На пути к Волге: ойратские этнополитические объединения 20-30-х гг. Xvii в Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ИСТОРИЯ

ББК 63.3(0)4

НА ПУТИ К ВОЛГЕ: ОИРАТСКИЕ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ

В 20 - 30-Х гг. XVII в.

В.П. Санчиров

Статья посвящена описанию событий 20 - 30-х гг. XVII века в ойратском обществе, предшествовавших откочевке торгутов под предводительством тайши Хо-Урлюка в междуречье Эмбы и Яика (Урала). Разделение и расселение ойратских этнополитических объединений джунгаров, хошутов, дэрбэтов и торгутов привело к образованию трех государств кочевников на территории Евразии: Хошутского ханства в Кукуноре, Джунгарского ханства в Джунгарии и Западной Монголии, Калмыцкого ханства в Нижнем Поволжье.

Ключевые слова: 20 - 30-х гг. XVII в. века, междуречье Эмбы и Яика (Урала), история ойратов; ойратские этнополитические объединения джунгаров, хошутов, дэрбэтов и торгутов; монголы, Тибет.

The article describes the events in the Oirat society in the twentieth and the thirtieth of the XVII century which preceded the migration of the Torguts under the leadership of the taishi Kho-Urluk from their homelands in Inner Asia to the interfluve of the Emba and the Yayik (the Ural) rivers. The division and the settling apart of the Oirat tribal confederations of the Jungars, the Khoshuts, the Derbets and the Torguts led to the emergence of three state entities of the Oirat nomads in Eurasia: the Khoshut khanate in the Kukunor region, the Jungar khanate in Jungaria and Eastern Mongolia, the Kalmyk khanate in the Low Volga region.

Keywords: the twentieth and the thirtieth of the XVII century, the interfluve of the Emba and the Yayik (the Ural) rivers, the history of the Oirats, Oirat tribal confederations of the Jungars, the Khoshuts, the Derbets and the Torguts , the Eastern Mongols, Tibet.

C

момента установления русско-ойратских отношений в 1607-1609 гг. царское правительство и местные власти в Сибири в течение десяти с лишним лет поддерживали посольские и торговые отношения только с сибирскими ойратами («калмыками»), чьи князья входили в состав северо-западной группировки ойратов. Это были главным образом улусы дэрбэтов и торгутов. Основная же масса ойратов кочевала южнее. Кочевья хошутских, джунгарских, хойтских феодалов, входивших в состав юго-восточной группировки ойратов, находились на территории Джунгарии, включая Восточное Прибалхашье и часть Западной Монголии. Из числа владетельных князей этой группировки выделялись хошутский Байбагас-Баатур и джунгарский тайша Хара-Хула из знатного ойратского рода Чорос. Русские представители впервые вступили в прямые контакты с ними в конце второго десятилетия XVII в. До этого местные власти в Сибири были плохо осведомлены о событиях, происходивших в их улусах. И позже сведения о них в русских документах носят, как правило, отрывочный и случайный характер,

но в целом русские документы позволяют составить некоторое представление о политической обстановке в этом регионе.

Здесь во втором десятилетии XVII в. вслед за предшествовавшей откочевкой в Западную Сибирь дэрбэтских и торгут-ских тайшей отмечается перемещение сюда улусов некоторых хошутских и джунгар-ских правителей. Среди покинувших свои прежние кочевья мы встречаем имена старших хошутских тайшей Чокура и Байбаги-ша (как в русских источниках называется Байбагас-Баатур). Как видно из материалов посольства Т. Петрова и И. Куницына, ездивших в 1616 г. с дипломатической миссией в ставку дэрбэтского Далай-Батыра, Чокур, по-видимому, несколькими годами раньше присоединился к группировке Да-лая и находился при нем в качестве «думче-го ближнего тайши» [1]. Осенью 1620 г. тобольский воевода М.М. Годунов сообщил в Приказ Казанского дворца о прибытии к границам сибирских владений Русского государства значительных масс ойратов, которые прислали к нему для переговоров своих представителей: «А прикочевали де, государь, те колмацкие тайши блиско

твоих государевых сибирских городов для того, что воюют де их, колмацкие тайшей, Алтын-царь да Казачья орда» [1, с. 101]. В числе этих «колмацких тайшей» появляется и имя хошутского Байбагаса.

К 1620 г. кочевья Байбагаса находились в верховьях Ишима и Иртыша. Побывавший в его владениях толмач Уфимской приказной избы Пятунька Семенов сообщил по возвращении в Уфу, что «у Байбагиша-тайчи в кочевье улусных людей с 1000 человек, а у Чюкура-тайчи с 1000 ж человек, а у Урлюка де тайши с 1000 человек в кочевье и больши. А про Толая де тайчю (речь идет о дэрбэтском тайше Далае-Батыре - В.С.) сказывают, что у нево тысечи з 2 и больши» [1, с. 105]. Хотя эти сведения о численности улусных людей у ойратских тайшей кажутся сильно заниженными, тем не менее на их основании можно говорить о том, что в северозападной группировке в то время самым крупным и многолюдным был улус Далай-Батыра.

Кочевья этой группировки приблизились к берегам Яика и границам Уфимского уезда, поэтому к переговорам с ойратскими тайшами должны были подключиться и уфимские воеводы. В конце октября 1620 г. прибывшие в Уфу «калмыцкие» послы шертовали на подданство Русскому государству за старших тайшей Далая, Байбагаса, Чокура и Хо-Урлюка. Тайши взяли на себя обязательство «за воинских за всех улусных людей на том, что к Уфинскому городу и на Уфинский уезд на башкирские волости воевать не приходить и людей не посылать, и на зверовье баш-кирцов не громить и не побивать, и быти под твоею государевою высокою рукою» [1, с. 103]. Взамен они просили разрешить им торговать с «русскими людьми», в чем получили согласие уфимского воеводы О.Я. Прончищева.

В русских документах этого периода часто встречается имя еще одного джун-гарского князя Сенгила, Зенгула, который примерно в это же время покинул Западную Монголию и кочевал поблизости от тарских волостей («блиско Барабы меж Чяны и Оми и Иртыша»). Тарские власти, обеспокоенные нападениями улусных людей Сенгила-тайши на русские владения, прибегли к решительным действиям. Осенью 1618 г. по приказу тарского воеводы К.С. Вельяминова-Воронцова против Сен-

гила выступил отряд тарских служилых людей под командой ротмистра Воина Волконовского. Им удалось разгромить улусы Сенгила, с которым вместе кочевал также брат Хара-Хулы Девникей-тайша, и захватить много пленных [1, с. 78-79]. Но и после этого Сенгил продолжал кочевать близ тобольских и тюменских уездов, а в 1623 г. согласился принести шерть русскому царю о том, «что ему, Зенгулу-тайше, на государевы городы с войною не прихо-дити, и на зверовьях зверовщиков не поби-вати и ни грабити, и на государеве земле не ставати» [1, с. 121].

Перемещение столь значительного количества кочевников в Западную Сибирь И.Я. Златкин объяснял тем, что в указанный период внутри ойратского общества происходило «преодоление сепаратизма местных владетельных князей и постепенная централизация власти в руках главы Чоросского дома» [2]. По его мнению, во втором десятилетии XVII в. в джунгарской группировке Хара-Хулы шла ожесточенная борьба за власть, в которой противники этого правителя оказывали активное сопротивление его централизаторской политике, но, по всей видимости, терпели поражение. Не желая утратить свою самостоятельность и превратиться в подданных Хара-Хулы, они должны были откочевать вместе со своими феодально зависимыми людьми за пределы Западной Монголии, а он не имел, по-видимому, достаточно сил, чтобы этому воспрепятствовать. Описанный И.Я. Златкиным процесс централизации внутри джунгарской группировки стал развиваться позднее, во второй половине третьего десятилетия, а в рассматриваемый период главной причиной откочевок была всё-таки внешняя угроза. К этому времени вновь обострились отношения ойратов с их воинственными соседями - Казахским ханством и державой Алтын-хана.

Впервые имя джунгарского тайши Хара-Хулы в русских источниках появляется в русском переводе грамоты Алтын-хана, направленной царю Михаилу Федоровичу в мае 1619 г. Вскоре после этого между ойратами и монгольским правителем вспыхнула война. Инициатива в развязывании военных действий принадлежала Алтын-хану Шолой Убаши-хунтайджи (1567-1623). Косвенным свидетельством этому служит указанное послание Алтын-хана в Москву, в котором он жалуется на

джунгарского правителя, чинившего якобы помехи его сношениям с Москвой, и предлагает нанести объединенными силами удар по группировке Хара-Хулы. Он писал царю: «А прошенье мое, чтоб меж нас с тобою послы ходили, и торговым бы нашим людем дорога в твое государство и твоим людем к нам была чиста. И тому доброму делу помешку чинят меж нас калмыцкой Каракулы-тайша, а люди они немногие, и тобе б, великому государю, про то было ведомо. И тобе бы, великому государю Белому царю, послать повеленье свое к томским и к тобольским и к тарским ко всем людем, чтоб они, все твои государевы ратные люди, с моими ратными людьми на тех воров на Каракулы-тайшу и на его людей войною ходили; твои государевы ратные люди на них с твоей стороны ходили, а я с свою сторону на них своих ратных людей учну посылать, чтоб меж нас воров не было, и дорога бы была чиста. И как от тех воров дорога очиститца, и тобе, государю, и не будет прибыль и добра много» [1, с. 78-80].

В преддверии большой монголо-ойратской войны Алтын-хан стремился заручиться поддержкой со стороны русских властей. Очевидно, что всю тяжесть этой затяжной войны принял на себя джунгар-ский Хара-Хула, один из самых влиятельных ойратских тайшей юго-восточной группировки, которого Алтын-хан считал своим главным врагом. И хотя в послании Алтын-хана говорится о силах Хара-Хулы, что «люди они немногие», но это находится в явном противоречии с его обращением за помощью к русскому царю и предложением направить против своего противника всех ратных людей сибирских городов Томска, Тобольска и Тары.

В ответной грамоте царя Михаила Федоровича Алтын-хану содержалось обещание помощи: «мы, великий государь, ... наше царское повеление к сибирским воеводам и приказным людем послати велели, а велели тебя и твоей земли от колматцко-го Каракулы-тайша и от ево людей оберегать. И ты б на нашу царскую милость был надежен» [1, с. 96]. Однако его предложение о совместных действиях против Хара-Хулы принято не было.

Местные власти в Сибири постарались собрать подробные сведения об ой-ратской группировке джунгарского Хара-Хулы. С этой целью тобольским воеводой

И.С. Куракиным в ставку этого ойрат-ского тайши был отправлен с посольской миссией служивший в Тобольске «литвин» Ян Куча, в задачу которого входило завязать отношения с «дальними калмыками» и попытаться уговорить их правителя Хара-Хулу стать под «высокую государеву руку». От отдаленности его владений от русских городов Сибири можно судить по тому факту, что поездка Яна Кучи в улусы к джунгарам продолжалась почти полгода и сопряжена была со значительными трудностями в пути. Как явствует из его рассказа о своем путешествии, «ходил де он х Каракуле-тайше больши 24 недель, голод и нужу всякую терпел, и душу свою осквернил: всякую нечистоту ел» [1, с. 111]. Миссия «служилого литвина» закончилась, судя по всему, успешно. Встревоженный враждебной дипломатической активностью Алтын-хана Шолоя-Убаши накануне большой монголо-ойратской войны правитель джунгарской группировки Хара-Хула положительно отнесся к предложениям русской стороны. Он отправил в Тобольск вместе с русским посланцем Я. Кучей своих представителей во главе с Анучаем.

В Тобольске джунгарские послы получили приглашение от русских властей прибыть в Москву. Это было первое посольство джунгарского тайши Хара-Хулы, в будущем основателя Джунгарского ханства, побывавшее в русской столице. Оно прибыло в Москву 10 января 1620 г. В одно и то же время с послами Алтын-хана и енисейских киргизов и было принято 29 января в один день с ними на аудиенции у царя Михаила Федоровича [1, с. 92].

