковского 1920-1930-х гг.: «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1923), «Тайна Запада. Атлантида - Европа», «Иисус Неизвестный» (1932-1934), а также в статьях Гиппиус на политические темы, публиковавшихся в эмигрантской периодике. Вместе с тем «стадность», политизированность, партийность, идеологический подход к литературе, - все это ассоциировалось с кругом Мережковских. Характерен и важен для настоящей статьи тот факт, что в рецензии на сборник «Литературный смотр» (1939), редакторами которого значились Гиппиус и Мережковский, Набоков скажет: «Странная, очень странная затея, лично мне ее оттенок знаком и дорог, как принадлежащий тому миру, который показан в "Приглашении на казнь"»13.

Выпады против историософской позиции Мережковского встречаются и в романе «Дар», и в рецензиях 30-х гг. Противоположность взглядов двух писателей на историю объясняется тем, что Набоков, как показано в упомянутой статье Блюмбаума, опирался на антимеханистическую философию Бергсона, основанную на идее непрерывности; Мережковский же, очевидно, находился под влиянием концепции исторического развития, сформулированной Гегелем, с ее делением на эпохи.

Но Мережковский для Набокова не только чуждый мыслитель, но еще и, по-видимому, несостоятельный писатель, плохой беллетрист. Приведем фрагмент из письма Набокова Алданову:

«Ваша статья о Мережковском [имеется в виду некролог Алданова Мережковскому, опубликованный во втором номере «Нового журнала» за 1942 г. - Ю.Р.] мне очень понравилась. Я люблю сливочное мороженое. Мне его безмудый слог всегда был противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок... А "Леорнардо" [так в тексте! - Ю.Р.] такой же вздор, как "Князь Серебряный"»14.

В ПнК, этом рубежном для Набокова романе, можно увидеть пародийные отсылки как к биографии Мережковского, так и к его произведениям. По мнению исследователей и комментаторов, в романе пародируются некоторые образцы «тюремной» литературы15. Одним из вероятных объектов пародии для Набокова послужила та часть романа Мережковского «14 декабря» (третьей части трилогии «Царство Зверя»; роман впервые

напечатан в 1918, в Париже издан в 1921 г.), которая посвящена пребыванию главного героя, декабриста Валериана Голицына, в одиночной камере Петропавловской крепости. Параллель между фигурами Цинцинната и Мережковского, о которой мы скажем ниже, а также связь между ПнК и «14 декабря» была выявлена А.В. Успенской16 (надо заметить, что в этой работе акцент сделан на «общем», т.е. на творческих связях Набокова и Мережковского, на их «близости» как представителей одной культурной эпохи). Исследовательница также указывает на черты сходства дневника готовящегося к казни С.И. Муравьева-Апостола со словами Цинцинната17. Однако многие любопытные параллели, так же как и их пародийный смысл, остались вне внимания Успенской.

Итак, у Мережковского присутствует подробное описание камеры, мотив изобретения азбуки, мотив ожидания неизбежной казни, - все это встречаем и в ПнК; однако эти черты свойственны «тюремной» литературе в целом. Попробуем рассмотреть другие переклички и выявить глубинные основания этого пародийного пласта.

Как кажется, одним из важных элементов «мережковского» подтекста в романе явилась чрезвычайно характерная для Набокова игра с именами. Так, добродетельную жену главного героя у Мережковского зовут Маринь-ка (от Мария) - Набоков же травестирует этот образ: комически неверная жена Цинцинната носит имя Марфинька, что отсылает к евангельскому противопоставлению Марии и Марфы и, возможно, пародирует пристрастие Мережковского к различным антиномиям (духа и плоти, земного и небесного, Бога и Зверя и т.п.). Марфинька работала на «маленькой фабрике», где она «целилась ниткой в игольное ушко»18; ср. слова Мариньки у Мережковского: «Куда вы, туда и я. Видите, иголка и нитка? Куда иголка, туда и нитка»19. В трагикомической сцене тюремного свидания Цинцинна-та с Марфинькой (прибывающей вместе с семьей, своим «молодым человеком» и мебелью) на ней «выходное черное платье»; в аналогичной сцене тюремного свидания у Мережковского читаем: «Только теперь он заметил, что она (Маринька - Ю.Р) в черном платье и в черной шляпке с траурным вуалем»20 (это траур по бабушке). Продолжая тему имен, можно предположить, что прозвище Цин-Цин, которым Марфинька называет Цинцинната, содержит фонетическую отсылку к фамилии Голицын.

