CC BY
83
№ 2/2014
Вестник Таганрогского института управления и экономики
Т.В. МОРДОВЦЕВА
НА ГРАНИ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ
В статье рассматривается история национальной идеи как культурной ценности, высту-
Русская идея, идентичность, этнофобии, национализм.
В истории российской государственности национальная идея воспринималась практически всегда как «русская идея» - целостное мировоззрение, выстроенное вокруг проблемы смысла существования России в мире, о её долге перед человечеством, особом предназначении. Время рождения русской идеи относят к началу XIX века, когда «после победы над Наполеоном Россия оказалась втянутой в самую гущу европейской политики, обрела значение одной из самых влиятельных политических сил на европейском континенте» [1, с. 5]. На протяжении всех последующих веков шли нескончаемые споры о её собственно этническом содержании и общечеловеческом пафосе, заданном императивом соборности.
Приступая к интерпретации феномена национальной идеи как таковой, следует отметить её возможные онтологические метаморфозы, поскольку, став «оружием» власти, она приобретает оттенки национализма и этнофобии. В исследованиях Э. Гелнера,
Д.А. Коцюбинского, лорда Актона, И.В. Малыгиной и др. доказывается целесообразность установления пределов «идеи нации» и идеологии национализма, позволяющих обрисовать, в частности, контуры русской национальной самоидентификации. Как считает И.В. Малыгина, «проблема этнической идентичности существует со времён первобытности (её первое проявление - родовой тотемизм и его маркеры).
Но до эпохи формирования наций этническая идентификация, как и этнофобия, строилась исключительно на наборе культурных атрибутов (язык, верования, обычаи, образ жизни и т.п.). Национализм же - это преимущественно политическая форма манифестации этничности» [2, с. 147], которая преследовала цель отождествления политических и этнических единиц. В таком контексте национализм воплощал «идею нации» - принципиально новый подход к мировому устройству, к территориальному размежеванию народов, который в XVIII-XIX вв. пришёл на смену полиэтничным монархиям, построенным по династическому принципу.
Поскольку, по мнению Э. Гелнера [3], абсолютно гомогенное в этнокультурном отношении общество возможно только гипотетически, постольку строительство наций основывается на культурно-политическом доминировании одного из этносов в более
пающей основой для формирования этнокультурной и современной гражданской идентичности.
или менее гетерогенной популяции «национализирующегося» государства. При этом все прочие народы и этнические группы, оказавшиеся в границах данного образования, попадают в зависимое положение от «государствообразующего» этноса. В таких условиях выбор методов достижения этнокультурной однородности зависит от меры гуманности и цивилизованности властвующей элиты или определяется конкретными государственно-политическими интересами и историческими обстоятельствами.
Конфликт (явный или скрытый) между титульным этносом, или метрополией, с одной стороны, и национальными меньшинствами, или коренным населением колоний, - с другой, стимулирует дальнейшее смещение акцентов в интерпретации феномена национализма. Прежде всего, он отождествляется с идеологией социального и культурного консерватизма, поскольку в процессе формирования национального самосознания не просто фиксируется представление об уникальности собственного исторического опыта, культуры и социального порядка, но и осознается необходимость их сохранения и культивации вплоть до насильственного навязывания своих культуры, языка и самосознания иным народам. Одновременно происходит концептуализация прогноза будущего нации и национального мироустроения, осмыс-ления той особой роли, которую нация как особый тип социокультурной организации призвана сыграть в мировом культурно-историческом процессе, что видно на примере исторического становления отечественной государственности. Таким образом, происходит сложная трансформация «идеи нации» в «национальную идею».
В контексте подхода, развиваемого Б. Андерсоном [4], раскрывается сущность национализма с точки зрения его субъекта. Если речь идёт об идеологии, политике и социальной практике, осуществляемой государством или политической элитой, то говорят об «официальном», или «государственном», национализме. Когда же подразумевается национализм как национально-освободительное движение, то этот его вид именуется «массовым».
Если попытаться выделить из всего многообразия интерпретаций феномена национализма некую универсальную сущность, то, вероятно, можно определить его как «историческую форму универсального
46
№ 2/2014
Вестник Таганрогского института управления и экономики
социально-психологического процесса обеспечения этнокультурной консолидации общества, возникающую на этапе становления буржуазных государств» [2, с. 148]. При этом в каждой конкретно-исторической ситуации национализм актуализирует специфические основания, мотивацию, механизмы формирования и черты проявления этнокультурной идентичности.