На приеме у царя ойратские послы от имени Хара-Хулы «з братьею и з детьми и с племянниками и со всеми своими улусы» заявили царю о согласии принять русское подданство, получив взамен царскую защиту от нападений своих недругов, главным из которых был Алтын-хан: «. быти нам под твоею царского величества высокою рукою в прямом холопстве навеки неотступным. И вам бы, великому государю, нас пожаловать, держати под своею царскую высокою рукою в своем царском милостивом жалованье и в повеленье и от недрузей наших во обороне и в защище-нье». Тогда же послы Хара-Хулы вручили подарки от своего повелителя: «З сорока соболей, 2 ирбиза, барс» [1, с. 93]. 25 мая

1620 г. послы получили царскую жалованную грамоту, в которой подтверждалось стремление царского правительства оказать ойратскому правителю помощь в обороне от возможного нападения со стороны их врагов. Месяцем раньше, 24 апреля 1620 г. царская грамота аналогичного содержания была вручена и посланцам Алтын-хана. Как справедливо отмечал И.Я. Златкин, «в отличие от других случаев сношений Москвы с монгольскими правителями материалы этого посольства и цитированная жалованная грамота ни слова не говорят о делах торговых, что подчеркивает военное значение миссии» [2, с. 140-141].

На обратном пути из Москвы ойрат-ских послов сопровождал томский атаман Иван Белоголов. В ноябре того же года они прибыли в Тару, откуда выехали в свои кочевья. Тем временем война между ойрата-ми и княжеством Алтын-хана была уже в самом разгаре. Наши сведения о событиях 1619-1623 гг. основываются на русских документах того времени, главным образом, донесениях представителей русской администрации сибирских городов, которые получили известия о вспыхнувшей войне между ойратами и монголами от русских людей, оказавшихся в то время в ойратских улусах, и от самих ойратов, прикочевавших к русским владениям в Сибири. Как показали последующие события, местные власти в ожидании распоряжений из центра, по-видимому, не успели предпринять какие-либо конкретные шаги, чтобы дипломатическим путем оказать эффективное воздействие на враждующие стороны с целью предотвращения войны.

Нападения войск Алтын-хана на ой-ратские владения произошло не ранее весны 1620 г. Момент был выбран удачный, так как ойраты незадолго до этого подверглись нападению со стороны казахского хана Есима (1598-1628), наследовавшего Тевеккелю, и были заняты отражением агрессии на западе. Застигнутые врасплох ойраты должны были вести войну на двух фронтах и первое время терпели поражения. Подробности военных действий 16191623 гг. нам неизвестны. Как следует из расспросных речей уже упоминавшегося толмача Уфимской приказной избы П. Семенова, летом 1620 г. он побывал в улусах хошутских тайшей Байбагаса и Чокура и, осенью вернувшись в Уфу, доложил следующее: «Слышал де он у колмацких лю-

дей, што приходил на них в прошлом году Казачьей орды Ишим-царь войною для того, что посылали к нему колмацкие тай-чи послов своих о миру. И как де колмац-кие послы были у Ишима-царя, а в те де поры колмацкие люди воинские, пришед, Ишима-царя улузных людей повоевали. И Ишим де царь велел колмацких послов побить, а побив послов и собрався своими людьми, да колмацких дву тайчей и многих людей побили. Да нынешнево году перед их приходом приходили на них воинские люди Алтына-царя люди, чорные колмаки, и улусы колмацкие повоевали, и людей многих побили, а взяли де живых дву тайчей, а 3-ей де тайча Байбагишев брат Тегурчей утек и прибежал при нем, Пятуньке, в кочевье к брату своему Байба-гишу» [1, с. 104].

То же самое сообщали в Уфе и башкиры, которые находились по своим делам в улусах ойратских тайшей: «колматцким тайчам учинилась теснота великая от Казачьи орды от Ишима-царя: побил де у них многих людей, а Олтына де, государь, царя люди побили у них многих людей и дву де тойчей с улусы з женами и з детьми пои-мали в полон» [1, с. 103]. Внешняя угроза побудила тайшей северо-западной группировки откочевать поближе к сибирским городам Таре, Тобольску и Тюмени и еще дальше на запад, в окрестности Уфы. Заслуживают внимания сообщения русских источников о появлении в Западной Сибири кочевых улусов владетельных хошут-ских князей Байбагас-Баатура и его брата Дюргэчи Кундулэн-Убаши (Тегурчей в русских источниках), незадолго перед тем подвергшихся нападению войск Алтын-хана. Отношения русского правительства с джунгарским правителем Хара-Хулой из юго-восточно й группировки в связи с военными действиями оказались надолго прерванными (вплоть до 1635 г.), поэтому сведения о нем были получены сибирскими властями из вторых рук.

О местопребывании дэрбэтского тай-ши Далай-Батыра и некоторых других ой-ратских тайшей можно узнать всё из той же «отписки» тобольского воеводы М.М. Годунова, датированной осенью 1620 г.: «А сам он, Баатырь-тайша, кочюет на Итыко-вых горах от Тобольска месяц ходу, а иные многие тайши с колмацкими людьми прикочевали блиско твоей царскою отчины, сибирских городов, и кочюют ныне вверх

по Ишиму промежю Тоболом» [1, с. 101]. Еще одна группа ойратских тайшей вместе со своими подвластными людьми расположилась кочевьями в районе озера между Обью и Иртышом, а в Кузнецком уезде в устье реки Чумыша, опасаясь нападения со стороны восточных монголов, построила укрепленный городок. «А сошлися де они на Обь и гарадок зделали, что их побил Алтын-царь и у Карагуля жен и детей поимал. А слажился де Алтын-царь с Ка-задцкою землею, а казацкие люди с нагаи, и где де ане в степех кочевали, и с тех с их кочевья збили... а ждут де на собя вскоре Казачьи орды [и] нагай, а з другой стороны Алтына-царя» [1, с. 112-113]. Основную тяжесть по ведению кровопролитной войны на два фронта против вражеских войск Казахского ханства и державы Алтын-хана принял на себя джунгарский тайша Хара-Хула и оставшиеся с ним ойратские правители юго-восточной группировки. В приведенном выше сообщении указывается, что в результате неудач на начальном этапе войны и жены и дети Хара-Хулы, который именуется здесь Карагулей, попали в плен к Алтын-хану.

Судя по всему, военные действия шли с переменным успехом. Обстановка в степи быстро менялась. Войскам Алтын-хана и казахского хана Есима (1598-1628), заключившим между собой антиойратский союз, не удалось добиться решительного перевеса в войне и разгромить ойратов. Потерпев поражение в первых сражениях с неприятелем, ойратские правители во главе с предводителем джунгарской группировки Хара-Хулой смогли организовать успешное сопротивление агрессии. Об этом можно судить хотя бы по следующему эпизоду военных действий. Как стало известно летом 1623 г. в Тюмени, побывавший в указанное время в улусе Чокура-тайши бухарский купец («бухаре -тин») Мухтар рассказывал: «И слышал де тот Мухтар у колмацкого тайши у Чогура в розговоре: ходил де колмацкий тайша Каракул к Алтын-хану войною, и людей с ним ходило 4000 и улус де у Алтына-хана повоевал, и полону взял много, и взяв де, пошел назад. И Алтын-царь послал на переём к тому Каракуле-тайше 4000 людей, а 3000 ззаде, и у тайши де Каракулы людей всех побил, только де тайша Каракула ушел с сыном» [1, с. 123].

Другие ойратские тайши независимо

от места кочевания должны были перед лицом внешней угрозы объединиться для отражения нападения Алтын-хана и его союзников. По мнению С.К. Богоявленского, Хара-Хула действовал тогда самостоятельно, без согласования с другими ойратскими владетельными князьями [3]. Поражение Хара-Хулы, по-видимому, побудило их активно включиться в военные действия и выступить единым фронтом против общего врага вместе с джунгар-ским правителем несмотря на разделявшие их внутренние противоречия. Весной 1623 г. из Уфы в кочевья дэрбэтского тайши Далай-Батыра был направлен с дипломатической миссией уфимский сын боярский Василий Волков, который самого Далая в улусе не застал, а был 29 мая принят братом Далая тайшей Мангитом. Как сообщил ему Мангит, за 19 дней до приезда русского посла, т.е. 10 мая, «брат его Талай с товарищи ныне пошли битись против му-ганского Алтына-царя» [1, с. 124]. В своей «отписке» в Приказ Казанского дворца В. Волков указывает, что прождал возвращения Далая больше 6 недель, но, так и не дождавшись, вернулся обратно: «А говорил, государь, мне Мангит-тайша, что де я то и брат мой Талай, мы де с ним одны люди. И держял, государь, меня у собя 6 недель и 2 дни и то, государь, мне сказал: не дожидайся де ся брата моего, не управяся с недругом, не будет в улусы» [1, с. 129].

Русские источники не позволяют выяснить все перипетии дальнейших событий, но, судя по тому, что какие бы то ни было сведения о военных действиях между ойра-тами и восточными монголами после 1623 г. в русских документах исчезают, можно предположить, что в войне между враждующими сторонами наступило довольно продолжительная затишье. Из ойратских источников известно, что ойраты добились решающего успеха в многолетней войне с Алтын-ханом. О том, что они захватили в плен множество пленных из числа восточных монголов, свидетельствует также сообщение в русских источниках о том, что в 1625 г., когда в ойратских кочевьях разгорелась острая междоусобная борьба, оттуда «побежали в Мунгалы многия монгольские полоняники» [1, с. 137].

Данные русских источников подтверждаются сведениями одного из немногочисленных сохранившихся до нашего времени произведений средневековой ой-

ратской литературы «Повесть о том, как дурбэн-ойраты нанесли поражение монголам» («Дервн еерд моцЬлыг дарсн тууж оршв»)1. Описанные в этой «Повести» события 1623 г. явились кульминационным моментом военного противостояния ойра-тов восточным монголам. Как установила Джунко Мияваки, «господство халха-монголов продолжалось до 1623 г., когда объединенные войска дурбэн-ойратов сражались и убили халха-монгольского Убаши-хунтайджи или Алтына-царя, как он называется в русских источниках, и таким образом вернули себе свою независимость» [4].

Действующий в «Повести» монгольский Убаши-хунтайджи - это никто иной, как халхаский князь Шолой-Убаши-хунтайджи, первый из династии Алтын-ханов. По сообщению анонимной монгольской летописи «Шара Туджи», он родился в «год огня-зайца» [5], т.е. в 1567 г., и умер, как предполагали, в конце 20-х гг. ХVП в. На самом деле он погиб в сражении с ойра-тами в 1623 г., после чего восточным монголам понадобилась длительная передышка, чтобы залечить свои раны. Ставка Алтын-хана располагалась на берегу озера Убсу-Нур или в долине р. Тес, где её посещали посланцы сибирских воевод. В расспро-сных речах атамана Тарского города Василия Тюменца, ездившего осенью 1616 г. с дипломатической миссией к Алтын-хану, сохранилось описание внешности этого монгольского правителя («А сам царь лет в 60, бороду бреет, только ус, волосом черн, ростом дороден и плечист, и собою во всем пригож») [1, с. 64].

В 1623 г. Шолой-Убаши-хунтайджи находился на вершине своего могущества. В этом же году он выступил в поход против ойратов во главе 80-тысячного войска («восьми тем-тумэнов»), из которых 65 тыс. воинов были его собственные, а остальные 15 тыс. принадлежали его союзнику - урянхайскому правителю Сайн-Маджику [6]. Перед лицом грозившей им опасности правители независимых друг от друга ойратских улусов, входившие в юго-восточную группировку, вынуждены были объединиться и совместными действиями противостоять общему врагу. По словам автора «Повести», ойраты в сражении с врагом стояли «словно зубья пилы, или иглы ежа, сомкнутым строем в четыре угла» [6, с. 97].

Ойратские владетельные князья выставили в поле 50-тысячное войско, в которое входили 30-тысячная дружина хо-шутского правителя Байбагаса-Баатура, 6 тыс. джунгаров, 4 тыс. хойтов и дружины двух торгутских князей из юго-восточной группировки Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ (8 тыс. воинов) и Сайн-Сэрдэнгки (2 тыс. воинов) [6, с. 97-99]2. Обращает на себя внимание то, что в этом списке ойратских князей отсутствуют в «Повести» имена торгутского тайши Хо-Урлюка и дэрбэтского тайши Далай-Батыра. Однако, как уже говорилось выше, из русских документов нам достоверно известно, что Далай-тайша отправился на войну с монголами и по этой причине отсутствовал в своих владениях. Неизвестно, что помешало двум правителям из северо-западной группировки принять участие в решающем сражении с Алтын-ханом. Скорее всего, они были заняты отражением нападений со стороны Казахской орды.

