«Набег татарской множественным числом учинен…»: нашествие хана Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию Российской империи зимой 1769 г. Текст научной статьи по специальности «История и археология»

DOI 10.31168/2618-8570.2019.1

Василий Борисович КАШИРИН

«Набег татарской

множественным числом учинен...»: нашествие хана Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию Российской империи зимой 1769 г.

Аннотация:

Статья посвящена опустошительному грабительскому нападению крупных сил Крымского ханства под командованием хана Крым-Гирея на Ели-саветградскую провинцию Российской империи (бывшую Новую Сербию) в январе 1769 г., в самом начале русско-турецкой войны 1768-1774 гг. В 2019 г. исполнилось 250 лет со времени этого знакового события, ставшего последним в истории крупномасштабным татарским нашествием на русские земли. В историографии до сих пор отсутствовало специальное подробное исследование по данной теме, а в существующей литературе укоренились тенденциозные и предвзятые оценки целей и результатов набега Крым-Гирея и действий русского командования, в первую очередь генерал-аншефа П.А. Румянцева. В статье освещаются предпосылки и подготовка нападения, планы и силы сторон, их действия, с воссозданием подробной хронологии и географии событий, анализируются разногласия между русскими военачальниками и причины их неудач, приводятся данные о потерях и материальном ущербе от татарского набега. Помимо известных источников, в исследовании впервые вводятся в научный оборот документы по данной теме из фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и Отдела рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ).

Ключевые слова:

русско-турецкая война 1768-1774 гг., Елисаветградская провинция, крепость Св. Елисаветы, Крымское ханство, П.А. Румянцев, А.С. Исаков, Крым-Гирей, Франсуа де Тотт, татарский набег 1769 г., Буджакская орда, Едисанская орда.

Vastly B.

KASHIRIN

«The Tartar raid

in great multitude was committed»: Khan Qirim Girai's incursion into the Russian Empire province of Yelisavetgrad in the winter of 1769

000000<>0(ХЮ(Х*>ХХХ>0<Х>0^^

Abstract:

The article is devoted to the depredatory and massive incursion of the Crimean Khanate forces commanded by Khan Qirim Girai into Yelisavetgrad province of the Russian Empire (former Novoserbia) in January 1769, at the very beginning of the Russo-Turkish war of 1768-1774. 2019 was marked by the 250th anniversary of this milestone event that became the last full-scale Tatar raid into Russian lands. There has been no special research devoted to this topic so far while in the existing historical works the assessments of the consequences of the Khan Qirim Girai's incursion and the actions of Russian military commanders, general en chef Pyotr Rumyantsev in particular, seem one-sided and biased. The article covers the prerequisites and preparations for the incursion, Russian military commanders' intelligence data, parties' plans and forces, their actions as well as recreation of detailed timeline and geographical scope; disputes among Russian military leaders and the reasons for their misfortunes are also analysed; records of losses and material damage are presented in this paper. Along with the well-known sources the author uses the documents from the Russian State Military Historical Archive and the Manuscripts Department of the Russian State Library that have not been introduced into scientific discourse.

Key words:

Russo-Turkish war of 1768-1774, Yelisavetgrad province, St Elizabeth's fortress, the Crimean Khanate, Pyotr Rumyantsev, Khan Qirim Girai, Alexander Isakov, François Baron de Tott, the Tatar incursion of 1769, the Budjak Horde, the Yedisan Horde.

■Щ)усско-турецкая война 1768-1774 гг. стала судьбоносной } С вехой в истории политики России на черноморско-балкан-ском направлении*. После неудачного Прутского похода Петра I 1711 г. и кровопролитной, но бесплодной «Миниховской» войны 1735-1739 гг. Россия в ходе первой Екатерининской войны с Турцией добилась безоговорочного военного триумфа в Северном Причерноморье, впервые в своей новой истории перенесла боевые действия за Дунай, что имело огромное стратегическое и символическое значение, вошла в тесное и длительное военное и политическое соприкосновение с христианскими народами Балкан — от Дунайских княжеств до греческого Архипелага — и начала оказывать мощное влияние на их судьбы. В результа-

* Данный очерк является частью моего исследования о военной политике России в отношении Буджакской татарской орды в XVIII — начале XIX вв. Приношу благодарности моим коллегам и друзьям д.и.н. А.В. Ганину, к.и.н. О.Е. Алпееву и к.и.н. В.М. Муханову за их мысли и замечания по поводу моей рукописи или отдельных её тезисов.

10 В. Б. ТС Я ширин ооооооо<х><х><х><^^

те войны 1768-1774 гг. Россия решила многовековой татарский вопрос. 7 (18) июля 1770 г. на речке Ларга в Молдавии русская армия в последний раз в истории сошлась в полевом генеральном сражении с главными силами Крымского ханства, последнего осколка бывшего Улуса Джучи Монгольской империи, и разгромила их, что предопределило почти бескровное покорение Крыма год спустя. Это стало окончательной победой оседлой Руси в её тысячелетней борьбе с тюркскими кочевниками Великой Степи. Успехи русского оружия обеспечили безопасность южных владений России и дали мощный импульс их колонизации и хозяйственному освоению. После победы над татарами, подчинения, а затем и присоединения Крымского ханства многовековой татарский вопрос для России естественным образом перерос в вопрос Восточный — борьбу с Османской империей за освобождение балканских христиан.

Однако всему этому предшествовало одно примечательное событие, случившееся в самом начале войны, — крупный набег главных сил Крымского юрта и подвластных ему ногайских орд во главе с самим ханом Крым-Гиреем на южнорусские земли зимой 1769 г. «Это было последнее в нашей истории татарское нашествие!», — эмоционально воскликнул С.М. Соловьев1, и данная оценка, утвердившаяся в исторической литературе, безусловно справедлива, хотя некоторые исследователи, о чём будет сказано ниже, и пытаются опровергнуть её.

Зимнее нападение 1769 г. стало первым актом начавшейся многолетней войны против Турции и Крыма, а также проверкой на прочность для стратегической обороны южнорусских рубежей и всей военно-колонизационной политики России. Основной удар ханского войска пришёлся на земли молодой Елисаветград-ской провинции на правом берегу Днепра, которая до 1764 г. носила официальное название Новой Сербии, и немалую часть её населения составляли выходы с Балкан — преимущественно сербы с австрийской Военной границы, молдаване и валахи из Дунайских княжеств. В войске же хана, помимо татар из самого Крыма, присутствовали ногайцы из Буджакской и Едисанской орд, а также казаки-некрасовцы и турецкие сипахи, грекоязыч-ные уроженцы Западных Балкан. Так что в это столкновение

оказались вовлечены представители разных этнических и религиозных групп, давние враги, встретившиеся с оружием в руках после десятилетий неспокойного мира. И события зимы 1769 г. неизбежно оказали влияние на их дальнейшие взаимоотношения, и в ходе той войны, когда боевые действия были перенесены уже на татарские земли, и после её завершения. Причем свои выводы сделали как военачальники и дипломаты, решавшие татарский вопрос на стратегическом уровне, так и строевые чины русской регулярной армии, поселенных и казачьих полков.

В нынешнем 2019 г. исполнилось 250 лет последнего татарского нашествия на Россию, и представляется полезным рассмотреть детально это событие, тем более что хотя оно и известно историкам, но специальное исследование о нём до сих пор не написано.

Первый подробный рассказ о татарском набеге зимой 1769 г. увидел свет в мемуарах его участника барона Ф. де Тотта, французского дипломата, резидента при дворе крымского хана. Франсуа (Ференц) де Тотт (1733-1793) был незаурядной личностью с интересной судьбой2. Его дед и отец, венгерские дворяне, участвовали в восстании трансильванского князя Ференца II Ракоци против Габсбургов, затем его отец Андраш Тотт бежал в Турцию, вместе с другими венгерскими эмигрантами воевал с Австрией на турецкой стороне, поступил на французскую военную службу, позднее исполнял ряд дипломатических поручений при Высокой Порте и дворе крымского хана, получил от Людовика XV баронский титул. Франсуа де Тотт родился во Франции, в 9 лет в чине корнета поступил на службу в гусарский полк Бершени (создан из венгерских эмигрантов), с ним участвовал в войне за Австрийское наследство в 1743-1748 гг. и был ранен в битве при Лауфельде 2 июля 1747 г. В 1755 г. он выехал в Турцию в качестве секретаря своего зятя (мужа сестры) Шарля Гравье, графа де Верженна (1719-1787), назначенного послом Франции в Константинополе, и до 1763 г. прослужил в османской столице, где в совершенстве выучил турецкий и греческий языки и восточные обычаи. В 1767 г. барон Ф. де Тотт был назначен на должность консула Франции при дворе крымского хана. Зимой 1769 г. он сопровождал Крым-Гирея в течение всего его набега на русские

земли в качестве ближайшего наперсника, ел за ханским столом и ночевал с ним в одном шатре, а после оставил яркое и красочное описание этого события.

Четырёхтомные «Мемуары барона де Тотта о турках и татарах», изданные на французском языке в Амстердаме в 17841785 гг., мгновенно стали бестселлером, были переведены на другие европейские языки, а в дальнейшем активно использовались историками и приобрели статус классического источни-ка3. Рассказ де Тотта о татарском набеге на Елисаветградскую провинцию сообщает бесценные фактические сведения об этом событии со стороны неприятелей России, достоверность которых, однако, вызывала сомнения у авторитетных исследователей. Так, крупнейший отечественный специалист по истории Крымского ханства профессор В.Д. Смирнов (1846-1922) резко критиковал мемуары де Тотта: «Ни одно сочинение не производит такого безотрадного впечатления своей высокопарностью, авторским самомнением, вздорностью содержания, обилием самопротиворечий, как мемуары этого французского дипломата, проявляющего в них развязность, нередко доходящую до хлыщеватости и как будто составляющую отличительную черту характера самого автора этих мемуаров»4. Помимо прочего, по мнению Смирнова, де Тотт сыграл важную роль в раздувании размеров приграничного инцидента в Балте в июне 1768 г., давшего Турции формальный повод к началу войны с Россией5. Заметим от себя, что оценка Смирновым авторского стиля изложения и характера самого де Тот-та нам понятна и близка. Даже спустя два с половиной столетия у русского читателя не могут не вызывать отвращение то снисходительное добродушие и ирония, с которыми просвещённый и любознательный аристократ-европеец описывал зверства турок и татар, отрезание голов пленным и насилие над женщинами во время нападения на русские земли в 1769 г. Однако что касается «вздорности содержания», то, как мы увидим, здесь профессор Смирнов был далеко не прав, и мы попытаемся с помощью русских архивных документов проверить и подтвердить точность сведений де Тотта по самому широкому кругу вопросов.

Среди историков первым обратил внимание на татарский набег зимы 1769 г. Аполлон Александрович Скальковский (1808-1898),

«Геродот Новороссии», первопроходец изучения и автор монументальных трудов по истории Войска Запорожского и причерноморских владений России. Во 2-м издании своей «Истории Новой Сечи» (1846) он писал: «Жаль, что до сих пор имеем столь мало достоверных известий об этом важном для Новой-России событии; тогда как, быть может, потомки многих тогда действовавших лиц живы доселе и наследовали бумаги, современные наезду и поражению Крымцев»6. В своем описании татарского набега Скальковский использовал, помимо уже упомянутых мемуаров барона Ф. де Тотта, найденные им документы архива запорожского Коша (войскового правительства). Этот автор подчёркивал тяжёлые последствия опустошительного нападения татар на Елисаветградскую провинцию, хотя в целом в своих трудах всячески занижал численность населения и военный потенциал Крымского ханства и подвластных ему ногайских орд.

20 лет спустя, в 1866 г., вышел первый том пятитомного труда «Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769 по 1774 гг.» А.Н. Петрова (1837-1900), в то время — капитана Генерального штаба, будущего генерал-лейтенанта, начальника библиотеки Главного штаба и корифея отечественной военно-исторической науки7. Изучение русско-турецких войн стало делом всей жизни Петрова, а исследование войны 1768-1774 гг. — первым его научным трудом на этом поприще. Петров стал первопроходцем изучения документов Военно-исторического и топографического архива, будущего Военно-учёного архива Главного штаба, и ввёл в научный оборот колоссальный объём фактического материала по той войне. Он же первым описал с военно-исторической точки зрения татарский набег зимы 1769 г., который, однако, остался для Петрова сравнительно незначительным эпизодом военных действий. При этом он ограничился кратким изложением фактических данных, избегая любых оценок действий русских военачальников и, кроме того, не слишком глубоко интересуясь проблемами политической истории, демографии и военного дела Крыма.

В 1883 г. исследователь под инициалами «С.Е.»* опубликовал в журнале «Киевская Старина» русский перевод фрагмента

мемуаров де Тотта о татарском набеге 1769 г., снабдив их некоторыми комментариями8. Так этот ценный источник стал доступен широкой публике в России. Однако полноты фактографического освещения данного события автор публикации также не добился.

Военно-историческое исследование татарского набега 1769 г. было неразрывно связано с изучением полководческой деятельности графа П.А. Румянцева-Задунайского. К началу нападения Крым-Гирея будущий генерал-фельдмаршал, а тогда генерал-аншеф, занимал должности малороссийского генерал-губернатора, президента малороссийской коллегии и главнокомандующего 2-й армией и осуществлял общее руководство силами, давшими отпор татарскому нашествию. Выдающийся русский военный историк XIX в. генерал-майор Д.Ф. Масловский (1848-1894), пылкий адепт концепции «национального» военного искусства, первым воздал хвалу П.А. Румянцеву за то, что он при обороне южнорусских границ выступал сторонником «действий сосредоточенными силами» и объединения всех войск Украинской линии в три «подвижных отряда». По словам Масловского, «события 1769 г., при последних неудачных попытках вторжения татар в Южную Россию, вполне оправдали план Румянцева»9.

В дальнейшем эта оценка была некритично воспринята и ещё больше развита советскими военными историками, столь же рьяно искавшими и превозносившими достижения «национальной» школы военного дела. В послевоенном СССР критические оценки Румянцева были недопустимы по идеологическим и политическим причинам. Однако гиперболизированное восхваление его советскими историками привело к ряду грубых и вульгарных искажений истории русско-турецкой войны 1768-1774 гг. и деятельности этого выдающегося отечественного полководца, что оказало, на наш взгляд, дурную услугу памяти и самого генерал-фельдмаршала, и многих его достойных сослуживцев (князя А.М. Голицына, Х.Ф. фон Штофельна, Ф.В. Бауэра, отчасти графа П.И. Панина и др.). Вслед за Д.Ф. Масловским, советские военные историки сделали общим местом утверждения о том, что мудрые и дальновидные распоряжения Румянцева осенью-зимой 1768-1769 гг. позволили в целом успешно отразить татарское нападение, а ответственность за частные неудачи, размер

которых затушёвывался, сваливалась на командующего войсками в Елисаветградской провинции генерал-майора А.С. Исакова, подчинённого Румянцева.

Ю.Р. Клокман, автор книги 1951 г. о деятельности графа Румянцева в ту войну, утверждал, что будущий генерал-фельдмаршал в условиях нехватки военных сил для обороны южнорусских границ решительно порвал с устаревшей «кордонной системой» и предложил вместо этого новаторское решение — держать войска сосредоточенно, в крупных подвижных отрядах, и гибко реагировать на действия противника. «Целесообразность и эффективность таких мероприятий немедленно же сказалась при успешном отражении татарского набега зимой 1769 г. Крымская конница, перейдя границу, вторглась в пределы России на широком фронте. Часть татар во главе с самим крымским ханом двинулась в Елисаветградскую провинцию, в то время как остальные, действуя двумя отдельными отрядами, направлялись к Бахмуту и Волчьим водам. Эти последние были обнаружены и разбиты. Рассеянные остатки их бежали обратно в Крым. Что же касается отряда крымского хана, то ему, вследствие преступной пассивности командующего войсками генерал-майора Исакова, удалось прорваться почти до крепости св. Елисаветы и проникнуть затем еще далее в глубь провинции. Но крымский хан недолго пользовался своей безнаказанностью. Преследуемый русскими войсками, он вскоре также вынужден был поспешно уйти из Елисаветградской провинции и скрыться за турецкой границей, удержав часть награбленного имущества»10.

Так в чеканных формулировках того сурового времени было дано универсальное объяснение случившегося и назначены без права апелляции герои (генерал-аншеф П.А. Румянцев) и виновные (генерал-майор А.С. Исаков). Проблема в том, что трактовка Ю.Р. Клокмана отличалась не только вульгарным упрощением, но прямым искажением драматических событий, произошедших на южных рубежах России зимой 1769 г. Как мы увидим, ложью были утверждения историка о сосредоточенных подвижных отрядах русской армии, о преследовании ими хана и его поспешном бегстве, об общей эффективности оборонительных мероприятий Румянцева.

Автор комментариев к трехтомному сборнику документов П.А. Румянцева полковник П.К. Фортунатов полностью повторял концепцию Д.Ф. Масловского и Ю.Р. Клокмана и утверждал, что «Румянцев в пределах возможностей, предоставленных ему по должности "главного малороссийского командира", успел кое-что заблаговременно предпринять для усиления обороноспособности южных границ России» и, главное, избрал «единственно правильный путь — отказ от прикрытия границ лишь линией мелких крепостей», что якобы представляло крупное новшество в области военной мысли11. По словам советского военного историка, Румянцев разработал «свой план обороны, основанный на использовании крупных подвижных отрядов». «Быстрая ликвидация набега, организованного ханом в направлении Волчьи Воды — Бахмут, убедительно доказала принципиальную правильность вышеуказанного плана Румянцева, решительно порывавшего с системой пассивной кордонной обороны»12. В настоящем очерке нам придется показать на фактическом материале, насколько далеки эти оценки от действительности.

В наше время вопросами истории Крымского ханства, ногайских орд и татарско-южнорусского пограничья в XVIII в. давно и плодотворно занимается украинский исследователь В.В. Грибов-ский. В ряде своих публикаций он обращается к событиям начала русско-турецкой войны 1768-1774 гг. и роли в них Крымского ханства13. При этом его трактовка нападения хана Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию зимой 1769 г. является ревизионистской; сам автор претендует на «деконструкцию мифа» о «последнем татарском набеге». Якобы, «фактически, это предприятие не было ни набегом, ни татарским, ни последним»14. Свою точку зрения Грибовский обосновывает следующим образом. По его мнению, между Россией и Крымским ханством к второй половине XVIII в. сложились упорядоченные и «нормальные» для двух соседствующих государств отношения в политической и военной сфере, и, как утверждает автор, некорректно сводить «военные возможности Крымского ханства» к «архаичным набеговым практикам»15. В русле этой концепции, нападение Крым-Гирея трактуется как обычная для военного дела того времени операция соединённых сил Крыма и Османской Порты, пре-

следовавшая военно-стратегические, а вовсе не грабительские цели. По мнению Грибовского, тезис о военно-грабительском характере действий позднего Крымского ханства в отношении российских владений был искусственным идеологическим конструктом, созданным властями России в собственных внешнеполитических целях16. Неясно, является ли это утверждение автора его попыткой применить модную на Западе демагогическую концепцию «ориентализма» Э. Саида к историческому материалу южнорусских степей, или же оно обусловлено идеологической конъюнктурой текущего момента.

Ещё один тезис В.В. Грибовского заключается в том, что нападение Крым-Гирея «не было "национально" татарским, ввиду того, что основную часть войск составляли не крымские татары, а ногайцы, также турки, казаки-некрасовцы, поляки (члены Барской конфедерации) и французские военные»17. А последними татарскими набегами этот автор склонен считать нападения татарских сил под началом калги-султана* на земли Войска Запорожского низового в августе-сентябре 1769 г. и даже более поздние мелкие вылазки.

Не оспаривая научные заслуги и обширные познания В.В. Грибовского в истории Крымского ханства, мы считаем данные его тезисы ошибочными, к тому же подкреплёнными рядом неточных фактов и посылок. Как уже было отмечено, С.М. Соловьев писал, и совершенно верно, о последнем татарском «нашествии», а не «набеге», что, не меняя прочей семантики, указывает на иной масштаб события. В зимнем нападении 1769 г. участвовало массовое ополчение военных сил всего Крымского юрта под личным руководством хана, тогда как внезапная вылазка калги Шехбаз-Гирея летом того же года (якобы «наиболее интенсивные диверсионные рейды», по Грибовскому) была совершена небольшим отрядом, по некоторым данным, всего около трёх тыс. человек. В последнем случае татары ловко воспользовались малочисленностью русских сил в Приазовье и Левобережье Днепра

* Калга, или калга-султан, — высшая, после самого хана, должность во властной иерархии Крымского ханства в ХУ-ХУШ вв., занимавшаяся одним из членов правящего дома Гиреев, как правило, одним из ближайших родственников хана. В отсутствие хана калга-султан обыкновенно выступал его наместником. Резиденция калги располагалась в Акмесджиде (Ак-Мечеть, Симферополь).

из-за ухода союзных калмыков к своим улусам, прорвались в земли «запорожских вольностей» на реке Самаре и разорили там ряд слобод и зимовников. Грибовский с помощью анахроничных понятий, словно взятых из работы о спецназе XX-XXI вв., характеризует действия татар в том эпизоде как «диверсионный рейд, направленный на уничтожение населения, экономики и административной инфраструктуры вражеской территории»18, и делает гротескный вывод о том, что это «меняет устоявшиеся представления о военных возможностях Крымского ханства в последние годы своего существования»19. На наш взгляд, эта гипертрофированная оценка не имеет фактического подтверждения, а выражение «удачный грабительский набег» описывает данное событие гораздо ближе к реалиям той эпохи. И уж, конечно, нет оснований видеть «последний набег» в неуспешном рейде татарского отряда в 500 человек в начале июня 1770 г.20. Отметим, что мелкие разбойничьи вылазки ногайских татар из-за Кубани на казачьи поселения происходили даже в XIX в., но в исторической ретроспективе это едва ли даёт основания рассматривать их как «последние татарские набеги» на Русь.

В.В. Грибовский, ранее предложивший собственную типологию и классификацию татарских нападений в XVIII в.21, утверждает, что вторжение Крым-Гирея зимой 1769 г. было якобы не традиционным грабительским набегом, который у турок и татар обозначался понятием «чапул» (тур. çapul — «грабёж», «разбойничий набег»)*, а военной экспедицией османских вооружённых сил с целью взятия крепости Св. Елисаветы, юго-западного форпоста России, и разрушения «коммуникаций, поддерживаемых через сеть укреплений — шанцы»22. Однако это утверждение блистательно опровергается словами непосредственного участника тех событий, французского дипломата Пьера Жана Рюф-фена (Pierre Jean Ruffin; 1742-1824), заместителя и преемника де Тотта в качестве резидента при ханском дворе. Уже на склоне

* Большой турецко-русский словарь даёт следующие значения слова дари1: «грабёж, разбой, ограбление, разбойничий набег; мародёрство». И производные от него слова дари1си1ик — «ограбление, разграбление, грабёж, разбой, бандитизм; мародёрство»; дари1си1ик Ьагр!еп — «грабительские войны», дари11атак — «совершать разбойничьи набеги, грабить». См.: Большой турецко-русский словарь / Баскаков А.Н. и др.: 200 тыс. слов и словосочетаний. 2-е изд. М., 1998. С. 169.

своих лет Рюффен писал: «Я вспоминаю, что в январе 1769 года, вместе с г-ном бароном де Тоттом в Томбасаре (т.е. в Дубосса-рах. — В. К ), на границе Бессарабии и Польши, уже в походе на чапул (или в набег), который татары решили совершить в Новую Сербию, албано-турецкие сипахи пришли представить хану Крым-Гирею, который командовал этой экспедицией, двух детей семи-восьми лет в двух корзинах, размещенных на лошади»*. Итак, опытнейший драгоман-ориенталист Рюффен, родившийся, проведший большую часть жизни и умерший в Османской империи и лично участвовавший в нападении на Елисаветградскую провинцию, называет его ясным и недвусмысленным тюркским словом «чапул». Не может быть сомнений, что именно так это предприятие воспринимали и сами татары23. И, как мы увидим, целый ряд других источников столь же недвусмысленно показывает, что основной целью нападения был грабёж и захват ясыря.

Что же касается этнического состава вторгшихся сил, то общеизвестно, что основой военно-мобилизационного потенциала Крымского ханства в XVIII в. были татары четырех подвластных ногайских орд. Две из них, Буджакская и Едисанская, составили ядро войска Крым-Гирея в 1769 г., и абсурдно, что В.В. Грибовский обособляет их от понятия «татарский». Автор не раз повторяет об участии в ханском нападении на Елисавет-градскую провинцию польских конфедератов и французов. По его словам, «крымское войско [...] было усилено французскими офицерами, командовавшими турецкими отрядами, к которым российское командование относилось весьма серьезно»24. Это утверждение абсолютно неверно. Автор ссылается на «Записки» князя А.А. Прозоровского, где на указанной странице говорится, что Прозоровский, действовавший со своим кавалерийским корпусом зимой 1769 г. в польской Подолии, прилагал усилия к поимке французского консула де Тотта и «других той же нации

* В оригинале: «Je me suis ressouvenu qu'étant en janvier 1769 avec M. le baron de Tott à Toumbassar, sur la frontière de la Bessarabie et de la Pologne, déjà en marche pour le tchiapoul (ou l'incursion) que les Tartares avaient résolu de faire dans la Nou-velle-Servie, des sipahi albano-turcs vinrent présenter à Krim Guéraï Khan, qui commandait cette expédition, deux enfants de sept à huit ans dans deux paniers posés sur un cheval». Цит. по: Deherain, Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin... P. 10. Дети-сипахи, о которых шла речь, были вынуждены участвовать в походе, чтобы сохранить в держании свои военно-ленные наделы.

офицеров»25. Участие французских офицеров в деятельности Барской конфедерации общеизвестно. Очевидно, до генерал-майора Прозоровского дошла информация о дипломатической поездке де Тотта из Каушан от Крым-Гирея к конфедератам под Хотин в декабре 1768 г. Но из цитированного источника никак не следует, что французские офицеры в составе войска Крым-Гирея участвовали в нападении на русские земли и, тем более, командовали в нём турецкими подразделениями. Известно лишь о трёх французах, бывших в том походе, — это уже упомянутые дипломаты Ф. де Тотт и П.Ж. Рюффен, а также их третий спутник по фамилии Кустиллье (CoustiШer). Все трое жили в одной палатке и ограничивались выполнением исключительно представительских и наблюдательных функций при свите хана. Повторим, что Ф. де Тотт в отрочестве и ранней юности служил в гусарском полку и имел боевой опыт, но его военная служба завершилась, по меньшей мере, за полтора десятка лет до начала русско-турецкой войны. Позднее де Тотту по воле обстоятельств военного времени пришлось сыграть важную роль в организации фортификационной обороны Дарданелл и реформе турецкой артиллерии, но нет ни единого упоминания о том, что в ходе нападения Крым-Гирея он играл роль офицера или инструктора и хоть малейшим образом влиял на действия орды.