Опыт национальной самоидентификации русских, бесспорно, в значительной степени универсален. Ес-ли же размышлять о его специфике, то, во-первых, необходимо охарактеризовать исторические и социокультурные условия, в которых формировался рус -ский национализм, во-вторых, выявить различные формы выражения этнокультурной идентичности, развитие которых он стимулировал.
Как известно, отличительной особенностью рос -сийского социума во все времена являлась высокая степень его полиэтничности. Вся история России развивалась по пути наращивания этнического, а значит, культурного и конфессионального многообразия, и, несмотря на активные ассимиляционные процессы, уровень его остаётся достаточно высоким, даже после распада Советского Союза.
Другая особенность русской культуры состоит в том, что она, как правило, формировалась под сильнейшим внешним влиянием. На протяжении столетий славянские культурные традиции переплетались и синтезировались с византийской, западноевропейской, мусульманской и языческой кочевой культурами.
Ещё одна специфическая черта российской истории - это длительное отсутствие общенационального языка и равноценное использование в разных сферах общественной жизни церковно-славянского, «приказного» («подьяческого») и живого разговорного рус -ского языка, на базе которого в существенной мере формировался и общенациональный литературный язык, это хорошо показано в работе Н.И. Безлепкина [5]. Плюс к этому - устойчивость языков национальных меньшинств России, а также наличие диалектных говоров различных этнографических групп самих русских (северокавказских, уральских и сибирских казаков, некоторых групп старообрядцев, поморов, камчадалов и пр.).
А если к этому добавить огромную пространственную протяжённость России при слабо развитой сис-теме экономических и информационных коммуникаций, то вполне объяснима ещё одна особенность -отчуждённость основной массы населения от наиболее важных, «судьбоносных» для страны историчес -ких событий и индифферентность по отношению к ним. Ведь концентрация социальной жизни, а соответственно, и формирование национальной общественной мысли осуществлялись в нескольких наиболее крупных центрах - в Петербурге, Москве, Киеве.
Этими обстоятельствами во многом обусловлен значительный разрыв между сословными субкультурами российского общества. Он был настолько велик, что формирование общерусской национальной культуры, начавшееся в последней трети XIX в., завершилось лишь после революции 1917 г. Наконец, становление национального государства в России происходило в условиях военно-имперского режима,
который препятствовал рождению открытого гражданского общества и формированию естественных для Европы общественных гражданских институтов.
Феномен национализма в XIX в. обрёл на российской почве две основные формы: государственный, или официальный национализм, который реализовывался посредством политики «русификации» инородческого населения страны, и либеральный национализм.
Повсеместное введение русского языка в качестве государственного (и в первую очередь в сферу образования) преследовало две главные задачи: постепенную культурно-языковую унификацию населения империи и подготовку национальных кадров, необходимых для создания самодостаточной экономики, формирования общенационального рынка, укрепления армии, системы образования и т.д.
Орган изационн о-политический н ацион ализм оформился, в частности, в программе «Союза рус -ского народа», более известного как движение черносотенцев , отличавшегося крайней агрессивностью по отношению к инородцам. Близкой по идейному содержанию, хотя и более умеренной политической организацией этого исторического периода, явился Всероссийский национальный союз (ВНС). Провозгласив в качестве программного лозунг «Россия для русских...», ВНС проводил в III и IV Еосударствен-ной думе политику «русификации инородцев», которая предусматривала две основные формы воплощения : политическую (частичную) и культурную (полную).
Ультранационалистические идеи и движения в России начала XX в. не отличались многообразием. Разница заключалась лишь в том, что одни выражали откровенную приверженность расово-биологическому объяснительному принципу национального феномена (в случае черносотенства), другие же (ВНС) пытались скрыть её за размышлениями о духовно-культурном происхождении нации.
Октябрьская революция 1917 г. и последующее образование Советского Союза, казалось бы, принес -ли концептуально противоположную парадигму государственного развития. Как известно, большевики шли к власти под знаменем интернационализма, борьбы против различных проявлений национального антагонизма. Однако реальный интернационализм во внутренней политике Советского государства продержался не более десятилетия. Постепенно он все больше превращался в основание внешней идеологической и политической экспансии, а внутри страны «советская национальная идеология эволюционировала к традиционному государственно-патриотическому подходу с чёткой иерархией статусов разных народов, приоритетов отношения к ним ит.п., хотя в большинстве случаев место того или иного этноса в этой иерархии определялось, скорее, актуальными политическими соображениями, нежели национальными предрассудками власти» [6, с. 105].