Как можно видеть, в объединенном ойратском войске наиболее многочисленной была дружина хошутского правителя Байбагас-Баатура, бывшего в то время председателем Ойратского чуулгана. Он, по-видимому, и командовал этим войском. Поэтому как «старший и лучший», один из «пяти тигров» он удостоился самых хвалебных слов от автора «Повести». О «хошутском хане Байбагасе» сказано: «Бранных потех он любитель большой. Войска за ним тридцать тысяч идет, в юрте-дворце своем дело ойратской державы и веры он судит (подчеркнуто академиком С.А. Козиным. - В.С.)» [6, с. 98]. Однако могущество Байбагаса, как показали дальнейшие события, оказалось не столь уж прочным. Рядом с ним постепенно набирал силу другой ойратский правитель. Это был джунгарский тайша Хара-Хула, под началом которого находились «шесть тысяч удалых молодцов». О нем в «Повести» говорится: «Взглядом похож на голодного коршуна, всею повадкой - на куцего волка, как на заре он в отару ворвется. Да и дружина нойону подстать» [6, с. 98].

Борьба с Шолой-Убаши-хунтайджи развернулась в долине р. Иртыш, где его войско, отягощенное богатой военной добычей - захваченным у ойратов скотом, было настигнуто ойратским войском («Убаши-хун-тайджию ни податься впе-

ред, ни тронуться назад: на месте зажали») [6, с. 103]. О местонахождении противника сообщил ойратам урянхайский Сайн-Маджик, покинувший своего монгольского союзника из-за «дурных примет» еще до начала военных действий. Кровавое сражение длилось три дня. Особое ожесточение у сражавшихся ойратов вызвало то обстоятельство, что монгольский правитель перед боем приказал принести в жертву своему черному знамени захваченного в плен семилетнего ойратского мальчика. Тем самым он нарушил заключенный между ойратами и монголами в 1606 г. договор, согласно которому запрещалось убивать взятых в плен «языков». Видя неминуемую гибель своего войска, Шолой-Убаши-хунтайджи обратился в бегство и был убит ойратским нойоном Сайн-Сэрдэнгки. Тогда, как сообщается в «Повести», вся монгольская дружина, «обрезав от седел свои стремена сыромятные, билась над прахом нойона и в сече вся полегла возле него» [6, с. 104].

Сокрушительное поражение Шолой-Убаши-хунтайджи в войне с ойратами позволило ойратским владетельным князьям из юго-восточной группировки окончательно избавиться от власти монгольских ханов. Одержанная ойратами победа еще раз доказала им необходимость сплочения, преодоления разногласий и достижения полного единства на всё время, а не только в исключительных случаях, перед лицом общей опасности. В то же самое время перемирие, достигнутое в войне с внешними врагами, разбудило дотоле дремавшие внутренние противоречия в ойратском обществе. До этого антагонизм между отдельными группировками ойратских феодалов, насколько об этом можно судить из имеющихся источников, не доходил до кровопролитных вооруженных столкновений. Тем более, что еще до начала монголо-ойратской войны все ойратские владетельные князья, собравшись на свой съезд-чуулган в 1616 или 1617 гг., как сообщает Батур-Убуши Тюмень, «дали клятву, что не только они сами, но и потомки их из года в год, из поколения в поколение не будут наносить вреда друг другу» [7]. Объединившееся для отражения вражеского нашествия ойратское общество просуществовало недолго, а затем снова раскололось на враждующие группировки. Внутренняя борьба, отошедшая на второй

план во время монголо-ойратской войны, разгорелась с новой силой.

Междоусобица, начавшаяся среди хошутов в 1625 г., переросла в большую междоусобную войну между ойратскими владетельными князьями и весьма осложнила положение в ойратских владениях. События 1625 г. нашли подробное освещение в русских документах того времени. Непосредственным поводом к феодальным междоусобицам послужил конфликт между хошутскими владетельными князьями Чукуром (Чуукэром) и Байбагишем (Байбагасом), ранее отделившимся от юго-восточной группировки ойратов. Будучи наиболее влиятельным из хошутских правителей, Байбагас-Баатур тем не менее вынужден был примкнуть к группировке дэрбэтского тайши Далая и кочевать вместе с ним. В 1624 г., как сообщается в русских источниках, Далай-Батыр «с детьми» и Байбагас зимовали вблизи границы с владениями Казахской орды, «боясь от монгольских людей утесненья» [1, с. 136]. Вместе с ними кочевал, по-видимому, еще один хошутский правитель Чин-тайша, которого в русских документах называют третьим братом Чокура и Байбагаса. Вскоре он умер, не оставив прямых наследников. Конфликт возник между братьями при дележе его наследства - принадлежавших ему 1000 семей простолюдинов. Сначала Байбагас захватил себе всю тысячу, не выделив ничего Чокуру, «и учинился меж ими о тех людех великой роздор» [1, с. 136].

Посредником в конфликте выступил Хара-Хула, после чего враждующие хо-шутские князья пришли к соглашению, что Чокур возьмет себе 600 семей, а остальные 400 получит его брат Байбагас. На сей раз уже Чокур не захотел делиться с братом. «И после миру Чокур-тайша и досталь-ных людей захотел взять; и Байбагиш-тайша достальных людей ему не дал. И за то меж ими стала война. Чокур-тайша по-шол на Байбагеша войною, а с ними улуса его 10000 человек. Да с собою поднял на помочь Мерген-Теменю-тайшу, а с ними 10000 же человек, да Табытая да Батытку-яна тайшей, а с ними комыцких [калмыцких - В.С.] людей 2000 человек. А у Байбагеша-тайши было людей только 2000 человек. И бой у них был ниже соляных озер. И на том бою у Байбагиша-тайши убил Чокур-тайша брата ево Ясаклу-тайшу и многих

людей побил, а иные от Байбагиша розбе-гались, только осталось з Байбагишом с 1000 человек. И с теми людьми сел в осаде ниже соляных озер в луке по ту сторону Иртыша. И послыша Каракул-тайша пришел Байбагишу-тайше на помочь и стал по другую сторону Иртыша» [1, с. 136137]. Обычная усобица грозила перерасти в затяжную межфеодальную войну. Тогда главным примирителем выступил влиятельный предводитель дэрбэтской группировки тайша Далай-Батыр. Угроза вторжения со стороны восточномонгольских правителей еще продолжала существовать, поэтому по инициативе Далая был созван съезд владетельных ойратских правителей с целью скорейшего улаживания конфликта. Так, из донесения тобольских жителей, ездивших в ставку к старшему брату Далая Эркэ-Йэлдэнгу («Ирка-Илдень-тайше»), известно, что тот «поехал к брату своему к Талай-тайше на сход для того, что учинилась меж калмыцких тайшей Чокура и Байбагиша великая война. И к ним учали приставать друг за друга иные тайши о улусных людех и о животах колмыцково Чина-тайши, а Чин-тайша умер, а Чокур да Байбагиш-тайши ему братья. И Талай-тайша и Ирка-Илденя пошли Чокура и Байбагиша мирить, чтоб услыша то, му-гальские люди, что меж калмыцкими тай-шами война, не пришли на них войною» [1, с. 137].

Русские власти в Сибири в то время были плохо осведомлены о хитросплетениях родственных отношений ойратских князей и их улусной принадлежности. Поэтому они ошибались, полагая, что междоусобная война началась среди джун-гарских владетельных князей, сыновей джунгарского правителя Хара-Хулы. Это ошибочное представление перекочевало в дальнейшем из русских архивных документов на страницы научных трудов и долгое время сохранялось в русской и советской историографии [2, с. 144-147; 3, с. 63; 8; 9]. Однако в недавнем прошлом обращение к генеалогии хошутских князей позволило японской исследовательнице Джунко Мияваки установить, что Чо-кур и Байбагиш, как и их умерший брат Чин-тайша были хошутскими князьями, и внести нужные коррективы в изложение ойратской истории [10; 11]. Виновники конфликта 1625 г. в русских источниках называются «братьями», хотя степень их

родства была различной. Судя по родословным хошутских князей, содержащимся в ойратских и монгольских источниках, Чокур и Чин-тайша были полнородными братьями, рожденными от одного отца и матери. Что же касается Байбагаса, то он приходился им троюродным братом по отцу, а по матери единоутробным братом. Их мать Ахай-хатун после смерти своего первого мужа (отца Чокура и Чин-тайши) вторично вышла замуж за его двоюродного брата по имени Ханай-нойон Хонгор и родила ему пятерых сыновей, известных в ойратской истории как «пятеро тигров». Старшим из этих сыновей и был Байбагас-Баатур.

В свете изложенного становится понятным стремление Чокура полностью завладеть наследством своего родного брата Чин-тайши, не выделяя какой бы то ни было доли Байбагасу. Вполне возможно, что за этим конфликтом из-за наследства скрывалось нечто большее, а именно борьба за власть внутри правящей династии хошутских правителей. Откочевка Чоку-ра на северо-запад и присоединение его к группировке дэрбэтского Далай-Батыра в начале второго десятилетия XVII в. могла иметь одним из побудительных мотивов еще и нежелание Чокура подчиняться власти «первенствующего члена» Ойратского чуулгана Байбагас-Баатура.

Посреднические усилия главы северозападной группировки дэрбэтского тайши Далай-Батыра не имели успеха, примирить враждующие стороны ему не удалось. Не желая вмешиваться в борьбу за власть между конкурирующими ветвями правящей династии в Хошутском улусе, он на первых порах занял выжидательную позицию. Как стало известно русским властям, «Талай-тайша к Чокуру не пристал и на Байбагиша не пошол, ожидаючи тово, хто из них, Чокур ли или Байбагиш будет силен, х тому хочет пристати». Тем временем при поддержке пришедшего к нему на помощь джунгарского тайши Хара-Хулы Байбагасу удалось нанести поражение Чо-куру и заставит его отступить [1, с. 139].

После того, как «Чокур-тайша пошел прочь и с погромом», Хара-Хула вернулся в свой улус и больше не участвовал в междоусобной войне среди ойратов. Во всяком случае, его имя перестало упоминаться в русских документах того времени среди участников дальнейших событий.

Вероятно, его побудила это сделать необходимость покончить с феодальной вольницей в своем собственном улусе и угроза нападения со стороны монголов. Война с ними, подробности которой нам неизвестны, все-таки началась, и в этот раз ему снова пришлось действовать против них в одиночку, не рассчитывая на помощь со стороны правителей других ойратских улусов. В 1629 или в начале 1630 г. монгольские послы, встреченные русскими посланцами в ставке Далай-Батыра, сообщили им, «что у них мунгал с еунгарским (джунгарским. - В.С.) улусом война», поэтому они специально прибыли к дэрбэт-скому тайше просить его, «чтоб он еунгар-ским калмаком не помогал, людей своих на помочь им не давал» [1, с. 152].

Тем временем междоусобная война среди остальных ойратов приобрела всё более ожесточенный характер. В свое время И.Я. Златкин справедливо отметил: «В рассматриваемое время (имеются в виду 20-30-е годы XVII в. - В.С.), как и в более ранние периоды, ойратские феодалы то образовывали союзы, то расторгали их, становясь врагами своим вчерашним союзникам; эти союзы были весьма крат-ковременны, а их состав крайне текуч. Для ойратского общества, как и для всей Монголии, была характерна феодальная раздробленность» [2, с. 159]. Чокур стал враждовать с правителями почти всех ойратских крупных улусов. Сначала это был торгутский тайша Хо-Урлюк, о котором еще в том же 1625 г. русский пленник, бежавший из его улуса, сообщил, что «бьются Урлюк с Чокуром, идут великие бои» [3, с. 63]. Поражение Хо-Урлюка в этой кровопролитной распре побудило его удалиться на север под Тару [3, с. 64]. 25 сентября 1625 г. его многочисленное посольство прибыло в Тару, пригнав для продажи 400 лошадей, которых сопровождали 56 человек простых калмыков. От его имени посланцы Хо-Урлюка просили у тарских властей разрешения кочевать по обе стороны Иртиша по речкам по Ка-мышлову и по Оми» [1, с. 143]. Однако разрешение кочевать ими, по всей видимости, было получено только при условии принесении им шерти на подданство, после чего Хо-Урлюк стал кочевать «против Кара-тунского урочища, от Тарского города в 10-ти днищах» [1, с. 144].