В одиночной камере герой Мережковского, подобно Цинциннату, все время просит оставить его одного. Наибольшее раздражение вызывает у него сентиментальный священник отец Петр - «чувствительный плут», как про себя называет его Голицын. Петр выражает желание подружиться с узником, называя себя другом и духовным отцом заключенных: «Вам же добра желают, а вы себя и других мучаете»21, - говорит он Голицыну. Можно предположить, что благодушный отец Петр «превращается» у Набокова в зловещую фигуру назойливого и сентиментального палача, м-сье Пьера, пытающегося подружиться с будущей жертвой. Заметим, что оба эти персонажа спроецированы на образ Великого Инквизитора из романа Достоевского.

В романе Мережковского не раз повторяется утверждение «конфирмация - декорация» (в том смысле, что приговор отменят); у Набокова это утверждение буквализировано - казнь оказывается обставлена как декорация («плоские деревья», «обломки позлащенного гипса», «картонные кирпичи».

Возможным ключом ко всей этой игре является заглавие романа, содержащее, по нашему предположению, весьма злую пародию на Мережковского. Источником заглавия, как уже указывалось22, вероятно, является стихотворение Бодлера «Приглашение к путешествию». Связь между мотивами «приглашения на казнь» и «приглашения к путешествию» «закреплена» Набоковым в позднейшем рассказе «Облако, озеро, башня» (1937), в котором именно приглашение к путешествию оборачивается для главного героя приглашением на казнь, о чем он сам говорит23.

Бодлеровское «Приглашение к путешествию» (L' invitation au voyage, 1854) - одно из самых важных для Набокова стихотворений; оно присутствует в его прозе, начиная с русских романов и рассказов и заканчивая «Адой». Очевидно, что оно лежит в подтексте ПнК: в частности, к нему отсылает противопоставление «тут» и «там» (как указывают исследователи, эта отсылка усилена в английском варианте романа, где в соответствующем пассаже использовано французское наречие «là-bas», встречающееся в стихотворении Бодлера24). При этом хорошо известно, как Набоков, сторонник переводов буквальных, относился к неудачным переводам своих любимых стихов (высказывания Набокова о вольных поэтических переводах приведены, в частности, в работе Г.М. Утгофа о Набокове и переводчике Роберте Лоуэлле25). Между тем именно с этим бодлеровским стихотворением - вернее, с его неудачным переводом (который впервые был опубликован в № 3 журнала «Вестник Европы» за 1885 г.) - связан значимый эпизод в биографии Мережковского, отраженный в мемуарах и дневниках. К.А. Кумпан указала на существенную разницу между бод-леровским оригиналом и страдающим банальностью переводом Мереж-ковского26. Эта банальность позже ощущалась не только современниками Мережковского, но и им самим. Итак, в книге «Встречи» Владимир Пяст пишет:

«Он (Мережковский - Ю.Р. ) вспомнил свои старые переводы из Бодлэра. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как он начал "пятнадцатилетним мальчишкой" печататься. И вот иногда, к великой его скорби, ему теперь на дворах приходится слышать шарманку, под аккомпанемент которой чей-нибудь детонирующий голос громко выпевает:

Голубка моя

Умчимся в края,

Где все, как и ты, совершенство,

И будем мы там

Делить пополам

И мир, и любовь, и блаженство...