За ритуальными акциями, демонстрирующими «нерушимую дружбу народов СССР», фактически скрывалась все та же политика культурной унификации, в результате которой народы СССР (и прежде всего русский) постепенно трансформировались в
47
№ 2/2014
Вестник Таганрогского института управления и экономики
«новую историческую общность - советский народ», консолидируемый общей идеологией и русско-советским языком, а также причудливой мозаикой из обычаев, традиций и элементов культурного наследия большинства «титульных этносов» страны.
Следствием стал рост напряжения в межнациональных отношениях, которое в условиях кризиса экономики и политической власти выразилось в усилении «оборонительного» национализма, в практике сепаратизма и межнациональных конфликтов, а как итог - в развале империи. Итак, можно констатировать, что политика русификации в её явной или скрытой форме сохраняла свою актуальность до середины 80-х гг. XX столетия.
Можно выделить и такую специфическую форму, как «маргинальный национализм». Имеются в виду проявления национальной неприязни на сугубо бытовом уровне или организованные в какие-то другие формы (порой устрашающие по своей символике), однако практически не выходящие за пределы чисто вербальных форм самовыражения. К подобным явлениям в сегодняшней России можно отнести различные движения возрождения казачества, эпатажные «красно-коричневые» манифестации сторонников Э.Лимонова и даже организацию «Рус-ское национальное единство», шокирующую своей нацистской символикой, но поразительно законопослушную в практической деятельности.
Тем не менее альтернативная «официальному национализму» традиция в России существует. Это либеральный национализм, который оформился в контексте размышлений представителей русской общественно-философской мысли о роли России во всемирном культурно-историческом процессе и напрямую связан с формированием «русской идеи». Его субъектом во все времена являлась та часть культурной элиты, которая придерживалась умеренно-консервативной идеологии, но призывала к либеральным формам политической практики.
По мнению О.М. Здравомысловой [7], идеология русского национализма возникла на почве славянофильской концепции национальной идеи. В это время в обществе обострился интеллектуальный спор о том, что такое Россия и в чём смысл её существования в мире. В таких терминах осмысливались проблема национальной идеи и опасность нацио-нализма, подмеченные Владимиром Соловьевым в статье «Русская идея». В «слепом национализме» Соловьев видел угрозу исполнения мессианского предназначения России, которая сообразно «нравственному долгу» по отношению к человечеству должна отказаться от национального эгоизма. Мысль о социальной гармонии, воплощённой в русской идее, развивал и Ф.М. Достоевский, считая её целью всемирное общечеловеческое объединение.
Особенность либерального национализма составляет стремление к сохранению культурной самобытности и при этом гуманистическое, ненасильственное, религиозное воплощение «русской идеи». Понимание важности пробуждения и развития национального самосознания сопровождалось поис-ками оптимальных форм его выражения. Показательной в этом отношении является формула, в которой
Соловьёв заложил предостережение против деградации национального самосознания: «Национальное самосознание - национальное самодовольство -национальное самообожание - национальное с амоу ничтожение».
Избежать подобной деградации национального самосознания можно лишь в том случае, если основанием национальной идентификации не яв-ляются родовые или расовые признаки (так называемые «кровь и почва»). И для приверженцев либерального национализма главным маркером национальной идентичности всегда была культура. Можно сказать, что русский национализм в основе своей представляет «культурный национализм». Но если
определяющим фактором государственной политики русификации можно назвать языковой, то в процессе формирования и декларирования «русской идеи» на роль культурной доминанты выдвигается православие как культурная основа нации. При этом самые активные защитники самобытности русской культуры вынуждены были признать тот факт, что амбиции по поводу её уникальности и неповторимости бес -почвенны, ибо сформировалась она не без активных внешних влияний.
Традиция либерального национализма была прервана на несколько десятилетий и возобновилась в начале 90-х гг. XX в., когда «русская идея» вышла на новый виток осмысления. Современные национал-либералы по-прежнему ставят вопрос о духовном возрождении русского народа через возвращение к истокам религиозного сознания, исповедуют идею общенационального покаяния, ибо как нет абсолютно безгрешных людей, так и не существует нации, не осознающей за собой грехов. В этом смысле Россия не составляет исключения.