Байбагас, оставшись без поддерж-

ки столь могущественного союзника, как Хара-Хула, по-видимому, в дальнейшем потерпел поражение в войне с противоборствующей группировкой Чокура и был убит. «А на его Байбагишово место учинился тайшею брат его Чекур» [1, с. 150]. Такой исход событий вынудил многих «больших тайшей», правителей других ой-ратских улусов выступить объединенным фронтом против мятежника Чокура. «И Талай де тайша и иные тайши со многими калмытцкими людьми пошли на Чокура-тайшу, чтоб его однолично, где не сойти да убить» [1, с. 145]. Кроме дэрбэтского Далай-Батыра в античокуровскую коалицию князей вошли торгутский тайша Хо-Урлюк, уже упоминавшийся ранее джун-гарский Сююнгур-тайша (Сенгил, Зенгул), бывший с Далаем-тайшей «в дружбе и совете» [1, с. 149], и хошутский Торубайху Гуши-хан (Гуйша, Куйша русских источников), занявший место своего убитого старшего брата Байбагас-Баатура. Некоторые мелкие и средние тайши других улусов с подвластными им людьми примкнули к Чокуру, в том числе торгутский правитель Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ. Примечательно, что до самого последнего времени вместе с группировкой Чокура кочевал его зять торгутский тайша Шукур-Дайчин (Тайчин русских источников), старший сын Хо-Урлюка. С началом кровопролитных сражений он испугался за свою жизнь и «со всеми людьми отъехал к отцу своему Урлюку» [1, с. 145]. Тем самым подтверждается сообщение русских источников о том, что князья-союзники Чокура хотя и кочевали вместе, «только всяк своим улусом владел» [1, с. 150].

Под натиском явно превосходящих сил коалиции «больших тайшей» Чокур вынужден был отступить на запад. В 1628 г., согласно русским документам, он со своими детьми и улусными людьми в количестве 400 человек, кочевал уже в верховьях Тобола («вверх по Тоболу, по сю сторону Черные речки, от Тюмени в 5 днищах») [1, с. 145]. У него оставался один выход - направиться туда, где его люди могли встретить наименьшее сопротивление. В это время у ногаев начались кровопролитные междоусобицы с едисанами. По словам С.К. Богоявленского, «постоянные распри между татарами разных названий (имеются в виду тюркоязычные кочевники, входившие в состав Малой Ногайской

орды. - В.С.), кочевавшими между Яиком и Волгой, парализовали силу сопротивления калмыкам и сделали более доступными нашествия в Яицком направлении» [3, с. 57]. Подвластные Чокуру ойраты смогли, потеснив ногаев, поправить за счет грабежей свое материальное положение и расширить территорию своих кочевий. Первые набеги на ногайские кочевья, сопровождавшиеся угоном пленных и скота, оказались успешными, поэтому Чокур перенес свои кочевья на Эмбу [3, с. 65]. В бассейне Эмбы и Яика находились богатые пастбища ногаев, и ойраты с этого времени прочно обосновались в этом районе. Число их достигло 6 тыс. человек, вместе с ними действовали «алтыульские татары» численностью в 1 тыс. человек. Из этой группировки 800 человек имели огнестрельное оружие [3, с. 65].

Находясь на Эмбе, князья из группировки Чокура прислали в Астрахань захваченного ими в плен «татарина» с просьбой принять их «под высокую царскую руку» и разрешить кочевать по Эмбе и Яику [3, с. 65]. Эта их просьба, по всей видимости, была отклонена. «Учиня с своею братьею с калмыки меж себя рознь и войну», они справедливо опасались нападения на них хошутского правителя Гуши-хана, у которого было 20 тыс. войска, и казахского царевича Кучука Салтана, под началом которого находились 10 тыс. «татар» [3, с. 65].

В следующем 1629 г. Чокур и торгут-ский Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ «с своими калмыцкими людьми», к которым присоединились «алтыульские мурзы Шейяк-мурза с братьею», в очередной раз ходили войной на кочевавших в междуречье Волги и Яика ногаев и «повоевали» их. Они хотели расположиться кочевьями по обеим берегам Яика, занимая территорию вплоть до Волги. Это дало бы им возможность, как говорится в русских документах, «приходить под Астрахань под нагайские улусы и их воевать, потому что и наперед того они [в] нагайские улусы прихаживали ж, многой ясырь у них имывали» [1, с. 149-150]. Однако их воинственным начинаниям не суждено было получить продолжение. Вскоре они сами подверглись нападению дэрбэтского тайши Далая и джунгарского «Сююргун-тайши», под которым, очевидно, следует видеть Сенгила-тайшу. Оба эти правителя сделались «искони вечными

недругами» мятежных тайшей за то, что те «в трудное для калмыков время нарушали основное правило калмыцкой политики - не ссориться с русскими и подчиненными им народами» [3, с. 66]. В данном случае имелись в виду «государевы люди башкирцы и ногайцы, которые государю служат» [1, с. 149]. Побывавшие в Москве весной 1630 г. послы Далай-Батыра и Сенгила-тайши говорили, что они кочуют в верховьях Эмбы («в Дембинских [т.е. Эмбинских. - В.С.] вершинах в большом займище на Черном песке блиско Юрген-чи») [1, с. 148, 153]. От имени своих тайшей их представители просили русские власти разрешить этой группе ойратов кочевать «блиско Уфинского города». Годом раньше, в 1629 г. старший сын Далая Дуржи-тайша принес в Уфе шерть на подданство, которую теперь подтвердили прибывшие ойратские послы [1, с. 149].

Далай-Батыр и его союзники были полны решимости покончить с Чокуром, который увел с собой множество людей. Он нарушил единство Ойратского союза и, очевидно, отказывался участвовать в общеойратских мероприятиях, направленных на обеспечение безопасности ойратских кочевий от нападений восточных монголов и казахов. Объединенные отряды Далая и Гуши-хана продолжали преследовать Чокура и на р. Яик в 1630 г. смогли нанести ему сокрушительное поражение. По сообщению русских информаторов, «пришли на них на Чекура и на Мерген-Теменея и на Хандеря, на Яике большие калмацкие люди Талай-тайша да Гушей, а с ними тысяч з 10 и больши, и у Чекура и у Мерген-Теменея и у Хандеря многих улусных людей побили, а досталь-ных заворотили к себе в улусы» [1, с. 150]. Во время сражения сам Чокур был убит, а захваченного в плен Хандеря победители - «большие тайши» предали мучительной казни («у Хандеря-тайши выкроили ремень и[с] спины и смерть ему учинили») [1, с. 150]. Удалось спастись лишь торгут-скому Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ, а его «тар-гауцкой улус. разорил Талай-тайша» [1, с. 151]. Однако этому торгутскому правителю, как видно из последовавших затем событий, всё-таки удалось сохранить под своей властью основную часть своих подданных, тогда как уцелевшие улусные люди погибших тайшей были присоединены к улусам победителей.

Территория междуречья Эмбы и Яика после разгрома группировки Чокура и его союзников недолго оставалась пустующей. На смену ей пришли сюда кочевать улусы торгутских князей Дайчина (Шукур-Дайчина) и его брата Лоузана. После 1630 г. основная масса ногаев была вытеснена из восточной части степей Северного Прикаспия теми, кто в будущем станет известен под названием «волжские калмыки». В промежутке между 1630 и 1632 гг. ногайские кочевья подверглись опустошительным нападениям калмыков [12]. Ногаи были не в состоянии оказать им сопротивление, поэтому какая-то их часть примкнула к калмыкам, а остальные откочевали на правый берег Волги и нашли себе убежище, кочуя вблизи Астрахани. Однако малочисленный гарнизон в Астрахани оказался слабой защитой для них, так как нападения калмыков на них продолжались и здесь. В мае 1633 г., как сообщает С.К. Богоявленский, ссылаясь на русские документы XVII века, князь Канай и ногайские мурзы подали в Астрахани челобитную о том, что Хо-Урлюк и его сыновья Дайчин и Лоузан вместе с алтыульскими мурзами нападают на ногайские и едисанские улусы и вконец их разоряют, так что челобитчики стали «безлюдны, безконны и безоружны и служить государевы службы стало нечем» [3, с. 68]. Вскоре ногайцы бежали дальше, чтобы, переправившись через Дон, искать спасения в Крыму.

Если обратиться к собственно калмыцким источникам, то эмчи Габан Шараб, автор XVIII века, в своей «Истории дурбэн-ойратов», говоря о продвижении калмыков на Волгу, сообщает нам о времени этого движения и его инициаторах следующее: «В году шорой-лу (1628) известили (торгуты) дербен-ойратских нойонов о своем намерении расстаться с ними, а в году шорой-могой (1629) расстались. В году темур-морин (1630) Лоузан переправился за реки Урал и Волгу и покорил мангатов (т.е. ногайцев); в это время ставки Хо-Орлэка и Дайчина находились на той стороне (левой. - В.С.) р. Урал. В году усун-мечин (1632) ставка Дайчина расположилась при р. Волге» [13]. Аналогичные данные мы находим и в анонимной «Истории калмыцких ханов» [14; 15].

Сообщение калмыцкого эмчи (врача) о первом появлении калмыков на Волге под предводительством Дайчина в начале 30-х

гг. XVII века вполне подтверждается свидетельствами русских источников. М.М. Батмаев приводит, правда, без ссылки на источник, цитату из русского документа XVII века о том, что в 1632 г. «приходили под Астрахань на ногайские и на едисанские и на юртовские улусы войною калмыцкие тайши Дайчин с товарыщи». Закономерно предположить, что калмыцкие воинские отряды могли часто проникать в Нижнее Поволжье не из далекой Западной Сибири, а откуда-то из гораздо более близких мест. Таким местом, своего рода плацдармом для продвижения калмыков на запад к берегам Волги могло служить междуречье Эмбы и Яика, где они, судя по показаниям восточных источников, прочно обосновались в 1630-1632 гг., вытеснив оттуда ногаев. Тогда же центральные власти в Москве получили от своего информатора, побывавшего в калмыцких улусах, сообщение о том, что «Тайчи-тайша (Дайчин. - В.С.) хочет приходити войною под наши городы», хотя в сообщении не указывалось, на какой конкретно город предполагалось совершить нападение [1, с. 189]. По всей видимости, он действовал самостоятельно, так как в это же время в 1632 г. в Тюмени послы его отца Хо-Урлюка давали очередную шерть за «Урлюка-тайшу и за детей ево и за внучет и за иных тайшей, которые с Урлюком вместе кочюют». Из этого перечня они исключили только Дайчина, указав, что «а за Тайчю-тайшу потому не шертовали, что он, Тайча, кочюет о себе («сам собою, самостоятельно». - В.С.) и отца своего ни в чем не слушает» [1, с. 190].

Косвенное подтверждение факту поселения торгутской группировки Дайчина-тайши в междуречье Эмбы и Яика в самом начале 1630-х гг. мы находим и еще в одном восточном источнике, а именно, в историческом труде «Родословная туркмен» знаменитого хивинского хана, воина и историка Абулгази Бахадур-хана (1603-1663). В своем труде, законченном 1071 году хиджры (=1660-1661 г. нашей эры), его автор, проведший однажды целый год (с декабря 1640 г. по декабрь 1641 г.) в калмыцких улусах, пишет о «Мангытском юрте», т.е. о территории, ранее занимаемой Большой Ногайской ордой, следующее: «В 1040 году (1630-1631 г.н.э.) с северной стороны, из иля калмыков, прибыли десять тысяч кибиток. - имя их государя Орлок - и поселились в юрте мангытов. В настоящее время, в 1071 году (=1660-1661 г.н.э.), в годы мыши, этот

юрт называется Калмыкским юртом (юрт в тюркских языках в широком смысле означает «страна, государство, царство, владение» - В.С.)» [16].

Первые три десятилетия XVII в., когда основная часть ногаев еще не была окончательно вытеснена из междуречья Эмбы и Яика, кочевые группировки ойратов не делали попыток постоянно обосноваться в восточной части прикаспийских степей со своими улусами, т.е. с женами, детьми и скотом. На р. Эмбе ногаи впервые столкнулись с проникшими сюда пришельцами с востока весной 1607 г., когда разгромленные астраханскими мятежниками улусные люди ногайского бия Иштерека «пошли коче[вать] на Еик и сведали на Енбе... калмыков» [17]. Известно, что отдельные отряды ойратов стали появляться в этих местах в конце первого и в начале второго десятилетия XVII в. Такой отряд «калмыков», по всей видимости, с разведывательными целями появился на р. Эмбе уже в 1608 г., напугав кочевавших по Яику ногаев, среди которых прошел слух о том, что ездившие в том году в Москву ойратские послы получили там разрешение подчинить ногаев власти ойратских тайшей [3, с. 56]. С того времени «калмыки» все чаще обнаруживаются в данном районе.