Когда Мережковский услышал это пение в первый раз, ему стоило некоторого труда припомнить автора этих банальнейших из банальных строк. К его ужасу, автором оказался он сам. Так он перевел когда-то Бодлэра "Приглашение в путь"»27.

Как отмечал летописец русского литературного быта рубежа столетий Ф.Ф. Фидлер, песню, основанную на переводе Мережковского, пели «во всех увеселительных заведениях»28; ср. об этом же злополучном переводе в воспоминаниях И. Одоевцевой29.

Набоков также отозвался об этом переводе в своем эссе «Искусство перевода» (1941):

«Еще более гнусным фарсом отдает история, которая произошла с утонченнейшим, романтическим стихотворением Бодлера «Приглашение к путешествию ("Mon enfant, ma soeur, Songe à la douceur..."). Русский перевод принадлежит перу Мережковского, обладавшего еще меньшим поэтическим талантом, чем Бальмонт. Начинается он так:

Голубка моя,

Умчимся в края.

Стихотворение это в переводе немедленно приобрело бойкий размер, так что его подхватили все русские шарманщики»30.

Заметим, что некоторое подобие шарманки есть и в ПнК: о Цинцин-нате говорится, что, будучи воспитателем детей, он играл «на маленьком портативном музыкальном ящичке, вроде кофейной мельницы»31.

Отсылка к Мережковскому в названии ПнК может быть обусловлена тем, что подробные описания казни - важный элемент ряда исторических романов Мережковского (кроме казни декабристов в романе «14 декабря», можно вспомнить казнь Савонаролы в романе «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи», казнь царевича Алексея в романе «Антихрист. Петр и Алексей», 1904-1905). Кроме того, о Леонардо да Винчи, герое, пожалуй, самого популярного романа Мережковского «Воскресшие боги. (Леонардо да Винчи)» (1901), сказано, что он любил посещать места казни, наблюдать казнь, запоминая, как изменяется и искажается лицо казнимого32. Набоковский мотив казни как интересного зрелища, соотносимого в том числе с балаганным представлением, был подробно рассмотрен в работе А.А. Долинина33, указавшего, в частности, множество культурных и исторических источников театрализации казни. Добавим к этому соответствующий мотив у И.Г. Эренбурга; в его знаменитом и наверняка известном Набокову романе «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1921) есть такой пассаж:

«Побывав несколько раз у тюрьмы Санте во время казней, мистер Куль с радостью констатирует большое стечение публики и остро развитое чувство справедливости, выражающееся в нескрываемом энтузиазме при зрелище наставительной церемонии. Он отмечает предприимчивость мелких торговцев, устанавливающих вокруг тюрьмы на время казни бараки со сластями, прохладительными напитками и даже игрушками для ребят, которых приводят умные и энергичные матери. Но мистер Куль удивляется, почему такого рода празднества не использованы для нравственной пропаганды».

Далее описывается проект пародийного американца, мистера Куля:

«Вокруг гильотины - передвижные поместительные трибуны, с платой, доступной даже трудящимся. Магазины, в которых, кроме обычных товаров, фотографии преступников до и после акта правосудия, духовные и моральные книги, наконец прокат биноклей. После окончания официальной части празднества - кинематографический сеанс <...>. Для разъезда - "Молитва девушки за душу злодея" и "Марсельеза"»34.

Укажем теперь на любопытные детали, позволяющие соотнести Цин-цинната и Мережковского. Цинциннат носит туфли с помпонами35 - деталь, которая также ассоциируется с Мережковским. Как известно, в книгах Андрея Белого «Воспоминания о Блоке» и «Начало века» был создан карикатурный образ Мережковского36 - и именно туфли с помпонами как его важнейший атрибут запомнились первым читателям беловских мемуаров. Так, Цветаева считала, что Гиппиус в очерке о Блоке негативно отозвалась о Белом в отместку за «туфли с помпонами»37. Виктор Шкловский приводил «туфли с помпонами» в качестве приема Белого-прозаика: «.. .сперва говорится, что туфли у Мережковского с помпонами, а потом оказывается, что и бог у него с помпонами и весь мир его с помпонами»38.