Столь же неверно и утверждение В.В. Грибовского об участии в нападении на Елисаветградскую провинцию польских конфедератов. В действительности представители Барской конфедерации, несмотря на достигнутые договоренности, не прислали Крым-Гирею обещанных сил и, главное, пушек26. Перед вторжением в русские пределы небольшая часть ханского войска была направлена, прежде всего, с целями фуражировки, в земли польской короны, где татары и турки действовали совместно с конфедератами27. Однако нет данных, что поляки участвовали в нападении Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию, за исключением упоминаний, что на обратном пути через польские Смелянщину и Уманщину отдельные, поимённо известные конфедераты служили проводниками для орды. Участие же в походе Крым-Гирея крупного контингента турецких войск, о чём будет подробно сказано ниже, действительно придало этому военному

предприятию особую специфику, но никак не изменило при этом его целей и сущности крупномасштабного грабительского набега. Само нападение татарского войска зимой 1769 г. в работах В.В. Грибовского описывается кратко, по вторичным источникам и с рядом неточностей28.

Итак, до сих пор не существует специального исследования о нападении Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию и о действиях русских военных властей по его отражению. Основными источниками для написания данного очерка послужили документы из фонда Военно-учёного архива (ф. 846) в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА) — донесения разведки из турецких и татарских земель, письма кошевого атамана, рапорты, ордеры и прочая служебная переписка местных военных властей, ведомости о численности войска, реляции П.А. Румянцева к императрице и т.д. Полтора века назад эти дела были просмотрены и частично использованы А.Н. Петровым в его труде, однако многие ценные документы так и не были введены в научный оборот ни им, ни позднейшими исследователями. Кроме того, в книге Петрова фактические сведения, как правило, приводятся без указания источников и без ссылок на документы, так что использование материалов из фонда ВУА по стандартам современной науки представляется полезным и оправданным.

Кроме того, привлекались также материалы из личного фонда братьев Н.И. и П.И. Паниных (ф. 222) из Отдела рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), в частности, письма к Никите Панину П.А. Румянцева за конец 1768-1769 гг. Эти дела не введены в научный оборот в полном объёме. Ценным источником являются опубликованные как в дореволюционное, так и в советское время документы П.А. Румянцева периода русско-турецкой войны 1768-1774 гг.29. Также нами были широко задействованы вышеупомянутые записки барона Ф. де Тотта, как русский перевод его рассказа о набеге на Новую Сербию, так и французский оригинал, для сверки некоторых названий и терминов*.

* Записки де Тотта о походе Крым-Гирея широко цитируются в данном очерке, но мы всё же рекомендуем читателю ознакомиться с полным текстом этого источника, сочетающего в себе высокую фактографическую ценность и увлекательность слога.

Большое значение имеют записки генерал-фельдмаршала князя А.А. Прозоровского, в то время — генерал-майора и командира русского передового корпуса лёгких войск, стоявшего в Польше близ молдавской и татарской границ30. Фактически, это — его личный журнал военных действий, в котором отражены и события начала 1769 г. Ценные сведения о происходившем накануне и во время татарского набега содержатся в известных воспоминаниях сотрудника российского посольства в Константинополе П.А. Левашева31 и австрийского купца Н.Э. Клеемана32.

Совокупность всех этих источников позволит подробно реконструировать ход событий, их хронологию и географию, осветить вопросы мобилизационного потенциала Крымского ханства в его последнюю войну, разведывательную деятельность и подготовку русского командования к отражению татарского нападения, эффективность действий высшего и местного воинского начальства.

Орды собираются в набег

Поводом к началу войны с Россией для Османской империи послужил известный инцидент в Балте в июне 1768 г., когда нападение гайдамаков сотника Семёна Шила на польский Юзефгруд перекинулось через пограничную реку Кодыма на «ханское местечко» Балта и другие соседние слободы, подвластные Крыму. Это привело к нескольким дням жестоких погромов и взаимных столкновений христианского, еврейского и мусульманского населения. Исчерпывающе подробное документальное исследование этого инцидента ещё не написано, и по историческим работам кочует утверждение, что вслед за гайдамаками на ханскую Бал-ту якобы напал преследовавший их русский отряд полковника О.И. Вейсмана (будущего героя турецкой войны, «Ахилла русской армии», павшего в бою при отступлении от Силистрии в 1773 г.)33. Однако это явная неточность. Действуя против конфедератов, Вейсман нарушал границы Молдавского княжества и непочтительно отвечал господарю, но нет никаких фактов, увязывающих русские войска с Балтским инцидентом34. Тем не ме-

нее, поскольку гайдамаки повсюду называли себя запорожцами и имели несколько захваченных в шляхетских усадьбах пушек, это дало Порте основания обвинить Россию в военном нападении.

25 сентября (6 октября) 1768 г.* великий визирь Силахдар Хамза Махир-паша вызвал российского посла тайного советника А.М. Обрескова и на торжественной аудиенции в присутствии большого числа сановников и иностранцев объявил ему о начале войны с Россией, после чего тот со всеми сотрудниками посольства был заточен в Едикуле (Семибашенный замок). Большая полевая армия могла быть собрана Портой не раньше весны следующего года, но в Константинополе приняли решение, не теряя времени, начать военные действия с крупномасштабного нападения сил Крымского ханства на южные земли России уже ближайшей зимой. Специально для этого был смещён хан Максуд-Гирей, возвращён из ссылки и вновь возведён на ханский престол Крым-Гирей I (1717-1769), ранее уже правивший в Крыму в 1758-1764 гг. и известный своей воинственностью. Как писал А.А. Скальковский, «чтобы вести наступательную войну, вызван был достойный предводитель авангарда, — герой Ногаев, Крым-Гирей, хан Крымский»35.

Это был последний в истории Крымского юрта выдающийся правитель из дома Гиреев. По отзывам современников, в Крым-Гирее парадоксальным образом сочетались властность и волевые черты характера, импульсивность, жестокость, алчность, но расточительность и щедрость в отношении своих соратников, любовь к искусству и зодчеству (считается, что для него был построен знаменитый бахчисарайский Фонтан слёз), интерес ко всему европейскому, увлечение музыкой и театром, крайние даже по меркам восточных деспотов гедонизм и сластолюбие, и при всём этом — склонность к ипохондрии36. Русский посол А.М. Об-ресков отмечал, что Крым-Гирей «нраву беспокойного, величе-

* В то время и Россия, и Дунайские княжества, и все христианские народы Балканского полуострова жили по «старому» Юлианскому календарю. Однако французский дипломат барон Ф. де Тотт жил по Григорианскому календарю и по нему датировал описываемые им события. В данном исследовании все события даются с двойной датировкой, чтобы читателю было проще соотносить их с современными календарно-климатическими реалиями и для избежания путаницы. Напомним, что в XVIII в. старостильный Юлианский календарь отставал от Григорианского всего на 11 дней.

24 С*>С<>С<><Х><Х><Х><Х^^ В. Б. ТС Я TTTUpUH ооооооо<х><х><х><^^

ват, предприимчив и к повелениям Порты невеликое уважение имеет»37. По словам русского дипломата П.А. Левашева, хан был «храбр, предприимчив и до крайности вспыльчив»38. По отзыву Н.Э. Клеемана, Крым-Гирей, «человек роскошный и расточительный», был любим подданными-мусульманами и ненавидим христианами, из которых он умел выжимать последний грош39. По выражению Клода-Шарля де Пейссоннеля (1727-1790), французского консула в Крыму в 1750-е годы, ещё до своего первого восшествия на престол Крым-Гирей был «кумиром всей нации» (l'idole de toute la nation)40. Этот дипломат вообще оставил самый восторженный отзыв о Крым-Гирее: «Никогда султан (т.е. принц из дома Гиреев. — В. К.) не был более любим татарами и, быть может, никогда не был он более достойным этого. Он выгодного роста, с приятным лицом, и крепким телосложением, он непроницаем ни для чего, он обладает живым умом, основательными суждениями, тонким вкусом, и достаточно обширными познаниями; он жаждет славы, всецело поглощен заботами о своем честном имени, любитель искусств, стремящийся научиться, образовать себя, знающий и покровительствующий достоинству: он любит чрезмерно роскошь и простер бы пышность до излишества (если бы средства хана ему позволили это); его щедрость не знает границ; таким образом, с достаточно обильными для султана доходами, он всегда был в долгу, он очень склонен к удовольствиям (развлечениям), но никогда не позволяет себе никакого напитка и неумолим к тем, кто посягнул на этот пункт закона, больше из любви к порядку, чем из усердия по отношению религии; он непоколебим в своих решениях, тверд в неудачах, бесстрашен в опасности, но абсолютно уверен в своих желаниях, не считаясь совершенно с опасностью и подвергая себя каким бы то ни было опасностям, для достижения своей цели. Его любовь к справедливости и его строгость были бы добродетелями, если бы не были доведены до крайности; но он всегда склонен к тому, чтобы читать большие проповеди за маленькие ошибки. Он приветлив до вольности с низшими и надменен и величественен до гордости с высшими; он непреклонен и неумолим к тем, кто осмеливается противоречить ему в чем-нибудь и кого он считает способным противодействовать его целям и всегда великодушен

к ним, после того, как одержит над ними верх. Он не дал ни одного примера мщения, но его упрекают в злобных побуждениях и вспыльчивости, которая была бы большим пороком, если бы сопровождалась злопамятностью и если бы не сменялась милостью (милосердием)»41. В отношении России Крым-Гирей был всегда настроен воинственно. Ещё в первое свое правление он похвалялся «повесить свою плеть на столице русских, Петербурге, и заставить их вновь платить дань, как это было при его отцах и дедах, от которой они давно отстали»42.

Одним словом, это была крупная и незаурядная историческая личность, а с точки зрения османских властей главную ценность Крым-Гирея составляли его авторитет как военного вождя, а также популярность и влияние на ногайские орды — главную военную силу Крыма. Буджакская и Едисанская орды занимали особое место в жизни и правлении Крым-Гирея. В 1748-1750 гг. он был сераскер-султаном* Буджакской орды, во главе которой, по данным восточных источников, совершил разорительный поход в Молдавию вплоть до самых Ясс43. В 1758 г., возглавив мятеж недовольных ногайцев Едисанской орды, Крым-Гирей, по сути, сам возвёл себя на ханский престол, и Порта была вынуждена одобрить это. Став ханом, Крым-Гирей построил дворец в Кауша-нах, фактически сделав столицу Буджакской орды своей второй главной резиденцией44. В августе 1764 г. из-за неудачного похода на кавказских горцев он был смещён Портой с ханского престола и восстановлен на нём в самом начале войны с Россией45.

Вернувшись из ссылки на Кипре и прибыв в Константинополь 17 (28) октября 1768 г., Крым-Гирей был торжественно принят султаном, получил знаки инвеституры в ханское достоинство, роскошное облачение и иные подарки, участвовал в совещаниях о предстоящих военных действиях46. Именно тогда было решено, что главным объектом нападения станут земли русской Новой Сербии (французскими дипломатами в Турции использовалось это название, хотя область к тому времени была уже преобразована в Елисаветградскую провинцию).

* Сераскер-султан — в XVIII в. титул наместника-правителя подвластной Крыму ногайской орды; эта должность, как правило, занималась одним из ближайших родственников правящего хана, высоко стоящим в очереди престолонаследия.

Уже упомянутый француз Пьер Рюффен, спутник и преемник Ф. де Тотта при ханском дворе, будучи захвачен лихими русскими гусарами в Яссах год спустя, в сентябре 1769 г., сообщил на допросе, что целью набега было «разорить колонии, цветущее состояние которых возбуждало зависть соседей», «заинтересовать добычей татарскую нацию, не получавшую от Порты никакой платы»47. Про захват крепости Св. Елисаветы, уничтожение «инфраструктуры и коммуникаций» ничего не говорилось. Татарское нападение изначально планировалось как грабительский «чапул», но в максимально крупных размерах. Это позволило бы удовлетворить экономические интересы Крыма и ногайских орд и обеспечить их активное участие в предстоявшей большой войне, уменьшив вероятность сепаратного мира с Россией. Так что стратегическая цель Порты и хищнические устремления татар в данном случае в полной мере совпадали.

Ещё до своего прибытия из-за Дуная хан назначил в Кау-шанах общий сбор татарской аристократии и конного войска подвластных орд. 13 (24) ноября Крым-Гирей вместе с бароном Ф. де Тоттом отбыли из Измаила в Каушаны и прибыли туда 17 (28) ноября48. Французский консул вспоминал: «Каушаны стали центром Татарии: отсюда исходили все распоряжения, сюда стекались со всех сторон; толпа придворных увеличивалась с каждым днем»49. В этом не было ничего необычного. Австрийский купец Николаус Эрнст Клееман, находившийся как раз в те дни в Буджаке, писал: «Ковшан редко видеть можно на карте, хотя сей город нарочито велик и есть Резиденция Хана Татарского, когда Султан имеет войну с Европейским Государем»50. Здесь же, в столице Буджака, Крым-Гирей вёл переговоры с посланцем польских конфедератов, обсуждая с ним планы совместных действий51.

У барона де Тотта содержатся ценные сведения о подготовке нападения: «Набег на Новую Сербию, решенный в Константинополе, был принят в собрании знатных татарских вассалов и по всем провинциям отданы были распоряжения о призыве к воинской повинности. Требовалось по три всадника с каждых восьми семейств; это число считалось достаточным для образования 3-х армий, которые должны были напасть одновременно: армии

Нурадина* в 40,000 человек было сказано идти к Донцу, армия Калги в 60,000 человек должна была следовать по левому берегу Днепра, к Орели, а стотысячная армия, под личным предводительством хана, назначена была проникнуть в Новую Сербию. Войска едисанской и буджакской орды были преимущественно назначены в эту последнюю армию, сборный пункт которой был назначен близ Томбашара (Дубоссар. — В. К.)»52. По словам французского эмиссара, каждый татарин имел при себе двух или трёх лошадей, и всего при ханском войске их было около 300 тысяч.

Данные о численности ханского войска зимой 1769 г. противоречивы, как то всегда бывает со средневековыми армиями азиатских и кочевых народов. Ф. де Тотт называет намеченные Крым-Гиреем размеры созываемого войска — 200 тыс. человек. При мобилизационной нагрузке в три человека от восьми семейств, это позволяет вывести цифру в 530 тыс. семейств для всего населения Крымского ханства и подвластных орд от Прута и Дуная до Кубани, что представляется не чрезмерным и потому правдоподобным, в первую очередь учитывая оседлый характер и достаточно высокую плотность татарского населения Буджака и самого Крымского полуострова в то время. Однако французский дипломат ничего не говорит о том, насколько эффективно были выполнены мобилизационные мероприятия и сколько татар в итоге собралось в поход.

Этот вопрос крайне важен и для описания зимнего нашествия 1769 г., и для общей оценки демографического и военного потенциала Крымского ханства в середине XVIII в. Полностью достоверных данных о численности населения и вооружённых сил державы Гиреев в середине XVIII в. нет. По оценке крупного знатока военного дела раннего Нового времени В.В. Пенского, во второй половине XVI — первой половине XVII вв. Крымское ханство при значительном усилии могло выставить в поле 40-60 тыс. конных воинов53. Однако за следующее столетие мобилизационный потенциал ханства существенно вырос, за счёт мигра-

* Нуреддин, или нуреддин-султан, — третья по значимости должность во властной иерархии Крымского юрта, после хана и калги; также занималась одним из представителей дома Гиреев. — В. К.

28 В. Б. ТС Я TTTUpUH ооооооо<х><х><х><^^

ции кочевых ногайских орд из приволжских степей на подвластные Крыму земли, подчинения татарского Буджака власти хана и частичной седентаризации (перехода к оседлому образу жизни) татар на Крымском полуострове и в Буджаке.

А.А. Скальковский считал, что численность ногайских орд в XVIII в. была невелика. Он писал, без указания источника: «Таким образом все Орды вместе имели 23,500 или положим до 24,000 казанов (то есть котлов, или семей. — В. К ), и в случае крайней нужды и опасности могли доставить Хану до 25,000 всадников; всё же народонаселение Ногайское в начале XVIII столетия не превышало 60,000 душ обоего пола, а к концу того века значительно уменьшилось»54. В более современной историографии существуют такие оценки: «Имеющиеся источники позволяют говорить о 250-300 тыс. чел. в середине XVIII в. (Крым и причерноморские степи). В 70-90-х гг. XVIII в. численность татарского населения значительно сократилась в результате военных действий и эмиграции. К концу XVIII в. оно составляло около 160 тыс. чел.»55. Однако ни ссылок, ни конкретизирующих данных по численности населения Крымского ханства перед войной 1768-1774 гг. авторы не приводят. Если о населении собственно Крымского полуострова после Кючук-Кайнарджийского мира ещё можно судить по переписям, хоть потери от войны и миграции с трудом поддаются учёту, то по причерноморским ногайским ордам достоверных демографических данных нет в принципе. Тем не менее, в источниках и научной литературе содержится много указаний на численность военных сил Крымского ханства в XVIII в.

В феврале 1711 г. набег на правобережную Украину совершила Буджакская орда силой в 40 тыс. человек, считая присоединившиеся к ней отряды янычар, шведов и мазепинцев. Из них собственно татар было около 30 тыс.56. Во время же Прутского похода Петра I летом 1711 г. на том театре войны против него действовали главные силы Крымского ханства, численностью от 70 до 100 тыс. человек. Зимой 1737-1738 гг., по сообщению информатора русской разведки, собравшееся при Хан-Кышле для набега на русские владения ханское войско, в которое входили татары Крыма, Буджака, Едисана и других ногайских орд, на-

считывало 80 тыс. человек57. Летом 1738 г. против наступавшей русской армии на Южном Буге действовало войско под командой ханского сына Халим-Гирея, сераскер-султана Буджака, силой в 75 тыс. всадников из буджакских и едисанских ногайцев58. В неудачном набеге на Украину в феврале 1739 г. участвовало 40 тыс. человек Буджакской орды под началом султана Ислам-Гирея59. Наконец, во время знаменитого мятежа Едисанской орды против ханской власти в 1758 г. под знамёна мятежников вначале собралось 40 тыс. человек. Против них было двинуто верное хану войско Буджакской орды под началом сераскер-султана Са-адет-Гирея, силой, по разным данным, 30-40 тыс. воинов. Тогда едисанцы, очевидно, путем поголовного ополчения мужского населения, выставили до 80 тыс. человек, разбили буджакское войско и перенесли военные действия на правый берег Днестра. В итоге Буджак присоединился к мятежу, и совокупные силы двух ногайских орд в сентябре 1758 г. совершили чудовищно опустошительное нападение на Молдавию, разорив большую часть княжества до самых Карпат. По данным свидетеля тех событий Ш.-К. де Пейссоннеля, на Молдавию тогда напало войско силой в 80 тыс. человек60. По сведениям русского дипломата П.А. Левашева, в тот раз претендент на престол Крым-Гирей собрал ногайское войско силой в 30 тыс. человек, с которым разорял молдавские и валашские земли61.

Отметим следующее: различные данные о конфликтах первой половины XVIII в., как правило, показывают, что Буджакская и Едисанская орды нормально могли выставить для участия в военных походах примерно по 30-40 тыс. человек каждая. Общая же сила Крыма была ещё больше. К.-Ш. де Пейссоннель писал: «Военные силы татарского хана очень значительны, он свободно может собрать 150 000 и даже 200 000 человек. Содержание самых больших армий не стоит ему ничего: все дворяне обязаны идти со своими вассалами и каждый солдат носит в своем мешке достаточно, для того чтобы пропитаться три месяца»62.

Именно многолюдные Буджакская и Едисанская орды составили ядро войска Крым-Гирея перед его нападением в 1769 г. Помимо них, в Балте к ханскому войску присоединился и принял участие в походе на Новороссию присланный турецким султаном

корпус силой около 10 тыс. конников-сипахов, преимущественно арнаутских* тимариотов63, т.е. уроженцев Западных Балкан (де Тотт разговаривал с ними по-гречески), а также отряд некра-совцев («Игнат-казаков»**), которые, как наиболее боеспособные воины, были присоединены к гвардии Крым-Гирея. Любопытно, что уже в ноябре 1768 г. крупный конный корпус арнаутов-тима-риотов находился под Хотином на Днестре. То есть, учитывая традиционно низкую скорость сбора тимариотского ополчения, они были созваны и направлены на границу ещё до начала войны с Россией. И вообще, сам факт участия крупного конного отряда османской армии в зимнем татарском походе на русские земли представляется беспрецедентным и потому примечательным. И хотя русские военачальники придавали этому большое значение, в действительности присутствие турецких сипахов в войске Крым-Гирея не повлекло никаких изменений в тактике, эффективности и целях грабительского татарского «чапула». Что касается упомянутого Тоттом отряда «Игнат-казаков», т.е. не-красовцев, то не вполне ясно, когда и каким путем они прибыли для участия в ханском набеге. Основная масса некрасовцев в то время продолжала жить на Кубани, на землях, подвластных крымскому хану.

В вопросе о численности войска Крым-Гирея корифей изучения русско-турецких войн А.Н. Петров допускает путаницу. Ссылаясь на «подлинный рапорт хана» (неясно, что за документ имеется в виду), он пишет, что собравшееся в Балте перед нача-

* Слово «арнаут» в словаре эпохи русско-турецких войн XVIII — первой половины XIX вв. имело целый ряд значений. Изначально это слово (от турецкого arnavut, arna-vutlar) означало «албанец», но затем стало распространяться и на представителей других народов Западных Балкан. Затем этим словом начали обозначаться иррегулярные формирования как в османской армии, так и на наемной службе у местных правителей, включая и господарей Дунайских княжеств. Наконец, этим же словом «арнаут» стали называться чины иррегулярных добровольческих отрядов, формировавшихся в русской армии во время войн с Турцией из разноплеменных задунайских выходцев, жителей Валахии и Молдавии и приграничных польских областей. В этих отрядах «арнаутов» могло и не быть ни одного этнического албанца, но всё равно такое название закрепилось за этим типом вооруженных формирований. Но в мемуарах де Тотта говорится прямо: «Под именем Арнаутов понимаются народы Европейской Турции, граничащие с Склавонией». Tott, Baron Ferencde. Mémoires du Baron de Tott Sur les Turcs et les Tartares. Vol. 2. Amsterdam, 1784. P. 112.

** Турки называли некрасовцев «Игнат-казаками» (по имени их первого вождя Игнатия Некрасова) или, по созвучию, «Инат-казаками», от турецкого «инат» — «упрямство, непокорство».

лом похода татарское войско насчитывало в общей сложности 100 тыс. человек. И затем, как полагает Петров, из этого числа были выделены два отдельных войска: 30 тыс. человек во главе с нуреддином были направлены к Бахмуту и 20 тыс. во главе с калгой — на реку Орель. Из этого делается вывод, что в войске самого хана могло остаться лишь 50 тыс. человек64.

Однако представляется совершенно невероятным с точки зрения военной стратегии и логистики, чтобы абсолютно все мобилизованные силы Крымского юрта, в том числе из восточных его областей, перед началом похода должны были собраться по зимней степи к Балте, на крайней северо-западной оконечности ханских земель, и чтобы затем войскам калги и нуреддина следовало двигаться оттуда на левобережье Днепра (от Балты до Бахмута 620 км по прямой линии). Как мы видели, барон де Тотт прямо пишет, что три татарских войска должны были напасть на русские владения одновременно. Наконец, он же рассказывает, что войско хана стояло в Балте, когда наставшие холода дали возможность начать набег, и тогда же были получены известия, что армия калги поднималась к реке Самаре (левый приток Днепра) и армия нуреддина также продвигалась вперёд65. Да и сам А.Н. Петров на другой странице пишет, что «партия при Калге султане, выступя из Крыма, действовала от Волчьих Вод, разоряя зимовники запорожские; а другая часть при Нуреддин-Паше, в числе 30 000 направилась к Бахмуту»66. Таким образом, упомянутое число 100 тыс. человек могло относиться именно к татарскому войску (вместе с турецким контингентом), которое собралось в Балте и состояло под единоличным началом самого Крым-Ги-рея. Из них в нападении на Елисаветградскую провинцию, как потом сообщал хан в Константинополь, приняло участие 70 тыс. татар и 10 тыс. сипахов67. А в письме к великому гетману коронному графу Я.К. Браницкому Крым-Гирей писал из Балты, что стоит в этом городе с 60-тысячным войском68. Опубликованная копия этого письма датирована 4 февраля 1769 г. (старого стиля, так как 4 февраля по новому стилю Крым-Гирей находился ещё на севере Елисаветградской провинции и его гвардия в этот день штурмовала засеки в Чёрном лесу). Из этого можно предположить, что войско хана насчитывало 60 тыс. человек уже на

обратном пути из похода, после досрочного отделения Едисан-ской орды (см. ниже).

Чтобы дополнительно проверить и уточнить информацию о численности ханского войска и планах Крым-Гирея зимой 1769 г., обратимся к данным русской разведки. Насколько осведомлено было русское командование о подготовке и силах неприятеля?

В середине XVIII в. владения Крымского ханства, земли Молдавии, Буджака и Едисана отнюдь не были для русских «землёй незнаемой», так как в то время с ними поддерживались активные торговые связи, важную роль в которых играли запорожские казаки. Имелась и заблаговременно насаждённая постоянная агентура (конфиденты, или «приятели») в важнейших населённых пунктах на османской границе69. Помимо получения известий из Сечи, от купцов и конфидентов, русские власти осенью 1768 г. приложили дополнительные усилия для сбора сведений о противнике, в том числе путем отправки лазутчиков в турецкие и татарские земли.

На подготовку противника к набегу в зимнее время указывал целый ряд признаков. 27 ноября (8 декабря) 1768 г. П.А. Румянцев докладывал в Военную коллегию, что, по показаниям полтавских купцов, прибывших из турецких владений, татары со всех сторон собирались к Перекопу. По мысли Румянцева, это делалось для того, чтобы, введя в заблуждение русское командование, после замерзания рек устремиться в набег70. Также Крым-Гирей распорядился отпустить задержанных в Крыму в 1767 г. и находившихся в распоряжении Едичкульской орды запорожских купцов и промышленников на соляных озерах. Русские власти также считали это ещё одной попыткой усыпить бдительность перед набегом. Кроме того, татары хотели заручиться симпатией Войска Запорожского низового71.

Около 20 ноября (1 декабря) к запорожскому войсковому старшине Андрею Лукьянову, стоявшему с командой у границы по Южному Бугу, был прислан от сераскер-султана Едисанской орды Шан-Гирея толмач татарин Тон-Мамбет с письмом на русском языке к кошевому атаману и старшине. В нём содержались предупреждение о скором походе Крым-Гирея на русские земли и предложение к запорожцам перейти на сторону хана. Запорожский

кош немедленно переслал точную копию «прелестного» письма русским властям и заверил их в своей непоколебимой преданности, однако сам факт приёма запорожцами татарских эмиссаров с такими предложениями возмутил П.А. Румянцева, и в дальнейшем подозрения в отношении запорожцев сохранялись72.