В конце 1613 г. правительство царя Михаила Федоровича впервые после Смутного времени снарядило посольство к персидскому шаху Аббасу, которое из-за невозможности проезда в Персию морем через Астрахань, занятую в то время мятежным атаманом Иваном Заруцким, вынуждено было ехать кружным путем вокруг Каспийского моря Ногайской степью к Яику, а оттуда через «Юргенчь» (Хиву) дальше в Персию. В сообщении об этом посольстве содержится ценное указание на присутствие ойратов за Волгой, где обстановка была неспокойной ввиду постоянных стычек ногаев с «калмыками»: «А как де только, государь, на реках лед вскроется и снеги последние сойдут, и конский корм будет, тогды де, государь, Колмыки и Нагаи лошеди откормят, и без людей в степи не будет, потому меж собя Колмыки и Нагаи учнут подъезды чинить (т.е. совершать друг на друга внезапные нападения. - В.С.), тогды де, государь дорогою будет не проехать» [18]. Эта территория надолго стала ареной военных действий между ойратами и ногаями.

Показания русских и калмыцких источников позволяют уточнить время поселения

торгутов в междуречье Эмбы и Яика и установить, кто первым из торгутских правителей это сделал. Сначала в этом районе обосновались кочевавшие отдельно от своего отца сыновья Хо-Урлюка Шукур-Дайчин и Лоузан. Что же касается самого Хо-Урлюка, то он появился здесь позднее, прикочевав к Эмбе в 1635 г., а на Яике расположился своими кочевьями в 1642 г. [9, с. 109] Возможно, причиной перемещения Хо-Урлюка со своим улусом ближе к своим сыновьям послужил конфликт 1635 г. между ним и дэрбэт-ским Далаем-тайшей, приведший к военным действиям. Отношения между правителями двух крупнейших ойратских улусов, кочевавших вблизи русских границ, серьезно обострились, по всей видимости, после победы группировки Далая над мятежником Чокуром. Далай-Батыр хотел, как полагала П.С. Преображенская, «подчинить своей власти Урлюка, заставить его кочевать совместно, запретить Урлюку вести самостоятельно сношения с русскими, ногаями и т.д.» [9, с. 101]. В свою очередь Хо-Урлюк в 1632 г. донес русским властям, что именно улусные люди Далая вместе с казахами совершали нападения на русских «ясашных людей», грабили их и уводили в плен. Он также сообщил о предполагавшемся походе тайшей из группировки дэрбэтского правителя на русские владения («ныне де Талай и Кушей и Тайгуш тайши хотят улусных своих людей войною послать, а под которой город, тово ... Урлюк-тайша не сказал») [1, с. 189]. В этом поступке Хо-Урлюка можно видеть такую характерную особенность вну-триойратской политики, когда враждебные отношения между кочевыми группировками «проявлялись не только в вооруженных столкновениях, но и в попытках каждой из них натравить на другую русские власти, сваливая друг на друга вину за нападения на русские поселения и на русские ясачные волости» [2, с. 149].

Таким образом, двое бывших союзника превратились в соперников, и вражда между ними, как отмечается историками, «длилась много лет и была унаследована не только их сыновьями, но и внуками» [9, с. 101]. В 1633 г. Дайчин говорил русским представителям, что у него под началом находится 10 тысяч воинских людей, а у его отца Хо-Урлюка - 12 тысяч [9, с. 88]. Годом позже, в 1634 г. некто, бежавший из калмыцкого плена, сообщил в Астрахани, что у Хо-Урлюка «на конь са-дитца тысяч з 20» [9, с. 88]. Столь значитель-

ное прибавление народу в его улусе могло прозойти только за счет рядовых калмыков, принадлежавших Далаю и другим тайшам. Это не могло не вызвать негативной реакции у других «больших тайшей», кочевавших в восточной части прикаспийских степей и в Приуралье.

В 1630 г. послы Далай-Батыра Балта и Баучин говорили в Москве в Посольском приказе о том, что у дэрбэтского правителя под началом находится 16 тыс. «воинских людей» и еще 20 тыс. у 4 его сыновей [1, с. 149]. У других «больших тайшей», кочевавших отдельно от группировки Далая, как сообщил их представитель «Мурзей с товарищи» в Посольском приказе в январе 1632 г., было «воинских людей, которые у них на конь сядут, всех з 20600 человек, а ... чорных людей, колмацких, и ясырю по смете с 50000 и больши» [1, с. 173]. Эти и другие сведения о численности ойратских кочевых группировок, сохранившиеся в русских архивных документах, позволяют установить приблизительное количество прикочевавших к границам Русского государства «калмыков». По оценке С.К. Богоявленского, с которой согласна и П.С. Преображенская, «общее число калмыков определялось приблизительно в 80 тыс. воинов и 200 тыс. черных людей и ясыря (пленных. - В.С.)» [3, с. 87; 9, с. 88]. При этом следует иметь в виду, что в 30-х гг. XVII в. не все ойратские улусы, кочевавшие в междуречье Эмбы и Яика, обосновались здесь надолго. Подробно изучавший этот вопрос М.М. Батмаев обращает внимание на то, что «. кочевание здесь некоторых улусов, - как правило в верховьях Яика, подальше от Астрахани, - было временным, непрочным: при нежелательном для них изменении политической ситуации улусы уходили далеко на восток, далеко от Яика, а тем более Волги» [13, с. 44].

Присутствие значительного количества воинственных кочевников в этом регионе и продолжающиеся военные действия способствовали прекращению выгодной сухопутной торговли между Русским государством и среднеазиатскими ханствами. От этого несли одинаковые убытки обе стороны. Торговые караваны, направляясь в Хивинское и Бухарское ханства и возвращаясь обратно, во время прохождения через здешние степи, подвергались разграблению «калмыками». Поэтому хивинский хан Исфендиар уже в 1633 г. предложил в своем послании русскому царю Михаилу Федоровичу совместно

выступить против «калмыков», чтобы отогнать их от Эмбы и восстановить торговлю («... чтобы их с того места збить, и попреж-нему б торговым людем на обе стороны дорога очистилась») [19]. В ответной грамоте царь Михаил Федорович дал на это свое согласие, однако задуманный план не удалось осуществить. Ойраты продолжали нападать на проходящие караваны, и в торговле между русскими городами и среднеазиатскими торговыми купцами приходилось пользоваться морским путем, следуя из Астрахани в так называемое Кабалаклытское пристанище на полуострове Мангышлак [19, с. 143146; 12, р. 83-84].

Весной 1635 г. улус Хо-Урлюка подвергся нападению так называемых «чекар-ских калмыков», которые действовали сообща с казахами, находившимися под властью царевича Казахской орды Янгира [3, с. 72]. Под «чекарскими калмыками» в русских документах того времени подразумевались, судя по всему, бывшие улусные люди хо-шутского Чокура-тайши, сделавшиеся после его гибели подданными Далай. Многие из людей торгутского тайши были убиты, а многие взяты в плен. В источниках нет прямых указаний об исходе этой войны. Однако известно, что в это время на старой родине ойратов, в степях Джунгарии произошли знаменательные события, имевшие судьбоносное значение для всего ойратского мира.

К середине 30-х гг. XVII в. централиза-торская политика джунгарского правителя Хара-Хулы принесла свои плоды. Его сила и влияние во второй половине 20-х - начале 30-х гг. еще более увеличились. Успехи джун-гарской группировки в последней войне с государством Алтын-хана снискали ему авторитет и уважение среди правителей других ойратских улусов. Хотя роль джунгарского тайши в происходивших событиях не совсем ясна, но вполне можно допустить, что Хара-Хула сумел извлечь выгоду из междоусобиц в стане своих противников из числа «больших тайшей» и укрепил мощь своих владений. Предприимчивый и дальновидный правитель, он был решительным сторонником объединения ойратских улусов под крепкой центральной властью. В своей политике он получил поддержку со стороны большинства мелких и средних ойратских феодалов, которые страдали от вторжения чужеземных войск и внутренних феодальных усобиц. Они, как и их улусные люди, больше всего были заинтересованы в поддержании мира и

спокойствия в ойратских кочевьях. Деятельность Хара-Хулы объективно отвечала интересам всего ойратского общества, так как только сильная центральная власть могла положить конец бесконечным конфликтам, раздорам и междоусобной борьбе внутри страны и организовать успешный отпор нападениям извне.

В такой обстановке происходила консолидация разрозненных ойратских феодальных владений в объединенное ханство под властью джунгарского тайши Хара-Хулы. Тогда же произошел раскол в северозападной группировке ойратских владетельных князей, разрыв между торгутским Хо-Урлюком и дэрбэтским Далай-Батыром и постепенное сближение последнего с юго-восточной или джунгарской группировкой, которую возглавлял Хара-Хула. Этот шаг дэрбэтского правителя, несомненно, был продиктован растущим ослаблением влияния его улуса в Ойратском союзе. По словам калмыцкого историка XVIII в. Габан Шара-ба, «он лишился своего улуса из-за того, что позволил своей жене управлять им. Одни говорят, что он лишился улуса, потому что убил своего [старшего. - В.С.] сына Манзу. Другие говорят, что он лишился своего улуса из-за болезни» [20]. Далай-Батыр умер в 1637 г. [1, с. 102], после чего его некогда могущественный улус, бывший главной силой в составе старого союза дурбэн-ойратов, распался, а на его место снова вернулись хо-шуты и джунгары, чтобы сделаться соперниками в союзе.

Подробности внутренних перемещений в Ойратском союзе и в самой джунгарской группировке, а также события, непосредственно предшествовавшие образованию Джунгарского ханства (1635-1758), в подробностях не известны. Однако не приходится сомневаться в том, что Хара-Хуле пришлось преодолевать сопротивление крупных феодалов-противников объединения. Сконцентрировав у себя в улусе большую власть в своих руках и располагая значительными военными силами, превосходящими силы других джунгарских нойонов вместе взятых, он смог заставить их повиноваться. В «Истории дурбэн-ойратов» Габан Шараба содержатся глухие упоминания о тех событиях в разделе «Дела поздних ойратских зайсангов», где он пишет: «Когда хотели Хара-Хулу поймать, от того удержал Далай-Тайши, сказав, что вьюк большого верблюда годовалый верблюжонок поднять может

ли» [21, с. 157]. Примечательна сохранившаяся в народной памяти высокая оценка личных качеств Хара-Хулы, которого сравнивают со зрелым и полным сил верблюдом, в то время как его противники уподобляются слабым и малосильным верблюжатам.

Хара-Хула умер в 1634 г., но его центра-лизаторская политика была продолжена его старшим сыном Хотогочином, вошедшим в историю Центральной Азии под именем Эрдэни-Батура-хунтайджи (1635-1653). При нем в следующем, 1635 г. было провозглашено Джунгарское ханство. Об этом событии сибирский летописец Черепанов писал: «В сих летах начало свое возымело в калмыцких тайшах Зенгорское владение, ибо Кара-Кулы тайши сын Батур тайша благоразумием и храбростью своей, как рассеянные калмыцкие республики с их тайшами вместе совокупил, и часть Бухарии завоевал, и с того времени как в 1635 г. он, Батур тайша, стал именоваться контайша» [2, с. 151]. Джунгар-ское ханство, просуществовавшее до 1758 г., со временем объединило все разрозненные этнополитические объединения джунгаров, хойтов, отчасти дэрбэтов и хошутов, обитавших в Джунгарии, Западной Монголии и Притяньшанье. Современный исследователь истории Джунгарского ханства В.А. Моисеев в связи с этим отмечает: «Необходимость сохранить классовое господство над массой аратов (рядовых кочевников) и рабов, населением завоеванных территорий, ожесточенная борьба с Цинской империей, наряду со всегда существовавшими в Монголии идеями единства привели к высокому уровню централизации власти в Джунгар-ском ханстве, более прочной и эффективной государственности по сравнению с соседними кочевыми и земледельческими государствами Средней и Центральной Азии» [22].

Возвышение этнополитического объединения джунгаров и образование Джунгар-ского ханства способствовало укреплению Ойратского союза в целом. Происходит массовое возвращение ойратских владетельных князей в степи Джунгарии и Восточного Туркестана, ставшими основной территорией ойратского государства [2, с. 150]. В то же самое время Ойратскому союзу пришлось выдержать еще одно испытание на прочность и доказать силу объединившихся для достижения одной цели и действовавших совместно ойратских правителей. Это было сразу же отмечено русскими властями Сибири. В «отписке» (донесении) тобольского во-

еводы П.И. Пронского в Сибирский приказ сообщалось, что в 1636-1638 гг. «колмацких воинских приходов под . государевы горо-ды и на уезды, и на волости, и под слободы не было для тово, что они были 2 годы в войне в Мугальской и в Китайской земле и в Кутанах (очевидно, имеется в виду княжество Хотан в Восточном Туркестане. - В.С.), а во 146 (1638 г. - В. С.) году пошли под бухарские городы» [1, с. 181].