Кроме того, Набокову, вероятно, была известна картина нелюбимого им Ильи Репина «Николай Мирликийский избавляет от смертной казни трех невинного осужденных», на которой именно Мережковский изображен в виде хрупкого юноши, приговоренного к отсечению головы, о чем писал в своих мемуарах И.И. Ясинский39.

Для Набокова, таким образом, неприемлема была историософская перспектива (и, вероятно, особенно неприемлема - в художественном творчестве). Его должны были возмущать готовые рецепты, которые предлагал старший писатель. Последняя фраза романа «14 декабря» - «Россию спасет Мать»40, что соотносится с эсхатологическими построениями Мережковского об эпохе Третьего Завета, о Царстве Святого Духа-Матери. Сама идея сопоставления событий русской революции и декабристского восстания отталкивала Набокова своим схематизмом, ср. характерный эпизод из биографии юного Набокова: «Чтобы пробудить в юноше политическую сознательность, он (Владимир Гиппиус, преподаватель Набокова в Тени-шевском училище - Ю.Р.) задал ему в качестве наказания дополнитель-

ную работу - сочинение о восстании декабристов, вдохновившем революцию 1905 года, а затем, вместе с ней, и Февральскую революцию 1917 года. Прочитав его работу, Гиппиус прошипел, едва скрывая ярость: "Вы не тенишевец"»41. Для Набокова в истории нет и не может быть аналогий, циклов, повторений. Характерную реплику по этому поводу из письма Набокова жене Вере приводит Брайан Бойд: «На обеде, где он встретил Кау-на, разгорелся жаркий спор о современности и молодежи, причем Зайцев говорил крестьянские пошлости, Ходасевич - пошлости литературные, а мой милейший и святой Фондик [Фондаминский] очень трогательные вещи общественного характера, Вишняк разглагольствовал о здоровом материализме... Я, конечно, пустил в ход свои мыслишки о несуществовании эпох»42. Отметим, что самому Цинциннату историческое мышление было не совсем чуждо - ср. его размышления о «золотом веке».

К самому жанру исторического романа Набоков относился скептически. Строго говоря, Мережковский писал не исторические романы, а историософские, однако для Набокова, ставившего рядом Мережковского и А.К. Толстого, это, очевидно, не имело большого значения. В позднем интервью он подчеркнет, что не читает детективы и исторические рома-ны43, вероятно не случайно поставив последние в один ряд с массовой литературой.

По всей видимости, Мережковский вызывал раздражение Набокова еще и как писатель устаревший, старомодный, консервативный в своих приемах. В связи с этим недобрая пародия на Мережковского должна быть рассмотрена в контексте эволюции Набокова-прозаика. Заметим, что Мережковский почти не прибегал в своей прозе к новаторским приемам, столь характерным, например, для прозы ценимого Набоковым Андрея Белого. Кроме того, как беллетрист Мережковский находился под явным влиянием Достоевского, что особенно заметно как раз в романе «14 декабря». А.А. Долинин убедительно продемонстрировал, что в довоенный период Набоков выступает не против Достоевского, а против «достоевщины», т.е. в основном против эпигонов писателя, воспринявших «худшие» черты его прозы: сентиментальность, резорнество, мистицизм, неправдоподобие и искусственность, в особенности в диалогах на религиозные темы44. Отчасти к таким «эпигонам» - с точки зрения Набокова - можно отнести и Мережковского; и именно это, как кажется, стало еще одним основанием для жестокой и несправедливой набоковской пародии; заметим, что ПнК, как уже отмечалось, пронизано аллюзиями на романы Достоевского45. Чувствительные и идеологизированные диалоги, сентиментальность и романные клише, мотив экстатического целования земли («Голицын стал на колени, нагнулся, раздвинул влажную траву и припал губами к земле <...>. Целовал землю и шептал:

- Земля, земля, Матерь Пречистая!»46; ср. знаменитую сцену из «Братьев Карамазовых», когда Алеша в восторге целует землю), - все это должно было напомнить Набокову о чуждой ему «достоевской» линии и не могло не вызвать у него раздражения.