В делах бывшего Военно-учёного архива хранится много донесений русской разведки тех дней. 14 (25) декабря 1768 г. отставной гусар поселенного Чёрного полка (Елисаветградской провинции) Иваница Форнакиев сообщил, что, будучи отпущен 5 (16) ноября в польское местечко Саврань* для покупки соли, он узнал от тамошних родственников, что «достоверно татарской хан Крымгирей с его большим числом войском, а сколько числом не знает, находится в Каушанах, и всем его буджацким татарам, назад тому дней с десять, приказал, чтоб и старые, и малые, которые только на лошадь сесть могут, все б чрез двадцать пять дней были готовы в поход к нападению на Новороссийскую губернию и имению с Россией баталий»73. Также И. Форнакиев выяснил, что «два грека и парубок для продажи овечьих кож посланы от татарского хана и султана, к разведыванию здешних обстоятельств шпионы»74. Греки с таким грузом действительно проследовали в русские пределы через Архангельский форпост (на реке Синюхе, напротив польского села Свердликово, близ шанца Архангельск** 5-й роты Чёрного полка), так что сведения гусара выглядели достоверными.

Поручик того же Чёрного гусарского полка серб Иван Мар-гажич, энергичный офицер, действовавший с конным отрядом на польской Винничине в составе передового корпуса князя А.А. Прозоровского, в те недели неоднократно посылал лазутчиков в турецкие и татарские владения. 6 (17) декабря из Бер-шады через Балту «в турецкую сторону» им были отправлены два надёжных человека, «для разведывания о тамошних неприятельских движениях», которые вернулись 11 (22) декабря и сообщили о крупномасштабных военных приготовлениях: «Везде ж

* Современный поселок городского типа Саврань, районный центр Одесской области Украины.

** Современный поселок городского типа Новоархангельский, районный центр Кировоградской области.

34 с*>с<>с<><х><х><х><х^^ В. Б. Каширин ооооооо<х><х><х><^^

в татарщине от хана приказано тамошним обывателям иметь в готовности добрых возов и лошадей, а оружейных вещей у всех тех обывателей (христиан. — В. К.) отобрано»75. «Татарскому и турецкому войску приказано иметь своих лошадей при добром корме и не далее чрез двух недель с крайнею поспешностью прописанной хан имеет с ордой, при которой и 30 000 турков будет, а всего с ордой имеет быть до 180 000, вступить в Польшу, в Уман-скую, Белоцерковскую, Смелянскую и Чигринскую губернию тож и в новороссийские границы и тот переход может быть чрез Балту...»76. Агенты Маргажича сообщали, что «турецкое и татарское войско из-под Хотина почти все возвратились к Очакову, Бендерам и Каушанам, где татарский хан сыну своему за худые его поступки отказал команду, которую дал под Хотином над татарами, и препоручил ту главную команду другому знатному человеку»77.

Сведения о подготовительных мероприятиях противника подтверждались и из других источников. Начальником войск в русской Елисаветградской провинции генерал-майором А.С. Исаковым был отправлен «для проведования о неприятельском собрании» поселенец раскольнической слободы Злынки* Назар Алексеев сын Кусаков (жители Злынки были в основном переселенцами-великороссами). Вернувшись, он показал 18 (29) декабря 1768 г., что около 10 дней назад находился в ханском местечке Балте, где встретил своего давнего, со времён турецкого полона, знакомого по имени Абды-Вели, «находящегося при ханском дворе в услужении». Тот сообщил Кусакову, что «[...] хотя всему турецкому войску строжайшей приказ и отдан, чтобы все от первого до последнего на всегдашней случай были в готовности, однако же крымский хан никуды походу не объявляет, пока не окончатся по их закону рамазан и байрам, то есть пост и праздник. Для чего и войско, состоящее под командою сына его родного Бахты Гирея, турки, буджацкие татары и ногайцы, а в скольком числе, о том ему, Абды-Вели, неизвестно, из-под Хотина чрез Молдавию в свои места возвратились и, следуя чрез ту Молдавию, причиняли тамошним жителям большие обиды и разорения. Чрез что

де живущие по-над Прутом волохи удалились из своих жилищ в леса, за что хан сына своего за слабое содержание команды и на глаза пущать запретил»78.

Наконец, 14 (25) декабря некий безымянный «приятель»-кон-фидент (предположительно, знатный и богатый греческий купец Иоанн Николаев по прозвищу «Кафеджи»79) из Могилёва-По-дольского, польского местечка на Днестре, у границы турецкой Хотинской райи, сообщал в письме киевскому генерал-губернатору генерал-аншефу Ф.М. Воейкову: «По ханскому указу Серас-кер-султан, который был с татарами к Хотину послан, в Каушаны возвращен со всеми татарами и с частью янычар и спагов. На сем возвратном марше татары многих польских подданных пленили, а Молдавию почти совсем разорили, пленяя обывателей, где кого только найти могли, и забирая весь хлеб и скот с собою. В столичном городу Валахии, а именно в Букуреште ожидают прибытия одного паши с войском, а другого в Яссы. Оба сии паши с войском там имеют перезимовать. В Букурешт прислан новый господарь Григорей Гика. Хану Крымскому главная команда над всем турецким войском и пашами от султана поручена. Оной был в Каушанах, намерен после Байрама (на полях приписка: «который в наступающем 1769 году по лунному течению первого числа февральской луны у них празднован быть имеет». — В. К ), когда все реки льдом покроются, на границы российские нападение сделать, а именно на Елисаветградскую провинцию. Войска при нем в Каушанах татарского и той околичности немалое число. При Бендерах и Очакове турок до сорока тысяч янычар, спагов и арнаутов считается. Бендерского пашу Дервиш-Гусейна хан послал на смену Хотинскому с четырьмя тысячами турок, на место его в Бендерах поручил команду трехбунчужному паше Хаджи Солх Оглу. В Бендере осьмнадцать знамен выставлено, и всякой день чрез бирючей* окликивают стекаться к оным туркам на войну против России»80. Здесь особо примечательно, что Порта вверила Крым-Гирею общее руководство всеми силами Османской империи к северу от Дуная.

Житель слободы Чаусовой польской Савранской губернии Фёдор Горб 22 декабря (2 января) 1768 г. показал, что 19 (30) декабря

к ним приезжал полковник Савранского полка Дубина и сообщил, что в ближайшие дни крымский хан прибудет в Балту и затем «вступит в Польшу для взятия есиру», а далее «одна часть немалая пойдет на здешней орловской форпост, а другая часть на Саврань, а третья часть совокупясь с идущими по-над Днестром польскими конфедератами пойдет Уманщиной к московской границе». Местные жители, не поверив на слово, послали человека «секретным образом проведовать в ханскую слободу Ягорлык», и тот полностью подтвердил эти известия81. Жители польской Уманщины, приходившие с татарской стороны, в те дни также рассказывали, что хан нападёт либо прямо сейчас, либо после праздника Ураза, который должен был праздноваться в начале января82.

Гусарский капитан К. Палалов в письме на молдавском языке (получено 27 декабря 1768 г.) докладывал майору Г.В. Булацелю, что, по сообщению от его людей, посланных в турецкие владения, татары хотят напасть на российские границы на православное Рождество или на Крещение, причём сам хан Крым-Гирей пойдёт на Балту83. 29 декабря сотенный хорунжий 1-го компанейского полка Данила Заводовский сообщил в походной канцелярии генерала А.С. Исакова, что за две недели до того он был послан своим полковником в Балту «для проведывания о неприятельских предприятиях» и слышал от тамошних жителей, что хан с 3 тыс. человек находится в Каушанах, а основное войско собирается под Бендерами. Затем хана со всем войском ожидали в Балте, куда свозилось продовольствие и фураж. «Оной хан, как я довольно слышал, намерен в скором времени со всем тем войском итить в Польшу по Украине, даже до реки Днепра»84.

Итак, поступавшие со всех сторон донесения русской разведки в один голос сообщали, что Крым-Гирей энергично готовится к нападению на русские пределы зимой 1769 г. и собирает для этого в Буджаке крупные силы, в том числе и турецкие контин-генты, а затем собирается двигаться через Балту. Отметим, что письмо от конфидента из Могилёва-Подольского за месяц до начала набега абсолютно точно указывало, что объектом нападения станет Елисаветградская провинция.

С началом похода Крым-Гирея данные русской разведки и, позже, из допросов пленных продолжали указывать, что числен-

ность татарского войска была весьма велика. Уже упомянутый гусарский поручик И. Маргажич узнал через высланных им агентов и сообщил рапортом от 15 (26) января 1769 г., что выступившее из Балты в поход объединённое войско хана насчитывало 80 тыс. турок и татар, кроме того, ещё до 8 тыс. их мелкими партиями вторглись в пределы Польши для сбора провианта и фуража85. Два татарина, взятые в плен войсками генерал-майора А.С. Исакова близ крепости Св. Елисаветы в начале набега, на допросе сообщили «под смертною казнью», что крымский хан движется из запорожской степи к крепости с 80-тысячным войском86.

Итак, по максимальной оценке и с вычетом 10-тысячного турецкого контингента, перед началом похода под знамена самого хана Крым-Гирея было собрано около 80 тыс. татар, вместо изначально задуманных 100 тысяч. Отметим, что эти цифры близко перекликаются с вышеприведёнными данными о силах Крымского ханства и ногайских орд во время войны 1735-1739 гг. и мятежа 1758 г., как и с известными из разных источников размерами основных сил Крымского ханства, действовавших против русской армии на Днестровско-Прутском театре в ходе летних кампаний 1769 и 1770 гг. Именно на данные о 80-тысячном войске противника опирался в своих действиях генерал А.С. Исаков, хоть вышестоящее командование в лице П.А. Румянцева и продолжало считать их преувеличенными. Но даже по самым сдержанным и заниженным оценкам того времени, которые встречаются в документах, численность войска Крым-Гирея была не менее 40 тыс. человек.

В количественном отношении ядро ханского войска составляли буджакские и едисанские ногайцы. Бежавший от татар в ходе их нападения грузинский невольник по имени Лавре Патсхара-хархе на допросе показал, что Крым-Гиреем было «собрано против России Едисанской и Белогородской орды сорок тысяч, в коем числе находились арнаут три тысячи, казаков три тысячи, а енычаров сколько числом не знает, но только при них имелось тридцать знамен»87. А.Н. Петров, добавляя к этому показания Иосифа Шевченко, бывшего «служителем» при крымском хане, и польского подданного Василия Иванова (от 2 февраля 1769 г.), пишет, что в ханском войске было также до 20 тыс. янычар и

7 тыс. сипахов. «Янычары и спаги были лучшие войска, и потому всегда находились при хане, а в походе — в авангарде; они имели ружья и пистолеты. Все же прочие были вооружены стрелами. Обозов при армии у хана никаких не было, кроме навьюченных верблюдов. Больных возили на волах и лошадях, при татарских войсках вовсе не было артиллерии»88.

Разумеется, отряд янычар в войске Крым-Гирея никак не мог насчитывать 20 тыс. человек. Это был набег конного войска, без пехоты, пушек и колесного обоза. Однако некоторое число османских янычар из гарнизонов Бендер, Хотина и крепостей Нижнего Дуная всё же приняло участие в походе. К примеру, вышеупомянутый грузин Лавре, попавший в плен за пять лет до того и проданный одному бендерскому янычару на невольничьем рынке в Кефе (Феодосии), находился при своем хозяине вплоть до самого момента побега, уже на территории польской Уманщины, во время возвращения из русских владений. Участие янычар в походе могло быть связано именно с тем, что Крым-Гирею было вверено общее руководство османскими силами к северу от Дуная. В любом случае, двигаться через зимние степи Ханской Украины и запорожские пустоши эти янычары могли лишь верхом, как татары и сипахи, а не пешим порядком. Кроме того, известно, что русские в то время могли называть янычарами подразделения ханского войска, вооружённые огнестрельным оружием, то есть, фактически смешивались понятия янычар и сейменов, наёмной гвардии Крымского ханства, ездящей пехоты с ружьями и пистолетами. В любом случае, отряды с ручным огнестрельным оружием у хана во время набега были, а вот пушек практически наверняка не было.

Примечательно, что сами татары распространяли сведения о намерении хана взять с собой артиллерию и штурмовать русские города. Уже упомянутый толмач Тон-Мамбет, посланец к запорожцам от сераскер-султана Едисанской орды, «при любопытст-венном разговоре объявил, что хан Крым Гирей (прибывший в Каушан из Царьграда) на зиму в Крым не будет, а пойдет за ясы-рем в Россию, и чтобы не только ясырь брать, но и города, для тово на двухстах верблюдах пушки везти будут небольшие наверху верблюдов»89. Купец из крепости Св. Елисаветы Масленников

также передавал, что татары послали верблюдов за пушками в Бендеры90. Эти сведения привлекли внимание русского командования, которое, однако, не сочло угрозу реальной. П.А. Румянцев писал Екатерине II: «Не познаю также возможность, чтоб пушки на хребте верблюдов препровождаемы были для разорения городов; хотя же сия новость и изобретена бы в самой вещи, то, конечно, носимая верблюдами артиллерия не все сокрушит наши городские стены»91.

О состоянии военного дела в Крымском ханстве на разных этапах его истории есть множество свидетельств иностранцев-современников, не раз проанализированных и обобщённых ис-следователями92. Приведём здесь только два из них, непосредственно относящиеся ко времени войны 1768-1774 гг. Генерал князь А.А. Прозоровский, командовавший тогда передовым кавалерийским корпусом и многократно имевший дело с татарами, отзывался о них так: «А что принадлежит до татар, то оных многочисленно быть может примерно так, как бы великое число посадить русских мужиков на лошадей, так бы сие представляло татарское войско. К тому же оне худо вооружены и лошади весьма плохи, только к нужде крепки (т.е. выносливы. — В. К.). А выбирается из них некоторое число доброконных и зажиточных, которых называют оне панцирники, как и в самом деле они все в панцырях. Полезны оне для зимних нападениев на селении, где они очень опасны»93. А австриец Н.Э. Клееман, непосредственно наблюдавший воинов Крым-Гирея в декабре 1768 г., перед самым выступлением их в поход, оставил ещё более скептический отзыв: «Я видел в Ковшанах и Бендерах многие собранные тысячи, между коими находилось множество весьма старых, а иных и весьма молодых, назначенных идти на войну. У многих были очень худые лошади, имея несколько фузей и пистолет, иные вооружены луками и стрелами, из коих они не столько искусно стреляли, как козаки и калмыки. В прочем, как сему, так и владеть саблею не столько изучены, как Турки. Они не храбры и не бодры, и для обращения многих в бегство стоит только показать пистолет. Я часто видал, как они учились стрелять в цель, и пять или шесть минут употребляют, чтобы заряжать, прицеливаться и палить, а когда спускают курок, то голову отворачивают»94.

Итак, боевые качества татар в то время не вызывали иллюзий у европейских современников, однако сила Крымского ханства заключалась в многочисленности и высокой мобильности крупных конных масс. Записки Ф. де Тотта и сведения разведки русского командования созвучны в том, что зимой 1769 г. Крым-Гиреем был организован действительно масштабный поход, словно в былые дни наивысшего могущества Крымского юрта. Для сбора столь многочисленного войска Крым-Гирей с самого начала использовал призыв к грабежу и захвату ясыря. Упомянутый грузин Лавре показывал: «От оного хана Гирея всей той орде объявлено, что де турецкой султан пишет к нему как де уже с Россиею война объявлена, то дабы он собранных татар для разорения и набору пленных пустил в Россию (курсив мой. — В. К.), почему оной хан со всею тою ордою, хотя в слободе Балте и дожидался от одного поляка обещанных для помощи пушек, но не дождавшись оных, пошли все близ запорожских дач в Елиса-ветградскую провинцию, пробираясь степью»95. Ещё один русский лазутчик, купец Мариинко Гаджиевич, сообщал в декабре

1768 г., что турки собираются в Очакове, готовят зимнюю одежду и «ремни для вязания здешних людей»96.

В.В. Грибовский пишет, что ногайцы «с воодушевлением восприняли начало войны, видя в ней возможность возобновления набеговых практик, остановленных в 1739 г., как и расширения своих пастбищ, скованных наброшенными извне границами»97. И эта оценка представляется справедливой, хотя и в период с 1739 по 1769 гг. татары активно продолжали свои «набеговые практики» в отношении Молдавии, калмыков, грузин и горских народов Кавказа. Впрочем, русская разведка сообщала о разногласиях среди ногайской знати по вопросу о вступлении в войну с Россией. В «экстракте», т.е. сводке разведданных от 8 (19) января

1769 г., говорилось: «Хан крымской требовал от нагайских мурз о вступлении с Россиею в войну мнения, на что по согласию Хаджи Каплана мурзы, прибывшие к хану едисанские и буджацкие мурзы ни малейшего сходства и согласия в ханском намерении не оказали, но всячески твердили, что они без причины против России на войну идти не намерены, за что хан озлобясь десять мурз посадил в тюрьму, отчего между ордами неудовольство сде-

лалось, и роптание произошло, клонящееся к мятежу»98. Если принять это известие за достоверное, то его можно объяснить так: ногайская знать лучше понимала, чего может лишиться в результате войны между Россией и Турцией, тогда как масса населения орд была заинтересована в добыче и не слишком заботилась о последствиях.

Примечательно, что беспощадные грабежи были начаты турками и татарами ещё во владениях Османской империи. Перед началом зимнего похода на русские земли, во время своей дипломатической поездки в Молдавию Ф. де Тотт отмечал, что вся территория княжества, как и часть Валахии, была разграблена турецкими сипахами, направленными на соединение с крымским ханом99. «Деревни, которые нам приходилось проезжать, были разорены, как вся Молдавия, и мы едва могли найти в них ночлег. Валахия испытала то же опустошение со стороны нескольких турецких отрядов, которые были предназначены для соединения с ханом и которые в действительности занимались одним лишь разорением своего же государства. Не было такой гнусности, которой-бы не совершили эти турки». По словам де Тотта, хан очень серьёзно воспринял рассказ об обстановке в Молдавии, немедленно известил об этом Порту и якобы даже принял меры по оказанию помощи100. Затем, согласно мемуаристу, османский контингент прибыл к месту сбора, в Балту, раньше татар, и по пути своего движения жестоко разграбил земли Молдавии, а затем саму Балту и все окрестные сёла, т.е. уже места Ханской Украины. Некоторые поселения разорялись сипахами непосредственно на глазах Крым-Гирея (к примеру, село Ольмар (Olmar) у де Тотта — без сомнения, современное с. Гольма Балтского района, в 16 км к востоку от Балты)101.

Как мы видели из целого ряда сообщений русских агентов (донесения поручика И. Маргажича, раскольника Н. Кусакова и могилёвского «приятеля»), вместе с турецкими сипахами под Хо-тином стояла и часть татарского войска, также принявшая участие в жестоком разграблении молдавских земель102. Командовал этим войском старший сын правящего хана — Бахты-Гирей103 (1745-1800), который тогда занимал должность сераскер-султана одной из ногайских орд (неясно, Буджакской или Едисанской в то

время; но летом 1770 г. он точно был главой Едисана)104. Три независимых друг от друга источника русской разведки сообщали, что сын Крым-Гирея в конце 1768 г. был временно отрешён своим отцом от командования, и это было непосредственно связано с разорением молдавской земли его войском. Позднее в 1770 г. Бахты-Гирей играл важную роль в переговорах России с ногайскими татарами, а затем, и до, и после присоединения Крыма к Российской империи, непримиримо боролся с русскими и в ранге сераскер-султана возглавлял татарские силы в Буджаке во время русско-турецкой войны 1787-1791 гг.

Наконец пришло время начала похода. 27 декабря 1768 г. (7 января 1769 г.) Крым-Гирей выехал из Каушан со своей гвардией, высшими военачальниками и сановниками. Свидетелем торжественной, по азиатски пышной церемонии его выступления в последний поход стал австрийский купец Николаус Эрнст Клее-ман, оставивший красочное описание этого события. Приведём целиком его рассказ, чтобы лучше передать атмосферу одного из финальных эпизодов уходящего величия Крымского ханства и Буджакской орды:

«По правую сторону несли перед ним (ханом. — В. К.) 12 штандартов, а именно: бунчук с шелковым знаменем, коего половина была красная, а другая зелёная; два бунчука все зелёные, два не больших знамя, из коих одно зелёное, а другое жёлтое, весьма похожее на корабельный флюгер, три знамя красные с широкими зелёными каймами, на коих вырезан полумесяц, а в середине изображалась двойная сабля зеленого цвету; два знамя жёлтые с широкими красными каймами, и в средине те же самые знаки зелёные, и два знамя до половины красные и половины зелёные. Все сии штандарты были новые, украшенные многими висящими из красного шелку кистьми.

Великое множество Татар и Турецких начальников собралось верхами перед Дворцом. Телеги, запряженные верблюдами и дро-мадарами, ехали с багажом наперед. Около полудня Хан появился на лошади внутри своего Дворца, и как скоро его увидели, то зрители свидетельствовали свою радость восклицаниями. На нем была шуба соболья, покрытая зелёным штофом. Калпак, или Челма Турецкая была такого ж цвета, с широкою собольею опуш-

кою, и в руке держал жезл, означающий верховное Начальство. Оный жезл или палка весьма короткая, оправленная золотом, на верху коей была нарочитая четырехугольная головка с острым концом; при боку имел короткую саблю с золотым эфесом, коей ножны были зеленые бархатные, оправленные также в золоте. Лошадь, на которую он садился, была гораздо лучше всех тех, которых я до того видел: она была Арапская, росту весьма высокого, белая с чёрными и темножёлтыми пятнами; прибор узды золотый, и наперст или нагрудник такого ж металла, чепрак седла был светлоголубой бархатной, с широкою золотою бахромою. Перед сим Владетелем несли четыре штандарта, так же напереди и позади за ним шло восемь драбантов высокого росту, у которых были большие колпаки, украшенные позолоченными гербами, изображающими Ханское оружие. Кафтаны на них красные, и опоясаны широким золоченым поясом, с бляхою на переди такого же металла, шаровары были тафтяные желтые и сапожки сафьянные такого ж цвета. Оружие их состояло в длинной сабле, у коей ножны были позолоченные, и в большом кинжале.

Два Паша последовали верхом на лошади за Ханом. Позади их шел его секретарь, одетый в Татарское платье. Многие из Начальников сего народа шли в беспорядке, а позади несли прочие знамена, за коими следовали верхами музыканты. Свита была заключена другим народом, составленным из многих сотен Татар.

Вся сия свита представляла зрелище гораздо великолепнее, как я мог в уме своем представить, чтоб была такая у Хана Крымского, и мы обыкновенно полагаемся на прочих Немцов, делая, в рассуждении сем, свои описания.

Всё утро даже до отъезда Хана, многие раздавали даром виноградное вино, а особливо, когда он поехал, то двое из его служителей бросали бедным деньги. Также заколото было сто баранов и оставлено для народа»105.

Весь следующий день 28 декабря (8 января) через Днестр на восьми паромах переправлялись «бессарабские войска», то есть главные силы Буджакской орды, перед этим собравшиеся в Хан-Кышле под руководством своего сераскер-султана106. В лагере близ Дубоссар Крым-Гирей некоторое время дожидался осталь-

ных татарских отрядов, шедших с востока (очевидно, Едисан-ской орды). Затем все силы ханского войска собрались в Балте и спустя ещё восемь дней, 13 (24) января, двинулись отсюда на восток107.

Пройдя через земли Ханской Украины, войско Крым-Гирея 15 (26) января перешло по льду Южный Буг и вступило в русские пределы у Орловского шанца (позднее Орлик, Ольвиополь, совр. Первомайск Николаевской области), при впадении в Буг реки Синюхи108. Затем татары, двигаясь по пустынным степям Бугогардовой паланки Войска Запорожского низового (у де Тот-та dans le deserts Zaporoviens), изменили маршрут и спустились вниз по берегу Буга до его левого притока реки Мертвые воды (у де Тотта l'Eau-Morte, совр. река Мертвовод, устье у г. Возне-сенск, примерно в 60 км к юго-юго-востоку от Орловского шанца) и вдоль его русла устремились на северо-восток, к русской Елисаветградской провинции109. В те дни стояли и всё увеличивались сильные морозы, с обильным снегом и метелями. Тем не менее, татары, двигаясь больше наугад, достигли реки Ингула, границы Елисаветградской провинции, перешли её ниже крепости Св. Елисаветы, и уже 19 (30) января передовые отряды подошли к крепости на расстояние в пять верст110. Как мы увидим, предпринятый сложный обходной маневр принёс татарам пользу, отчасти дезориентировав русское командование. По нашим подсчётам, за неделю пути конное ханское войско с вьючным обозом прошло около 280 километров по заснеженной степи, в мороз и метель, что стало очередным доказательством непревзойдённой мобильности татарской конницы. Из рассказа Ф. де Тотта может сложиться впечатление, что татары практически ничего не знали о численности и местонахождении русских сил и о расположении поселений и вообще достаточно слабо ориентировались на местности в русских пределах. Однако, как показывают дальнейшие события, это было не совсем так.

На тревожной границе: русская подготовка к обороне

Насколько была готова Россия к отражению татарского нашествия, и какими военными силами располагала она для этого? Ещё 4 (15) сентября 1768 г. А.М. Обресков сообщал из Константинополя, «яко все движения Татарские и других войск, так как и распоряжения при самом Султанском Дворе, вид кажут непременной против нас войны»111. Официальный манифест Екатерины II о начале войны с Турцией был подписан 18 (29) ноября 1768 г.112, спустя почти два месяца после акта объявления войны Портой. Естественно, в течение всей осени русское командование собирало сведения о подготовке и намерениях неприятеля, в том числе татар. Как мы видели, прилагались дополнительные усилия по отправке в ханские владения агентов-лазутчиков. И большинство полученных сведений указывало на то, что главным объектом предстоящего нападения татар станет русская Елисаветградская провинция113.

Эта административно-территориальная единица была образована в 1764 г. из прежней Новой Сербии и Новослободского казачьего полка, располагалась на правом берегу Днепра, между землями польской короны и Войска Запорожского низового, и служила юго-западным форпостом русской колонизации Дикого поля. Выдвинутая вперёд за естественный рубеж, образованный Днепром и Украинской оборонительной линией, Елисаветград-ская провинция находилась ближе всего к турецким крепостям Северо-Западного Причерноморья и землям едисанских и буд-жакских ногайцев. Протяжённость южной границы Елисавет-градской провинции (с запорожскими степями) составляла около 250 км, а западной (с польской Уманщиной) — около 70 км. В стратегическом отношении положение области было открытым, и потому оборона её считалась делом крайне трудным.