Хотя в первой половине 30-х гг. XVII века джунгары превратились в Ойратском союзе в силу, с которой необходимо было считаться, однако титул их правителя «хун-тайджи», восходящий к китайскому титулу юаньского периода хуан тайцзы, т.е. «имперский принц-наследник», указывает на то, что он занимал положение, уступающее по своему значению положению хана. Хо-шуты в силу своей многочисленности по-прежнему занимали в союзе доминирующее положение. Поэтому во главе Ойратского союза стал хошутский правитель Торубайху Гуши-хан (1582-1654), сменивший на посту председателя чулгана своего старшего брата Байбагас-Баатура после его гибели. Он женился на вдове покойного брата и сделался главным тайшей у хошутов. Согласно ойратским источникам, обстоятельства получения джунгарским правителем своего титула связаны с внешнеполитической деятельностью Гуши-хана и его ведущей ролью в утверждении теократии в Тибете [23]. Поскольку среди ойратов буддизм с самого начала утвердился в форме учения «желто-шапочной» секты (школы Гелуг), то Тибет сделался для них, как и для монголов, а в дальнейшем для калмыков религиозным и духовным центром, своего рода тибетским «Ватиканом».

Упрочение своего влияния в Монголии, и в особенности в Джунгарии, было крупным успехом «желтошапочной секты» во главе с Далай-ламой, хотя ее положение в самом Тибете было далеко не благополучным. Она терпела поражение в разгоревшейся здесь религиозной войне с «красношапочной» сектой (школой Карма). Приверженец этой школы, светский правитель центральной тибетской области Цзан по имени Пунцок Намджал в 1611 г. захватил Лхасу [24]. IV Далай-лама Ёондон-чжамцо (Йонтен Гья-цо, 1589-1617), кстати сказать единственный монгол на троне верховного ламы Тибета за всю историю ламаистской церкви, до своей смерти жил под постоянной угрозой со сто-

роны «красношапочников» и правителей Цзана, а монгольский отряд, приведенный им из Монголии, был изгнан из Тибета [25].

Казалось, что гибель школы Гелуг близка и неминуема. Ее приверженцы подвергались преследованиям и вынуждены были бежать на север страны. Многие монастыри «желтошапочников» были разграблены, а некоторые из них силой превращены в монастыри школы Карма. Найденного в 1619 г. нового «перерожденца» Далай-ламы Ёондон-чжамцо, V Далай-ламу Агван Лобсан-чжамцо (1617-1682), опасаясь за его жизнь, тщательно скрывали от посторонних глаз, так что никто не знал, кто он и где находится [25]. Усиление влияния «красно-шапочной» школы в Центральном Тибете и его столице Лхасе, издавна являвшейся оплотом лам - «желтошапочников», означало низвержение их власти здесь, а также их подавляющего влияния среди монголов. В лагере ее союзников оказались крупнейшие восточномонгольские феодалы правитель Чахарского ханства Лигдан-хан (1594-1634) и халхаский Цогту-тайджи.

Чахаром называлась область в Южной Монголии, а ее правитель Лигдан-хан, старший в роду монгольских князей - чингиси-дов, был последним обладателем передававшейся из поколения в поколение яшмовой печати правившей в Китае монгольской династии Юань. Он проводил централиза-торскую политику и оказал решительное сопротивление захватническим планам маньчжурского хана Абахая в отношении Южной Монголии. Потерпев поражение в генеральном сражении с маньчжурскими завоевателями, с остатками своих войск Лигдан-хан отступил в Кукунор, где он внезапно умер от оспы. Это произошло в 1634 г.

Вскоре сюда прибыл халхаский князь Цогту-тайджи, враждебно относившийся к «желтошапочникам». Он был ревностным приверженцем «красношапочной» секты и строил «красношапочные» монастыри. Единственным из князей Халхи, он вступил в союз с Лигдан-ханом и оказал поддержку проводимой им политике объединения Монголии для борьбы против экспансии маньчжуров. Цогту-тайджи занял район Кукунора, подавив сопротивление кукунор-ских князей, поддержавших V Далай-ламу в его борьбе с цзанским правителем Пунцок Намджалом. Укрепившись в Кукуноре, он собрал там за короткое время крупные силы, по некоторым данным, до 40 тыс. воинов и

намеревался вторгнуться в Тибет.

В этих условиях руководство школы Гелуг приняло решение искать помощи у влиятельных ойратских нойонов Джунгарии. Инициатива тайно снарядить и отправить послов к своим ойратским приверженцам принадлежала, по всей видимости, Панчен-ламе, так как V Далай-лама был еще молод. Как сообщает Сумба-Хамбо, с дипломатической миссией к ойратам отправился монах по имени Гару-лозава, который по прибытии в Джунгарию «доложил хану и высокопоставленным чиновникам о том, что цзанский царь и другие имеют стремление погубить желтую религию, они очень ненавидят желтошапочников и проявляют к ним жестокость.» [26]. В ойратских источниках посланца Панчен-ламы называют Энсэ-хутугтой [27]. Ойратские князья благосклонно приняли у себя тибетского ламу и после обсуждения на своем съезде просьбы о помощи ламаистских иерархов постановили отправить в Тибет объединенное войско дурбэн-ойратов. Командование войском принял на себя председатель Ойратского союза хошутский князь Гуши-хан.

Гуши-хан, родившийся в 1582 г., был четвертым сыном хошутского правителя Хани-нойон Хонгора и вместе со своими старшими братьями Байбагасом и Кундулэном-Убаши пользовался среди ойратских князей большим влиянием. С ранней молодости он принимал участие в военных походах и отличился на военном поприще. Ойратский князь оставил о себе память как ревностный приверженец ламаизма, по его приказу были переведены с тибетского языка сутра «Алтан гэрэл» и другие религиозные сочинения [28]. Как опытный полководец Гуши-хан не стал поспешно отправлять войска в Тибет, а счел необходимым сначала произвести разведку - лично встретиться с Далай-ламой и Панчен-ламой и узнать подробности на месте.

В 1635 г. Гуши-хан, джунгарский Батур-хунтайджи - всего 10 человек под видом паломников отправились в Тибет. В это время Цогту-тайджи отправил своего сына Арслана с 10-тысячным отрядом в Тибет на помощь своим союзникам. По дороге он встретился с ойратскими нойонами в районе Амдо, у оз. Тенгри-нор, и они вместе прибыли в Страну снегов. Гуши-хану удалось убедить Арслана не начинать военные действия. «Пока они ехали вместе, - сообщает Сумбо-Хамбо, - Гуши внушал и доказывал

ему причины того, почему нельзя наносить вреда желтошапочной религии, а Арсалан запомнил и обдумал все слова...» [26, с. 62]. Затем со своей личной охраной, оставив войска у Тенгри-нора, он прибыл в Лхасу, где встретился с V Далай-ламой. Арслан даже готовился вступить в сражение с его противниками. Эти действия Арслана вызвали крайнее недовольство у цзанского правителя и у лам - «красношапочников», которые уже готовили «Варфоломеевскую ночь» своим собратьям из школы Гелуг. Они поспешили донести Цогту-тайджи об отказе его сына начать войну с Гелуг. Разгневанный Цогту-тайджи распорядился убить его: и Арслан пал от руки подосланных к нему убийц [25, с. 84; 26, с. 62-63].

В это самое время Гуши-хан и Батур-хунтайджи провели переговоры с иерархами ламаистской церкви Далай-ламой и Панчен-ламой и обсудили сложившуюся ситуацию. Они также приняли участие в религиозной церемонии Молом в монастыре Дашилхумпо [29]. После этого ойратские князья вернулись в Джунгарию, откуда в 1636 г. они во главе объединенного войска Ойратского союза отправились в Кукунор на войну с Цогту-тайджи.

В военной кампании 1636-1637 гг. принимали участие князья из большинства ой-ратских этно-политических объединений: от хошутов - Гуши-хан и Дуургэчи-нойон, от элетов (джунгаров) - Батур-хунтайджи и Мэргэн-Дайчин, от торгутов - Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ, Мэргэн-Джинон и Гомбо-Йэлдэнг, от хойтов - Султан-тайши и Сумэр-тайши, от дэрбэтов - Далай-тайши, Бумбу-Йэлдэнг и другие [27, с. 164-165]. Обращает на себя внимание тот факт, что в этой кампании не участвовали Хо-Урлюк и его сыновья Шукур-Дайчин и Лоузан. Первого числа первого месяца года «огненного быка» (1637 г.) ойратское войско, насчитывавшее 10 тыс. воинов, на окраине Кукуно-ра вступило в бой с 30-тысячным войском Цокту-тайджи и в большом сражении наголову разгромило его. Как сообщают тибетские источники, битва была столь ожесточенной и кровопролитной, что две реки, протекающие на севере от озера Кукунор и несущие свои воды в это озеро, окрасились кровью [26, с. 64]. Ойратское войско имело следующее построение: в центре находились хошуты. На левом фланге сражалось войско элетов, которое назвали «зюнга-рын цэрэг», то есть войском левого крыла,

«джунгарским войском». На правом фланге стояли торгутские воины, а в арьергарде находились дэрбэты и хойты. Анонимный автор ойратского исторического сочинения «История Хо-Урлюка» сообщает, что с этого времени за элётами закрепилось название «зюнгар» (джунгары) [27, с. 165]. Остатки разгромленного монгольского войска рассеялись, а самого Цогту-тайджи, нашли в норе тарбагана, где он скрывался, и убили.

Когда победители овладели всем Ку-кунором и ойратское войско собралось возвращаться на родину, Гуши-хан решил остаться на месте. При этом он будто бы сказал своим соратникам Батуру-хунтайджи и Мэргэн-джинону: «Как я буду жить один среди многочисленных, как муравьи, тангу-тов (тибетцев. - В.С.). Вы оба, вернувшись назад, пришлите мне сюда моих подвластных албату» [27, с. 133]. В 1638-1639 гг. в Кукунор откочевала из Джунгарии основная масса его подданных хошутов и часть торгутских владетелей (Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ и др.), не связанных с группировкой Хо-Урлюка [30]. Перемещение в Кукунор значительной части хошутов, которые расселились там и стали кочевать совместно с торгутами, было вызвано потребностями экономического развития ойратского общества того времени, необходимостью ввода в хозяйственный оборот новых пастбищных территорий. В этом отношении Кукунор полностью удовлетворял ойратских правителей. Там имелись хорошие климатические условия для развития кочевого скотоводства и привольные степи, богатые травами и источниками воды. Кроме того, Кукунор как непосредственное преддверие в Тибет мог служить хорошим плацдармом для вторжения во внутренние области Тибета и установления там своего влияния.

Поэтому хошутские феодалы прочно обосновались в Кукуноре. Гуши-хан разделил свои владения в Кукуноре на два крыла - правое и левое, во главе которых поставил своих десятерых сыновей. Здесь появилось новое государственное образование ойра-тов - Хошутское ханство, просуществовавшее до 1723 г.

В 1638 г. Гуши-хан совершает еще раз паломничество в Тибет к Далай-ламе Агван Лубсан-чжамцо. V Далай-лама пожаловал ему титул «Данзин-Чойджал» («Царь законов и опора религии») [26, с. 65]. В свою очередь, Гуши-хан наделил сановников из свиты Далай-ламы монгольскими титулами да-

лама, тайджи, даян и др., которые тибетские чиновники высших рангов носили вплоть до середины ХХ века [25, с. 84]. Сумбо-Хамбо в своей «Истории Кукунора» рассказывает о том, что возвращавшемуся в Джунгарию своему боевому соратнику, джунгарскому правителю Хотогочину Гуши-хан пожаловал титул Батур-хунтайджи, множество подарков и отдал в жены свою дочь Аминта-ру [26, с. 65]. Это противоречит сообщению П.С. Палласа о Батуре-хунтайджи, о котором он писал: «После смерти своего отца Харахуллы, которая случилась в 1635 г. (на самом деле она произошла в 1634 г. - В.С.), он получил от Далай-ламы грамоту на титул хунтайджи и имя Эрдэни-Батур» [31]. На самом деле есть основания думать, что Батуру-хунтайджи его титул пожаловали совместно Гуши-хан и Далай-лама [32]. Сопротивление тибетцев было слабым, за исключением осады Шигацзе, столицы Цзана, где засел Пунцок Намджал с остатками своих войск. В осаде Шигацзе принимали участие и вооруженные отряды V Далай-ламы. Это событие относится к 1642 г. Овладев крупным административным центром, Гуши-хан смог установить свою власть над всем Тибетом и занять «высокий трон тибетских царей» [26, с. 67].