Устаревший тип романа в сознании Набокова ассоциируется с массовой литературой. Вероятно, наиболее близкий Набокову взгляд на Мережковского высказал Шкловский, назвавший исторические романы Мережковского «цыганскими песнями в лицах»; Шкловский пишет, что «его литературная техника выродилась в совершенно детские приемы»; его романы - «плохо выбранный материал, разбавленный мистицизмом, уже сильно подержанным»47.

В середине 1930-х гг. Набоков пересматривал свой путь как романиста; ПнК - так же как и «Соглядатай» и позднейший роман «Отчаяние» - по своей поэтике является мостиком к англоязычным романам писателя. В этих произведениях, написанных в 1930-х гг., усиливается пародийный план, игровая поэтика переносится на уровень языка, все больше проблемати-зируются отношения между персонажами и рассказчиком, вырастающие в ПнК в сложную металитературную игру. На этом фоне последователь Достоевского, писатель Мережковский с его достаточно традиционными романами, наполненными, кроме того, «большими идеями» (выражение Набокова), оказывается удобной мишенью для романиста Набокова в переломный для его писательского пути момент. Известный своей склонностью наглядно отвергать господствующие в современной литературе тенденции, Набоков, с одной стороны, всячески третировал так называемую «литературу человеческого документа», с другой - демонстрировал неприятие той литературы, которая, по всей видимости, и ассоциировалась у него и с Мережковским.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Успенская А.В. Мережковский и Набоков // Литературоведческий журнал. 2001. № 15. С. 108-123.

2 Крайний Антон [Зинаида Гиппиус] Литературные размышления [2] // Числа. 1930. № 2/3. С. 149.

3 Набоков В.В. Американский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 5. СПб. 1999. С. 520.

4 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 457.

5 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 495.

6 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 604.

7 Долинин А.А. Гибель Запада: к истории одного стойкого верования // К истории идей на Западе: русская идея. СПб., 2010. С. 26-76.

8 Долинин А.А. Доклады Набокова в Берлинском литературном кружке (Из рукописных материалов двадцатых годов) // Звезда. 1999. № 4. С. 7-11.

9 Долинин А.А. Истинная жизнь писателя Сирина. СПб., 2004. С. 177-198.

10 Блюмбаум А.Б. Антиисторицизм как эстетическая позиция (К проблеме: Набоков и Бергсон) // Новое литературное обозрение. 2007. № 86. С. 134-168.

11 Набоков В.В. On Generalities // Звезда. 1999. № 4. С. 13.

12 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 477.

13 Набоков В.В. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе. Интервью. Рецензии. М., 1989. С. 403.

14АлдановМ.А., НабоковВ.В. «Как редко теперь пишу по-русски...»: Из переписки В.В. Набокова и М.А. Алданова. Публикация, подготовка текста и примечания Андрея Чернышева // Октябрь. 1996. № 1. С. 6.

15 Сконечная О.Ю. Приглашение на казнь. Комментарий // Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. СПб., 2009. С. 609.

16 Успенская А.В. Мережковский и Набоков // Литературоведческий журнал. 2001. № 15. С. 116, 117.

17 Успенская А.В. Мережковский и Набоков // Литературоведческий журнал. 2001. № 15. С. 117.

18 Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. СПб. 2009. С. 187.

19 Мережковский Д.С. 14 декабря. СПб., 1918. С. 53.

20 Мережковский Д. С. 14 декабря. СПб., 1918. С. 135.