К началу войны с Турцией Елисаветградская провинция включала в себя округа трёх поселенных кавалерийских полков — Чёрного гусарского (бывший гусарский Хорватов), Жёлтого гусарского (бывший Пандурский пехотный) и Елисаветградского пикинерного (сформирован из бывшего Новослободского каза-

чьего полка), а также новопоселяемые раскольничьи слободы. В военно-административном отношении округа поселенных полков делились на номерные роты, каждая из которых имела свой шанец — укреплённое поселение. Впрочем, в достаточном количестве ни живой силы, ни артиллерии для защиты каждого шанца от многочисленного противника не было.

В рядах двух «цветных» гусарских полков, осколков «новосербского» проекта, служило, особенно на офицерских и унтер-офицерских должностях, большое число выходцев с Балкан — сербов, валахов и молдаван. Однако в целом замысел массовой колонизации Новой Сербии переселенцами с австрийской Военной границы провалился, и большинство жителей Елисавет-градской провинции составляли выходцы из малороссийских и польских областей Украины. К началу войны с Турцией новообразованная провинция находилась в стадии активного заселения и насчитывала около 75 тыс. жителей обоего пола. В это время Елисаветградской провинцией и поселенными полками на западном берегу Днепра управлял с губернаторскими полномочиями генерал-майор Александр Степанович Исаков, бывший комендант крепости Св. Елисаветы114. В службе он находился с 1742 г., во время Семилетней войны был генерал-аудитор-лейтенантом при генерал-фельдмаршале С.Ф. Апраксине (1758 г.), генерал-вагенмейстером при Обсервационном корпусе (1758 г.), майором инженерного корпуса (1758 г.), полковником Фузилер-ного мушкетерского полка (1762 г.). Получив чин генерал-майора в 1763 г., Исаков с 1764 г. служил при Украинской дивизии, был членом канцелярии Новороссийской губернии и членом следственной комиссии над генерал-поручиком И.С. Хорватом115. Таким образом, генерал Исаков имел разнообразный служебный опыт, в том числе по судебной, административной и инженерной части, однако не командовал войсками во время боевых действий. В течение целого ряда лет он управлял Елисаветградской провинцией, хорошо знал её и считал её развитие и оборону своим главным служебным долгом.

Административным и военным центром провинции была крепость Св. Елисаветы (будущий Елисаветград, позднее Кировоград, в настоящее время Кропивницкий), основанная по имен-

ному указу императрицы Елизаветы Петровны от 11 (22) января 1752 г. и заложенная 18 (29) июня 1754 г. Крепость, располагавшаяся на правом нагорном берегу реки Ингула, была спланирована большой, с шестью полигонами, и рассчитана на гарнизон из 2000 человек пехоты и 200 драгун116. Однако турецкая сторона активно и небезуспешно протестовала против строительства крепости, находившейся в 37 часах езды по прямой от границ владений Османской империи, хоть то и были пустынные степи Ханской Украины117. В итоге к началу войны строительство крепости Св. Елисаветы так и не было окончено. П.А. Румянцев писал о ней: «Самая крепость, в оной (в Елисаветградской провинции. — В. К.) заложенная и неотстроенная по худому положению, ни к чему не удобна; в противном случае будет она всегда в блокаде и долго стоять не может без коммуникации, которая отвсюду легко пресекается»118. Уже после татарского набега, летом 1769 г. Румянцев писал: «По осмотру моему крепость св. Елисаветы, с подчинкою теперь обновляемою, сколько можно, безопасною может быть против всякого покушения легких войск, паче татарских, а формальной осады выдержать никак не может, сколько по неокончанию совершенной ее отстройки, так и по обветшалости всего того, что и состроено, а поставить ее в лучшее состояние и времени и людей недостает, так как и суммы на то не имеется. Она имеет шесть полигонов регулярных, а по пропорции сей должно для защищения быть гарнизону двенадцати баталионам, которого только здесь три, а наградить недостаток в людях военных я способу не имею»119. В крепости на постоянной основе стояли три гарнизонных батальона, а также артиллерийская и инженерная команды120.

Непосредственно перед началом войны силы русской регулярной армии в провинции ограничивались Козловским пехотным полком (командир полковник барон Х. фон Корф), который в 1768 г. из-за возмущения гайдамаков был оставлен в крепости, вместо выхода в лагеря121. Поселенные полки Елисаветградской провинции — Чёрный гусарский, Жёлтый гусарский и Елиса-ветградский пикинерный — не были регулярными армейскими полками и частями постоянной боеготовности. В документах русского командования они относились к категории «лёгких

войск» — вместе с запорожскими, донскими и малороссийскими казаками, различными поселенными и волонтерскими частями. П.А. Румянцев писал, что «пикинерные полки [...] больше суть поселяне вооруженные»122. Со времени начала войны с Турцией командование прилагало усилия по их вооружению, обмундированию и ремонтированию лошадьми, но они были ещё не способны выставить в поле полное число эскадронов.

На бумаге поселенные полки Елисаветградской провинции имели сильный личный состав, но были слабо обеспечены лошадьми. Так, по рапортам от октября 1768 г., в Чёрном полку состояло 1435 человек (из них 1098 рядовых строевых гусар), но лишь 588 строевых лошадей. В Жёлтом полку числилось 1190 человек (860 рядовых строевых гусар), но только 557 строевых лошадей. В Елисаветградском пикинерном полку было 1191 человек (783 рядовых верховых пикинера и 86 пеших стрелков), при 861 верховой лошади123. К началу января 1769 г. в Чёрном и Жёлтом гусарских полках было по пять эскадронов — конных, обмундированных и вооружённых, однако три эскадрона из этого числа были ещё раньше командированы в польскую Уманщину, где успешно подавляли движение гайдамаков и конфедератов и действовали в составе корпуса Прозоровского близ турецкой границы. Генерал А.С. Исаков ставил перед собой цель довести состав обоих гусарских полков до 12 или хотя бы до 10 эскадронов в каждом, но до этого было ещё далеко. Елисаветградский пики-нерный полк имел в поле 500 готовых рядовых, однако не был полностью обеспечен оружием, и Исаков запрашивал присылки ему для этого полка из Тулы по тысяче карабинов и сабель124. Также в подчинении Исакова находились казачьи компанейские (охочекомонные) полки — набранные по найму конные полки, ранее служившие при малороссийском гетмане, до упразднения этой должности125. Летом 1768 г. все три компанейских полка, общей численностью 1038 человек, стояли на форпостах у границ Новороссийской губернии126.

По русскому стратегическому плану войны с Турцией оборона Украины была главной задачей меньшей по численности 2-й армии (первоначально в документах именовалась «оборонительным или украинским корпусом»). В общей сложности во 2-ю

армию было назначено 14 пехотных и 16 кавалерийских полков (3 карабинерных, 2 драгунских, 7 гусарских, 4 пикинерных), при 40 полевых орудиях и 10 малых единорогах. Если бы полки были в полном комплекте по штату, то армия насчитывала бы 21 728 чел. пехоты, 13 тыс. чел. кавалерии и 9 тыс. казаков127. Однако в действительности ситуация с наличным составом полков 2-й армии зимой 1768-1769 гг. была плачевной. Набранные с началом войны рекруты ещё не прибыли, и их только предстояло учить воинскому делу; вдобавок, и без того малолюдные полки были ослаблены выделением команд для сопровождения рекрутов.

Основу сил 2-й армии составили 10 пехотных полков Украинского (бывшего Украинского ландмилицкого) корпуса, традиционно комплектовавшиеся из южнорусских однодворцев, наследственных стражей степных рубежей государства128. Современники отмечали прекрасный людской материал полков ландмилиции, однако к началу войны 1768-1774 гг. их преобразование в части регулярной армии не было завершено. П.А. Румянцев называл их «недавно сделанными и слабыми ещё солдатами»129. В Семилетней войне ландмилицкие полки как целые части не участвовали, поэтому большинство их чинов не имело боевого опыта. Осенью 1768 г. после завершения маневров и лагерных сборов под Пере-яславлем и Полтавой эти полки были размещены на кантонир-квартирах в разных пунктах на левом берегу Днепра. По итогам смотров войск Украинского корпуса Румянцев докладывал в военную коллегию 17 (28) октября: «О ружье во всех пехотных полках собственным опытом я удостоверился, что оное к употреблению действительному негодно вовсе. Я, видевши при экзерцициях, что многие солдаты из оных палить не могли, взыскивал за сие на командирах, которые мне извинялись, что солдаты истоще-вают последний свой достаток на исправление всечасное оных, но тщетно, ибо пособить в порче неудобь исправной отнюдь не можно»130. Полевой артиллерии, кроме полковых пушек, 2-я армия в начале войны не имела.

Командование армией было доверено генерал-аншефу графу П.А. Румянцеву, занимавшему к моменту начала войны с Турцией должности «малороссийского генерал-губернатора, малорос-

сийской коллегии президента, украинского и малороссийского корпусов главного командира». Помимо всей полноты военной и гражданской власти в Малороссии, ему с началом войны была вверена и оборона внешних границ Украины. Однако Румянцеву не был подчинён генерал-аншеф Фёдор Матвеевич Воейков (1703-1778), киевский генерал-губернатор и «Новороссийской губернии главный командир», которому в административном отношении подчинялись поселенные полки Елисаветградской провинции. Накануне и во время татарского нашествия неразграниченность полномочий и ответственности между П.А. Румянцевым и Ф.М. Воейковым была источником трений между ними.

Взгляды двух военачальников на оборону русских границ коренным образом различались. П.А. Румянцев считал, что земли Елисаветградской провинции слишком выдвинуты вперёд и открыты для неприятельского нападения, из-за чего защищать их было нецелесообразно. 28 августа (8 сентября) 1768 г., ещё до начала войны с Турцией, Румянцев писал Воейкову, что не понимает, почему тот просит усилить воинскую команду в Ели-саветградской провинции. Румянцев указывал, что там и так находится Козловский пехотный полк, которому следовало бы идти либо в лагерь в Полтаву, либо на свои постоянные квартиры131. 23 сентября (4 октября) 1768 г., за два дня до объявления Пор-той войны, Румянцев вновь писал Воейкову по тому же вопросу: «В том же, что касается до защищения Елисаветградской провинции введением моей части войск, я не только Вашему Высокопревосходительству, но и у Двора будучи, всегда говорил одно, что та земля, по положению своему, не имеет никакой удобности, чтоб здешними силами ее защищать. А ежели бы дошло до прямого дела, то не укреплением форпостов приготовлять надежную оборону, но надобно бы силами встретить прежде на себя нападения неприятеля, а не в своих уже границах его отражать. К тому потребных сил, конечно, не составят здешние команды, а дело сие лежало бы на высшей от нас власти, которой касается в сем главное распоряжение». «Обозревши своими глазами пространство, дикость и неудобства той страны, я Вашему Высокопревосходительству то, что и другим, смело и надежно скажу,

что без приумножения военных превосходных сил, с которыми бы можно подействовать наступательно, совсем не в том краю место быть должно нашей обороны. Народ, там поселенный, во сколько многих Вы их ни исчисляете тысячах, при первой буре невидимо рассыплется и подобием ветра улетит из своих жилищ: поелику сия нужная осторожность всегда ему в памяти». «Впрочем, я желал бы, чтоб охранение тамошних всех границ сложено было единственно на попечение Вашего Высокопревосходительства, когда Вы изобретаете к тому удобства и способы, которых я слабым моим рассуждением ни теперь не объемлю, ниже впредь возможным себя найду»132.

24 сентября (5 октября) в рапорте в Государственную военную коллегию Румянцев повторял то же самое: «Требует от меня помянутый господин генерал-губернатор Воейков, чтоб я часть, в моей команде состоящих полков, в подкрепление форпостов ввел неприметным образом в Елисаветградскую провинцию, на что согласиться собою отнюдь мне воспрещает совершенное знание той страны, которую я сам с примечанием объехал. Пространство и дикость оныя гораздо требуют превосходнейших сил, нежели все здешние, к защищению ее. В ровной и открытой степи, где ничего того нет, что по искусству военному в укрепление себе употребить бы можно, не только частица войска, но и нарочитой корпус не может противостоять силам многочисленным, которыми окружают со всех сторон открытые дороги. [...] во всей оной Елисаветградской пространной и дикой провинции нет никакого пристанища, которое бы надежное нам подавало укрепление или удержать могло стремления противных. Словом, вся та дикая степь такой натуры, что охранение ее превосходит всякие возможности, и предприятия бы, к тому с малым числом войск употребленные, послужили бы только в преуспеяние противных»133. По мысли Румянцева, выделение войск для обороны провинции могло просто принести их в жертву неприятелю, а укрепление форпостов было бесполезным, так как конный противник мог без труда обойти их. Целесообразным способом действий Румянцев считал встретить и разбить противника соединёнными силами на подступах к границам. Другой способ заключался в организованной эвакуации жителей провинции: «Ежели подъять оружие

следует, то по изготовленному уже плану завременно оных перевесть в другие места, первая надобность, чтоб не оставить их в корысть непременную противным»134. Однако для сражения на чужой земле наличных сил было недостаточно, а эвакуацию не допускали интересы имперской политики. Поэтому Румянцев и заявлял Воейкову, что вообще был бы рад освободиться от обязанностей по защите провинции.

24 сентября (5 октября) 1768 г. Румянцев писал своему патрону в Петербурге графу Н.И. Панину: «Он (Ф.М. Воейков. — В. К.) того же, что и прежде, взыскует, чтоб часть полков ввел я для подкрепления форпостов в Елисаветградскую провинцию. Я довольно Вашему Сиятельству сделал о качестве сей земли описание в письме моем, отправленном с офицером, Бароном Мейен-дорфом, что оную трудно нам и великими силами защищать. Еще и теперь говорю, что защиты нашей там не должно искать в укреплении форпостов, как Федор Матвеевич полагает, которые и малейшая разрушит противных сила, но должно встретить еще за оными противного»135.

В ответ на опасения Румянцева о Елисаветградской провинции Военная коллегия в указе от 11 (22) октября предписывала ему: «Во оной устроевать себя к обороне, конечно, не место, но со всем тем не надлежит ее оставить вовсе без защищения и на произволение первым покушениям противной стороны, а особливо там находящиеся мало укрепленные места определенными в них гарнизонами, но паче должно стараться мужественно и с храбростию все грозящее ей от набегов разорение отвращать и содержать ее доколе можно в безопасности»136.

В рескрипте Румянцеву от 8 (19) ноября Екатерина II указала, что, хотя Новороссийская губерния наиболее открыта и уязвима для нападения татар предстоящей зимой, «слава и честь оружия нашего требуют, чтоб первые неприятелей покушения были, естьли только возможно, совсем бесплодны или бы по крайней мере нарушение целости границ наших они уже за чувствительную себе цену, а не инако одержать могли, дабы в противном случае турецкое невежество не вознеслось до крайней наглости и они б вдруг не удостоверились, что мы противу их стоять не можем»137. Иными словами, по соображениям государственного

престижа и военной психологии оборона Елисаветградской провинции была признана необходимой.

Следуя воле императрицы и указаниям Военной коллегии, Румянцев вначале согласился на оставление за Днепром Козловского полка, а затем уступил Ф.М. Воейкову, настоявшему на посылке в Елисаветградскую провинцию дополнительных сил регулярной пехоты. Однако Румянцев остался недоволен и 19 (30) ноября 1768 г. докладывал в Петербург: «Господин генерал-аншеф и киевской генерал-губернатор Воейков из самых опаснейших постов, то есть Городища и Власовки, где и прежде татарские набеги ощущали, взял у меня два полка — Орловской и Брянской с третьим Козловским в Елисаветградскую провинцию, а их отбытием открытие угла границы сделалось»138. Примечательно, что Городище и Власовка находились на левом берегу Днепра, вблизи Кременчуга, то есть в тылу Елисаветградской провинции. Эти пункты Румянцев называл «опаснейшими постами», а расположенную впереди них русскую провинцию с 75 тыс. жителей он, очевидно, уже исключил из своих стратегических расчётов.

30 ноября (11 декабря) 1768 г. П.А. Румянцев писал в Петербург графу Никите Панину: «Я по его (Ф.М. Воейкова. — В. К.) требованию ввёл в Елисаветградскую провинцию три полка пехотных, и прибавил ещё ныне две тысячи Козаков Малороссийских, в подкрепление командам, из оных тамо уже бывшим, и чтоб, обороняя ту открытую сторону, наблюдаемо было более о безопасности настоящих границ, он от меня предварен»139.

Зимой 1768-1769 гг. Румянцев был сторонником обороны по Днепру и по Украинской линии и, исходя из этого, выстраивал свои планы, в которых для Елисаветградской провинции места практически не оставалось. Историки-апологеты прославляли Румянцева за «новаторскую идею» держать войска не редким кордоном, а несколькими сосредоточенными группами. По замыслу Румянцева, на левом берегу Днепра, в непосредственном тылу провинции, стояла правофланговая группа генерал-поручика Г.Я. фон Далке со штаб-квартирой в Кременчуге. Её костяк составляли пять пехотных полков: Черниговский, Воронежский, Белевский, Ряжский и Елецкий, а также карабинерные полки:

Ямбургский, Ростовский и Псковский. Полки команды фон Далке также были неукомплектованы, имели проблемы с ружьями.

По ордеру Румянцева от 21 ноября (2 декабря) 1768 г. № 1480 группе Г.Я. фон Далке предписывалось удерживать участок протяжённостью около 140 км от Еремеевки* до правого фланга Украинской линии (у Борисоглебской крепости**)140. А казачьими разъездами отряд фон Далке наблюдал за линией в 167 вёрст от Ирклеева до Переволочны141. 1 (12) декабря 1768 г. Румянцев приказал фон Далке, в случае нападения противника на А.С. Исакова, оказывать тому помощь, но только в том случае, если бы фон Далке «был уверен прежде, что неприятель прямо и всеми силами к правому моему (фон Далке. — В. К.) флангу стремится, а инако или же в неточности ведав о движении неприятельском, осторожно поступать, дабы тем самому не ослабить левый мой фланг или же оставить команду господина генерал-поручика и кавалера фон Ессена без всякой помощи»142. 30 декабря фон Далке докладывал, что в результате нового расписания войск в его распоряжении осталось всего по одному батальону Елецкого и Ряжского пехотных полков, «да и те весьма малочисленные», а другие полки ещё не прибыли, поэтому оказать Исакову помощь такими силами было просто невозможно. Фон Далке предлагал, в случае такой необходимости, взять в свое распоряжение Борисоглебский драгунский и Ростовский карабинерный полки, находившиеся в его «дистанции»143.

Однако прежние инструкции оставались в силе и в начале января 1769 г.144. В изложении Румянцева его план звучал так: «Когда же бы [противник] и на Новороссийскую губернию, то есть против правого фланга пустился, то команда, по Днепру расположенная под литерою <^», генерала-поручика фон Далке к защищению обратится, а в подкрепление оной и левое крыло быть может»145. На самом деле, указания Румянцева были максимально осторожными, нечёткими и до крайности сковывали инициативу фон Далке в вопросе оказания помощи Исакову на правом берегу Днепра. Этот план совершенно не учитывал соот-

* Современное село Веремиевка Чернобаевского района Черкасской области.

** Близ современного села Рудка Царичанского района Полтавской области.

ношения сил сторон, сроков получения информации о противнике, реального состояния русских войск и скорости их передвижения. Поэтому в январе 1769 г., во время татарского набега, фон Далке исходил из того, что подкреплять Исакова можно будет не раньше получения полных сведений о направлении движения противника, а сделать это вовремя, из-за мобильности вражеской конницы, было практически невозможно.

О подготовке татарского нашествия с осени 1768 г. имелась масса донесений разведки, но русское командование так и не могло решить, куда же пойдёт противник. П.А. Румянцев опасался обмана со стороны турок и считал, что подчиненные преувеличивают угрозу. 12 (23) декабря 1768 г. он писал Н.И. Панину: «Представьте себе, Ваше Сиятельство, положение теперешнее здешнего народа, самих мне подчиненных и сослужащих со мною, которые во всех концах и всякой из них тревожится, мня опасность, на себя прямо идущую. Федор Матвеевич сказует мне о известиях достоверных, им получаемых, что Турецкие и Татарские войска намерились точно иттить на Елисаветградскую провинцию, домогается у меня защиты уже Киеву, и всем окрестным местам, считая опасность быть от неприятеля самому городу и всей Заднепровской нашей части. Князь Прозоровский уведомляет, что они расположились около Хотина, и что приходящие из Крыма уверяют, как самовидцы, что Крым везде готовится и ополчается к нападению, и что во вспоможение Татарам туда же ожидаются Турецкие войска»146.

Как мы видели, всё, о чем упоминал здесь П.А. Румянцев, было правдой. Противник собирался напасть на Елисаветград-скую провинцию, при этом в декабре 1768 г. турки и татары стояли под Хотином, население ханства ополчалось в набег, к которому собирались присоединиться и турки. Но Румянцев не доверял разведке и фактически признавал, что может лишь имитировать готовность к отражению нападения: «Я от Вас научась судить о Турках, что они не в ту сторону метят, куда виды показуют, и для того я на всякой час, по известиям от них, должен брать меры, по малому моему искусству, служащие в ободрение только страхом мятущегося, не будучи довольно в состоянии, по малости моих сил, сказать того, что все защищены и безопасны»147.

Непосредственный начальник на месте, генерал-майор А.С. Исаков остро сознавал недостаточность своих сил и, чувствуя приближение грозы, пытался бить тревогу. Даже после того, как Воейков добился отправки к нему Орловского и Брянского полков, Исаков 8 (19) декабря писал в рапорте на имя генерала Х.Ю. фон Эссена: «Я сумневаюсь и средств не предвижу, можно ли мне будет с малочисленным моим корпусом во всех местах обширной сей провинции оборачиваться и упреждать многочисленного и ветреного неприятеля». «Самая крепость Святыя Елисаветы, как я доносил, весьма в необоронительном состоянии, о исправлении которой как я ни стараюсь, толко еще ни вал совсем не поправлен, ни палисадник не поставлен, да уже за наступлением ныне морозов земляной работы и продолжать будет неможно». «При таких обстоятельствах мой корпус весьма недостаточен, да к тому ж от пехотных полков в силу повеления вашего высокопревосходительства также от здешнего гарнизона по пятидесяти человек одних рядовых за рекрутами отправлено. Следственно через то немалая сделана убавка, а затем больше к действию не остается как пехотного войска в трех полках до тысячи осмисот, в том числе и назначенные за неспособностями в отставку, которых от одного Козловского полку мною признано сто пятьдесят шесть человек, и уповательно то же и в других двух полках будет, от коих я сего еще ожидаю. И хотя они при полках же до резолюции останутся, только в рассуждении их неспособности к самому действию годными быть не могут. Легких войск и со ожидаемым миргородским полком наберется до трех тысяч девятисот, в том числе маросияне (т.е. малоросия-не. — В. К ), худоконные и наймиты, на коих и положиться не можно, как я о том от 12 сего месяца доносил»148.

Вплоть до самого начала татарского вторжения сила «тяжёлого корпуса» (пехота и артиллерия) под командой Исакова оставалась прежней и включала три регулярных пехотных (бывших ландмилицких) полка — Козловский, Орловский и Брянский (два последних считались хорошими), численно слабые, ещё не получившие рекрутов, неопытные и с плохими ружьями, совокупно имевшие в строю 1800 человек (из них 305 предназначенных в отставку по слабости)149. Гарнизонные батальоны крепости

Св. Елисаветы, как следует из донесений Исакова, суммарно имели всего 400 человек, причём никто даже не рассматривал их как пригодную для действий в поле силу.

Ещё одним источником беспокойства генерала Исакова была слабость «лёгких войск», то есть подвижной конницы (к данной категории относились поселенные конные полки, а также малороссийские казаки разных видов службы). Три наиболее боеспособных эскадрона Чёрного и Жёлтого гусарских полков были командированы в состав корпуса А.А. Прозоровского в Польшу. Кроме того, поселенные полки с осени 1768 г. несли службу по усиленной охране границ. Ещё в середине сентября, до объявления Турцией войны, Ф.М. Воейков приказал А.С. Исакову «все форпосты неприметным образом войсками приумножить и всем Новороссийской губернии полкам быть во всякой военной исправности, так как и Кошевому атаману»150. Исаков неоднократно подчёркивал, что в результате усиленной аванпостной службы люди и кони поселенных полков к моменту нападения Крым-Гирея были изнурены. Для действий против подвижных татар лёгкая конница была необходима, и Исаков запросил подкрепления в пять тысяч доброконных малороссийских казаков, однако П.А. Румянцев отдал распоряжение направить в Елиса-ветградскую провинцию только по тысяче человек от Лубенского и Миргородского малороссийских полков151.

В своих донесениях Исаков подчеркивал крайне низкую боеспособность основной массы малороссийских казаков, из-за чего он мог использовать их только для обороны укреплений. Позднее, когда Румянцев гневно спрашивал, почему Исаков без испытания в бою низко оценил качества малороссийских казаков, тот отвечал: «О робости и слабости их я тем заподлинно уверен,

1. прежде, нежели впал неприятель, употреблены были из них пятьдесят человек против двадцати гайдамак, то не только оных [не] поймали и повеление [не] исполнили, но они ж теми гайдамаками разбиты, один убит и шесть тяжело ранено, у иных лошади, ружья отняты и даже то того, что и сапоги скидывали.

2. Когда по первому приближению передовых неприятельских войск поставлены они в крепости в форштате вне ретраншамен-та, дабы готовы были в партию, но по слуху, что близко неприя-

тель, а в самом деле своих бывших тогда в действии против его с известием едущих нескольких испугавшись, ломились внутрь и смяли пехотный пикет, для чего принуждено было закинуть рогатку и стращать их пушкою, то посему какой же бы пользы от них ожидать против неприятеля, кроме конфузий»152.

Кроме того, из рапортов Исакова видно, что во время татарского набега под его командой находилось также двести запорожцев, присланных из Сечи, и небольшое число компанейских (охочекомонных) козаков153. По данным А.А. Скальковского, в борьбе с войском Крым-Гирея участвовали 400 запорожцев Буго-гардовой паланки, якобы отступившие к крепости на соединение с корпусом А.С. Исакова154. Однако источник этих сведений неизвестен, и достовернее выглядят слова самого Исакова о двухстах запорожских казаков.

Итак, кавалерия Исакова насчитывала около двух тысяч человек в рядах трёх поселенных конных полков и ещё около двух тысяч малороссийских казаков (вероятно, сюда же были отнесены небольшие отряды компанейцев и запорожцев). Таким образом, «лёгкие войска» Исакова были очень неоднородны и по своему составу, и по боевым качествам. А в общей сложности, к моменту татарского вторжения генерал-майор Исаков в Елисаветградской провинции имел 1800 чел. в трёх полках пехоты, 2 тыс. легкой кавалерии поселенных полков и 2 тыс. малороссийских казаков, большинство из которых были непригодны для действий вне крепостных стен155. Артиллерийская команда крепости Св. Ели-саветы была малочисленна, и Исаков в ноябре 1768 г. предписал коменданту Переволоченской крепости прислать ему артиллерийских служителей на подкрепление156. Общая численность «корпуса» Исакова не превышала 6 тыс. человек, притом совсем различных боевых достоинств, тогда как противостоящие силы Крым-Гирея, напомним, насчитывали от 40 до 80 тыс. человек.