Однако, опасаясь выступлений тибетцев против чужеземных правителей, Гуши-хан в том же 1642 г. передал верховную власть над всем Тибетом V Далай-ламе Аг-ван Лубсан-чжамцо. Этот шаг Гуши-хана был встречен ламаистскими иерархами с большим удовлетворением. Тем не менее хошутский князь при своей жизни сохранил за собой фактическую власть над страной, поскольку верховное командование над ойратскими и тибетскими войсками было сосредоточено в руках Гуши-хана. Сформированное правительство Далай-ламы возглавлялось регентом и целиком зависело от Гуши-хана, обосновавшегося со своими войсками в северо-восточном Тибете в местности Дам, а его войска были поселены по берегам рек Мрачу (Хуанхэ) и Нагчу. Сам Далай-лама мог вмешиваться только в те светские дела, которые представляли собой важность. Столицей единого Тибета была официально провозглашена Лхаса, резиденция Далай-ламы и его правительства.

Гуши-хан умер в 1654 г. в возрасте 73 лет. Его преемникам не удалось сохранить свои позиции в Тибете. Деятельность Гуши-хана способствовала окончательно-

му утверждению теократии в Тибете и абсолютному преобладанию желтошапочной секты в стране, что отразилось и на политическом строе Тибета. V Далай-лама Агван-Лубсан-чжамцо стал главой тибетского государства, сосредоточившем в своих руках верховную светскую и религиозную власть, и вошел в историю под названием «Великого Пятого».

К середине XVII в. в результате разделения и расселения ойратов их кочевья простирались от низовьев Волги на западе до Великой Китайской стены и предгорий Тибета на юго-востоке. Военная и политическая активность крупных ойратских этно-политических объединений предопределила появление на карте Евразии трех государственных образований кочевников - Джун-гарского ханства (1635-1758 гг.) в Джунгарии и Западной Монголии, Хошутского ханства (конец 30-х гг. XVII в. - 1724 г.) в Кукуноре и Калмыцкого ханства (70-80-е гг. XVII в. -1771 г.) в Нижнем Поволжье. В это время во внутренней жизни ойратов произошли два крупнейших культурно-исторических события - Джунгарский съезд монгольских и ойратских владетельных князей в 1640 г. и создание в 1648 г. выдающимся ойратским просветителем и религиозным деятелем Зая-пандитой (1599-1662) ойратской национальной письменности «тодо бичиг» («ясное письмо») на основе старомонгольской вертикальной письменности.

В это время на востоке Монголии усилилась угроза маньчжурской агрессии. Прежде, чем завоевать огромную Минскую империю, правители централизованного военно-феодального государства маньчжуров, возникшего на территории нынешнего Северо-Восточного Китая, в 20-30-х гг. XVII в. подчинили себе одно за другим княжества Южной Монголии, подкупая одних монгольских князей и силой оружия подавляя сопротивление других. На очереди была Халха (Северная или Внешняя Монголия). В этих условиях самые влиятельные и могущественные феодалы Халхи - Дзасагту-хан, Тушэту-хан и Цэцэн-хан, видя явную неспособность разобщенных монгольских княжеств в одиночку противостоять натиску маньчжурских завоевателей, решили пойти на союз с ойратами. В ответ на предательскую деятельность феодальной знати Южной Монголии они, забыв на время о старых распрях с ойратами, постановили провести свой собственный съезд совместно

с ойратскими правителями.

Подробные данные о том, как готовился и как проходил съезд монгольских и ойратских феодалов, отсутствуют. В литературе существует ошибочное мнение о том, что съезд был созван по инициативе джунгарского Батура-хунтайджи в его владениях [2, с. 172, 177; 33; 34]. На самом деле, инициатива проведения съезда исходила, как можно уверенно предположить, от правителей трех самых крупных ханств Северной Монголии. Не случайно, имена двух из них Дзасагту-хана Субуди и Тушэту-хана Гомбодорджи первыми значатся в списке участников съезда, помещенном в преамбуле «Великого уложения». Вместо Цэцэн-хана Шолоя на съезде присутствовали двое его сыновей: Эрдэни-хунтайджи и Далай-хунтайджи [34, с. 13]. Очевидно, что правители Халхи, опасаясь испортить «дружественные» отношения с маньчжурскими завоевателями, не рискнули проводить съезд в своих владениях, а провели его на территории Джунгарии3.

Съезд собрался в начале сентября 1640 г. в урочище Улан-бураа на Тарбагатае во владениях влиятельного хошутского правителя Очирту-тайджи (в будущем известного как Очирту Цэцэн-хан) [29, х. 80; 34, с. 3]. Именно к нему могли приехать монгольские князья-чингисиды, не умаляя своего достоинства, так как только хошутские князья среди ой-ратов считались по своему происхождению выходцами из «Золотого рода» Борджигид. Известно, что на съезд съехались владетельные князья и крупные феодалы Халхи, Джунгарии и Кукунора, а также правители волжских калмыков, поселившихся в степях Северного Прикаспия. Отсутствовали на нем только представители княжеств Южной Монголии, оказавшиеся под властью маньчжурского хана. По сообщению ойрат-ского источника «Биография Зая-пандиты», на этом съезде-чуулгане «первенствовали Дзасагту-хан и два ойратских тайджи» [35], под которыми имеются в виду правитель Джунгарского ханства Батур-хунтайджи и хошутский Очирту-тайджи.

Ойратский первосвященник Зая-пандита, осенью 1639 г. вернувшийся на родину из Тибета и зимовавший в кочевье Очирту-тайджи, в работе съезда не участвовал. Он в это время находился во владениях монгольского Дзасагту-хана, исполняя свои миссионерские обязанности («удовлетворяя потребности «имеющих [счастливую]

судьбу» (т.е. представителей знати. - В.С.) в Учении [Будды]», как сказано в его «Биографии») [35, с. 43]. Зато на съезде присутствовали и принимали активное участие другие высшие иерархи ламаистской церкви и личные представители Далай-ламы в Монголии и Джунгарии. Во вводной части (преамбуле) «Великого уложения» названы имена этих трех святителей - хутугт, в присутствии которых оно было принято: Инзан-римбочи, Акшоби Манджушири и Амуга-шиди (Манджушири) [34, с. 13]. По мере роста влияния и могущества ламаистской церкви высшие ламы начинают всё активнее вмешиваться в политическую жизнь монгольского и ойратского общества и их взаимоотношения с соседями.

В работе съезде приняли участие почти все ойратские владетельные князья: правитель Джунгарского ханства Батур-хунтайджи с сыном Цэцэн-тайджи и младшими братьями Чуукэром и Мэргэн-Дайчином; дэрбэтские правители - сыновья умершего в 1637 г. Далай-Батыра Дайчин-Хошуучи и Тэнгэри-Тойн и брат покойного тайши Бу-Йэлдэн; хошутские правители Кундэлэн-Убаши и Гуши-хан, а также предводитель хошутов, оставшихся в Джунгарии, сын Байбагас-Батура Очирту-тайджи. Торгуты были представлены на съезде правителями обеих торгутских группировок: от волжских торгутов - тайша Хо-Урлюк с сыновьями Шукур-Дайчином и Йэлдэном, а от торгутов, оставшихся в Джунгарии, -князь Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ, названный в преамбуле «Великого уложения» Мэргэн-нойоном [34, с. 13; 36]. Там же, в преамбуле, упомянуты и некоторые другие ойратские правители меньшего ранга [34, с. 13].

Джунгарский съезд явился одним из наиболее значительных событий в политической жизни монголов и ойратов. На нем был принят кодекс монголо-ойратских законов «Великое уложение» (калм. название «Йэкэ цааджин бичиг»), которым должны были руководствоваться монгольские народы. Подлинный текст «Уложения» на монгольский языке до нас не дошел, лишь только у волжских калмыков сохранились копии на ойратском языке, переложенные на зая-пандитскую письменность. Это объясняется тем, что после утраты Северной Монголией своей независимости в конце XVII в. все монгольские оригиналы «Уложения» были уничтожены по приказу маньчжурских правителей.

Так как съезд проводился в наиболее критическое для внешнеполитического положения Монголии время, то во главу угла на нем, судя по тексту «Великого уложения», был поставлен вопрос о том, как возродить внутреннее единство и совместными силами оказать отпор маньчжурской экспансии. Известный монголист Н.Н. Поппе, говоря о значении этого исторического документа, называл первую часть его «первым в истории не только монголов и калмыков, но вообще первым в истории народов всего мира пактом о ненападении и о наказании агрессии» [37]. В случае нападения агрессора на одно из монгольских или ойратских княжеств все монголы и ойраты должны были объединиться и наказать нарушителя мира. Всё его имущество и скот подлежали конфискации, причем одну половину конфискованного следовало отдать потерпевшим от нападения, а другую поделить поровну между монгольскими и ойратскими князьями [2, с. 173-174; 34, с. 13-14; 36, с. 36].

Хотя текст «Уложения» составлен в общих выражениях, и в нем агрессор (дай-сун) напрямую нигде не называется, не приходится сомневаться в том, что речь здесь идет именно о маньчжурских завоевателях, непосредственно угрожавших княжествам Халхи. Для борьбы с ними всё население Монголии и Джунгарии обязано было участвовать в равной степени. Никто не освобождался от этой обязанности. С целью мобилизации всех сил предписывалось применять суровые наказания (смертную казнь, конфискации имущества, штрафы) ко всем членам общества, от владетельного князя до простолюдина, уклонявшимся от участия в военных действиях. Причем строгие наказания грозили рядовым воинам не только за то, что они не оказали своим князьям, находившимся в опасности, помощи в бою, но и за более мелкие проступки, такие как несообщение о появлении противника, неявка по сигналу тревоги в ставку своего князя, бегство с поля боя. Высшей мерой наказания для владетельных князей пограничных районов, которые, получив известие о нападении на монголов и ойратов, не выступали против неприятеля, был огромный штраф в 100 панцирей, 100 верблюдов и 1000 лошадей [34, с. 14; 36, с. 36].

Участники съезда постарались урегулировать также и внутренние взаимоотношения монгольских и ойратских владе-

тельных князей и достичь политического соглашения друг с другом. Для этого необходимо было ликвидировать халхаско-ойратские противоречия и покончить со старыми спорами и взаимными претензиями, таившими в себе возможность вооруженных конфликтов и междоусобных войн. Особенно остро стоял вопрос о самовольных откочевках крепостных аратов от их феодальных владык. На съезде была достигнута договоренность кочевые улусы баргутов, батутов и хойтов, находившиеся с 1618 по 1628 в Монголии, оставить во владении монголов, а улусы, находившиеся у ойратов в тот же период, оставить во владении ойратов. Все другие аратские семьи, кроме принадлежавших к перечисленным улусам, следовало возвратить прежним владельцам. На тех князей, кто осмелились приютить у себя беглецов, за каждого из них налагался штраф в размере 20 лошадей и 2 верблюдов, а задержанных перебежчиков полагалось возвратить туда, откуда они бежали. Нашел разрешение и вопрос о крепостных аратах халхаского Цогту-тайджи (погиб в 1637 г.), которые, спасаясь от смуты после изгнания их князя из Халхи в Южную Монголию, нашли себе убежище во владениях ойратских правителей. Законодатели согласились оставить их у их новых хозяев [34, с. 14; 36, с. 36].

Основная часть законов «Великого уложения» была направлена на то, чтобы кодифицировать нормы обычного права в интересах феодальной верхушки и юридически закрепить сложившиеся у монголов и ойратов феодальные общественно-экономические отношения. Об этом пишут все авторы, говоря об общественном строе ойратов. В то же время необходимо отметить, что ойратские князья - участники съезда, предвидя дальнейшее ухудшение положения простого народа, пытались в какой-то мере ограничить полный произвол феодалов в их улусах над рядовыми членами общества. Об этом писали калмыцкие историки Габан Ша-раб и Батур-Убаши Тюмень [7, с. 32-33; 21, с. 145]. Вот что сообщает по этому поводу хошутский нойон Батур-Убаши Тюмень в своей «Истории дурбэн-ойратов: «Князья дурбэн-ойратов, собравшись на съезд, на котором было принято «Уложение», совместно обсудили его и торжественно поклялись: «Не будем сеять рознь, действуя через природных монголов. Людей одного

с нами роду-племени, даже если они обеднели и сделались крепостными (албату), не будем держать в услужении для черной работы и отдавать в приданое за своими дочерьми. Не будем сеять рознь и отдавать их [в собственность] людям иного роду-племени. Не будем проливать их кровь. Не только мы, но и потомки наши из рода в род, да не будем делать зла друг другу». В дальнейшем большинство князей забыли и думать о соблюдении этой клятвы, и только Далай-хунтайджи, третий сын хошутского Гуши-хана, и правитель волжских торгутов Аюка-хан, как указывал хошутский нойон, смогли сохранить верность ей [7, с. 32-33; 38].