21 Мережковский Д.С. 14 декабря. СПб., 1918. С. 93.

22 Tammi P. Russian subtexts in Nabokov's fiction: Four essays. Tampere, 1999. P. 125.

23 Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. СПб. 2009. С. 589.

24 Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's Fiction: Four Essays. Tampere, 1999. P. 51.

25 УтгофГ.М. «Audiatur et altera pars»: к проблеме «Набоков и Лоуэлл» // Культура русской диаспоры: эмиграция и мифы. Таллинн, 2012. С. 219—220.

26 Кумпан К.А. Примечания // Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 790.

27 Пяст В.А. Встречи. М., 1997. С. 77.

28 Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: характеры и суждения. М., 2008. С. 315.

29 Одоевцева И.В. На берегах Сены. М., 1989. С. 52.

30 Набоков В.В. Искусство перевода // Набоков В.В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 393.

31 Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. СПб. 2009. С. 60.

32 Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений. СПб., 1914. Т. II. С. 183.

33 Долинин А А. Искусство палача: заметки к теме смертной казни у Набокова // Девятая международная летняя школа по русской литературе: статьи и материалы. Цвелодубово Ленинградской области, 2013. С. 33-42.

34 ЭренбургИ.Г. Собрание сочинений: в 9 т. М., 1962. Т. 1. С. 22-23.

35 Набоков В.В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. СПб., 2009. С. 56.

36 Белый А. Начало века. М., 1990. С. 458.

37 Цветаева М. И. Собрание сочинений: в 9 т. М., 1995. Т. 6. С. 550.

38 Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М., 1990. С. 244.

39 Ясинский И.И. Роман моей жизни. М., 1926. С. 180.

40 Мережковский Д.С. 14 декабря. СПб., 1918. С. 196.

41 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 156157.

42 Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы: биография. СПб., 2010. С. 458459.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

43 Бойд Б. Владимир Набоков: американские годы: биография. СПб., 2010.

С. 550.

44 Долинин А А. Истинная жизнь писателя Сирина. СПб., 2004. С. 205-206.

45 Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's Fiction: Four Essays. Tampere, 1999. P. 1-34.

46 Мережковский Д.С. 14 декабря. СПб., 1918. С. 137.

47 Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М., 1990. С. 111-112.

References (Articles from the Scientific Journals)

1. Uspenskaya A.V. Merezhkovskiy i Nabokov [Merezhkovsky and Nabokov]. Literaturovedcheskiy zhurnal, 2001, no. 15, pp. 108-123. (In Russian).

2. Dolinin A.A. Doklady Nabokova v Berlinskom literaturnom kruzhke (iz rukopisnykh materialov dvadtsatykh godov) [Nabokov's lectures in Berlin Lirerary Society (From Handwritten Materials of the Twenties)]. Zvezda, 1999, no. 4, pp. 12-22. (In Russian).

3. Bliumbaum A.B. Antiistoritsizm kak esteticheskaya pozitsiya (K probleme: Nabokov i Bergson [Antihistorycism as Asthetic Position (On the Problem: Nabokov and Bergson]. Novoye literaturnoye obozrenie, 2007, no. 86, pp. 134-168. (In Russian).

4. Uspenskaya A.V. Merezhkovskiy i Nabokov [Merezhkovsky and Nabokov]. Literaturovedcheskiy zhurnal, 2001, no. 15, pp. 116, 117. (In Russian).

5. Uspenskaya A.V. Merezhkovskiy i Nabokov [Merezhkovsky and Nabokov]. Literaturovedcheskiy zhurnal, 2001, no. 15, pp. 117. (In Russian).

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

6. Dolinin A.A. Gibel' Zapada: K istorii odnogo stoykogo verovaniya [Death of West: On a History of One Persistent Belief]. K istorii idey na Zapade: russkaya ideya [On the History of Ideas in the West: Russian Idea]. St. Petersburg, 2010, pp. 26-76. (In Russian).