Как докладывал А.С. Исаков 7 (18) декабря 1768 г., основные силы его отряда были расположены двумя кордонами: лёгкие войска держали сеть форпостов по линии от слободы Калиновки через Лукьянов, Злынку и Плетеный Ташлык до Архангельского шанца (около 120 км по прямой), а пехота от крепости Св. Ели-саветы стояла в Груске, Виске, Панчове и Новомиргородском

шанце (на фронте около 55 км). Таким образом, два этих кордона наискосок, с юго-востока на северо-запад, пересекали Елиса-ветградскую провинцию, а сама крепость представляла собой узловой пункт на левом фланге данного расположения.

Генерал-аншеф Ф.М. Воейков первоначально предписывал протянуть оборонительную линию до Добрянки, Терновки и Новоархангельского шанца, однако А.С. Исаков был не в состоянии сделать это из-за малочисленности своих сил, и Воейков в итоге одобрил его диспозицию. Как докладывал Исаков, «в рассуждении что обширность той дистанции, простирающейся с лишком двух сот верст, учинила бы расположение весьма редким и подверженным опасности, почему взирая на сию неудобность и почитая неминуемо нужным иметь войска соединенно и сколь можно кордон гуще, его высокопревосходительство по моему представлению апробовал (то есть утвердил. — В. К.) последнюю сию позицию»157. Оно в целом отвечало и представлениям Румянцева, которым ордером от 23 декабря (3 января) 1768 г. предписывал Исакову усиливать правый фланг (то есть со стороны польской Уманщины)158.

Нападение неприятеля ожидалось с юго-запада, со стороны Орловского шанца. Как мы видели, ханское войско действительно вторглось в русские пределы в этом месте, но затем совершило обходный маневр — вниз по Южному Бугу и затем вверх по реке Мертвовод — и вышло на южные подступы к крепости Св. Елисаветы, фактически обойдя русские кордоны с их левого фланга. И этот успешный маневр позволяет предположить, что татары были осведомлены о русских силах лучше, чем это следует из записок де Тотта, и что набег Крым-Гирея был хорошо задуман и осуществлён.

Отдельную важную проблему для русских властей зимой 1768-1769 гг. представляло Войско Запорожское низовое. Как уже было сказано, факт переговоров коша с татарскими эмиссарами в ноябре 1768 г. возмутил русское командование и вызвал у него серьёзные подозрения в лояльности запорожцев. Вдобавок, 26 декабря (6 января) 1768 г., на Рождество, в Сечи разразился крупномасштабный бунт «сиромахи», то есть запорожской голытьбы, против кошевого атамана и войсковой старшины, ко-

торые были вынуждены спасаться бегством в Новосеченский ретраншамент, под защиту малочисленного русского гарнизона. Получив известия о бунте, русское командование распорядилось отправить в Сечь Елецкий и Ряжский пехотные и Ямбургский и Псковский карабинерные полки из команды генерала Г.Я. фон Далке. Сам бунт был уже на следующий день подавлен силами старшины и лояльных ей казаков, при одной пушке с русскими канонирами, однако начатое передвижение войск внесло ещё большую сумятицу в дислокацию сил 2-й армии159. Как пишет В.В. Грибовский, «замешательством в Войске Запорожском воспользовался Крым Гирей-хан, армия которого смогла почти без препятствий пройти Запорожские Вольности по обеим сторонам Днепра»160. У того же автора содержится упрек в адрес русских военных властей: «Запорожье оказалось совершенно незащищенным российскими войсками, за исключением Сечи, где в Новосеченском ретраншементе находились небольшие отряды регулярной армии»161. Думается, в данном случае украинский историк переворачивает ситуацию с ног на голову. Это Войско Запорожское низовое, главной задачей и смыслом бытия которого была защита степного пограничья империи, не оказало никакого реального содействия русским силам. И что ещё хуже, запорожцы фактически не стали препятствовать движению татар на обоих берегах Днепра. Возможно, здесь действительно сказалась и внутренняя смута в войске. Однако у де Тотта содержится важное свидетельство о том, что перед пересечением границы Елиса-ветградской провинции «в то время, когда собирался этот совет, один курьер и несколько пленных, захваченных патрулями, объявили, что вправо от нас запорожские козаки, теснимые Калгой-султаном, вошли с ним в переговоры и, заручившись обещанием нейтралитета с его стороны, отказали в своей помощи командиру крепости св. Елисаветы»162. Документального подтверждения этого сговора не существует, однако сами факты показывают, что в ходе зимнего нападения Крым-Гирея татары и запорожцы, по сути, негласно придерживались принципа взаимного ненападения. Генерал Исаков докладывал: «За степь Запорожской сечи я никогда не ручался, уверен будучи чрез многие сообщения от кошевого, что войско его команды против неприятеля не только

свою землю защищать, но и меня подкреплять обязывается, но я имею сего не больше как двести человек»163. «От Сечи проход его степью нимало не воспрепятствован», — писал Исаков в том же рапорте164.

Буран из татарской степи

В половине шестого вечера 16 (27) января А.С. Исаков докладывал, что, по донесению из Орловского шанца, противник накануне, 15 (26) января, перешёл вблизи него русскую границу. Тогда Исаков приказал основным силам своего корпуса собраться в Груске*, в 15 км к западу от крепости, «откуда по движениям неприятеля способнее могу оборачиваться», и сам прибыл туда вечером 16-го. По дороге туда Исаков получил сведения, что противник весьма многочислен и в его рядах есть арнауты, то есть турецкие войска165. Тогда же Исаков, как ранее предписывал П.А. Румянцев, запросил подкрепление у генерал-поручика Г.Я. фон Далке из-за Днепра. Тот направил к нему по одному батальону Елецкого и Ряжского пехотных полков и Ямбургский карабинерный полк, хотя Румянцев обещал Исакову, что тот получит все четыре полка, ранее назначенных для подавления мятежа в Сечи, — два пехотных и два карабинерных166. Исаков посылал навстречу выделенным двум батальонам и полку конницы курьеров с приказами двигаться как можно скорее, но к крепости они подошли уже в разгар татарского нападения167.

Как было сказано, перейдя границу у Орловского шанца, татары не стали углубляться в русскую провинцию, а двинулись в обход по пустынным запорожским степям. На три дня противник как будто вообще пропал из поля зрения русского командования. Следующие достоверные известия о действиях неприятеля были получены 19 (30) января, когда войско Крым-Гирея приблизилось к крепости с юга. А.С. Исаков докладывал Г.Я. фон Далке: «Сейчас я получил известие, что неприятель сюда следует и находится в запорожской степи в левой руке от крепости в

таком положении, что сего дня может дойти сюда. Сказывают о многочисленной силе. Я буду у крепости повороты свои делать и сим не в риске ни крепость, ни люди, теперь же партию туда отправляю для достоверного примечания, в прочем всевозможные меры располагаю»168.

Перенесёмся в походный лагерь Крым-Гирея. По рассказу Ф. де Тотта, у границы Елисаветградской провинции на военном совете у хана было принято решение разделить войско и направить третью часть его, из добровольцев, в загонную облаву по всей провинции. Рассыпание на множество мелких отрядов на протяжении многих веков было неизменной тактикой грабительских татарских набегов. Такие загонные отряды, или «загоны», на польском и украинском языках назывались словом «чамбул» (польск. егатЪ^у 1а1ат$Шё), от уже упомянутого выше турецкого слова дариI. По словам Тотта, на совете было решено, что эти отряды, «последовательно раздробляясь, покроют всю территорию Новой Сербии, сожгут все деревни, всю жатву, захватят в плен жителей и уведут стада»169. Также было положено, что «остальная армия перейдет Ингул на другой день и направится небольшими переходами к польской границе, стягиваясь постепенно к крепости св. Елисаветы, чтобы охранять фуражиров и ждать их возвращения»170. Итак, из этих слов прямо следует, что задачей основных сил ханского войска было имитировать угрозу крепости Св. Елисаветы и, не пытаясь атаковать её всерьёз, сковать силы гарнизона, чтобы позволить чамбулам беспрепятственно грабить сёла провинции. Затем татары собирались двигаться в польские земли; добычу, захваченную загонными отрядами, позже следовало по справедливости разделить между всем войском.

Отметим, что воспоминания Ф. де Тотта здесь в высокой степени созвучны словам его знаменитого соотечественника Г.Л. де Боплана, который за 120 лет до того оставил свое описание тактики крупного татарского набега в зимнее время, ставшее уже каноническим171. Де Боплан также пишет, что во время такого набега татарское войско встаёт лагерем в 3-4 лье от границы противника, чтобы отдохнуть, и делится в аналогичной пропорции — две трети образуют главные силы («кош»), а остальные — правый и левый фланги (по 8-10 тыс. человек),

которые по вступлении на неприятельскую территорию делятся на отряды по 500-600 человек для разграбления территории. «Разбегаясь в разные стороны по селам, они окружают их и устанавливают вокруг по четыре сторожевых поста, поддерживающих большие костры на протяжении всей ночи, боясь, как бы кто-нибудь из крестьян не ушел от них; потом грабят, жгут, убивают всех, кто оказывает сопротивление, берут и уводят тех, кто сдается, и не только мужчин и женщин с грудными детьми, но также скот: лошадей, волов, коров, баранов, коз и пр.»172. Даже размеры ханского войска у де Тотта и де Боплана практически совпадают — 80 тыс. татар и 200 тыс. лошадей. Не вызывает сомнения, что тактика грабительского «чапула», описанная де Бопланом, оставалась для татар непререкаемым каноном и во время нашествия Крым-Гирея в 1769 г., несмотря на присутствие в его войске османского контингента.

По рассказу де Тотта, с трудом перенесшие поход по зимней степи турецкие сипахи предпочли остаться с ханом, и только «серденгечти»* отправились грабить173. Они-то и проявляли наибольшие зверства, и их обычай отрезать головы у противников якобы вызывал отвращение у Крым-Гирея174. Согласно принятому плану, отправившиеся на грабёж татары вступили в провинцию, рассыпались на чамбулы и начали беспощадно разорять русские селения. Первым их ударам подвергся лежащий на юге провинции округ Елисаветградского пикинерного полка.

Украинский историк В.В. Грибовский настойчиво утверждает, что целью нападения Крым-Гирея было взятие крепости Св. Ели-саветы, однако приведённый рассказ де Тотта о совете у хана

* В османской армии термином «Serdengeçti» (у де Тотта в транскрипции «Serden-guechety») назывались особые штурмовые отряды добровольцев-смертников, вооружённых преимущественно холодным оружием. Де Тотт совершенно справедливо уподобляет их аналогичным по назначению отрядам «les enfants perdus» (фр. «потерянные дети») во французской армии XVIII века. Авторы английского перевода приводят точный аналог названия этого отряда в британской армии — «Forlorn Hope» (от искаженного голландского «verloren hoop»). В русском же переводе мемуаров де Тотта «серденгечти» совершенно ошибочно переданы как «сердюки». Де Тотт, вообще критически относившийся к турецкой военной мощи, едко замечает, что назначением серденгечти было победить или умереть, но в действительности они не делали ни того, ни другого. Отметим, однако, что 29 мая 1771 г. дунайскую крепость Журжу отбил у русских Серденгешти Агаси (то есть начальник отряда серденгечти) Чадарджи Углу, и это стало одной из наиболее болезненных для репутации русского оружия неудач во всю ту войну.

перед вступлением в провинцию полностью это опровергает. И абсолютно ложным является следующее утверждение Грибов-ского: «В конце концов, Крым Гирей уступил требованиям своего войска и разрешил ему произвести ограбление близлежащей территории, что фактически означало завершение военного похода, поскольку значительная часть его участников с этого момента уже была занята отправкой пленных и добычи в крымские владе-ния»175. Мнимая «уступка» хана столь же мнимым «требованиям войска» является плодом фантазии исследователя, пытающегося так обосновать свою концепцию изначально «неграбительской» военной экспедиции Крым-Гирея.

Когда на следующий день ядро татарского войска во главе с ханом вслед за чамбулами перешло через Ингул, случилась кратковременная оттепель, а уже к ночи ударили жестокие морозы, и ближайшие сутки стали самыми гибельными для орды — по словам де Тотта, от холода тогда погибло 3000 человек и 30 000 лошадей. Особенно страдали от мороза турецкие сипахи; непривычные к суровому климату и тяготам походной жизни, они не имели припасов, голодали и клянчили еду у татар176. Последние же были неприхотливы и привычны к своему скудному, но удобному в походе рациону. «Восемь или десять фунтов муки из жареного проса, столченой и набитой в кожаный мешок у седла каждого ногайца, обеспечивал войску пятьдесят дней пропита-ния»177. Казаки-некрасовцы везли с собой по четверти свиной туши за спиной у каждого, в непосредственной близости от ханского «знамени пророка», что возмущало турок178. То, что в ходе набега войско Крым-Гирея несло ощутимые потери от мороза, следует и из рапортов А.С. Исакова.

Ф. де Тотт описывает, как войско хана двигалось по следам ушедших ранее на грабёж чамбулов и как эти следы делились и разветвлялись всё больше, утончаясь, наконец, до следов одного-двух всадников179. Такое разделение должно было позволить татарам словно мелким бреднем прочесать всю русскую провинцию. Отдельные партии с добычей стали возвращаться уже скоро, появились и первые отрезанные головы местных жителей, одну из которых в качестве шутки кто-то из аскеров подложил в шатер французских эмиссаров180.

В течение 30 лет со времён последней, «Миниховской» русско-турецкой войны татары не совершали набегов на владения России, за исключением мелких разбойных нападений на земли запорожских и донских казаков. При этом татары отнюдь не утратили многовековой грабительской сноровки, а вот русское командование в 1769 г., как мы увидим, не имело достаточного опыта в отражении татарских набегов, и потому тактика противника стала для них огромной проблемой.

Ход событий с момента перехода татарами русских границ освещается как в мемуарах де Тотта, так и в рапортах русских военачальников, в первую очередь генерала А.С. Исакова, написанных и непосредственно в дни набега, и позже. При этом версии двух сторон, точно совпадая в изложении ключевых фактов, значительно расходятся в освещении некоторых деталей и в смысловых акцентах.

По рапортам А.С. Исакова, передовые татарские разъезды появились вблизи крепости 19 (30) января, против них были высланы партии. Тогда же были получены известия, что «неприятель во многом числе» стоит при слободе Калиновке* (в 12 верстах к юго-юго-востоку от крепости). Исаков писал, что выслал против него целый деташамент с пехотным полком, «не смотря ни на ужасную стужу, ни на метель, тогда бывшую»181. Узнав об этом, татары якобы отдалились от крепости и степями двинулись через Голую Каменку к Днепру. Позднее в своем итоговом отчёте Исаков писал: «По полученному ж известию, что он во многом числе остановился от крепости в двенадцати верстах, то в ночь послана пехота и легкие войски, но неприятель, услыша по снегу ход, тотчас отдалился опять в степь»182. Очевидно, это был один из татарских чамбулов, направленных на грабеж провинции, так как у де Тотта нет никаких упоминаний о приближении русских войск к ядру ханского войска. Имея преимущество в подвижности, эти татарские отряды легко уклонялись от боя и изматывали русские войска. Именно тогда были взяты в плен два татарина, которые «утвердились в том под смертною казнью», что хан имеет 80 тыс. человек, включая 10 тыс. турок. Как представляется,

именно после получения этих данных Исаков и решил не выступать основными силами навстречу противнику. При этом он особо подчеркивал, что принципиально важное решение оставаться в крепости было принято не им единолично, а «положено общим советом полковых командиров»183.

В двенадцатом часу дня 20 (31) января Исаков докладывал, что сейчас получил известие о движении противника мимо крепости, в трех-четырех верстах от неё, к Днепру. Он писал: «Я собираюсь всем корпусом, оставя некоторую часть в крепости, следовать за ним, но при том вашему превосходительству имею сказать то, что здесь такая погода, что в десяти саженях человека видеть не можно, то есть метель»184. Это было то самое ненастье, которое, по запискам Тотта, разразилось на другой день после перехода главных сил хана через Ингул. «Я теперь учреждаю все поиски над ним при весьма большом морозе и вьюге», — докладывал Исаков Ф.М. Воейкову в тот же день 20 (31) января185. В действительности он отложил выступление своих главных сил на несколько дней, объясняя это тем, что противник по-прежнему угрожал крепости. В решающие дни набега Исаков оставался под защитой крепостных валов и не рисковал бросить вызов ханскому войску на открытом пространстве.

Меж тем, противник стремительно распространился по провинции. Полковой квартирмейстер Жёлтого гусарского полка князь Кудашев, находясь в Глинско, узнал от приехавшего из шанца Дмитровского (11-й роты Жёлтого полка), «яко 20 числа сего месяца в слободу Петриковку, расстоянием отсюда (от Кременчуга. — В. К.) в семидесяти верстах на дороге к крепости Святыя Елисаветы набег татарской множественным числом учинен»186. Слобода Петриковка, позже получившая название Мурзинка*, была расположена в 50 км к востоку от крепости Св. Елисаветы, здесь находился шанец 4-й роты и полковая канцелярия Елисаветградского пикинерного полка. Таким образом, противник обходил крепость далеко с её левого фланга. Получив это известие, Г.Я. фон Далке распорядился зажечь сигнальные маяки и отдал некоторые распоряжения о перемещении войск

* Современный посёлок городского типа Новая Прага Александрийского района Кировоградской области.

на своей «дистанции» от Еремеевки до Переволочны на левом берегу Днепра, которую он считал в угрожаемом положении. Петриковка (Мурзинка) была полностью разорена татарами187. По полученным оттуда известиям Исаков докладывал, что противник «имеет же и пушки с собою, кои и употреблены против слободы Петриковки, когда отбивались запершись в церковной ограде жители оной»188. Данные о пушках у татар представляются недостоверными, однако можно сделать важное сопоставление с мемуарами Ф. де Тотта. По его свидетельству, к хану прибыл гонец от татарского султана и сообщил, что «жители одного большого селения укрылись в монастыре в числе 1200 человек; их сопротивление принудило султана употребить в дело серные светильни, которые он велел прикрепить к стрелам, надеясь, что упорство этих людей уступит перед страхом пожара; но огонь распространился слишком быстро, и несчастные все погибли»189. Этот вестник прибыл к Крым-Гирею вечером 20 (31) января (см. хронологию набега ниже). Так что с самой высокой степенью вероятности можно предположить, что под сожжённым монастырём татары имели в виду церковь Петриковки, где упорно оборонялись местные жители. А применённое татарами пиротехническое оружие могло быть принято за пушки.

Рассказ Ф. де Тотта вообще проливает гораздо больше света на действия татар и местами существенно отличается от версии генерала Исакова. По словам французского дипломата, ханское войско, вступив в Елисаветградскую провинцию и ориентируясь по сигнальным маякам-кострам («фигурам») русских, вышло к укреплённому населенному пункту Аджамка (у де Тотта le bourg d'Adgemka), имевшему 800-900 домов. Это был шанец 19-й роты Елисаветградского пикинерного полка, расположенный в 18 км к востоку от крепости Св. Елисаветы*. К этому моменту татарское войско полностью обессилело из-за стужи. По словам де Тотта, «наша армия была в таком скверном виде, что сама опасалась вылазки: в самом деле, отряд в две или три тысячи человек, атаковавши нас ночью, мог перерезать всех»190. Тогда хан приказал отряду из 300 отборных добровольцев, представителей татарской знати, после захода солнца совершить демонстратив-

ное нападение на крепость, что позволило ядру войска устроить днёвку в шанце, немного отдохнуть и восстановить силы. Перед уходом татары полностью сожгли Аджамку и тогда-то обнаружили и схватили многих её жителей, прятавшихся в скирдах.

После днёвки в Аджамке воспрянувшее духом ханское войско, которое даже не собиралось штурмовать крепость, двинулось дальше на север, в глубь Елисаветградской провинции, к границам польской Смелянщины и в сторону Днепра. Именно в это время едисанские ногайцы, некогда возведшие Крым-Гирея на ханский престол и всегда бывшие его опорой, бросили своего владыку и повернули к дому. Барон Ф. де Тотт вспоминал: «Войско долго шло во мраке и лишь по прошествии нескольких часов было замечено бегство ногайцев едисанской орды; в надежде избавиться от лежавшей на них десятинной повинности с своей добычи хану, они предпочли возвращаться через пустыню на свой страх»191. По обычаю татар, они должны были выплачивать в пользу хана долю добычи, в том числе ясыря и скота, и называлось это термином из исламского права «хумс»192. Помимо прочего, упомянутый де Тоттом эпизод показывает, что взятая татарами добыча уже на тот момент, после всего четырех дней в пределах русской провинции, была достаточно велика.

На пути же основной части орды стоял знаменитый Чёрный лес — заповедный лесной массив в верховьях реки Ингульца, воспетый во многих казацких думах и легендах, исстари надёжное укрытие для запорожцев и гайдамаков. Здесь произошёл примечательный эпизод того набега. По словам Ф. де Тотта, хан с ядром своего войска прибыл в деревню Красников (Сгаятком?). Публикатор русского перевода записок де Тотта не смог идентифицировать этот населённый пункт. Мы же можем с большой уверенностью говорить, что это было село Красноселье (современного Александровского района Кировоградской области). Де Тотт пишет, что в полутора милях (т.е. примерно в 10 км)193 от этого села находилось укреплённое поселение Цыбулёв (Б1ЪИо//). Несомненно, речь шла о носившем это название шанце 15-й роты Чёрного гусарского полка (совр. село Цибулёво Знаменского района Кировоградской области) и расположенном в 9 км к юго-юго-востоку от Красноселья.

Французский дипломат вспоминал: «В этой деревне (Крас-ников/Красноселье. — В. К.), лежащей за болотистой лощиной, было нечто вроде укрепления, где жители вместе с сотней солдат оказали сначала некоторое сопротивление; но боязнь пожара принудила их вскоре бежать и скрыться в лесу, откуда их ружейные выстрелы могли достигать до деревни. Чтоб вытеснить их оттуда, Крым-Гирей, ставши у опушки леса, приказал собрать остаток сипаев (так переводчик назвал сипахов. — В. К), которым он скомандовал идти в атаку. Но эти храбрецы, которым стихшие холода и отдых в Аджамке возвратили всю их дерзость, рассеялись от первого ружейного выстрела. Игнат-козаки, расположившиеся позади нас, одушевленные присутствием хана, просили и получили разрешение атаковать лес. Они проникли туда, окружили группу людей, которые там защищались, убили около сорока человек и захватили в плен всех, кто не мог спастись бегством»194. В этом описании примечательно, что, несмотря на общую многочисленность войска, хану лично пришлось пускать в дело свою гвардию и некрасовцев, и можно сказать, что это был своего рода кризисный момент всего нашествия. Этот бой, в котором, по словам де Тотта, было убито 8-10 некрасовцев и несколько татар из ханской свиты, стал памятным событием для участников того похода, во всяком случае, в своих разговорах они не раз вспоминали об «атаке леса».

Примечательно, что и русские источники подтверждают столкновение и огневой бой на границе Чёрного леса. А.А. Скальков-ский приводит в своём труде найденный им рапорт вальдмейс-тера (т.е. смотрителя заповедных лесов) секунд-майора Петра Максимова от 26 января (6 февраля) 1769 г.: «По приказанию начальства, говорит он, ведомства моего Гончарской (Александрийского уез. Херсонской губ.) и вновь поселенной мною (Мак-симовской) слобод, обыватели с женами и детьми для сохранения от неприятельского набега, оставя домы свои, скрывались в Черном-Лесу, в пристойных местах; — а сего Генваря 24 ч[исла] в полдни неприятель в великой силе в оные слободы вступил и в оных ночлег имел и в ту свою бытность обывательские дворы, равно и бывшее в лагере Чернолесском казенное строение, все без остатка огнем выжег. При вступлении же оного неприятеля

в слободы, когда еще сперва малое число Татар показалось, то те Гончарской и других слобод скрывающиеся в лесах обыватели, с имеющимися при них ружьями самоохотно вышед из лесу к слободе Гончарской, чинили ему, неприятелю, ружейною пальбою и другим оружием сопротивление и несколько неприятельских людей побили до смерти. При чем и из них слобожан несколько побито, а других ранили, кои раненые, спасшися бегом, в живых остаются, а сколько числом с обеих сторон побито, то и познать не можно. За чем Слобожане многие еще из лесов не собрались, а неприятель своих побитых людей огнем сожигает. Я уже ныне с имеющеюся при мне командою нахожусь в укрепленном месте в шанце Цыбулевском (на р. Ингульце в Александрийском уез.), к которому шанцу на другой день, т.е. 25 ч[исла] тот же неприятель чинил приступ, однакож с помощию Божиею чрез употребленный против его воинский отпор, никакого тому шанцу вреда не учинили; да и в предбудущее время проживать имею в оном же шанце Цыбулевском, ибо пока сия начавшаяся с варварами война продолжаться будет, по то время в неукрепленных местах жить будет опасно»195.

Наконец, и нами среди материалов Военно-ученого архива был найден ещё один любопытный документ о том же самом событии. 29 января (9 февраля) генерал-поручик Г.Я. фон Далке докладывал П.А. Румянцеву из Кременчуга: «Сего числа присланным ко мне от Чигрин-Дубровского сотенного правления репортом представлено, что посыланной от него за Днепр в польские места для проведывания о неприятеле казак Павло Белобаба с командою возвратясь объявил, яко он был за Днепром в селах Новороссийской губернии Марсаковке, Гуте, Галагановке, да в польских Чигринской губернии местечку Чигрине, где подлинно разведал от тамошних обывателей, яко там всюду неприятель обретается и сего генваря с 25 против 26 числа ночевало множество татарского войска, в польском селе Бирках, которая расстоянием от Чигрину Дубровы в пятидесяти верстах, где и кошем расположился. Да сего же генваря 27 числа в том сотенном правлении пришедшие туда бывшие за Днепром новороссийской губернии в Чорном лесе в монастырской пасеке на послушании Амелко Калченко и Ерема Свергуненко показали, что турецкое войско

татары и меж ими енычары или сеймены, орудием много снабженные, конные генваря 24 числа рано напав на них и там много людей разных, в том Чорном лесе засекшихся (т.е. укрывшихся за засеками. — В. К), выстрелели и вырубили пятнадцать человек, в каком сражении из тех татар они двух человек убили, потом де те татары о полудни от той пасеки оступя к состоящей под тем же лесом Гуте к засекшимся другим тамо людям, а по побеге их Калиниченка и Свергуненка с той пасеки с прочими там находящимися людьми ночной поры от тех бедств разно убегающих людей они слыхали, что якобы татары тамо в Гуте людей нечто порубили и ту Гуту спалили, о чем вашему высокографскому сиятельству рапортую»196.