Переход от национальной идеи к национализму, не только в России, но и в истории других цивилизаций, довольно часто происходил на фоне усиления этнофобий и ксенофобий, которые усугубляли страх перед иными народами лишь на том основании, что они ассоциировались в самосознании людей с угрозой их привычному существованию. Конечно, любая национальная идея, входящая в архитектонику этнокультурной идентичности, содержит в себе образы «своего» и «чужого», но из них не всегда возникает концепт «врага», который постепенно занимает удобное для манипулирования сознанием масс место «скрытой» причины всех бедствий. Поэтому и в рус -ском самосознании страх перед «внешним» или «внутренним» врагом при определённых действиях со стороны власти превращался в этнофобию, которая обостряла так называемый национальный вопрос внутри многонационального государства, или в ксенофобию, актуализирующую неприятие Западной Европы как таковой и, соответственно, возвышающую традиционализм и консерватизм.
Как пишет Э. А Пайн, «национальное самоутверждение в форме оппозиции «свои» - «чужие» неизбежно приводит к этнофобии, объектом которой становятся местные группы меньшинств. При этом, если массовые фобии подвержены колебаниям (они то возрастают в периоды кризисов, то затухают), их элитарные проявления характеризуются высокой
48
№ 2/2014
Вестник Таганрогского института управления и экономики
устойчивостью» [8, с. 34]. Помимо классической эт-нофобии - страха и подозрительности к конкретным этническим общностям развивается и абстрактная её версия: неприятие этничности вообще. Одним из проявлений подобной этнофобии является также и стратегия умалчивания, т.е. недопущения в сферу открытого общественного обсуждения этнических проблем, относящихся не только к временам сталинских репрессий, но и любых современных свидетельств этнического неравенства и дискриминации.
В России этнонационализм развивался исторически (ещё со времён славянофильской модели) как оппозиция Западу. Антизападничество особенно усилилось в советское время, поэтому нет ничего удивительного в том, что постепенная ревитализация советских стереотипов привела к возрождению и антизападничества, иэтнофобий.
Для элитарных слоёв антизападничество в основном связано с представлениями о геополитических интересах России, которым противостоит Запад, особенно США. По мере роста ностальгии по «великой державе» потенциал антизападных фобий у таких групп только усиливается. В массовом же сознании, как считает Л.Гудков, «антизападничество восходит к мнимым угрозам положению дел внутри страны - попыткам её «разграбления и колонизации», тайного сговора с внутренними врагами с целью закабалить народ и т.д.» [9, с. 133].
В нынешних условиях идея «особого пути» России, изолированного от глобальных процессов, абсолютно утопична, однако сама попытка навязать её российскому обществу опасна. «Игра на струнах» уязвлённого национального самолюбия и попытки использования русского национализма в политичес-ких целях - все эго усиливает общий фон тревожности и ксенофобии, который и без того высок.
Как считают В.ИПантин и В. В.Лапкин, «существуют различные, подчас полярно противоположные точки зрения на «особый путь» развития. Согласно одной из них, распространённой среди радикальных «западников», «особый путь» развития России или какой-либо другой страны - нонсенс, поскольку существует единый универеальный путь экономичес-кого, социально-политического и культурного развития, открытый странами Запада, по которому должны следовать все прочие страны и цивилизации, стремящиеся к процветанию и социальной стабильности» [10, с. 58-59]. Представления об «особом пути» -некий артефакт, навязанный респондентам социологами и «рефлектирующими интеллигентами», или же защитный механизм трансформирующегося традиционалистского сознания, не справляющегося с задачами самоизменения и обнаруживающего в «особом пути» иллюзию спасения от императивов глобального универсализма.
Другая точка зрения однозначно связывает представления об особом пути с антизападничеством, изоляционизмом и отказом от модернизации. Так,
О.Бочарова и Н. Ким в статье с программным названием «Россия и Запад: общность или отчуждение?» уверенно заявляют: «С середины 90-х годов массовое сознание перестаёт искать образцы и ценности на условном Западе и обращается к собственно россий-
ской истории и культуре, немедленно мифологизируя их. Наибольшую популярность приобретает концепт «особого пути», который можно заполнить по сути любыми значениями... Постепенно точка зрения, что Запад хочет разорить и унизить Россию и западным политикам нужна слабая Россия, все больше укреплялась в общественном мнении» [11, с. 42]. Тем не менее суждения об антизападничестве и отказе от модернизации тех, кто разделяет представления об особом пути России, во многом не соответствуют реальному положению вещей и не подтверждаются эмпирическими данными.