7. Skonechnaya O.Yu. Priglasheniye na Kazn'. Kommentariy ["Invitation to a Beheading". Commentary]. Nabokov V.V. Russkiyperiod. Sobraniye sochineniy: v 5 t. T. 4 [Russian Period. Collected Works: in 5 vols. Vol. 4]. St. Petersburg, 2009, p. 609. (In Russian).

8. Dolinin A.A., Iskusstvo palacha: zametki k teme smertnoy kazni u Nabokova [The Art of the Executioner: Notes on the Theme of Capital Punishment in Nabokov]. Devyataya mezhdunarodnaya shkola po russkoy literature: statyi i materialy [The 9th International Summer School of Russian literature: articles and materials]. Tsvelodubovo, Leningrad Region, 2013, pp. 33-42. (In Russian).

9. Utgof G.M, "Audiatur et altera pars": k probleme "Nabokov i Lowell" ["Audiatur et altera pars": On the problem "Nabokov and Lowell"]. Kultura russkoy diaspory: emigatsia i mify [Culture Russian Diaspora: Emigration and Myths].Tallinn, 2012, pp. 219-220. (In Russian).

10. Kumpan K.A. Primechaniya [Notes]. Merezhkovskiy D.S. Stikhotvoreniya i poemy [Poetry and Poems]. St. Petersburg, 2000, p. 790. (In Russian).

11. Nabokov VV Iskusstvo perevoda [Art of Translation]. Nabokov V.V. Lektsiipo russkoy literature [Lectures on Russian Literature]. Moscow, 1996, p. 393. (In Russian).

(Monographs)

12. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, p. 457. (In Russian).

13. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, p. 495. (In Russian).

14. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, p. 604. (In Russian).

15. Dolinin A.A. Istinnaya zhizn pisatelya Sirina [The Real Life of Writer Sirin]. St. Petersburg, 2004, pp. 177-198. (In Russian).

16. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, p. 477. (In Russian).

17. Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's fiction: Four essays. Tampere, 1999. p. 125. (In English).

18. Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's fiction: Four essays. Tampere, 1999, p. 51. (In English).

19. Shklovskiy V.B. Gamburgskiy schiot [Hamburg Score]. Moscow, 1990, p. 244. (In Russian).

20. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, pp. 156-157. (In Russian).

21. Boyd B. Vladimir Nabokov: russkiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: Russian Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, pp. 458-459. (In Russian).

22. Boyd B. Vladimir Nabokov: amerikanskiye gody: biographiya [Vladimir Nabokov: American Years: Biography]. St. Petersburg, 2010, p. 550. (In Russian).

23. Dolinin A.A. Istinnaya zhizn pisatelya Sirina [The Real Life of Writer Sirin]. St. Petersburg, 2004, pp. 205-206. (In Russian).

24. Tammi P. Russian Subtexts in Nabokov's fiction: Four essays. Tampere, 1999, pp. 1-134. (In English).

25. Shklovskiy V.B. Gamburgskiy schiot [Hamburg Score]. Moscow, 1990, p. 111. (In Russian).

Юлия Абдуллаевна Рыкунина - кандидат филологических наук, докторант Института высших гуманитарных исследований РГГУ, научный редактор в биографическом словаре «Русские писатели: 1800-1917».

Область научных интересов: история русской литературы конца XIX - начала XX вв., массовая литература, писатели второго ряда, биографии, автобиографии.

E-mail: rykuninay@mail.ru

Yuliya Rykunina - Candidate of Philology, doctoral post-graduate student at the Institute for Advanced Studies in the Humanities at Russian State University for Humanities (RSUH), the scientific editor in Biographical dictionary "Russian Writers: 1800-1917".

Research interests: history of Russian literature of the end of 19th - the beginning of 20th centuries, mass literature, marginal writers, biographies, autobiographies.

E-mail: rykuninay@mail.ru

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.