Как следовало из донесения казака П. Белобабы, главные силы ханского войска и, почти несомненно, сам Крым-Гирей со свитой и гвардией, в ночь с 25 на 26 января ночевали в селе Бор-ки (Бирки)*, в 47 км к северу от крепости Св. Елисаветы и в 12 км к северо-западу от Красноселья. И это подтверждает, что мы правильно локализовали описываемые де Тоттом события. По словам француза, часть татар попыталась атаковать шанец Цы-булёв на следующий день после боя под Красносельем и в лесу. То есть, поскольку атака Цыбулёва, согласно рапорту Максимова, имела место 25 января (5 февраля), — штурм Чёрного леса ханской гвардией произошёл 24 января (4 февраля). Взять укреплённый и имевший пушки Цыбулёв татары не смогли. Однако, вопреки словам Максимова об отсутствии ущерба, они сожгли дома на окраинах шанца. На следующий день, 26 января (6 февраля), Крым-Гирей с ядром войска после ночёвки в Борках повернул на запад, к польской Уманщине.

Барон Ф. де Тотт описывает события набега на русской земле без привязки к конкретным числам, но мы, отталкиваясь от установленных дат, теперь можем довольно подробно восстановить хронологию произошедшего.

72 оосхх>о<х><х><х><^^ хх>оосхх>осос>схх> В. Б. ТС Я ширин ооооооо<х><х><х>^^

27 декабря 1768 г. (7 января 1769 г.) Начало похода ханского войска. Крым-Гирей с двором и гвардией выступает из Каушан.

13 (24) января Войско Крым-Гирея выступает из Балты.

15 (26) января Войско Крым-Гирея переходит через Южный Буг и вторгается в российские владения вблизи Орловского форпоста.

18 (29) января Выделенная для грабежа часть татарского войска переходит границу Елисаветградской провинции, делится на чамбулы и начинает разорение.

19 (30) января Основные силы татар во главе ханом переходят пограничную р. Ингул восточнее крепости Св. Елисаветы. Оттепель, которая к ночи сменяется сильным морозом. Ночевка ханского войска на берегу р. Аджамка.

20 (31) января Значительное усиление мороза. Один из татарских отрядов атакует Петриковку (Мурзинку), защитники сожжены в церкви. Ханское войско несёт большие потери от холода и продвигается к северу. Хан останавливается на ночёвку у «стога сена».

21 января (1 февраля) Татарское войско приходит в шанец Аджамка и занимает его.

22 января (2 февраля) Дневка татар в Аджамке.

23 января (3 февраля) Рано утром татары выступают из Аджамки, которая ими сожжена. После марша в темноте обнаруживается бегство едисанцев. Ханское войско совершает переход на север в сторону деревни Красноселье.

24 января (4 февраля) Бой за село Красноселье и «атака леса». Татары «в великой силе» имеют ночлег вблизи Красно- селья и границы Чёрного леса.

25 января (5 февраля) Ханское войско совершает переход от Красноселья к Боркам и ночует там. Часть татар неудачно атакует Цы-булёв. Ещё один татарский отряд подступает к крепости и отражён с потерями.

26 января (6 февраля) Хан начинает движение на запад, в польскую Уманщину.

27 января (7 февраля) Генерал А.С. Исаков с основными силами своего отряда выходит из крепости и форсированным маршем движется к Новомиргородскому шанцу.

28 января (8 февраля) Генерал А.С. Исаков со своим корпусом приходит в Новомиргородский шанец. Крым-Гирей ночует в селении Ташлык Смелянской губернии (в 30 км к северо-северо-востоку от Новомиргорода).

29 января (9 февраля) Ханское войско приходит в Матусово (в 30 км к северу от Новомиргорода). Корпус Исакова стоит в Новомиргородском шанце.

30 января (10 февраля) Ханское войско движется в сторону Умани и ночует в польской Кальниболоте. Генерал А.С. Исаков движется на запад в сторону шанца Архангельского параллельно ему.

31 января (11 февраля) Генерал А.С. Исаков движется к Архангельскому шанцу и останавливается на ночлег в 40 верстах от Новомиргорода.

1 (12) февраля Войско Крым-Гирея начинает движение в сторону Южного Буга, следуя между Уманью и Архангельским шанцем.

5 (16) февраля После стоянки и дележа добычи Крым-Гирей с Буджак-ской ордой выступает из Саврани в сторону Каушан. Остальная часть ханского войска распущена по домам.

13 (24) февраля Крым-Гирей возвращается в Каушаны. Окончание похода.

В те дни, когда войско Крым-Гирея стояло в Аджамке, двигалось на север и участвовало в боях у Чёрного леса, генерал А.С. Исаков продолжал стоять в крепости. В эти дни к нему прибыли отправленные генералом Г.Я. фон Далке из-за Днепра два пехотных батальона Елецкого и Ряжского полков, а также Ямбургский карабинерный полк, численно весьма слабые. Ещё позднее, уже после прохода татарского войска, прибыл Псковский карабинерный полк, который был оставлен в Цыбулёве и так и не соединился с главными силами Исакова. В рапорте на имя П.А. Румянцева от 24 января (4 февраля) Исаков прямо называл слабость своего отряда главной причиной бездействия:

«.. .в поле выйти и так малолюдным войском, в котором не больше как пехоты до двух тысяч пятьсот девяносто и с прибывшими двумя батальонами, а легких войск две тысячи четыреста и [с] ямбургским карабинерным полком, да малороссийских казаков, коих робость ни к чему употребить не можно до двух же тысяч, но сколько ж из того перезябших и оттого больных от жестокой стужи и метели, превосходящей силы человеческие, которая продолжается со времени впадения неприятеля в границы, и войско потому употребляясь в походы и в непрестанные партии совсем по такой ужасной стуже ослабело, а особливо легкие команды, по недовольному их числу с ноября месяца не только при кордоне разъезды содержали, но и разные экспедиции в Польше и здесь отправляли, затем неминуемо требует отдохновения, да и по морозу такому не можно ружьем действовать»197.

При этом Исаков подчеркивал, что силы неприятеля, по показанию двух пленных татар, составляют 80 тыс. человек и что, как говорили эти «языки» и бежавшие из плена русские, они намеревались атаковать крепость. Для того чтобы затруднить прибытие к защитникам «сикурса», то есть помощи и подкрепления, татары сжигали селения, запасы хлеба и сена. По словам Исакова, в ночь на 24 января (4 февраля) арьергард татарского войска ночевал в Аджамке, но основные силы его уже двигались на север к Днепру. Исаков утверждал, что с наличными силами своего корпуса, даже с полученным подкреплением, не может действовать самостоятельно и просил: «Соблаговолите приказать всевозможно и скорее его встретить и тем мне поиски над ним облегчить, чтоб он между двумя огнями находился, то есть спереди от Днепра и от меня, но только нужно и то, чтобы меня скорее еще сикурсовали, ибо я не могу важного своим малым корпусом против такого многочисленного неприятеля ничего предпринять»198.

На дополнительную помощь из-за Днепра от Г.Я. фон Дал-ке можно было не рассчитывать — у него в тот момент оставались только Белёвский пехотный, Борисоглебский драгунский и Ростовский карабинерный полки, общей численностью всего 1400 человек с небольшим, а ещё один пехотный полк — Черниговский — был только на марше. В духе указаний Румянцева

фон Далке сосредоточил свои небольшие силы к Кременчугу, оттуда наблюдал за действиями противника и сторожил свой участок на Днепре199. Этим, фактически, и ограничилась восхваляемая патриотическими историками румянцевская «сосредоточенная оборона» зимой 1769 г.

По донесениям А.С. Исакова, 25 января (5 февраля), в тот день, когда Крым-Гирей уже вступил в Смелянщину и часть его сил атаковала Цыбулёв, отряд татар «в нескольких тысячах» вновь приблизился к крепости, но «опять разбит высланными от меня и прогнан до Цыбулева, который был от него атакован, но тоже отбит с уроном ему и наконец прогнан в Польшу»200. Как докладывал Исаков, в боях вблизи крепости действовали пикинеры и гусары поселенных полков, а также добровольцы из запорожцев, компанейцев и малороссийских полков. В этих стычках конных партий русские имели подавляющий перевес, а противник нёс несопоставимо большие потери: «Неприятель гораздо больше имел урону, ибо кроме того от жестокой стужи терял людей, убито его посланными от меня партиями семьсот тридцать четыре, а наших побито гусар, пикинер и казаков десять, безвестно пропало два, ранено шесть. Весьма мне препятствовала бывшая несносная стужа, инако же бы большие потери он возчувствовал, ибо и вчера, как он близко крепости и в большом числе пришёл, то без дальнего супротивления разогнан и все упомянутое число побито пикине-рами, Компанейскими и запорожскими и несколько малороссийскими казаками, только охотниками при сотнике Миргородского полку Потапенке, а от пикинер примайор Увалов, которые во всех случаях ревностно поступают»201. Исаков отдельно упоминал, что его конные партии активно пользовались захваченными у татар лошадьми, саблями и луками202. Ф. де Тотт ничего не упоминает о столкновениях с русской конницей вблизи крепости, так как в те дни он вместе с ханской ставкой находился дальше к северу.

Штаб-квартира П.А. Румянцева находилась в Глухове, за 370 км по прямой от крепости Св. Елисаветы, слишком далеко от всей Украинской линии. Вдобавок, татарское нападение застало Румянцева в Киеве, куда он выехал на совещание с главнокомандующим 1-й армией князем А.М. Голицыным. Это ещё больше усложнило для него задачу оперативного руководства действи-

ями по отражению набега. Поняв из донесений А.С. Исакова и других местных командиров, что события развиваются не самым благоприятным образом, Румянцев обрушился с гневной критикой на командующего войсками в Елисаветградской провинции. В своём ордере Исакову от 27 января (7 февраля), когда татары уже выходили из русских пределов, Румянцев, не выбирая выражений, фактически обвинил его в пренебрежении служебным долгом, преувеличении сил неприятеля и даже в трусости: «Вы имели довольно пехоты и с превосходством против того конницы, вы должны были, познавши только вступление неприятеля, встречать его военною рукою и в случае сражения, если бы вы не могли всемерно одержать верх, тогда бы оставалось прилично ретироваться со своим корпусом к крепости под пушки. [...] Страх недостойный увеличивает в одном воображении вашем без испытания силы и число неприятеля, так как напротив умаляет довольство собственных. Не стыдно ли вам себя унижать пред неприятелем в терпении, которого действий не остановляет стужа, а наши войски для оной равномерно ополчаться не могут? Я скажу справедливо, что ко всему были и есть способы, но недостает только одной диспозиции. Вы, господин генерал, ответствовать будете за все то, что вы уже упустили, и еще паче ежели неприятель беспрепятственно и ко Днепру дойдет и вы его не отважитесь, сзади или со стороны ударив, приостановить своим оружием, не возлагая того на счет других командиров»203. При этом действия Исакова изображались Румянцевым в письме к Н.И. Панину в каком-то карикатурном виде: «.генерал-майор Исаков сам с своею командою привязался толь крепко к сей крепости, что мог бы и не знать приближения неприятеля, ежели бы наш объезд, наехавши на двоих татар, заблудившихся от вьюги, не взял оных»204.

Ещё до получения ордера-разноса от П.А. Румянцева Исаков 27 января (7 февраля) наконец выступил с основными силами своего «корпуса» и двинулся на северо-запад, оставив в крепости Св. Елисаветы батальоны Ряжского и Елецкого полков (600 человек в обоих), 1600 малороссийских казаков и 400 человек из гарнизонных батальонов под общей командой полковника Ряж-ского полка Б.И. Вассермана205.

На следующий день, 28 января (8 февраля), Исаков докладывал из шанца Новомиргородского*: «Выступил я действительно и вчерась сделал форсированный марш, ныне же в Миргород пришел, применяясь к обращениям неприятельским, известие теперь есть, что он (неприятель. — В. К.) к Смелой тянется, то по сему не оставлю и я по обстоятельствам его обращения подвигаться ему напротив к защищению границ, для того стараюсь ежечасно ведать подлинные его движения»206.

Итак, Исаков выступил со своим корпусом из крепости только 27 января (7 февраля), спустя 6-7 суток с момента прохождения главных татарских сил вблизи крепости, и за два дня форсированными маршами, несмотря на морозную погоду, прошёл путь от крепости до Новомиргорода, около 55 км по прямой. Оттуда Исаков двинулся дальше на запад, в сторону приграничного шанца Архангельского. В ночь на 1 (12) февраля он заночевал в 40 верстах от Новомиргорода и на следующий день собирался быть в Архангельском207. Таким образом, обычными, нефорсированными маршами генерал Исаков с основными силами своей пехоты и с пушками проходил около 20 км в день. При этом он двигался не вдогонку по следам основного ядра орды, а как бы параллельным курсом с ним, притом отставая, самое малое, на день пути. При повороте татар к югу это гипотетически позволило бы Исакову перехватить их, если бы его корпус не уступал им так сильно в скорости и мобильности. К тому же, Исаков не особо и стремился настичь татар. Позднее он докладывал, что «намерение мое было, чтоб отманя его от Днепра и от границ Елисаветградской провинции, атаковать всем корпусом, но он весьма спешил, сведав мои положения»208.

Для активного преследования татар А.С. Исаковым после прихода в Новомиргородский шанец была направлена лёгкая конница под началом полковника Псковского карабинерного полка князя И.В. Багратиона**, силой в 2 тыс. человек209. Она так и не настигла главные силы хана, но вела охоту на рассыпавшиеся по провинции татарские чамбулы и, настигая, уничтожала не-

* Современный Новомиргород, райцентр Кировоградской области Украины.

** Багратион Иван Вахуштович, родственник, но не отец П.И. Багратиона.

которые из них. Те ясырники, кому удавалось бежать от татар, подтверждали, что легкие войска Исакова имели с противником на пути к Умани успешные «шармицели», т.е. конные стычки, и наносили ему немалый урон, тогда как русская пехота следовала верстах в 30-ти позади210. Примечательно, что конницу Багратиона составляли в основном местные жители, служившие в поселенных Чёрном и Жёлтом гусарских и Елисаветградском пики-нерном полку (округ последнего наиболее пострадал от татар). Поэтому борьба русских мстителей с татарскими налётчиками имела особо беспощадный и истребительный характер. В плен татар практически не брали, а приканчивали их на месте. Один из рапортов Исакова Ф.М. Воейкову, найденный нами в архиве, красноречиво передаёт атмосферу предельного взаимного ожесточения сторон в те дни:

«...Что несравненно мало пленных неприятельских против их убитых, ваше высокопревосходительство не извольте тому удивляться, ибо неприятельская сволочь так зла, что много раз видеть случалось, яко при самой смерти будучи уже либо изранен, либо вовсе сбит с лошади, однако ж обороняется, и отнюдь жив не дается, напротив взаимно тому и легкие войска наши, то есть поселенные в здешней провинции пикинеры, злясь за то, что неприятель в их поселениях сделал для разорения их жилищ и за-брания в добычу их родственников, особливо что сперва ударил он на слободы Елисаветградского пикинерного полка, то мстя все также столь невоздержаны, что никоим способом не можно привести их в резон, дабы при удобном случае живых токмо полонили, но предают всех без пощады конечной смерти, так как последний раз в партии, когда мурзу одного сшибли с лошади, и как, разумея, какое известие от него получить можно, хотели весть его ко мне, но не получено сего, потому как пикинеры за свою обиду мщения и его ведомого уже закололи с приговоркой сею: не берите де наших отцов и матерей»211.

За время татарского набега и преследования противника войска команды А.С. Исакова также сильно страдали от мороза: «Все сии действия произведены при жесточайших морозах и метелях, превосходящем почти силы человеческие, от которых по репортам от полков и команд показано перезябших людей

четыреста тридцать один, но должность обязывала не взирать и на сие»212.

Несмотря на истребление отдельных чамбулов, ханское войско, обременённое большой добычей, беспрепятственно и благополучно прошло на запад по северным окраинам Елисавет-градской провинции и по южным — польских Чигиринской и Смелянской губерний — и пришло в Уманщину. Взятый в плен тяжелораненный «служитель» при хане поляк Марк Ивановский показал при допросе, что 28 января (8 февраля) Крым-Гирей, имея десять или более тысяч татар и арнаутов, находился в селе Ташлык Смелянской губернии, причем его сопровождал польский князь Четвертинский. По словам пленного, хан намеревался пробираться в Балту213. По некоторым данным, у татар были проводники из польских конфедератов, что еще больше облегчало их передвижение214. В Уманьщине проводником татар служил «ключа Жаботинского ротмистр рода волоского прозванием Стам-бовский»215. По сведениям Исакова на 30 января (10 февраля), противник накануне находился в Матусове, в 30 км к северу от Новомиргорода, то есть между главными силами сторон сохранялась прежняя дистанция216.

31 января (11 февраля) командир русского авангарда полковник князь И.В. Багратион докладывал, что неприятель двинулся к Умани и ночевал в польской Кальниболоте — очевидно, имелось в виду селение по другую сторону пограничной речки Большая Высь, напротив русской Кальниболоты*, шанца 5-й роты Чёрного гусарского полка217.

Вопреки всем запретам Крым-Гирея, татары столь же беспощадно грабили владения Польши, союзником которой формально называла себя Османская империя. Высланный 1 (12) февраля на разведку Лубенского полка Чигрин-Дубровский сотник Бутовский докладывал, что в Смелянщине татары полностью выжгли Борки и Каменку и разорили местечки Осоту, Яновку и Яровое. Церкви были разграблены, татары ставили там лошадей, жгли образа для варения на них пищи218. По этим названиям можно

* Современное село Кальниболота Новоархангельского района Кировоградской области; напротив него через реку находится село Ямполь Катеринопольского района Черкасской области.

проследить на карте, что ханское войско от Борков двигалось на северо-запад, в сторону Смелой, и подошло к ней на 20 км, а затем повернуло на запад.

Как показывает переписка русских военачальников, в случае попытки татарского войска двигаться дальше на север к Днепру, задержаться на Уманщине или продвигаться в глубь польских земель, они намеревались поймать противника в мешок. Его должны были образовать корпус А.С. Исакова от Елисаветградской крепости, корпус князя А.А. Прозоровского с Винничины, войска Г.Я. фон Далке и П.Г. Племянникова от Кременчуга и Днепра219. Однако русское командование с большим запозданием узнавало о движениях неприятеля, медленно осуществляло связь, и потому перехватить татар на обратном пути для русских войск в тех условиях было в принципе невозможно.

Татарское войско пробыло на Уманьщине три дня, а затем, никем по-настоящему не преследуемое, двинулось на юг, в сторону родных степей, и, не доходя до самой Умани, прошло восточнее этого города, между ним и русским приграничным шанцем Архангельским220. Придя в местечко Саврань Брацлавского воеводства, Крым-Гирей устроил там стоянку с общим дележом добычи и затем распустил по домам свои орды, за исключением Буджакской, во главе которой он 5 (16) февраля выступил из Саврани и проследовал через Балту и Ягорлык к Дубоссарам221. Уже к 9 (20) февраля генерал А.С. Исаков от высланных им конных разведчиков имел сведения, что хан находится в Балте и распускает свои войска по домам222. Затем хан переправился через Днестр у Бендер под звуки артиллерийского салюта и, отдохнув в Бендерской крепости, 13 (24) февраля торжественно вернулся в свой дворец в Каушаны223.

Одновременно с вторжением ханского войска в Елисавет-градскую провинцию, меньшие по численности орды под руководством калги и нуреддина напали на Бахмут и Волчьи воды, но были успешно отражены местными русскими гарнизонами и быстро отступили, хотя и успели взять добычу. Силы татар, подступивших к Бахмуту 27 января (7 февраля), были оценены русским командованием всего в 5 тыс. человек224. Этот гораздо менее значительный по размерам эпизод и дал советским исто-

риографам формальные основания превозносить «прогрессивную» стратегию обороны П.А. Румянцева, как представляется, без малейших оснований.

На пепелище русской провинции: споры и подсчёты

Последнее в истории татарское нашествие на Россию завершилось, и русским военным и гражданским властям оставалось лишь подсчитывать ущерб и искать виновных. Широкой публике в России была представлена сглаженная и приукрашенная версия событий. В официальном журнале военных действий 2-й армии за 1769 год, который был на следующий год опубликован в Санкт-Петербурге, фактически повторено изложение генерал-майора Исакова, где подчеркивалось, что ханскому войску был дан успешный отпор, что попытки татар атаковать крепость Св. Елисаветы и гусарский шанец Цыбулёв были отбиты с немалым уроном, что войска генерала Исакова преследовали орду на её пути в Польшу и освобождали взятый полон: «Вслед за ним послана достаточная партия, да и сам Генерал Майор Исаков со всем своим корпусом пошел уже вперед искать его. Всей бытности Хана Крымского в Елисаветградской провинции было четыре дня, в кои он более семи сот человек убитых имел, без всякого почти с нашей стороны урона, ибо Татара нигде не стояли, так что еще не осталось ни одной из наших партий, которая бы не привезла с собою нескольких пленных, лошадей и другой добычи»225. Журнал сообщал, что «полковник Багратион с легкими войсками пошел по следам неприятеля; что неприятель бежал к польскому местечку Гумане, и бросает все тяжелое; что плененные им в Елисаветградской провинции свобождаются, между тем, от него и возвращаются в свои жилища; и что [...] он, опасаясь наших поисков, идет кучею и в Балту»226. Особо подчеркивалось, что хан отступил «без причинения в наших границах вредного разорения, в Польшу; в оной же на побеге оставляет ужасные следы варварства своего, разоряя жилища и церкви, а жителей увозя с собою в тяжкую неволю»227.

^^^^^^^О^ОООООООООООС^СОО^ В. Б. ТС Я TTTUpUH ооооооо<х><х><х><^^

Однако журнал военных действий явно приукрашивал неприглядную картину произошедшего. Как мы видели, татары, вопреки словам А.С. Исакова, находились на территории Елиса-ветградской провинции и разоряли ее не четыре дня, а, по меньшей мере, с 19 по 26 января (с 30 января по 6 февраля). Русские военачальники были хорошо осведомлены о реальном ходе событий и не скупились на чернила и эмоции для оправдания себя и перекладывания ответственности на других.

Ещё во время набега П.А. Румянцев обвинил во всём генерал-майора А.С. Исакова и в дальнейшем продолжал придерживаться этой линии. Он затребовал у Исакова объяснений, и 12 (23) февраля тот представил свой подробный, на 8 листах, отчёт. Советские историки видели документы их служебной переписки, но грубо попирали принцип audiatur et altera pars и не позволяли читателю ознакомиться с объяснениями Исакова, ибо это могло поставить под сомнение апологетическую трактовку действий Румянцева. Составители трехтомника документов генерал-фельдмаршала писали просто: «П.А. Румянцев был очень недоволен действиями генерал-майора Исакова, позволившими татарам вторгнуться в Новороссийскую губернию. Объяснения Исакова, данные в его рапорте, в котором он пытается оправдать свои поступки и невыполнение приказа Румянцева ссылками на многочисленность противника и слабость своих сил, не могли быть признаны достаточными. Рапорт Исакова в Сборнике не публикуется»228.

В своем отчёте от 12 (23) февраля Исаков вновь повторил свои прежние доводы. Слабость его отряда как в регулярной пехоте, так и в лёгких войсках не позволила ему сразиться с главными силами противника. Встретить врага в открытом поле Исаков не мог, так как опасался, что подвижные массы татарской конницы попросту обойдут его и дальше беспрепятственно устремятся в глубь провинции, создадут угрозу крепости и разорят её форштадт. Также Исаков подчёркивал, что с имевшимися у него силами он был практически беспомощен против тактики татар, распылившихся по провинции на множество мелких загонных отрядов. «Есть ли способ сего неприятеля легкого, ветрен-ного и хищного удержать, чтобы он не ворвался в границы и не

сделал какого похищения, особливо в обширной и открытой со всех сторон провинции, разве надобно кругом протянуть цепь, во многом числе войск, а иначе ума моего не достает», — писал Исаков и добавлял: «За ветром гоняться не можно»229. При этом он упирал на то, что активно высылал партии лёгких войск для перехвата и уничтожения татарских загонов и заблаговременно принял меры по укрытию населения в укреплённых шанцах. В своем рапорте Исаков, не скрывая горечи, рассказывал, что делал всё возможное для подготовки провинции к обороне: «Затем принужден я вашему сиятельству открыть утомленные мои мысли, что я сокрушением сердца вижу, что остались втуне все мои труды и могу сказать неусыпные попечения, которые я чрез три месяца прилагал, стараясь по всей возможности привесть провинцию в защитное состояние, как и самую крепость. Укреплял места для ретирады людям, вооружал их, приводя в исправность тем временем, гусар и пикинер снабдевая мундирами и прочим, мучился с поселянами, как с простым и грубым народом, чтобы их привесть в послушание для ретирады, о хлебе старался, дабы его не потерять, о магазейнах, словом, о всякой безопасности провинции трудился и распоряжал»230.

31 марта (11 апреля) 1769 г. П.А. Румянцев в очередной реляции императрице изложил свое видение произошедшего, возложив всю вину на генерал-поручика Г.Я. фон Далке и более всего на генерал-майора А.С. Исакова. С этой реляцией он сопроводил и отчёты обоих подчинённых военачальников, оценив их как не заслуживающие внимания. Румянцев ставил в вину Исакову, что тот, во-первых, не рискнул встретить противника в запорожской степи, вне пределов провинции, а во-вторых, что после перехода татар через Ингул он заперся в крепости, а не распределил свои войска отдельными заслонами на территории провинции: «Не дозволял я отнюдь того, чтоб пехотные полки, толь меньше кавалерию содержать в крепости, но постановил расположить оные в местах удобных и самою натурою укрепленных в околичностях Чёрного лесу, где они могли бы способно и с подкреплением беспрепятственно от Днепра действовать против неприятеля и не допустить пройтить ему между крепостью к Днепру, и с того краю в Польшу»231. Когда именно и в каких выражениях был

дан Исакову этот приказ — неизвестно, и какой военный смысл был выводить пехоту из крепости в зимний лес — тоже. Примечателен и стиль поведения Румянцева по отношению к своему подчинённому перед высшим руководством. Прицепившись к одной лишь фразе Исакова о том, что Ф.М. Воейков якобы предписывал ему в крайнем случае отступить за Днепр, Румянцев фактически обвинил Исакова во лжи и заявил, что Воейков всячески отрицает это. При этом все существенные доводы Исакова в оправдание его действий, изложенные на 8 листах, Румянцев предпочёл проигнорировать.