Третья точка зрения связывает возникновение представлений об «особом пути» развития с трудными, подчас критическими проблемами модернизации и невозможностью их решения исключительно путём копирования (или имитации) западных институтов и западного опыта социально-политического развития. Здесь уместно привести следующую коне -татацию В. Согрина: «В связи с перипетиями современной модернизации в российском обществе не умолкают споры о её оптимальном варианте. Среди многих точек зрения главными являются две. Первая, отстаиваемая сторонниками «чистых» радикальнолиберальных реформ, доказывает, что исторические особенности России - это не более чем идеологема, что плодотворны только универеальные рыночные механизмы, которые и должны быть освоены. Радикал-либералы доказывают, что основы современного общества, как и соответствующая им ментальность, культура и социальные нормы, могут оформиться достаточно быстро, а болезненный этап будет пройден в течение жизни одного поколения. Любой же вариант реформ, альтернативный радикал-либеральному, вернёт Россию на круги стагнирующего коллективистского общества. Другая точка зрения утверждает, что Россия должна найти оптимальный национальный вариант российской модернизации, который определяется одними как «либеральноконсервативный», другими - как «консервативно-либеральный», третьими - просто как «адекватный», но который в любом случае должен учесть цивилизованные характеристики России и быть сплавленным с ними» [12, с. 91].
В представлениях об «особом пути» проявляются также ощущения кризиса идентичности и ориентация на больший учёт национально-исторических особенностей и опыта России. Вместе с тем сам по себе концепт «особого пути» ни в коей мере не стоит рассматривать в качестве своего рода панацеи, разрешающей проблему национально-цивилизованной идентичности; это лишь важный симптом поисков широкими слоями российского общества новой идентичности.
Об успешных попытках в ходе модернизации сочетать опыт наиболее развитых стран с собственными традициями и особенностями менталитета свиде-тельс твует развитие Франции, Италии, Японии, Юж-ной Кореи после Второй мировой войны. Во всех этих странах национальные традиции были глубоко укоренены и существовали широко распространённые представления об особенностях либо «национального духа» (Япония, Южная Корея), либо нацио-
49
№ 2/2014
Вестник Таганрогского института управления и экономики
нальной культуры (Италия), либо «национального величия» (Франция).
Специфика России состоит в том, что многие национальные традиции в ней оказались разрушенными ещё в советский период, а подлинно современные институты и ценности - не укоренёнными. Именно это обстоятельство затрудняет выработку новой национально-цивилизованной идентичности, в которой принадлежность к европейской (в широком смысле этого слова) цивилизации сочеталась бы с ярко выраженными национальными особенностями, ценностями и традициями. Вместе с тем формирование новой российской идентичности, которая не противостоит современной европейской, «западной» идентичности, а сочетается с ней, все же возможно. Однако для этого необходимы значительные, глубокие изменения в массовом сознании россиян, которые ещё далеко не завершены.
ЛИТЕРАТУРА
1. Межуев В. О национальной идее // Вопросы философии. 1997. № 12.
2. Малыгина И.В. Национализм как форма культурной идентичности и его российскаяспецифика // ОНС. 2004. № 1.
3. ГелнерЭ. Нации и национализм. М., 1991.
4. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализ-ма. М., 2001.
5. Безлепкин Н.И Философия языка в России: к истории русской лингвофилософии. СПб., 2001.
6. Флиер А.Я. Культурология как образование: проблемы формирования культурной компетентности личности / Культурология для культурологов. М., 2002.
7. Здравомыслова ОМ. «Русская идея»: антиномия женственности и мужественности в национальном образе России // ОНС. 2000. № 4.
8. Пайн Э.А. Этнополитический маятник: цикличность этнополитических процессов в постсоветской России // ОНС. 2003. № 6.
9. Будкое Л. Русский неотрадиционализм и сопро-тивление переменам // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. М., 2002.
10. Пантин В.П., Лапкин В.В. Трансформация национально-цивилизационной идентичности современного российского общества: проблемы и перспективы // ОНС. 2004. № 1.
11. Бочарова О., Ким Н. Россия и Запад: общность или отчуждение? // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2000. № 1.
12. Согрин В.В. Политическая история современной России. 1985-2001: от Горбачева до Путина. М, 2001.
50