Мирное и объединительное направление деятельности Джунгарского съезда монголо-ойратских князей 1640 года полностью соответствовало национальным интересам обоих монгольских народов. Его решения могли стать прочной основой для укрепления внутренних феодальных порядков в стране и обеспечения политической самостоятельности Монголии. Однако этого не произошло. С середины 40-х годов XVII в. среди нойонов Джунгарии начались междоусобицы. Территориальные и династические споры в обеих частях Монголии привели к срыву принятых на съезде соглашений. Разрыву союзных отношений в немалой степени способствовала и закулисная деятельность императоров маньчжурской династии Цин, установивших свое господство над Китаем.

Джунгарский съезд 1640 г. был последним общеойратским мероприятием, в котором принимали участие правители волжских калмыков. В дальнейшем у них «в середине столетия на основе развития традиционных институтов кочевого общества началось становление калмыцкой государственности», и этот процесс «проходил в условиях интеграции в состав Российского государства» [39]. События 20-30 гг. XVII в. в ойратском обществе сыграли немаловажную роль в обретении калмыками новой родины.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Рассматриваемая нами «Повесть» хорошо известна в научной литературе с середины XIX в. под названием «МоцЬлын Увш-хун-тээ^ин тууж оршв» («Повесть о монгольском Убаши-хунтайджи») (См.: Бадмаев А.В. Калмыцкая дореволюционная литература. Элиста, 1975. С. 60-64; он же. Гл. 1. Возникновение ойратской литературы // История калмыцкой литерату-

ры. Т. 1. Дооктябрьский период. Элиста, 1981. С. 215-219; Лунный свет. Калмыцкие историко-литературные памятники. Пер.с калм. / Редактор-составитель А.В. Бадмаев. Элиста, 2003. С. 34-78). Она представляет собой ойратскую историческую песнь о том, как ойраты одержали победу над монгольским князем Убаши-хунтайджи. Эта «Повесть» является не только замечательным литературным произведением, но и ценным историческим источником. В ней о событиях 1623 г. рассказано в реалистической манере, правда, с элементами гиперболизации, свойственной произведениям устного народного творчества. Действующими персонажами «Повести» являются реальные исторические личности - монгольский Шолой Убаши-хунтайджи и ойратские правители Эсэльбэйн Сайн-Ка, Сайн-Тэбэнэ, Сайн-Сэрдэнгки, Байбагас, Хара-Хула, чьи имена известны из других исторических источников. Это обстоятельство позволяет более или менее точно датировать события, описанные в «Повести».

Хотя в самой «Повести» сказано, что всё описанное в ней произошло в «год огня-свиньи», т.е. в 1587 году европейского летоисчисления, эта дата у некоторых исследователей с самого начала вызывала сомнение. Тем не менее, начиная с Юрия Лыткина, большинство исследователей не подвергало сомнению дату 1587 г., что приводило к преувеличению значения этой даты и, соответственно, к неверному истолкованию происходивших в ойратском обществе событий. Между тем за прошедшие с момента опубликования «Повести» 150 лет наши знания о прошлом значительно обогатились в результате введения в научный оборот новых источников и накопления новых фактов. Это позволило уточнить прежние оценки и пересмотреть некоторые устоявшиеся взгляды на хорошо известные исторические события. Японская монголистка Джунко Мияваки, сопоставив данные из опубликованных русских архивных документов XVII в. с сообщениями из восточных источников, пришла к выводу, что событие, описанное в «Повести», произошло на самом деле не в 1587 г., а в 1623 г. (Miyawaki, Junko. The Khalkha-Oyirad Rivalry in the Seventeenth Century // Proceedings of the International Conference on China Border Area Subjects, April 25, 1985. Taipei, 1985. P. 612). По ее мнению, в тексте «Повести» ошибочно указан «год огня-свиньи», тогда как в действительности это мог быть только «год железа-свиньи», т.е. 1623 г. Можно согласиться с ее мнением, так как действующие лица «Повести» и вся политическая обстановка характерны именно для этого времени.

2 Торгутский князь Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ или Сайн-Тэнэс-Мэргэн-Тэмэнэ назван в «Повести» Сайн-Тэбэнэ. Что же касается улусной принадлежности Сайн-Сэрдэнгки, то, как установил Ю. Лыткин, под этим именем в «Повести» действует

Абида-буучи, сын торгутского владетельного князя Манхая, дяди тайши Хо-Урлюка (см. Лыткин Ю. Материалы для истории ойратов // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Элиста, 1969. С. 99, примеч. 48).

3 Также твердо установлено, что место проведения съезда находилось не в улусе Батура-хунтайджи. Достоверное подтверждение этому факту мы находим в «статейном списке» посольства М. Ремезова к джунгарам (Русско-монгольские отношения, 1636-1654. С. 203-206. См. также: Miyawaki, Junko. Internal Rivalries in the Four Oyirad Tribal Federation // Ethnohistorische Wege und Lehrjahre eines Philosophen: Festschrift für Lawrence Krader zum 75. Geburtstag. Frankfurt am Main u.a.: Lang, 1995. P. 228-230). Так случилось, что «тобольский сын боярский» Меньшой Ремезов именно в это время побывал по заданию правительства с дипломатической миссией и «государевым жалованием» во владениях Батура-хунтайджи. Выехав из Тобольска 3 июня 1640 г. по юлианскому календарю (13 июня по григорианскому), он направился к «соляному Ямыш-озеру». Сюда он добрался 27 июля (6 августа), но не застал здесь ни самого Батура-хунтайджи, ни других тайшей. Тогда русский посол проследовал дальше в улус к некоему «Куле-тайше», «приказному человеку» джунгар-ского правителя. Тот пытался задержать его под благовидным предлогом, но затем продержав его у себя несколько дней отпустил и «до Контайши дал провожатых». 24 сентября (4 октября) М. Ремезов прибыл в улус «большой жены» (т.е. старшей ханши. - В. С.) в урочище Исют Камень. Здесь ему сказали, желая, видимо, скрыть от него истинную причину отсутствия хунтайджи в своей ставке, что «Контайша в походе против мугал». По словам посла, тот вернулся «к себе в улусы к большой жене из Мугальские земли ввечеру в ночи поздно» только 10 октября (20 октября) 1640 г.

Данное сообщение очевидца событий, несомненно, доказывает, что Батур-хунтайджи находился на съезде за пределами своих владений. Основываясь на показаниях этого источника, Дж. Мияваки ошибочно полагает, что съезд «был созван монгольским правителем Дзасагту-ханом где-то в Халхе» (Указ .соч. С. 228).

ЛИТЕРАТУРА

1. Русско-монгольские отношения. 16071636. Сборник документов. М., 1959. С. 52.

2. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. М., 1964. С. 139.

3. Богоявленский С.К. Материалы по истории калмыков в I половине XVII в. // Исторические записки. Т. 5. М., 1939. С. 61.

4. Miyawaki, Junko. A.Volga-Kalmyk family tree in the Ramstedt collection // Journal de la

Society Finno-Ougrienne. Vol. 83 (Helsinki, 1991). P. 207.

5. Шара Туджи. Монгольская летопись XVII века. Сводный текст, перевод, введение и примечания Н.П. Шастиной. М.-Л., 1957. С. 113 (монг. текст), 165 (рус. перевод).

6. Козин С. А. Ойратская историческая песнь о разгроме халхасского Шолой-Убаши хунтайд-жи в 1587 году // Советское востоковедение. Т. IV. М.-Л., 1947. С. 94, 103.

7. Батур-Убаши Тюмень, Сказание о дербен-ойратах // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Элиста, 1969. С. 33.

8. Кичиков М.Л. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Элиста, 1966. С. 56-57.

9. Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. М., 1967. С. 101.

10. Мияваки Дж. Калмыцкие тайши в начале XVII века // Altaica IV. Сборник статей и материалов. М.: Ин-т востоковедения РАН, 2000. С. 70-77.

11. Санчиров В.П. Об одной ошибке в истории ойратов XVII века. Послесловие к статье Джунко Мияваки «Калмыцкие тайши в начале XVII века» // М.: Ин-т востоковедения РАН, 2000. С. 108-120. Altaica IV.

12. Khodarkovsky M. Where two worlds met: the Russian state and the Kalmyk nomads, 16001771. Ithaca and London: Cornell Uniwersity Press, 1992. P. 80.

13. Батмаев М.М. Калмыки в XVII- XVIII

вв. События, люди, быт. Кн. 1. Восхождение на гору Сумеру. Элиста, 1992. С. 33.

14. История калмыцких ханов // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Элиста, 1969. С. 51.

15. Калмыки. Издание Д.Н. Баяновой. Издательство «Родимого Края», Париж, 1974. С. 7.

16. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абул-Гази, хана хивинского. М.-Л., 1958. С. 44-45.

17. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2001. С. 412.

18. Веселовский Н.И. Передовые калмыки на пути к Волге // Записки Восточного отделения Рус. Имп. Археологического общества. Т. 3. СПб., 1889. С. 367.

19. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Ч. 1. Торговля с Московским государством и международное положение Средней Азии в XVI- XVII вв. Л., 1932. С. 142.

20. Эмч Ьавн Шарв, Дервн ©ердин туук оршва // Вестник Калм. НИИЯЛИ, № 12 (серия

филологии). Элиста, 1975. С. 23-24.

21. Габан Шараб. Истории дурбэн-ойратов // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. Элиста, 1969. С. 157.

22. Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи (XVII-XVIII вв.). Алма-Ата, 1991. С. 32.

23. Санчиров В.П. Теократия в Тибете и роль Гуши-хана в ее окончательном утверждении // Ламаизм в Калмыкии. Элиста, 1977. С. 14-25.

24. Рерих Ю.Н. Монголо-тибетские отношения в XVI и начале XVII вв. // Монгольский сборник. Экономика, история, археология. М., 1959. С. 199.

25. Кычанов Е.И., Савицкий Л.С. Люди и боги страны снегов. Очерки истории Тибета и его культура. М., 1975. С. 82.

26. Сумба-Хамбо. История Кукунора, называемая «Прекрасные ноты из песни Брахмы». Пер. с тибетского, введение и примечания Б.Д. Дандарона. М., 1972. С. 16-17.

27. Ойрад Монголын холбогдох сурвалж бичгууд-II. Улаанбаатар, 2001. Х. 130.

28. Бугд Найрамдах Монгол Ард Улсын туух. Дээд боть. 1604-1917. Улаанбаатар, 1968. Х. 61.

29. Далай Ч. Ойрад Монголын туух. Тэргуун боть. Хоёрдахь хэвлэл. Улаанбаатар, 2006. Х. 72.

30. «Мэн-гу-ю-му-цзи». Записки о монгольских кочевьях. Перевод с китайского П.С. Попова. СПб., 1895. С. 133-134.

31. Pallas P.S. Sammlungen historischer Nachrichten uber die mangolischen Volkerschaften. T. 1. SPb., 1776.

32. Miyawaki, Junko. The Qalqa Mongols and the Oyirad in the Seventeenth Century // Journal of Asian History. Vol. 18, № 2. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1984. P. 161.

33. История Монгольской Народной Республики. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1967. С. 173.

34. Их Цааз («Великое уложение»). Памятник монгольского феодального права XVII в. М., 1981. С. 3.

35. Норбо Ш. Зая-пандита (Материалы к биографии). Элиста, 1999. С. 44.

36. Голстунский К.Ф. Монголо-ойратские законы 1640 г. СПб., 1880. С. 35-36, 98-102.

37. Поппе Н.Н. Роль Зая-пандиты в культурной истории монгольских народов // Калмыцко-ойратский сборник, № 2. Филадельфия, 1966. С. 61.

38. Xosoud noyon Batur ubasi tümeni tuurbiqsan dörbön oyiradiyin tüüke // Тод усгийн дурсгалууд. Улаанбаатар, 1976. С. 385-386. (калм. текст).

39. Цюрюмов А.В. Калмыцкое ханство в составе России: проблемы политических взаимоотношений. Элиста, 2007. С. 6.