Как мы видели, советские историки, стремившиеся любой ценой доказать «прогрессивность» графа П.А. Румянцева как военного деятеля, всячески подчеркивали, что вопреки отсталой и косной европейской «кордонной» стратегии того времени, он стремился не разбрасывать свои силы на большом пространстве, а держать их единым сосредоточенным кулаком. Якобы, этих взглядов Румянцев придерживался и зимой 1769 г. Но события в Елисаветградской провинции показывают, что на местном уровне ситуация была как раз противоположной. Вопреки указаниям Румянцева разделить войска на отдельные отряды и расположить их в разных частях провинции, в частности, на окраинах Чёрного леса, — Исаков счёл единственно разумным держать ядро своего «корпуса» в крепости и оттуда действовать «по обращениям неприятельским», хоть это на практике и развязало татарам руки для разорения провинции.

Ранее сам П.А. Румянцев писал: «В ровной и открытой степи. не только частица войска, но и нарочитой корпус не может противостоять силам многочисленным, которыми окружают со всех сторон открытые дороги»232. Однако в праве на этот самый довод командующий отказывал своему подчинённому. К тому же, перед началом войны Румянцев последовательно и упорно говорил о невозможности обороны правобережья Днепра и выступал против посылки туда войск, а теперь утверждал, что Исаков имел необходимые силы для активных действий. Пресловутые мобильные кулаки Румянцева на Украинской линии были слабы и малоподвижны, а общий уровень руководства ими не позволял оперативно реагировать на действия противника. Перебраться за

Днепр войско Крым-Гирея и не собиралось, но на правом берегу оно чувствовало себя достаточно свободно, и никакая стратегия Румянцева помешать ему не могла.

Доводы обеих сторон неравного спора были выслушаны на самом высоком уровне. В протоколе заседания Государственного совета от 14 (25) мая 1769 г. было записано: «Читана реляция графа П.А. Румянцева с приложенными при оной копиями с ответов генерал-поручика Далке и генерал-майора Исакова, на которую рассуждаемо было, чтоб отдать на рассмотрение его, графа Румянцева, дабы он помянутому генерал-майору Исакову, сходственно с милосердием Ея Императорского Величества, сделал увещевание»233. Итак, точка зрения П.А. Румянцева была официально признана верной, а все выстраданные аргументы Исакова не принесли ему ничего, кроме милосердного прощения с «увещеванием». Шансов отстоять свою правоту в споре с высшим командованием у генерала Исакова практически не было. Ещё в феврале 1769 г. под предлогом болезни (неясно, настоящей или «политической») он был сменён на посту командующего войсками Елисаветградской провинции генерал-майором В.Ф. Лебелем234. Это был окончательный закат карьеры Исакова; о дальнейших его назначениях ничего не известно.

Итак, в январе 1769 г. военная защита юго-западного форпоста России, Елисаветградской провинции, оказалась недостаточно эффективна, а последствия татарского набега, несмотря на все попытки русских военачальников приуменьшить их и обелить себя, были весьма болезненны для русской стороны. Так насколько был велик в действительности масштаб человеческих потерь и материального ущерба, нанесённых войском Крым-Гирея?

1 (12) марта 1769 г. в Константинополе было получено и встречено пушечным салютом донесение Крым-Гирея об одержанной им победе. Хан доносил, что с войском в 70 тыс. татар и 10 тыс. сипахов он разорил 150 деревень, захватил 20 тыс. пленных и несколько сот тысяч голов разного скота235. Ф. де Тотт также писал, что в русских пределах татарами было сожжено около полутора сотен деревень236. А.А. Скальковский считал эти данные преувеличенными. По его сведениям, в то время вся

Елисаветградская провинция вместе с поселенными полками и гарнизоном едва имела 35 тыс. душ обоего пола (на самом деле, по достоверным данным, около 75 тыс.), 50 шанцев, столько же начатых слобод и хуторов. По мнению Скальковского, 150 сожжённых селений быть никак не могло, тем более что татары не нашли многих сел и зимовников, расположенных в балках, у оврагов237. С другой стороны, тот же историк признает, что «вся почти Елисаветградская провинция и часть зимовников Запорожских по Ингулу, Корабельной, Мертвым-Водам (в Бугогардовой поланке) была захвачена врагами или пожрана пламенем»238.

30 марта (10 апреля) 1769 г. императрица Екатерина II повелела «о присылке уведомления, сколько при впадении неприятеля в границы Елисаветградской провинции и около Багмута пленено народа и последовало убытков»239. Потери русской армии были невелики. В Елисаветградской провинции пикинеров, гусар и казаков убито 10, пропало без вести 2 и ранено 8, а под Бахмутом чинов той же службы убито и пропало без вести 29 человек240. Труднее было определить потери населения и материальный ущерб. На запрос Румянцева Исаков отвечал, что, по его подсчёту, в плен было захвачено около трехсот человек, но «точного числа им сказать не может и теряется в счёте», так как множество людей бежало из провинции за Днепр, в глубь России. Безусловно, свои данные Исаков умышленно занижал. Военные власти оказались не в состоянии сами провести точные подсчёты и обратились в Новороссийскую губернскую канцелярию, за данными властей земских. Оттуда были представлены два рапорта — один изюм-ского комиссара секунд-майора А.Т. Грачёва, другой — Днепровского пикинерного полка вахмистра Байдана, значковых товарищей Луценко и Кириллова.

По рапорту трёх последних, в Елисаветградской провинции в результате набега ханского войска было взято в плен 498 человек обоего пола, убито — 345 мирных жителей; сожжено 4 церкви, 1138 жилых домов, 5 мельниц, 1 винокурня; угнано 4429 овец, 5897 голов рогатого скота, 370 лошадей, 30 свиней (очевидно, это пополнили свои запасы некрасовцы, так как татары, по Г. Бопла-ну, сжигали этих отвратительных животных в сараях. — В. К ); сожжено немалое количество сена и хлеба241.

По ведомости секунд-майора Грачёва, в плен было угнано 624 души мужского и 559 женского пола, убито — 100 душ мужского и 26 женского пола; то есть общие человеческие потери составили 1309 человек. Угнано скота — 13 567 крупного рогатого скота, 17 100 овец и коз, 1557 лошадей, сожжено 4 церкви, 3 мельницы ветряные, 3 водяные, 1190 поселенских домов, 1 винокурня242. В районе Бахмута татарами было убито 40 и взято в плен 794 человека, нанесен материальный ущерб на сумму 60 400 рублей243.

Расхождения между цифрами двух ведомостей Румянцев объяснял тем, что Грачёв «скрывшихся в дальние и ближние места жителей убылыми поставлял», и потому ведомость вахмистра Байдана была более точной244. Однако достоверность обоих рапортов вызывает большие сомнения.

Барон Ф. де Тотт называет на порядок большее число захваченного ясыря — свыше 20 тыс. человек (уже ко времени сбора орды на польской территории). Французский консул выводил эту цифру из того, что положенная хану по закону десятая доля добычи («хумс») составила две тысячи человек, даже при всевозможных ухищрениях татар укрывать свои трофеи от начальства. Такое количество пленных де Тотт наблюдал лично, поскольку Крым-Гирей щедро раздаривал невольников приближённым, предлагая их, в том числе, и своему французскому гостю245. По показаниям шпиона русского командования, после окончания успешного набега хан послал в Константинополь в дар султану 300 высоких женщин и 300 — меньшего роста246. Согласно исто-рико-биографическому труду крымского принца Халим-Гирея, во время похода на русские земли в 1769 г. Крым-Гирей захватил в плен 15 тыс. «московитов»247.

Французского резидента впечатляла та зверская сноровка, с которой татары в ходе набега транспортировали свою добычу, в том числе и двуногую: «С трудом можно было понять, даже видя собственными глазами, ту заботливость, терпение и удивительную ловкость, которые обнаруживают татары для сохранения того, что они успели захватить. Пять или шесть невольников разного возраста, шестьдесят овец и двадцать волов — добыча одного человека — не обременяют его. Головы детей высматривают из мешка, привешенного к тулке седла, молодая девушка

сидит впереди, поддерживаемая левой рукой всадника, мать позади, отец на одной из заводных лошадей, сын на другой, овцы и волы впереди, — все идет и не сбивается с пути под бдительным оком хозяина этого стада»248.

Однако эта «ловкость» при захвате и перевозке ясыря рука об руку соседствовала со зверской жестокостью. В петиции жителей польских Киевского и Брацлавского воеводств на имя российской императрицы говорилось: «.К сущему нашему нещастию хан татарской со всем войском вышел из новой Сербии в Смелян-щизну и, поворотя Польшею, вдоль по российской границе, к Саврани и Балте многие селы и деревни сожег. И удивляться недолжно, что в сих местах не почитал по обыкновению веры нашей христианской, церквей, которые еще со особливой жад-ностию старался разорять, употребляя все последнее тиранство с собратиями и родственниками нашими, забирая из многих мест, где находили, молодых обоего пола людей повели их до своей границы в такое время, что чрез бывшие морозы многое число забранных младенцов поморозил. Кончил тем свое тиранство, что обоего пола людей без выключки всех убивали и запирая в избу до пятидесят человек зажигали»249.

По всей видимости, значительная часть ясыря была захвачена татарами именно на польских в то время Смелянщине и Уманщине — несчастных землях, и без того опустошаемых конфедератами и гайдамаками и лишённых всякой организованной военной защиты. В любом случае, эти пленные в подавляющем большинстве были православными малороссами. Но и российских подданных в полон было угнано немало. Очевидно, показанная в отчете майора А.Т. Грачёва тысяча с лишним пленных из Елисаветградской провинции означала как раз тех, кого не удалось отбить на обратном пути. Впоследствии в ходе победоносной кампании П.А. Румянцева весной и летом 1770 г. на реке Прут к его войскам из татарских селений Буджака бежали русские рабы, захваченные в январе 1769 г.250.

Примечательно, что высшие сановники Российской империи исходили из представления о том, что в ходе набега в татарский полон было угнано 16 тыс. человек. В феврале 1770 г. сменивший П.А. Румянцева новый главнокомандующий 2-й армией генерал-

аншеф граф Пётр Панин писал своему брату Никите, фактическому главе дипломатического ведомства, что это «будет конечно первым из всех зим, бывших и нынешней с Турком войны, не только безвредным, но и без всяких тревог и помешательств в земских промыслах здешних обывателей пребыванием»251. И добавлял: «Но как оно ни есть, мой любезный друг, однако ж прошлая зима (1768-1769 гг. — В. К.) здесь стоила до 16 000 обывательских голов и душ, а нынешняя ни одного волоса»252. Два могущественных брата-вельможи могли быть вполне откровенны друг с другом. Позднее именно это число жертв татарского набега — 16 тыс. человек обоего пола и всех возрастов — было приведено Н.И. Паниным в инструкции по ведению мирных переговоров с Турцией. Причем рассматривались они как фактически безвозвратные потери, поскольку угнанные невольники были рассеяны по всей Османской империи и добиться их возвращения на родину не представлялось осуществимым253.

Однако потери Елисаветградской провинции не ограничивались убитыми жителями и угнанным ясырем. Ещё в сентябре 1768 г. Румянцев отмечал слабую привязанность тамошнего населения к земле: «Народ, там жительствующий, при первой буре во все стороны побежит, как всегда к тому готовящийся; ибо самые лучшие жильцы, при малейших тревогах все свое имение переправляют за Днепр. Образ их обитания не много разнствует от кочующих, а мысли одинаки»254. Так и случилось на самом деле — результаты немалых усилий Империи по колонизации Дикого поля оказались разрушены, и многое предстояло начинать сначала.

Как и писал Румянцев ещё перед войной, жители провинции имели психологию свежих колонистов и кочевников и потому легко снялись с земли и переселились в глубь России. В результате Елисаветградская провинция получила сильный демографический удар. Авторитетный специалист по исторической демографии Российской империи В.М. Кабузан пишет: «На опустошенной территории Елисаветградского пикинерного полка разместился Молдавский полк, поставленный из перешедших на сторону России "волохов, греков, армян и раскольников". Всем им было разрешено селиться в Екатерининской провинции, Малороссии или "определиться в Молдавский гусарский полк",

9^ ^^^^^^ссоооооооооооссосоо^ В.Б. Каширин ооооооо<х><х><х><^^

причем они предпочли земли последнего. [...] Интересно, что новоселы почти не образовывали новых поселений, а размещались в уже существующих, но разрушенных татарами. В подавляющей своей массе переселенцы 70-х годов состояли из молдаван. Освоение ими большей части территории бывшего Новослободского казачьего поселения в корне изменило этнический состав населения этого района. [...] В связи с татарским разорением и массовым переселением сюда молдаван, возрастает их удельный вес на территории всей провинции, а в Молдавском гусарском полку они становятся основным населением»255.

Разорительный татарский набег зимы 1769 г. воскрешал в памяти самые мрачные страницы истории многовековой обороны оседлой Руси от хищных кочевников Великой степи. В те дни как будто соприкоснулись две разные эпохи — «сторожевой и степной службы» времён Русского государства Рюриковичей и екатерининского расцвета мощи Российской империи (напомним, что А.В. Суворов был в то время уже в чине бригадира). Однако то был лишь последний буйный порыв затухающего степного пожара, повториться которому было более не суждено. А татарским ордам совсем скоро предстояло столкнуться с суровым возмездием великой северной империи. Кованая пята державы Нового времени должна была опуститься на средневековое ханство.

Вскоре после возвращения из зимнего похода, во второй половине марта по новому стилю (точная дата неизвестна) 1769 г., в разгар подготовки к предстоявшей летней кампании, Крым-Гирей I скоропостижно умер в своем дворце в Каушанах от неизвестной болезни или, как полагал барон Ф. де Тотт, в результате отравления. Именно в столице Буджакской орды, под звуки музыки любимого придворного оркестра, окончил свои дни последний выдающийся хан из дома Гиреев. Находившийся в тот момент в Крыму Н.Э. Клееман позже вспоминал: «В начале Апреля месяца разнесся слух о смерти Гирея Хана Крымского, и он в самом деле был справедливый, и что Ковшан бунтующими Нагайскими Татарами превращен совсем в пепел»256. А в эти самые недели русские армии готовились с огнём и мечом перейти границы Крымского ханства и Османской империи.

«За ветром гоняться не можно...»

Какие выводы можно сделать в заключение данного очерка? В начале войны с Россией 1768-1774 гг. Высокая Порта не ошиблась в своем решении вернуть Крым-Гирея на ханский престол и доверить ему руководство соединёнными татарско-турецкими силами в нападении на русские владения. За счёт своего высокого авторитета, прежде всего у ногайских орд, хан сумел осуществить полномасштабную мобилизацию военных сил Крымского юрта и привести к русским границам многочисленное конное войско. Набег изначально имел военно-экономическую цель — масштабный грабёж русских владений — и эта цель была татарами достигнута. По своим размерам это нападение было настоящим и, как и сказал С.М. Соловьёв, последним нашествием, поскольку позднейшие набеги в этом отношении не могли идти с ним ни в какое сравнение.

С точки зрения Российской империи, урон от нападения Крым-Гирея на южнорусские владения в стратегическом отношении был незначителен. Несмотря на вопиющую незащищённость границы, нерешительные и нескоординированные действия русского командования, татары не могли прорваться за Днепр и Украинскую линию, создать реальную угрозу ключевым городам и густонаселённым областям Малороссии, причинить существенный ущерб её оборонительному и хозяйственному потенциалу, нарушить сосредоточение сил русских армий для предстоявшей кампании против Османской империи и Крыма.

В ходе самого набега так и не произошло заслуживающего упоминания прямого столкновения вооружённых сил России и Крыма. Татары были крайне слабы в полевом сражении против регулярной русской армии с огнестрельным оружием (даже не говоря о действиях против укреплений). Однако их высокий мобилизационный потенциал и удивительная подвижность крупных конных масс, способных передвигаться на большие расстояния даже в экстремальных зимних условиях, показывали, что в ходе начавшейся войны русским предстояло встретить на театре военных действий опасного противника, способного к быстрым и разрушительным ударам по тылам и коммуникациям. П.А. Румянцев

писал: «Когда в толь жестокую и нестерпимую почти человечеству стужу сии легкие неприятельские войска нападение могли делать, то во время лучшей наступающей погоды, без сумнения, вящше они не престанут стремлений своих производить»257.

И хотя татары были неравноценным противником, действия русского командования зимой 1769 г. были откровенно неудачны. Военные власти Российской империи прекрасно сознавали незащищённость Елисаветградской провинции, но ни за все предвоенные годы, ни за четыре месяца, прошедшие с момента заключения А.М. Обрескова в Едикуле, так и не смогли принять твёрдое решение — либо обеспечить провинцию достаточными силами, либо эвакуировать её. В итоге события были пущены на самотёк, а провинция предоставлена самой себе.

Имела место и недооценка угрозы. Российский историк В.Н. Виноградов писал о набеге Крым-Гирея: «Лишь фактор внезапности позволил свершить злое дело — степная конница испарилась с просторов Украины столь же внезапно, как и поя-вилась»258. Но о какой внезапности можно говорить, если с ноября 1768 г. донесения военной разведки о предстоящем татарском набеге шли настоящим потоком и в основном указывали на Елисаветградскую провинцию как на главную цель противника? Увы, граф П.А. Румянцев не доверял заграничной разведке: «.Люди для разведывания о заграничных обстоятельствах без разбору употребляются. Они больше о себе разглашают, нежели разведывают, спрашивая, как видно, всех и всякого, и приносят известия, совсем основания не имеющие»259. В итоге русское командование до последнего ошибочно считало данные о силах татар преувеличенными и так и не выработало ни ясного представления о намерениях противника, ни планов по его отражению.

Как доказал зимний набег Крым-Гирея, сама конфигурация новых владений Российской империи, прежде всего на правом берегу Днепра, в Елисаветградской провинции, делала эти земли практически беззащитными перед крупномасштабным вторжением из татарской степи. Россия с затратой немалых ресурсов колонизировала это пространство, но не могла обеспечить его безопасность от военной угрозы. Поселенные кавалерийские полки

провинции были не в состоянии своими силами, без участия дополнительных сил регулярной армии, защитить свои земли от нападения многочисленной татарской орды. Ещё до войны стал ясен провал эксперимента по построению из сербских эмигрантов Военной границы по австрийскому образцу. Но и после более активного привлечения восточнославянского элемента военная колонизация Новороссии оставалась недостаточно обеспечена в стратегическом отношении.

Что касается действий по обороне провинции в январе 1769 г., то не будем становиться открыто ни на чью сторону в неравном споре двух русских военачальников — будущего генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского и скромного армейского генерал-майора А.С. Исакова. Для одного из них начальный акт войны с Турцией означал приближение триумфального зенита его карьеры, для другого — её тихий и бесславный закат. Кто заслуживает осуждения — так это вульгарные историографы-апологеты, поспешившие, вслед за самим Румянцевым, возложить ответственность за татарское разорение провинции на одного лишь генерал-майора огромной империи. Конечно, Исаков в январе 1769 г. не совершил подвига. Но сложно представить, чтобы даже в благоприятных погодных условиях полторы тысячи человек здоровой пехоты с нестреляющими ружьями, несколькими полковыми пушками и слабой кавалерией смогли бы, действуя в чистом поле, разбить или отразить главные силы Крымского ханства из десятков тысяч конных воинов. Во всяком случае, Исаков сумел сохранить и свой немногочисленный «корпус», и крепость Св. Елисаветы с её форштадтом.

На фоне локального кризиса, вызванного татарским прорывом в русские пределы, выпукло проступают некоторые черты графа П.А. Румянцева как полководца и руководителя. Его готовность бросить Елисаветградскую провинцию на произвол судьбы, лишь бы не подвергать риску сосредоточение своей армии, нежелание вникнуть в местную обстановку и взять на себя ответственность за произошедшее, попытки в своих реляциях приукрасить действительность, обелить и даже восхвалить себе перед вышестоящими и возложить всю вину на своего подчиненного, генерала Исакова, — всё это рисует нам не идеализированный,

а реалистичный образ жёсткого, честолюбивого и эгоистичного военного деятеля, идущего к своей цели через любые препятствия. Румянцев был абсолютно прав, когда перед войной говорил об открытости и незащищённости Елисаветградской провинции, но затем он самоустранился от активного руководства её обороной, коль скоро эта задача не отвечала его стратегическим воззрениям. А восхваляемая военными историками «патриотической» школы «сосредоточенная оборона» по системе Румянцева при наличных силах, расстояниях и тогдашних способах связи была лишь бумажной фикцией.

Отдельным выводом данного очерка следует считать то, что путем сопоставления мемуаров барона Франсуа де Тотта с данными русских документов удалось подтвердить точность целого ряда сообщений французского дипломата. К таковым относятся: подробные сведения о маршруте и хронологии движения татарского войска, о присутствии в нём турецкого контингента из арнаутов, об исключительно тяжёлых погодных условиях во время набега и о потерях татар и турок от морозов, о взятии Петриковки (Мурзинки) и обороне её жителей в церкви, об участии ханской гвардии в боях на окраине Чёрного леса, о применении татарами тактики мелких отрядов-«чамбулов», о грабительских целях и характере нападения и о захвате татарами многочисленного ясыря и другой добычи и т.д. Таким образом, можно и в целом говорить о высокой степени достоверности мемуаров де Тотта как исторического источника.

События зимы 1768-1769 гг. также, несомненно, приблизили конец Войска Запорожского Низового. Перед набегом кошевой атаман П. Калнишевский и казацкая старшина исправно докладывали имперским властям о попытках татар сговориться с ними. Однако тот факт, что татары атаковали русские границы к западу и востоку от Днепра, по сути, в обход основных запорожских земель, вызывал сомнения в лояльности Коша. Наконец, и рождественский бунт запорожской «сиромахи» в декабре 1768 г., вызвавший беспокойство русской власти и потребовавший принятия военных мер, неизбежно должен был породить сомнения в надёжности военной силы и устойчивости социально-административного организма Сечи. Сложная конфигурация границы

к западу от Днепра, со своеобразной чересполосицей русских, польских и запорожских областей, затрудняла обеспечение безопасности украинских земель Российской империи и лишний раз доказывала, что вопросы дальнейшего освоения причерноморских степей неразрывно связаны с разрешением «славянского старого спора» с Речью Посполитой.

И в этих условиях отчетливо становилась видна целесообразность радикального решения вопроса Крыма и причерноморских ногайских орд, что и стало для России главной политической целью войны с Турцией 1768-1774 гг. В этом, на наш взгляд, заключается главное значение нашествия хана Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию в морозном январе 1769 г.

Примечания

1 Соловьев С.М. История России с древнейших времён. Кн. XIV (тт. 27-28). М., 1965. С. 288.

2 Подробнее о нем см.: Татарчевский А. Путешествие и деятельность барона Тотта в качестве консула в Крыму в 1767 году / [Студент АЛексей Татарчевский]. Киев, [1873]; Васюков Е.П. Записки барона Ф. де Тотта как источник по истории Османской империи второй половины XVIII века / Санкт-Петербургский государственный университет. Выпускная квалификационная работа. СПб., 2017; Deherain Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin auprès du khan de Crimée // Revue de l'histoire des colonies françaises. Tome XV. 1923. P. 1-32; Toth Ferenc. François baron de Tott (1733-1793) et ses mémoires // Annuaire de l'École pratique des hautes études (EPHE), Section des sciences historiques et philologiques. Résumés des conférences et travaux. 2011. № 141. P. 298-299; Даниш М. Дипломат словацкого происхождения барон Франтишек Тотт при дворе крымского хана Гирея // West-East. 2015. № 8. С. 35-48.

3 Tott Baron Ferenc de. Mémoires du Baron de Tott sur les Turcs et les Tartares. Vol. 1-4. Amsterdam, 1784-1785.

4 Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты в 2-х томах. Т. 2. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты в XVIII веке до присоединения его к России. М., 2005. С. 97.

5 Там же. С. 98-99.

6 Скальковский А.А. История Новой Сечи или последнего коша Запорожского / изд. 2-е. Ч. 3. Одесса, 1846. С. 16.

7 ПетровА.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С 1769-1774 год. Составлено, преимущественно, из неизвестных по сие время рукописных материалов, Генерального штаба капитаном А. Петровым. Т. 1. 1769. СПб., 1866.

8 Записки барона Тотта о татарском набеге 1769 г. на Ново-Сербию. (С предисловием и послесловием С.Е.) // Киевская старина. 1883. Т. VII. № 9-12. С. 135-198.

9 МасловскийД.Ф. Записки по истории военного искусства в России. Вып. 2. Царствование Екатерины Великой. 1762-1794 год. (С планами, чертежами и схемами). СПб., 1894. С. 130.

10 Клокман Ю.Р. Фельдмаршал Румянцев в период русско-турецкой войны 17681774 гг. М., 1951. С. 62-63.

11 П.А. Румянцев. Т. II. 1768-1775 / сост. Е.П. Воронин, под ред. П.К. Фортунатова. М., 1953. С. 1Х-Х.

12 Там же. С. XI.

13 Грибовский В.В. Последние «татарские набеги» 1769 г. // Война и воинские традиции в культурах народов Юга России (V Токаревские чтения): Материалы Всероссийской научно-практической конференции / (г. Ростов-на-Дону, 6-7 мая 2016 г.) / Отв. ред. А.Л. Бойко, Д.В. Сень. Ростов-на-Дону, 2016. С. 76-82; Он же. Крымское ханство на начальном этапе войны Османской и Российской империй 1768-1774 гг.: к вопросу о «последнем татарском набеге» // Мемлекет тарихы / История государства. Астана. 2016. № 1. С. 33-57.

14 Грибовский В.В. Последние «татарские набеги»... С. 76.

15 Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 33.

16 Там же. С. 33-34.

17 Грибовский В.В. Последние «татарские набеги». С. 76.

18 Там же. С. 79.

19 Там же. С. 78; то же самое: Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 44.

20 Грибовский В.В. Последние «татарские набеги». С. 82; Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 47.

21 См.: Грибовський В.В. Типолопя татарських набтв у XVIII ст. // Записки науково-дослщноТ лабораторп кторп ^вденноТ УкраТни Запорiзького державного уш-верситету: ^вденна УкраТна XVIII—XIX ст. Вип. 5. Запорiжжя, 2000. С. 206-211.

22 Грибовский В.В. Последние «татарские набеги». С. 76.

23 В.В. Грибовский пишет: «Само же понятие «набег», которое в столь недифференцированном виде представлено в русских источниках в отношении различных видов военной активности, требует наработки четкой научной типологи-зации. Собственно, таковую представил комментатор хроники Халим Гирея Кемаль Усеинов, приведя из крымскотатарского языка следующие обозначения: ильгар — налет или наезд, чапул — набег и юруш — военный поход. [.]. Первые два могут быть сопоставлены с широко распространенным среди степных тюркоязычных народов понятием барымта (баранта), которое, впрочем, прилагается к неоднозначным явлением (месть или немотивированный моралью разбой)». Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 54-55. Однако, как мы видим, данная классификация не работает. Крупномасштабный поход общего ополчения Крымского ханства во главе с Крым-Гиреем назывался как раз термином чапул.

24 Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 40.

25 Записки генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского (1756-1776). М., 2003. С. 185.

26 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 8-8 об.; Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 130.

27 Записки генерал-фельдмаршала... С. 186.

28 Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 38-40.

29 Архив военно-походной канцелярии графа П.А. Румянцева-Задунайского. Ч. I. 1767-1769 / Сообщ. М.О. Судиенко // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1865. Кн. 1. С. Н!, 1-270; Переписка графа Н.И. Панина с графом П.А. Румянцовым в первую Ека-

терининскую войну с Турками. 1769 год // Русский Архив. 1882. № 1. С. 33-125; П.А. Румянцев. Т. 2. 1768-1775 / сост. Е.П. Воронин, под ред. П.К. Фортунатова. М., 1953.

30 Записки генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского (1756-1776). М., 2003.

31 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян у турков или Обстоятельное описание бедственных приключений претерпленных ими в Царь-граде по объявлении войны и при войске, за которым влачили их в своих походах; с приобщением дневных записок о воинских их действиях в прошедшую войну, и многих странных, редких и любопытных произшествий. СПб., 1790.

32 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие из Вены в Бел-град и Новую Килию, також в земли буджатских и нагайских татар и во весь Крым, с возвратом чрез Константинополь, Смирну и Триест в Австрию, в 1768, 1769 и 1770 годах, с приобщением описания достопамятностей крымских / Переведенное с немецкаго на французский, а с онаго на российский язык Государственной Военной коллегии секретарем Иваном Одинцовым. СПб., 1783.

33 Скальковский А.А. История Новой Сечи... Ч. 3. С. 9-10; Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 35.

34 Секретарь молдавского господаря, итальянец Наний, взятый в плен русскими войсками в 1769 г., показывал на допросе: «Некоторое число Российских войск, под предводительством полковника Вейсмана, коснулось границ Молдавских, а другая Российская партия, в местечке Сороке арестовала одного пограничного капитана, родом из Валахии». См.: РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1835. Л. 5-17. Допросные пункты секретаря молдавского князя Нания. Опубл.: Переписка графа Н.И. Панина с графом П.А. Румянцовым в первую Екатерининскую войну с Турками. 1769 год // Русский Архив. 1882. № 1. С. 116-124.

35 Скальковский А.А. История Новой Сечи. Ч. 3. С. 10.

36 Наиболее подробный психологический портрет Крым-Гирея, в восприятии его современника-европейца, содержится у де Тотта. См.: Записки. С. 146-148, 155-156, , 158, 160, 166-167, 170-172, 174-179, 182-183.

37 Цит. по: Скальковский А.А. История Новой Сечи. Ч. 2. С. 266.

38 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян. С. 28.

39 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие. С. 205-211.

40 Peyssonnel Claude-Charles de. Traité sur le commerce de la Mer Noire. Paris, 1787. Vol. 2. P. 367-368.

41 Цит. по: Пейссонель Шарль де. Записка о состоянии гражданском, политическом и военном Малой Татарии / Пер. с фр. В. Лотошниковой, вступ. ст., прим. и ком. В. Грибовского. Днепропетровск, 2009. С. 65. Данное издание является переводом на русский язык двух ценных документов К.-Ш. де Пейссоннеля, опубликованных в конце 2-го тома его знаменитого «Трактата о торговле на Чёрном море».

42 Цит. по: Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты. Т. 2. С. 80.

43 Там же.

44 Подробнее см.: Сапожников И. Каушаны во второй половине XVIII века: дворец Кырым Герай хана и другие сооружения // Scriptorium nostrum. Електронний юторичний журнал / голов. ред. В. Андреев. Херсон, 2016. Вип. 3 (6). С. 194-229.

45 См.: Донесение российского резидента при крымском хане Никифорова о низложении Крым-Гирея / Публ. Н.Н. Мурзакевич // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 1. Одесса, 1844. С. 375-378.

46 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян... С. 28-29.

47 Цит. по: Виноградов В.Н. Война 1768-1774 гг. — неизбежная, но несвоевременная // Век Екатерины II: Дела балканские. М., 2000. С. 95.

48 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие. С. 30; Deherain, Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin... P. 7.

49 Записки барона Тотта... С. 147.

50 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие. С. 44.

51 Deherain, Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin. P. 7.

52 Записки барона Тотта. С. 155.

53 Пенской В.В. Военный потенциал Крымского ханства в конце XV — начале XVII в. // Восток (Oriens). 2010. № 2. С. 57-59.

54 Скальковский А.А. История Новой Сечи. Ч. 1. С. 49.

55 Айбабин А.И., Герцен А.Г., Храпунов И.Н. Основные проблемы этнической истории Крыма // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. III: Сборник Крым. отд. ин-та востоковедения АН Украины; ред.-сост. А.И. Айбабин. Симферополь, 1993. С. 217. Эти же данные повторяются в: Рославцева Л.И. Крымские татары: Историко-этнографическое исследование. М., 2008. С. 32.

56 Распросные речи нагайского татарина 13 февраля 1711 г. // МышлаевскийА.З. Война с Турциею 1711 года. (Прутская операция). Материалы, извлеченные из архивов: Государственного, Военно-Ученого, Главного Морского, Канцелярии Военного Министерства, С.-П.-Б. Артиллерийского Музея, Рижского Генерал-Губернаторского, Академии Наук и Рукописного Отделения С.-П.-Б. Императорской Публичной Библиотеки / Издание Военно-Ученого Комитета Главного Штаба / Сборник военно-исторических материалов. Выпуск XII. СПб., 1898. С. 221-222.

57 ХайдарлыД.И. Политические взаимоотношения между Молдавией и Крымским ханством в XVIII в. (1718-1774) / дисс. . канд. ист. наук. Кишинёв, 1998. С. 46.

58 Там же. С. 47.

59 Там же. С. 50-51.

60 Там же. С. 69-73; Хайдарлы Д.И. Население Пруто-Днестровского междуречья и южных районов Левобережья Днестра в XVIII веке. Этнодемографические и исторические аспекты. Кишинёв, 2008. С. 102-103.

61 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян. С. 28-29.

62 Цит. по: Пейссонель Шарль де. Записка о состоянии гражданском, политическом и военном Малой Татарии. С. 16.

63 Записки барона Тотта. С. 153.

64 ПетровА.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 134.

65 Записки барона Тотта. С. 159.

66 Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 138.

67 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян. С. 36-37.

68 Копия с письма Татарского хана к Великому Гетману Коронному, Графу Браниц-кому. 4 февраля 1769 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 250-251.

69 См.: Андриевский А. Русские конфиденты в Турции и Крыму в 1765-1768 г. Киев, 1894. (оттиск из VIII-й книги «Чтения в Историческом Обществе Нестора Летописца»).

70 Рапорт П.А. Румянцева в Военную коллегию. 27 ноября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 32.

71

Скальковскии А.А. История Новой Сечи. Ч. 3. С. 12-14.

72 Переписку об этом см.: РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 3-6, а также: П.А. Румянцев — Екатерине II. 3 декабря 1768 г. Из Глухова // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 107-108.

73 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 17. Показания отставного гусара Чёрного полка И. Форнакиева. 14 декабря 1768 г.

74 Там же.

75 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 1-1 об. Рапорт поручика И. Марга-жича — майору Г.В. Булацель. 12 декабря 1768 г. Из Тульчина. Н. Клееман также писал о реквизициях оружия у христиан (в Рущуке): «Как война с россиянами была объявлена, то отнимали у Христиан все у них оружия, за которыя платили третью долю цены, чего они стоили». Клееманово путешествие. С. 23.

76 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 1-1 об. Рапорт поручика И. Марга-жича — майору Г.В. Булацелю. 12 декабря 1768 г. Из Тульчина.

77 Там же.

78 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 5-5 об. Скаска в походную канцелярию генерал-майора Исакова от раскольнической слободы Злынки поселенца Назара Кусакова. 18 декабря 1768 г.

79 Андриевский А. Русские конфиденты в Турции и Крыму. С. 40-41.

80 ОР РГБ. Ф. 222. Карт. 6. Ед. хр. 12. Л. 8-9 об. Копия. Перевод экстрактом из письма Могилевского приятеля от 14 декабря 1768 г.

81 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 2-2 об. Показания Савранской губернии слободы Чаусовой жителя Федора Горба. 22 декабря 1768 г.

82 Там же. Л. 4-4 об. Полковник К. Чеснок — Ф.А. Чорбе. 22 декабря 1768 г.

83 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 11 об. Перевод с молдавского языка письма капитана Палалова майору Г.В. Булацель. Получено 27 декабря 1768 г.

84 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 11. Показания Д. Заводовского. 29 декабря 1768 г.

85 Записки генерал-фельдмаршала. С. 186.

86 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 71-79. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 12 февраля 1769 г.; о том же см.: Записки генерал-фельдмаршала. С. 194.

87 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 8-8 об. Показания взятого из татарской орды грузина Л. Патсхарахархе. 30 января 1769 г.

88 ПетровА.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 129-130.

89 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 5. П.И. Калнишевский — А.С. Исакову. 22 ноября 1768 г.

90 Там же. Л. 3-3 об. А.С. Исаков — Х.Ю. фон Эссену. Копия рапорта. Б.д. Переслано П.А. Румянцеву 8 декабря 1768 г. (получено 12 декабря). № 374.

91 П.А. Румянцев — Екатерине II. 3 декабря 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 107-108

92 Ищенко С.А. Война и военное дело у крымских татар XVI—XVIII вв. (по запискам иностранных путешественников и дипломатов) // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII—XVI веках / отв. ред. Г.А. Федоров-Давыдов. Ростов-на-Дону, 1989. С. 136-145; Дмитриев С.В. Крымское ханство в военном отношении (XVI—XVIII вв.) // Тюркский сборник: 2002. Россия и тюркский мир. М., 2003. С. 210-228; Пенскои В.В. Военный потенциал Крымского ханства в конце XV — начале XVII в. // Восток (Опег^). 2010. № 2. С. 56-66; Бобров Л.А. Тактическое искусство крымских татар и ногаев конца

XV — середины XVII вв. // История военного дела: исследования и источники. 2016. Специальный выпуск. V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. СПб., 2016. С. 209-388.

93 Записки генерал-фельдмаршала. С. 181.

94 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие... С. 199-200.

95 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 8-8 об. Показания взятого из татарской орды грузина Л. Патсхарахархе. 30 января 1769 г

96 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 15-16.

97 Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 36.

98 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 155-155 об. Экстракт полученных от нарочно посланных за границу известий от 8 генваря 1769 года

99 Записки барона Тотта. С. 149, 151, 153.

100 Там же. С. 154-155.

101 Там же. С. 158-160.

102 Молдавский историк Д. Хайдарлы попытался перечислить все грабительские набеги татар на Молдавию в XViIi веке, однако события осени-зимы 1768-1769 гг. в этом перечне отсутствуют, как представляется, напрасно.

103 Его имя в разных русских документах того времени и в литературе передается также как Бахт-Гирей, Баты-Гирей, Багты-Гирей, Бати-Гирей, Бити-Гирей.

104 В.В. Грибовский утверждает, что Бахты-Гирей был назначен сераскер-султаном Едисанской орды ещё при жизни его отца, то есть в период с октября 1768 г. по март 1769 г., но ссылается при этом на данные 1770 г. См.: Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 36. Однако в ноябре 1768 г., уже после возвращения Крым-Гирея на престол, сераскер-султаном Едисана был Шан-Гирей.

105 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие... С. 60-63.

106 Записки барона Тотта. С. 157.

107 А.Н.Петров указывает датой выступления из Балты 13 (24) января. Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 130. Ф. де Тотт писал графу Ф.-Э.Г. де Сен-При 11 (22) января, что завтра утром они выступают из Балты в поход на «Новую Сербию». Deherain, Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin. P. 10-11.

108 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции.

109 Записки барона Тотта. С. 158-161; Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 130.

110 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 29-29 об. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. Рапорт. 19 января 1769 г. № 7; Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 132.

111 Цит. по: П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 17 октября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 68-69.

112 Высочайший манифест 18 ноября 1768 г. Печатан при Сенате 19 ноября 1768 г. (Данный манифест был напечатан на 5 страницах; в Полном собрании законов Российской империи его текст отсутствует).

113 В официальных документах тех лет провинция именовалась именно «Елисаветградской», хотя названия «Елисаветград» тогда ещё не существовало, а её административный центр тогда назывался «крепостью Св. Елисаветы».

114 Скальковский А.А. История Новой Сечи. Ч. 2. С. 290.

115 Генералы и штаб-офицеры русской регулярной армии 1729-1796 гг. Сведения о службе из списков по старшинству / Составление, вступительная статья, комментарии К.В. Татарникова. Т. 1. М., 2019. С. 862-863.

116 ПашутинА.Н. Исторический очерк г. Елисаветграда. Елисаветград, 1897. С. 6.

117 Скальковскии А.А. История Новой Сечи. Ч. 2. С. 177-178.

118 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 24 сентября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 59-61

119 П.А. Румянцев — Екатерине II. 12 июля 1769 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 106-110.

120 Указ Государственной военной коллегии — П.А.Румянцеву. 11 октября 1768 г. № 261 // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 9-11.

121 П.А. Румянцев — Екатерине II. 23 июня 1768 г. № 647 // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 20-23.

122 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 30 ноября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 105-106.

123 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 63-64. Ведомость Новороссийской губернии о гусарских и пикинерных полках, в каком числе ныне оные состоят, учиненная из последних за октябрь месяц рапортов.

124 Там же. Л. 66-66 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 2 января 1769 г. Из кр. Св. Ели-саветы.

125 Подробнее о них см.: Паласиос-Фернандес Р., Тинченко Я. Малороссийские компанейские и легкоконные полки в последний период своего существования. 1765-1785 // Старый Цейхгауз. 2014. № 3-4 (59-60). С. 4-15.

126 П.А. Румянцев — Ф.М. Воейкову. 23 июня 1768 г. № 650 // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 23-24. Современные историки высказывают мнение, что к началу войны с Турцией во всех трёх компанейских полках вместе могло быть лишь около 500 человек. См.: Паласиос-Фернандес Р., Тинченко Я. Малороссийские компанейские и легкоконные полки. С. 5.

127 Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 119.

128 Подробнее см.: Пенскои В.В. Украинский ландмилицейский корпус в XVIII веке // Вопросы истории. 2000. № 10. С. 147-153

129 П.А. Румянцев — в Государственную военную коллегию. 24 сентября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 3-5.

130 П.А. Румянцев — в Государственную военную коллегию. 17 октября 1768 г. № 1009 // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 14-15.

131 П.А. Румянцев — Ф.М. Воейкову. 28 августа 1768 г. № 769 // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 48-49.

132 П.А. Румянцев — Ф.М. Воейкову. 23 сентября 1768 г. № 909 // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 57-59.

133 П.А. Румянцев — в Государственную военную коллегию. 24 сентября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 3-5.

134 Там же.

135 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 24 сентября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 59-61.

136 Указ Государственной военной коллегии — П.А. Румянцеву. 11 октября 1768 г. № 261 // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 9-11.

137 Рескрипт Екатерины II — П.А. Румянцеву. 8 ноября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 24-25.

138 П.А. Румянцев — в Государственную военную коллегию. 19 ноября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 28-30.

Ю2 В. Б. ТС Я TTTUpUH ооооооо<х><х><х><^^

139 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 30 ноября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 105-106.

140 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 80-85. Копия ответа генерала поручика фон Далки, присланного от 6 февраля к генерал-аншефу и кавалеру графу Румянцеву.

141 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 9-9 об. В.М. Долгоруков — П.А. Румянцеву. 30 декабря 1768 г. (получена 4 января).

142 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 80-85. Копия ответа генерала поручика фон Далки, присланного от 6 февраля к генерал-аншефу и кавалеру графу Румянцеву.

143 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 9-9 об. В.М. Долгоруков — П.А. Румянцеву. 30 декабря 1768 г. (получена 4 января).

144 Там же. Л. 12-13. В.М. Долгоруков — П.А. Румянцеву. Из Полтавы. Рапорт. 4 января 1769. № 013.

145 Рапорт П.А. Румянцева в Военную коллегию. 30 декабря 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 54-55.

146 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 12 декабря 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 116-118.

147 Там же.

148 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 3-3 об. А.С. Исаков — Х.Ю. фон Эссену. Копия рапорта. Б.д. Переслано П.А. Румянцеву 8 декабря 1768 г. (получено 12 декабря). № 374.

149 Там же. Л. 76-76 об. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. 7 декабря 1768 г.

150 П.А. Румянцев — Ф.М. Воейкову. 23 сентября 1768 г. № 909 // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 65-67.

151 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 76-76 об. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. 7 декабря 1768 г.

152 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 71-79. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 12 февраля 1769 г.

153 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 156-157 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 27 генваря 1769 г. Из крепости Св. Елисаветы

154

Скальковскии А.А. История Новой Сечи. Ч. 3. С. 20.

155 ПетровА.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 137.

156 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1837. Л. 19-19 об.

157 Там же. Л. 44-44 об. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 7 января 1769 г.

158 Там же.

159 Подробнее см.: Греков В. Бунт ароми на Запорожжi 1768 р. // Записки юторич-но-фтолопчного вщдту УАН. Кн. ХХ1. Кшв, 1927. С. 209-241; а также: ОР РГБ. Ф. 222. Карт. 6. Д. 12. Л. 4-4 об. Секунд-майор Микулшин — А.С. Исакову. Рапорт. 26 декабря 1768 г.; там же. Л. 12-12 об. П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 7 января 1769 г.; там же. Л. 14-15. Копия с рапорта секунд-майор Микулшина к брегадиру Черткову, в Кременчуге за обер-коменданта находящемуся, от 28 декабря 1768 г.

160 Грибовскии В.В. Крымское ханство. С. 37-38.

161 Там же. С. 38.

162 Записки барона Тотта. С. 164.

163 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 156-157 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 27 генваря 1769 г. Из крепости Св. Елисаветы.

164 Там же.

165 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 9-9 об. Копия с рапорта А.С. Исакова. 16 января 1769 г. В половине 6-го часа вечера. Из Груски

166 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 16-16 об. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке.

19 января 1769 г.

167 Там же. Л. 29-29 об. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. Рапорт. 19 января 1769 г. № 7.

168 Там же.

169 Записки барона Тотта. С. 164.

170 Там же.

171 Боплан Гийом Левассер де. Описание Украины / Пер. с фр. З.П. Борисюк; ред. перевода А.Л. Хорошкевич, Е.Н. Ющенко М., 2004. С. 227-237.

172 Там же. С. 232-233.

173 Записки барона Тотта. С. 164

174 Там же. С. 167.

175 Грибовский В.В. Крымское ханство на начальном этапе. С. 39.

176 Записки барона Тотта. С. 161.

177 Там же. С. 162.

178 Там же.

179 Там же. С. 165-166.

180 Там же. С. 167-168.

181 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции.

182 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 71-79. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 12 февраля 1769 г.

183 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 24. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову.

20 января 1769 г. № 264.

184 Там же. Л. 19. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. 20 января 1769 г.

185 Там же. Л. 24. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 20 января 1769 г. № 264

186 Там же. Л. 17. Г.Я. фон Далке — В.М. Долгорукову. 21 января 1769 г.

187 Кабузан В.М. Заселение Новороссии (Екатеринославской и Херсонской губерний) в XVIII — первой половине XIX века (1719-1858 гг.) М., 1976. С. 106.

188 ОР РГБ. Ф. 222. Карт. 6. Д. 12. Л. 31-32 об. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 24 января 1769 г.

189 Записки барона Тотта. С. 167.

190 Там же. С. 168.

191 Там же. С. 170.

192 См.: КырымлыХаджи Мехмед Сенаи. Книга походов. Симферополь, 1998. С. 8, 32.

193 Имелась в виду татарская миля, которая соответствовала немецкой или географической миле (доля дуги меридиана в 4 минуты, или 1/15 часть градуса экватора, т.е. примерно 7,41 км). Это расстояние приблизительно равно пути, который лошадь преодолевает ровной рысью за один час, так что понятия «татарская миля» и «час пути» в документах того времени были практически тождественны. См.: [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие. С. 44.

194 Записки барона Тотта. С. 171.

195 Цит. по: Скальковский А.А. История Новой Сечи. Ч. 3. С. 16-18.

196 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1823. Л. 27-27 об. Г.Я. фон Далке — П.А. Румянцеву. Репорт. Из Кременчуга. 29 января 1769 г. № 59.

197 ОР РГБ. Ф. 222. Карт. 6. Д. 12. Л. 31-32 об. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. Репорт. 24 января 1769 г.

198 Там же.

199 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 80-85. Копия ответа генерала поручика фон Далки, присланного от 6 февраля к генерал-аншефу и кавалеру графу Румянцеву.

200 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции (при рапорте А.С. Исакова — А.М. Голицыну от 30 января 1769 г.).

201 Там же. Л. 156-157 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 27 генваря 1769 г. Из крепости Св. Елисаветы.

202 Там же. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции (при рапорте А.С. Исакова — А.М. Голицыну от 30 января 1769 г.).

203 П.А. Румянцев — А.С. Исакову. 27 января 1769 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 62-63.

204 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 27 января 1769 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 63-66.

205 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 156-157 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 27 генваря 1769 г. Из крепости Св. Елисаветы.

206 Там же. Л. 10-10 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 28 января 1769 г.

207 Там же. Л. 24. А.С. Исаков — А.М. Голицыну. Рапорт. 1 февраля 1769 г. Из шанца Кельтень 4-й роты Чёрного гусарского полка.

208 Там же. Л. 19 б. А.С. Исаков — А.М. Голицыну. 9 февраля 1769 г.

209 Там же. Л. 24. А.С. Исаков — А.М. Голицыну. Рапорт. 1 февраля 1769 г. Из шанца Кельтень 4-й роты Чёрного гусарского полка.

210 Там же. Л. 49-49 об. Лубенского полка Чигрин-Дубровский сотник Бутовский — Г.Я. фон Далке. 7 февраля 1769 г.

211 Там же. Л. 10-10 об. А.С. Исаков — Ф.М. Воейкову. 28 января 1769 г.

212 Там же. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции (при рапорте А.С. Исакова — А.М. Голицыну от 30 января 1769 г.).

213 Там же. Л. 30. Вятского карабинерного полка полковник барон Платен — А.М. Голицыну. 30 января 1769 г. № 64. Из Домантова.

214 ПетровА.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 134.

215 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 13 об.

216 Там же. Л. 17-18. Экстракт действиям военным в корпусе генерал-майора и кавалера Исакова в Елисаветградской провинции (при рапорте А.С. Исакова — А.М. Голицыну от 30 января 1769 г.)

217 Там же. Л. 24. А.С. Исаков — А.М. Голицыну. Рапорт. 1 февраля 1769 г. Из шанца Кельтень 4-й роты Чёрного гусарского полка.

218 Там же. Л. 49-49 об. Лубенского полка Чигрин-Дубровский сотник Бутовский — Г.Я. фон Далке. 7 февраля 1769 г.

219 Там же. Л. 51. А.С. Исаков — Г.Я. фон Далке. 9 февраля 1769 г. Из Архангельского; Записки генерал-фельдмаршала. С. 200-205; Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. С. 135-136.

220 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 19 б. А.С. Исаков — А.М. Голицыну. 9 февраля 1769 г.

221 Записки генерал-фельдмаршала. С. 204-205; Записки барона Тотта. С. 175-178; Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 136.

222 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 51. А.С. Исаков - Г.Я. фон Далке. 9 февраля 1769 г. Из Архангельского.

223 Записки барона Тотта... С. 175-176; Deherain, Henri. La mission du baron de Tott et de Pierre Ruffin... P. 11.

224 Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами. Т. 1. С. 138, 295.

225 Журнал военных действий армий Ея Императорского Величества 1769 года. СПб., [1770]. С. 130-132.

226 Там же.

227 Там же.

228 П.А. Румянцев — А.С. Исакову. 27 января 1769 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 62-63.

229 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 71-79. А.С. Исаков — П.А. Румянцеву. 12 февраля 1769 г.

230 Там же.

231 Там же. Л. 67-70.

232 П.А. Румянцев — в Государственную военную коллегию. 24 сентября 1768 г. // П.А. Румянцев. Т. 2. С. 3-5.

233 Архив Государственного совета. Т. 1. Совет в царствование императрицы Екатерины II-й (1768-1796 гг.). СПб., 1869. С. 26.

234 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 66.

235 [Левашев П.А.]. Плен и страдание россиян. С.36-37.

236 Записки барона Тотта. С. 170.

237 Скальковский А.А. История Новой Сечи... Ч. 3. С. 18-19.

238 Там же. С. 20.

239 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 158-161. П.А.Румянцев — Екатерине II. 15 мая 1769 г.

240 Там же.

241 Там же. Л. 162-164. Ведомость учинена в канцелярии Новороссийской губернии, сколько при впадении неприятеля в границы Елисаветградской провинции и около Бахмута и сколько селений сожжено, также скота и разного экипажа забрано, на какую сумму явствует под сим.

242 Там же.

243 Там же. О том же см.: Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами...С. 138.

244 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1826. Л. 158-161. П.А. Румянцев — Екатерине II. 15 мая 1769 г.

245 Записки барона Тотта. С. 173,

246 Петров А.Н. Война России с Турцией и польскими конфедератами...Т. 1. С. 136.

247 Халим Гирай-султан. Розовый куст ханов, или История Крыма / Транскрипция, перевод переложения А. Ильми, составление приложений и пояснения Кемаля Усеинова. Под общ. ред. Н.С. Сейтягьева. Симферополь, 2008. С. 156.

248 Записки барона Тотта. С. 169.

249 Записки генерал-фельдмаршала. С. 206.

250 Журнал военных действий армий Ея Императорского Величества 1770 года. СПб., [1771]. С. 26, 69-70.

251 ОР РГБ. Ф. 222. Папка 15. Ед. хр. 6. Л. 32-33. П.И. Панин — Н.И. Панину. Письмо. 23 февраля 1770 г. Из Харькова.

252

Там же.

253 Дружинина Е.И. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 года (его подготовка и заключение). М., 1955. С. 131.

254 П.А. Румянцев — Н.И. Панину. 24 сентября 1768 г. // Архив военно-походной канцелярии. Ч. I. С. 59-61.

255 Кабузан В.М. Заселение Новороссии... С. 106-107.

256 [Клееман Николаус Эрнст]. Клееманово путешествие. С. 89.

257 РГВИА. Ф. 846 (ВУА). Оп. 16. Ед. хр. 1827. Л. 21-24. П.А. Румянцев — Екатерине II. 5 февраля 1769 г.

258 Виноградов В.Н. Война 1768-1774 гг. — неизбежная, но несвоевременная // Век Екатерины II: Дела балканские. М., 2000. С. 95.

259 Цит. по: Клокман Ю.Р. Фельдмаршал Румянцев в период русско-турецкой войны 1768-1774 гг. С. 57.